Сколько костей!

XIV

В принципе следует принимать всерьез людей, направляющих на вас огнестрельное оружие. Я же рассмеялся, потому что, вероятно, очень нервничал и к тому же был взвинчен. Левой рукой я вырвал пистолет из рук Шоффара, а правой ударил его по лицу своим пистолетом.

– Тарпон, прекратите, черт вас побери, – сказал Коччиоли, в то время как Шоффар пошатнулся и уселся на ягодицы, ворча сквозь зубы. Он потрогал рукой ушибленное место, и его рука окрасилась кровью.

Я прошел в гостиную, держа пистолет в одной руке, а пистолет – в другой. У меня дрожала нижняя губа и дергалось левое веко.

Шоффар продолжал сидеть на ковре, недовольно фыркая в густые щетинистые усы. В комнате находился еще один тип лет сорока, невысокого роста, с удлиненным туловищем, но короткими ногами, румяным лицом и курчавыми волосами с проседью. В правой руке он держал "хольстер", а в левой – такой же пистолет "террье", как у меня. Он положил пистолет на стол и сел на стул. Мне хотелось ударить его рукояткой по башке, но он смотрел на меня совершенно миролюбиво и даже печально. На столе, на фаянсовом подносе, стояла фаянсовая супница. Я бросил оба оружия на пол, схватил супницу, которая оказалась пустой и пыльной, и стукнул ее о поднос. Все разбилось на большие куски.

– О, черт! Прекратите! – простонал Коччиоли, входя в гостиную.

Я повернулся к нему в намерении совершить новое насилие, но он тотчас же опустился на стул.

– Надеюсь, у вас уже прошел нервный приступ? – спросил курчавый тип, а Коччиоли воскликнул:

– Вы отвратительны, Тарпон! Мой старинный сервиз! Это фамильная ценность! Я был о вас лучшего мнения. Вы разочаровали меня.

– А вы? – спокойно спросил я. – Разве вы не отвратительны? – Я поднял руку и надавил пальцами на левое веко. Спазмы прекратились.

– Я делаю, что могу, – возразил Коччиоли. – А вы суете свой нос в очень щекотливое дело, которое к тому же я не веду. Мы все рискуем карьерой, а может быть, даже шкурой.

– Я вас слушаю, – сказал я. – Не хочу задавать вам вопросы, потому что боюсь выйти из себя, поэтому я слушаю вас.

Я сел за стол и нечаянно задел колено курчавого типа. Он смерил меня мрачным взглядом.

– Комиссар Граццеллони.

– Очень рад.

– Взаимно.

– Альбер Перес был моим осведомителем, – повторил Коччиоли, положив локти на стол. – Я поймал его на крючок после одного небольшого дела два года назад. Скользкий был тип этот Перес: днем безобидный препаратор в аптеке, а ночью шатался по барам Монмартра, оказывая мелкие услуги мошенникам. Хорош гусь! Думаю, что он получал своеобразное наслаждение, стряпая доносы в полицию. Мир праху его!

Шоффар поднялся на ноги. На его скуле была ссадина, а в носу запеклась кровь. Он подошел к зеркалу в позолоченной раме и недовольным жестом ощупал нос. После этого он присоединился к нам, глядя на меня враждебно. Он сел за стол, взял из коробки маленькую бутылочку Кроненбурга[9] и жестом предложил остальным. Я кивнул. Он открыл пальцами другую бутылочку и протянул ее мне.

Коччиоли между тем продолжал рассказ. Четыре или пять месяцев назад кто-то из сомнительных приятелей Переса предложил ему зарабатывать на жизнь, играя в карты и отмывая деньги в парижских и других казино, в основном в Нормандии, так как это ближе всего от Парижа. Перес согласился, даже не посоветовавшись с Коччиоли.

– Я составил рутинный рапорт, – сказал Коччиоли, – не указывая источник информации, и занимался этим делом шаляй-валяй. Учитывая ничтожность Переса, я не думал, что речь может идти о чем-то серьезном. Тем не менее, за три месяца через его руки прошло порядка пятидесяти миллионов старых франков. Иногда к нему присоединялся в казино другой тип, который тоже выигрывал. Возможно, были и другие игроки, которые играли в других казино, скажем, человек пять или шесть. Умножьте пятьдесят миллионов на пять или шесть, и у вас получится довольно круглая сумма.

– Он всегда играл с американцами?

– Да, почти всегда. Иногда с немцами, и один или два раза – с итальянцами.

– Вы докопались до источника денег?

– Я составил рапорт, – бесстрастно буркнул Коччиоли.

– А что потом Перес делал с деньгами?

– Он относил их по понедельникам владельцу одного бистро в квартале Сент-Огюстен. Разумеется, мне было любопытно узнать, куда перекачиваются деньги, но я не хотел прямо спрашивать об этом владельца бистро. Я решил взять его под наблюдение и выследить сам. Я бы мог попросить подкрепления, но тогда меня просто бы отстранили от этого дела.

– Вы преувеличиваете, – сказал я.

– Нет, – отрезал Коччиоли. – Потому, что меня отстранили от него, как только я вышел на типа, которому владелец бистро передавал деньги. Почтенный такой буржуа, с лентой Почетного легиона в петлице. Он приходил туда пить кофе, а потом спокойно возвращался в свой офис, но уже с чемоданчиком.

– Институт Станислава Бодрийяра, – вставил я.

Коччиоли бросил на меня косой взгляд.

– Вы правы. Это был Жорж Роз, директор.

– Я знаю.

Коччиоли откупорил бутылку открывалкой.

– Я составил новый рапорт в довольно категоричной форме, если вы понимаете, что я имею в виду.

Я кивнул. "Категоричный" в понимании Коччиоли означало, что в рапорте было много восклицательных знаков.

– Два дня спустя, – продолжал он, – мне на голову свалился комиссар Мадрье, что, по сути, было ненормально: странно, что дело было передано ему, а еще более странно, что так быстро. Он сказал мне, что я от дела освобожден.

– Как это?

– Он рассказал мне довольно правдоподобную историю о том, что он сам, лично, уже держал под наблюдением Институт Станислава Бодрийяра, что дело это слишком запутанное и он не спеша доведет его до конца, ну и все в таком роде.

Коччиоли вздохнул, взял свою бутылку и отпил сразу три четверти, после чего резким движением поставил ее на стол, так что из горлышка показалась пена.

– И Мадрье, как бы между прочим, спросил вас об источнике, – сказал я.

– Да, именно так, между прочим. Я ничего не сказал ему.

– Он выразил недовольство?

– Нет. Как правило, полицейские не называют своих осведомителей не только коллегам, но и друзьям.

– А потом на горизонте появился я?

– Не совсем. Сначала исчезла Филиппин Пиго.

– В самом деле?

– Клянусь здоровьем матери! У Марты Пиго была сестра в провинции, которая знала мою тетку. Разумеется, я не имел понятия о существовании ни сестры, ни Марты, ни Филиппин Пиго. Но им, Мадрье и компании, стало известно о косвенной связи между мной и Филиппин, которая могла быть моим источником информации. В результате Филиппин исчезла. Я думаю, что в ближайшее время ее труп будет обнаружен...

Я в свою очередь потянулся за пивом и, осушив бутылку, со вздохом вытер пену со рта. Шоффар машинально откупорил следующую бутылочку Кроненбурга и поставил ее передо мной.

– Спасибо, – поблагодарил я Шоффара и повернулся к Коччиоли. – Ну, а какая роль во всем этом отведена Фанчу Танги?

Коччиоли пожал плечами.

– Вполне вероятно, – вмешался Граццеллони. У него был спокойный, мягкий, бархатистый голос, который абсолютно не соответствовал внешности. – Вполне вероятно, что к этой истории он вообще не причастен. Фанч Танги работал во французском гестапо и в сорок четвертом году был убит партизанами. Мамаша Пиго, неизвестно на каком основании, вообразила, что он жив и похитил Филиппин. Ложный след, Тарпон.

– Марта Пиго, – сказал я, – была убита после того, как назвала имя Фанча Танги.

– Марта Пиго была убита потому, что она была матерью Филиппин и могла знать больше, чем нужно, об Институте Бодрийяра. Больше ничего.

– Допустим... – Я повернулся к Коччиоли. – Продолжайте. Я чувствую, что дальше будет еще интереснее.

– А дальше совершенно неожиданно вы сели на "хвост" Альберу Пересу, который вас сразу заметил, и не только он, но и другой тип тоже.

– Вы хотите сказать, что я не профессионал.

– Слежку на дороге не ведут в одиночку, – заявил Шоффар категоричным тоном. – Глупо даже пытаться это делать.

– Вас попросил об этом его патрон, – продолжал Коччиоли. – Одна девица в аптеке таскала деньги из кассы. Перес говорил мне о ней, кажется, ее зовут Югетт или что-то в этом роде...

– Ах, вот оно что! – воскликнул я.

– Короче, – добавил Коччиоли, – мне было тошно и без того, а тут еще мамаша Пиго прилипла ко мне. И тогда я подумал о вас.

– Дерьмо, – не смолчал я.

– Я хотел продолжать это дело, но так, чтобы это было незаметно. А потом я подумал, что, может быть, стоит лучше, наоборот, устроить шумиху, музыку, там-тамы... Поэтому я и решил подключить вас к этому делу, а самому остаться в тени...

– Великолепно, – заметил я, – восхитительно. И я сажусь на "хвост" инкассаторов гангстерской группировки, о чем не имею ни малейшего понятия. Те же гангстеры убирают свидетеля, и вы подключаете меня к розыскам пропавшей без вести, в то время как я по-прежнему ни о чем не догадываюсь. Вы знаете, что бы я сделал на их месте?

– Э...

– Я бы убил сыщика. Я бы убил Эжена Тарпона, не мешкая. – Мое левое веко снова начало дергаться, и я встал, уронив стул. – Черт побери... – тихо пробормотал я. – Попробуйте только сказать мне, что вы об этом не подумали.

– Нет, разумеется, э... был риск, – признался Коччиоли. – Я понимаю, что вы имеете полное право на гнев и...

Я прошел на середину гостиной. В застекленном буфете стояло много старинной посуды "Мустье".

– Разве дело в риске? – спросил я. – Вы хоть понимаете, что дело здесь не в риске?

Я не стал ему объяснять. Я подошел к буфету и толкнул его вперед. Коччиоли застонал. Буфет завалился на угол стола. Мне приятно сказать, что и стол, и буфет сломались, что застекленные дверцы буфета разбились, а вслед за ними из буфета посыпалась посуда: тарелки, блюда, чашки, блюдца, чайники, салатники, соусники – все полетело с диким грохотом на пол.

– Вы с ума сошли, Тарпон! Но сделайте же что-нибудь! – крикнул Коччиоли своим коллегам, которые не шелохнули пальцем.

– Зло уже непоправимо, – отозвался Шоффар.

– В таких делах, мой дорогой Коччиоли, – заметил Граццеллони, – вызнаете, что всегда бывают битые горшки.

Я сел за останки стола и перехватил взгляд Шоффара. Мне показалось, что он смотрел на меня понимающе и даже одобрительно.

– Я уже успокоился, – сообщил я.

– Вы разбили горшков на восемьсот тысяч франков, – произнес Коччиоли ядовитым тоном.

– Коччиоли, не будьте мелочным, – посоветовал Граццеллони.

– А что вы здесь делаете? – спросил я, взглянув по очереди на обоих комиссаров. – Вы устроили собрание честных легавых? Вас всего трое, – заметил я.

– Вы заслужили право издеваться, – вздохнул Граццеллони.

– Право издеваться не заслуживают, – возразил я. – У меня была другая цель. Вас всего трое, это мало. Вас не могло бы быть пятнадцать или двадцать?

– Для того, чтобы собраться...

– Для того, чтобы устроить обыск без ордера. Чтобы уничтожить их осиное гнездо. Чтобы перевернуть вверх дном их лабораторию и взять пять или шесть подонков и вытрясти из них показания, – выпалил я, не переводя дыхание.

– Вы знаете, где их лаборатория?

– У вас будет пятнадцать или двадцать человек, да или нет?

– Пятнадцать мы, наверное, наберем, – заверил Шоффар.

– Вам придется слушаться меня, – сказал я, – если мы хотим выиграть.

Я объяснил им свой план. Они ничего не слышали о протестантской общине "Скоптсис", и им было очень интересно. Однако вскоре они стали кричать и перебивать меня, заявлять об опасности и бесполезности моих стараний. По их мнению, следовало просто бросить десант на общину.

– Хорошо! Браво! – воскликнул я. – И не забудьте передать дело в суд! А какой вы будете иметь вид, если вы без ордера высадите десант, а они успеют перевести лабораторию в другое место? Вы об этом подумали? И какая после этого вас ждет карьера?

– В этом кое-что есть, – согласился Шоффар.

Я посмотрел на него. Из них троих ему я хоть немного доверял. Коччиоли был ненадежным, в любой момент способным переметнуться на сторону сильного. Что же касается Граццеллони, то он был слишком цивильным, слишком вежливым, и я бы даже сказал, слишком светским. Он принадлежал к типу людей, предпочитающих все сглаживать, обходить острые углы. Шоффар же со своими торчащими усами, трубкой в зубах и немногословием был крестьянином, как и я. Когда-то, очень давно, я искренне верил в то, что полицейский служит Правосудию и Истине, защищая общество от злоумышленников. Шоффар напомнил мне об этом...

– Я принимаю вашу сторону, – заявил Шоффар.

– Спасибо.

– Не за что.

– Прежде всего я хотел бы, – сказал я, – чтобы вы оказали мне помощь в ограблении со взломом.