Скульптуры земной поверхности

ЧТО МОГУТ РАССКАЗАТЬ О СЕБЕ САМИ ФОРМЫ РЕЛЬЕФА?

Вопрос о том, что такое форма вообще как общедоступное и общеупотребительное понятие, мы ставили в самом начале этой книги.

Было подчеркнуто, что сама по себе форма, так сказать в чистом ее виде, изучается в философии и математике. Геометрия Эвклида, знакомая нам со школьной скамьи, — лучший пример математического представления о форме. Уже говорилось о том, что называют формой философы, о том, как понятие о форме обогащалось вместе с расширением научного, да, пожалуй, и художественного и житейского кругозора человека. В природе и обществе существуют явления, которым свойственны специфические формы и отвечающие им специфические содержания. В каждой отрасли естествознания имеются на этот счет свои представления, поскольку различные отрасли науки имеют дело со своими специфическими явлениями природы, выделенными из нее мысленно для удобства рассмотрения, для возможно более глубокого проникновения в познание форм, внутренне им присущих.

Наука о рельефе Земли, как гласит ее название — геоморфология, имеет дело с сочетанием или совокупностью выпуклых и вогнутых форм не вообще, не в геометрическом смысле, а в точном смысле с рельефом земной поверхности. Поэтому надо бы знать как можно больше о свойствах самого рельефа как совокупности форм, переходящих друг в друга и не могущих существовать друг без друга, и о том, что дает нам для этого сама Земля, прежде всего земная кора.

Задумаемся теперь над тем, как взаимодействуют эти два начала — рельеф и сама земная кора. Мы увидим здесь очень сложную, но и очень красочную картину) целую гамму оттенков и переходов, но встретимся и с относительно простыми случаями, в которых совершенства созданий природы-скульптора тем не менее столь же или еще более велико, чем при ваянии художественных проч изведений талантливым скульптором из самого простого материала.

Земная кора не только имеет сложный внутренний состав на всех уровнях организации материи, вплоть до атомного и еще более глубокого, но и обладает строением, закономерным, устойчивым во времени или относительно кратковременным пространственным соотношением своих частей. В ходе геологического времени менялись и продолжают меняться как состав, так и связанное с ним строение коры. В нее поступают снизу и сверху все новые порции материала и потоки энергии. Происходит непрерывный «метаболизм» — обмен между поверхностью и недрами. Тот и другой (перемещение вещества и перемещение энергии) заключают в себе и выражают собой активность внутренней формы земной коры. На геологическом языке этот непрерывный и неравномерный процесс называется просто развитием структуры земной коры. Но такое развитие внутренней формы земной коры с неизбежностью влечет за собой развитие, т. е. изменение, ее внешней формы, т. е. именно того, что мы называем рельефом земной поверхности.

Читателю может показаться, что автор начинает «мудрствовать лукаво» над простыми вещами. Посмотрим, насколько эти вещи просты. Мы знаем, что Земля имеет сложную внутреннюю структуру или форму, еще во многом невыясненную, но во всяком случае подчиненную хотя бы приблизительной сферической симметрии. Напомним, что и здесь, как и везде в природе, не обходится без диссимметрии, имеют место различные неоднородности (строения, физического состояния, состава вещества), изменения и перемещения которых и составляют двигатель эволюции планеты. Нам важнее всего знать, как оказываются все эти явления в земной коре, так как нас занимает ее наружный рельеф. Мы знаем, что земная кора состоит из отдельных геологических тел, разных по размерам, формам, составу, возрасту. Пространственные и временные соотношения таких тел рассматривает геология, а сами соотношения создают частные геологические структуры того или другого размера. Пока эти структуры не выведены эндогенными силами на поверхность пли, пользуясь нашей метафорой, пока глыбы земного вещества еще не извлечены из природных каменоломен геоморфологическими «каменщиками-скульпторами», такие формы или тела практически миллионы лет остаются неизменными. Но вот часть земной коры приподнялась над уровнем океана. С первых моментов поднятия включаются в работу экзогенные «скульпторы», действующие резцами в одних местах, лепящие из вырезанного материала новые формы — в других.

Картина в общем чрезвычайно проста, но в ней мы видим деформацию как самой земной поверхности, так и разрушение, а вместе с тем частичное или полное изменение формы геологических тел, вступающих в контакт с гидро- и атмосферой, а также, конечно, с биосферой. В ходе геологического времени чем быстрее происходит поднятие коры, тем все более растет энергия наших «скульпторов», а геологические тела или структуры, «вылущиваясь» из своих недр, предстают перед нами во все более искаженном или разрушенном виде. Этот нам уже хорошо знакомый процесс денудации очень неравномерен. Прежде всего ему сопротивляются сами горные породы. Среди них есть более мягкие и более твердые, химически более и менее устойчивые, более или менее растворимые, плохо и хорошо водопроницаемые и т. д. Сумма разнообразных средств сопротивления горных пород поверхностному разрушению называется их литоморфностью. а так как последняя в разных породах и структурах (например, складчатых или горизонтальных, наклонных и т. д.) различна, то и денудация идет избирательно. В итоге из первоначально относительно простых поверхностей, ограничивающих геологические тела до их выхода на поверхность, создаются сложные и очень сложные, часто причудливые, формы рельефа. Мы, наблюдатели современного нам рельефа, видим различные стадии этой скульптурной работы, так как поднятия и опускания земной коры происходили неравномерно и одни геологические тела были давно выведены на поверхность, сильно разрушены, порой и совсем уничтожены, а другие находятся в разных стадиях разрушения и искажения своей первичной формы. Вот почему рельеф Земли так сложен и многообразен. Вот почему мы видим в нем то лепку (накопление осадочных пород, наплывы лав и слои вулканических пеплов, постройки животных — коралловые рифы и пр., остатки растений, накопленных большими массами), то граверные формы, созданные резцами природы.

Все сказанное достаточно просто в общей своей схеме, но природа дает нам массу примеров уклонения от общих схем, тех диссимметрии и дисгармоний, что определяют собой способность всех явлений к дальнейшим переменам, как и нетленную, в каждую эпоху и в каждом месте свою красоту нашего мира. И вот оказывается, что разные геологические тела и образуемые ими структуры, несмотря на длительное разрушение близ поверхности, долгое время сохраняют большее или меньшее подобие своим первичным формам. Это явление называется «геоморфологической конформностью». Признание его научного и практического значения составляет главную основу так называемого морфоструктурного анализа земной поверхности. Им широко пользуются советские геоморфологи. Признавая, однако, что каждое крупное геологическое тело, «вылущиваясь» из земной коры в ходе денудации, как бы старается сохранить свою первичную форму, становится «морфоструктурой» и, таким образом, позволяет нам понять те или иные очертания в современном нам рельефе с точки зрения их происхождения, зависимости от состава и структуры, а также современных движений земной коры, мы можем пользоваться той же закономерностью и иначе, решая, так сказать, обратную задачу, когда геоморфология выступает как помощница геологии. Суть дела здесь в том, что по характерному виду, т. е. по форме того или иного участка земной поверхности, по взаиморасположению, масштабу, сочетанию таких неровностей мы с большой уверенностью можем судить о геологической их сущности (составе, форме тел), даже не видя их самих, так как они обычно скрыты под чехлом новейших отложений и растительным покровом. Происходит нечто подобное тому, с чем мы встречаемся в домашнем быту. Кресло определяет своей формой свой холщовый чехол, и мы сразу понимаем его назначение. Но и не видя кресла, одетого в чехол, мы догадываемся о его существовании. Таким образом, по виду неровностей Земли, по формам рельефа мы и в «закрытой» местности, где нет выходов коренных пород на поверхность, можем с большой надежностью определять форму и даже характер геологического тела (структуры), непосредственно нами не видимого. Этот прием — структурно-морфологический анализ — с успехом применяется для поисков месторождений нефти и газа, ископаемых углей, золотых и иных россыпей, строительных материалов и т. п. О полноте, большем или меньшем соответствии формы рельефа облекаемому ею геологическому телу, о свежести, т. е. возрасте, таких явлений мы, естественно, тоже можем судить с той или иной уверенностью. Итак, конформность всегда с добавлением дисконформности рельефа его вещественной, геологической основе — одна из важнейших черт земной поверхности, но и в этой черте далеко не все просто. Конформность — соответствие неровности рельефа форме постепенно обнажающегося геологического тела — зависит и от времени, а также скорости такого обнажения. Так возникает понятие о возрасте какой-либо формы рельефа либо их совокупности на каком-то участке. На первых фазах обнажения степень конформности может быть очень высока, геологическое тело тщательно препарируется экзогенными силами, но затем избирательная препарировка может перейти и в массовое, сплошное разрушение.

Что же такое возраст рельефа? Почему это понятие так широко применяется в геоморфологии? Земля как планета имеет свой возраст около 4 млрд, лет, хотя точно его определить невозможно. Имеют возраст и горные породы, не говоря уж о живых организмах, для которых здесь все понятно. Но могут ли иметь свой возраст формы рельефа, формы сами по себе? По этому вопросу геоморфологи давно спорят и, кажется, будут еще спорить. Давайте прибегнем к некоторым аналогиям из области той же скульптуры.

Имеют ли возраст в обычном понимании «Мыслитель» О. Родэна или «Иван Грозный» М. Антокольского? Созданы они приблизительно в одно время — во второй половине прошлого века, и мы можем говорить о том, сколько времени прошло с их создания. И только. В скульптурах художественно сочетаются и форма, и материал, и внесенное их творцами идейное содержание. Они долго сохраняются в своем единстве и реальности, но время их создания может специально занимать только искусствоведов (по нему, как и по художественным достоинствам, эти, как и всякие другие настоящие скульптуры, будут причислены к тому или иному направлению в истории искусства). Принадлежность к истории и возраст какого-либо явления — вещи определенно разные. Мы не можем говорить без смысловой несообразности о «возрасте» разрушения Трои, хотя оно произошло в начале II тысячелетия до н. э., или победы русского войска на Куликовом поле, бывшей в 1380 г. Так и в природе. Со времени своего первоначального образования земная кора сохранялась, но разве это та самая кора, что была в начале? Конечно, нет. Все преходяще, но не все «кружась исчезает во мгле»… Реально бывшее и затем исчезнувшее сохраняется в реальной истории и перемещаемой из поколения в поколение человеческой памяти.

Вернемся к рельефу. О его возрасте можно говорить только условно как о времени возникновения из «не-рельефа», из почти или вполне равнинной поверхности, о развитии в каком-то определенном направлении и сохранении за это время его основных морфологических черт. Так как действие рельефообразующих и тем самым рельефоизменяющих сил непрерывно, то, вообще говоря, формы земной поверхности не имеют возраста. Имеет значение только историчность рельефа, привязанность его реалий (конкретных состояний) к каждому отдельному моменту истории Земли. Нельзя сомневаться, что окружающий нас рельеф современен нам, а мы — ему, другое дело, что в нем сосуществуют разновременные элементы — ранее созданные и ныне разрушающиеся, реликтовые и новые, продолжающие свое развитие. Таким образом, рельеф земной поверхности, с одной стороны, имеет современный «возраст», он и поныне, ежегодно и ежечасно, преобразуется, а с другой — к своему современному виду он пришел исторически, путем перемен и даже коренных преобразований былых рельефов, сохранив морфологические следы этих перемен. Формы рельефа в точном значении современны. Но вместе со своим вещественным материалом это исторические категории, и мы в состоянии определять время, когда они возникли и существовали, изменяясь какое-то время очень мало, но все-таки изменяясь.

Таким образом, получается, что и кратковременное нагромождение валунов и глыб, вынесенное к устью реки во время только что бывшего грозного паводка, т. е. селевой вынос, и уцелевший где-нибудь высоко на склоне долины уступообразный остаток речной террасы, созданной очень давно, в то время когда днище самой долины находилось на ее уровне, современны, так как входят в современный рельеф. Но остатки террасы на _ склоне — это еще и следы истории, ее реликты. Их сохранение на долгое время после «геоморфологической смерти», т. е. после прекращения развития по тому пути, который их когда-то создал, указывает лишь на особые условия, в которых такие древние формы доживают свой век.

Понятие о возрасте рельефа возникло в конце прошлого столетия, его основоположником был В. Дэвис. Наблюдая различные по своим очертаниям типы рельефа, он пришел к непреложному выводу, что рельеф, как и все явления в природе, изменяется, т. е. развивается. Начинаясь с «нерельефа» — равнинной поверхности, в результате или по мере ее тектонического поднятия страна проходит первую стадию мелкого, еще плохо «организованного» эрозионного рельефа — стадию юности. Позже, на следующей стадии — молодости, рельеф становится глубоко расчлененным, геоморфологические процессы, особенно эрозия, идут бурно, создается выразительный горный рельеф. Если не происходит новых тектонических поднятий, страна с развитой долинной сетью постепенно снижается, долины становятся все более широкими, склоны пологими, водоразделы низкими. Это стадия зрелости. Позже и она сменяется стадией холмистой, или волнистой, равнины с остатками былых возвышенностей. Это стадия дряхлости. На месте когда-то бывшей здесь горной страны опять возникла «почти-равнина», или пенеплен. Цикл развития рельефа закончился. Но на любой стадии он может быть прерван тектоническим поднятием или опусканием, когда (во втором случае) начнется заполнение еще «незрелых» речных долин наносами рек, теперь уже неспособных переносить их, как раньше, в своих руслах. Законченный эрозионный цикл может повториться, и в природе на самом деле повторяется при новых поднятиях, но уже на базе ранее образованной «почти-равнины», или пенеплена.

Эти взгляды были В. Дэвисом перенесены с эрозионного на ледниковый, пустынный и другие циклы, когда при развитии рельефа во главе угла стоят не эрозионные, а другие разрушительные процессы. Представления В. Дэвиса быстро завоевали признание и географов, и геологов. Этому способствовали, по словам нашего выдающегося геоморфолога Я. С. Эдельштейна, сама простота концепции и изящество аналогии жизни рельефа и живого существа. Выражения «молодой», «зрелый», «дряхлый» рельеф приобрели значение научных терминов.

Впоследствии идеи В. Дэвиса подверглись серьезной критике, но их рациональное зерно сохраняется и доныне. Мы и теперь говорим о молодом, зрелом, дряхлом рельефе, учитывая и стадию (характер) его развития, и интенсивность (энергию) протекающих процессов расчленения местности и на глубину, в речных долинах, и в ширину — в сторону водоразделов. Самое же главное мы учитываем морфологию, внешний облик рельефа, по которому с успехом можем судить и о направлении его естественного развития, т. е. при невмешательстве человека в ближайшем геологическом будущем на многие тысячи лет. И теперь становится ясно, что «морфологический возраст рельефа» не есть просто возраст в обычном понимании и изящество аналогии исторических ступеней рельефа с разными стадиями в жизни человека никоим образом не говорит о их тождестве, о полной аналогии. Например, возраст Урала как горной страны мы с полным основанием (но памятуя об условности термина) можем назвать зрелым, рельеф Памира или Главного Кавказского хребта — молодым или юным, рельеф северного Казахстана или юго-восточного Забайкалья — старым.

Здесь мы ясно видим, как формы рельефа одним своим внешним видом поясняют нам некоторые важные стороны своей «биографии».

Говоря об историчности, о «возрасте» рельефа в приведенном условном смысле, нельзя не сказать и о том, что формы рельефа, будучи теснейшим образом связанными одни с другими и переходя одни в другие в пространстве, в определенных случаях имеют прямую связь и во времени, образуясь одновременно, последовательно, с заметными перерывами и без таковых. Существование особой временной связи между ними логически можно было бы предполагать заранее, исходя из той простой истины, на которую уже указывалось, что формы рельефа, как бы их ни характеризовать, как переходящие друг в друга кривые и плосколоманные поверхности или как полузамкнутые (условно ограниченные снизу плоскостью горизонта) объемы, неизменно переходят в другие, соседние формы и не могут находиться в полной изоляции. Так, склон горы обязательно перейдет в ее вершину или подошву и т. д. Памятуя о сказанном, мы можем, например, утверждать, что и между Гималаями и впадиной Байкала такая связь существует, ибо это части единой земной поверхности, и между Байкалом и, скажем, Эверестом находится множество промежуточных выпуклых и вогнутых неровностей, плавно или резко переходящих друг в Друга. Это горные системы и разделяющие их пониженные пространства Центральной Азии. Такой вывод неоспорим, но в то же время из него вовсе не следует, что между названными всемирно известными формами рельефа существует иная связь, кроме опосредованной морфологической. Даже то положение, что Байкал и Эверест в геологическом смысле могут считаться сверстниками, ничего не добавляет. Мало ли у всех нас самих сверстников на земном шаре! Речь идет, таким образом, 0 другом — об одной из многочисленных цепей явлений природы, которые составляют естественные историко-генетические ряды. Так мы нащупываем особую связь форм рельефа, составляющих какой-либо геоморфологический, например долинный, ряд, — функциональную.

Распределение, сочетание, сложность или простота очертаний, близость, удаленность, сходство, различие, размерность — все эти свойства или признаки входят в наше конкретное живое представление о рельефе, они являются в полной мере морфологическими признаками, передающими разные стороны пластики рельефа. А поскольку все они объединяются в общей земной поверхности, подверженной постоянным изменениям, вся система морфологических связей не может быть свободна от динамической, следовательно от функциональной, нагрузки. Под этой последней понимается «работа», выполняемая каждой неровностью рельефа в поддержании существующего геоморфологического, даже шире — географического режима. Если сменяются в своем направлении или интенсивности условия, определяющие в целом такой режим, т. е. тектоника и климат, эта работа будет автоматически содействовать новой перестройке. Поднялся уровень грунтовых вод — земная поверхность начинает соответственно преобразовываться. Изменится господствующее направление местных ветров — изменятся формы навевания и выдувания. Увеличится влажность климата, усилится речной сток, и поверхность поймы преобразуется в низкую террасу. Примеры можно приводить до бесконечности.

О «работе», выполняемой формами рельефа, можно, кажется, говорить и в прямом, физическом, и в переносном смысле. Они сами возникают, как мы видели, в поле тяготения как следствие и выражение обмена массой — энергией между недрами и поверхностью планеты. Вместе с тем неровности рельефа сами по себе (поскольку каждая из них есть объединение склоновых поверхностей) стимулируют долю этого потока в доле земного пространства и в доле геологического времени.

Вершинное плато (4000 м над уровнем моря) гор Иха-Богдо в Гобийском Алтае

В край вершинной выравненной поверхности вгрызаются ключевые воронки (ниши), из которых затем развиваются долины.

Зарисовка Г. Ф. Уфимцева по фотографии С. Д. Хилько

Представим себе вершинное плато, столь свойственное сибиретипным горам, о которых уже было рассказано. Это плато Ихэ-Богдо в Гобийском Алтае. Его плоская поверхность ограничена ниспадающими во все стороны склонами, а в самые края врезаны ключевые ниши, часто имеющие каровую — чашеобразную форму. Здесь, на самом перегибе плато, начинается эрозионное «обкусывание» его краев. Очевидно, что ключевые ниши функционально связаны с вершинными плато, но последнее не связано с ключевыми нишами функционально. Оно могло бы существовать неопределенно долгое время и без них. Начнем теперь спускаться вниз. Ключевые ниши превращаются в эрозионные воронки, они приобретают линейный характер и очертания узкой, затем все более широкой речной долины. Между нишами, врезами и оформившимися долинами поддерживается не только гидродинамическая связь (сток но непрерывному естественному каналу), но и связь морфологическая, прямая и обратная, обеспечивающая непрерывность нашего ряда или цепи, но только прямая в функции перемещения рыхлого материала и углубления русла.

Мы идем далее вниз по долине и своими глазами видим, как эрозионная система все время усложняется, но Функциональные зависимости сохраняют свой односторонний, однонаправленный характер. Дальше следуют одно за другим устья долин-притоков, наконец, устье главной Долины, которая все еще, морфологически прекращая свое существование, продолжает на некоторое время и расстояние свое функциональное воздействие на «принявшую ее в свои объятия» форму рельефа — межгорную впадину, озерную котловину и т. п. Это воздействие (конус выноса, дельта) — последняя дань нашей системы на крайней точке ее существования, отдаваемая иной, новой геоморфологической системе.

Общая функциональная картина в приведенном примере ясна. Ясна она и в случае любой системы «водораздел — склон — подошва» И в любой другой геоморфологической обстановке, если она определена цепью «деятельных форм», участвующих как целое в перемещении какой-то доли, сколь угодно малой или большой, потока массы — энергии.

В нашем вполне тривиальном примере отдельные части речной долины, функционально связанные, связаны также морфологической непрерывностью и составляют генетический, как бы потомственный, ряд. Остается вершинное плато, на котором мы видели начало такого ряда, видели верховье долины и оттуда начали спускаться. Это вершинное плато выпадает из нашего морфологического, генетического и функционального ряда. Морфологически оно совершенно чуждо ключевой нише, генетически не имеет с этой нишей ничего общего, функционально никак с ним не связано. Плато — это реликт по отношению к долинному рельефу, развивающемуся за его счет, разрушающему свою материнскую поверхность. Диалектика развития и здесь выступает со всей очевидностью.

В нашем примере может остаться неясным, однако, являются ли вершинное плато и отходящая от него речная долина одновременными или неодновременными формами? Как форма, производная от плато, долина должна быть моложе, она разрушает уже готовое. На самом деле, если плато и старше, то оно тоже продолжает развиваться, например, уплощаться в своих внутренних частях, куда еще не проникла эрозия. Ведь и долина и плато входят в современный рельеф, продолжающий развиваться. Зато мы на нашем примере ясно видим, что разрушительная энергия зарождающейся на краю плато речной долины много выше энергии постепенного дальнейшего уплощения вершины Ихэ-Богдо, идущего под влиянием температурных колебаний, усыхания и водонасыщения, воздействия горного ветра и т. п. Здесь мы снова видим, какое значение имеет в науке морфологический возраст рельефа. Плато — зрелая или древняя форма, если и развивающаяся, то явно медленно. Долина, начиная с самых истоков, агрессивная, ускоренно растущая молодая форма.

Если бы мы имели дело с наблюдениями только по указанному адресу, в Гобийском Алтае, то могли бы признать за вершинным плато Ихэ-Богдо только морфологическую древность. Но вершинные плато — характерная черта огромного большинства сибиретипных гор, и ученым давно стало ясно, что она отражает собой былое существование полуравнинной поверхности, называемой древним пенепленом. Этому были найдены кое-где прямые геологические доказательства — остатки речных долин и речных отложений. Значит, сибиретипные горы — результат общего подъема земной поверхности на огромном пространстве, а вершинные плато, «гольцевые плоскотины», как говорят в Сибири, — это более или менее искаженные остатки, т. е. подлинные реликты исходной поверхности.

Мы рассмотрели долинный рельеф как функционирующую деятельную систему, могли убедиться в его, что называется, организованности, ибо долинная сеть данного бассейна данной реки и морфологически и гидрологически — это нечто цельное, крепко увязанное и внутренне — процессом развития, и внешне — своей морфологией.

Ну, а как быть с другими системами и выражающим их рельефом, например карстовым? В карстовом рельефе различного рода углубления: пещеры, поноры, колодцы, воронки, провалы — на поверхности не имеют морфологической связи, так как это формы выщелачивания, растворения податливых им горных пород, особенно известняков. Это хорошо видно в так называемом «голом карсте», почти лишенном из-за недостатка воды почвенного и растительного покрова. Классические карстовые ландшафты — некоторые районы Югославии, нашего горного Крыма. Своеобразен также «башенный карст» Китая, Вьетнама. Но и эта геоморфологическая система, оказывается, тоже хорошо «организована», но посредством не наружных, а внутренних форм растворения. И процесс развития карстового рельефа, определяемого во всем главном развитием связного (тоже морфологически и гидрологически) подземного рельефа, так же как в эрозионном рельефе, может протекать и замедленно, и ускоренно, создавать и молодые, и древние формы. Об этом говорят порой внезапные поверхностные и подземные провалы, источники с огромным дебитом типа «воклюз», которые, следуя А. Блоку, можно было бы назвать «безумными ключами».

А как же быть с эоловым рельефом, создаваемым ветром на обнаженных сухих песках? Здесь тоже нет затруднений по части функционирования отдельных его частей. Даже разобщенные формы — отдельные котловины выдувания или единичные барханы, лишенные непосредственной связи друг с другом, если их рассматривать внимательно, — оказываются небольшими функциональными системами. Их наветренный склон независим от каких-либо других форм, зато подветренный, как и «рога», функционально ему подчинен. И в самом деле, пространство, отделяющее один бархан от другого (это обычно поверхность ровного твердого грунта), выпадает из общего понятия об эоловом рельефе, поскольку имеет не аккумулятивно-эоловое, а другое происхождение и иное направление развития.

Познакомимся теперь еще с одним явлением, которое назовем «двойственностью процесса рельефообразования». Замечая признаки этой двойственности в природе, мы снова убедимся, что формы рельефа могут многое рассказать о себе сами.

Размыв коренных (а вместе с ними нередко «наносных», но древних) пород на приподнятых местах и накопление продуктов этого разрушения в понижениях давно и, без сомнения, задолго до создания системы научных знаний о природе обратили на себя внимание человека как явления, с одной стороны, тесно связанные друг с другом, а с другой — противоположные по своей сути. Очень возможно, что связь накопления, например, речных отложений с размывом, служащим в данном случае при-ч чиной, была осмыслена и использована на практике еще в глубокой древности, например в Египте 5–6 тысячелетий тому назад, так как древние египтяне знали и драгоценные камни, и золото, добывая их, вероятнее всего, из россыпей. Сейчас сделано очень много для понимания механизма образования речных и иных рыхлых отложений и россыпей в них как широко распространенных месторождений многих ценных минералов, не только золота и платины. Но всех тонких деталей этого механизме мы до сих пор не знаем, настолько он сложен и изменчив в разных местах и даже внутри одной (единственной) долины.

Примем самую упрощенную схему развития речной долины. Двуединость этого процесса очевидна. В верховьях создается глубокий начальный врез, в среднем отрезке можно встретить участки и размыва, и накопления отложений. И так до устья долины. Чередование участков размыва и накопления может происходить многократно и вдоль и поперек долины. В местах своего вскрытия долиной геологические тела, разрушаясь, преобразуются в формы рельефа. Самим фактом вскрытия пробуждаются к жизни доселе скрытые, нереализованные возможности геологических тел и слагающих их горных пород, возможности обрести новую, «открытую», искаженную и обычно более сложную форму. Так, при выходе на дневную поверхность из тьмы недр, или, как говорят, экспонируясь, геологическая форма становится формой геоморфологической. Та и другая могут совпадать только в очень редких случаях.

Совсем иную картину мы видим там, где происходит накопление осадков, их аккумуляция. Здесь тоже создаются новые геологические тела и их формы, но совершенно другого вида и способа образования, не путем рассеяния и удаления обломков вниз по склону или руслу реки, а путем концентрации привносимого материала. Поверхности такой аккумуляции, границы слоев — это ведь тоже геоморфологические очертания аккумулятивных тел. Так создаются пласты, слои, линзы песков, глин, галек и т. д. Из сложности здесь возникает простота как следствие движения вещества в относительно однородной, хотя и высокодинамичной среде, в воздухе, в воде, как следствие подчиненности полю силы тяжести. Непрерывное стремление всех частиц осадка к осаждению с образованием слоя связано с симметрией этого поля, о чем мы еще скажем позже.

Продолжая рассматривать пример речной долины, спустимся теперь к ее устью. Малые речки или пересыхающие водотоки заканчиваются конусами выноса — аккумулятивными телами, в которые «сбрасывается» весь принесенный материал, образуя характерную коническую поверхность, — следствие той же симметрии поля тяготения. Огромные плоские дельты рек — это тоже конусы выноса, но в громадном масштабе (дельты Волги, Лены, Нила и др.). Нетрудно видеть, что в случае размывами имеем дело с частичным разрушением, деструкцией земной коры, в случае аккумуляции, напротив, видим созидание, какую-то новую конструкцию. Они теснейшим образом связаны и как бы проникают друг в другая.

Одним из самых общих познанных противоречий как двигателей в развитии материи является противоречие общего и частного, соединения и разъединения, син- и дискретности, интеграции и дезинтеграции. Понятия эти, даже без углубления в их диалектическую сущность, — одни из самых исходных и фундаментальных в человеческом мышлении. Новой физикой показано, что отражаемые этими понятиями свойства материи присущи и макро- и микромиру, вплоть до внутреннего мира частиц, еще недавно считавшихся элементарными. Оказалось, что последние состоят из еще более элементарных частиц. Что, может быть, и еще не все!

Понятия о целом и частном, объединении и разъединении содержат в себе количественную сторону, давно использованную в математике, но из них может быть выведено в самом общем виде и понятие о форме. В самом деле, частное предполагает вполне определенное отношение к целому. Но это и есть форма, предусматривающая необходимость сближения с другими частями, а общее или целое прямо указывает на наличие связей, направленных в него самого, т. е. формы внутренней. Методологическая ценность таких понятий проверена всем опытом научного мышления. На них в конечном счете основаны такие приемы мышления, как дедуктивный (от общего к частному) и индуктивный (от частного к общему), испытанные в многовековом познании конкретных форм и явлений природы. И конечно, не геоморфологии как одной из самых морфологических наук проходить мимо них. В такой постановке вопроса как будто сохраняет свой смысл понятие об отдельной, в какой-то мере целостной, но частной форме рельефа в ее отношении к рельефу как части к целому. Несколько сложнее обратная логическая операция — представление о «делимости» рельефа, поскольку он сам — тоже есть форма какого-то участка земной поверхности, в которой (форме) «отдельные» формы могут существовать, лишь существуя вместе с другими формами. Но отделение одних форм от других в таких случаях крайне условно, и их можно рассматривать в лучшем случае как «полунезависимые» предметы научного исследования.

Соответственно существованию в нашей науке двух классов форм рельефа — денудационного и аккумулятивного, отличающихся способом своего образования, необходимо еще различать формы первичные и вторичные, производные.

Первичные — все те, что образованы кратко- и долговременными скоплениями вещества, их очертания обусловлены самим процессом скопления. Они крайне разнообразны по виду и размеру. Таковы и величественные конусы вулканов, и остовы целых нагорий в обобщенном их виде, образованные вздутиями земной коры под влиянием восходящего потока массы — энергии, это и мощные слоистые накопления осадочного материала — покрышки террас, донные отложения водоемов, конусы выноса и дельты устьев рек, и навеянные ветром дюны, и бугры пучения в северной тундре. Великое их множество соответствует и великому разнообразию форм и размеров.

Вторичные формы рельефа — формы, возникающие за счет других, ранее созданных путем их слияния, объединения либо же, напротив, путем разделения, расчленения, распада на неровности более высокого порядка. Именно в них проявляется со всей отчетливостью делимость рельефа на более мелкие, дробные элементы. Именно им наши земные ландшафты обязаны своим разнообразием, пестротой, живописностью, а эти свойства обязаны, в свою очередь, различию в работе агентов, выполнявших или выполняющих операцию деления. Так создаются типы рельефа, разные по характеру и густоте их расчленения — от овражно-балочного через холмистый или грядовый до горного, высокогорного, альпийского. Также постепенно объединяются и вырастают, превращаясь в мощные горные хребты, первоначально низкие и часто изолированные поднятия. Так, выстроенные в одну линию по фронту горной цепи конусы выноса растут, постепенно смыкаются нижними, а потом и верхними краями, образуя наклонную в сторону от гор и волнистую вдоль них равнину.

Процессы объединения малых форм в более крупные протекают обычно медленнее, чем противоположные им процессы разделения, хотя и те и другие обслуживаются как экзо-, так и эндогенными силами. Последние, действуя более локально и импульсивно (извержения вулканов, землетрясения), очень наглядны, внешние же экзогенные силы по своему распространению более универсальны, постоянны, и, хотя обращают на себя внимание только в случаях особо высокого напряжения (ураганы, наводнения, обвалы, оползни склонов), но такие случаи бывают чаще, их воздействие на земную поверхность более обыденно, поэтому, возможно, даже геоморфологи не всегда обращают на них особое внимание.

Процесс объединения форм рельефа в неровности более общего, как говорят низкого, порядка независимо от самого механизма объединения предложено назвать «геоморфологической интеграцией». Это понятие обладает высокой общностью, так как слагаемые в нем геоморфологические элементы, утрачивая свою индивидуальность, свою специфическую форму, приобретают новую форму, специфическую для их объединения. В то же время следует предположить, что такая новая форма, поглотившая предыдущие, в какой-то степени должна сохранять морфологические черты последних (пример: наложенные друг на друга конусы выноса отдельной пади, составившие общий интегральный конус).

Очень показательным примером более крупных объединений является образование как процесс и само существование в качестве формы косых подгорных равнин. Эти широко распространенные в горных странах крупные формы рельефа слагаются речными и паводковыми конусами выноса рек, временных водотоков, а также струйчато-дождевых потоков. Каждый «яростный» паводок не только выносит на свой конус новый материал, но частично размывает старый. Значит, каждый подобный конус, если говорить точно, имеет смешанное денудационно-аккумулятивное происхождение, в котором, однако, ведущую роль играет накопление, а второстепенную — размыв. Мы уже видели, что косые подгорные равнины — результат интегрирования множества подобных остаточных (далеко не всех ранее существовавших, частью полностью смытых) конусов выноса. Несмотря на далеко не идеальную коническую поверхность их общей поверхности, она все же морфологически проще, чем составившие ее конусы. Такая равнина — результат осреднения образовавших ее частных форм, она развивается как бы в две стадии. В начале интегрируются во все более крупные и мощные формы конусы смежных долин или падей. Во вторую стадию, разрастаясь, конусы сливаются в новую морфологическую цельность, сохраняющую, однако, черты их подобия в виде продольной волнистости.

Так образуется подгорная наклонная равнина, сложенная материалом разрушения гор

Первичные изолированные конусы выноса, одновременные ранней стадии поднятия гор, постепенно расширяются и соединяются в единую наклонную от гор волнистую поверхность. Тыловой шов (задний край) этой поверхности примыкает к скалистым склонам гор

Нетрудно видеть, что понятие геоморфологической интеграции, так же как деления, дезинтеграции, предполагает наличие некоторого множества и, следовательно, количества каких-то элементов, В своем обобщенном виде все эти явления имеют, конечно, и историко-генетическую подкладку.

Наряду со сказанным отметим, что сами интеграция и дезинтеграция могут обеспечиваться очень разнообразными геоморфологическими процессами и механизмами. Но это уже другой вопрос, детализация. И, даже принимая во внимание подобные детали, мы видим, что формы рельефа многое могут рассказать о самих себе сами.

Интеграция и дезинтеграция, и это совершенно ясно, противоположны по своей исторической и динамической роли в жизни рельефа, но и они немыслимы, и в самом деле не могут существовать друг без друга. Это и есть основные противоречия в развитии морфологии земной поверхности, а их борьба — стремление к преобладанию одного над другим — приводит к перевесу, обозначаемому префиксами «ин-» или «де»-, только в малой доле пространства и на короткий промежуток времени. Два этих начала с первых моментов истории Земли соперничали, соперничают и будут соперничать за раздел суши и дна океана. Их нельзя считать отражением созидательного и разрушительного начал в природе. И то и другое (не игра слов) включают в себя то и другое. Это и есть главная пружина развития рельефа, его истории. Она не сводима к простому взаимодействию экзогенных и эндогенных сил, имеющих различные энергетические источники — внешний и внутренний, так как они выполняют лишь конкретные «технологические» функции.

Мы не должны, однако, упускать из вида небесконечное развитие Земли как планеты, необратимый, поступательный, все более сложный процесс ее развития в прошлом, настоящем и будущем геологического времени. А не упускать этого из вида — значит признать, что медленно, но верно, в течение миллионов и миллионов лет, перевес переходит все же на сторону дезинтеграции. Усложняясь, состав и строение земной коры, взаимодействие ее внутренних и наружных оболочек с неизбежностью должны вести и к усложнению рельефа Земли. Мы на сегодня только не знаем, какую действительную роль сыграет в этом человечество.