Скверные девчонки. Книга 1

Глава пятнадцатая

Лили сидела на пледе в тени бука. Ярко светило солнце, пронизывая лучами крону дерева. Дул легкий ветерок. Девочка поднялась, сделала два неуверенных шажка и упала. Потом она поползла по постоянно меняющемуся узору солнечных пятен, обрывая по пути травинки, которые застревали в ее новых белых туфельках. Туфельки и белое с розовым платьице подарила Фэй. Возле пледа Лили валялось множество разорванных оберток и лент, которыми были перевязаны подарки. Честно говоря, Лили больше нравилось мять и рвать яркие обертки, чем играть с желтой деревянной уткой или мягким слоненком, но взрослые, собравшиеся вокруг, все равно одобрительно наблюдали за ней. Она пересекла границу тени и света и села, глядя на клумбу с яркими цветами.

Это был ее первый день рождения.

София, Тоби и два их сына приехали в Леди-Хилл на уик-энд, чтобы отпраздновать это событие вместе с родственниками. Мальчики быстро соскучились в обществе Лили и детских игрушек и убежали играть куда-то в сад. Время от времени оттуда доносились смех и крики.

Александр и Тоби отодвинули стулья от стола и разговаривали, по мнению Джулии, о деньгах. За столом остались четыре женщины: Джулия, Фэй, София и Чина. Чина держалась прямо, ее лицо полностью скрывали поля большой соломенной шляпы. Фэй и София обсуждали последние сплетни, их высокие голоса вплетались в монотонную беседу мужчин. «Какая идиллия, — подумала Джулия. — Чай на газоне в английском поместье. Белые платья и тонко нарезанные сэндвичи». Часы на церкви в деревне пробили пять, она мысленно сосчитала удары и томительно растянутые секунды между ними. Ей стало душно. Лицо раскраснелось, сердце забилось сильнее. Скука, безделие, пустота ясного летнего дня становились все более очевидными. Надо было что-то сказать. Джулии показалось, что Чина внимательно изучает ее из-под полей своей соломенной шляпы.

— Сегодня очень жарко, — сказала Фэй.

Джулия постаралась ничем не выдать скуки и отвращения, которые она испытывала от этой пустоты. Она преуспела в искусстве притворства, но атаки гостей становились все настойчивее.

— Очень жарко, — повторила Фэй громче. — Я беспокоюсь о Лили. Дорогая, по-моему надо прикрыть ей головку шляпой от солнца.

Джулия встала. Стол покачнулся, все смотрели теперь на нее. Даже Александр и Тоби прервали на минуту свой содержательный разговор.

— Хорошо, я поищу шляпу, если вы так беспокоитесь, — сказала она.

Потом взяла поднос и продолжила:

— Я заварю чай. Вы не откажетесь от еще одной чашечки?

Если бы Джулия и дальше продолжила неподвижно сидеть за столом, словно приклеенная к своему стулу, она могла бы закричать или бросить на пол бело-розовый торт, превратить его в фонтан кремовых брызг. Неся перед собой поднос, она почти бегом пересекла газон, пронеслась мимо Лили, которая с довольным видом засовывала в рот землю с травой, по гравийной дорожке под тисами, пробежала под портиком и достигла наконец двери. Дверь была новая. Прочный добротный дуб. Последние деньги, оставшиеся от страховки за дом, пошли на эту дверь. Работы по реставрации прекратились, мистер Миннз и рабочие покинули дом. Может быть, Александру удастся где-то еще раздобыть денег.

Джулия вошла в то крыло, где они жили, и поставила на кухне чайник. Остатки сэндвичей были разбросаны по столу. Ожидая, пока вода закипит, Джулия подошла к окну, уперлась руками в подоконник и выглянула наружу. Эта сторона дома выходила не на сады и деревню, а на открытое пространство сельского пейзажа. Природа дремала под июньским солнцем. Нигде не было видно ни души.

Голос Софии, внезапно раздавшийся за спиной, заставил ее обернуться.

— Дорогая, ты кажешься немного утомленной.

Джулия пошла в комнату. Слова Софии почти заставили ее расхохотаться, но ей в общем нравилась свояченица, и она не хотела бы оскорбить ее.

— Да, мне нездоровится. Наверное, я просто устала.

— О, дорогая! Материнство отнимает так много сил, правда?

«Не похоже, — подумала Джулия, — что сама София об этом много знает. У Софии была няня, а когда та уходила на выходные, за детьми присматривала девушка-помощница».

— Нет, Фэй слишком суетится. Шляпа от солнца в июне! В Англии! Когда мы ездили с Джимом и Рупертом на Корфу, они резвились под палящим солнцем целый день, а мы с Тоби…

В другой комнате зазвонил телефон.

— Извини, — пробормотала Джулия.

— Я заварю чай, хорошо? — весело спросила София.

Не закрывая двери, Джулия подошла к телефону и сняла трубку.

— Джулия, это Джош.

Джулия широко раскрыла глаза. Дыхание перехватило. В комнате стало темнее, шум, который производила София в кухне, едва доносился до Джулии. Это его голос. Этот голос невозможно было перепутать с каким-то другим. Все, связанное с ним, нельзя было перепутать со всем остальным. Джулия прикрыла рот рукой и, глядя с опаской на открытую дверь, прошептала в трубку:

— Джош?

Она услышала его смех.

— А ты, кажется, удивлена?

— Почему бы нет?

Самообладание вернулось к ней. Она ответила на письмо Джоша, написав ему в Колорадо, но ответа от него не последовало. Она ждала — месяц за месяцем, пока тянулась холодная бесконечная зима в Леди-Хилле, ждала, когда наступила весна. Она уже перестала надеяться.

— Сегодня ее день рождения. Я не ошибаюсь? — спросил он.

— Да. Откуда ты знаешь?

От удивления и радости Джулия чувствовала себя очень глупой.

— Гарри Гильберт прислал мне ту вырезку из «Таймс». Я храню ее у себя в бумажнике. Ты не подозревала о такой сентиментальности? Поздравь ее с днем рождения от меня.

Джулия представила себе кусочек пожелтевшей газетной бумаги среди адресов, визитных карточек и счетов.

— Где ты? Так хорошо слышно. Наверное, ты недалеко отсюда.

— Я в Лондоне. И я собираюсь заехать к вам. Я хочу купить Лили подарок. Могу ли я увидеться с тобой, Джулия?

После года молчания. После всех лет, прошедших с тех пор, как они расстались. Когда он был нужен ей, он отталкивал ее. Он считал, что делал это для ее же блага. Сейчас она была достаточно взрослой, чтобы самой понять это. И еще она поняла, что любит его по-прежнему.

Не колеблясь, она ответила:

— Да.

— Когда?

Джулия слышала, как на кухне София звенит посудой. Она вдруг испугалась, что свояченица войдет и услышит их разговор. Джошуа Флад? Боже, как замечательно!

— Сейчас не самое подходящее время, — настойчиво прошептала она. — Оставь свой номер телефона, я перезвоню.

Он продиктовал цифры.

— Спасибо за звонок. Надеюсь, скоро увидимся. До свидания!

Она повесила трубку. Листок, где был записан номер, сложила несколько раз, пока тот не превратился в маленький квадратик бумаги, и спрятала его далеко в карман платья.

На кухне София убирала со стола, мурлыкая какой-то мотивчик. «Она слишком хорошо воспитана, чтобы подслушивать чужие разговоры, или ей просто все равно, о чем другие говорят по телефону», — с облегчением отметила Джулия. Но когда София увидела выражение лица Джулии, она с тревогой спросила:

— Что-то случилось?

— Ну… — Джулия побледнела. — А, это звонили насчет цветов для церкви. Не понимаю, почему они обратились ко мне. Раньше они всегда отказывались, когда я предлагала им помощь.

София рассмеялась.

— Милая моя, ничего не меняется в Леди-Хилле! Когда я окончила колледж и голова у меня была забита всякой ерундой, мы постоянно спорили, что лучше подойдет церкви. Они хотели поставить охапки пурпурных астр в зеленые эмалированные ведра, как делали всегда…

София продолжала болтать, пока они не вышли из дома на улицу. Солнце стояло уже не так высоко. Стены, газоны и листва деревьев были залиты ровным светом. Скука Джулии исчезла без следа, и мрачная депрессия, которая терзала ее последние несколько месяцев, отступила. Пара мотыльков, играя, пронеслась над травой и цветами, и Джулия заметила облачко пыльцы, задержавшееся в теплом безветренном воздухе.

«Прекрасный день, — подумала она. — Разгар лета. Джош…» — повторила она про себя, дотронувшись кончиками пальцев до укромно спрятанного квадратика бумаги.

Они присоединились к сидящим за столом. Александр улыбнулся. Джулия поняла, что он заметил сияние на ее лице. Он усадил Лили к себе на колени, и его одежда была испачкана землей с клумбы.

— Где же она? — спросила Фэй.

— Что? — не поняла Джулия. — Вот чай.

— Шляпа от солнца!

Все за столом рассмеялись, и Джулия — вместе с ними. Ей было легко и радостно.

— Я забыла!

— Ладно, — снисходительно покачала головой Фэй. — Не имеет большого значения. Тем более, что уже стало прохладнее.

Приняв как можно более равнодушный вид, Джулия спросила:

— Не желает ли кто-нибудь чаю?

Вечером после того как Лили и мальчиков уложили спать, был дан семейный ужин. Джулия готовила, проворно снуя по кухне и лихо импровизируя с приправами, как делал это Феликс. Тоби сидел в комнате с газетой и стаканом виски с содовой. София расстелила скатерть и пошла на кухню помогать Джулии, точнее, вовремя и не вовремя восхищаться откуда-то из-за спины.

— Кто научил тебя так превосходно готовить?

— Но ведь ты еще не пробовала! Мой друг Феликс.

— Этот черный парень? Художник?

— Да, он.

Холодность Джулии, как обычно, не подействовала на болтливую Софию.

— Элизабет Сингер говорила, что он чудесно оформил ее комнату. В серых и розовых тонах, как будто сидишь внутри облака. Ты правильно сделала, познакомив его с Джорджем…

Джулия посмотрела в окно. Наступал вечер. Небо стало серым, и лишь на западе горел красный закат. Пышная листва деревьев представала в сумерках тяжелой серой массой. Александр и Чина медленно шли по траве к дому и о чем-то оживленно беседовали. «Они ходили, — предположила Джулия, — собрать зелени на грядке в дальнем конце сада». Весной Джулия засеяла ее, и к ее немалому удивлению, там выросли петрушка и кервель.

Чина сняла шляпу, и Джулия могла разглядеть черты ее лица и тугой шиньон, закрепленный на затылке.

«Интересно, о чем они разговаривают?» — подумала Джулия.

Она все еще ревновала мужа к Чине. Александр и его мать составляли союз, в который никому не было доступа. Проще было бы, рассуждала Джулия, если бы ей не нравилась свекровь. Но она не могла даже возмущаться привязанностью Александра к матери, потому что сама хотела бы обладать присущими Чине аристократизмом и изяществом. Она держалась спокойно и непринужденно даже здесь, в Леди-Хилле, в обществе Фэй и Софии.

Джулия продолжала нарезать овощи для салата. Александр и Чина повернули за угол дома и совершенно исчезли из виду.

«Что нас ждет? — подумала Джулия. — Я ревную Александра к матери. И к его дому. К этим стенам». Толстые, непробиваемые стены с амбразурами окон восставали против нее всей своей несокрушимой мощью. Она подумала о других стенах, окруженных лесами и сложенных из новых и старых, почерневших камней. «И все здесь, каждый уголок этого дома обвиняет меня в пожаре».

Однако настроение Джулии от этих мыслей не ухудшилось. Она впервые подумала обо всем спокойно, равнодушно, она справилась со страхом, и вина ее представилась больше не вселенским кошмаром, а перечнем фактов на листке бумаги. Жуткие мысли и образы исчезли. «У меня есть нечто такое, что невозможно отнять, мое личное, моя маленькая тайна, — подумала она. — Джош. Не только в воспоминаниях, но сейчас, сегодня». Пережитое нахлынуло на нее, и она, не в силах сдержать радости, начала тихонько напевать.

— Тебе так нравится готовить. Ты просто счастлива, — заметила София.

Александр и Чина зашли в кухню. Чина протянула ей зелень.

— Этого хватит? Или слишком много? Я не хотела совсем опустошать твой огород, но эти приправы такие красивые и так хорошо пахнут!

Джулия взяла травы и улыбнулась.

— Здесь все замечательно растет! Стоит отвернуться, и за твоей спиной зелень вырастает сразу на фут. Я нигде такого больше не видела. Это похоже на чудо.

Александр обнял ее жестом собственника.

— Как здесь пахнет! Спасибо тебе за дивный ужин.

— Надо добавить эти приправы, — сказала Джулия, — все почти готово. Шампанское будет?

— Конечно, у нас будет шампанское. — Александр достал две зеленые бутылки с золотой фольгой. Джулия отогнала прочь воспоминания о Джонни Фловере.

— Поднимем тост за мою жену и дочь. За счастье и день рождения.

Вечер удался. Они ели, пили и говорили о всякой чепухе. Фэй и София, улыбаясь, спорили друг с другом, сидя по обе стороны от Александра. София становилась все более похожей на мать. Чина и Тоби изредка вставляли умные замечания. Джулия была хозяйкой положения, шутила, смеялась и подбадривала их. Играя бокалом с шампанским, она поворачивала его так, что пузырьки искрились на свету.

Александр любовался женой, лицо его сияло.

Поздно вечером Фэй, София и Тоби, завернув своих спящих мальчиков в одеяла, отправились по темному саду к домику Фэй. Александр пошел провожать их, освещая дорогу фонариком, а Джулия и Чина вдвоем начали мыть посуду.

— Сегодня ты выглядишь счастливой, — сказала Чина.

Джулия уставилась на потоки грязной воды, чтобы взглядом случайно не встретиться с Чиной. Она испугалась, что та поймет, что происходит. Джулия была уверена, что Чина все замечает и все знает, хотя и говорит мало.

— Разве я обычно не кажусь счастливой? — мягко спросила Джулия.

Помолчав секунду, Чина сказала:

— Нет, не всегда.

Надо было что-то ответить, и Джулия начала оправдываться:

— Правда? Пожалуй, мне не так просто было привыкнуть к такой… к совершенно другому образу жизни. Нужно растить Лили. Мне кажется, здесь так одиноко. Александр занят. Работы по дому и музыка отнимают у него слишком много времени.

По крайней мере это было правдой. Пока рабочие занимались восстановлением Леди-Хилла, перестройка дома полностью захватила его. Он не ограничился наблюдением. Он карабкался по лесам, подавал кирпичи, мешал цементный раствор и брался за любую черную работу, страстно желая ускорить реставрацию дома. Иногда Джулия наблюдала за выражением его лица. Оно пылало от рвения, а ей оставалось лишь отворачиваться и возвращаться в замкнутый круг ревности и вины.

Когда закончились деньги, полученные от страховой компании, и был израсходован их небольшой капитал, Александр пустился на заработки. Он принимался за любую работу, которую ему предлагали, часами просиживал за роялем и над своими записными книжками. Потом он решил, что возможностей заработать гораздо больше в Америке, и совершил два длительных путешествия — в Нью-Йорк и на Западное побережье — в поисках работы в кинематографе. Джулия хотела поехать вместе с ним и Лили, но Александр не взял их с собой, посчитав, что им неудобно будет путешествовать в дешевом классе. Джулия спросила, не может ли она поискать работу, чтобы внести свой вклад в восстановление дома, но Александр решительно отверг ее предложение.

— Твоя забота — это Лили, — произнес он, улыбаясь им обеим. — Более чем достаточно, по-моему.

Джулия поджала губы и переменила тему разговора.

Она тщательно терла тряпкой посуду и напряженно соображала, что еще сказать. Чина явно ожидала продолжения. Она молчала, прислушиваясь к тишине.

— И внешне это проявляется именно так?

Конечно, Чина умела выражаться коротко и ясно. Внешне. Это хорошо подходило для определения простых вещей, но не для таких запутанных, как чувства и взаимоотношения Джулии и Александра.

— Думаю, да, — солгала Джулия. Платиновая головка Чины кивнула, и она еще раз протерла тарелку, хотя та была совершенно сухой. Джулии очень хотелось сказать ей правду. Пусть не о Джошуа, но о том, что сегодняшний телефонный звонок заставил кровоточить старые раны. О том, что Александр, Лили и Леди-Хилл — все вместе заключили ее в тесные рамки, вырваться из которых неимоверно трудно. О ревности — даже к тебе, Чина, о чем ты даже и не догадываешься. О своем превращении в жену Александра и мать Лили, которое лишило Джулию права быть самой собой, о своей вине, о запахе дыма, ночных страхах и жутких привидениях этого дома, о том, что все это объединилось, чтобы уничтожить любовь. Раньше она любила Александра, но это прошло, — она ощущает только пустоту и скованность. Она перестала понимать его. Он был по-прежнему нежен с ней и столь же бескомпромиссным и прямым по отношению к тому, во что верил. Они были женаты, только и всего. Джулия хотела, чтобы он был рядом, но сегодняшний день показал, что хотела она не только этого. Она жаждала и другого — с отчаянием человека, пристрастившегося к наркотикам.

Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Чине.

— А вы были счастливы, когда жили здесь?

Возможно, Чина даст ей ключ к разгадке ее собственной жизни. Мать Александра очень осторожно поставила тарелку на пирамидку из тех пяти, которые она уже вытерла раньше.

— Мой муж был человеком с очень тяжелым характером. С ним невозможно было жить, — сказала она. — Не думаю, что Александр такой.

Джулия поняла, что это предупреждение.

Чина приняла ее в качестве жены Александра. Это удивляло Джулию, когда она размышляла об этом. «Многое во мне было для нее неприемлемым», — думала Джулия. Но раз она вышла замуж, то приличия будут соблюдены. Она — законная супруга Александра, и этого достаточно. Разумеется, Чина всегда будет на стороне Александра, и она не позволит невестке доверять ей свои сомнения и страхи. Джулии это тоже казалось вполне естественным. Этого и следовало ожидать.

— Конечно, нет, — пробормотала она.

Она вылила воду из тазика, в котором мыла посуду, и насухо вытерла его. Она услышала, как Александр вернулся и запирает двери на засов. Мгновение спустя он появился на кухне. Увидев их вместе, Джулия была как никогда поражена их сходством. Сходство заключалось не столько в чертах лица, сколько в характерности этих черт.

— Я пойду наверх, — сказала Чина.

Александр поцеловал ее в лоб.

Джулия чуть не закричала: «Но ведь я здесь! Любишь ли ты меня, как раньше? Больше, чем ее?» Неожиданный приступ ревности охватил ее. И, найдя противоядие, она вспомнила о Джоше.

— Надеюсь, вам будет удобно в комнате Лили, — вежливо сказала она Чине.

— Не сомневаюсь. Спокойной ночи вам обоим! Сегодня был очень хороший день.

Чина ушла. Джулия и Александр остались наедине. Выражение его лица оставалось таким же, как во время ужина, когда он смотрел на нее. В уголках глаз появились морщинки. Александр обычно прятал свою нежность под маской иронии, но проявление его истинных чувств глубоко трогало Джулию. Сейчас он был именно таким. Джулия протянула руки, чтобы обнять его, но воздержалась, вспомнив обо всем остальном, что произошло сегодня.

— Сегодня ты снова была такой, как раньше, — сказал Александр.

— Как раньше?

— Да. Веселой и жизнерадостной. Беззаботной, как будто не имело значения, кто что думает и говорит. Я очень люблю тебя такой.

— Но если бы ты хотел, чтобы я осталась такой, не надо было жениться на мне. И у нас не было бы ребенка.

Произнеся эти резкие слова, она тут же пожалела, что не может взять их обратно. Александр предложил:

— Давай-ка лучше присядем и выпьем по стаканчику перед сном.

Они вернулись в маленькую гостиную. Там еще стоял запах сигар Тоби. Джулия широко открыла окно и жадно вдохнула свежий ночной воздух. Внезапно ей захотелось закрыть глаза и провалиться в глубокий сон. Александр налил виски, и они присели на диван.

— Почему же мне не надо было жениться на тебе? — спросил он.

Джулия с горечью воскликнула:

— Если бы ты не женился, с твоим домом ничего бы не случилось!

Александр редко злился, и гнев его обычно утихал так же быстро, как разгорался, взрывая привычное равновесие. Он схватил ее и больно дернул за руку.

— Если бы мы не поженились, ты сейчас не сидела бы рядом со мной. Не было бы Лили. А дом можно отремонтировать. И этот дом будет восстановлен.

Джулия отметила до боли знакомое выражение его лица. Решительность, почти одержимость. Она не могла только понять, кому эта одержимость адресована — им двоим или Леди-Хиллу.

— Да, — сказала она. — Так и будет. Но сколько это будет стоить?

— Я думал, ты не беспокоишься о деньгах, — отрезал он. — Неважно. Сколько бы это ни стоило!

«Он делает вид, что не понимает, о чем речь, — подумала Джулия. — Он намеренно избегает разговора на эту тему, потому что не хочет сталкиваться лицом к лицу с некоторыми нашими проблемами».

— Почему ты не хочешь быть счастливой? — спросил он резко. — Разве сегодня ты не была счастлива? И это согрело всех нас. Даже Тоби. Но почему только сегодня?

— Я была счастлива сегодня, потому что…

Надо было сказать правду, но Джулия знала, что она трусиха. «Александр храбрый», — думала она. Уклонившись от ответа и глядя в сторону, она сказала:

— Я спросила Чину, была ли она счастлива, когда жила здесь. Она заявила, что ее муж был человеком с очень тяжелым характером. А мой — не такой.

Ее ожесточение развеялось, и она слабо улыбнулась.

— Еще она сказала, что я должна радоваться тому, что у меня есть.

Александр провел по лицу рукой, линии в уголках рта обозначились резче.

— Не нужно сравнивать моих мать и отца с нами. Тридцать лет, война и революция разделяют наши поколения. Жаль, что Чина не понимает. Не стоило ей этого говорить.

Джулия допила последний глоток виски и встала, глядя на него сверху вниз.

— Все в порядке. Она на твоей стороне. Разве это плохо? Я бы хотела, чтобы у меня была такая мать!

«Странно, но ведь это правда», — с удивлением осознала Джулия.

— Если бы рядом со мной был кто-то, кто поддерживал бы меня, как тебя — Чина! Но такого человека у меня никогда не было.

Александр тоже поднялся. Он обнял ее, прижал к себе, прислонив голову Джулии к своему плечу.

— Джулия! Я знаю, тебе в жизни пришлось нелегко. Не так, как мне, если сравнивать. Но теперь у тебя есть я, и ты — мать. Тебе двадцать два. Ты уже большая девочка. Ты должна быть взрослой — ради Лили.

«Нет, — подумала Джулия. — Я так и не стала взрослой. Я не знаю, какой я должна стать, но пока еще не стала. Может быть, тогда я стану счастливой?»

Она прижалась к Александру, спрятав лицо и погрузив пальцы в его свитер грубой вязки, а он успокаивающе погладил ее по голове. Она остро почувствовала собственный эгоизм и тупость, стремление к разрушению, которое было у нее внутри, но вместе с тем она знала, что пойдет к Джошу, сделает все, о чем бы он ни попросил, и покорится своей судьбе. Вернуться назад, в этот удушающий день с чаепитием и пустыми разговорами под деревьями, было невозможно.

— Пора спать, — сказал Александр.

Чтобы освободить комнату для Чины, они перенесли колыбель Лили в свою спальню. Они наклонились над кроваткой и, затаив дыхание, смотрели на ребенка. Лили спала на спине, широко раскинув руки и ноги, шелковая кромка одеяла касалась ее вспотевшего и раскрасневшегося личика. Мокрые черные волосы прилипли ко лбу.

Джулия нагнулась ниже и вдохнула ее запах, прислушиваясь к тихому посапыванию. Любовь неудержимо нахлынула на ее, ей захотелось вытащить из колыбельки этот влажный сопящий комочек.

— Лили, — прошептала она, желая прижать ребенка к груди, прильнув лицом к складочкам на маленькой белой шейке.

— С днем рождения! Подумай, сколько лет у тебя впереди. Сколько всего впереди!

К запаху детской присыпки, чистой кожи и теплой фланели примешался острый запах мокрых пеленок. Ребенок захныкал, Джулия приподняла ее головку, баюкая.

— Ты разбудишь Лили, — сказал Александр.

— Надо ей сменить пеленки.

Джулия положила ее на кровать и расстегнула ее ночные одежки. Пока она вынимала мокрую подкладку и подкладывала сухую, Лили открыла глаза и уставилась на нее осмысленным немигающим взглядом. Странно, но иногда ребенок казался для Джулии немым укором неожиданно свалившейся на нее ответственности, а иногда, в такие моменты, как сейчас, она готова была умереть или убить кого-то за ребенка.

Она снова приподняла Лили, поцеловала в уголок рта и отнесла назад в кроватку. Девочка засунула палец в рот и начала шумно сосать его. Наблюдая за ней, Джулия дала молчаливый обет: «Я постараюсь делать все как можно лучше. Даже если не все получится, я постараюсь».

Подошел Александр и обнял ее за плечи.

— Теперь моя очередь, — сказал он.

Он снял с нее легкое платье, в кармане которого был глубоко спрятан заветный бумажный квадратик. Его руки скользнули по бедрам Джулии, задержались на тонкой талии и медленно двинулись вверх, пока наконец не достигли груди. Джулия гордилась своим новым, чувственно округлившимся телом, когда кормила Лили. Но сейчас она снова похудела, груди ее казались еще меньше, чем до рождения ребенка, и она стыдливо прикрыла их рукой. Однако Александр оттолкнул ее руку и начал целовать ее соски, медленно описывая языком круги вокруг них.

— Джулия… — Его губы впивались в ее кожу.

Руки Александра согрели ее застывшее тело. Она перестала думать об обиде. Сейчас ею овладело куда более мощное чувство. Ее голова запрокинулась, и она сделала глубокий вдох… Она яростно отогнала все прежние мысли, счеты. Сейчас был только этот голод, и оба они чувствовали его. Они знали, чего хотят. Аппетит требовал удовлетворения, и средство было здесь, рядом.

— Я хочу тебя, — шепнула Джулия.

Она высвободилась из его объятий, отвернулась, стесняясь своего хрупкого тела и взгляда Александра. Потом быстро легла на постель, открываясь ему навстречу. Он устремился за ней, и ее тело выгнулось под его руками. Они жадно целовались. Она расслабилась, на какое-то время отдаваясь наслаждению, затем прошептала:

— Подожди.

Джулия села, расстегнула его рубашку, вытащила запонки и расстегнула пряжку пояса. Она не видела его лица, пока раздевала его. А Александр между тем внимательно следил за ней. Такой он еще никогда не видел ее. В прошлом он не замечал эту настойчивую, повелевающую Джулию. Сегодня она все взяла на себя. Теперь это была зрелая, более загадочная женщина, чем та девушка, на которой он женился. Она казалась Александру невероятно соблазнительной и сексуальной. Он снова застонал, извиваясь на простыне и почти теряя контроль. Он готов был взорваться, но хотел доказать свое превосходство, войти в нее, почувствовать ее ноги вокруг своих бедер. Александр поймал ее за руку и попытался подмять под себя, но она оказалась более ловкой и проворной, чем он ожидал. Немного поборовшись с ним, она уложила его окончательно. Когда он сдался, она улыбнулась, вытянула над ним длинную белую ногу, подняла все тело, паря над ним и не теряя равновесия, затем опустилась, и они соединились. Но это было еще не все.

Александр, скованный в движениях, смотрел на нее снизу вверх. Ее темные глаза были непроницаемы, но ему казалось, что она видит его насквозь.

— Подожди, — снова прошептала она.

Она начала двигаться, сначала очень медленно, поднимая бедра и снова опуская их, но вскоре ее движения стали резче и порывистее. Она сидела прямо, уверенно, потом ее спина выгнулась, пальцы сжались и она набросилась на него, как кошка. Он почувствовал ее теплое дыхание на своем лице и то, как ее язык ищет его. Их взгляды встретились, властное выражение глаз Джулии немного смягчилось. Она овладела им для своего собственного удовольствия, повелевая им и заставляя его удовлетворять ее требования. Вместе с тем Александр ощущал, что она отдает всю себя, щедро и обильно, как никогда раньше. Они были равны. Внезапно исчезло преобладание одного, и не нужно было бороться дальше. Александр вскрикнул, его тело взметнулось вверх. Руки Джулии расслабленно опустились, голова запрокинулась назад. В это мгновение она забыла и о Лили в ее колыбельке, и о Чине, спящей на узкой кровати в соседней комнате. Ее глаза заволокло туманом, она закричала, и этот триумфальный крик разорвал тишину дома.

Они лежали, обнявшись, и голова Джулии покоилась на плече Александра.

«Так и должно быть», — подумала она.

Но ощущение правильности поступков и того, «как должно быть», снова покинуло ее. Если она и смогла представить их равенство и осуществить его через слияние тел, то отсутствие этого равенства во всем продолжало оставаться реальностью, а реальность всегда вторгается в иллюзии. Возвращалось сознание, а вместе с ним — смущение и неустроенность.

Александр пошевелился. Теперь ее голова лежала на изгибе его руки. Она не могла видеть его лица, но вполне могла догадаться о его выражении. Покой и уверенность в себе — то, чего ей самой так недоставало.

— Александр?

— Да.

— О чем вы говорили сегодня вечером с Чиной, когда возвращались из сада? Я видела вас из окна. Вы были очень увлечены разговором.

Он тихонько рассмеялся.

— Даже не помню. Может быть, о Лили. О доме или саде. Об обыкновенных делах, о которых мы всегда разговариваем.

В его голосе звучала сонливость. Джулия кивнула, коснувшись щекой его щеки.

— Хорошо, — пробормотала она.

Она смотрела на белые занавески, колыхавшиеся на фоне черного открытого окна, слышала, как шевелится во сне Лили. Дыхание Александра стало глубоким и редким. Мгновение спустя она сама погрузилась в сон.

«О черт!» — Мэтти подумала, что это будильник, но, проснувшись, поняла, что звонит телефон.

Она не могла ответить. Она не могла даже открыть глаза, но телефон продолжал настойчиво звонить.

— Убирайтесь к черту! Оставьте меня в покое.

Морщась от боли, Мэтти протянула руку. Кроме скомканной простыни, там ничего не было. Рядом не было никакой ворчливой плоти. Так или иначе, она была в постели одна.

Убедившись в своем открытии, она открыла один глаз. Комната была залита ярким светом, хотя занавески были неравномерно опущены. На полу и постели была разбросана одежда; содержимое ее сумочки было вывалено на туалетном столике рядом с полуопорожненной бутылкой виски. Это она помнила. Она хотела выкурить последнюю сигарету и пропустить стаканчик, но никак не могла найти спички. При мысли о виски желудок Мэтти взбунтовался, а во рту появился горький привкус. А телефон все звонил и звонил.

Мэтти глубоко вздохнула и села. Стараясь как можно меньше вертеть головой, она перегнулась на другую сторону и среди вороха одежды нащупала путь к телефону. Она с трудом подняла трубку.

— Это ты, Мэтти?

— А кто же еще это может быть?

— Не знаю, у тебя голос какой-то странный. Я подумала, ты вышла.

— Точно. Отключилась. Я отвратительно себя чувствую. Сколько времени?

— Мэтти, — сказала Джулия. — Уже почти одиннадцать.

— Ну так и что? Ты сама не такая уж ранняя птичка. Разве нет?

— Лили проснулась в полседьмого. Она каждое утро просыпается в это время.

— А, да. Извини. Как она? Прости, я не поздравила с днем рождения. Работа. Ты знаешь, что это такое.

— Знаю, — бодро сказала Джулия. — Что с тобой?

Мэтти застонала. Поддерживая свободной рукой голову, она после некоторых усилий оперлась на подушки и приподнялась. Комната качнулась и снова встала на место. «Похмелье. Черт бы его побрал».

— Если бы я была рядом… Что ты делала вчера?

— Кто его знает. Если бы я могла вспомнить. Нет, не получается. Может, так оно и лучше. По вечерам у меня нет выступлений, и в этом вся проблема. Репетиции ужасны, остается столько свободного времени, что занять его можно только выпивкой.

Джулия посмотрела туда, где Лили счастливо играла с деревянными кубиками, водружая их один на другой, а затем разрушая с ликующим возгласом. Александр прошел через сад к летнему, полузаросшему травой домику. Там он раскладывал свои записи и ноты по всему столу и мог работать часами.

— Не расстраивайся, Мэтти, все пройдет, — Джулия была тронута.

Мэтти пожала плечами. Сюда бы чашку чая. Две пинты крепкого чая. Но рядом не было никого, кто мог бы его приготовить.

— Джулия, в чем дело? Если ты позвонила только чтобы поболтать, то…

— Нет.

Это было сказано так резко, что Мэтти на минуту позабыла о головной боли.

— Мне надо поговорить с тобой. Джошуа приехал. Он хочет встретиться со мной.

Мэтти напряглась, чтобы найти подходящее определение для того, что она думает по этому поводу. Даже в таком состоянии это не заняло много времени.

— Надеюсь, ты послала его к такой-то матери?

Последовала короткая пауза. Джулия тихо сказала:

— Нет, я этого не сделала. Я тоже хочу увидеться с ним.

— Так почему ты спрашиваешь моего совета? Ты замужем, Блисс хороший парень. У тебя есть Лили, ты довольна жизнью.

— Не надо, — сказала Джулия. — Я осталась такой, как была. Мы с тобой подруги. Можно приехать к тебе на несколько дней, если будет надо? Вот и все.

— Солгать за тебя что-нибудь. Ты об этом?

— Ты на такое способна?

Мэтти рассмеялась, хотя голова от этого заболела еще сильнее.

— Ну конечно! Это будет уже не в первый раз.

Воспоминания вернули их в те дни, когда они прогуливали занятия на Блик-роуд. Узы дружбы остались нерушимыми, хотя сейчас их многое разделяло. Они всегда могут прийти друг другу на помощь, какие бы внешние обстоятельства ни разводили их в разные стороны.

— Спасибо, Мэтти.

— А еще я надеюсь, что ты на самом деле не такая дурочка, какой мне сейчас кажешься. Когда ты приедешь?

— Завтра. Я собираюсь поужинать с ним.

Мэтти уловила в ее голосе возбуждение, настороженность и нескрываемую радость. Отношение Джулии к ее летчику не менялось с тех пор, как она впервые увидела его «У Леони». У Мэтти возникло горькое предчувствие страдания, которое неизбежно последует, и еще она почувствовала сильный укол зависти. Ей хотелось сказать, чтобы Джулия не делала этого, хотелось оградить Джулию от боли, а заодно и ей стало бы легче. Она могла примириться с замужеством лучшей подруги, с ее материнством, с тем, что она — владелица Леди-Хилла, пусть и поврежденного огнем, но ей невыносимо было быть свидетельницей страсти и экстаза чужой любви, хотя бы и недолговечной. «Ну и сука же я, — утомленно подумала Мэтти. — Джулия права. Не надо вообще ничего говорить».

— Ну, значит, до завтра. Если хочешь, можешь сразу же пойти ко мне. Я вернусь с репетиции к шести. Ты возьмешь Лили с собой?

— Не беспокойся. Фэй присмотрит за ней. Конечно, ей не нравится заниматься этим, поскольку мешает варить джем, или петь в хоре, или отрывает от какого-нибудь другого вида той кипучей деятельности, которой они все здесь поглощены. Но я сказала ей, что собираюсь сходить к своему гинекологу, и этот довод подействовал на все сто. Врачи — это святое, а кроме того, здесь не принято говорить вслух о столь низменных вещах.

Мэтти ухмыльнулась.

— Ну ты даешь! Увидимся завтра, маленькая авантюристка. Чао!

Мэтти повесила трубку и вытянулась на постели, стараясь собраться с силами. Она полностью проснулась, и не было никакого смысла валяться и дальше — она знала это по опыту. Лучше было бы встать и притвориться, что все в полном порядке, а потом, через часок-другой, все на самом деле придет в норму и она сможет делать все, что собиралась. Бывали, впрочем, и такие дни, когда лучше не становилось, но они случались так редко, что не стоило обращать на них внимания. Репетиция в два часа, и у нее достаточно времени, чтобы определить, какой день ее ждет.

Очень осторожно Мэтти села и опустила ноги на пол. Голова и желудок сопротивлялись, но явно недостаточно, чтобы помешать ей встать. Волоча ноги, она подошла к окну и отодвинула занавеску. Щурясь от яркого света, она прижалась лицом к холодному стеклу и посмотрела на улицу. Озабоченные и занятые люди, как обычно, торопились куда-то вдоль магазинов на противоположной стороне. Продавец книг опустил голубой выцветший занавес над книгами, прикрывая их от солнечных лучей; ювелир, лавочка которого была по соседству, стоял в дверях и наблюдал за прохожими. Под квартирой Мэтти находилась молочная, и, подавшись вперед, из окна ее спальни можно было увидеть пустые ящики из-под молочных упаковок. А вдали, в конце улицы, можно было разглядеть ограду и фронтон Британского музея.

Мэтти нравилось жить в Блумсбери. Это был немодный и нетеатральный район, с множеством маленьких книжных лавок, небольших издательств. На пересечениях улиц ютились магазинчики и невзрачные кафе. Она научилась быть как дома на шумных, беспокойных улицах, находить на них безопасное убежище. Знакомый вид из окна был приятен и успокаивал. Она сразу почувствовала себя лучше. Мэтти одернула ночную сорочку и пошла на кухню. Ее кулинарные способности ограничивались приготовлением концентратов, которые стояли на узкой полке рядом с электрическим чайником. Вообще-то Мэтти очень редко готовила. Обычно она пила чай с пирожными, а когда очень хотелось есть, она спускалась в кафе и заказывала вареное яйцо или бутерброд с ветчиной. В отличие от Джулии, Мэтти не приобщилась к экзотической кухне и не научилась у Феликса готовить. Когда она съедала свою порцию в кафе, то продолжала сидеть там, курить и прислушиваться в разговорам посетителей.

Такой была ее личная жизнь в Блумсбери.

Были в жизни Мэтти еще и рестораны — до или после вечеринок, куда ее водили те, кто хотел потом с ней переспать. Там она обычно выбирала причудливые кушанья и с видом знатока рассуждала, какое вино подойдет к ним. Чаще она с достоинством отвергала последующие предложения, если ей только не было все равно или если она не была слишком пьяна. Вчера она определенно напилась, но каким-то чудом ей удалось убежать от поклонника.

Мэтти вскипятила чайник и заварила чай. Она села за стол с чашкой и почувствовала себя почти здоровой. Если до этого ей было жаль себя, потому что не было никого, кто принес бы ей чай и любовь, то сейчас она снова была собой. «Если бы рядом оказался мужчина, — рассуждала она, — то, возможно, он бы ожидал, что она принесет ему чашку чая. И любви ему хотелось бы еще больше, чем ей, потому что ему, несомненно, было бы еще хуже».

Мэтти улыбнулась и залпом выпила чай. Она потянулась за сигаретами, но, вспомнив, что нет спичек, стала перебирать события прошедшей ночи. Началось все, как обычно, с театрального кафе и общения с тремя актерами. День выдался тяжелый, и они по очереди проставляли друг другу выпивку, стремясь поднять настроение. До премьеры оставалось две недели, но казалось невероятным, что к этому сроку все погрешности будут исправлены и дыры залатаны.

Они ставили переделанную на современный манер версию «Ромео и Джульетты». Спектакль играли в помещении склада современной одежды. Сцена была черного цвета. Режиссер заявил, что Шекспира надо играть в стиле поколения, воспитанного на «Вестсайдской истории». Мэтти ничего не имела против Джульетты в черной кожаной куртке и с прической, которая напоминала огромный улей, увенчанный черной ленточкой. Такой видел ее режиссер, и Мэтти прилагала все усилия, чтобы сыграть Джульетту именно так. Сложности возникли со стихотворным текстом. У нее не было соответствующих навыков. Ритм сбивался, когда она произносила текст, и слова то слишком растягивались, то сбегались в бессмысленную скороговорку. Режиссер был так поглощен переделкой Шекспира и поиском спецэффектов, что Мэтти приходилось самой барахтаться в своей роли. Она знала, что режиссер с самого начала возненавидел ее игру и взял ее на роль Джульетты только потому, что делал авангардную пьесу и был полон профессиональной зависти к успеху Джимми Проффита. Безысходность положения усугублял актер, исполнявший роль Ромео, — выпускник Королевской академии драматического искусства и гомосексуалист, обладавший жеманными манерами Дорис и Ады, но лишенный при этом их остроумия и пластичности.

— Я так отвратительно играю, что готова умереть, — жаловалась Мэтти Тибальту и Меркуцио.

— Ты тут ни при чем, — успокоил Тибальт. — Ты играешь не лучше, но и не хуже, чем мы все. Просто вся постановка — полное дерьмо.

Они мрачно переглянулись. Ничего не оставалось, кроме как заказать очередную порцию вина. Чуть позже к их унылой компании присоединились музыканты из поп-группы, которые подрабатывали выступлениями в зале неподалеку отсюда, но сегодня концерт отменили. Один из актеров был знаком с гитаристом, поэтому последовала еще выпивка. Разговор, крутившийся вокруг злополучной постановки, переключился на Чабби Чекера. Мэтти воспрянула духом. В музыкальный автомат посыпались шестипенсовики, и они в паре с солистом группы показали остальным посетителям бара отличный твист. После этого кто-то предложил поехать в китайский ресторан. Все втиснулись в фургончик музыкантов между усилителями и инструментами и поехали на Джерард-стрит. Мэтти не слишком нравилась китайская кухня, но после распития нескольких бутылок вина все происходящее в тот вечер подернулось в ее воспоминаниях туманом нереальности. Из китайского ресторана они отправились на какую-то вечеринку, но по пути, проезжая через Сохо, заехали в клуб «Марки» за другой музыкальной группой. Там Мэтти снова танцевала, а потом, качаясь из стороны в сторону, сидела у кого-то на коленях. Это был певец, правда, Мэтти уже не помнила, из какой он группы. Он запустил руки ей под блузку и мял ее груди. Она убирала его руки, пытаясь встать и уйти, но ей нравилась шумная компания, потому что здесь не надо было думать об этой Джульетте, да и вообще не надо было ни о чем думать, поэтому она оставалась там, пила дальше, вместо того чтобы поехать домой и лечь спать.

Потом они снова пытались разыскать свой фургон, чтобы ехать на вечеринку. Вокруг было много людей, и вряд ли это были те люди, с которыми она начинала пить сегодня вечером, и в какой-то момент Мэтти заметила, что они оказались прямо перед «Шоубоксом». Монти маячил в дверях, высматривая посетителей. Кто-то заплатил за вход, или Монти просто впустил ее с друзьями, и они отправились смотреть шоу. Шаткие стулья, потрепанный занавес и музыка — все было до отвращения знакомым, как ночной кошмар. Мэтти оглянулась в поисках выхода, но певец обнимал ее за плечи и удерживал на месте, пока его вторая рука настойчиво скользила по ней, как змея. Он что-то бормотал о сигарете, она протянула ему одну из своей пачки и коробок спичек, чтобы хоть на несколько секунд его руки были заняты. Девушки выходили на сцену и делали свою привычную рутинную работу. Глядя на их помятые тела, Мэтти почувствовала жалость к ним и к себе самой. Горькие слезы покатились по ее лицу.

«Бедные женщины, — подумала она. — Почему мужчины заставляют их это делать? Почему мы позволяем им?»

В пьяном угаре она наклонилась вниз, с силой ударила певца и сжала его так, что он чуть не свалился со стула. Потом она выскочила вперед, к сцене «Шоубокса», и закричала:

«Вам это не так понравится, как сиськи девочек, но послушайте, черт бы вас подрал…»

Мэтти закрыла лицо руками, вспоминая, что она сделала потом.

Она продекламировала предсмертную речь Джульетты:

…Я поцелую эти уста.

Может быть, на них еще осталась капля яда,

и я умру…

— Ей-богу, — пробормотала Мэтти, — лучше бы я и в самом деле умерла!

Монти спас ее. Он оттащил ее от сцены, затолкал в такси, и каким-то чудом ей удалось выбраться потом оттуда и оказаться дома в постели.

Мэтти медленно подняла голову и обвела взглядом комнату. Здесь хотя бы не было свидетелей ее позора. Потом уголки ее губ дрогнули, и она расхохоталась. Она смеялась, пока у нее не захватило дыхание. Она решила, что декламировать Шекспира в стрип-шоу — невыносимо смешно. Она перестала смеяться, вытерла глаза и налила себе еще чаю.

— В одном я совершенно убеждена, — сказала она громко. — Больше я капли спиртного в рот не возьму! Никогда в жизни.

Решение оставалось непреклонным в течение всего утра, пока она не отправилась на репетицию. Потом, когда она просто проходила мимо паба напротив Британского музея, вспомнила, что не мешало бы перекусить. Она вошла, взяла бутерброд с сыром и один стаканчик вина. «Один — это совсем немного», — подумала Мэтти. И, преисполнившись добродетели, она села в автобус и поехала на репетицию.

День прошел в обычной суете, в мелких стычках, и они отрепетировали только две сцены за все время.

Как только Мэтти вернулась в свое убежище в Блумсбери, приехала Джулия.

Мэтти взглянула на подругу и поразилась: Джулия выглядела точно так же, как в тот день, когда они покинули родительский дом. Голодная и вызывающая, горящая предчувствием будущего. «Готовая к тому, чтобы ее зажгли, — мрачно подумала Мэтти. — На что это похоже?!»

Две или три секунды они молча изучали друг друга. Потом бросились друг другу на шею, обнимались и восклицали:

— Я скучаю по тебе, Мэтти!

— Я тоже!

Взявшись за руки, они немного отступили назад.

Джулия смущенно пожала плечами.

— Спасибо, — сказала она. — Я знаю, что теперь все не так, как в добрые старые дни. Я не просила бы тебя прикрыть меня, если бы это не было так важно. Но видишь ли…

Она разрыдалась и отвернулась. Не похоже было на Джулию обрывать свою речь на полуслове.

— Это очень важно? — спросила Мэтти. — Это он?

Джулия обернулась и посмотрела ей в глаза. Мэтти показалось, что в ее взгляде светится счастье.

Очень медленно Джулия произнесла:

— Да. Я очень давно не виделась с ним. Но я совершенно точно могу представить, какой он сейчас. Так, словно он только что вышел из этой комнаты. Потому что он был всегда со мной, даже когда я старалась притвориться, что забыла его. Я помню очертания его тела и звук его голоса, запах его кожи, и я люблю каждую его частичку. Это не иллюзия, Мэтти. Я знаю, что ему плохо и почему так, и я знаю все, что с ним происходит.

Она высоко подняла голову и развела руками.

— Кода я думаю о том, что есть Джош, свет становится ярче. Это как разница между жизнью, с ее волнениями и радостями, горем и страстями, и автоматическим существованием. И я увижу его сегодня. Через час.

Словно подводя итог всему сказанному, она тихо добавила:

— Ведь ты знаешь, что такое любить.

— Нет, — безучастно произнесла Мэтти. — Не знаю.

Джулия удивленно взглянула на нее.

— А как же Джимми Проффит?

— Я не любила Джимми Проффита. Я хотела полюбить его, пыталась себя заставить. Но его не слишком приятно любить. Вот вас с Блиссом я люблю, и Лили, и Феликса, и Роззи, и всех остальных. Не мужчин. Мужчины приходят и уходят, только и всего.

Заметив выражение лица Джулии, она попыталась шуткой сгладить впечатление от горьких, но искренних слов.

— Успокойся, милая, я не лесбиянка. Разве я посягаю на тебя? Но когда-нибудь ты должна рассказать мне, что такое любовь, что значит любить кого-нибудь.

— Мэтти!

Однако Мэтти заметила, что Джулия беспокойно смотрит на часы на каминной полке.

— Не сейчас, у тебя нет времени. Хочешь выпить, прежде чем уйдешь?

Но Джулия уже схватила сумку с вещами и направилась в ванную, чтобы переодеться.

— Нет, спасибо! Не волнуйся, я справлюсь со всем сама.

Мэтти открыла полупустую бутылку виски, которую утром отставила прочь. Затем, не прислушиваясь к тому, как переодевается Джулия, она снова закрыла бутылку, отложила ее и подошла к окну. Продавец книг уже свернул навес над своей лавочкой, и на стеклянных дверях болталась табличка «Закрыто». Вид улицы успокаивал своим однообразием. Мэтти заметила нескольких голубей, выклевывающих что-то из мусорного бака.

Не прошло и пяти минут, как Джулия вышла из ванной. Она надела простое летнее платье в горошек. Лицо ее было сияющим. Она была готова к новым впечатлениям.

— Я пыталась сделать макияж, но он смотрелся так, будто я перестаралась, и все пришлось смыть.

— А тебе он сегодня и не нужен, — честно сказала Мэтти.

— Ну ладно.

Джулия стояла у дверей, но ей не хотелось просто убегать и оставлять Мэтти одну.

— Иди, — сказала Мэтти. — Желаю приятно провести время. Ты вернешься переночевать?

Джулия почти испугалась.

— Не знаю! Я ничего не знаю кроме того, что иду сейчас к нему, и я сделаю все, что он ни попросит.

— Если позвонит Блисс, я придумаю, как объяснить твое отсутствие.

— Да. Спасибо!

Когда она уже ступила на порог, Мэтти вдруг спросила:

— А как же Блисс?

Глаза Джулии были широко раскрыты, но она ничего не видела перед собой. А Мэтти вспомнила о пожаре.

— Не знаю, — невнятно сказала Джулия. — Я говорила тебе или нет? Я просто не знаю.

Она отвернулась и вышла.

Мэтти села за стол. «Нет, ты знаешь, — подумала она. — Ты прекрасно понимаешь, как больно ему будет, если он узнает». Она испугалась. Что-то произошло сегодня между ней и Джулией. От этого чувства повеяло холодом и одиночеством. Но Джулия — ее подруга, а Блисс, летчик, Джимми Проффит и все остальные — просто люди, которые приходят и уходят. Мэтти резким движением открыла бутылку виски и налила себе хорошую порцию.

Джошуа ждал уже целый час. Он знал, что явился чересчур рано, но он не мог удержаться и, сидя на самом видном месте, смотрел на двери, когда они начинали вращаться. Ровно в семь он увидел Джулию.

Она вошла в прохладный и просторный зал, быстро взглянула вверх и по сторонам, едва ли интересуясь чем-то, кроме своих воспоминаний о Джошуа. Несколько лет назад, когда они приехали в Венген, Джулия тоже смотрела куда-то вверх. Он не мог сказать определенно, почему выбрал для встречи именно этот ресторан. Может быть, потому, что они уже не дети и не нужно импровизировать и что-то придумывать. Джошуа изменился: раньше он был небесным бродягой, теперь — «антрепренером» неба. «А Джулия, — подумал он, — уже леди Блисс, жена и мать, и кто еще?» Но какими нелепыми показались все его расчеты, когда он увидел ее в противоположном конце зала! Она казалась семнадцатилетней, такой же, как была, когда они встретились. Невозможно было представить, что у нее уже есть ребенок.

Она заметила его и устремилась туда. По залу сновали официанты, на пути попадались женщины в вечерних платьях и разные препятствия. Джош поднялся так резко, что высокий столик покачнулся. Он протянул руки навстречу, когда она наконец добралась до него.

Они ничего не говорили. Они стояли и смотрели друг на друга, держась за руки. Гул разговоров, звон бокалов, журчание фонтана и помпезный интерьер в стиле рококо — все в эту минуту исчезло для них. Джош медленно наклонился и поцеловал ее в чувствительную ямочку на подбородке. Это было более интимно, чем поцелуй в губы.

«И все-таки она изменилась», — заметил про себя Джошуа.

Годы резче выделили черты ее лица. Под тонкой кожей обозначились кости, впадины стали заметнее, четче обозначились тени под глазами и у скул. Она стала грациозной, уверенной в себе и красивой, а не своенравно хорошенькой.

— Рад тебя видеть, — сказал наконец Джошуа.

Джулия быстро села, не отпуская его руки.

— Пока я не увидела тебя за столиком, не верила до конца, что ты действительно будешь здесь. Я ехала на такси, смотрела по дороге на деревья в парке и думала: если его здесь нет, я закажу бутылку шампанского. Я сяду, буду пить и вспоминать каждый день, который мы провели вместе.

Он с неохотой оторвал взгляд от ее лица, заметив, что кто-то стоит рядом с их столиком. Потребовалась секунда или две, чтобы понять, что это официант.

— Что будете заказывать?

— Бутылку шампанского? — сказал Джош.

Официант принес шампанское, и они подняли бокалы друг за друга.

— За тебя, Джулия! — сказал Джошуа.

Но она покачала головой, улыбаясь.

— Я не достойна, чтобы в мою честь произносили тосты. Давай лучше выпьем за понимание.

— За понимание, — отозвался он, уловив, как серьезно она это сказала.

Они выпили.

Трудно было начать разговор. Окруженные роскошью и людьми, они были немного смущены. Помогло шампанское. Оно развязало Джулии язык, и постепенно они разговорились, осторожно обходя «острые углы».

Люди начали расходиться, и соседние столики опустели. В ведерке с шампанским таял лед, но Джулия и Джошуа ничего не замечали. Джулия рассказала ему о Леди-Хилле, о пожаре, о Джонни Фловере и его девушке.

— Очень жаль, — просто сказал он.

Теперь он понимал, откуда тени на ее лице. Он держал ее за руку, и они оба смотрели на четыре бриллианта в золотой оправе и тонкое обручальное кольцо, подаренное Александром. Когда Джулия стала расспрашивать его о жизни, он рассказал о новых путях, которые проложил, о лыжных базах, на которые истратил уйму денег, о том, где катались его лыжники.

— Ты счастлив? — спросила Джулия.

Она подумала, что это и не требует ответа. Джош был полон жизни, энергии и присущего ему упорства в достижении цели. Она с болью думала об их близости, о том, как его пальцы гладили нежную кожу ее рук. Джошуа сам для себя был источником счастья, и она ощущала тепло, отражавшееся от него и возвращавшееся к ней, чтобы растопить лед.

— Мне нравится то, что я делаю, — ответил Джошуа. — Это хорошая жизнь.

Но он думал: «Сейчас я озабочен, чтобы сохранить все как есть. А мне следовало бы больше заботиться о том, чтобы сохранить тебя, Джулия. И когда я вижу тебя…»

Он не спрашивал об Александре, а лишь повторил ее вопрос:

— А ты счастлива?

Она наклонила голову и, улыбнувшись, ответила: «Наверное». Она вдруг отчетливо поняла все. Бесконечные умственные построения, запутанные объяснения и причины не имели больше значения, и простота всего происходящего потрясла ее. Она с Джошуа, здесь, сейчас, остальное не имеет значения.

Она улыбнулась и повторила:

— Я счастлива этими мгновениями.

Этого было достаточно. Они разлили по бокалам остатки шампанского.

— Не хочешь ли сходить куда-нибудь поужинать? — полуофициально спросил он.

Джулия прямо взглянула в его глаза, ее сердце сильно забилось.

— Не думаю, что могу сейчас что-нибудь съесть, — сказала она.

Он встал, отодвинул стул, помогая ей встать, и взял ее за руку.

— Тогда поехали ко мне, — сказал он.

Небо над площадью Пикадилли было темно-синим. Джош свистом подозвал такси, и они сели на широкое сиденье, не глядя друг на друга. Однако они понимали, что происходит между ними. Джулия рассеянно следила из окна за мельканием витрин магазинов с манекенами и думала о жизни своей и Джоша, о том, как расходились и снова сходились их пути. Наконец такси остановилось. Джошуа открыл дверь, она вошла вслед за ним.

Дом был почти пустым. Его только начали обставлять мебелью. Пахло новым ковром и клеем для обоев. Все было белым, еще не распакованный диван одиноко стоял в углу. Джулия прошла по маленьким комнаткам, прикоснулась к новой отделке из белого пластика на кухне и вопросительно посмотрела на Джошуа. Это все было слишком постоянным, чтобы принадлежать его миру.

— Это дом моих друзей. Сейчас у них медовый месяц, а дом в моем распоряжении, пока они не вернутся и не окунутся в семейное блаженство.

Его лицо изменилось.

— Прости…

Он хотел сказать: «Ты ведь тоже замужем».

Джулия прошла в гостиную. Она вспомнила домик на краю леса, как Джош поселился там, переставил мебель и снова уехал. Его друзья. Так много друзей! Все любили Джошуа. Она уже не чувствовала себя особенно счастливой, но пыталась удержать это чувство.

На низком прямоугольном столике лежала большая коробка, обернутая яркой бумагой. Джошуа поднял ее и преподнес Джулии.

— Это подарок для Лили, как я и обещал.

Джулия взяла коробку и посмотрела Джошу в глаза. Он улыбнулся, не понимая, почему она медлит и не распечатывает подарка.

— Ну же! Открой.

— Джош, ты был уверен, что я приеду сюда с тобой?

Это было очень важно. Случилось ли так само собой, или он все рассчитал. Выражение его лица сразу обезоружило ее. Он ответил совершенно честно — она это поняла:

— Я надеялся, что ты придешь. Я не отваживаюсь быть уверенным ни в чем, что касается тебя.

Он неловко попытался обнять ее, но она уклонилась.

— Давай сначала посмотрим подарок.

Им оказалась кукла, почти такая же большая по размеру, как Лили. Она открывала и закрывала глаза, плакала и говорила, пила воду и ходила в туалет, как гласила инструкция.

— Правда, здорово? — просиял Джошуа. — Она все умеет!

Джулия быстро проговорила сквозь зубы:

— Нет, она отвратительна — и великолепна! Посмотри на ее лицо!

Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Смех был очищающим и простым, он напомнил о старых временах, когда они были вместе, и вычеркивал из памяти все неприятные моменты.

Они перестали смеяться и застыли друг против друга. Джошуа сделал шаг вперед и взял ее за локоть, наклонился, поцеловал ее веки, щеки, уголки рта, а когда она повернула голову — шею под тяжелой и теплой массой волос. Пальцы Джулии стиснули его руку.

— Я знала, что приду сюда с тобой.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал кончики пальцев. Они пошли по лестнице, поддерживая друг друга.

В спальне стояла низкая белая кровать. Выкрашенные в белый цвет дверцы буфета были заперты от посторонних на ключ. Здесь жили друзья Джошуа. На полу лежала сумка, а на спинке стула висели джинсы — вот и все следы присутствия Джошуа в этом доме. Джулия ожидала увидеть здесь его лыжи, книги, пластинки, одежду, которые окружали бы его и придавали ему вес. А эта неприкрытая ясность, белизна комнаты испугали ее. Она всегда стремилась удержать его, привязать к чему-нибудь определенному, как это было в пансионате «Флора», из окон которого открывался чудесный вид.

Сейчас, в этом чужом и странном доме, ее стремление преобразилось в физическое влечение. Волны желания захлестнули ее. Она прижалась к нему, ища ртом его рот, а широко открытые глаза жадно вглядывались в медные, выгоревшие на солнце волосы, поры его кожи, веснушки в уголках рта.

Люби меня! Джулия не помнила, произнесла ли она вслух эти слова. Джош стащил с нее платье, обрывая пуговицы. Ее пальцы переплелись с его пальцами. Их одежда упала в кучу. Она услышала его прерывистый вздох. Он распластал ее на постели и взгромоздился сверху. Их губы встретились, но они были слишком безрассудны и полны страсти для длительных прикосновений и игры. Джулия приподнялась, сгорая от желания. Джошуа был почти груб, овладевая ею. Волны страсти яростно захлестнули ее, выбросили на гребень и потом разлились по всему телу. Джулия закричала рвущимся откуда-то изнутри криком, какого она никогда не издавала раньше. Крик Джошуа слился с ее собственным, и они оба закачались, ослепшие и охваченные экстазом. Когда все закончилось, влюбленные упали в изнеможении, их тела были переплетены. Они тяжело дышали, а их тела были покрыты потом и слезами.

Наконец, когда сотрясавшая Джулию дрожь прекратилась и сердце забилось в обычном ритме, она открыла глаза. Щеки Джулии были залиты слезами, и темные глаза Джошуа смотрели прямо в ее душу.

— Что мне делать? — прошептала она.

В ответ он нежно вытер ее слезы кончиками пальцев.

— Сколько у нас времени? Сколько ты пробудешь здесь?

— Два или три дня. Я украла их.

А что будет потом? Затрепетала безумная, опьяняющая надежда. Она останется с Джошуа. Сейчас она не могла думать о Лили и Александре.

— Мэтти соврет что-нибудь за меня.

Джошуа отвернулся и смотрел в потолок. Он лежал неподвижно.

— Никогда не лги ради меня, — сказал он. — Не лги ради кого-то, кроме себя и Лили.

Холод поднялся к сердцу Джулии.

«А если все, что я хочу получить от своей лжи, — это ты?» — подумала Джулия.