Скрытое пламя

Глава 19

Третья неделя октября, Бермонт

Полина, пятница

Вторая половина октября выдалась в Бермонте сухой и солнечной. Обычно в эту пору в предгорьях уже стояли туманы, холодными языками спускающиеся в долины, а на склонах гор отдыхали облака, лениво скользя вниз раздувшимися от влаги подбрюшьями, чтобы потом долго изливаться дождями на головы обитателей долин.

Монастырь Богини-Воды, носивший в народе название Белой Обители, был расположен у большого озера, в низине меж двух пиков, среди хвойных лесов и пашен. Тут били горячие источники, выдавливаемые тяжестью гор с неведомых глубин. Сюда со всей страны приходили женщины – молодые, и пожилые, и даже совсем старушки. Они шли, ведомые отчаянием и одиночеством: одни долго пытались забеременеть, но врачи поставили страшный диагноз – бесплодие, другие потеряли мужа или остались совсем один. Обитель принимала всех, кто был готов доверить свою судьбу Богине и оставить, частично или полностью, связь с внешним миром. Выходить за пределы монастыря и возвращаться могли только женщины, вышедшие из детородного возраста. Остальные могли уйти только раз – обратно ворота Обители уже не пускали.

Ворота эти были чудесные, тяжелые, черные, словно созданные кем-то из мятого в приступе гнева чугуна, и про них в народе ходило много легенд. Будто отворяются они только перед теми женщинами, которым нечего терять, а также перед теми, кому очень нужна помощь. Открывались они и перед представителями сильного пола. Ежедневно сюда приходили десятки мужчин, и каждый пытал счастья перед волшебными воротами. Попадали внутрь немногие – ворота пускали только тех, кто действительно нуждался во внимании Богини. И тогда первая встреченная за оградой сестра должна была подарить искавшему благословения ночь любви.

Не было под сенью Обители случайных встреч и пустых ночей. А поутру мужчина уходил, поняв для себя что-то нужное и важное.

Иногда ворота монастыря открывались и наружу. Для обитательниц келий, которые возвращались в большой мир с ребенком на руках и которых ждали снаружи их мужчины. Для тех, кто решил уйти навсегда. Для тех, кто вдруг оказывался нужнее там, в большом мире, нежели здесь.

Остальные могли лишь поговорить с теми, кто остался снаружи, через маленькое, размером с мужской кулак, окошко. Ведь даже если ворота распахивались для кого-то, кто хотел выйти, ждущий снаружи не мог войти. А если для того, кто хотел попасть внутрь, – то никто из Обители выйти не мог.

Монастырь был огромным, и места в нем хватало на всех. В дальней половине был расположен большой госпиталь с санаторием – многие приезжали отдохнуть, полечиться на водах и горячих источниках, ну и заодно хоть краешком коснуться чудес этого места. В санатории работали обыкновенные врачи и прочий светский персонал, но ходу им внутрь Обители не было, как и пациентам. Другая половина Обители, огороженная высокой стеной и воротами, была закрыта. Здесь жили сестры. Здесь стояла статуя Синей Богини, словно выходившей из дымящегося парком небольшого озерца, которое питалось от лениво пульсирующего бурунами источника. Обнаженная Мать-Вода одной рукой отжимала волосы, наклонив голову к плечу, а второй бережно поддерживала огромный живот, на котором отчетливо проступали очертания пинающейся изнутри детской ножки.

Маленькая покровительница женщин улыбалась и смотрела словно бы внутрь себя, а водяной пар стелился вокруг и делал ее фигуру живой и подвижной.

Сюда, в небольшой внутренний лазарет, находившийся прямо перед озерцом, приносили самых тяжелых пациентов, которым очень нужно было выжить. Современное медицинское оборудование и квалифицированные врачи – это прекрасно, но иногда к ним нужно добавить и каплю божественной благодати. Сюда принесли и Полину Рудлог – с воспалением легких, красными и гноящимися порезами на руке и боку, лихорадкой и истощением. И только через три дня слабенькая и тихая Поля пришла в сознание. И на удивление быстро пошла на поправку. Так, что сестры только диву давались.

Сейчас она сидела на низенькой скамеечке у источника и грела ноги в целебной воде. Было утро, и Полина улыбалась, подставляя лицо солнышку и слушая веселые разговоры подметающих двор послушниц и сестер. И думала. О том, что нужно дать знать о себе сестрам, потому что они наверняка с ума сходят, и закончить дела с конторой Учителя, и продолжить учиться, если получится выбраться из Обители.

О своей встрече с Демьяном Бермонтом Полли тоже думала. И ей было очень стыдно.

Тело все еще ломало, крутило суставы, но кашлять она перестала, раны начали затягиваться. Вокруг был такой покой, что казалось, будто мира за пределами Обители просто не существует. Горы сверкали заснеженными пиками, ели и сосны, темно-зеленые, высокие, разогрелись на солнце, и в воздухе витал приятный запах смолы и хвои. К Полине на скамейку тяжело прыгнула пузатая кошка – для окрестных котов, по всей видимости, ворота преградой не являлись, – замурчала, прижалась теплым боком, и девушка начала ее наглаживать, постепенно входя в состояние абсолютной гармонии с окружающим миром. Для нее, привыкшей жить двойной жизнью, это было непривычно и пугающе. Но и приятно тоже.

Тем необычнее было услышать громкий стук в ворота – кто-то колотил специально подвешенным молоточком по мятым дверцам снаружи, и гулкий, будто колокольный звук нарушил покой благословенного места, сорвал мирно прохаживающихся по двору воробьев и синиц в воздух, заставил Полю встрепенуться и насторожиться. К воротам прошла настоятельница, о чем-то тихо заговорила с пришедшим. Раз или два она оглядывалась на Полли, и та поняла, что пришли за ней. Видимо, камеры в бермонтской тюрьме все же не избежать.

Настоятельница договорила, отошла от ворот. Подошла к Полине, села рядом, задумчиво погладила кошку.

– Это военная полиция, – сказала она, – говорят, ищут преступницу. Называют твое имя, описывают девушку, похожую на тебя. Разве это возможно, девочка моя?

Полина тяжело вздохнула, улыбнулась как можно бодрее.

– Возможно, матушка. Наверное, надо идти; не хочу, чтобы у вас неприятности были из-за меня.

– Куда это ты собралась? – спросила настоятельница строго. Она была красива, хоть ей и было сильно за пятьдесят, и в лице ее виднелось что-то светлое, как у строгой, но любимой всеми детьми учительницы. – Мы тебя не долечили, а в тюрьме какая медицина? Тем более что правил никто не отменял. Вот откроются перед ними ворота – пустим, а пока пусть стоят.

– А если штурмовать начнут? – осторожно поинтересовалась Полли.

– Что штурмовать? Обитель? – настоятельница так искренне удивилась, что даже всплеснула руками. – Да ты что, там же самоубийц нет. К тому же… неужто ты натворила такое, из-за чего могут начать штурм?

– Могут, – уныло кивнула Полина. – Натворила.

Матушка внимательно посмотрела на нее.

– Рассказать не хочешь?

Поля повертела головой, сжала руки на коленях.

– Неа… Теперь выдадите, да?

– Глупая девочка, – улыбнулась настоятельница. – Отсюда мы «выдать» никого не можем. Ворота либо открываются, либо нет. Если очень захочешь – попробуешь. Но пока – лечись, а то там их целая толпа расположилась, злые все, нервные какие-то. Мужчины, одним словом. Ты подожди, сейчас они еще лагерь разобьют, отдохнут, выспятся. И начнут себя у ворот пробовать. Вот тогда повеселимся.

«Преступница» смотрела на женщину, чуть ли не открыв рот, и та рассмеялась.

– Думаешь, ты первая нарушительница закона, которую скрыла Обитель? Не бойся, девочка. Сюда просто так никто не попадает. Значит, на то была воля Богини. И выйдешь ли ты отсюда – тоже решит она.

Полли невольно взглянула на спину статуи маленькой и сильно беременной божественной Воды. Впадинка позвоночника слегка напоминала знак вопроса. Вопросы крутились и у Полины в голове. А еще внезапно очень захотелось есть, даже желудок забурчал.

– Пошли, – улыбнулась матушка, – попрошу у поварих, покормят тебя.

– А как же эти? – Пол мотнула головой в сторону ворот.

– А куда они денутся? Хотя, – женщина задумалась, – и правда… Надо сказать старой Умиле вынести им еды и питья. Жалко их, голодные, наверное, потому и злые. А ночью холодно будет…

– И одеял, – попросила Полли.

– Хорошо, девочка, – серьезно согласилась настоятельница. – Не уйдут они, сказали. Ждут, что ли, чего-то?

– Или кого-то, – пробормотала девушка, обхватывая себя руками. Она-то точно знала, кого они ждут.

Вояки действительно расположились лагерем, и теперь из-за стен слышались громкая мужская речь, загадочные звуки, звоны, тянуло запахом костра. Кто-то купался в озере, что почти подходило к стенам, слышались плески и охи. Вода-то была уже свежее некуда. Хотя, наверное, для закаленных бермонтцев, у которых зима начинается в ноябре, а заканчивается в апреле, температура была в самый раз.

Женщины Обители тоже прислушивались к этим голосам, переговаривались, улыбались как-то выжидательно. Вообще в свежем осеннем воздухе вдруг сильно повеяло весной. Полина недоумевала, но наблюдала с удовольствием.

Днем она долго спала – все-таки организму нужно было восстанавливаться. А когда вечером после ужина и положенных уколов снова вышла во двор, обстановка изменилась. Женщины почти все разошлись по кельям, хотя, по предположениям Пол, они должны были все толпиться у ворот, чтобы «поймать» первого, перед кем они откроются. Так что во дворе было пусто и тихо. А вот с той стороны слышался мужской смех и подбадривания. Судя по всему, пробы ворот шли полным ходом. Иногда кто-то выкрикивал ритуальную фразу, и после устанавливалась такая тишина, что слышно было, как ветерок гуляет в кронах елей да озерная вода плещется у берега. И потом разочарованный гул, похлопывания – видимо, по плечу неудачника, ободряющие слова. Проходило некоторое время, и снова какой-то отчаянный пытался получить благословение Богини.

Полли даже заскучала, да и попытки становились все реже – то ли запал кончился, то ли осознали серьезность момента.

– Ну-ка я попробую, – раздался с той стороны голос, и вояки опять расшумелись, правда, несколько удивленно.

– Богиня, прими меня в Обитель и дай свое благословение! – рявкнул тот же голос, будто отдавал команду, и Полина на месте Богини точно бы струхнула. Ворота, видимо, тоже испугались, заскрипели, застонали и стали открываться внутрь, а за ними обнаружился застывший военный лет сорока пяти, с непередаваемым выражением изумления на лице. Он так и стоял, и стоял, и смотрел внутрь, пока не зашумели его соратники: «Ну же, командир, иди! Иди, раз открыл!»

Тот шагнул внутрь, и Полина, сидевшая как раз напротив ворот, несколько напряглась. Но мужчина словно не видел ни ее, ни других женщин во дворе. Он уверенно прошагал в сторону келий и скрылся за дверями. А ворота с таким же душераздирающим звуком стали закрываться.

– Интересно, к кому она его повела? – тихо спросила одна из сестер, и вторая пожала плечами.

– Узнаем.

Полине тоже было очень любопытно, но она постеснялась подсматривать. Вместо этого пошла в свою комнату – разболелись мышцы, хотелось поваляться, почитать. Так и заснула, слушая редкие выкрики бойцов и равнодушное молчание ворот.

А с утра она вновь проснулась от гулкого звука молотка. Полежала, послушала. Мимо окна быстро прошла настоятельница, о чем-то заговорила у ворот. Разговаривала долго, терпеливо, Полина и умыться успела, и одеться, и в столовую сходить, и рентген сделать, и утренний укол в попу получить. А когда вернулась – матушка ждала ее в келье.

– Девочка, знаешь, кто к нам приехал? Никогда ведь не приезжал, а тут приехал, – с любопытством спросила она, разглядывая принцессу так, будто та была невиданной диковинкой.

– Знаю. – Полина невольно улыбнулась – такой странный взгляд был у матушки.

– Просит поговорить с тобой. Пойдешь?

– Нет, – девушка покраснела. Опять стало стыдно. Да и что она ему скажет? Извини, что пыталась тебя обокрасть? Спасибо, что не убил и не обесчестил? Отпусти меня, я больше не буду?

– Точно? – настоятельница тяжело посмотрела ей в глаза, и Полина совсем смутилась. – Ворота ему не открылись, так что от тебя все зависит.

– Точно, – твердо сказала она. – Не пойду. Пусть уезжает.

– Ладно, – кивнула женщина и вышла. Полинка подбежала к окну, чтобы понаблюдать. Даже боль в теле стала незаметной – так она волновалась.

Опять матушка долго разговаривала у ворот, в чем-то убеждала, уговаривала, затем отошла, покачала головой. Уселась на скамеечку – на ту самую, на которой они накануне сидели с Полиной, – положила голову на ладонь, как старушка. Будто чего-то ждала.

– Полина! – вдруг заревел знакомый голос за стеной, и девушка вздрогнула. Матушка повернула голову и посмотрела на нее смешливым взглядом. – Полина, выходи! Надо поговорить!

Во двор начали выходить привлеченные криками женщины из келий, и скоро там собралась целая толпа. Еще бы, король Бермонта давал бесплатное представление. Поля представила себе лица его подчиненных, военных, и чуть не прыснула. Ситуация была до смешного нелепой.

– Полли, – не унимался Демьян, и ей стало его очень жалко. Но с места не двинулась. – Полли, пожалуйста, выходи!

Женщины во дворе оглядывались на окна ее кельи, переговаривались, хихикали или, наоборот, бросали сочувственные взгляды за стену. Матушка улыбалась чуть ли не с умилением.

– Полюшка, – ревел он настойчиво и мощно, – пожалуйста! Поговори со мной! Полина!

Она заметалась по келье. Ну зачем он так унижается из-за нее? Закрыла руками уши, зажмурилась. Но слышно было все равно.

Так, надо улетать отсюда.

Она вышла из кельи, постояла. Настоятельница повернула голову и с любопытством уставилась на нее. Даже Богиня, кажется, выжидательно скосила глаза.

– Полина! Полина! Полина! – вдруг хором грянули солдаты так мощно, что аж стены затряслись, и женщины на выдержали, начали смеяться. А ей хотелось плакать. Ну что за балаган, а?

– Спасибо, бойцы, – тихо поблагодарил голос за стеной.

Полина подошла к воротам, глянула быстро в окошко.

Темно-русые волосы, болотного цвета глаза – и не поймешь, зеленые или светло-карие, фамильный бермонтовский квадратный подбородок с ямочкой посередине, тяжелая челюсть. Высокий, крепкий. Демьян был там, очень близко, стоял вполоборота, и она дернулась, спряталась, прислонилась к двери рядом с отверстием.

– Ты здесь? – спросил его голос совсем рядом. Видимо, он тоже вплотную подошел к воротам. – Полина, – уже настойчивей и нетерпеливей, – я знаю, что ты здесь. Выйди, пожалуйста. Все будет хорошо.

– Ты меня в камере запрешь, – сказала она со вздохом. – Не отпустишь ведь.

– Запру, – согласился он насмешливо. – Только не в камере. И не отпущу, ты права. Сестер повидаешь – и обратно.

– Ты их видел? – Полина аж подпрыгнула. Потом расстроилась. – Ты все рассказал, да?

– Нет, – Демьян понизил голос. – Полюшка, выходи ко мне. Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Плохого, – добавил он после паузы.

Он ее уговаривал, как ребенка.

– Мне стыдно, – призналась она.

Короткий и нервный смешок – Полина даже удивилась: так несвойственно это было тому Демьяну, которого она знала. Раздался какой-то шорох. Она не выдержала, посмотрела в окошко – мужчина стоял, опустив голову, по-видимому, уткнувшись лбом и руками в черные створки.

– Мне тоже. Я тебя напугал.

– А я тебя почти обворовала, – печально произнесла она.

– Полин, выходи, пожалуйста, – голос его еще понизился, стал похож на тихий рык, только не страшный, а завораживающий. – Я тебя не трону. Не надо от меня прятаться.

– Нет, – упрямо произнесла девушка и уселась на землю, обхватив руками голову. Куда она выйдет? Ей нужно завершить дела с Учителем, и тогда уже, оставив позади все противозаконное, можно идти в новую жизнь. Может, даже встретиться с Демьяном. Но не сейчас.

– Полюшка, – рычал он у ворот почти умоляюще, – Полина… Я столько тебя искал. Ну пожалуйста, не упрямься.

Она молчала.

– Сестры твои очень переживают. Я тебе обещаю: приедем в Ренсинфорс, отдохнешь, и сразу пойдем через Зеркало в ваш дворец. Выходи, Полюш…

– В какой дворец? – спросила она резко, подскочила, вгляделась в окошко. Бермонт смотрел на нее своими темными болотными глазами, криво улыбался, и ей стало жарко и неудобно. – Ты о чем, Демьян?

– Примешь мой подарок? – спросил тот в ответ. – Я тебе все расскажу, только обещай, что сейчас наденешь и будешь носить.

– Это шантаж, – буркнула она недовольно.

– Шантаж был бы, если бы я заставил тебя взамен выйти, – возразил он спокойно, снова став похожим на себя самого. – А это просто подарок. В знак того, что я не имею к тебе претензий и готов все забыть. Протяни руку, я лучше сам надену, чтобы быть уверенным.

Принцесса, поколебавшись, сунула руку в окошко. Из-за узости отверстия она не видела, что делает Демьян, зато прекрасно чувствовала. На палец скользнуло кольцо, затем на запястье захлопнулся тяжелый браслет. Бермонт вдруг погладил ее по кисти, и пальцы Полины дрогнули, а он вздохнул, повернул руку, прикоснулся к ладони губами. Девушка выдернула руку, недоумевающе посмотрела на кисть. На средний палец было надето серебряное кольцо с каким-то растительным орнаментом. От него к запястью отходили две тоненькие цепочки, соединявшие кольцо с браслетом по обеим сторонам руки.

Полина прекрасно знала, что это такое. У матери Демьяна была такая же серебряная пара.

– Ты с ума сошел, – устало сказала принцесса, недоверчиво глядя на него. – Точно с ума сошел.

– Не буду отрицать, – низко шепнул Бермонт у окна. Глаза его блестели, как осенняя листва на солнце. – Теперь я хотя бы буду знать, где ты. Слишком долго тебя искали, Полюш. Я как узнал, что нашли, сразу же выехал, в горы ведь не попасть Зеркалом… Как же ты так ухитрилась влипнуть? Расскажи… я помогу тебе…

Полина сжала зубы. Снова стало стыдно.

– Ты про сестер обещал рассказать, Демьян.

– Да, – откликнулся он. – Первого октября твоя сестра Василина была коронована, и теперь она – правящий монарх Рудлога. Сестры твои и отец вернулись во дворец. Василина просила меня найти тебя… Поля… Полюшка… Выходи, я обещаю, пальцем тебя не трону. Сразу пойдем к твоим, как доедем до дворца. А потом поговорю с твоими… Надо подтвердить намерения.

– Нет, Демьян, нет, – сказала она, отступая. – У меня еще осталось одно дело. Не ищи меня, пожалуйста.

– Остановись, – попросил он настойчиво. – Остановись, Пол! – рявкнул громко и зло, ударил кулаком в ворота, отчего те гулко застонали. Но принцесса уже оборачивалась, взмахивала крыльями и летела в сторону той самой сопки, где был тайник с вещами. Там, по договоренности, если она не возвращалась до середины октября в Рудлог, каждый четверг и воскресенье должен был ждать Учитель. И это было хорошей возможностью поговорить с ним и узнать условия, на которых он отпустит ее.

Если Демьян сказал правду и семья действительно вернулась на трон, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы правда о ее прошлом вскрылась. Это будет не просто скандал – позор. Нужно сделать все, чтобы не допустить этого. И почему на троне Василина? Что с Ани? Неужто случилось какое-то несчастье? И почему она, Пол, сначала делает, потом думает?! Надо было расспросить, а потом уже лететь!

Полина размеренно махала крыльями, летела низко над предгорьями на запад страны и не торопилась, чтобы не перегружать и так ноющие суставы. Воскресенье только завтра, есть время и долететь в щадящем темпе, и отдохнуть. Можно было бы на ночь остаться в Обители, но она очень испугалась, что поддастся и выйдет за ворота. Слишком уж хотелось вцепиться в Демьяна и пожаловаться, рассказать обо всем, попытаться оправдаться. Тем более что он, кажется, не сердился.

Но Полина представила, как Бермонт едет с ней на переговоры с Учителем и как тот рассказывает про все ее «дела», и ужаснулась. Хороша невеста.

Невеста. Невеста. Невеста!

Белая огромная птица взмыла вверх, к солнцу, и несколько раз кувыркнулась в воздухе, хрипло и противно завопив от восторга, как дурная чайка над рыбной шхуной.

Теперь она стопроцентно сможет откупиться. Расскажет все сестрам – они, конечно, не будут в восторге, но точно не бросят ее в беде. Надо только узнать сумму. А потом? Может, какой-нибудь придворный маг сможет вернуть ей внешность? А пока перекрасит волосы, линзы вставит, очки станет носить… Хотя опытных «коллег» эти ухищрения, конечно, не обманут. И всегда будет оставаться угроза, что о ее прошлом узнает пресса… Значит, просто не надо светиться, а надо затаиться и искать возможность вернуть свое лицо.

Демьян, Демь-ян. Полина то и дело перекатывала его имя в голове, словно прохладный камешек в ручейках мыслей. Как все это странно. Разве так бывает?

Серебряная обручальная пара ощущалась на крыле так, будто она могла ее видеть. Только бы все получилось! И она сможет покататься на Демьяне. Ей всегда этого хотелось, когда она глядела на Васю и Мариана, только Полина стеснялась просить об этом мужа сестры. А теперь у нее будет свой собственный медведь. Если все получится.

И если он не прибьет ее, когда найдет. А он найдет, точно найдет. Он всегда был упорным. Демь-ян!

Белая птица снова заклекотала во все горло, запела на своем птичьем языке, и слава богам, что никто не слышал этих душераздирающих звуков.

Снизу бесконечно плыли леса, редкие хутора, поля с пасущимися на них выносливыми чернобокими бермонтскими коровами, виднелись рассыпанные каплями озера, болота, пустыри с сопками, серые ленты дорог с редкими автомобилями, железная дорога с снующими туда-сюда электричками. Городок Полина пролетела только один, совсем небольшой, с низенькими домами и вялотекущей жизнью. Справа в гряде гор медленно смещался назад вулкан, на котором она проходила практику. Совсем потухший, надо же.

Через пару часов принцесса спустилась на склон холма, перекинулась, разлеглась на теплых валунах погреться. Серебро на ее руке тускло мерцало, и Полли крутила кисть и так, и этак, рассматривая его. Ни за что не снимет. И постарается не уставать, чтобы не потерять вместе с одеждой во время оборота. Хорошо, что она перед выходом во двор оделась и позавтракала, а то было бы совсем трудно. Тело после болезни все еще ломало, но без озноба, и грудь больше не болела. А остальное она вытерпит.

Король Бермонта постоял еще немного у ворот, разглядывая вмятины и выступы на чугуне. Наверное, это следы от кулаков тысяч мужчин, которые несколько сотен лет приходили сюда за упрямыми женщинами, не желающими выходить по своей воле.

Он закрыл глаза. Устал страшно. Вчера после полудня ему позвонили и сказали, что нашли ее. Власти маленького поселения сообщили о двух местных жителях, которые обнаружили на своем поле сильно истощенную и явно нездоровую девушку и опознали ее после на фотографии. Девушку отвезли в лазарет Белой Обители, и отряд военной полиции, прибывший на место, получил подтверждение, что ей оказали медицинскую помощь и сейчас принцесса находится под защитой Синей Богини.

После долгожданного известия Демьян с несколькими охранниками сразу же перенесся из дворца в ближайший к монастырю городок на равнине – в горы Зеркала строить опасались – и оттуда уже добирался к Обители на внедорожниках, почти весь вчерашний день и часть ночи. Так быстро, как только мог двигаться автомобиль, – и молясь, чтобы за это время Полина никуда не делась.

Не делась, но и не вышла, улетела. И что он сказал или сделал не так?

Демьян снова стукнул по воротам, чувствуя, как наваливается тяжелая усталость. Ничего, поспит в машине. Надо ехать.

«Иди за ней скорее, – шепнул теплый хвойный ветерок женским голосом. – Скорее, сын Хозяина лесов…»

– Почему ты не открыла мне? – сердито и зло спросил он у Богини. – Если бы знал, сломал бы твои проклятые ворота!

Ветерок больно хлестнул по щеке, словно ладошкой за дерзость. Потом сразу погладил, по-матерински взъерошил темно-русые волосы, окутал смоляным терпко-сладким запахом.

«Ты бы мог сломать, но зачем? Красных нельзя принуждать, глупый медвежонок. Иди скорее…»

Бермонт помотал головой, разгоняя усталость. Оглянулся – солдаты и офицеры стояли чуть в отдалении, и во взглядах их было и благоговение, и сочувствие.

– А где Хиль? – спросил он недоуменно.

– Так внутри, ваше величество, – помявшись, ответил один из офицеров. – Ворота его впустили, вчера вечером еще…

Демьян не выдержал, сощурился, оглянулся на черный чугун. В ушах зазвучал прозрачный женский смешок, словно Богиня забавлялась над его недоумением.

– Ждать не можем, – сказал он резко. – Тарнрид, берете на себя командование. Максимально быстро собирайте лагерь, уезжаем. Нам нужно на запад, в сторону Лосиных порогов.

Подполковник Хиль Свенсен вышел из ворот, когда уже зазвучали моторы и машины стали осторожно разворачиваться на пятачке между озером и стеной Обители. Он был одет по форме, чисто выбрит, но так тих и задумчив, что у Бермонта не повернулся язык высказать свое недовольство. А вот спросить, кого Хиль там встретил, очень хотелось. Но он не стал. Вместо этого уступил подполковнику место на первом сидении, а сам разместился на заднем и практически сразу уснул. А его подчиненный, служивший еще при Бермонте-отце и сообщивший когда-то о смерти короля наследному принцу, сидел, уставившись в одну точку, и вспоминал.

…Он уже приходил один раз к черным воротам, больше пятнадцати лет назад, когда служил в охране Бойдана Бермонта. Но тогда ворота не открылись, словно намекая: то, что он ищет, до сих пор находится в большом мире. Он это знал, но все равно попробовал, потому что счастье было рядом, да взять его он не мог.

Увы, ответа Свенсену не дали, и он с головой окунулся в карьеру, быстро продвинувшись до поста начальника военной полиции Бермонта.

Десять лет назад король Бойдан решил отпраздновать свое сорокалетие на горнолыжном курорте. Праздник был неофициальный, больше похожий на гулянку для сослуживцев и друзей, поэтому королева с наследником остались в Ренсинфорсе. И на второй день праздника на глазах Свенсена его величество с частью соратников оказались погребены под мощной лавиной, сошедшей с гор.

Их упорно искали, копали многометровый слой снега с валунами и изломанными стволами деревьев, потому что берманы живучи, а уж его величеству сами боги велели выбираться из-под любых лавин. Но природа оказалась сильнее потомка Зеленого.

Изломанное тело короля нашли два дня спустя, он даже не успел обернуться. Вместе с королем погибли шесть офицеров, в том числе и старый, точнее, единственный друг Хиля, возглавлявший охрану дворца.

Подполковник Свенсен вспоминал, как он сообщал о находке рыдающей королеве и бледному, на глазах взрослеющему наследному принцу. Девятнадцатилетний мальчишка – разве он мог справиться с подданными, часть из которых была куда опытнее и матерее его? Однако он выиграл все бои, на которые отдельные безумцы, забывшие про то, что означает первая кровь, вызвали его, и стал управлять Бермонтом железной рукой. Иначе никак нельзя было утихомирить самолюбивые и буйные кланы, готовые броситься в войну при малейшей слабости короля. Постепенно все линдморы – вожди берманских кланов – были безжалостно умиротворены, собраны в Совет кланов и если и грызлись, то тихонько, чтобы не дай боги не прознал новый король. А те, кто и прежде верно служил его отцу, стали преданными помощниками сыну.

И вчера, когда они – злые, уставшие как собаки – прибыли к монастырю и настоятельница отказалась выдавать девчонку, от которой их спокойный, сильно заматеревший к своим двадцати девяти годам король просто с ума сошел, подполковник был готов брать Обитель приступом. Но Демьян Бермонт по телефону приказал относиться к святому месту со всем положенным уважением и ждать его.

Свенсен согласился, скрипя зубами. Люди были голодными и заведенными, поэтому он быстро занял их работой по обустройству лагеря, а потом какая-то важная старушка начала таскать из-за ворот, обидно щелкающих створками перед носами желающих заглянуть внутрь солдат, котлы с горячим рыбным супом, пироги и жаркое, и ей помогали, хвалили, благодарили, делали комплименты. Старушка краснела, светло улыбалась и вздыхала: «Эх, сынки, пришли бы вы хоть лет тридцать назад…»

А чтобы среди горячих насытившихся берманов и людей, служивших под началом Свенсена, не начали вспыхивать драки, он разрешил и купание в ледяной воде, и соревнования – кто быстрее обежит озеро, и дурацкое развлечение у ворот. И даже сам поддался общему веселью, хохоча над очередным неудачником, и тоже решил попробовать – так, в шутку, чтобы подчиненным не было обидно: ведь если уж начальство не пустили, то и им не надо сердиться.

Но ворота распахнулись, и подполковник испугался. Так испугался, что хотел сбежать. И только понимание, что после этого он потеряет право командовать – разве трус может быть авторитетом для мужчин? – заставило его сделать шаг во двор Обители. А потом еще и еще.

Очнулся он перед серой деревянной дверью кельи, за которой слышалось тихое женское пение. Какая-то незатейливая народная песенка с повторяющимся припевом, и по голосу никак нельзя было определить, молода ли женщина за дверью или стара, красива или нет.

Свенсен решился, открыл дверь – и замер. На него смотрели золотые и очень удивленные глаза вдовы его погибшего друга, пропавшей почти сразу после смерти мужа. Тарья-Катарина, такая же простая и красивая, как и тогда, когда он увидел ее много-много лет назад в ее восемнадцать. Холодная и гордая, настоящая дочь Бермонта, с русой косой, заплетенной вокруг головы, с мягкими губами и плавной линией плеч, с неторопливыми движениями рук, которыми она вышивала какую-то картину. Играло радио, ему она и подпевала минутой ранее.

– Баронесса Лифтор, – сказал подполковник сипло и опустился на одно колено.

– Здесь я просто Тарья, – ответила она после паузы. Отложила пяльцы, аккуратно сложила руки на коленях. – Зачем ты пришел сюда?

Он поколебался. Еще можно было уйти, и это было бы правильно. Но все-таки ответил ритуальной фразой:

– За благословением Великой Богини. Ты примешь меня?

Пропавшая баронесса молчала очень долго, и Хиль не поднимал глаз.

– Встань и возьми, – произнесла она наконец. Очень тихо, почти неслышно.

Кто же называл тебя холодной, прекрасная? Кто этот глупец? Кто твердил себе, что ты горделива и заносчива? Кто почти перестал посещать дом лучшего друга после вашей с ним свадьбы?

Тот, кто никогда не пробовал твоих губ вкуса первого летнего меда и твоей кожи, сладкой как молоко. Тот, кто был безумно влюблен в тебя и никогда не показывал этого. Тот, кто мечтал распустить твои косы и снять с тебя одежду, кто желал тебя все время, пока ты была рядом, кто разрывался между верностью другу и любовью к его жене.

Кто знал, что ты так отзывчива и покорна с мужчиной, что вздыхаешь тихо, сладостно и нежно, что твои глаза темнеют и наливаются истомой, что ты так ложишься и льнешь к телу, будто тут всегда должно быть твое место?

Не было этой ночью в келье Обители ни титулов, ни воспоминаний, а были только Тарья, и Хиль, и воля Великой Богини.

– Уходи со мной, – просил он ее утром. – Я буду тебе хорошим и верным мужем, Тарья.

Но она качала головой, снова заплетая свои длинные волосы в венок вокруг головы.

– У меня был один муж. Одним он и останется. Я все еще люблю его, Хиль.

– Я не прошу любить меня, – говорил Свенсен, а внутри все рвалось и горело, – достаточно того, что я люблю тебя. Просто будь со мной. У тебя еще могут появиться дети, а я буду счастлив стать их отцом. Тарья, будь со мной, пожалуйста.

Она доплела косы, глядя ему в глаза, опустила взгляд, раздумывая.

– Если эта ночь принесет плоды, я выйду к тебе. Обещаю. Но если нет – никогда не приходи больше, Хиль.

Он все-таки схватил ее и поцеловал, и на мгновение она снова стала мягкой и покорной и прильнула к нему, как ночью.

– Я вернусь через месяц, – сказал он жестко, – и ты выйдешь ко мне, беременная или нет. Обещай, женщина.

Взгляд ее дрогнул, и этого ему было достаточно.

– Если не выйдешь, – добавил он, – я зайду внутрь, чего бы мне это ни стоило, и заберу тебя из этой самой кельи, Тарья.

…Подполковник обернулся и посмотрел на молодого короля Бермонта. Сумасшедший, как и он сам. Надо бы забежать по пути в храм и принести жертву Хозяину лесов, чтобы их дорога была удачной.