Скульпторша

ГЛАВА 20

Хэл дремал в машине, припаркованной возле тюрьмы. Он сложил руки на груди и натянул на глаза старую кепку, чтобы солнце не мешало сну. Открывая дверцу для Роз, он лениво взглянул на нее из-под козырька.

— Ну и как?

Она бросила кейс на заднее сиденье и нетерпеливо устроилась за рулем.

— Она разбила в пух и прах мою теорию. — Роз включила зажигание и задним ходом выехала со стоянки.

— Так куда мы сейчас направляемся? — задумчиво проговорил Хэл.

— Снимать семь шкур с Эдварда, — пояснила журналистка. — Вот ему-то как раз удалось избежать наказания, которое он по праву заслужил.

— Разве это мудро с твоей стороны? Помнится, ты считала его полным психом. — Он снова опустил козырек кепки, приготовившись еще немного подремать. — И все же я верю, что ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь. — Его вера в Роз была непоколебимой. Она обладала разумом и храбростью, которыми мог похвастаться далеко не каждый мужчина.

— Я-то отдаю себе отчет. — Она вставила в магнитолу только что записанную кассету и перемотала ее к началу. — А вот вам, сержант, не мешало бы послушать вот это. Мне кажется, что семь шкур я должна, судя по всему, спустить с вас. Несчастный ребенок — давай смотреть правде в глаза, Олив, по сути, была и остается большим ребенком, — просто умирала от голода, а ты пообещал ей «настоящий обед», как только вы закончите с заявлением. Нет ничего удивительного в том, что она тут же согласилась во всем признаться. Если бы она стала все отрицать, то еще некоторое время оставалась бы без еды. — Роз включила магнитолу на полную громкость.

Роз потребовалось несколько раз позвонить в звонок, прежде чем Эдвард Кларк открыл дверь, не снимая при этом предохранительной цепочки. Увидев журналистку, он тут же замахал на нее руками.

— Вам незачем приходить к нам, — зашипел старик. — Если вы снова будете настаивать на беседе, мне придется вызвать полицию.

В этот момент, дружелюбно улыбаясь, к двери приблизился Хэл.

— Сержант Хоксли, мистер Кларк, из полиции Долингтона. Вы, наверняка, помните меня в связи с арестом Олив Мартин.

На лице Эдварда появилось выражение отчаяния. Да, он узнал полицейского.

— Мне казалось, что с тем делом давно покончено, — пробормотал Кларк.

— Боюсь, что это не так. Вы позволите нам войти?

Старик колебался, и Роз подумала, что вот сейчас он не поверит и потребует у Хэла удостоверение. Но глубоко укоренившееся во всех британцах уважение к властям взяло верх. Зазвенела цепочка и дверь распахнулась. Мистер Кларк стоял ссутулившись, будто сознавая свое поражение.

— Я знал, что рано или поздно Олив заговорит, — тихо произнес он. — Если бы этого не произошло, ее трудно было бы назвать человеком. — Он проводил их в гостиную. — Но, даю вам слово, мне ничего не известно о тех убийствах. Если бы я знал, какова Олив в действительности, неужели вы думаете, что я стал бы водить с ней дружбу?

Роз села на тот же самый стул, на котором устраивалась в первое свое посещение супругов Кларков, и незаметно для хозяина включила магнитофон, находившийся у нее в сумочке. Хэл подошел к окну и выглянул на улицу. Миссис Кларк сидела в садике у черного хода, повернув ничего не выражающее лицо к солнцу.

— Но вы и Олив были больше, чем просто друзьями, — напомнил Хэл без малейшей враждебности в голосе, поворачиваясь к старику.

— Мы никому не причиняли этим вреда, — тут же отозвался мистер Кларк, невольно повторяя слова Олив. «Интересно, сколько ему лет? — размышляла журналистка. — Семьдесят? Он выглядит даже старше, наверное, от постоянных забот о супруге». И тот парик, который она нарисовала на целлофане, а потом прикладывала к фотографии, стал для Роз настоящим открытием. Теперь она поверила в утверждение, что волосы делают человека моложе. Мистер Кларк сжал ладони между колен, как будто не знал, куда их деть. — Вернее, мы не намеревались никому вредить. То, что потом совершила Олив, остается для меня необъяснимым.

— Но сами вы не испытывали никакой ответственности при этом, верно?

Старик уставился на ковер, словно не мог поднять глаза ни на Роз, ни на Хэла.

— Я полагаю, она всегда была такой нервной и вспыльчивой.

— Почему вы так решили?

— Ее сестра была совсем неуправляемая. Вот я и подумал, что это гены.

— Выходит, Олив вела себя очень странно еще до убийства?

— Нет, — вынужден был признаться мистер Кларк. — Ведь я уже говорил вам, что если бы знал о том, что она сделает, то не стал бы. — он задумался, подыскивая нужное слово, — поддерживать наши отношения.

Хэл решил изменить подход.

— Скажите, а в каких отношениях вы были с отцом Олив?

Он еще сильней сдвинул колени, сжимая руки.

— В дружеских.

— Насколько дружеских? Мистер Кларк вздохнул.

— Неужели сейчас это имеет какое-то значение? Все давно прошло, а Роберт уже умер. — Он перевел взгляд на окно.

— Да, это имеет большое значение, — резко вставил Хэл.

— Мы были очень дружны.

— Между вами были сексуальные отношения?

— Не очень долго. — Наконец, ладони вырвались из заточения, и мистер Кларк закрыл лицо руками. — Сейчас это звучит отвратительно, но на самом деле тогда мне все казалось иначе. Вы должны понять, каким одиноким я чувствовал себя. Бог свидетель, она в этом не виновата, но все дело в том, что моя жена никогда не была для меня настоящим товарищем. Мы поженились поздно, детьми так и не обзавелись, а на голову она была слаба с самого начала. Не прошло и пяти лет нашей совместной жизни, как я превратился в ее личную няньку. Я оказался заключенным в собственным доме вместе с человеком, с которым даже нельзя пообщаться. — Он болезненно сглотнул и поморщился. — Дружба с Робертом стала для меня единственной отдушиной, а он, как вам, известно, был гомосексуалистом. Его женитьба также оказалась для него тюрьмой, хотя причины у нас были разные. — Он прижал к переносице большой и указательный пальцы. — Сексуальная сторона нашей дружбы стала лишь побочным этапом обоюдной зависимости друг от друга. Для Роберта она имела огромное значение, для меня практически никакого. Хотя должен заметить, что в то время, на протяжении трех или, может быть, четырех месяцев, я искренне считал себя таким же гомосексуалистом, как и Мартин.

— А потом вы неожиданно влюбились в Олив?

— Да, — тут же признался мистер Кларк. — Она была очень похожа на своего отца: такая же умная, чувственная и очаровательная, когда ей этого хотелось. Олив понимала меня и сочувствовала. Она ничего не требовала от меня в отличии от моей жены. — Он вздохнул. — Кажется странным, если учесть, что произошло позже. Но мне с ней было удивительно спокойно и удобно.

— Скажите, Олив было что-нибудь известно о ваших отношениях с ее отцом?

— Если да, то узнала она это, конечно, не от меня. Во многих вещах она оставалась очень наивной, как ребенок.

— А Роберт, соответственно, ничего не знал о вас и Олив.

— Совершенно верно.

— Значит, вы играли с огнем, мистер Кларк.

— Я не хотел, чтобы так все получилось, сержант. Но от меня ничего не зависело. Единственное, что я могу сказать в свою защиту, так это то, что как только я полюбил Олив, то сразу же прекратил. — он замялся, подыскивая нужное слово, — интимные отношения с Робертом. Но при этом, разумеется, мы оставались добрыми друзьями. Было бы жестоко с моей стороны прекратить с ним всяческие контакты.

— Вот дерьмо! — резко перебил его Хэл. — Вы не хотели, чтобы кто-то узнал о вашем секрете. Мое мнение таково, что вы продолжали спать с обоими и наслаждаться этим вдвойне. И вы еще находите наглость сказать, что не испытываете никакого чувства ответственности!

— Почему я должен что-то испытывать? — вдруг воодушевился Кларк. — Мою фамилию никто из них не упоминал. Вы, что же, хотите сказать, что я каким-то образом случайно ускорил события, и трагедия случилась раньше?

Роз пренебрежительно усмехнулась.

— Вы не задумывались над тем, почему после убийства Роберт Мартин перестал даже разговаривать с вами?

— Полагаю, что он был чересчур расстроен происшедшим.

— А мне кажется, когда человек обнаруживает, что его любовник успел соблазнить его дочь, он испытывает нечто большее, чем простое расстройство, — иронично заметила Роз. — Конечно, вы ускорили события, мистер Кларк, и вам это хорошо известно. Но вы, конечно, все равно ничего бы не сказали никому из семьи Мартинов. Вы бы предпочли, чтобы они погибли все, но только чтобы при этом ваша тайна осталась при вас.

— Разве такое поведение неразумно? — запротестовал старик. — Никто не мешал им упомянуть обо мне. Но они почему-то предпочли промолчать. И чем бы помогло делу, если бы я раскрыл эти тайны? Все равно Гвен и Эмбер были мертвы. И Олив все равно бы пришлось отправиться в тюрьму. — Он повернулся к Хэлу. — Я теперь сожалею о том, что вообще связался с этой семейкой, но я не могу понять, почему именно моя связь с ними привела к трагедии. В том, что я делал и как вел себя, не было ничего противозаконного.

Хэл снова принялся рассматривать пейзаж за окном.

— Расскажите нам, почему вы переехали сюда, мистер Кларк. Это было ваше решение, или того захотела ваша жена?

Он снова сунул ладони между колен.

— Это было наше совместное решение. Для нас обоих жизнь на старом месте стала невыносимой. Нам всюду мерещились призраки. И поэтому единственным разумным решением стала смена обстановки.

— Почему вы настаивали, чтобы ваш адрес содержался в строжайшей тайне?

Кларк испуганно посмотрел на Хэла.

— Я поступил так, боясь, что прошлое может настичь нас и здесь. Я жил в постоянном страхе, что рано или поздно это все равно произойдет. — Он взглянул на Роз. — Вы, наверное, не поверите мне, но сейчас, когда я все рассказал, то почувствовал огромное облегчение.

Журналистка натянуто улыбнулась.

— В день убийств ваша жена давала показания полиции. Она говорила, будто видела Гвен и Эмбер на ступеньках дома после того, как вы и Роберт отправились на работу. Но когда я недавно приезжала сюда, она вспомнила, что сказала полиции неправду.

— Я могу только еще раз повторить вам то, что говорил и раньше, — слабым голосом ответил мистер Кларк. — Дороти страдает слабоумием, и поэтому нельзя полагаться на ее слова. Она почти никогда не может сказать, какой сегодня день.

— Но могла ли она говорить правду пять лет назад?

Он кивнул.

— Что касается того, были ли они живы, когда я уезжал на работу, думаю, ей поверить можно. Эмбер сидела у окна и смотрела на дорогу, я это видел. Я помахал ей рукой, но она тут же спряталась за занавеску. Я тогда еще подумал, что она себя ведет как-то странно. — Он задумался. — А уж видела ли Дороти, как уезжал Роберт, — начал он через несколько секунд, — вот это мне неизвестно. Она сказала, что видела, а я понял так, что у Роберта все равно было железное алиби.

— Скажите, ваша жена никогда не говорила вам, что видела тела? — как бы между прочим, поинтересовался Хоксли.

— Слава Богу, нет. — В голосе мистера Кларка прозвучал неподдельный ужас.

— Мне просто подумалось: а почему она видит призраков? К тому же они не были особенно дружны с Гвен или Эмбер, верно? Скорее, наоборот, особенно, если учесть, сколько времени вы проводили в доме у Мартинов.

— У нас всем соседям после того случая мерещились привидения, — слабым голосом произнес старик. — Мы все хорошо знали, что именно сделала Олив с несчастными женщинами. Только человеку с бедным воображением не стали бы повсюду видеться призраки.

— Вы не могли бы припомнить, во что была одета ваша жена в тот день, когда были совершены убийства?

Старик посмотрел на Хэла в изумлении, не понимая, почему тот резко сменил тему.

— А зачем вам это?

— У нас появилось сообщение о том, что рядом с гаражом Мартинов гуляла какая-то женщина. — Ложь лепилась сама собой и, как по маслу, скатывалась с языка. — По описанию она была слишком мелкой для Олив, но на ней был строгий черный костюм. Мы хотели бы выяснить о ней больше. Как вы думаете, не похоже на вашу супругу?

Было заметно, как старик выдохнул с облегчением.

— Нет, она никогда не покупала и не носила черные костюмы.

— Ну, а просто другую черную одежду?

— Нет-нет, на ней в то утро был комбинезон в цветочек.

— Вы в этом так уверены?

— Абсолютно. Она каждое утро надевала его, потому что сразу приступала к уборке дома, а уже потом, после того как все заканчивалось, подбирала себе что-нибудь другое. Кроме воскресений. По воскресеньям она уборкой дома не занималась.

Хэл понимающе кивнул.

— Получается, что она надевала один и тот же комбинезон каждое утро? А что же ей оставалось надеть, когда он становился грязным?

Кларк нахмурился, не ожидая такого вопроса.

— У нее был еще один, запасной, бледно-голубого цвета. Но в то самое утро она была в своем цветастом комбинезоне. Это точно.

— А в каком комбинезоне она появилась на следующее утро?

Старик нервно облизнул пересохшие губы.

— Сейчас я уже этого не помню.

— Она вышла утром в голубом, верно? И с тех пор постоянно надевала только голубой. Наверное, это продолжалось до тех пор, пока вы не купили ей еще один, запасной.

— Я не помню.

Хэл хищно улыбнулся.

— Мистер Кларк, а тот самый комбинезон в цветочек, он и сейчас у вас остался?

— Нет, — захрипел старик. — Дороти уже давно не убирается в доме.

— А что же случилось с комбинезоном?

— Я не помню. Когда мы переезжали, то выбросили очень много старых вещей.

— Когда же вы нашли для этого время? — искренне удивилась Роз. — Мистер Хейз рассказывал мне, что вы в один прекрасный день поднялись утром и уехали, неизвестно куда. Уже потом, через три дня, появилась компания по перевозкам, забрала ваши вещи, и тоже куда-то укатила.

— Ну, возможно, я уже здесь разбирал вещи и все ненужное выбрасывал, — начал сердиться мистер Кларк. — Я не помню, в какой последовательности происходили события такой давности.

Хэл задумчиво почесал подбородок.

— Известно ли вам, — ровным голосом заговорил он, — что ваша жена опознала обугленные кусочки комбинезона в цветочек, которые были найдены в утилизаторе, в саду Мартинов, и сказала, что эта одежда принадлежала Гвен, и что соседка носила ее как раз в тот самый день, когда была убита?

Кровь отхлынула от лица Кларка, и кожа его посерела.

— Нет, я этого не знал, — еле слышно пробормотал он.

— Эти остатки одежды были сфотографированы и хранились все это время, чтобы их можно было предъявить в том случае, если возникнут сомнения, кто действительно владел цветным комбинезоном и был в него одет в день убийств. Надеюсь, мистер Хейз тоже сможет сказать нам, кому именно принадлежала данная вещь: вашей жене или Гвен Мартин.

Кларк беспомощно поднял руки вверх.

— Она говорила, что выбросила его, — умоляющим тоном произнес старик. — Будто бы она случайно прожгла в нем утюгом дыру. Она часто таким же образом портила вещи.

Хэл почти не слушал его слова, а продолжал вещать тем же ровным, почти механическим голосом.

— Я искренне надеюсь на то, мистер Кларк, что мы сможем доказать, что все это время вы знали, что ваша жена убила Гвен и Эмбер. И вы спокойно наблюдали за тем, как невиновная девушка была осуждена за преступление, которого она не совершала. Именно эту девушку вы использовали, как вам этого хотелось, а потом предали и бессовестно бросили.

Конечно, они никогда бы не смогли доказать этого, но в тот момент Хэл испытал удивительное удовлетворение, видя, как передернулось от страха лицо старика.

— Но откуда мне было это знать? Я много раздумывал, я удивлялся. — он повысил голос почти до визга, — конечно, все было крайне странно и необычно, но ведь Олив призналась сама! — Он умоляюще посмотрел на Роз. — Почему она призналась?

— Потому что была сильно потрясена, потому что была перепугана, потому что не знала, что делать дальше, потому что у нее умерла мать, а она запуталась так, что должна была еще хранить какие-то тайны. Она надеялась на то, что ее спасет отец, но он этого не сделал, потому что подумал, будто она совершила преступление. Вы могли бы спасти ее, но вы тоже ничего не сделали, потому что боялись толков. И та женщина из компании «Уэллс-Фарго» могла спасти ее, но она тоже ничего не стала предпринимать, потому что ей очень не хотелось быть замешанной в такие дела. Мог помочь и ее адвокат, если бы только у него было доброе сердце. — Она бросила быстрый взгляд на Хэла. — Могла бы помочь и полиция, если бы, конечно, они поставили под сомнение ее противоречивое признание. Но ведь все это произошло шесть лет назад, а в те времена признания очень ценились. Им доверяли в первую очередь. Но я не могу винить полицию за их поспешные выводы, мистер Кларк. Сейчас я обвиняю вас. За все, что произошло. Вы играли роль гомосексуалиста, потому что устали от своей жены, а потом соблазнили дочь своего любовника. Чтобы доказать, что вы не извращенец. — Она смотрела на него с презрением. — И именно таким я изображу вас в книге, которая поможет Олив выбраться на свободу. Я презираю таких людей, как вы.

— Но вы уничтожите меня.

— Разумеется.

— Неужели Олив хочет этого? Чтобы я окончательно погиб?

— Мне неведомо, что хочет Олив. Но я хорошо знаю, что хочется мне: освободить ее. Если для этого придется уничтожить вас, что ж, так тому и быть.

Некоторое время мистер Кларк сидел молча, трясущимися пальцами теребя складки на брюках. Затем, придя к какому-то решению, он посмотрел на Роз и заговорил:

— Я бы все рассказал, если бы Олив тогда не призналась в убийствах. Но она сделала это, и тогда я, как и все другие, поверил, что все произошло так, как она сказала. Я полагаю, вы не хотели бы, чтобы она задержалась в тюрьме даже на короткое время? И, наверное, если Олив выпустят раньше того, как выйдет ваша книга, это повысит интерес к ней у читателей, верно?

— Может быть. Что же вы мне предлагаете?

Он прищурился.

— Если я дам показания сейчас, это ускорит ее освобождение, но тогда вы можете мне обещать, что измените мою фамилию в книге и не станете указывать мой теперешний адрес? Вы ведь можете называть меня так, как это нравилось самой Олив — мистер Льюис. Вы согласны?

Роз чуть заметно усмехнулась. Ну, каким же дерьмом был этот человек! Конечно, он не мог повлиять на нее сейчас, но он этого, кажется, не понимал. Да и полиция обязательно упомянет о нем, хотя бы как о муже миссис Кларк.

— Согласна. Если это поможет освободить Олив из тюрьмы.

Старик встал, вынул из кармана ключи и подошел к резному китайскому ларцу, стоявшему на серванте. Он отпер его, приподнял крышку, вынул маленький сверток и передал его Хэлу.

— Вот это я нашел только после того, как мы переехали сюда, — пояснил мистер Кларк. — Она все время прятала его в одном из ящиков своего комода. Клянусь, я не знал, что эта вещь находится у нее, и боялся, что Эмбер начнет поддразнивать ее этой штуковиной. Она очень часто вспоминает Эмбер. — Он сделал вид, что моет руки, как в свое время поступил Понтий Пилат. — И называет ее дьяволом.

Хэл развернул бумагу и посмотрел на то, что лежало завернутым в ней. Это был серебряный браслет с крошечным талисманом и пластинкой, на котором среди многочисленных царапин, сделанных кем-то от злости, все еще виднелись выгравированные буквы: «Нарния Э.Т.»

Только накануне Рождества чаша весов правосудия склонилась в сторону Олив, и она смогла покинуть тюрьму. Конечно, в этой истории останутся сомневающиеся, те, кто будет до конца своих дней называть ее Скульпторшей. По прошествии шести лет показания в ее пользу казались весьма натянутыми. Серебряный браслет, найденный там, где ему не следовало быть. Крошечный фрагмент ткани в цветочек, который смог опознать убитый горем муж женщины, страдающей слабоумием. И, наконец, болезненный пересмотр фотодокументов. Была проведена повторная экспертиза снимков, и при помощи компьютера, под огромными следами, оставленными кроссовками Олив, были обнаружены мелкие следы женских туфель.

Наверное, никому не суждено узнать, что в действительности произошло в тот роковой день, поскольку правда осталась запертой в поврежденном мозгу миссис Кларк, а Эдвард отказался делать какие-либо заявления, основываясь на данных, которые могла сообщить ему жена в прошлом. Сам он полностью отрицал, что ему было известно хоть что-то об убийствах. Мистер Кларк сказал, что если у него и оставались какие-то сомнения, они испарились в тот момент, когда Олив сделала признание. Значит, все ответственность за ошибки ложилась только на нее и полицию, которая расследовала это дело. Самым очевидным сценарием (тем самым, с которым согласилось большинство) был следующий. Эмбер выждала, когда Роберт и Эдвард уедут на работу, а затем пригласила миссис Кларк к себе в дом и принялась дразнить ее браслетом, рассказав еще вдобавок и об аборте Олив. То, что случилось дальше, не знает никто. Остается только догадываться, что миссис Кларк очень быстро решила совершить убийство и действовала при этом в здравом рассудке. Только хладнокровный человек мог надеть перчатки при расчленении трупов и так аккуратно ступать по кухне, чтобы оставить минимальное количество следов. Самое удивительное заключалось в том, что миссис Кларк сумела раздеть жертвы и так же спокойно сжечь свой комбинезон вместе с их одеждой, а потом невинно заявить, что комбинезон в цветочек принадлежал Гвен, и в нем она была в день, когда ее убили. Роз даже подумывала о том, что миссис Кларк сделал все возможное, чтобы в преступление была вовлечена Олив. Сейчас никто не мог сказать, зачем миссис Кларк понадобилось привлекать к себе внимание и показываться у кухонного окна. Роз искренне считала, что если бы не это, Олив смогла бы собраться с мыслями и позвонить в полицию, прежде чем стала, как ненормальная, бегать по кухне, падать и вставать, пока окончательно не вымазалась в крови и не уничтожила улики, которые могли бы послужить ее оправданию.

Никаких обвинений против полицейской команды, расследовавшей дело, выдвинуто не было. Начальник полиции выпустил пресс-релиз об ужесточении контроля за процедурами, особенно по получению показаний свидетелей. Он подчеркнул также, что в отношении Олив были приняты все меры для соблюдения ее прав. Учитывая все обстоятельства, можно было считать ее признание соответствующим действительности. Кроме того, он снова настоятельно рекомендовал публике не притрагиваться ни к каким предметам, находящимся на месте преступления, с целью сохранения улик.

Связь с преступлением мистера Крю, особенно в том, что касалось растраты средств Роберта Мартина, вызвала нездоровый ажиотаж в обществе. В худшем случае ему вменялось в вину умышленное подведение под обвинение Олив с целью получения неограниченного доступа к деньгам. В лучшем же — упреки в запугивании и психологическом давлении на молодую женщину, тогда как сам он обязан был блюсти ее интересы. Мистер Крю отрицал обвинения, ссылаясь на то, что никто не мог предвидеть как внезапного обогащения Роберта Мартина, так и столь же внезапной кончины. Поскольку рассказ Олив соответствовал заключению медицинской экспертизы и не вызывал особенных сомнений, адвокат, как, впрочем, и полиция, принял самооговор женщины за истину. Посоветовав Олив хранить молчание, он не несет никакой ответственности за сделанное ею признание. Выпущенный под залог, адвокат находился на свободе, хотя, учитывая тяжесть выдвинутых обвинений, многие из его клиентов уже давно бы находились за решеткой.

Узнав, какие доводы Крю приводит в свое оправдание, Роз рассвирепела и в компании репортера подкараулила адвоката на улице.

— Об ответственности и обязательствах можно говорить бесконечно, мистер Крю, — начала она. — Но я прошу вас объяснить мне только одну вещь. Если заявление Олив соответствовало результатам экспертизы судебной медицины, как вы утверждаете, почему она говорила, что на зеркальце не появилось тумана, в то время как Гвен и Эмбер были еще живы? — Он попытался убежать от нее. Роз ухватила адвоката за рукав и не отпускала. — Почему она не рассказала о том, что топор оказался слишком тупым, и она не смогла отрубить голову Эмбер? Почему она не добавила и то, что ударила сестру топором четыре раза, прежде чем догадалась переключиться на кухонный разделочный нож? Почему она ничего не сказала о драке со своей матерью и о том, что успела исцарапать горло женщины, прежде чем перерезала его? Почему не упомянула о том, что впоследствии сожгла одежду жертв? Другими словами, попробуйте хоть что-нибудь процитировать из ее заявления, что соответствовало бы результатам судебной экспертизы.

Он сердито выдернул рукав.

— Она говорила, что применяла и топор, и нож.

— Но ни на том, ни на другом не осталось ее отпечатков пальцев. Получается, что судебная экспертиза не может подтвердить это заявление.

— Она сама была вся в крови.

— Вот именно, что вся, мистер Крю. Но в своем заявлении она не утверждала, что каталась по полу и потому вымазалась так сильно.

Адвокат попытался улизнуть, но путь ему преградил другой журналист.

— Следы на полу, — произнес мистер Крю. — Тогда на полу были найдены только ее следы.

— Да, — кивнула Роз. — И только по одной этой улике, которая идет вразрез со всеми остальными, вы сделали заключение о том, что Олив — психопатка, и готовились защищать ее, исходя из того, что старались доказать, будто в момент преступления она была невменяема. Почему вы не разговаривали с Грэмом Дидзом и не выяснили, каким образом отец пытался спасти ее? Почему у вас не возникло сомнений в собственной правоте, когда она приготовилась выступить с заявлением, признаваясь в том, чего не совершала? Почему, черт возьми, вы обращались с ней не как с человеком, а как с каким-то чудовищем?

Он поморщился и остановился.

— До только потому, мисс Лей, что она и есть самое настоящее чудовище. Даже хуже, она — умное чудовище. Вас не беспокоит то, что несчастная женщина, которой суждено занять место Олив, единственная, кто не может сражаться и противостоять обвинению из-за своего слабоумия? Вас не волнует, что Олив дождалась, пока умрет ее отец, прежде чем позволила поговорить с ней и заняться ее делом? Попомните мои слова: она хотела во всем обвинить его, и ей бы это, скорее всего, удалось сделать. Он мертв, но вместо него вы подали ей миссис Кларк. — Он впился в Роз злым взглядом. — Те доказательства, которые вам удалось раскопать, вызывают сомнения в вине Олив, но не более того. Обработанные на компьютере фотографии можно трактовать так же свободно, как и понятие психопатии. — Он покачал головой. — Конечно, теперь Олив выйдет на свободу. В последние годы правосудие стало совсем уж шатким. Но я находился с ней в тот момент, когда Олив Мартин делала свое заявление, и я еще раз повторю вам, что это весьма опасная женщина. Она охотится за деньгами своего отца. А вас обвели вокруг пальца, мисс Лей.

— Она не опасна даже наполовину, как опасны вы сами, мистер Крю. По крайней мере, она никому не платила за то, чтобы разрушить чей-то бизнес и создать угрозу для человеческой жизни. Вы просто дешевый мошенник.

Крю пожал плечами.

— Если это обвинение появится в печати, мисс Лей, я подам на вас в суд за клевету, и вам это разбирательство обойдется гораздо дороже, чем мне. Надеюсь, вы запомните это.

Журналист наблюдал за тем, как Крю, наконец, вырвался от Роз и поспешно удалился.

— Надеюсь, то, что он говорил здесь об Олив, неправда? — обратился он к Роз.

— Конечно, — рассердилась женщина, почувствовав сомнение в голосе коллеги. — Но теперь, по крайней мере, ясно, почему она его недолюбливала. Наша страна сошла с ума, если считает, что присутствие адвоката автоматически защищает права осужденного. Все они так же ленивы, склонны ошибаться и мошенничать, как и остальные люди. Оплошности адвокатов частенько обходятся их клиентам очень дорого.

Книга должна была выйти менее чем через месяц. Роз закончила ее в рекордные сроки в тишине и уюте коттеджа Бэйвью, который она все же купила. К такому решению она пришла после того, как поняла, что не сможет работать под шум ресторана, находящегося внизу. «Браконьер» открылся заново и пользовался популярностью, поскольку теперь Хэла считали героем, сражавшимся против организованной преступности. А его связь с делом Олив Мартин, и в особенности попытки содействовать ее освобождению, стали дополнительной рекламой. Хэл одобрительно отнесся к тому, что Роз купила себе коттедж. Особенно ему понравилось заниматься любовью под шум прибоя. Это было гораздо приятней, чем созерцать решетки на окнах «Браконьера».

И, конечно, там Роз чувствовала себя в полной безопасности.

Хэл внезапно обнаружил в себе способности любить человека и заботиться о нем, о чем раньше и не подозревал. Эти чувства казались ему даже глубже любви. Они включали в себя все эмоции, от обожания до животной страсти. И хотя сам Хоксли никогда не считал себя одержимым, то теперь одна мысль о том, что Стюарт Хейз оставался на свободе, выпущенный под залог, делала его жизнь невыносимой. Наконец, Хоксли решился и, в один прекрасный день, нанес Хейзу визит в его собственном доме. Тот в это время играл в саду со своей десятилетней дочкой. Тогда Хэл предложил Хейзу такое, от чего тот не смог отказаться. Жизнь за жизнь, и если что-то случится с Роз, то же самое произойдет и с девочкой Стюарта. Хейз увидел в темных глазах Хоксли такую неподдельную решимость, что сразу согласился на бессрочное перемирие. Его любовь к дочери могла быть сравнима разве что с любовью Хэла к Роз.

Айрис, похоже, была больше восхищена книгой и ее успехом, чем сама Роз. («Если бы не я, — говорила Айрис, — ты бы ее вообще никогда не написала».) Теперь книга продавалась во всех уголках планеты, являя собой пример, как пошатнулось британское правосудие под сокрушительными ударами своей собственной жесткости. Одна из сносок в книге поясняла, что тот мальчик, которого отыскала команда Крю в Австралии, оказался совсем не потерянным сыном Эмбер, и поиски наследника очень скоро прекратились. Лимит времени, установленный в завещании Роберта Мартина, оказался исчерпанным. Деньги же, вложенные мистером Крю в разные предприятия, оказались для него недосягаемыми, так как должны были находиться под арестом до тех пор, пока Олив не смогла бы доказать свое право на них.