Скверные девчонки. Книга 1

Глава четырнадцатая

Июнь. 1960 год.

— Просыпайтесь, дорогая! У вас прекрасный ребенок. Очаровательная маленькая девочка. Разве вы не хотите взглянуть на нее? Леди Блисс, вы все еще спите?

«Все в порядке, — подумала Джулия. — Они обращаются к кому-то другому. Я Джулия Смит, а ребенок — нет, это чей-то ребенок, но только не мой».

Она не хотела просыпаться, потому что тогда снова началась бы боль. Цепляясь за спасительный сон, она могла не подпускать это боль близко к себе. Однако голос настаивал:

— Просыпайтесь, дорогая.

Сквозь сомкнутые веки она могла видеть пугающе яркий свет. А еще казалось, что живот перетянут чем-то жгучим и тугим. Она поняла, что наконец проснулась, и открыла глаза.

Рядом с ее кроватью стояла медсестра в полосатом платье и белой шапочке. Свет резал Джулии глаза, и от этого все тело болело еще сильнее. Но вот туман от анестезии рассеялся, и она поняла, почему она здесь. Вчера — неужели только вчера? — часы мучений, продолжительных схваток, боли, которая то отступала, то возвращалась снова и терзала ее, пока она не закричала. Акушерки держали ее за руки и вытирали губкой лицо. Потом все столпились вокруг нее, и доктор сказал, что таз слишком узкий и придется делать кесарево сечение. Александра куда-то оттеснили, лица в зеленых масках склонились над ней, и — боль, бесконечная боль… А потом ее, полубесчувственную, слабую и изможденную, уложили в постель. И вот наступило яркое утро, и ей улыбалась аккуратная темноволосая медсестра.

— Не беспокойтесь, он придет чуть позже. Ведь молодым отцам тоже надо немного поспать.

Каким-то образом медсестра подхватила Джулию под руки и усадила ее. Она поправила подушки, и Джулия заметила, что если закрыть глаза и не шевелиться, то боль слегка отступает.

— Вас беспокоит рана? — спросила медсестра.

— Да, — сказала Джулия.

— Доктор обязательно даст вам обезболивающее. Что-нибудь легкое, чтобы не причинить вреда ребенку. А вот и она. Настоящая красавица! Не хотите ли подержать ее?

Джулия посмотрела в сторону. Там стояла белая детская кроватка, и медсестра достала оттуда белый сверток. Она отвернула угол одеяла и проворковала:

— Вот наша девочка! Ну, иди к мамочке, она ждет тебя.

Руки Джулии были непослушными и тяжелыми, но она подняла их и взяла сверток. Он оказался очень легким, удивительно теплым и мягким. Она посмотрела прямо в лицо малышки. Оно было пунцовым, к тому же его прикрывало прозрачное одеяльце, и почти ничего не было видно. Джулия разглядела только маленькие черные реснички, густые черные волосы и крошечный подбородок, казавшийся твердым и упрямым.

Итак, после всего — ребенок. Как трудно было соотнести всю пережитую боль с этим маленьким теплым свертком.

— С ней все в порядке? — спросила Джулия.

— Конечно! Она просто совершенство!

Джулия начала рассматривать ребенка. Она ожидала, что почувствует что-нибудь, не осознавая еще до конца, что произошло. Создание было крошечным, но оно определенно существовало.

— Благодарю вас, — вежливо сказала Джулия.

Медсестра улыбнулась.

— Вам еще предстоит познакомиться друг с другом. Я ненадолго отлучусь и приготовлю вам чашку хорошего чая.

Джулия встревожилась, когда дверь за медсестрой закрылась, но ребенок крепко спал и даже не шевелился. Девочка. «Моя дочка», — подумала Джулия. Почему-то она была уверена, что Александр хотел мальчика, хотя никогда и не говорил об этом. Она откинулась на подушки, прижимая к себе ребенка. Она очень хотела, чтобы сейчас пришел Александр.

Первым посетителем оказалась Мэтти. Она ворвалась в тихую комнату, в руках у нее были цветы и пакеты. Она присела на край кровати и нежно обвила руками Джулию и ее белый сверток.

— Я пришла, как только поговорила с Блиссом. Дай-ка взглянуть на нее.

Джулия протянула ей ребенка.

Мэтти ловко подхватила сверток.

— Боже, она такая хорошенькая! Привет, моя прелесть! — прошептала она.

Мэтти держала сверток, и в ее глазах блестели слезы радости. «Конечно, — подумала Джулия, — Мэтти умеет обращаться с детьми. Она вырастила своих младших сестер и братьев». Мэтти заметила, что Джулия наблюдает за ней, и рассмеялась сама над собой:

— В самом деле, что это я плачу? Моя дорогая, ты такая умница! Страшно было?

Джулия притворилась безразличной.

— Но ведь все позади.

— Блисс сказал, что ты звала меня. И Джесси.

Джулия вспомнила со стыдом, что вчера звала всех, кого знала, чтобы они пришли и вырвали ее из объятий боли.

— Кажется, я и Бетти звала. Я тогда плохо соображала. Было много крови и все болело.

— Блисс сказал, что это их вина. Они позволяли тебе тужиться до тех пор, пока Блисс не заорал, что убьет всех.

— Я знала, что она не хотела рождаться. Поэтому все было так плохо.

— Но они в конце концов вытащили ее на свет божий, и она чудо! — успокоила Мэтти.

Джулия прижалась головой к ее плечу и внезапно почувствовала, что все хорошо, нет, просто великолепно, наполнено покоем, счастьем, а ее страдания закончились.

— Посмотри, Мэтти, она открыла глаза.

Вдвоем они склонились над малышкой и встретились с ее непроницаемым взглядом.

После долгой паузы Мэтти повторила:

— Ты умница! И ты такая счастливая!

Потом, что было больше на нее похоже, объявила:

— Я принесла шампанское. У меня есть тост.

Мэтти разыскала стаканы и со звучным хлопком достала пробку из бутылки.

Она разлила серебристую пену и подняла свой стакан, глядя на подругу.

— За вас! За маму и дочку.

«Неужели это я?» — удивилась Джулия. Она выпила шампанское. Сколько же времени прошло с тех пор, как она последний раз вспоминала свою настоящую мать! Интересно, что почувствовала бы эта женщина, если бы узнала, что у нее родилась внучка?

Вошла суетливая медсестра с чашкой чая. При виде шампанского она заворчала, поставила чай на столик у постели и, прежде чем выйти, неприязненно взглянула на Мэтти.

Несколько мгновений спустя появился Блисс. Джулия сначала даже не поняла, что это он, потому что его закрывала целая пирамида цветов. Все они были белыми: и орхидеи, и розы, и лилии. Он положил их рядом с Джулией, рассыпал по всей постели, а потом наклонился и поцеловал ее.

— Спасибо тебе, — прошептал он, — за моего ребенка!

Джулия собрала с покрывала несколько цветков и поднесла их к лицу, вдыхая пряный медовый аромат.

— Я думала, ты хотел мальчика.

— Я хотел именно того, кого ты подарила мне, — сказал Александр.

Он наклонился над кроваткой, чтобы посмотреть на дочку. Джулия никогда не видела его таким мягким, таким нежным и беззащитным, даже ночью, в постели, в самом начале их романа. Когда Александр повернулся, чтобы поправить белые покрывала на детской кроватке, натянулась кожа и на тыльной стороне рук выступили шрамы. Тяжело дыша, Джулия смотрела на него не отрываясь.

— Знаешь, ночью я сидел здесь и держал ее, — говорил Александр. — Когда тебя уложили в постель. Ты была в безопасности, и она была живая. Дышала. Это были лучшие минуты моей жизни.

Мэтти резко встала. Скрипнули ножки стула, на котором она сидела.

— Мне пора идти. Надо сегодня еще дочитать новую пьесу.

Джулия и Александр кивнули, едва расслышав ее слова, но Мэтти должна была что-то сказать перед уходом. Собирая вещи, она сосредоточилась на сегодняшней работе. Все-таки у нее была работа.

Целый год она играла в спектакле «Еще один день» в театре «Ангел», а потом и в других театрах. Последние три месяца она отдыхала, готовясь исполнить роль Мари в киноверсии. Сегодня ей надо было прочитать очередную часть нового произведения Джимми. Режиссерам, продюсерам и другим актерам они представлялись таким же нерушимым союзом, как хлеб и масло в бутерброде.

— Как Джимми? — спросил Александр.

— А, все отлично.

Она больше не спала с Джимми. Он равнодушно оставил Мэтти, переключив внимание на какой-то другой объект. Сначала Мэтти переживала, чувствуя себя отвергнутой и никому не нужной, потом разозлилась. Она снова была одна, но у нее не было времени, чтобы задумываться над этим. Она наклонилась над кроватью и прикоснулась губами к щеке Джулии. Поразительно, что Джулия казалась такой красивой даже сейчас, после мучений, которые продолжались восемнадцать часов и завершились кесаревым сечением.

А Блисс был похож на ребенка, которому только что преподнесли такой подарок, о котором он и не мечтал.

«У этих двоих все будет хорошо, несмотря ни на что», — подумала Мэтти. Она молилась за них без слов. Еще раз она подошла к кроватке и вдохнула странный теплый запах новорожденного. Она помнила его от детей Роззи. Он проник в ее легкие и наполнил грудь.

Мэтти отвернулась и осушила бокал с шампанским.

— Мне действительно пора идти. Пока, голубки!

Но не успела она подойти к двери, как оттуда донесся шорох и какая-то возня, после чего вошла медсестра Джулии в сопровождении двух других. Они шушукались и подталкивали друг друга.

— Можно вас попросить? Ведь вы Мэтти Бэннер?

— Да.

Для таких случаев у Мэтти была припасена особая отрепетированная улыбка.

— Не могли бы вы подписать это для нас?

Они протянули ей листочки бумаги.

— Моему брату, пожалуйста! Его зовут Тони. Он без ума от вас!

Мэтти старательно выводила свое имя, зажав зубами кончик языка, как делала это когда-то в специальной школе для девочек на Блик-роуд, сидя за соседней с Джулией партой. Джулия наблюдала за этой сценой, лежа в море цветов. Ее рука была в руке Александра. Медсестры бурно поблагодарили Мэтти и исчезли так же суетливо, как и появились.

Взгляды подруг встретились. На секунду они оценивающе посмотрели друг на друга, как незнакомки.

— Я приду завтра, — сказала Мэтти, — если можно.

— Как хочешь, — ответила Джулия.

Они обменялись воздушным поцелуем. Потом дверь качнулась и закрылась с тихим звуком. Джулия и Александр остались одни.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Так себе. Но могло быть хуже.

Его пальцы нежно разгладили складки покрывала над ее животом.

— Ты очень храбрая девочка.

Джулия поморщилась, а потом рассмеялась. Но смех прервался, и лицо ее снова исказилось гримасой страдания.

— Как мне больно! Я сама себя чувствовала беспомощным ребенком.

Александр помрачнел.

— Я так боялся, что ты умрешь.

Он подумал о том, другом пламени, из которого они вытащили ее, а он ничего не мог сделать, лишь сидеть в темной маленькой комнатке и ждать. Он слышал, как бушевал огонь, и ощущал горький запах дыма. Снова смерть. Он не мог отдать ей Джулию. Он сам должен был пойти туда, в эту алчную пасть, если это могло ее спасти…

Потом вошла медсестра.

— У вас родилась прекрасная девочка. С вашей женой все в порядке.

Младенец в кроватке открыл глаза и тоненько заплакал.

— Наверное, она хочет есть.

— Что мне делать?

Александр убрал с постели Джулии цветы и поднял малышку. Неловкими дрожащими пальцами Джулия расстегнула сорочку. Александр приложил девочку к груди матери, но та завертела головой, и пальцы Джулии никак не могли направить сосок в крошечный рот. Джулия казалась себе неловкой и боялась, что одна только тяжесть ее рук может повредить хрупкую головку. Малышка сморщилась, показав десны, шире открыла рот и заплакала.

— Я не знаю, что делать, — растерялась Джулия.

Медсестра снова проскользнула в комнату.

— Дорогая, успокойтесь! Малышке хочется кушать? Смотрите, как это делается.

Она приподняла грудь Джулии и направила сосок точно в жадный ротик ребенка. Десны немедленно сомкнулись и младенец стал энергично сосать.

— Она знает, что ей нужно, — удовлетворенно отметила медсестра.

Джулия смотрела на дочку. Выражение ее лица моментально изменилось от ярости к удовлетворению. Она уже знала, чего хочет, а сколько было ей от роду часов и минут? Сосок заболел от настойчивых десен, и Джулии показалось, что ребенок высасывает ее изнутри. Ее охватила легкая дрожь.

— Какая картина! — сказала медсестра.

Александр вытащил из-под груды цветов фотоаппарат и попросил ее:

— Не снимете ли нас на память?

— Пожалуйста, улыбнитесь!

Джулия смотрела в объектив, покорно улыбаясь. Щелкнул затвор.

— Счастливое семейство, — сказала медсестра и вышла, оставив их.

— Как мы ее назовем? — спросил Александр и дотронулся до темноволосой головки.

Джулия смотрела на цветы. Белые лепестки лилий причудливо завивались, золотые тычинки густо покрывала пыльца. Лилии казались одновременно и хладнокровными, и полными скрытой энергии. Они были совершенны.

— Давай назовем ее Лили, — предложила Джулия.

— Лили? Мне нравится. Лили Блисс!

Младенец перестал сосать и заснул, наклонив головку. Джулия и Александр посмотрели на него и улыбнулись друг другу.

— Я хотел бы забрать вас обеих домой прямо сейчас, — произнес он. — Я хочу, чтобы моя семья собралась в своем доме, в Леди-Хилле.

— В Леди-Хилле, — повторила Джулия.

Она снова повернула голову и посмотрела на его руки. Неужели она могла быть такой дурочкой и в последние дни беременности надеяться, что все останется по-прежнему?

— Я не хочу туда возвращаться.

Ее голос звучал резко, и Джулии стоило некоторого усилия заставить его звучать ласковее и тише.

— Разве мы не можем пожить еще немного на этой квартире?

Александр пожал ее руку.

— Мы должны поехать домой, — сказал он. — Леди-Хилл — это наш дом.

Джулия опустила взгляд. Их руки были соединены, и сейчас их еще крепче объединяло это маленькое существо, этот кусочек жизни, в котором было по половине каждого из них. Однако она ощущала и расстояние между ними, как будто они сидели в разных концах комнаты.

Александр мягко продолжал:

— Дома много работы. Она ждет нас.

Джулия молча кивнула. Она прошла через таинство рождения новой жизни, обряд, который даже не могла до этого представить, но вдруг она отчетливо поняла, что ничего не изменилось.

— Тебе больно? — спросил Александр.

Понимание и сострадание светились в его глазах.

— Немного.

Он погладил ее по щеке. Джулия хотела броситься в его объятия, хотела, чтобы он поднял ее с постели и взял на руки, но ни она, ни он не двинулись с места.

— Постарайся сейчас уснуть, — пробормотал он.

Затем потянулся вперед и поцеловал ее в уголок рта.

— Я еще приду вечером. А теперь — отдыхай.

Он надолго задержался взглядом на детской кроватке и вышел.

Он ушел. Джулия лежала, свободно вытянув руки. Все закончилось. Пора отдохнуть. Но бледно-голубые стены комнаты, увешанные безобидными картинами, не давали покоя ее воображению, хотя она и стремилась к этому после родов. Перед ней снова предстал силуэт дома, охваченного пламенем. В центре его выгорела черная дыра, и Джулия даже услышала рев пламени, хотя вокруг была жуткая тишина, нарушаемая лишь возней грачей на вязах за окном.

Она широко раскрыла глаза, разглядывая голубые стены и картины. Она ненавидела себя за слабость, но слезы покатились сами собой. Александр хочет забрать ее и ребенка в Леди-Хилл, где кошмары и чувство вины будут преследовать ее по пятам. Она поежилась под одеялом и услышала, как Лили сопит и шевелится в своей кроватке. Снова скрипнула дверь, и вошла медсестра.

— Слезы? Ну, это лишнее, дорогая. Все молодые мамы думают, что они не справятся. А вам еще так тяжело пришлось, столько всего пережили, бедняжка…

От этих слов сострадания Джулия еще острее почувствовала свою беспомощность и растерянность, слезы покатились по щекам на подушку. Медсестра протянула ей носовой платок, убирая тем временем шампанское и бокалы. Тяжело дыша, Джулия вытирала лицо платком.

— Ничего страшного. Через несколько дней вы поправитесь и будете как новенькая, и пойдете домой с мужем и ребенком…

Джулия с тревогой обвела комнату взглядом.

— Но мне здесь хорошо, — невнятно произнесла она. — Я не хочу выходить отсюда.

Медсестра сочувствующе посмотрела на нее.

— Я всегда считала, — сказала она, — что мамам лучше быть вместе, в общей палате. Там они общаются и ободряют друг друга. Думаю, вы здесь, потому что занимаете в обществе определенное положение.

«Я? Кто я? Я больше не Джулия Смит, но я и не леди Блисс. Я жена Александра. Мать ребенка. Кто я?» — с отчаянием подумала Джулия.

— Сейчас придет доктор, чтобы осмотреть вас, — сказала медсестра.

Вошла женщина в белом халате с пепельно-седыми волосами. Джулия утомленно откинулась на подушки и покорно позволила себя обследовать.

Джулия оставалась в клинике для матерей две недели. Дольше, чем было необходимо, но Джулия убедила доктора, что еще недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы выписаться через десять дней.

Толпы посетителей приходили к ней, чтобы выразить свое восхищение Лили. Младенец уже не был ужасного красного цвета, как в первый день, и, пожалуй, действительно девочка была такой красивой, как все говорили. В числе посетителей была Бетти. Она принесла малышке платьице, украшенное розовыми лентами, и коробку шоколадных конфет Джулии. Джулия неловко обняла мать и поцеловала в щеку.

— Спасибо, — сказала она.

— Я понимаю, что этого слишком мало, но я просто не знала, что принести, что тебе нужно…

Бетти сопровождала свои слова нервными жестами. Комната была полна цветов.

— Спасибо, что пришла.

Бетти присела на краешек стула. С тех пор как Джулия вышла замуж и умер отец Блисса, их отношения изменились. Как будто Бетти теперь была дочкой, а Джулия — матерью. Бетти внимала рассуждениям Джулии, умаляя себя и осуждая собственную жизнь. Никто другой не придавал социальному статусу столько значения, никто так четко не определял все его степени, как Бетти, и совершенно очевидно, что Джулия высоко вознеслась по сравнению с ее собственной орбитой.

Джулия раньше гордилась своей независимостью, сейчас ее душевное равновесие было подорвано. Она была бы более счастлива, если бы продолжила работать у Трессидера, и Бетти одобрила бы ее работу. По крайней мере, это было ее собственным делом. Сейчас она стала всего лишь женой Александра и, постоянно задумываясь над этим, осознавала, что превращается в то, за что сама презирала Бетти.

Джулия удивлялась, что все случилось так быстро.

Она хотела поговорить с Бетти, спросить, что она чувствовала, принося в жертву свои амбиции, но их отношения были слишком натянутыми, чтобы вести откровенные разговоры. Бетти отдалилась от нее, и нынешние отношения, отношения не более чем знакомства, не предполагали сближения.

Они держались почти официально и говорили только о ребенке.

— Ты гордишься ею? — спросила Бетти.

Джулия пока ощущала больше замешательства, чем гордости, когда представляла, что должна принять на себя всю полноту ответственности за другого человека. Но она утвердительно кивнула, и Бетти вполне устроил такой ответ.

— Она похожа на тебя, когда ты была младенцем. Но ты была тогда больше. Мы даже не видели тебя, пока тебе не исполнилось шесть недель.

Впервые после того давно прошедшего дня и разговора на площади она упомянула об удочерении Джулии.

Тщательно подбирая слова, Джулия произнесла:

— Это так странно. Как будто получаешь посылку по почте.

Тут лицо Бетти прояснилось. Ее глаза встретились с глазами Джулии, и вся холодность и скованность исчезли.

— Разве это странно? Это чудесно!

Джулия промолчала. Может быть, это и было чудесным, но слишком невыносимой была печаль, сопровождавшая беременность, и слишком тяжелыми были страдания. Она смотрела, как сияло лицо Бетти, когда та склонилась над кроваткой.

Она не хотела бы отвлекать Бетти от воспоминаний о младенчестве Джулии, но момент откровенности казался слишком ценным, чтобы его упустить, и она спросила:

— Знаешь ли ты что-нибудь о моей настоящей матери?

Джулия больше стала думать о ней, когда у нее самой появилась дочь. Вспоминает ли она обо мне? В мой день рождения? На Новый год? Что она почувствовала бы, если бы вдруг узнала, что у нее есть внучка? Она посмотрела на спящую Лили. Может быть, девочка вырастет похожей на нее?

Бетти медленно отошла от кроватки, и сияние на ее лице померкло.

— Нет. Совсем ничего. Комиссия по усыновлению была очень строгая. Единственное, что мы знали, это что ты…

— Незаконнорожденная, — продолжила за нее Джулия.

— Да.

Джулии стало любопытно, какими еще словами пользовались Бетти и Вернон, когда между собой говорили о ней. Однажды, в тот самый день на площади, одно вырвалось у Бетти: «маленькая грязная девчонка».

— Почему ты об этом спрашиваешь? — сердито сказала Бетти. — Я твоя мать.

«Ну нет. Очень жаль, но такова истина. И больше это не имеет значения», — подумала Джулия.

— Мне просто интересно, — голос Джулии прозвучал ровно и бесстрастно.

Через несколько минут Бетти взяла шляпу, перчатки, свою плоскую сумочку и заявила, что ей пора идти, иначе она опоздает на поезд. Они едва соприкоснулись щеками, и Джулия еще раз пробормотала:

— Спасибо, что пришла.

Феликс стоял у окна комнаты на Итон-сквер. Солнечный свет отражался от капотов автомобилей, мчавшихся в западном направлении по Кинг-роуд. Вид из окна, деревья в городском скверике напоминали ему о старой квартире и навевали приятную ностальгию. Старая комната Джесси с поблекшими фотографиями на стенах и его собственной драгоценной коллекцией всякого старья… Феликс отвернулся от окна и прошелся по гостиной. Три широких окна были занавешены ситцем в ландыши, произведенным на одной из фабрик «Трессидер дизайнз», отделанным бледно-золотым шелком. Французские зеркала в позолоченных рамах висели между окнами, а напротив стоял столик с коллекцией опаловых кубков. Современные диваны, мягкие и удобные, были завалены обтянутыми шелком подушками, а в альковах по обе стороны камина расположилась пара туалетных столиков с инкрустированными крышками. Это искусное смешение стилей и эпох должно было воссоздать подлинную обстановку английского загородного дома. Комната давала полное представление о вкусах, пристрастиях и способности Джорджа Трессидера устроить свой быт.

«Единственное, чего здесь недостает, — подумал Феликс, — так это чувства юмора». Совершенство обстановки производило впечатление безжизненности и выхолощенной стерильности.

Вдруг Феликс поймал свое отражение в одном из позолоченных зеркал. На нем была одежда, в которой он работал в офисе: серый костюм, отлично скроенный и плотно облегающий фигуру, и белая рубашка с чопорно накрахмаленным воротничком. По сравнению с таким деловым костюмом его лицо казалось слишком темным, а широкие скулы и полные губы накладывали на его внешность оттенок некой порочной экзотики. Феликс подумал, что производит впечатление человека, требующего определенной эксцентричности вокруг себя. Он улыбнулся и пошел в спальню.

Джордж сидел на кровати и разговаривал с кем-то по телефону.

— Да. Да. Естественно. Шелк должен сочетаться со всем остальным. Если будет нужно, мы все начнем сначала и пришлем вам новые образцы.

Он заметил Феликса.

— Мистер Линдсей, этот шелк подойдет. Поверьте мне. Непременно. Как только подрядчики освободятся.

Феликс слышал из трубки высокий тявкающий голос клиента, находившегося на другом конце телефонной линии. Он наклонился к Джорджу и слегка помассировал его шею. Разговор по телефону принял привычный оборот, и смягчившийся мистер Линдсей наконец повесил трубку.

Джордж посмотрел вверх, вытянул руки и поймал запястье Феликса.

— Не стой над душой.

Феликс сел рядом с ним. Красное китайское покрывало, которым была застелена кровать, притягивало и возбуждало. Он впервые спал с Джорджем здесь, в этой спальне и на этой кровати. Это случилось после необыкновенно нудного ланча в обществе овдовевшей герцогини. Они раздевались очень медленно и аккуратно складывали свою одежду. А потом они с жадностью и страстью отдались взаимным ласкам. Феликс не встречал столь яростного и ненасытного партнера со времен Дэвида Мендера.

С тех пор серые стены спальни стали свидетелями многочисленных экзотических интерлюдий. Джордж Трессидер, человек с богатым и развитым воображением, был изощрен в любовной игре, и Феликс довольно быстро научился потакать всем его вкусам. Они были любовниками больше года и последние шесть месяцев жили вместе, но желание не иссякало, их неодолимо влекло друг к другу.

— Джордж?

— В чем дело?

Домашний Джордж уже превратился в Джорджа-профессионала, который тщательно складывал дизайнерские разработки и наброски в изящный портфель. Джордж никогда не ходил со стандартным кейсом. «Кому охота быть похожим на клерка-счетовода?» — заметил он однажды Феликсу.

— Пожалуй, я на полчаса зайду к Джулии, прежде чем поеду в Болтонз. Я все правильно делаю?

— Разумеется. Передай Джулии привет от меня. Приблизительно такой реакции Феликс и ожидал. Он уже потерял надежду, что Джулия с Джорджем когда-нибудь снова полюбят друг друга.

Джордж ушел на назначенную встречу, а Феликс тем временем вымыл посуду, оставшуюся после ланча. Им не так часто удавалось днем встретиться дома, хотя работали они вместе. Когда такое происходило, Феликс всегда старался накрыть стол.

Прибрав на кухне, Феликс поставил в холодильник бутылку, приготовленную к вечеру, и тоже вышел из дому. Он думал о Джордже по пути в клинику, к Джулии.

Он даже и не предполагал, что полюбит Джорджа Трессидера, когда Джулия представила их друг другу. Джордж предложил работу, он сразу же согласился, хотя и назвал про себя дизайнера старым педерастом-грабителем. Работая в «Нэшинэл сэрвис», Феликс достаточно насмотрелся на таких типов. Однако через несколько недель Феликс обнаружил, что Джордж вовсе не был хищником-грабителем. Он был хорошим профессионалом, и ему везло в финансовых делах, и хотя он вращался в круговороте вечеринок и знакомых, более или менее близких ему, он был удивительно беззащитным и уязвимым человеком. Джордж был по-прежнему изящен и подтянут, двигался с кошачьей грацией, но ему было уже пятьдесят два. И слишком многие его любовники последних лет любили не самого Джорджа, а его деньги и то, что можно было на них купить. Да и сам он не строит на будущее никаких радужных планов. Он неоднократно говорил Феликсу:

— С твоей внешностью и талантами ты можешь получить любого, кого захочешь. А ты водишься со старым ничтожеством вроде меня. Почему?

— Я хочу тебя. Я хочу быть с тобой, — отвечал Феликс.

Это была правда. Все в Джордже, их обоюдная верность устраивали Феликса гораздо больше, чем череда случайных знакомств и связей с мальчиками, болтавшимися по антикварным лавкам Кинг-роуд. Кроме того, существовала корпорация «Джордж Трессидер дизайнз», и Феликс учился у Джорджа вести бизнес. Он учился постоянно и учился всему. Это переполняло его энергией. Он не хотел ничего менять. Пусть все будет так как есть, и все будет хорошо. Со временем, может быть, он внесет в дело какие-нибудь маленькие изменения, штрихи, черточки, детали, которые пойдут на пользу «Трессидер дизайнз». Джордж сам не решится на эти преобразования. Они будут работать вдвоем и станут лучшей командой в своем деле. В этом Феликс был уверен.

Джулия сидела в кресле в своей палате, листая «Вог».

— Феликс, милый! Ты выглядишь довольным и счастливым.

Он поцеловал ее в лоб.

— А ты, похоже, совсем поправилась.

— Да. Завтра меня забирают домой.

— В Леди-Хилл?

— В Леди-Хилл.

Феликс взглянул на нее, потом отвернулся. На столике была ваза с гвоздиками и лавандой, Феликс стал выбирать увядшие цветы.

— Я бы хотела остаться в Лондоне, — сказала Джулия.

Феликс оставил цветы и сел напротив Джулии.

— Ты знаешь, что я люблю тебя?

Джулия вздрогнула. Она была немного испугана, но все-таки ответила:

— Да. Я знаю.

Очень тихо Феликс произнес:

— Хорошо. Тогда выслушай меня. Поезжай домой с Александром и Лили. Нельзя отрывать Александра от Леди-Хилла. Постарайся помочь ему. Если он захочет отреставрировать дом…

— Дом не был застрахован, — расплакалась Джулия. — У нас нет денег на то, чтобы восстановить дом, как этого хочет Блисс.

— Но тебе нужно сейчас поддержать его. Думаю, ты справишься. Все образуется. Ты должна поехать с ним, это лучшее, что ты можешь сделать. Возьми Лили домой. Радуйся, что все вы живы, хотя и нет больше бедного Фловера. Зато Сэнди спаслась. Вы будете снова счастливы. Разве этого недостаточно? Джулия, не надо ничего ломать.

Феликс редко говорил так долго. Джулия покачала головой, глядя на него.

— Не знаю… Я не могу забыть пожар.

Он придвинулся ближе.

— Ты должна. Ты можешь. Постарайся — ради Александра.

— По-твоему, я эгоистка? Что ж, очень может быть. Но что я могу поделать? Я смотрю на черные стены и слышу рев пламени. Я смотрю на небо — и не вижу его из-за клубов дыма. Ты не пережил такого, Феликс! Ты не представляешь, что это такое. Это моя вина, и я каждый день должна жить с этим. Я виновата в смерти Фловера, и в том, что у Сэнди больше нет лица — оно расплавилось, и в том, что любимый дом Александра превратился в руины, пальцы у него обожжены и он не может больше играть на трубе. Вот с чем я должна жить! Вот что для меня Леди-Хилл. Мы будем счастливы, ты говоришь? Там? Вспоминая об этом?

Она закрыла руками лицо, но Феликс мягко отвел их и задержал в своих ладонях.

— Разве ты виновата в том, что Фловер и Сэнди поступили так, как поступили? Что дом был старый, сухой и вспыхнул, как щепка? Что Александр был достаточно смелым для своего поступка?

— Нет, — прошептала Джулия.

— Нет. Но если ты не вернешься туда — это будет твоя вина. Попытайся понять, что в пожаре нет ничьей вины. Речь не только о кирпичах или цементном растворе.

Он заметил, что в уголках рта Джулии появились вертикальные черточки. Раньше он их не замечал. Эта перемена огорчила его. Он вспомнил, какими невинными и наивными девочками были они с Мэтти, когда он познакомился с ними. Неожиданно он спросил:

— А до пожара ты была счастлива с Александром? В Леди-Хилле.

— Да, я была счастлива.

Он ждал, что она скажет еще что-нибудь, но она молчала.

Наконец изменившимся голосом Джулия тихо проговорила:

— Ты прав, конечно. Мы вернемся туда, и я постараюсь, чтобы все было хорошо. Обещаю тебе.

— Молодец. Сделай так, — сказал Феликс.

Похоже, разговор исчерпал себя. Джулия высвободила свои руки из рук Феликса, поднялась и прошлась по комнате. Она потрогала увядшие цветы и бесцельно перебирала на столе книги и журналы. Стоя вполоборота к Феликсу, она сказала:

— Когда-то у нас с Мэтти был идеал. В то время мы уехали из дома. Мы хотели быть свободными, чтобы ничто и никто не сдерживал нас.

Она говорила так быстро, что слова не успевали одно за другим.

— Никаких условностей, никаких стереотипов. Мы хотели устанавливать свои правила. Новый Завет свободы, созданный Мэтти Бэннер и Джулией Смит!

Она рассмеялась, как будто это было очень забавным.

— Да, Мэтти свободна, не так ли? Она актриса, она всегда этого хотела. Она — знаменитость! Даже медсестры в этой клинике просят ее автограф. А я? Я — жена Александра.

Она замолчала и пересекла комнату. Шесть шагов — и она стояла у детской кроватки. Лили проснулась, и Феликс услышал, как она захныкала.

— Вот еще и ребенок. Мое дитя, Феликс! Я не видела, как она родилась, но шрам — тому доказательство.

Она снова засмеялась с нотками сарказма.

— Не понимаю только, почему все случилось так быстро.

Феликс кивнул.

— И теперь вы с Мэтти больше не общаетесь?

— О чем ты говоришь? Конечно, мы встречаемся, разговариваем.

— Я уверен, Мэтти с удовольствием поменялась бы с тобой местами.

Джулия нахмурилась, не желая прислушиваться к его словам.

— Смешно! То, что ты говоришь, смешно.

— Ладно. Сейчас речь идет не о Мэтти. Но ты сделала выбор. Есть куда более худшие способы потерять свободу, чем у тебя. Александр тебя любит. Это любому ясно, достаточно лишь посмотреть на него.

Она попыталась изобразить жестом, что отстраняется, не хочет слушать его, но ее лицо исказилось.

— Знаю. Поэтому я вернусь в Леди-Хилл. Я сказала тебе. Я люблю его и собираюсь стать Лили хорошей матерью. Мы восстановим дом, и я больше не буду зажигать свечей на рождественской елке. К черту! И я больше не заплачу как дура.

Феликс стоял позади нее, держа за руку и касаясь подбородком ее макушки.

— Рад за тебя. Ты правильно решила. А огонь уйдет, погаснет со временем, ты знаешь. Джулия?

— Да?

— Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

Она кивнула. Ее волосы были гладкими и теплыми.

— Спасибо. Я запомню это.

Лили громко заплакала в своей кроватке. Джулия поднесла руку к воротнику блузки.

— Я буду кормить ее. Грудью, как настоящая мать. Хочешь остаться и посмотреть?

Феликс усмехнулся.

— Я хотел бы нарисовать тебя, если позволишь. Но не сегодня. Мне надо идти делать замеры в доме клиента.

Джулия подняла Лили, придерживая одной рукой круглую головку с темными волосами.

— Я приеду навестить тебя в Леди-Хилле. Знаешь, Александр попросил нас с Джорджем помочь вам по интерьерам, когда придет время.

Джулия снова села на стул. Она расстегнула блузку, и Феликс увидел бледно-голубые прожилки вен на увеличившейся груди и разбухший сосок. Крики Лили стихли, последовало довольное чмоканье. Джулия подняла голову, глаза ее были ясными.

— Хорошо. Приезжай, когда захочешь. Там очень тихо и спокойно.

Феликс послал ей воздушный поцелуй, и она вновь склонилась над младенцем.

На улице сияло солнце, но Феликс не замечал его. Перед ним был образ Джулии, кормящей ребенка. Неожиданно он понял, какая перемена произошла с ней, какое чудесное перевоплощение совершилось. Не было больше прежней Джулии, Джулии из Сохо и квартирки на площади, она ушла навсегда и больше не вернется, как бы страстно ни хотела этого сама Джулия.

Феликс шел по направлению к новому дому в Болтонз, но радость и очарование летнего дня покинули его.

Красный автомобиль стремительно проскочил в каменные ворота. Джулия прищурилась, когда они выехали из тени в сияние дня. Александр притормозил, Все было как в первый раз, когда он привез Джулию в Леди-Хилл. Они выбрались из машины и побежали к дому.

— Посмотри на розы, — сказала Джулия.

Сад обрамляла стена из красного кирпича. Каскады гвоздик медного цвета спускались вниз. Бледно-золотые и серо-зеленые стрелы вербены вздымались вокруг клумб с розами. У ограды возвышалось раскидистое буковое дерево. Его листья потеряли свежесть раннего лета, их глянцевая зелень напоминала о том, что лето скоро уже пройдет.

— Какой чудесный сад, — прошептала Джулия.

Где-то очень близко пел черный дрозд. Джулия медленно повернулась и посмотрела на дом.

Он был окружен лесами, которые почти полностью скрывали фасад, но не могли заслонить обуглившийся остов крыши. Кирпичные стены потемнели от копоти. Джулия мысленно приказала себе не чувствовать запах дыма. Было тихо, только пение птиц нарушало тишину.

Присмотревшись внимательнее, Джулия заметила, что в доме идут работы. Две или три массивные балки были заменены. Новое ярко-желтое дерево выделялось на фоне черных, обгоревших стен. Александр удовлетворенно заметил:

— Неплохо. Они стараются. К будущей зиме у нас будет новая крыша.

Он вернулся к машине. Лили спала там на заднем сиденье. Александр вынул ее, завернутую в белое одеяло, поднял высоко и произнес:

— Смотри, Лили! Мы дома. Это твой дом.

Так и стояли они втроем перед разрушенным домом. Александр взял Джулию за руку, и они вошли в дом. Нет огня. Пламя погасло. Нет этих страшных искаженных лиц. Джонни тоже нет, но Александр рядом. Джулия стала дышать ровнее. Она вспомнила слова Феликса: огонь погаснет, все пройдет. Она взглянула на Лили и отметила, как бережно Александр держит ребенка. Глаза Джулии были широко открыты.

Зал остался таким же, как был, когда они уехали отсюда. Дом казался еще более заброшенным после прихода строителей. На полу валялись куски брезента, горы инструментов, в углу зала стояло ведро с цементным раствором. Кто-то наверху насвистывал песенку. С лесов спустился человек, Александр обменялся с ним рукопожатием и представил жене. Это был мастер, заведующий работами. Он сказал:

— Добро пожаловать домой, сэр. Мое почтение, леди Блисс.

— Джулия, — автоматически отозвалась она. Александр был спокоен. Деловито и обстоятельно он беседовал с мастером. Джулия смутно улавливала из разговора отдельные фразы: смета… слабо фиксированная структура… новые стропила. Как будто они говорили на иностранном языке. Джулия взяла Лили из рук Александра, прижалась щекой к головке ребенка и подумала: «Ты на моей стороне. Я знаю, ты за меня. Что будет для тебя главным в жизни? Люди — это главное, Лили. Всегда помни об этом».

Джулия была удивлена внезапным приливом чувств. «Этот… дом… Этот дом — надгробный памятник мне и Александру и бедняге Джонни. Или мне одной. Во всяком случае, сейчас». Она отвернулась. Очень хотелось бежать отсюда. Александр заметил это и взял ее руку.

— Я зайду к вам позже, мистер Миннз.

Крыло дома, в котором обосновались Александр с Джулией, почти не пострадало от пожара. Маленькая комнатка на первом этаже, служившая сэру Перси кабинетом, превратилась в их гостиную. Они перенесли туда два старых дивана и пару кресел, бюро и столик с резными ножками, турецкий ковер, который был такой огромный, что не помещался в этой комнатке. Дальше по коридору, в бывшей оружейной, они устроили кухню, а наверху у них были две спальни и нечто вроде ванной комнаты.

— Здесь не слишком просторно, — сказал Александр после того, как они переехали сюда из домика мачехи Александра.

— И все-таки здесь больше места, чем там, где мы жили с Мэтти, Феликсом и Джесси, — грустно сказала Джулия.

Александр принял это за проявление стоицизма и решимости и нежно поцеловал ее.

— Молодец, девочка моя. Нам вдвоем будет тут относительно уютно. И ребенку тоже, когда он родится, — сказал он тогда.

Джулия прислонила Лили к плечу и обвела взглядом комнату. Она была заново покрашена в желтый цвет, картины и украшения старательно подобраны. В вазах стояли огромные букеты из цветов, которые росли в саду. Здесь стало намного уютнее по сравнению с тем, что было до их отъезда, но на Джулию это почти не произвело впечатления.

— Как жаль. Извини, — сказал Александр.

Джулия удивленно посмотрела на него. Он пожал плечами. Он не сердился и не иронизировал. Выражение лица у него было как у провинившегося мальчишки.

— Я не должен был вести тебя туда и оставлять, пока разговаривал с Миннзом. Но для меня так важно было посмотреть на работы, я хотел увидеть все, что они сделали. Кажется, что несколько месяцев прошло с тех пор, как мы уехали отсюда…

Он колебался и надеялся, что она поймет и поддержит его. Он подошел к окну и прижал ладони к стеклу.

— Я хочу снова видеть его. Я хочу, чтобы он возродился и жил — для нас троих.

Александр подошел к Джулии, положил руки ей на плечи, а она еще крепче прижала к себе ребенка, словно пыталась защитить его. А может, она сама искала защиты у младенца.

— Ты понимаешь? — спросил Александр.

— Стараюсь. Я очень хочу понять, — ответила она.

«Нет, — настойчиво заявил внутренний голос, — да и могу ли я?»

Александр поцеловал ее.

— Я приготовлю чай. Тебе нравится, как покрасили стены?

— Очень! Краска такая яркая.

Александр ушел на кухню. Она слышала, как лилась вода, и как потом закипал чайник. Джулия положила Лили на диван и подошла к окну. Газоны не мешало бы подстричь, зелень была в расцвете своего летнего великолепия. Джулия вернулась к столику и потрогала лепестки роз. Язвительное выражение совершенно исчезло с ее лица, когда она подошла к бюро, где лежала почта — письма, адресованные им обоим, и примерно дюжина — только ей. Она перебрала их. Джулия сразу же заметила тонкий голубой конверт с маркой США. Ей не надо было долго разбирать почерк: даже два года спустя она безошибочно узнала его. Она знала его так же хорошо, как свой собственный. Она вынула конверт из пачки, ощущая, как похрустывает под пальцами тонкая бумага.

Вошел Александр с подносом и чайником.

— Есть что-нибудь интересное в почте?

— Нет, не думаю, — солгала Джулия.

Они пили чай вдвоем, обсуждая реконструкцию дома и то, успешно ли справляется мистер Миннз со сложными работами. Александр решил посвятить Джулию в свои планы.

— У нас возникли некоторые проблемы с налоговыми инспекторами. Факты есть факты, мы не в состоянии их изменить. Если страховая компания заплатит, денег хватит только на оплату основных работ: внешние стены и новую крышу. Это минимум. Я заложил землю, чтобы достать денег. Иначе у нас ничего не останется на внутренние работы, мебель, картины. Упущение отца и мое — мы не делали переоценку дома. Со временем мы вынуждены будем продать участок земли. Нам нужны деньги.

Джулия кивнула. Она думала о голубом конверте, спрятанном в кармане. Она старалась понять, о чем говорит Александр.

— Какая земля? Что мы должны продавать?

— Возможно, четыре акра внизу. Это было бы удобно для деревни. Там подходящая земля для застройки.

Джулия еще раз кивнула, с трудом представляя себе, как земля между их домом и деревней будет застроена какими-то хижинами. А деньги, вырученные от этой сделки, будут заплачены Джорджу Трессидеру за обои и интерьеры. Джулия рассмеялась и прикрыла рот рукой.

— Прости, Блисс. Я вдруг подумала о Джордже.

Он улыбнулся.

— Смейся на здоровье. Мне это нравится. Как давно мы уже не смеялись.

— Надо кормить Лили. От моего смеха у нее может начаться икота.

Александр встал.

— В таком случае я пойду с Миннзом и оставлю вас одних.

Когда дверь закрылась, Джулия нетерпеливо разорвала конверт. На тонком листке бумаги она прочитала:

«Милая Джулия!

Гарри Гильберт прочитал объявление в колонке «Таймс» о том, что у тебя родился ребенок. Не могу представить тебя замужней дамой, но ведь ты замужем по крайней мере за сэром. И все-таки я могу представить тебя с ребенком, особенно с девочкой. У нее такие же черные волосы и глаза, как у тебя? Как бы мне хотелось увидеть ее! И, конечно, маму, если позволишь. Сколько времени прошло, правда? А кажется, как будто все было вчера. Знаешь, я часто думаю о тебе».

Письмо было от Джоша. Дальше он описывал Вэйл и свою работу. Он продолжал заниматься тем, чем занимался в Бразилии. Джулия жадно проглатывала слова. Джош не слишком хорошо умел писать письма, но за этими фразами она могла уловить его голос, интонацию. Казалось, что его энергия переливается в нее, целый поток чистой энергии. Она дочитала до последнего абзаца.

«Я полагаю, что сэр Александр — брат Софии. Давным-давно я говорил тебе, что ты должна стать девушкой из общества. И ты ею стала. Что ты на это скажешь? Надеюсь, ты счастлива. Я уверен, что это так. Если позволишь, я хотел бы приехать и убедиться в этом, посмотреть на твоего ребенка и твое английское поместье. А помнишь домик на краю леса?

Джулия, Джулия!

Надеюсь, что между вечеринками в саду и игрой в гольф ты иногда вспоминаешь твоего летчика».

Джулия прочитала все до конца. Нет, между ней и окном никого не было, никакого силуэта, призрака. В комнате была только Лили.

Она сказала вслух: «Джош». Ответом была тишина. Джулия разрыдалась, но горькие слезы отчаяния не облегчили ей душу.