Сказки Смоленского края

ДРОВОСЕК

При панских правах это было. Пан наш, Брок, нашел плотников и стал другой этаж тянуть. Войты {Старосты} послали в лес мужиков. И меня батька послал. Лет шестнадцать мне было.

Кобыленка чуть бегала. Приехал я на ней в лес, от стариков отстал. Поставил кобылу на дороге, на приметном месте, и пошел по лесу дерево подходящее искать.

Надо ж хорошее дерево рубить. Плохое бревно привезешь — войт плеткой отстегает, другой раз поедешь. Идешь по лесу, сдалека глядишь — дерево прямое, а подойдешь — оказывается либо криво, либо желвак на нем какой... Пошел дальше. До тех пор ходил, пока солнце зашло. Оглянулся — след замело. Как тут быть? Дороги не найду. Вышел кое-как на чужой след. Старики уже едут лесом, кто откуда. Я не образумлюсь, где дорога. Бегал, бегал, искал, искал. Кобылы не найду. Кобылу нашел, стариков прошу:

— Помогите мне дерево повалить!

— А батько што? Чего тебя несло? Надо было не ехать!

Едут мимо. Только бороды позаиндевели, рукавицы за поясом.

Хотел я порожним ехать — забоялся войтов: забьют. Заплакал. Потом где стоял, давай сечь лесину по своей силе, чтобы один мог положить.

Солнце давно зашло. С вечера темно было, пока молодик {Недавно народившийся месяц.} взошел. Вкатил бревно, увязал, отсек хлыст подгонять кобылу. Слышу, по лесу хропот {Шум с треском.} какой-то, кто-то идет и свищет. Я думаю — полесовщик. Согнулся: по дороге, все как на ладони видно; от снега молодик отсвечивает. Идет кто-то по дороге. Кобыла уши навострила. Хотела в лес утекать. Разобрался и я, что по дороге не полесовщик идет, а медведь. Шапка у меня свалилась, волосы дыбом встали. Как сидел на бревне, так через сани — в снег... Подхватился бежать. С испугу ноги подломило: не могу идти. Оглянулся: медведь ударил кобылу лапой по голове. Та свалилась. Медведь хватил ее грудь — всю грудь когтями разорвал, кровь пить стал. Я собрал все свои силы — да уходить подальше.

Бегу из последних сил, наткнулся на елку,— большая-пребольшая. Лет триста, должно, стояла! В три обхвата толщиной, высокая — саженей двенадцать, а макушка сорвана. Я ухватился за сучья, полез. Влез на самый верх. Пень широкий наверху, как стол, хоть ложись. Я лег, отдышался. Елка внутри оказалась гнилая, трухлявая. Повернулся и провалился, только червоточина облаком шухнула да пыль столбом. Глянул кверху—неба кусок виднеется. Думаю: вот когда я пропал совсем.

В стенке дуплястой сквозинка была. Вижу, кобыла моя лежит на дороге, а к медведю волки подскочили, сцепились с ним. Медведь отбивался, отбивался— бросился уходить. Разогнался — и прямо к моей елке. За сучья уцепился и, как кошка, вскочил на самый верх, стал лизать штаны: волки до мяса оборвали. Лизал, лизал да как ворохнется над дуплом — и полетел вниз, прямо мне на голову.

Сижу под ним, зло меня берет.

— Что ж ты, кобылу мою убил и меня задавить хочешь?

Ухватил его за хвост. Испугался лохматый да вверх — лапами царапает, карабкается, меня тащит. Вверху одной рукой я за край елки взялся, а другой медведя в брюхо — бац! Он как шарахнется вниз по сучьям! О пень ударился, подхватился — и бежать.

Я спустился с елки, на дороге поднял шапку, надел, пошел к саням. Подошел, стою и думаю, что мне с хомутом делать. Нести его с собой или как? Зашел наперед, глянул, а в оглоблях волк: пролез в хомут головой и шею кобылью догрызает. Я потихоньку сел на сани, вожжи подобрал да как дерну его по спине хворостиной. Волк подхватился — да бежать, а тут узда ему в рот попала. Я палку в руки — да по хвосту. Волк по дороге несется, только бревно подпрыгивает на ухабах. Я на бревне верхом сижу. Как волк в лес — я его вожжей на дорогу.

Верст пять от лесу деревня была. Подъезжаю к деревне. Волк уморился, вспотел. Еду и думаю, что же мне теперь делать? До своей деревни не доеду: волк устанет. Въезжаем в деревню — волк лег в снег, пар от него столбом.

Поднял волка палкой, поехал к дому, который побогаче. Волк рычит, а везет. Подъехали к богачу. Я постучал в окно.

— Здравствуй, хозяин.

— Здравствуй.

— Пусти ночевать, сделай милость!

— А ты откудова?

— Из Лакрева.

Богач говорит сыну:

— Мартин, открой ему ворота!

А у меня спрашивает:

— На коне ты?

— Да, на коне. .

— Ну, въезжай прямо во двор.

Мартин отворил ворота, а сам — в хату. Я въехал во двор. Волка не отпрягал, оставил его среди двора, закрыл ворота и пошел в хату.

— Здравствуйте.

— Здравствуй!

— Будет ли у вас кто на печке лежать?

— Да нет.

Замерз я, рубашка мокрая, полез на печку. Хозяева садятся ужинать. Я кошель {Сумка, сплетенная из липовых лык.} свой с хлебом потерял, есть хочется, думаю: «Посадят же они и меня?» Не садят. Сам себе опять раздумываю: «Может, ложек не хватает, повечеряют, тогда посадят».

Повечеряли, посуду хозяйка убирает. И ложатся спать.

— Хозяйка,— говорит хозяин,— загадай блины {Приготовь тесто.}: поеду в лес завтра.

Хозяйка расчинила блины, дежку {Посуда, в которой приготавливают тесто.} на печь — прямо мне в ноги.

Заснули все. Лежал, лежал я, не спится, есть хочется. Дай хоть блинов этих попробую. Раз рукой в дежку, залез другой — кисленькие. Переморил душу. «Дай же, думаю, дежку дальше подвину, чтоб ногами не достать, а то сонный спихнешь». Двинул трохи, а дежка долой да об землю: обручи рассыпались, тесто на полу расползлось.

Хозяева вскочили, думали кошка.

— Брысь!

Глянули на меня, а я весь в тесте.

Схватили меня, жупан накинули, ведут. Я упираюсь— волокут. Ктнули в темную хату. Полетел я, только кирпичи под ногами загремели, сам не знаю, куда лечу. Темно, хоть глаз коли. Поднялся, сел, стал прислушиваться. Слышу, кто-то ко мне подходит. Подошел, языком колено лизь, лизь. Я его кирпичом— только мыкнул, и не слышно больше ничего. Потом опять кто-то подходит, языком колено лизь... Я опять кирпичиной... Семь раз ко мне подходило что-то из потемок, семь раз я кирпичиной ахал...

Наступил свет. Хозяева открыли дверь моей «темницы», посмотрели: было в этой холодной хате семь телят, всех я их за ночь перебил. Схватили меня и давай колотить, потом руки связали, народ собрали судить меня.

— Ну, что с него взять? — говорят богатые мужики.— Бить его да в тюрьму.

Но есть же и добрые люди.

— Надо,— говорят,— посмотреть, где его конь!

Открыли ворота во двор. В коровнике было восемь коров: от одной только рога да копыта валяются, а семь лежат с распоротыми животами.

Хозяин глянул и брякнулся о земь.

— Что же с ним сделать теперь (это со мной)?

— Убить его! — кричат богачи.

— Подождите,— говорит кто подобрей,— ведь и он же не на собаке приехал. Вон, смотрите, и его коня волк задрал, один хомут валяется.

Решили прогнать меня из деревни. Нескоро я потом попал к себе домой.

Вот какие в наших лесах бывали приключения. А что богачу больше чем мне досталось, тут не я, а волк виноват...

Видно, жадных богачей не только люди, а и волки не любят.