Скоро будет буря

3

Каждый день после обеда – сон, сиеста, дремота под горячей-горячей машиной солнца, ползущей вплотную к пересохшей земле, где даже ящерицы прячутся под камнями; обильное потение даже в тени; дремота после педантично приготовленного ленча и тщательно выбранного местного вина. Удачное время, чтобы улизнуть. Удачное время – когда все дремлют.

Увидев поощрительный кивок наставницы, Джесси незамеченной прокралась к дому, бесшумно ступая сквозь пыль и высохшую траву. В доме царили тень и тишина. Входишь – и словно окунаешься в бассейн иного рода. Тени дрожали и переливались, волнами катились по кухне, лизали подножие лестницы. Заскрипели деревянные ступени.

Оказавшись у себя в спальне, Джесси забралась на табурет перед зеркалом и всмотрелась в его глубину. Наставница сидела на кровати, пристально глядя на ученицу.

– Вот так, Джесс, хорошо. Сиди и не шевелись. Сейчас удобное время. Они все в саду, дремлют. Ты можешь почувствовать их дремоту? Можешь ощутить, как их сны пытаются проникнуть внутрь? Каждый сон – живое создание. Ты это знала?

Джесси продолжала вглядываться в зеркало, тогда как ее наставница вытянулась нa кровати, нисколько не опасаясь – так казалось девочке, – что ее застукают. А даже если кто-нибудь пойдет… ну и что они такого делают? Разговаривают, вот и все. Именно так когда-то подбодрила ее наставница. Мы скажем, что разговаривали.

– Джесси, ты чувствуешь, как меняется погода? О да, ты можешь этого не сознавать, но в ней происходят перемены. Встряска. Дивные летние деньки подходят к концу. Торжественные проводы умирающего сезона. Возможно, ты не заметила, но великое Колесо уже повернулось. Колесо столь огромное, что разглядеть его вблизи нам не дано. Возможно, ты наблюдала туманы – как они сгущаются по утрам. Может быть, теперь нам придется следить за погодой. Очень внимательно. Все пришло в движение. Вещи обретают власть.

Джесси не понимала всех рассуждений наставницы. Многие из них звучали загадочно и неопределенно. Но она слушала внимательно, впитывая каждый слог. И поступала в точности так, как ей было велено. Пялилась в зеркало. Приучала себя не моргать. Разглядывала свою безупречную кожу – вплоть до самой мельчайшей поры; примечала каждую из веснушек, высыпавших на щеках под действием солнца; но потом наставница порекомендовала ей использовать зеркало, испещренное пятнами ржавчины, для того, чтобы смотреть сквозь стекло и дальше него, пока вокруг лица Джесси не сформируется теневой ореол, это серое свечение, и…

– Ой! Что-то случилось!

– Что? – Наставница села на кровати. – Что ты увидела?

– Крошечную голубую искорку. Она вылетела у меня из уголка глаза и перепрыгнула через зеркало. Ярко-голубая искра. Нет, серовато-голубая.

– Хорошо. – Наставница взглянула на часы. – На сегодня достаточно. Хороший старт. Не останавливайся на достигнутом, это только начало. А теперь давай-ка спустимся в столовую и присоединимся к остальным, пока нас не хватились.

– Кто-нибудь бродил ночью по дому?

Сабина разливала чай. Рейчел заварила целый чайник, пока другие все еще не могли справиться с сонливостью.

– Это же кофейные чашки! – выразил Джеймс свое неудовольствие. – А что, чайных нет?

– Не будь таким педантом, – посоветовал Мэтт.

Бет потребовала объяснения, кто такой педант.

– Педант – значит тот, который придерживается точных научных формулировок, – объявил Джеймс, – так что Мэтт использует это слово совершенно неправильно, и я надеюсь, что ты не будешь повторять его ошибки. На самом деле он имел в виду слово «привереда», верно, Мэтт?

– Видимо, да.

– Это я виновата, – сказала Крисси Сабине. – Я никак не могла заснуть. Встала и сварила немного кофе… боюсь, я налила его в чайную чашку. Тогда только рассвело. Я сидела и наблюдала восход, а потом вернулась к себе в постель.

– Крисси совсем как леди Макбет, – заметил Мэтт. – Я женился на леди Макбет!

Крисси, похоже, обиделась, и Сабина поспешно переменила тему.

– А на что похож рассвет? – спросила она.

– Он странный. Какой-то тревожный, честное слово. По небу были разбросаны розовые пятна, а в долинах висели полосы тумана. Как духи, выплывающие из леса.

– У меня есть хорошие снотворные таблетки, – предложила Сабина, и Рейчел засмеялась. – В чем дело? – насторожилась Сабина.

– Да нет, ничего.

– Скажи.

– Ну ладно, – начала Рейчел, – вот тут у нас находится Крисси, и вот она описывает нечто необычное и прекрасное – рассвет, которого никто из нас не видел… а ты предлагаешь ей снотворное!

– Вот как? И что, собственно?

– Да нет, ничего, – сказала Рейчел, уже досадуя на свой длинный язык. – Такое вот у меня чувство юмора.

– Ты думаешь, это и в самом деле необычно и прекрасно, – сухо возразила Сабина, – страдать от бессонницы, когда не можешь заснуть, уставшая до полусмерти, когда бродишь по дому посреди ночи и места себе не находишь?

– Не так уж мне было плохо, – засмеялась Крисси.

– Может быть, и не так, – согласилась Сабина, собирая чашки и блюдца. – Но вероятно, твой муж не столь «привередлив» или «педантичен», как мой.

Сабина поспешила к дому, и они молча проводили ее взглядами.

– Не беспокойся, Рейчел. – Джеймс с трудом выдавил улыбку. – Это она не из-за тебя бесится, а из-за меня.

«А ты бесишься из-за меня», – подумала Джесси.

Никто не спросил у Джеймса, почему Сабина из-за него бесится. Они опасались, что он ведь может и ответить.

– Я даже еще чай не допил, – пожаловался Мэтт.

В тот день они устроили небольшую вылазку в crкperie – местную блинную, где побаловали себя красивыми и экзотическими блинчиками. Джеймса разозлило, что Бет и Джесси предпочли отцовскому «мерседесу» мэттовский «форд-Ка».

– Да, можете прокатиться в этом железном пузыре на колесах, если вам действительно так хочется, – разрешил Джеймс.

– Никакой это не пузырь, глупенький, – возмутилась Джесс.

В блинной Бет и Мэтт так развеселились, что умудрились перепачкать шоколадом и мороженым не только лица, но и коленки. Сабина сурово отчитала дочку, но Мэтту не стала устраивать разнос. Джесси жадно умяла свой блинчик и стала дуть в соломинку, вместо того чтобы потягивать через нее молочный коктейль. Когда принесли счет, Джеймс выхватил авторучку с платиновым пером и принялся исписывать салфетку сложными вычислениями.

– Просто раздели на всех поровну, – предложил Мэтт.

– Ты заказывала фрукты, мороженое и кленовый сироп. Дополнительно двенадцать франков.

– Зато ты выпил вторую чашку кофе, – напомнила Сабина.

– Следовательно, из двенадцати франков нужно вычесть шесть, но Крисси тоже заказывала вторую чашку кофе, и…

– Да просто разделите сумму на семь, – посоветовала Рейчел.

– И потом еще, – не забыла упомянуть Сабина, – девочкам достались сувенирные ярлычки…

– Бесплатно. Остается по четырнадцать франков на…

– Они были бы бесплатными, – голос Сабины звучал устало, – если бы вы заказали суперогромную порцию мороженого.

– Бога ради, – выпалил Мэтт, бросив на стол несколько сложенных купюр, – позвольте мне заплатить за всех. Сегодня я угощаю.

– Не беспокойся, – сказал Джеймс, быстро выполняя операции деления и вычитания с точностью до последнего полуфранка. – Знаю я твою игру.

– Какую еще игру? – вознегодовал Мэтт.

– Забудь это все, – проговорила Крисси. – Просто дай ему деньги.

– Эти деньги забери обратно, – сказал Джеймс, отделяя купюру от пачки, – и дай мне еще три пятьдесят. Рейчел, это твои деньги? Тебе причитается десять франков сдачи. Нет, погоди, еще же чаевые. С каждого, допустим, по…

В конечном счете все они вышли на улицу, оставив Джеймса расплачиваться с официантом.

– Так что там за игра? – снова спросил Мэтт. Никто не ответил. На все лица вдруг легла печать опустошения и подавленности.

Ближе к вечеру, сообразив, что своими бесконечными придирками и брюзжанием он – в первые же два дня отпуска – сумел обидеть и жену, и, возможно, не только ее, Джеймс пришел к мысли, что необходимую норму счастья можно восстановить, если устроить барбекю. Именно это он делал у себя в агентстве, когда наблюдался некоторый упадок духа или когда срывалось заключение выгодного контракта. Или даже когда такой контракт бывал заключен. Джеймс был горячим приверженцем корпоративных вечеринок. Все вместе напивались до бесчувствия и заканчивали вечер либо в бессмысленных объятиях с приглянувшейся коллегой, либо в нелепой перебранке с соперником. В качестве метода руководства такая система имела своих теоретиков.

– Барбекю? Великолепно! – сказал Мэтт, которого вместе с Крисси отрядили пополнить запасы вина.

– Превосходная мысль! – откликнулась Рейчел. Ей было доверено принести из мясной лавки подходящие куски отборной говяжьей вырезки для обжаривания на металлической решетке.

Самые близкие, то есть члены семьи, были оставлены выносить тиранию борца за совершенство и любителя исправлять чужие промахи – человека, видевшего смысл своей жизни в том, чтобы давать другим людям только самое лучшее из всех даров, которые может им предложить наш мир.

– Не приносите больше этот «номер девять», – инструктировал Джеймс Мэтта. – Про местные сорта даже не вспоминайте. У меня такое чувство, что они продают больше, чем выращивают. Идите прямо в cave [5], это сразу же за почтовым отделением; возьмите из специальных запасов vin du patron [6] – во второй клети справа…

– Да-да-да… – Мэтт и Крисси поспешили укатить, поднимая колесами тучу пыли.

– Самую лучшую постную вырезку, Рейчел! Спроси у мясника, какой это сорт говядины. Главное – чтобы не «шароле». И еще он делает отличную колбасу с чесноком и луком-пореем. Но проверь оболочку! Не верю я этим синтетическим оболочкам…

– Джеймс, я справлюсь.

Рейчел уселась на велосипед и дважды нажала на звонок, хотя дорога впереди была пуста.

Джеймс погрузился в приготовления к барбекю. Джесси и Бет были отозваны от бассейна и приставлены к делу. Сабине выпала роль ассистента, тогда как Джеймс крошил ножом лук на разделочной доске.

– Соус… Я угощу эту публику таким соусом, за который и умереть не жалко.

Сабина мягко положила руку на локоть мужа, временно прервав его бурную деятельность, и легонько поцеловала Джеймса.

– Не надо нервничать. Это же только барбекю. Яростный стук ножа возобновился.

– Нервничать? Это кто же здесь нервничает? Мы ведь с вами не нервничаем, правда, девочки? Ты, Сабина, всегда путаешь энтузиазм с нервозностью. Воодушевление – мать творческой силы. И что плохого в том, что человек пытается дать людям все самое лучшее? Если я хочу дать этим людям самое лучшее, что же тут предосудительного?

– Нет, я…

– Эти люди всегда соглашаются на меньшее, чем могли бы получить. Ты же видишь. Я только хочу показать им, что нам незачем так поступать.

– «Эти люди», как ты имеешь обыкновение их называть, – наши друзья. И если мы хотим вместе прожить здесь все две недели, тебе придется хоть немного набраться терпимости.

– Так что же ты этим хочешь сказать?

– Только одно: не кипятись почем зря.

– Послушайте, как ваша мама говорит по-английски, – громко обратился Джеймс к дочерям. – В таких случаях, как этот, английский язык ее подводит. То, что она называет нервозностью, мы называем энтузиазмом. Так?

– Так, – поддакнула Бет.

– Такие уж мы энтузиасты, – сухо произнесла Джесси.

Джеймс прекратил крошить лук, положил нож и бросил на Джесси злобный взгляд.

Когда вернулся Мэтт, ему поручили зажечь уголь и попрактиковаться в использовании пары маленьких мехов. Крисси получила задание приготовить салат. С помощью девочек Рейчел накрыла на стол, показав им, как нужно складывать салфетки «короной». Через пару минут выбежав из кухни, Сабина велела девочкам сложить салфетки «как следует».

– Здесь не трактир, – хмуро напомнила она. Девочки взглянули на Рейчел, и Сабина, внезапно осознав неловкость положения, извинилась.

– Все в порядке, – успокоила ее Рейчел. – Они действительно выглядят глуповато.

– Пожалуйста, не перекладывай их.

Слегка смущенная, Сабина вернулась на кухню, где разгорался жаркий диспут по поводу вина.

– Помои! – орал Джеймс – Он принес помои! Крисси выглядела виноватой:

– Он сказал, что оно дешевое.

– Мэтт! Какого дьявола ты притащил эту гадость? МЭТТ!

Мэтт вошел, широко улыбаясь, с перепачканными пальцами.

– Дешевле грязи! И целый ящик такого винца идет по цене одной бутылки того, шикарного.

Крисси послала Мэтту предостерегающий взгляд. Сабина умоляюще посмотрела на Джеймса; он явно закипал гневом.

– Но это же нельзя пить!

Мэтт налил себе в стакан вина и выпил его залпом, после чего со смехом причмокнул:

– Чудесно, дружо-о-чек1

Девочки засмеялись. Мэтт запустил выпачканные углем пальцы в миску салата, приготовленного Крисси, и только потом умчался к своим мехам. Джеймс выглядел вконец приунывшим. Крисси ретировалась к салату. Сабина помешивала варево, булькающее на плите.

Барбекю началось только тогда, когда Джеймс убедился, что мясо хорошо прожарилось. У него имелось пять категорий слабо зажаренного мяса. Он печально покачивал головой и что-то бурчал насчет состояния шипящих кусков говядины. Мэтт только посмеивался.

Трапеза продолжалась с тостами, посвященными многим поварам. Было весело. Было забавно. Дешевое красное вино развязало языки. Сабина блистала остроумием, манерами, обаянием. Крисси хихикала и рассказывала анекдоты тех времен, когда они с Мэттом жили в Париже. Джеймс тщательно пережевывал доставшийся ему кусочек мяса и вздрагивал – хотя едва заметно – каждый раз, когда отхлебывал вино. Обеим девочкам всегда бывало приятно, когда им разрешали до поздней ночи сидеть за столом, и они внимательно прислушивались к каждому слову, сказанному взрослыми. Казалось, что только Рейчел, всегда остающаяся начеку, замечала, как часто Джесси украдкой поглядывала на отца. У Рейчел мелькнула мысль, что Джесси явно предпочитает перебдеть, чем недобдеть.

После того как дети ушли спать, Мэтт вытащил свои курительные принадлежности и ловко скрутил косячок.

Подобный трюк он навострился делать одной рукой, а овладел этим искусством в семидесятые годы, еще студентом, когда они с Джеймсом только познакомились, – двадцать лет тому назад. Если это и вызвало неодобрение у Сабины, она промолчала и лишь передала зажженную сигарету дальше по кругу. Рейчел сделала долгую затяжку – куда более долгую, чем полагалось бы по этикету. А когда Крисси в свою очередь передала косяк Джеймсу, Сабина покосилась на мужа, и только. Слабый вздох, тронувший ее губы, остался бы незамеченным, если бы Джеймс не перешел в наступление.

– Что такое?

– Ничего.

– Честно?

– Ты же опять впадешь в уныние, – запротестовала Сабина. – Сам ведь знаешь, как это бывает. Будешь ходить как в воду опущенный и затравленно на всех коситься.

– Если раньше этого не случилось, – скрипучим голосом провозгласил Джеймс, прежде чем выдохнул воздух, – то теперь для этого самое время.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

– Оставь его в покое, – вмешался Мэтт. – У Джеймса есть все основания затравленно на нас коситься.

Мэтт, по крайней мере, засмеялся.

Они погрузились в молчание, прислушиваясь к несмолкаемому хору цикад, доносящемуся с полей. Первой поднялась из-за стола Сабина. Рейчел помогла ей унести на кухню тарелки. Следующим встал Джеймс, а за ним – Крисси.

– Не задерживайся слишком долго, – сказала Крисси, поцеловав Мэтта. – Не сиди целую ночь.

– Я скоро приду, – заверил ее Мэтт.

В желтом пламени свечей медовый цвет камня, из которого был сложен фермерский дом, выделялся особенно ярко. Мэтт сидел один в патио, увитом виноградом. Наполнив снова свой стакан, он скрутил еще один косяк. Огромная бабочка с крыльями, похожими на лоскутья кожи, круто спикировала из тьмы прямо в пламя свечи – и сгорела. Свеча затрещала и потухла. Еще какое-то время Мэтт сидел в темноте, прислушиваясь к пению цикад.

Он слышал странную закономерность в неутихающем стрекотании, доносящемся с дальних полей. Помимо очевидного ритма, главенствующего в пении ЦИКАД, возможно было уловить некое второе биение, как бы противоположный ритм, создаваемый другим хором цикад. За барьером этого второго биения угадывалось еще другое, а внутри него – еще одно, как будто каждая пульсация ветвилась, образуя миллионы биений. Казалось, можно заблудиться, путешествуя сквозь этот музыкальный лабиринт.

Потом случилось что-то такое, что заставило Мэтта не на шутку испугаться. Цикады смолкли. Их стрекотании полностью прекратилось, как будто по приказу. Мэтт насторожился. По его коже пробежали мурашки первобытного страха. Тишина, полное молчание захлестнуло все вокруг. Затем цикады так же загадочно, как умолкли, снова застрекотали – одна за одной. Мэтт перевел дух. Он сообразил, что – пусть всего лишь на несколько секунд – задержал дыхание ради возможности услышать тишину. Ему пришлось соскрести остатки обгоревших насекомых, чтобы снова зажечь свечу. Желтый свет теперь придавал каменной стене мертвенно-бледный оттенок.

Цикады замолчали снова. Подобие чьего-то дыхания донеслось из темных полей. Потом цикады опять завели свою песнь; теперь она казалась подчиненной более скорому ритму и более оживленной. Вдыхая аромат дымка и ночных испарений, Мэтт нагонял страху на самого себя. Он собрал свои принадлежности и направился в дом, оставив на столе единственную горящую свечу и наполовину опустошенный стакан красного вина.