Сказки старые, да на новый лад

Мальчик-с-пальчик

Жили себе старик со старухой. Вдруг ворвались в их родное село фашисты — и ну грабить, разорять, людей убивать. Из пушки стреляют, из ружей бьют, ножами пыряют, голосами не нашими, а звериными кричат, рычат.

— Будь они прокляты! — говорит дед. — Что нам с тобой теперь, старуха, делать?

— Худо пришло, старик! — отвечает старуха. — Некому заступиться, некому нас уберечь. Все сыны — на службу ушли.

И ну по пальцам считать:

— Большой — летчик, другой — танкист, средний — артиллерист, четвертый пехотинец, а пятый…

Досказать не успела, пяти пальцев не сосчитала — влетели фашисты в избу:

— Подавайте красноармейцев!

И на старика лезут, за бороду хватают.

А старик осерчал — все одно помирать! — так нате же вам: в рыло офицерское пятерню сует, пальцы по-одному выпрямляет, кричит:

— Большой летчик, другой танкист, средний артиллерист, четвертый пехотинец, а энтот — мизинчик!

— Мьезинчик?! — взревел офицер, взмахнул саблей и отрубил старику палец.

Заплакала старуха, подняла с полу пальчик, в тряпочку завернула, за печь унесла, положила.

А офицер не унимается, по избе бегает — плащом шуршит, сапогами скрипит, багровеет, ярится:

— Где, где, — кричит, — красноармейцы?

Молчит старик. Молчит старуха.

Погрознел офицер, насупился:

— Даю вам сроку тридцать три минуты и тридцать три секунды! А потом я вас замучаю, убью — потихонечку, помаленечку, осторожненько!

На часы глянул, «Морген фри — нос утри», — сказал, каблуками щелкнул и ушел, а за ним и солдаты.

Опечалился старик, заплакала старуха:

— Некому нас защитить, оберечь, от лиха проклятого, фашистского спасти…

Вдруг кто-то из-за печки человеческим голосом и говорит:

— Матушка! Сними меня отсюда.

Испугалась старуха, задрожала.

— Ты кто таков?

— Я — твой сынок, народился из батюшкиного мизинчика.

Старуха со стариком его с печи сняли, смотрят — мальчик крохотной-крохотной, еле от земли видно! И назвали его — Мальчик-с-пальчик.

— Ну, вот и хорошо, — сказал он. — Теперь надо вас из фашистского плена вызволять.

Старуха снова заплакала:

— Батюшки, батюшки! Да куда же ты такой махонький. Было горе одно, а еще прибавилось: бедовало нас двое, а теперь втроем бедовать придется!

— Не плачь, матушка, — сказал Мальчик-с-пальчик. — Не время плакать теперь, я хоть маленький, да удаленький. Ты вот слушай: как войдут немцы в избу, молчите, — мол, ничего не знаете.

Сказал и в подполье юркнул.

Так и было. Влетели немцы в избу.

— Ну, — кричат, — выдавайте большевиков!

А старик молчит. И старуха молчит.

— Где летчик?

А Мальчик-с-пальчик из подполья:

— Я здесь!

— Ага! — радуется офицер. — Одного нашли!

— Где танкист?

А Мальчик-с-пальчик из подполья басом:

— Я здесь!

— И второй нашелся! — офицер ладошками хлопнул.

— Где артиллерист?

— Я здесь!

— Где пехотинец?

— Вот я!

— А где мьезинчик?

— Туточки! — кричит Мальчик-с-пальчик, а сам по подполью носится — из разных углов откликается.

Офицер вскочил:

— Доннер веттэр! Сейчас мы их всех задавим. За мной!

Выхватил саблю да как сиганет в подполье, за ним остальные фашисты.

Только убрались, а Мальчик-с-пальчик уже кричит:

— Чего, старик, рот разинул? Запирай подполье!

Вскинулись старик со старухой, подполье захлопнули, на крышку его сундук приволокли, поставили, сами наверх забрались, сели, сидят, дрожат, шепчут:

— Батюшки! Страсти-то какие! Пропадет наш Мальчик-с-пальчик. Убьют его фашисты окаянные!

А те в подпольи беснуются, вопят, кричат, друг дружку в темноте опознать не могут, друг дружку штыками пыряют, прикладами насаживают. Ну, словом, убийство одно.

А Мальчик-с-пальчик в щель забрался да знай покрикивает:

— Бей, коли, руби!

А немцы пуще прежнего потеют, стараются, как змеи сплелись, в горло один другому вцепились, кровью исходят, насмерть бьются. Только было осмотреться задумали, а Мальчик-с-пальчик уж кричит:

— Вот он летчик! Вот танкист!

Поднялись фашисты, натужились, как дали, так с одного разу из своего же офицера дух вышибли и сами полегли костьми. Все, сколько было, так под полом и остались.

Тут Мальчик-с-пальчик сквозь щель в половице в избу поднялся и говорит:

— Ну, родные мои, батюшка и матушка, это лишь начало, а что будет — все впереди. Благословите меня.

— Куда ты, сынок?

— На войну, фашистов бить. Этих перебили, а они новые лезут, всю округу заполонили, по деревням рыщут, опять к вам придут насильничать, бесстыдничать. Тут одному не управиться. Пойду людей скликать, братьев на подмогу сзывать, вас, отца и матушку, из плена спасать.

— Кто ж ты будешь тогда, неужто летчик?

— А кто же?

— Буду я — партизан.

— Батюшка, милый ты мой! — заплакала старуха. — Да разве ты можешь? Ты ж маленький!

Ухмыльнулся Мальчик-с-пальчик. На подполье показал.

— Велика Федора, да дура. А другой золотник мал, да дорог. Благословите меня.

Делать нечего. Благословили старик со старухой меньшого сына, и отправился Мальчик-с-пальчик партизанить.

— Если что случится, вы только кликните, а уж я тут.

Сказал и ушел.

Вот идет он день, идет два… вдруг видит — станция. Стоят поезда, паровозы пыхтят, дым пускают, а немцы еще пуще пыхтят— вагоны ворованным добром грузят.

Усмехнулся Мальчик-с-пальчик:

— Эх, поди, умаялись работнички, чума вас возьми! Дай-ка я вам помогу, подсоблю, облегчу…

Подобрался Мальчик-с-пальчик к вагону— шмыг, — и наверху уж. Понюхал: керосин, не керосин — бензин, не бензин, — мечта одна— что для летчиков, что для танкистов. Легкий, душистый. Кажется, в корыто налей — и то полетит. Вот какой!

Оглянулся Мальчик-с-пальчик, а кругом ящики с патронами, со снарядами, с бомбами. Страсть одна, а не багаж!

Нагрузились немцы — боле пихать некуда.

Сел у бочонка фашист — тощой, голодный, мечтает:

— Повезу я бензин прямо господину офицеру. Господин офицер самолеты бензином заправит, пулеметы зарядит, бомбы подвесит — полетит русских бомбить, убивать. Тут и войне конец. Буду я русскую водку пить, колбасой московской закусывать, украинским салом заедать! Буль-буль-буль! Русски водка очень корош!

Аж слюнки текут.

А Мальчик-с-пальчик навострил уши, слова не пропустит — слушает, да и рукам спать не дает, трудится, в бочонке дыру сверлит.

— Не бывать тому, — говорит, — что ты, выродок, выдумал!

А фашист прислушался, огляделся, видит— никого. Пуще прежнего мечтать стал. Зубы скалит, улыбается:

— Вознесусь я высоко, фюрер мне на грудь железный крест повесит, ручку пожмет. Как выйду я со своей Амальхен на улицу, все горожане на нас смотреть будут, шляпами махать будут, кланяться. И все в гости нас позовут, угостят и вином, и пивом, и сосисками. А я, знай, только — буль-буль-буль — пить-попивать буду да приговаривать: корош пиво, корош вино, а русски водка еще лучше!

А у самого в пустом животе урчит-бур-чит: ур-р! ур-р! — Небось, не жравши, от самого Берлина живет.

Размечтался фашист, разомлел, пасть разинул, полозубую, меж зубами тройка лиха проедет-проскачет. Захрапел, заснул.

Мерещатся ему реки пивные, винные, берега колбасные, горы сосисочные. Течет в реке водка, булькает — буль-буль-буль.

…Буль-буль-буль. Льется бензин из бочки, из дырочек проливается на платформу, на фашиста, на землю… Мальчик-с-пальчик веревочку взял, шнурком вытянул, одним концом в бензин положил, другой свесил, запалил да бегом прочь пустился.

— Буль-буль-буль! — вздыхает фашист. — Русски водка очень коро…

Вдруг — трах-тарарах! — кругом огонь пылает, бочки взрываются, снаряды рвутся, бомбы грохочут, паровоз на небо летит, рельсы дыбом встали. Ни тебе фашиста, ни станции, — все вверх дном вместе с немцами пошло.

А Мальчик-с-пальчик идет, улыбается, приговаривает:

— Вот и вознесся. На море, на окияне, на острове Буяне стоит бык печеный, в заду чеснок толченый; с одного боку-то режь, а с другого макай да ешь. Только не воруй!

И ушел.

Вдруг смотрит Мальчик-с-пальчик, идут по дороге четыре фашиста.

— Здорово, молодцы!

— Здорово!

— Куда идете?

— Языка доставать, нашему офицеру доставлять. Он военные тайны выпытывать будет.

— Возьмите и меня с собой!

— Куда ты годишься? Нам надо такого молодца, чтобы раз дал — и дух вон!

— Пригожусь и я! — говорит Мальчик-с-пальчик. — В подворотню пролезу, все увижу, вам расскажу.

— И то дело. Пошли.

Вот идут они вместе. Пришли впятером на заставу. Мальчик-с-пальчик на стену взобрался, знак им подал, они и перемахнули во двор.

Рады-радешеньки фашисты.

— Ты, — говорят, — оказывается, не парень, а клад.

— Ладно, — говорит Мальчик-с-пальчик, — потом хвалить будете, а сейчас подождите. Я в дом залезу, «языка» вам выберу да к вам выведу.

Забрался он в дом да как заорет оттуда во всю глотку:

— Как большевика тащить — мертвым или живым?

— Не шуми, — шипят фашисты, — тащи, какой под руку попадется.

А Мальчик-с-пальчик еще больше разоряется, горланит:

— Может, двух большевиков схватить, а?

Ну, тут не долго дело было. Не успели фашисты и оглянуться, а уж кругом бойцы. Окружили со всех сторон — дали немцам духу.

И тут слышит Мальчик-с-пальчик голос будто родной:

— Кто из бойцов сегодня герой, фашистов заманил?

А Мальчик-с-пальчик сидит на окошке, смеется.

— Получай подарок, пехота, от партизана: сегодня четырех, а завтра еще приведу.

Командир голову поднял и говорит:

— Это кто говорит?

— Я! — отвечает Мальчик-с-пальчик да вдруг как вскочит, закричит — Брат, никак это ты?

Красноармейцы даже забеспокоились.

— Я-то я! — сказал командир. — Да ты где?

— Я тут, твой брат мизинный. Большой у нас летчик, другой танкист, третий артиллерист, ты пехотинец…

— А ты?

— А я Мальчик-с-пальчик — партизан!

— Ого! — обрадовался командир. — Это дело. Выкладывай-ка обстановку! Да дай я тебя, братик, обниму.

Удивились бойцы.

— Видом ты невидный, силой ты не сильный, как же ты так, а?

Ухмыльнулся Мальчик-с-пальчик.

— Куст зеленый видишь? — а я в нем. Канаву пустую видишь? — а я там. Степь ровную приметил, а я в ней. Сугроб гладкий — я под ним. Я везде, и меня нет нигде. Где можно голосом, а где нельзя голосом — буравом. А где не буравом, там хитростью, а где не хитростью…

Тут совсем рассвело.

Стоят бойцы у окна, а на подоконнике, видят, Мальчик-с-пальчик сидит, ножки свесил и говорит:

— Я вам гостей привел да самих в гости звать пришел. Ворвались к вам в деревню немцы проклятые. Старика и старуху пытали. Одних я убил, а от других вы спасти должны. Вы им от меня поклонитеся, лишней пулей за меня немцев поприветствуйте. А я дальше пойду, народ скликать-поднимать.

Попрощался и ушел.

Шел, шел, и пристигла его темная ночь. Полил сильный дождь. Стал Мальчик-с-пальчик под старый гриб и стоит, словно под крышей.

Вдруг слышит, кто-то говорит:

— Беда, товарищи! Оружия нет, где взять, не знаем, деться некуда, а фашисты кругом шарят, того гляди — придут, схватят — голыми руками нас возьмут. Эх, сейчас бы винтовочку взять, зарядить да вдарить…

А Мальчик-с-пальчик слушает, соображает.

Долго не раздумывал, из-под гриба выскочил, спросил:

— Вы кто такие будете?

А они к нему:

— Мальчик-с-пальчик, помоги нам. Ты фашистов взорвал, других живыми на заставу доставил, третьих в подполье перебил, неужто нас так бросишь?..

А Мальчик-с-пальчик смотрит, свои это колхозники из окрестных деревень: старики да старухи, парни да молодухи и ребята.

— Вы что тут делаете?

А они:

— К нам немцы ворвались, людей поубивали, живьем сжигали, кости ломали, руки, ноги вывертывали, глаза выкалывали. Дома спалили, скот отняли, на улицу выгнали. Мы в лес и убежали. Достань оружие!

Мальчик-с-пальчик сказал:

— Ладно. А что же со стариками делать?

Тут один из них вышел, палец выставил.

— Видишь?

— Вижу.

Старик палец крючком изогнул.

— Сгинается?

— Ну, сгинается.

— Значит, я и стрелять могу.

— Верно, — сказал Мальчик-с-пальчик. — Ну, а старуха?

— А я всем вам кашу варить буду.

— И то дело! — сказал Мальчик-с-пальчик. — Ждите меня.

И исчез.

Вышел Мальчик-с-пальчик к дороге, у обочины затаился, прислушался. Вдруг слышит: копыта стучат, ноздри фырчат, колеса грохочут.

«Обоз идет»!

Только подъехали, а Мальчик-с-пальчик застонал: «Ох! ох!» Они и остановились. Кругом пошарили — ничего нет.

— Доннер веттэр! — сказал фашист. — Наверное, почудилось, темнота ведь!

И поехали дальше.

А Мальчик-с-пальчик уж в воз забрался, меж ящиков спрятался.

Вот он выждал время, как с горы ехать, да ка-ак свистнет!

— Майн гот! — сказал фашист. — Никак большевики гонятся?

А другой бормочет:

— Д-д-д-д-авай, п-п-погоняй! — и у самого зуб на зуб не попадает.

Мальчик-с-пальчик пальцы в рот заложил, свистнул.

— Уищ-щ-щ!

Испугались кони, понесли с горы вниз по колдобинам, по выбоинам. Ящики с возов по сторонам летят, грохочут.

— Хальт! Хальт! — кричит офицер.

— Караул! Спасайтесь! — вопят солдаты.

И ну с возов да в кусты. А Мальчик-с-пальчик знай свищет, к офицеру подобрался, как ему в ухо дунул, тот аж под самое колесо…

А Мальчику-с-пальчику это и нужно. Он тогда по-русски коням сказал:

— Тпру! — и тут же их родным словом благословил.

Они и стали.

Мальчик-с-пальчик одну подводу к другой привязал, сам на переднюю сел, коня заворотил и ну погонять. Ночь не кончилась — к своим прискакал:

— Это нам Гитлер прислал!

И смеется.

— Ну теперь дело иное! — сказали колхозники. — Теперь мы к немцам в гости пойдем: долг платежом красен. Пойдем так целовать, миловать, обнимать, что они все околеют, окаянные! Из нашей земли начисто выведем, всех до единого!..

Тронулись в путь — батюшки мои! — полк не полк, а целый отряд. Идут, винтовки на плечах несут, у пояса гранаты…

Лучше не попадайтесь, немцы, партизанам!

Шли, шли… Вдруг, смотрят, город стоит. Посреди города площадь, а на ней немцев видимо-невидимо, и все галдят, хайль кричат, распоряжаются, ворованное белье в стирку отдают…

А кругом пленные жители плачут, убиваются, связанные по рукам и ногам — томятся, казни ждут. Казни ждут, а немцам в рыла плюют, не сдаются, не кланяются.

Закипела кровь у партизан.

— Вот мы фашистам сейчас покажем кузькину мать! Умрем, а повеселимся.

А Мальчик-с-пальчик их остановил.

— Умереть не мудрено, а вот победить мудренее. Они друг дружку не считают, не жалеют, а у нас каждый человек — человек. Их вон сколько, а нас — все мы и только.

— Что ж делать? — говорят партизаны. — Неужто уходить?

А Мальчик-с-пальчик уж отвечает:

— И уйти не страшно, коли знаешь, что назад вернешься. Только сейчас уходить не след. Вы вот, послушайте: кругом города залягте и ждите. А я туда пойду, когда все готово будет, знак подам. Вы и придете.

Сказал и ушел.

Пробрался Мальчик-с-пальчик в город. В конюшню фашистскую залез. Жеребца самого что ни на есть приметного, белого, выбрал, за ухом у него в гриве спрятался и стал ждать.

Вот вошел конюх в конюшню, а Мальчик-с-пальчик спокойно вслух и скажи:

— Долой Гитлера!

Испугался конюх, задрожал, на белого жеребца уставился.

А Мальчик-с-пальчик опять свое:

— Долой Гитлера!

А остальные кони овес жрут, и так это тихонько ржут:

— И-го-го-го! (мол, правильно!)

Стоит конюх ни жив, ни мертв.

— Мало того, что белый жеребец против фюрера восстает, так и остальные кони с ним заодно!

А Мальчик-с-пальчик в это время так гаркнул, что сам белый жеребец встрепенулся и копытом стукнул.

— Майн гот! — вскричал конюх. — Бунт!

Побежал конюх к обер-лейтенанту. Обер-лейтенант к полковнику, полковник к генералу, генерал к наместнику.

— Так и так, ваше высокопревосходительство. Белый жеребец остальных коней против фюрера подбивает, кощунственные слова вслух произносит. Да мало того, еще ржет и копытом стучит.

— Хальт! — кричит наместник. — Замольчать!

Бросились они все на конюшню. Двери распахнули, ворвались, а белый жеребец на них глянул, удилами хрустнул и сказал:

— Долой Гитлера! — и, помолчав, добавил — У-у! Фашистская сволочь!

Тут все и оцепенели: Мальчика-с-пальчика-то не видят, а жеребец на них злым глазом косит.

Первым в себя наместник пришел. Подскочил, руками замахал, завизжал:

— Арестовать! Расстрелять! Четвертовать! Сжечь! Повесить! О-о!..

И упал, обессилев, адъютантам на руки.

А белый жеребец повернулся к фашистам задом и так это хвостом пренебрежительно махнул.

Тут обер-лейтенант выскочил, саблю выхватил.

— Взять! — кричит. — Овес отнять, допросить!

А наместник ногами затопал, кровью налился, заорал:

— Нечего с ним разговаривать! Казнить немедленно!

Повели жеребца на казнь. Два штурмовика его под уздцы ведут, дюжина по бокам штыками стращает, позади пушку везут, ядра закладывают. За ней брюхатый наместник бежит, задыхается, а за ним целая свора «СС»-овцев несется. По сторонам солдат выстроили.

Стоят фашисты — рожи красные, штыки блестящие, сапоги эрзацовые. Стоят, дрожмя дрожат, начальство глазами едят, — больше жрать-то нечего! А барабаны бьют, трубы гремят, медь разливают.

Идет белый жеребец — по земле плывет. Хвост, как дым, стелется. Глаза сверкают, ноздри трепещут. Копытца крохотные, будто чашечки фарфоровые, стучат. Почуял конь степной воздух, заржал.

— Ага! — закричал наместник. — Заговорил, подлец!

Затихли все. Барабаны замолчали, и трубы замолчали. И даже всегда молчащие солдаты — и те изо всех сил замолчали.

Вот какая тишина настала.

И вдруг в эту-то пору Мальчик-с-пальчик и крикни:

— Долой Гитлера!

Аж на всю площадь.

Тут все одурели. Офицеры засуетились. Солдаты затряслись. Кони заржали.

А Мальчик-с-пальчик не унимается, орет на всю округу:

— Долой!..

И жеребец ржет — зубы скалит.

Спохватился наместник. На солдат закричал:

— Слушать не сметь! Не смотреть! Эй вы, свинячье войско! Приказываю глаза закрыть, уши заткнуть! Живо!

Вмиг все солдаты ружья побросали, глаза зажмурили, уши заткнули. Офицеры даже спинами к жеребцу повернулись. И сам жирный наместник со всех сторон заткнулся, зажмурился, чтобы, не дай бог, никто не подумал, что и он такие страшные слова слышал.

Тут Мальчик-с-пальчик и свистнул…

Ворвались партизаны в город, пока немцы глаза открыли, уши откупорили, за ружья схватились, их всех перебили, переколотили, перекрошили.

А Мальчик-с-пальчик на крамольном жеребце ездил, везде поспевал, всех подбадривал, немцам спуску не давал. И сам белый жеребец их зубами кусал, копытами бил, хвостом хлестал, с ног валил.

Ни единого фашиста в живых не оставили, а самого наместника, вместо белого жеребца, казнили на площади.

И все кругом, не таясь, громко, кричали:

— Долой Гитлера! Долой проклятого!..

А Мальчик-с-пальчик с партизанами батюшку с матушкой освободил, свою округу от фашистов избавил и в другую всем отрядом пошел-поехал с фашистами биться, покуда весь их поганый свино-собачий род совсем не истребит, не искоренит, с лица земли не сотрет.

Вот как!

Москва

4 июля — 8 октября 1941 г.