Скверные девчонки. Книга 1

Глава шестнадцатая

Белый домик был дружеским приютом, но в то же время и жестокой насмешкой.

Они провели в нем вместе четыре дня, выходя лишь для того, чтобы поесть или прогуляться по Голландскому парку, а затем возвращались обратно к тишине и ничему не обязывающей близости.

Джулия лежала рядом с Джошем на белой кровати и оглядывала пустую комнату, пытаясь представить супружескую жизнь среди этих стен, вплетая в воображаемую картину одежду Джоша и свою, висевшую рядом за белой дверью.

Однако, как только ее мысли устремлялись в этом направлении, видение тут же начинало тускнеть.

Джош был самым безукоризненным и потрясающим любовником из всех, кого она знала. Казалось, он обладал почти осязаемым обаянием. Он говорил с ней о всевозможных вещах так, как будто не существовало разделявшего их времени. Он терпеливо выслушивал ее наивный лепет.

Его рассказы вызывали у нее веселый смех, и Джулия чувствовала, что счастье, которое они испытали здесь, могло бы сделать этот маленький домик уютным очагом для них обоих. Но так не случилось, и от этого надежда казалась хрупкой, как осенняя паутина. Джулия напряженно ловила хоть какой-нибудь намек на их совместное будущее, слова Джоша путались у нее в голове, теряя смысл и становясь почти неразборчивыми. В них не было ничего похожего на то, чего она ждала. Ей хотелось закричать: «Это восхитительные мгновения! Но я хочу быть с тобой и завтра, и весь следующий год. Жить такой же обычной жизнью, Джош, какой живут в этом доме твои друзья».

Она вслушивалась в то, что он говорит, и смотрела на него, пока у нее не застучало в висках. Внешне он ничем не выдал себя, разве что в его поведении была заметна некоторая настороженность, пугавшая ее.

Она ничего не сказала, вспомнив чувство отчаяния, которое испытала в Монтебелле. Оно усиливалось от сознания предстоящей ей теперь потери и от того, что не понимала, чего она пыталась добиться.

На третий день, когда оставалось уже так мало времени, что можно было позволить себе не задумываться о последствиях, она позвонила Мэтти.

— Блисс звонил?

— Разумеется, — спокойно ответила Мэтти. — Вчера, дважды. Утром я сказала ему, что ты отправилась делать покупки. А вечером, что ты встретила старую подругу и вернешься к обеду. Если бы я знала, где ты в действительности, я бы могла позвонить и передать поручения твоего мужа. Полагаю, ты все еще с этим летчиком?

— Да, — ответила Джулия. Они обедали в тихих ресторанчиках, держась за руки и глядя на отражение свечей. Они наполняли белую ванну мыльной пеной и вместе погружались в нее. Они засыпали, просыпались, и их руки искали друг друга. И все же они не были вместе. Пальцы Джулии крепче сжали белую телефонную трубку. Она повторила: — Да. Я с этим летчиком.

— Не хочешь ли ты дать мне совет, что отвечать Блиссу, когда он позвонит в следующий раз? Знаешь, мне бы не хотелось придумывать очередную ложь. Тем паче, что он этому не верит.

— Я сейчас же позвоню ему, — сказала Джулия. — Извини, Мэтти.

— Пустяки, — ответила Мэтти. — Надеюсь, игра стоит свеч.

Призрачное счастье висело на волоске, но отдельные его моменты были так прекрасны!

Джулия опять сняла телефонную трубку, собираясь набрать номер Леди-Хилла. Она представила Лили в кроватке, ее приподнимающуюся круглую мордашку и растопыренные пальчики, тянущиеся, чтобы схватить руки матери. Плечи Джулии поникли от охватившего ее острого желания увидеть дочь. Ей захотелось взять ее на руки, поддерживая рукой влажную, тяжелую головку ребенка, защитить ее, зарыться лицом в складочки нежного тельца. Она представила, как Лили, захлебываясь от смеха, запускает ручонки в ее волосы. И Джулию охватила такая тоска по дочери, что желание увидеть ее стало почти нестерпимым.

Эти три дня стены маленького белого домика как бы отгораживали ее от действительности. Даже от Лили, которая значила для нее больше, чем все остальное в этом мире.

Мэтти сказала: «Надеюсь, игра стоит свеч».

А Джош говорил: «Не лги никому, особенно себе и Лили».

И теперь Джулия должна узнать правду. Она должна задать этот вопрос, каким бы ни был ответ.

Тихонько положив телефонную трубку, она прошла на кухню. Джош читал газету.

Джулия тихо спросила:

— Что же мы будем делать дальше?

Он опустил газету и взглянул на нее.

— Может, сходим в Тэт и посмотрим картины?

Стоял прекрасный летний день. Солнце спокойно освещало красные лондонские автобусы с японскими туристами и палисадник у магазина Джорджа Трессидера на Кинг-роуд. Но его лучи не проникали в домик чаек. Это было заточение без света и тени, и Джулия внезапно ощутила страстное желание вырваться из него. Теперь она ясно видела Джоша. Он предусмотрительно опустил веки, и его настороженность стала особенно заметной.

— Я не имела в виду то, что происходит сейчас. Сегодня мы будем делать то же, что и вчера, и позавчера. Прятаться и притворяться. Но я хочу знать, что будет с нами через неделю, через год.

Она ощутила, как ее захлестнула волна беспокойства. Теперь, когда она задала этот вопрос вслух, ее охватило странное чувство, похожее на ликование. Она вдруг поняла, насколько ее угнетало состояние ожидания и надежды. Джулия хотела давать и брать в равной степени, а не принимать смиренно те крохи, что ей предлагали. Таково было ее убеждение.

Она чуть не рассмеялась вслух. Какая может быть надежда, даже сейчас? Но, по крайней мере, она могла спрашивать, о чем хотела, и делала это без притворства. Она прямо посмотрела в лицо Джошу.

— Я оставила Александра и Лили, чтобы поехать к тебе в Лондон. Я не хотела выходить замуж за Александра и не должна была заводить от него ребенка, но я сделала это, и ничего теперь не изменишь. Однако я бы хотела избавиться от необходимости лгать им, по крайней мере, из-за тебя. Я должна была сказать им, что еду сюда, понимаешь, но я не сделала этого, потому что слишком боялась. Знаю, я трусиха, но сейчас стараюсь не быть такой. Я приехала сюда, потому что люблю тебя и всегда любила, с самого начала, ты ведь знаешь. И поэтому я спрашиваю тебя, могу ли я остаться с тобой?

Джулия подняла руку и провела по глазам, как бы отбрасывая сомнения.

— Я спрашиваю тебя, можем ли мы остаться с тобой, Лили и я? Я не могу ее бросить. Я не могу так скверно поступить с ней, понимаешь? Если иначе нельзя, мы поедем в Штаты. Мы можем не вступать в брак, если ты в него не веришь. Просто жить вместе. Обыкновенной жизнью, — Джулия обвела рукой кухонные полки с посудой, новую белую плиту, — как живут эти люди. Потому что знаю, мы можем быть счастливы. Я уверена в этом.

После столь длинной речи она с трудом перевела дыхание. Последние слова прозвучали еле слышно. Джош сложил газету сначала пополам, потом еще раз и отложил в сторону. Его взгляд задержался на газете, он медлил, ему нелегко было взглянуть на Джулию.

— А как же Александр? — спросил он.

— Не спрашивай меня об Александре! — Взволнованный голос Джулии прозвучал резко. Перед ее глазами пронеслись картины. Пожар. Их свадьба. Перевязанные руки Александра. Потом он с Лили на руках. Его работа, разложенная на столе в беседке. Лицо Сэнди.

Джулия понимала, что обязана хранить все, что произошло, в себе. Ее страдания никого не касаются. Если она хотя бы раз позволит им выйти наружу, это скажется и на их отношениях с Джошем с той же вероятностью, с какой были отравлены все последние годы. Она не должна позволить ему даже догадываться об этом.

— Я беспокоюсь об Александре, — прошептала она.

Джош нервно зашагал по кухне. Она следила за ним взглядом, машинально отмечая про себя золотистый загар его кожи, маленький красный ярлычок на заднем кармане его джинсов, манеру сжимать пальцы, тень, отбрасываемую рубашкой с открытым воротом.

Она ощутила сильную безраздельную тягу ко всему его существу.

— Ты помнишь Монтебелле? — спросил Джош.

— Я думала о нем все время с тех пор, как мы здесь.

Джош кивнул.

— Да. Сейчас ты такая же, как тогда, не правда ли? Там ты была такой неистовой. Даже страшно становилось. Ты хотела получить все, чего не имела раньше. Любовь, опыт и многое другое.

— Сейчас у меня уже есть опыт, — печально заметила Джулия.

Джош улыбнулся ей, и в этой улыбке было столько тепла, что она сразу поняла, почему он вызывал в ней такое же ответное чувство.

— Ничего не закончилось, — сказал он. — Жизнь очень мудрая штука. Она вновь и вновь совершает свой круговорот. И это весьма утешительно. Не думай только, что ты уже все повидала в твои-то двадцать три года.

Джулия вздохнула. Она вдруг почувствовала себя смертельно уставшей.

— О чем ты толкуешь, Джош? Все это пустые слова.

— В Монтебелле я говорил тебе, что не могу дать того, что ты хочешь. Я не хочу жениться или обещать вечную любовь. Я не смогу обеспечить тебе стабильное существование. Пока не смогу. Я не смогу взять тебя с собой обратно, потому что там у меня ничего нет. Это просто место, где я живу, моя работа, положение. А ты хочешь иметь свой дом, пристанище. Ведь так? Все то, что мы делим с тобой здесь. — Он развел руками, обводя пространство. Хотелось рассмеяться над этим странным объяснением, в то время как правда была такой неприкрытой. — Я думал, Джулия, ты это поняла.

Она тупо смотрела на него, не в силах ответить.

Он продолжил уже менее уверенным тоном:

— Я думал, ты приехала сюда развлечься… то есть мы хотели развлечься. Как друзья и любовники. Провести вместе время, потому что мы что-то значим друг для друга. А затем каждый пойдет своим путем, как только это станет удобным, разумеется.

Джош прав, жизнь продолжается. Только это было слабым утешением. Джулия презирала себя за тот взрыв отчаяния, который прозвучал в ее мольбе:

— Я могу создать уют для нас с тобой. Ты не знаешь, что это такое, потому что тебя оставила мать и ты никогда не имел своего дома. Мы будем счастливы. Я уверена в этом. Обещаю тебе это, Джош.

Он шагнул к ней и, взяв за руку, притянул к себе. Она склонила голову к нему на грудь, отдаваясь нежной ласке руки, поглаживавшей ее волосы. Когда он опять заговорил, она почувствовала легкую дрожь в его голосе.

— Неужели ты не понимаешь, что я ничего не могу тебе обещать? Я не хочу оставаться на одном месте, с одним и тем же человеком. У меня совсем иной уклад жизни. Я не смогу сделать тебя счастливой. И мне меньше всего хотелось бы причинить тебе боль или видеть, как ты страдаешь. То же самое я говорил тебе и в Монтебелле.

Джулия закрыла глаза. Разочарование было таким сильным, что потребовалось время, чтобы прийти в себя и понять услышанное. У нее нет будущего. Неудивительно, что приходилось заставлять себя вникнуть во все. Несколько проведенных в пустом домике часов — вот все, что у нее было. Она смогла только выдавить из себя:

— Зачем же ты тогда вернулся?

Он приподнял пальцами ее подбородок, и их лица оказались поразительно близко друг от друга.

— Потому что люблю тебя. Потому что хотел тебя видеть. — И после минутного колебания добавил: — Если бы мне нужно было выбрать кого-то постоянного, так это была бы ты.

Внутри Джулии шевельнулось гневное чувство, на какой-то момент притупившее боль. «Если бы… но, конечно же, его личные соображения стоят на первом плане». С самого начала ей приходила в голову мысль, стоит ли Джош той любви, какую она дарила ему.

Она никогда не спрашивала себя, сможет ли отказаться от него, потому что знала, что не сможет. Но короткая вспышка гнева помогла ей совладать с собой и даже изобразить на лице улыбку.

— Бедняга Джош! Должно быть, это раздражает, когда женщины без конца просят тебя жениться на них, в то время как все, что тебе от них нужно, — это поразвлечься.

Она почувствовала горькое унижение от того, что служила Джошу одним из временных прибежищ, разбросанных на пути его странствий, и удивилась, как это сравнение никогда не приходило ей в голову раньше.

— Обычно они не просят об этом, — сказал Джош.

— Только самые безрассудные или очень глупые?

— Перестань, Джулия. Ты делаешь нам обоим больно.

Но ее гнев и горечь уже испарились. Она опять уронила голову ему на плечо, и он крепко обнял ее, слегка покачивая. Она прильнула к нему, сознавая, что все равно это Джош и ничто не изменилось с начала их разговора, только наступило крушение надежд, и Джоша нельзя винить в этом. По крайней мере, он был честен.

Джулия горько усмехнулась, и, почувствовав это, Джош поцеловал ее в макушку.

— Я хочу позвонить Александру, — сказала она. Он отпустил ее, и она прошла в другую комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Голос Александра прозвучал довольно сурово. Он не спросил, где она находится и что делает.

— Я приеду домой завтра в полдень, — сказала Джулия. А про себя подумала: «Выкрою себе еще один денек, как это сделал бы Джош».

— Каким поездом?

— Встречать не надо. Я возьму на вокзале такси.

— Лили очень скучает по тебе, — сухо сказал Александр.

Плечи Джулии поникли от внезапной боли, которую причинили ей эти слова.

— Я тоже соскучилась по ней.

После того как он положил трубку, она какое-то время слушала гудки. Потом вернулась на кухню и сказала Джошу:

— Давай пойдем в Тэт. Я бы хотела сегодня посмотреть картины. — Она говорила, как будто ничего не случилось, потому что ничего не могло случиться. С заметным чувством облегчения Джош последовал за ней.

В картинной галерее они осмотрели коллекцию художников-прерафаэлитов — большеглазых дев с пухлыми губами и замысловатыми прическами. Они удивительно напоминали Мэтти, когда та старалась принять важный вид. Тут Джулия вспомнила молчаливое неодобрение Мэтти. Джулия упрямо тряхнула головой и сделала вид, будто рассматривает Офелию в ванне, полной цветов. Нужно жить сегодняшним днем; Джош пока еще рядом с ней. Еще будет достаточно времени для сомнений. Она взяла его под руку, с трудом сдерживая желание изо всех сил вцепиться в нее ногтями.

— Давай позавтракаем в ресторане галереи, — предложил Джош.

Они сели друг против друга, беседуя о картинах и других увиденных вещах, как любая обычная пара. Какое-то мгновение Джулия почувствовала себя подобно бусам на нитке, скользящим между пальцами. Джош заказал бутылку отличного вина, а когда официантка налила его в бокалы, поднял свой, глядя на Джулию. Возникла неловкая пауза, так как ни один не знал, какой тост предложить.

Всего три дня назад, подумала Джулия, в «Ритце», они пили за взаимопонимание. А теперь между ними была пропасть, а Джулии так хотелось перескочить через нее и обвить руками его шею. Но вместо этого она подняла свой бокал, выпила половину содержимого и тотчас почувствовала, как кожа на лице стала тугой и набрякшей от невыплаканных слез.

В послеобеденную жару они гуляли вдоль набережной в надежде освежиться легким речным бризом. Медленно текущие воды навевали воспоминания о ночи, проведенной возле гостиницы «Савой», и о прогулке с Александром после их первой встречи. Нахлынувшие воспоминания представляли собой сумбурное нагромождение каких-то отдельных событий. «Я хотела быть свободной, — думала она. — Я обманывала себя. Я хотела принадлежать Джошу. Неужели для меня все-таки так много значат условности?» Осознание того, как мало она знала себя, в сочетании с безрассудным стремлением к Джошу угнетало ее больше, чем изнуряющий зной. Ноги, казалось, приклеивались к расплавленному тротуару. Ни малейшего дуновения ветерка с реки.

— Слишком жарко, — сказал Джош. — Давай вернемся домой.

Домой. На один день.

За домиком чаек находился маленький сад с выложенными кирпичом дорожками, увитый пыльным плющом и украшенный длинноногой алой геранью в глиняных горшках. Джош вынес два белых стула, приготовил охлажденный чай и принес на подносе два стакана. Джулия отпила из своего, а затем присела около Джоша на нагретые кирпичи и в изнеможении опустила голову ему на колени. Он отодвинул длинные пряди волос с ее лица. Вид пустых стаканов, опавших алых лепестков, ноги Джоша, закинутые одна за другую, казалось, таили в себе что-то сокровенно близкое. Прикосновения его пальцев, поглаживающих ее по лицу, были очень ласковы. «Мы так нежны друг с другом, — грустно подумала Джулия, — как будто один из нас собирается умереть».

Они сидели молча, слушая монотонный гул отдаленного уличного движения и сознавая, что их удерживает друг возле друга только безрассудство.

Джулии хотелось снова спросить его: «Ну почему ты так упорствуешь? Мы могли бы сделать друг друга счастливыми, стоит только тебе изменить свое решение…» Но она уже один раз спрашивала его, а возвращаться к этому опять ей не позволяла гордость.

Наконец, когда кусок неба над головой утратил свой раскаленно-медный цвет, подернувшись белой дымкой, Джош проворковал:

— Давай сегодня не будем выходить. Останемся здесь. Я приготовлю что-нибудь поесть.

— Хорошо, — тихо согласилась Джулия. — Спрячемся в этом игрушечном домике на последние несколько часов.

Джош ненадолго отлучился и вернулся с кульком из магазина. Он распаковал содержимое, среди которого оказались бифштексы и все необходимое для салата.

— Ты не догадывалась о том, что я умею готовить, верно?

Она наблюдала за его стряпней.

— Я ничего не знаю о тебе, Джош. Мне лишь казалось, что знаю.

Он внимательно посмотрел на нее. Это был прямой, открытый взгляд, и сердце ее отчаянно забилось. Невозможность любить его была подобна непреодолимому препятствию, преграждавшему путь всюду, куда бы она ни повернулась.

— Ты знаешь абсолютно все, что нужно, — просто сказал он. — Ничего другого нет. Ты относишься к числу тех людей, которые хотят и воображают себе больше того, что есть. Ты сложная натура.

Джулия не нашлась что ответить.

Они съели приготовленное, затем сложили тарелки и чашки, тщательно убрали на кухне, чтобы не осталось никаких следов их пребывания. «Как будто нас никогда здесь и не было», — подумала Джулия.

В чистом белом пространстве, в котором они все еще находились, Джош взял ее за руку. Он развел ее пальцы и поцеловал тонкую кожу между ними. Джулия была не в силах противиться ему. Она знала, что не смогла бы сделать это, даже если бы и захотела. Когда он привлек ее ближе и поцеловал, она почувствовала минутную нерешительность. Но не смогла не ответить на его призыв. Это развеяло его сомнения. Они вместе поднялись по лестнице в белую спальню. Джош мог заставить ее забыть, как, впрочем, умел это делать всегда, даже о завтрашнем дне.

Через некоторое время Джулия заметила, что он уснул. Она немного полежала, прислушиваясь к его дыханию, а затем осторожно выскользнула из его объятий. Казалось, их кожа расплавилась от жары и сейчас отделилась со слабым звуком, похожим на прощальный поцелуй. Джулия подошла и остановилась у окна, слегка раздвинув занавески, чтобы взглянуть на чаек. С удивлением она обнаружила, что идет дождь. Он падал темной сплошной пеленой, и крупные капли подпрыгивали и отскакивали прочь, серебрясь в свете уличных фонарей. Дождь барабанил и булькал, и дождевая завеса прикрывала Джулию, как бы отгораживая от внешнего мира.

Она содрогнулась, но кожа все еще сохраняла тепло, и она поняла, что эту дрожь вызвало чувство одиночества. Оно разрасталось по мере того, как шло время, а она неподвижно стояла там, пока ей не стало казаться, что она одна во вселенной, обреченная смотреть на стремительные потоки, омывающие булыжники двора. Джош слегка пошевелился во сне.

Джулия отпустила занавески, и они упали, закрыв от нее дождь. Она подумала о том, что преднамеренно вызвала в себе острое чувство одиночества, хотя у нее ведь были муж, ребенок, любовник и такой друг, как Мэтти. На ее губах застыла усмешка, когда она пересекла комнату, направляясь к кровати. Джош крепко спал, вытянув одну руку в ту сторону, где лежала она, пальцы его были слегка сжаты. Джулия тихонько нагнулась и подняла рубашку, сброшенную им в спешке. Надев ее и обернув вокруг себя, она спустилась вниз по лестнице на кухню и приготовила чай. Потом долго сидела, уставившись в белый угол потолка и слушая монотонный шум дождя.

Утром они по-прежнему были нежны друг с другом. Даже двигались по маленькой кухне с особой осторожностью, как бы боясь толкнуть и обеспокоить друг друга.

После завтрака Джулия поднялась наверх, достала платье в красный и белый горошек, которое было на ней в «Ритц», как ей теперь казалось, много лет назад. Она запихнула его в чемодан вместе с несколькими другими вещами, брошенными сверху. Джулия уже собиралась щелкнуть застежками, когда почувствовала, что Джош стоит у нее за спиной. Он облокотился о дверной косяк, и ее поразило его полураскаянное, полунастороженное выражение лица. Он был похож на маленького мальчика, который знает, что его сейчас выгонят за дурное поведение. Джош казался грустным, искренне грустным, но в то же время заметно было, что он испытывал чувство облегчения. Он протянул Джулии большую куклу. Она издала слабое протестующее «мама».

— Не забудь это.

Джулия положила куклу вместе с другими вещами в чемодан и решительно захлопнула его.

Джош отвез ее на вокзал на такси. Когда они шли по платформе к поезду, Джулия подумала о том, что в ее жизни было уже слишком много встреч и слишком много печальных расставаний. Она знала, как это бывает и какую боль они оставляют в душе, и от этого чувствовала себя старой, усталой и больной.

Джош нашел для нее свободное место в купе и бросил чемодан в багажную сетку. Они стояли на платформе лицом к лицу, наблюдая за спешно проходившими мимо пассажирами. Джош сделал движение, чтобы заслонить от нее перрон, и взял в ладони ее лицо, заставляя взглянуть на него. Она заметила, что в его выражении уже не было чувства облегчения, оно сменилось озабоченностью, сожалением и — она была уверена в этом — любовью.

«Черт возьми, — подумала Джулия, — я даже не могу в качестве утешения вызвать в себе неприязнь к нему. Неужели я буду всю жизнь любить его?»

— Я не хочу прощаться с тобой, — прошептал Джош.

Их всех слов, которые она могла бы сказать ему, Джулия нашла лишь эти:

— Мы могли бы и не прощаться.

— Может, будем иногда видеться? Не знаю, как отпустить тебя.

Казалось, его взгляд погружается глубоко в душу. Глаза Джулии потеплели.

— Джош, ты знаешь, чего я хочу. Если это, как ты считаешь, невозможно, то я не знаю, что было бы менее болезненным: иметь частичку тебя или совсем от тебя отказаться. — Легким толчком она отстранилась от него. На ее щеках остались красные продольные полоски — следы его пальцев. — Но я не в силах отказаться от тебя, вот мой ответ. Ты знаешь, где я живу, в любом случае ты найдешь меня, если постараешься. И когда это будет тебе удобно. Все начать снова и вновь расстаться, даже если это будет больно.

Она повернулась к нему спиной и поднялась по крутым ступенькам в вагон. Когда она опять обернулась, Джош по-прежнему неподвижно глядел на нее.

— Уходи, Джош. Пожалуйста.

Он неуклюже повернулся и пошел по платформе прочь.

Прошло еще несколько томительных минут, прежде чем поезд тронулся. Джош стоял под навесом, провожая ее взглядом. Но хотя он смотрел и ждал этого, Джулия не спустилась со ступенек и не побежала назад к нему. Джош почувствовал, как у него запылали губы и обожгло глаза. Видя перед собой бледное непроницаемое лицо Джулии, он ближе чем когда-либо в жизни подошел к той черте, когда мог бы сказать: «Останься со мной. Я постараюсь стать тем, кто тебе нужен».

Он знал, что любит ее, но боялся, что недостаточно сильно.

Вдоль всего состава поезда закрылись двери. Торопливо пробежал кондуктор, подавая свисток, и длинная вереница вагонов медленно заскользила вдаль. Джош стоял на прежнем месте, глядя невидящим взором вслед покачивающемуся хвосту поезда, пока последний вагон не исчез за поворотом. Тогда он качнулся и пошел быстрыми шагами, почти наталкиваясь на людей. Он возвращался обратно в чистый белый домик, который ненавидел, не зная за что: то ли за то, что тот продолжает стоять на прежнем месте, или за то, что он был теперь пуст. Джош собрал свои пожитки и отправился снова в путь.

Казалось, Лондон быстро остался далеко позади. Поезд неуклонно набирал скорость и уже мчался среди сельской местности. Джулии, пристально смотревшей сквозь грязное окно вагона, казалось, что сочные луга и раскинувшиеся зеленые кроны деревьев были до отказа наполнены влагой и обмякли от прошедшего прошлой ночью дождя. Даже домашний скот, пасущийся на лугах, пребывал в каком-то вялом, дремотном состоянии.

Наконец Джулия сошла на небольшой станции, оказавшись единственным пассажиром, покинувшим поезд. С чемоданом в руке она прошла через невзрачный железнодорожный холл с афишами Борнемута и Пула и нашла на стоянке шофера единственного такси.

Она сказала:

— Поместье Леди-Хилл, пожалуйста.

Он вынужден был попросить ее повторить адрес, так как она произнесла его очень тихо.

Под яркими лучами солнца сельская местность, казалось, умылась и сверкала чистотой, избавленная от всего наносного.

Джулия остановила такси, немного не доезжая До каменных столбов у поместья Леди-Хилл. Она расплатилась с шофером и пошла по подъездной дорожке под сенью деревьев. Чередующиеся блики света и тени скользили по ее лицу, создавая иллюзию быстрой смены контрастов и нарушаемой тишины. Перед поворотом, из-за которого должен был показаться дом, она снова остановилась, чувствуя, как ручка чемодана больно врезалась в ладонь. Она ощутила острые, характерные для села запахи травы и навоза. Странно, подумала она ни с того ни с сего, почему это я никогда не обращала внимания на городские запахи. Они были для нее обычными и естественными, как прочная мостовая под ногами.

Джулия глубоко вздохнула, и ее мысли переключились на другое. Она понимала, что намеренно оттягивает момент поворота за угол. Она боялась увидеть Александра. В прошлом ее прирожденная дерзость могла бы помочь ей выйти из затруднительного положения, но в данный момент, когда она так презирала себя, трудно было принять независимый вид.

Она переложила чемодан в другую руку и устало потащилась дальше. Прямо за поворотом тисовой аллеи стоял дом. Новая крыша навязчиво сверкала, но пустые окна под ней были подобны слепым глазам, которые не могли ее увидеть. Она взглянула влево, по направлению цветочного бордюра. Клумбы синего дельфиниума и яркие белые шапки колокольчиков заставили ее замереть от восхищения. Но она пересилила себя и направилась прямо к хмурому дому.

Она прошла через новую парадную дверь, отмечая в который раз грязные черные следы, оставленные на кирпичной кладке жадным дымом. В обитаемом крыле дома комнаты были опрятно убраны, игрушки и кубики Лили разложены по коробкам рядом с ее столиком. Джулия знала, где должны были находиться муж и дочь. Она опять вышла из дому, свернула во внутренний двор, глядя на неподстриженную траву под яблонями, и направилась к беседке. Александр был там; он склонился над Лили, сидевшей на своем коврике у его ног. Джулия пошла к ним, машинально неся сумку, которая напоминала ей о ее бегстве.

Лили первая увидела ее. Она подняла голову и радостно закричала. Джулия подбежала к ней, опустилась на колени и, схватив один пухлый кулачок, стала целовать его и розовые щечки ребенка, бормоча:

— Лили… О, Лили, я люблю тебя.

Лучезарно улыбаясь, Лили закричала:

— Па! — единственное слово, которое для девочки значило очень многое.

Оцепенев, Джулия медленно выпустила мягкую детскую ручонку и поднялась на ноги. Александр не сделал ни одного движения; их глаза встретились. Она сразу же поняла, насколько он был зол. Она тщетно пыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.

— Где ты была? — спросил Александр.

Не было никакого смысла лгать или просто уклоняться от ответа. Единственно возможной была только правда.

— С Джошуа Фладом, — просто сказала Джулия.

Кулаки Александра сжались, и какое-то мгновение ей казалось, что он хочет ударить ее. Но вместо этого, пристально глядя на нее, он сказал:

— Но мы с тобой женаты. Ты моя жена, Джулия.

Внутри нее нарастал гнев. Она холодно ответила:

— Кроме того, что я твоя жена, я еще и многое другое. Но тебе на это наплевать, не так ли?

Они смотрели друг другу в глаза; была минута, когда можно было сказать нужное слово, но ни один из них не произнес ничего.

Наступило мрачное молчание.

Его нарушила Лили, радостно приковылявшая к ногам Джулии и беспрестанно кричавшая:

— Па!

Растерявшись от смешанного чувства вины и негодования, Джулия опять склонилась к ней. Она хотела как-то загладить свою вину перед ребенком, но от волнения делала это очень неловко. Открыв сумку, она достала из нее огромную куклу Джоша. Протягивая ее Лили, Джулия сознавала неуместность этого жеста.

— Смотри, Лили, вот тебе бэби, будешь с ней играть.

Соломенного цвета косы куклы перекинулись вперед, а широко открытые голубые глаза закатились. Лили бросила на куклу полный ужаса взгляд, и ее нижняя губка скривилась и оттопырилась, личико сморщилось, и она издала протяжный вопль, опрокидываясь назад, ища защиты у ног отца и пытаясь спрятать лицо. Он прижал ее к своему плечу и стал успокаивать, а Джулия застыла с куклой, нелепо повисшей у нее в руке. Она бросила куклу обратно в сумку, и та издала тонкий жалобный писк «ма-ма». Лили спрятала лицо на плече отца, разметав черные локоны, кое-где зацепившиеся за грубую шерсть отцовского свитера. Отчаянный крик перешел в приглушенные рыдания. Джулии хотелось подойти и поправить локоны дочери, а затем спрятать там и свое лицо. Но вместо этого она еще какое-то время продолжала тупо стоять на месте, а затем повернулась и пошла к дому, оставив мужа и дочь под яблоневыми деревьями. Это было начало конца.

На укрепление их брака ушло полтора года, но после нынешнего дня едва ли оставался реальный шанс для возвращения к прежнему.

В течение последовавших печальных месяцев Александр, казалось, нашел в себе неистощимые запасы энергии. Он почти полностью направил силы на восстановление Леди-Хилла, причем первое служило обоснованием для второго, а вместе — для создания хоть какого-то удобства в доме. Он отправлялся куда только мог, чтобы получить заказы на работу, и наконец стали поступать комиссионные. Фильм, который он поставил через год после их свадьбы, располагая очень незначительным бюджетом, неожиданно имея поразительный успех. Тематическая музыка Александра за последние две недели заняла прочное место в хит-параде. Так как его имя становилось известным, а авторские гонорары неуклонно росли, Александр обнаружил, что объем работы у него стал больше, чем тот, с которым он мог справиться. Но он упорно брал еще и еще и усердно трудился. Стимулом для его энергии была Лили, а деньги поглощал Леди-Хилл.

Вернулись Миннз и его люди, а вслед за ними приехали Джордж и Феликс. Декораторы прошествовали через пустые, оскверненные пожаром комнаты, хмурясь и ворча о ценах на загородные дома, где можно было прилично заработать.

Джулия следовала за ними, слушая вполуха. Джордж и Феликс, как она заметила, уже составляли одну бригаду. Сначала, благодаря общему энтузиазму, у них рождались идеи, которые затем они пасовали друг другу, подобно теннисным мячам при быстром обмене ударами. Если один из них начинал предложение, другой, не задумываясь, мог его закончить. Они даже стали похожи друг на друга, напоминая пару лоснящихся породистых котов, в этих серых костюмах и шелковых фуляровых галстуках.

— Прекрасный, прекрасный дом, — слышала она рокочущий голос Джорджа. — Знаете, этот ваш пожар мог оказаться благословением для него.

Джулия хотела возразить, мол, это не я устроила пожар, но она знала точно, что он был и всегда будет «ее пожаром».

— Я говорю просто с точки зрения дома. Конечно, это трагедия… — опомнился Джордж и сдержанно кашлянул. — Эти старинные фамилии халатно относятся к своим родовым поместьям, — добавил он более бодрым тоном. — Теперь, когда появилась возможность отреставрировать дом и восстановить детали, мы сможем увидеть его таким, как прежде. Во всем его былом великолепии.

— Если мой муж будет в состоянии позволить себе осуществить великолепные планы вашей компании, — сухо заметила Джулия. Джордж резко взглянул на нее, высоко подняв брови, но решил, что благоразумнее будет промолчать. Краешком глаза она заметила приближающегося Феликса. Она знала, что он смотрит на нее, и отвернулась. Он тщательно подбирал обуглившиеся остатки панельной обшивки, и поднявшийся от этого запах горелого ударил ей в нос. Она хотела убежать от этого тошнотворного запаха и от выставляемой напоказ близости между Джорджем и Феликсом. Она с горечью подумала, что в данной обстановке выказываемое ими удовольствие выглядит почти неприличным и что это обычное явление, когда несчастье одних приносит удачу другим.

— Извините меня, — пробормотала она и пошла прочь.

Феликс с мрачным выражением лица посмотрел ей вслед.

Джордж покусывал губы.

— Бог ты мой, что заставило такого человека, как Александр, жениться на ней? Для чего-то другого она бы сгодилась, но жениться…

— Почему он на ней женился, я понимаю, — тихо заметил Феликс. — Но что меня удивляет гораздо больше, так это почему она вышла за него?

За те два-три визита в Леди-Хилл он понял достаточно, чтобы вся его симпатия перешла на сторону Джулии. Он увидел ее образ жизни во время частых отлучек Александра, ее одиночество под обветшалой оболочкой уцелевшего дома, скрашиваемое разве что присутствием ребенка. Джулия была одинока, а она не переносила одиночества. А когда Александр приезжал домой, он был вежлив, но слишком замкнут. Феликс догадывался, что его отчужденность была средством самозащиты и что Джулия нанесла ему какую-то глубокую рану, но он знал также и о попытках Джулии к примирению, и он догадывался, что что-то большее, чем супружеская измена, стоит между ними. Наблюдая за этими двумя, он начал понимать другую сторону жизни Александра и подозревал, что если он сам не заметил этого раньше, то и Джулия могла это проглядеть. Александр был истинным англичанином и аристократом до мозга костей.

Феликс усмехнулся. Летом 1962 года сама мысль о делении на классы казалась нелепой, и вдруг в образе Александра перед ним реально предстала эта проблема во всей своей незыблемости. Александр был воспитан в традициях бережного отношения к чувству собственного достоинства и следования догмам англиканской церкви. В юности он допускал кое-какие отклонения, но когда пришло время, он сделал то, чего от него ожидали, и ждал того же от своей жены. Только его требования были отмечены определенной твердостью. Он сделал Джулию леди Блисс и теперь хотел, чтобы она стала матерью его детей, которая могла бы председательствовать на заседаниях совета жен церкви. Казалось, он не допускал того факта, что Джулия пришла к нему, когда он был еще музыкантом из Челси.

Феликс часто видел понурую голову Джулии, когда она проходила по двору мимо окон. Он хотел бы сделать что-нибудь, чтобы утешить ее, но знал, что это выше его сил.

— Надеюсь, проблемы наших клиентов не повлияют на реставрационные работы, — язвительно заметил Джордж. — А это очень интересная работа. — Он смотрел в окно, пока Джулия не скрылась из виду. — Уверен, что здесь у них был изъеденный молью бархат. Мы могли бы использовать розовый ситец с малиновыми разводами и закорючками.

— Энтузиазм, проявляемый к этой работе, полностью принадлежит Александру, — сказал Феликс. — Отнюдь не Джулии. Но никто не стал бы винить ее в том случае, если бы она возненавидела даже сам вид этого места. — Он чувствовал, что она действительно ненавидит его, и боялся, что никакими акрами малинового ситца нельзя изменить этого факта. — Не рано ли думать о занавесках? Одни только работы по штукатурке и обшивке панелями, возможно, займут годы.

Феликс заметил, что его интерес склоняется к архитектуре и внутренней структуре их проектов, в то время как Джорджа приводило в восторг богатство драпировок и ковров. Это был один из положительных моментов их делового сотрудничества.

Джордж улыбнулся приятелю.

— Понимаешь, я люблю планировать наперед.

Они вернулись к своей работе.

Джулия медленно брела, ощущая солнечное тепло на лице, слегка хмурясь, как будто свет докучал ей. Ребенка уложили спать, и в данный момент она не знала, уехал Александр или находится дома. Но в следующую же секунду она вспомнила. Конечно же, он работает. В беседке, как он это всегда делал в теплую погоду. Подбодренная солнцем и тем, что вышла из мрачной обстановки дома, она подумала, что могла бы заглянуть к нему и предложить чашку кофе.

Александр тщательно старался углубиться в работу. В его голове все время вертелась одна музыкальная фраза, но точная модуляция, которой он хотел добиться, ускользала от него, подобно рыбе, скользящей прочь под толстым слоем речной воды. У него было маленькое пианино, установленное в беседке, и он неподвижно сидел, склонившись над клавишами, бессильно уронив руки.

Когда тень Джулии косо упала на его руки, он с удивлением поднял отрешенный взгляд.

— Это я, — сказала Джулия. Он уловил нотки горечи в ее голосе: она проникла во все с однообразной последовательностью. Чтобы привести его в чувства, она добавила: — Я здесь живу, припоминаешь? Пришла спросить, не хочешь ли кофе? Вот и все.

Она могла бы сказать что-нибудь другое. Это могло быть: «Можно мне войти и посидеть с тобой? После того как побудешь в доме, здесь кажется так светло и солнечно, а присутствие Джорджа и Феликса лишь обострило несчастье».

А Александр мог бы ответить: «Я бы выпил кофе. Останься здесь и выпей со мной чашечку».

Но, бережно лелея в памяти интонацию голоса Джулии и ее скрытое тенью укоряющее лицо, смотревшее на него сверху вниз, он резко ответил:

— Выпью позже. Я хочу закончить эту часть.

Джулия повернулась и медленно пошла по высокой траве.

Сами по себе это были лишь маленькие стычки, но из них складывались дни и недели, и каждая из них вколачивала клин в их отношения. Когда Джулия, глядя перед собой невидящим взглядом, направлялась к дому, она думала о том, что уже слишком поздно что-нибудь изменить. Ни один из них уже не знал, как повернуть назад и наложить невидимые искусные стежки, которыми можно было бы залатать образовавшийся разрыв. Между ними не происходило никаких бурных сцен. А лучше если бы они были, так как темпераментные люди обычно легче идут на примирение. Но вместо этого было медленное изнурение от взаимной холодности до непонимания.

Джулия подошла к тому месту, где стена дома отбрасывала длинную тень. Она могла закрыть ее лицо словно вуаль. Сдерживаемые слезы жгли глаза, но она щурилась и упрямо смотрела вперед. В конце концов, не из-за чего было плакать.

Александр уже не мог продолжать работу. Он смотрел вслед жене. Какая-то частичка его все еще восхищалась ее стройной фигурой и величественными движениями. Другую же часть его сознания терзали все те же навязчивые вопросы: что случилось с девушкой, на которой он женился, и почему эта, другая Джулия, которая выглядела все еще мучительно близкой, не могла быть счастлива здесь и сейчас? Если бы Джулия могла быть счастлива, думал он, тогда и он мог бы быть счастливым тоже. Александр считал, что понимает ее страх жить здесь после пожара, но он также был уверен, что в этом не было ничьей вины. Что случилось, то случилось, и все, что требовалось сейчас, — это работать, чтобы восстановить причиненный ущерб.

Самым же непостижимым был тот факт, что он привел Джулию в Леди-Хилл еще до пожара, задолго до него. Она, несомненно, должна была понять, что ей придется взять на себя определенные обязательства, когда она соглашалась выйти за него замуж. Тем более сейчас, когда недоразумение, раздражительность и скука, казалось, боролись в ней за право господства, Александр должен был держать себя более твердо, защищая уклад дома, который он любил, как и тех, кто принадлежал этому дому.

А как легко они, все трое, могли бы найти здесь счастье и уют! У них мог бы родиться еще и сын, ведь это так нужно для Леди-Хилла. Александр не стыдился этого заветного желания. Или еще одна девочка, похожая на Лили.

Тени северной стены дома поглотили Джулию, а также и мечты Александра о возможности иметь сына или дочь, потому что они с Джулией больше не спят вместе, хотя по-прежнему делят одну постель. Она спала с Джошем Фладом, типичным героем книжных комиксов. Гнев Александра по этому поводу уже угас, но его сменило другое, холодное, менее определенное чувство обиды. Подняв карандаш, Александр стал вертеть его меж пальцев.

Конечно, он не мог заставить Джулию хотеть того же, чего хотел сам. Он все более убеждался в том, что никто не мог принудить ее к чему бы то ни было. В этом она была похожа на Чину. А Чина давно покинула Леди-Хилл. Тягостное чувство неизбежности охватило Александра. Как бы пытаясь отогнать его, он стал внимательно разглядывать дом. Языки пламени уничтожили древние пятна желтого лишая на крыше. Когда он был ребенком, ему казалось, что они похожи на человеческий профиль. Новая крыша была яркой и голой, ее окраску не смягчила даже непогода. Но то, что она есть, уже было маленькой победой. Она защищала дом. И стены уцелели. В детстве он любил взбираться на яблони и рассматривать узоры, начертанные временем на старых кирпичах. Эти узоры все еще сохранились, как и глубокая трещина в одной из каменных перемычек окна, и бурая ржавчина, въевшаяся в железную скобу, болты которой были впаяны в металл. Так что большая часть дома устояла в огне, и скоро он увидит, как будет восстановлено остальное.

«Однако сколько еще нужно сделать!»

Эта мысль послужила как бы стимулом к работе. Александр опять склонился над клавишами. Он опустил указательный палец на среднее си, держа ноту так, что она отдавалась тихим гудением, а затем постепенно замерла.

Входя в дом, Джулия услышала плач Лили. Девочка часто просыпалась раздраженной после дневного сна. Джулия поднялась наверх и нашла ее стоящей в кроватке, вцепившейся кулачками в загородку, с покрасневшим личиком, мокрую и требовательную. Увидев мать, Лили на минутку перестала плакать, а затем заревела с удвоенной силой. Джулия подошла и взяла ее на руки. Ручки и ножки Лили напряглись, и она продолжала сохранять эту позу, когда Джулия поднесла ее к окну, пытаясь успокоить.

— Тсс… видишь птичек? Ты их разбудила. Тсс… ну, моя маленькая… посмотри-ка, видишь Феликса?

Феликс и Джордж бродили от одного крыла дома к другому. На Джордже была шляпа, в руке трость с серебряным набалдашником. «Какая чертовская показуха», — подумала Джулия. Лили заорала еще громче. Неожиданно, стоя вот так у окна, Джулия почувствовала, как будто она держит на руках какой-то мертвый груз. Мощеный двор внизу сверкал на солнце и между плитами пробивалась трава. Пусто, пустота кругом, разве что Феликс и Джордж на переднем плане, двигавшиеся туда-сюда как заводные куклы.

Джулию охватило отчаяние. Плач Лили был невыносим. Она поспешно опустила ребенка обратно в кроватку и выбежала из комнаты. Вон из этой комнаты, вниз по лестнице, из этого дома, без малейшей мысли о том, куда она бежит, сознавая лишь одно — она должна бежать.

Но это только усилило состояние клаустрофобии, когда она наконец остановилась, задыхаясь и сознавая, что у нее нет никакого представления о том, куда бежать.

Джордж и Феликс возвратились в Лондон, в свою чистенькую контору «Трессидер дизайнз». Александр поехал в Лондон, а затем в Штаты, а Джулия осталась в Леди-Хилле с Лили. Наступила осень, и цветочные бордюры покрылись желтовато-коричневым пестрым ковром из опавших листьев. Джулия лениво сгребала их проволочными граблями, а Лили в высоких сапожках ковыляла туда-сюда, хватая пригоршнями листву и подбрасывая вверх. Листья, кружась, падали вокруг нее, подобно огромным коричневым мотылькам.

Становилось все холоднее, и первые морозы ударили довольно рано. И сразу же ландшафт приобрел неприступный, замкнутый вид. Глядя в окно, Джулия сказала вслух:

— Ненавижу это место.

Она подумала о Джоше, всегда с радостью ожидавшего, пока выпадет первый снег, точно так, как его ждет мальчишка с новыми санками. Он исчез так же эффектно, как умел это делать всегда, и все-таки все еще был с ней. Она ощущала его повсюду, куда бы ни смотрела, он незримо присутствовал в ее воображении.

Приехал Александр, но его присутствие почти ничего не изменило. Теперь они были словно два незнакомых человека.

В середине декабря Джулия отправилась купить рождественские подарки. Она оставила Лили на попечение Фэй и поехала в красной малолитражке Александра в большой город, находившийся в сорока милях от поместья. Она объехала магазины, накупив игрушек для Лили, франтоватый шелковый домашний халат сливового цвета для Александра и викторианскую жардиньерку для Фэй. Ее не покидало чувство отрешенности от праздничной суеты и сверкающих витрин магазинов. Она почувствовала себя чужой в этой толпе и смотрела на собственные приготовления к празднику недоверчиво, как на какое-то фиглярство. Возле одного из универмагов играл оркестр Армии Спасения, но рождественская музыка, казалось, шла откуда-то издалека, словно проходя через отдаляющие ее от всех наслоения, заглушавшие звук. Джулия тряхнула головой, но тоска не рассеивалась. Она вернулась к автомобилю, свалила пакеты с покупками вокруг жардиньерки и поехала назад в Леди-Хилл. Когда голые ветви деревьев, росших вдоль дороги, низко нависали над головой, как бы желая схватить ее, Джулия содрогалась всем телом. За поворотом дороги, где начиналось имение, она увидела, как низкое зимнее солнце, оставшееся у нее за спиной, сверкнуло, отражаясь в окнах дома, и на какую-то долю секунды ей показалось, что они опять охвачены пламенем. Джулия даже услышала прожорливый треск огня и в горле запершило от привкуса едкого дыма. Она резко затормозила и выпрыгнула из машины. И лишь на бегу поняла, что в окнах отражалось всего лишь заходящее солнце.

Александр играл с Лили. Они оба подняли головы, когда она, шатаясь, вошла в комнату. Их лица были так похожи, спокойное выражение одного являлось как бы зеркальным отражением другого.

— Ты сделала свои покупки? — безразлично спросил Александр.

Джулия тяжело дышала от бега и у нее бешено колотилось сердце, но она спокойно ответила:

— Да, спасибо. Кажется, купила все, что хотела. Было не очень людно.

— Это хорошо.

Вежливость была тоже своего рода оружием, к которому прибегал Александр в подобных случаях. Они пускали в ход друг против друга все виды оружия теперь, когда стали врагами, подумала Джулия, все, кроме страсти. Потому что в страсти слишком много тепла.

Она понесла покупки наверх, но когда собиралась разобрать их, почувствовала невыносимую тоску и, опустившись на широкую постель, взяла с туалетного столика телефонный аппарат. Набрала номер Мэтти и долго слушала вызывающие гудки, представляя маленькие комнатки и вид из окна на Блумсбери-стрит. Телефон Мэтти не отвечал. Джулия положила трубку. Ее сердце было переполнено слезами, но она не могла плакать. Она опять спустилась вниз.

Спросив у Лили, что та хочет к чаю, и получив решительный ответ: «Яйцо», Джулия улыбнулась девочке.

В эту ночь ей приснился кошмарный сон. Ей снился пожар, языки пламени поглотили Лили, Александра, Фловера и всех, кто был ей дорог. Когда она сама бросилась спасаться бегством, Александр последовал за ней, окликая ее по имени, причем слова вытекали из его рта, как расплавленная лава.

Джулия даже не вскрикнула. Она открыла глаза и молча уставилась в темноту. Когда внутренняя дрожь унялась, она села на постели. Она была вся в поту, и холодный воздух обжег ее словно льдом. Александр спал, отвернувшись от нее и сгорбив плечи. Джулия слышала его ровное дыхание. Она знала, что даже если бы разбудила его, он сказал бы ей только: «Пожар уже в прошлом. Ты должна забыть о нем».

Глядя на него сверху, Джулия вспомнила ночь в белом домике, когда она вот так же смотрела на спящего Джоша. Теперь она часто размышляла над тем, не чувствовала ли она себя менее одинокой, если бы действительно была одна. Когда исчез холодный пот страха, вызванный кошмаром, и снова вернулось ощущение тепла во всем теле, она подумала о том, что ничто не ранит больнее, чем такая пародия на близость, которую они с Александром разыгрывают, вынужденные к этому совместной жизнью в Леди-Хилле.

Осторожно, стараясь не разбудить мужа, Джулия улеглась опять, но уже не могла уснуть, пока Лили не издала первых утренних позывных из своей кроватки, стоявшей в соседней комнате.

Приближалось Рождество. За день до сочельника Александр принес в дом елку. Джулия и Лили встретили его в широком холле. Сбросив дерево с плеч, Александр поставил его прямо перед собой, призывая полюбоваться.

— Но не слишком ли она велика? — спросила изумленная Джулия. Огромная ель заняла бы половину их гостиной.

— Я думаю, — заявил Александр, — что следует поставить елку в этом году в задней гостиной.

Подняв дерево и не глядя на нее, он шумно прошествовал туда. Джулия последовала за ним вместе с цепляющейся за ее руку Лили, кричавшей: «Да, папочка, да, папочка!» Заново оштукатуренная пустая комната казалась гигантской раковиной. Здесь еще не было мебели и на новом голом Настиле пола валялось несколько завитков древесных стружек. Александр пересек комнату и установил елку на старое место, перед окном, где когда-то старинные бархатные портьеры переливались в пламени свечей.

Джулия прошептала:

— Нет. Только не здесь. Почему не поставить ее в маленькой комнате?

Свежий, праздничный аромат еловых игл грозил вызвать у нее удушье, она почувствовала также запах оттаявшей смолы и снова представила веселые огоньки, сверкавшие меж мохнатых зеленых ветвей.

Александр почти с силой отшвырнул дерево. Он пересек комнату, и Джулия, схватив маленький кулачок Лили, крепко прижала его к себе. Как будто дочь или мать могли защитить друг друга от Александра. Вероятно, она так сильно схватила ручку Лили, что сделала ей больно, и та жалобно захныкала.

Александр, конечно же, не тронет их. Он подошел так близко, что Джулия могла заметить тоненькую пульсирующую жилку в уголке его глаза. Она подумала, что это не столько гнев, сколько разочарование, но так как она сама поддалась злому чувству и боялась выплеснуть его, то проигнорировала состояние Александра.

— Я считаю, что мы должны поставить рождественскую елку в той комнате, где ее ставили всегда, — твердо повторил он. Теперь они стояли лицом к лицу. И тут Джулия с мучительной непоколебимостью поняла, что момент наступил. Она оглядела комнату и вдруг с удивлением заметила, что хотя пожар начался именно здесь, от него не осталось какого-нибудь заметного следа. Сгоревшие оконные переплеты и разбитые стекла были заменены, а новые дубовые доски на полу соединены впритык так аккуратно, что не осталось ни сколов, ни щелей, столь характерных для облика прежней комнаты. Старинные дубовые панели и замысловатая штукатурка потолка были полностью уничтожены огнем, и даже Джордж и Феликс не предлагали попытаться воссоздать их заново. Вместо них была положена гладкая, без всякого рисунка штукатурка. Дымчатые розы Тюдоров, вырезанные из камня и украшавшие камин, были вычищены, и камин нуждался лишь в новом топливе. Комната выглядела как прежде: большое, чистое, свободное пространство, ожидавшее лишь, чтобы в нем ожила жизнь.

Но Джулия уже не верила, что эта гостиная ждала ее. Это собственность Александра. Она даже представила, как он пробегает на цыпочках по гладкой поверхности пола, как будто это живая плоть, которой он мог причинить боль. Это был дом Александра, и в нем заключалась его жизнь. Она же всякий раз с горечью убеждалась, что не принадлежит к ней. Она даже не могла бы сейчас сказать, за что ненавидит Леди-Хилл: за то ли, что они с Александром не смогли создать здесь семью, или за то роковое событие и последовавшее за ним обновление Леди-Хилла, которые вынудили их сегодня вечером прийти к окончательному решению. Ясно было одно: между ними не осталось ни одной точки соприкосновения, кроме Лили. На удивление спокойная Лили все еще держалась за материнскую руку. И это Рождество здесь стало немыслимым и невозможным. Она не может больше здесь оставаться.

Джулия опустила голову, глядя на темные локоны Лили, с болью сознавая невинное участие ребенка, на которого невольно падал груз раздора между ними. Она подумала о том, что это будет значить для Лили, и почувствовала, как у нее сжалось сердце.

— Я не могу, — сказала Джулия.

Александр сухо оборвал ее. Его голос был резок:

— Джулия, пожар был три года назад. Мы достаточно горевали по этому поводу и обо всем, что случилось. Пришла пора дать новую жизнь Леди-Хиллу.

Джулия вспомнила, как в этой же самой комнате она сказала: «Здесь мы будем устраивать множество вечеринок. Принимать толпы людей». Это было вначале, когда она заставила себя поверить в то, что любит Александра Блисса.

Она упрямо покачала головой.

— Говорю тебе, не могу. Или ты не понимаешь слов? — Даже теперь она видела, что он не понимает. Все, о чем он думал, это — Леди-Хилл и как оживить дом снова.

Джулия отвернулась. Сжимая ручонку дочери она, присела к ней, а затем взяла девочку на руки. Крепко прижимая к себе ребенка, Джулия выбежала из комнаты и стала быстро подниматься по голым деревянным ступенькам.

Находясь в комнате Лили, Джулия выбросила ее вещи из покрашенных белой краской ящиков комода. Она затолкала в чемодан крошечные шерстяные свитера и шотландские юбочки. Девочка сидела на краю кроватки, наблюдая за матерью широко открытыми глазами. Остановившись и растерянно оглядевшись кругом, Джулия рассматривала атрибуты жизни дочери, наполнявшие комнату. Она сгребла в охапку игрушки с полки и бросила их в чемодан, затем подняла с подушки любимую игрушечную собачку Лили.

— Собачку не трогай, — твердо сказала Лили.

Тут до Джулии дошло, что Лили восприняла эти сборы относящимися только к матери, которая собирается куда-то ехать без нее. Девочка чувствовала себя уже как бы неотделимой от Леди-Хилла. Дитя своего отца!

— Все в порядке, дорогая. Ты поедешь со своей собачкой и со мной. Мы прекрасно проведем время.

Глупые слова, пустые обещания.

Джулия пошла в соседнюю комнату и, свалив в кучу собственную одежду, затолкала ее в другой портплед. На дне платяного шкафа она увидела подарки, которые купила, чтобы положить в чулок Лили на Рождество. Похолодевшими руками она собрала их и положила сверху на одежду. Затем застегнула сумки и взяла на руки Лили. Когда она опять спускалась с лестницы, держа в одной руке два тяжелых чемодана, их края ударяли ее по ногам и цеплялись за перила лестницы.

Александр, должно быть, услышал шум. С отверткой в руке он вышел в пустой гулкий холл. Он купил волшебные фонарики для рождественской елки и как раз прикреплял их. Джулия едва не упала на последних ступеньках.

— Что ты задумала?

Джулия считала, что уже видела Александра в состоянии гнева. Но теперь он был, как говорится, раскален до предела. Нельзя было поверить, что он вообще может быть спокойным, ироничным Блиссом, за которого она вышла замуж. Его лицо пылало и кривилось от гнева.

— Я не могу больше здесь оставаться, — выдавила из себя Джулия. — Мы слишком несчастливы друг с другом.

— Несчастливы? — Ее поразило невероятное презрение, прозвучавшее в его голосе. — Как ты вообще понимаешь наше счастье? Ты подумала о Лили? Или обо всем том, что мы пытались здесь сделать?

Оба чемодана выскользнули из руки Джулии и шлепнулись на пол, но она смогла все же удержать Лили. Она еще крепче обхватила девочку руками.

— Лили будет со мной в безопасности. А что касается этого дома, то мне наплевать на него. Я ненавижу Леди-Хилл. Ненавижу все, связанное с ним. Больше всего я ненавижу его за то, что он ничего не значит для меня, а для тебя значит все. Это ведь неодушевленный предмет, не так ли? Всего-навсего дом. — Слова наконец-то хлынули из нее неудержимым потоком. — Ты любишь его больше, чем меня, — добавила она едва слышно.

— Куда ты поедешь? — спросил Александр.

— Не знаю. Это не имеет значения. Наверно, в Лондон.

Он подошел ближе. Одной рукой сжал ее локоть, затем так крутанул его, что она едва не вскрикнула от боли.

— Ты беспросветная дура, маленькая самовлюбленная сука.

Из всего, что они наговорили друг другу, как ни странно, именно это оказалось самым шокирующим и неприятным. Александр никогда не употреблял бранных слов. Неожиданно девочка закричала от ужаса.

— Все хорошо, малышка, — пыталась успокоить ее Джулия.

Те же пустые слова. Дрожа, она наклонилась, чтобы поднять чемоданы, и в тот же момент Александр вырвал у нее дочь.

— Я не могу удержать тебя. Но ты не возьмешь с собой Лили.

Лили оглянулась на мать. Она взглянула на Александра, потом опять посмотрела на Джулию. Разыгравшаяся у нее на глазах сцена, вероятно, пугала ее. Личико девочки исказилось от страха, и она заплакала.

— Мамочка! Хочу к мамочке!

Она извивалась и рвалась из цепких рук Александра, протягивая ручки к Джулии. Истинная дочь своей матери.

Лицо Александра стало непроницаемым. В этот момент он казался намного старше своих лет, почти стариком. Какое-то мгновение он удерживал Лили, пока ее плач не заставил его содрогнуться, а затем с болью, от которой сразу образовались глубокие морщины, он протянул ребенка Джулии. Лили спрятала лицо на материнской груди. И хотя Джулия крепко сжимала ее в своих объятиях, Александр наклонился и, закрыв глаза, прижался щекой к затылку девочки, а затем снова выпрямился.

— Знай, я привезу ее сюда обратно, — глухо сказал он. — Ее дом здесь, в Леди-Хилле. Но для тебя, если уйдешь, пути назад не будет.

Это не было угрозой. Скорее это была констатация факта, они оба это понимали. Что касается Александра, то его слова прозвучали не грубо, а обычно, буднично.

— Я не собираюсь возвращаться. — Джулия опять подняла свой багаж и, с трудом передвигаясь, пошла к двери.

На улице было очень холодно. Небо над головой отливало перламутром, а на западе солнце, подобно гневному красному глазу, будто плыло в розовых морских волнах.

Автомобиль Александра был припаркован на гравийной дорожке между темными тисовыми деревьями. Поспешно, боясь, как бы он не пошел следом и не остановил ее, Джулия привязала Лили на заднем сиденье. Она приперла ее чемоданами, а затем села за руль. Александр всегда оставлял ключи в зажигании. Когда машина набрала скорость, Джулия стала панически осознавать, что даже не знает дороги на Лондон. Она лишь несколько месяцев назад научилась водить машину и ездила только в близлежащие городки за покупками. Когда они с Александром еще были мужем и женой, он всегда сам водил машину.

Она еще сильнее задрожала при мысли, что всегда была зависимой от него.

«Мне нужно заново научиться быть самостоятельной».

— Знаешь, что я скажу тебе, Лили? — бодро сказала она. — Мы поедем на станцию и сядем в лондонский поезд. Вот будет здорово, верно?

— О, поезд! — просияла Лили.

На повороте дороги Джулия вспомнила о том, как солнце отсвечивало в окнах дома и что теперь оно опять пылает в них красным огнем. Но она не оглянулась, чтобы посмотреть на это зрелище сейчас.

Александр прислушивался к звуку мотора своей малолитражки, пока тот не замер вдали. И тогда неожиданно произнес:

— Я люблю тебя.

Конечно, это были запоздалые слова. Александр знал, что потерпел поражение, откладывая на потом самое главное, пока не стало слишком поздно. Он отшвырнул в сторону отвертку, и она откатилась, крутясь. Возвратясь в гостиную, он вспомнил, почему сказанные слова показались ему чем-то знакомыми. Его отец сказал в точности то же самое Чине во время их последней схватки. «Если ты уйдешь, назад дороги уже не будет».

Ему, вероятно, было лет восемь или около того, потому что он только что приехал из подготовительной школы на летние каникулы. Он слушал, застыв на месте, стоя за дверью. Любопытная штука: он не мог вспомнить теперь, возвращалась ли Чина когда-нибудь в Леди-Хилл. По крайней мере, все, что он мог вспомнить, так это удовольствие от пребывания в ее городской квартире и его фантазии о том, как отцовский дом скучает по ней.

Александр окинул взглядом гостиную. В дальнем углу, под установленной в опору елкой, подмигивала ему сверкающая змейка волшебных фонариков.

Джулия припарковала машину у дворика возле станции. Она отдала ключи станционному смотрителю, сказав, что Александр скоро их заберет, и повела Лили к билетной кассе. Уже после она осознала, что в спешке забыла дома свою чековую книжку. Но у нее было достаточно денег на билет до Лондона и на такси до квартиры Мэтти. Как только она доберется, можно будет обо всем подумать.

Поезд шел очень медленно, в нем было полно путешествующих в рождественские дни. Из их сумок торчали пакеты с подарками, а мужчина, сидевший в углу купе, принес миниатюрное сосновое деревце и уложил его в багажную сетку. Лили сидела у Джулии на коленях. Сначала она была бодрой и довольной, но по мере приближения поезда к Лондону становилась все более раздражительной, тем более что она проголодалась. Джулия не захватила с собой еды, а в поезде не было буфета. Сидевшая напротив пожилая дама предложила ей яблоко, и Лили с жадностью набросилась на него. На станции в Ридинге Джулия выскочила из вагона и купила на платформе немного молока. Был уже девятый час вечера, когда они, усталые, окоченевшие и голодные, достигли Пэддингтона. Лили повисла на руках у матери, обхватив ее за шею. Они долго стояли в очереди на такси.

— Теперь уже скоро мы будем у Мэтти, — приговаривала Джулия. — Ты сможешь выпить чего-нибудь горяченького и крепко заснешь.

Наконец они оказались во главе очереди, и такси медленно поплыло в вечерней сутолоке уличного движения, минуя целые кварталы сверкающих огнями магазинов. Джулия смотрела на людей и огни и вздыхала от радостного чувства возвращения домой.

Когда они достигли улицы, где жила Мэтти, она выпрыгнула из такси и, стоя на черно-белой плитке перед молочной, нажала пальцем на звонок квартиры Мэтти. Она довольно долго ждала, затем позвонила опять, и только после этого в душу стал закрадываться страх. Она отступила назад и посмотрела вверх, на окна.

Нигде не было света. Мэтти не было дома. Джулия знала, что она не занята в спектакле и, разумеется, куда-то отлучилась. Ведь было Рождество. Как только Джулия поняла очевидное, она удивилась собственной глупости. Все ее внимание настолько было сконцентрировано на скорейшем приезде к Мэтти, что даже не было времени позвонить ей. Джулия почувствовала, что рухнула последняя надежда. У нее в кошельке еще было достаточно денег, чтобы расплатиться по счетчику за такси, круглое бледное личико Лили таращилось на нее с заднего сиденья. Они оказались предоставлены самим себе, одни в огромном Лондоне. Наступило Рождество, а у них не было денег. Внезапно Джулия осознала, что здесь у них нет дома. В ее памяти опять встала негостеприимная дорога в «Савой». В ночной темноте носились какие-то силуэты.

— Боюсь, моей подруги сейчас нет дома, — сказала она шоферу.

— Куда же тогда, мисс? — спросил тот вполне дружелюбно.

Джулия сделала глубокий вдох и выпалила адрес на Итон-сквер. Туда она также не будет звонить. Если и Феликса не окажется дома, ну что ж, только тогда она начнет нервничать.

Подъехав к площади, она стала взволнованно считать номера, по мере того как они проезжали мимо домов. И тут она увидела, что высокие окна гостиной дома справа, выходящие на элегантный балкон первого этажа, ярко освещены.

— Слава Богу, — пробормотала она, когда такси притормозило. — Вы можете немного подождать? — Она взяла на руки Лили и бегом помчалась в дом вверх по широкой лестнице. Дверь Джорджа Трессидера открыл мужчина, похожий на дворецкого.

Джулия смутилась.

— Я ищу Феликса. Он дома?

Человек сохранял невозмутимое выражение лица.

— Разумеется, мисс. Пройдите.

Лили заплакала. В конце длинного, покрытого толстым ковром коридора Джулия услышала музыку и гул голосов. Они последовали за дворецким. У двойной двери он на минуту задержался, а затем распахнул ее.

Джулия увидела толпу людей. Дамы были одеты в вечерние туалеты, обильно декорированные драгоценностями, а мужчины в темных костюмах или фраках. Овальные серебряные блюда с горками поджаренного хлеба с икрой, белая с серебром рождественская ель, а справа перед ней сам Джордж во френче бутылочного цвета и соответствующем галстуке-бабочке. Джордж и Феликс задавали рождественскую вечеринку.

— Джулия! Вот так сюрприз! — сказал Джордж.

В теплой благоухающей комнате Джулия поняла, что она неопрятна и помята после поезда, что у нее побледневшее лицо и непричесанные волосы и что плачущий у нее на руках ребенок утомлен и напуган. Казалось, все в комнате глазеют на них, удивляясь их столь несвоевременному появлению.

— Да, это своего рода сюрприз, — ответила Джулия. Несмотря на дрожь в голосе, она старалась говорить бодро. И тут она увидела Феликса. Он вышел из толпы и поцеловал ее в обе щеки с таким видом, как будто весь вечер только ее и ждал.

— Полагаю, Лили сначала хотела бы чего-нибудь поесть? — тихо спросил он и повел их на кухню. Там никого не было, кроме горничной в черном платье. Когда та вышла с очередным подносом с закусками, Феликс ласково спросил:

— Что случилось?

Глядя ему прямо в глаза поверх макушки Лили, Джулия ответила:

— Я совершенно запуталась. Я все делала неправильно и знаю, что в том, что случилось, моя вина. Я не хочу больше ошибок, вот и все. Я ушла от Александра, потому что, что бы мы ни делали, все причиняет нам боль. — Ее лицо сморщилось. — Внизу ждет такси, и у меня даже не хватает денег заплатить шоферу. А у тебя вечеринка. Извини, Феликс.

К ее удивлению, Феликс засмеялся.

— По крайней мере, таксисту я смогу заплатить за тебя. — В дверях он оглянулся. — Ты помнишь, что я сказал, когда родилась Лили?

Она медленно кивнула.

— Я сказал, что если буду тебе нужен, ты знаешь, где меня найти.

— Да.

— Ну вот, — он улыбнулся, — я рад, что ты меня нашла. А вечеринка не имеет к этому никакого отношения.

— Спасибо тебе, Феликс.

Когда он вышел, Джулия опустила Лили на высокий алый стул. Затем она прошлась по чистой кухне между бутылками шампанского в поисках кастрюльки для молока, а также чистого полотенца. Она вытерла полотенцем пыль и слезы с Лица Лили и поцеловала ее.

— Ну, — сказала она, — теперь все будет хорошо. Потому что у нас есть друзья, понимаешь? Нам повезло. Очень, очень повезло.

Когда Феликс и горничная вернулись, они нашли Джулию пьющей горячее молоко из кружки, а Лили крепко спящей на плече у матери.

— Она так устала, — мягко сказала Джулия, — что даже не смогла дождаться своего молока.