Сладкое господство

Глава 1

Таинственный подарок

Моник

Лео подошел ближе, неся в руках свою огромную коробку.

Мои фрейлины, словно по команде, отступили назад.

Он посмотрел на меня с дружелюбной улыбкой.

— Я бы хотел поговорить с тобой до начала чайной церемонии… и вручить тебе этот подарок.

У меня сжалось сердце.

Я почувствовала, как во мне закружилось все сразу: легкое волнение, настороженное любопытство и какое-то почти детское нетерпение.

Что это за подарок?

Один только вид этой громоздкой коробки, вкупе со странным типом с кейсом, буквально вывел меня из равновесия. И все же я сохранила спокойствие. Я накрыла крышкой котел со своим чайным купажом и повернулась к нему.

— Хорошо, Лео. Давай поговорим.

— Здесь потрясающе пахнет… — сказал он, вдыхая аромат, витавший в комнате. — Похоже на то, что приготовила бы моя жена.

Отлично.

На его лице расплылась широкая улыбка.

— Как всегда, я горжусь тобой, Моник.

Это не должно было приносить мне такое счастье. И все же внутри будто что-то вспорхнуло. Почему же его одобрение так сильно на меня действует? Что в нем такого, что заставляет меня стремиться заслужить его похвалу?

Это же сумасшедший человек.

По идее, мне следовало бы сидеть на иголках от страха, оставшись с ним наедине. Черт, если бы Лэй узнал, что Лео сейчас здесь… он бы уже вошел в комнату с несколькими охранниками.

Я указала на коробку.

— Не стоило приносить мне подарок.

— А почему нет? Ты ведь сама даришь мне несколько.

— Правда? Я?

— Чайная церемония даст мне возможность провести больше времени с сыном, племянниками, братом и сестрами, — сказал он и развел руками, указывая на кухню. — И еще… я смогу оставить в «Цветке лотоса» хорошее воспоминание, прежде чем завтра умру.

Я моргнула, почувствовав, как внутри все сжалось. Мне не нравилось, как легко Лео говорит о собственной смерти. В глубине души я все еще верила, что смогу остановить это безумие, эту проклятую битву.

Лео продолжил:

— А еще ты устраиваешь невероятное представление для Востока, и это всегда приносит мне радость.

— Я постараюсь изо всех сил.

— Я знаю, что ты справишься, — подмигнул он. — И этого уже достаточно.

— Отлично, потому что… я, может быть, что-нибудь и пролью.

Выражение его лица тут же стало серьезным.

— Ничего ты не прольешь.

У меня участилось дыхание, сердце бешено заколотилось.

— Ла-адно…

А он снова улыбнулся, как ни в чем не бывало.

— Но самый главный подарок из всех — это мой внук.

— О… — я невольно отступила на шаг. — Ну… я вообще-то не беременна…

— Но ты будешь.

Какого хрена?

Лео рассмеялся, а затем легким движением коснулся подарка.

— Но сейчас нам стоит сосредоточиться. Мой сын скоро придет, и тогда мне действительно придется вести себя прилично.

Я посмотрела на огромную коробку, задаваясь вопросом, что может быть внутри… или, точнее, что безумного может из нее появиться. Может быть, это какая-то семейная реликвия, передаваемая из поколения в поколение? Или, возможно, это символический дар в честь чайной церемонии? А может… нечто пугающее?

Там могло быть что угодно, но я старалась думать о хорошем, когда потянулась за бантом. Синяя лента легко соскользнула с коробки.

И вот в этот момент я заметила, что Сонг так и не подошел к столу вместе с ним. Он остановился в нескольких шагах позади.

Ла-адно… Сонг ведет себя странно… и это вряд ли к добру.

Тем временем второй мужчина открыл свой кейс, положил его на стол и начал доставать оттуда кипу бумаг и ручек.

А он что, юрист? Что вообще здесь происходит?

Я замерла на секунду, а затем осторожно приподняла крышку с коробки.

Как только я это сделала, мне в нос ударил металлический запах крови. Этот запах сразу напомнил мне тот день, когда мы с Лэем вошли в номер отеля, залитый кровью, и наткнулись на сцену пытки. Ту самую сцену, которую организовали Лео и Сонг.

О, нет. Только не сегодня.

У меня скрутило живот.

Волна ужаса захлестнула меня, и я торопливо вернула крышку на место, даже не удосужившись заглянуть внутрь, чтобы узнать, что там.

Мои руки дрожали.

— Лео… — прошептала я, дрожащим голосом, отступая на шаг. — Серьезно. Что там внутри?

Улыбка на его лице никуда не исчезла, но в глазах промелькнула тень.

— Открой, Моник.

Отвратительный запах по-прежнему висел в воздухе, делая каждый вдох мучительно тяжелым. Аромата чая больше не чувствовалось, его сменила мгновенная, плотная, все заполняющая вонь смерти.

Я сглотнула.

— Без обид, но… пахнет так, будто там кто-то сдох.

— Это не имеет значения.

— А мне кажется, что имеет…

Он по-прежнему говорил спокойно, но в его голосе чувствовалась твердость.

— Открой. Ты должна увидеть свой подарок.

— Но…

— Я бы мог тебе все рассказать, но, поверь, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Сердце бешено заколотилось.

— Моник, — произнес Лео и потянулся через стол, положив ладонь на крышку подарка. — Я хочу, чтобы ты знала, как много ты для меня значишь. Ты — моя дочь. И этот подарок… он не обычный. Это символ. Символ моей веры в тебя. Знака того, какое место ты занимаешь в моей жизни. Я передаю тебе все: свое доверие и свою кровь.

— Лео… это слишком серьезно.

— Да, это действительно серьезно, — тихо сказал он и убрал руку. — Открывай.

Я с трудом сглотнула, переводя взгляд с Лео на коробку. Воздух в комнате стал вязким, словно натянутая струна.

— Хорошо, — выдохнула я и, собрав остатки смелости, снова потянулась за крышкой.

Ты справишься. Все будет нормально. Наверняка там… дохлая птица или что-то в этом духе. Может, символ чего-то… ну… жизни…

Или это может быть лицо Шанель. Он ведь действительно завладел ее мертвым телом.

Черт… Я правда не хочу это видеть…

На этот раз я полностью подняла крышку, заранее приготовившись ко всему, что может там оказаться. Но как только я увидела содержимое… блять… я даже пошевелиться не смогла.

О, Господи, только не это…

У меня перехватило дыхание.

Ужас прокатился по венам, выжигая все на своем пути.

Зрелище оказалось куда страшнее, чем я могла себе представить.

Нет. Нет. Нет.

Внутри, аккуратно уложенная в коробку, лежала отрубленная голова Янь.

Дочери Лео.

Сестры Лэя.

Я застыла на месте, так и держа крышку в воздухе.

Что это, кошмар, в который я каким-то образом угодила? Если да… я бы с радостью проснулась прямо сейчас.

Но я не проснулась.

Потому что это был не сон.

Это был мой, блять, ебанутый свекор.

И зачем, черт возьми, он вообще подарил мне это?!

Глава 2

Мой новый безумный отец

Моник

Улыбка Лео стала шире.

— Видишь, как сильно я забочусь о тебе, дочь?

Я не могла вымолвить ни слова. Даже если бы у меня были слова, я все равно не смогла бы их произнести. Все, на что я была способна, — это смотреть на отрубленную голову Янь в коробке. На ее лбу было жестоко вырезано распятие, рана была глубокой и еще совсем свежей. Вместо карих глаз Янь из-под ее век безжизненно торчали два огромных синих стеклянных шарика, придавая ее лицу жуткий, кукольный вид.

Что? За? Хуйня?

На ее голове покоилась изящная золотая корона.

Это была уродливая пародия на королевское достоинство.

Ее рот был широко раскрыт, застыв в беззвучном крике, полном немыслимого ужаса и боли. Она точно не умерла во сне. Лео сотворил с ней какую-то ебаную жесть перед тем, как она умерла.

Кровь пропитала голубой атлас, на котором лежала ее голова, и яркий цвет ткани чудовищно контрастировал с багровыми пятнами.

Паника обрушилась на меня, как физический удар, и тело среагировало мгновенно и яростно.

Меня скрутило изнутри, в горле подступила желчь, и я с трудом сдерживала непреодолимое желание вырвать.

Мои руки дрожали так сильно, что я едва удерживала крышку коробки.

Это все не по настоящему. Правда же?

Комната закружилась вокруг меня.

Смерть пропитала собой все пространство.

И все равно я не могла отвести взгляд, хотя каждая секунда превращалась в вечность боли.

Господи. Мне не стоило ему говорить. Я облажалась.

Вина пронзила сердце.

Спокойный, уверенный голос Лео прорезал туман моего ужаса.

— Как я уже говорил, это символ, Моник. Символ моего доверия к тебе и того, насколько ты для меня важна. Я передаю тебе всю свою веру, всю свою кровь, потому что... ты моя дочь.

Но... быть твоей дочерью — это небезопасно. В смысле... ты только что убил собственную дочь, так что... мне, пожалуй, не нужен психопат в роли отца. Я пожалуй обойдусь…

Но что вообще можно сказать человеку, который убил свою дочь ради тебя?

Спасибо?

Как-то маловато.

Хорошая работа?

Я была в этом не уверена.

Мне хотелось закричать, завыть от боли и ярости, сбежать к черту подальше и спрятаться, но я заставила себя держаться. Я не могла позволить себе проявить слабость перед человеком, который явно был ебанутым и вполне мог убить меня, если бы я показалась ему слишком слабой.

Лэй... пожалуйста, забери этого психа...

Я повернулась к дяде Сонгу и теперь поняла, почему он так упорно держался подальше от стола.

В его взгляде была скорбь, когда он отвернулся от меня.

Черт.

Я оглянулась на своих фрейлин. У каждой на лице читался чистый, неподдельный ужас. Я была уверена, что кто-то из них точно подаст заявление об уходе к вечеру.

Господи Иисусе! Я просто хотела приготовить чай сегодня утром. Вот и все. Я точно не хотела увидеть чью-то отрубленную голову.

Лео привлек мое внимание, забрав крышку из моих рук.

Я чуть не закричала.

Слава богу, я сдержалась.

Он все так же улыбался, будто только что подарил мне милого щенка.

— Ну что скажешь, Моник? Тебе нравится?

Да уж, я точно не собиралась говорить, что не нравится.

У меня сегодня вечером барбекю, и я совершенно не хотела оказаться следующей, чья голова окажется в коробке. Было бы нечестно заставлять сестер хоронить еще одного родственника в этом году.

Я медленно опустила руки.

— Я... ну... это... по-настоящему... большая жертва.

— Так и есть.

— Я даже не знаю, что сказать…

— Но в хорошем смысле?

— Ну... — я сглотнула. — Лео, я, если честно, не очень хорошо справляюсь со смертью и тем, что кто-то убивает людей из-за меня.

Сонг посмотрел на меня, и я не смогла понять, он волновался за меня или ему просто было любопытно, куда я клоню.

Мой голос едва был слышен, он срывался от ужаса и неверия.

— Я... не хотела, чтобы ты убивал Янь.

— Я знаю, что не хотела. — Лео указал на мою грудь. — У тебя большое и прекрасное сердце. Именно поэтому я понял, что ты идеально подходишь для Лэя.

— Но все же... этот... подарок... — я постаралась не смотреть обратно в коробку. — Он... ну... он вызывает у меня грусть…

Лео склонил голову набок.

— Почему это заставляет тебя грустить, Моник?

Глаза защипало от слез.

— Я думаю... Лэй будет... в ужасе…

— Будет.

— У него разорвется сердце.

— Немного, — кивнул Лео. — Лэй бы не захотел, чтобы Янь умерла, даже несмотря на всю ту ненависть, которую она к нему испытывала.

— Он может почувствовать себя одиноким. Особенно учитывая, что завтра ему придется убить тебя.

Лео поднял палец.

— Но будет ли Лэй один?

— Нет.

— Кто будет рядом с ним, кто поможет ему справиться с болью?

— Я.

— И твои сестры.

— Ну... да.

— И его кузены, мои сестры и брат. Вы все окружите его любовью.

— Мы окружим.

Улыбка вернулась на лицо Лео, будто он был безумно доволен собой.

— Когда я умру, Восток будет оплакивать меня пышными церемониями и праздниками в честь мертвых. Все это должно будет стать праздником моего воссоединения с Цзин на небесах.

Улыбка не исчезла, но в глазах застыла холодная, бесчувственная пустота.

— Янь собиралась разрушить все. Вместо праздника это обернулось бы войной между ней и Лэем. Такое неуважение, такая отвратительная, вопиющая неправота.

Я напряглась.

— После того как ты рассказала мне о ее словах, я кое-что проверил. — Он погрозил пальцем. — Янь тайно перебросила более трехсот бойцов и спрятала их в Шэдоу-Хайтс.

Я приоткрыла рот.

— Янь собиралась нанести по Лэю сокрушительный удар, пока он ранен и Восток находится в своем самом слабом состоянии. Все его люди были бы с разбитыми сердцами и рассеянными мыслями. Никто из них не смог бы нормально воевать. Для Лэя это стало бы катастрофой.

Блядь... а я-то думала, что моя семья ебанутая. Но это уже совсем другой уровень.

— Слишком многое поставлено на карту, чтобы позволить ее больным, извращенным играм сбыться. Она жаждала власти. — Лео указал на голову Янь. — Вот цена предательства.

Привкус желчи до сих пор стоял у меня на языке, но я заставила себя заговорить:

— Я понимаю.

Эти слова прозвучали пусто, но это было все, на что я сейчас была способна.

Лео кивнул, выглядя довольным.

— Хорошо. Запомни этот момент, Моник. Пусть он ведет тебя в будущем.

Я в этом сильно сомневаюсь…

Лан подошел и медленно закрыл крышку, запечатывая обратно тот ужас, что был внутри коробки.

Мои руки все еще дрожали, но я изо всех сил старалась их удержать.

Лео кивнул на мужчину рядом с ним.

— Это наш семейный юрист. Мне нужно, чтобы ты подписала несколько бумаг.

— Какие это бумаги?

— Все имущество Янь теперь перейдет тебе, моей настоящей дочери, которая понимает, что такое настоящая верность.

Я кивнула, не в силах подобрать хоть какие-то слова. Вес того, что я увидела и что это значило, навалился на меня с такой силой, будто давил физически. Я знала, что никогда не смогу забыть этот момент, как бы ни старалась.

— Увидимся на церемонии. Удачи тебе, дочка.

Лео развернулся и ушел.

Сонг бросил на меня печальный взгляд и последовал за ним.

А я просто стояла, дрожащая и опустошенная, пытаясь собрать по кусочкам то, что осталось от моего самоконтроля.

Юрист продолжал говорить что-то про здание в Шанхае под названием «Башня Облачного моря». Я подписывала бумаги, даже не читая, зная только одно, одна собственность за другой.

Он, блять, убил ее.

Комната вокруг превратилась в тюрьму, стены сжимались, пропитанные вонью смерти и тяжестью безумных ожиданий Лео.

И тогда я поняла… без тени сомнения… что ничего больше не будет как прежде.

О, Господи.

Испытав внезапное и непреодолимое желание, я бросилась к ближайшей раковине, и меня вырвало.

Мое тело наконец-то сдалось под натиском ужаса и отвращения, которые я изо всех сил пыталась сдерживать, пока Лео был рядом. Меня вывернуло с такой силой, что я выблевала все, что съела с утра.

Слезы катились по лицу.

Холодный, твердый фарфор раковины не давал никакого утешения, но я вцепилась в него. Я пыталась выровнять дыхание, но каждый вдох приносил с собой запах крови и перед глазами снова вставало это жуткое зрелище — отрубленная голова Янь.

Танди подала мне полотенце.

Лан медленно провела рукой по моей спине.

— Все хорошо. Он ушел. Мы что-нибудь придумаем.

Фен протянула мне стакан с водой.

— Госпожа, вы хотите, чтобы мы позвали Хозяина Горы?

В груди закрутилась воронка вины.

Господи! Как я скажу об этом Лэю?

Глава 3

Отец и сын

Лэй

Я сидел в комнате для чайной церемонии.

Персонал проделал потрясающую работу: стены были украшены цветами и растениями, всюду располагались нежные лепестки и аккуратно переплетенные листья. Казалось, будто сам сад вошел внутрь и с размаху изрыгнул на все помещение — настолько все утопало в зелени и цветах.

Я глубоко вдохнул, позволяя аромату цветущей вишни мягко заполнить легкие.

Мммм.

Мои мысли вернулись к прошлой ночи.

Мы с Моник только что занимались любовью под деревом сакуры.

Мы лежали вместе, обнаженные и переплетенные, среди мягкой травы и пышных цветов, освещенные нежным лунным светом.

Это было так, будто мы были Адамом и Евой — одни, в своем собственном раю

Я водил пальцем по спине Моник, рисуя сердечки, пока она лежала, прижавшись щекой к моей груди.

— Какой у тебя любимый цвет?

Она чуть повернула голову в мою сторону и ухмыльнулась.

— Это что, какой-то тест?

— Тест?

— Если я не скажу «синий», ты что, взбесишься и начнешь поджигать разные уголки Парадайз-Сити?

Я усмехнулся и покачал головой.

— Я не настолько потерян для общества.

— Потерян.

— Какой у тебя любимый цвет?

— А зачем тебе? И если я скажу, ты нормально отреагируешь, если я буду его носить?

— Пока он будет под синим — да.

Она закатила глаза и снова положила голову мне на грудь.

— Ты и этот твой синий.

— Так ты скажешь или нет?

Она засмеялась, и это был такой красивый смех, что он словно разлился по всей ночи.

— Мой любимый цвет — розовый.

— Хммм.

Я вернулся в настоящий момент и снова оглядел прекрасно оформленную комнату. Среди множества ярких цветов, украшавших стены, я заметил розовые бутоны.

Теплая волна разлилась по груди, а на лице расплылась самая идиотская улыбка.

Розовый.

Чен наклонился ко мне:

— Ты в порядке?

— А что? — Я повернулся к нему. — Я разве выгляжу так, будто со мной что-то не так?

— Ты выглядишь так, будто сожрал кучу наркотиков.

— Я не под кайфом. Я просто влюблен.

Чен нахмурился.

— Тут много розового на стенах.

Чен оглядел цветы.

— Ты прав. Хочешь, я прикажу ребятам снять розовые цветы и…

— Нет. Нет. Моник любит розовый. Это ее любимый цвет.

Чен тяжело вздохнул.

— Господи боже.

— Что?

— Ничего. Просто я сижу тут, переживаю, что ты вот-вот убьешь дядю Лео, а ты, оказывается, вон там, с обожанием глазеешь на розовые цветочки.

— Ну… я же не могу убить своего отца при всех этих камерах и испортить Моник ее чайную церемонию.

— Верно.

Я повернулся в сторону, где сидел этот омерзительный ублюдок.

Передо мной тянулся длинный стол, а его полированная деревянная поверхность отражала мягкий свет люстры, висевшей над головой.

Я сидел в центре, занимая главное место в этой церемонии.

Слева от меня находился Чен, а справа — мой отец, который разговаривал с дядей Сонгом и тетками.

Это был первый раз за долгое время, когда мы находились так близко друг к другу, и над нами не нависала тень насилия. Конечно, мне до сих пор хотелось схватить свой парадный меч и перерезать ему глотку, но я видел, что он был начеку и ждал внезапной атаки.

Разве не он сам учил меня быть именно таким?

Я пристально вгляделся в него.

Он сидел в кресле с такой настороженной готовностью, что это невозможно было не заметить.

Пиджак был расстегнут, обеспечивая быстрый доступ к арсеналу ножей, которые, я точно знал, были спрятаны у него под одеждой.

Лицо было чуть повернуто в сторону дяди Сонга и теток — он вел с ними непринужденную беседу, но тело при этом было развернуто больше в мою сторону.

Это была тонкая, почти незаметная поза, но я сразу понял, что это значит: боевая стойка, готовая к действию в любую секунду.

Именно этой позиции он когда-то научил и меня.

В это время я сам сидел так же собранно, отражая его готовность и ни на миг не выдавая своих намерений.

Это был тонкий баланс сил.

Молчаливая битва воли разыгрывалась под маской вежливости.

Вся изысканность обстановки и важность церемонии почти терялись на фоне этого скрытого, но ощутимого напряжения, таившего в себе возможность насилия.

Но ради Моник я сохранял самообладание. И он тоже.

По крайней мере, мы оба считаем, что она действительно важна. Именно поэтому я не стану пытаться убить тебя сегодня.

Эта чайная церемония должна была серьезно упростить Моник жизнь на Востоке, и только это имело для меня значение. Сегодня у всех нас были свои роли, и на данный момент моя заключалась в том, чтобы отдать дань ее усилиям и сохранить хрупкий мир.

Я убью тебя завтра, отец.

Я перевел взгляд вперед.

Только посмотри на них. Они уже замерли в ожидании главной новости сегодняшнего дня.

Комната для чайной церемонии была не просто местом, где собирались гости. Это была сцена. Прямо перед нами расположились камеры новостных каналов и репортеры. Яркий свет от прожекторов заливал все пространство и подчеркивал каждый штрих в этом выверенном спектакле.

Несколько репортеров стояли полукругом, не сводя с нас глаз. В руках у них были направленные в нашу сторону микрофоны и блокноты, готовые к работе. Кроме того, камеры были расставлены так, чтобы захватывать каждый угол этой комнаты.

Длинные и тонкие штативы удерживали объективы в неподвижности, а красные огоньки записи зловеще мигали. Провода тянулись по полу и исчезали за дверью, соединяя камеры с фургонами, припаркованными снаружи. Скорее всего, они уже были готовы транслировать церемонию в прямом эфире на весь мир.

Пару репортеров шептались между собой. Их приглушенные голоса сливались в ровный фоновой гул.

Кто-то из них поправлял наушники, вероятно, получая указания от продюсеров и режиссеров за кулисами.

Другие яростно стучали по телефонам или торопливо выводили что-то в блокнотах, готовя вопросы, которые собирались задать нам после окончания церемонии.

Я заставил себя выдержать их взгляды и сохранял выражение лица предельно нейтральным.

Эта церемония была куда больше, чем просто ритуал. Это было публичное представление, демонстрация силы и единства.

Ради Мони и ради нашего будущего я должен был хорошо сыграть свою роль.

Восток будет наблюдать.

За кулисами будут вестись настоящие битвы и приниматься реальные решения, но сейчас мы должны были сохранить иллюзию.

Чен взглянул на меня.

Я едва заметно кивнул ему в ответ, давая понять, что все под контролем, а мои мысли на миг вернулись к розовым цветам, которые, пусть и ненадолго, но согрели меня среди всего этого напряжения.

Как я мог бы выразить любовь с помощью цвета?

Возможно, я мог бы выбрать для нее украшение с розовым камнем.

Или платье, в котором преобладал бы синий, но с тонкими розовыми акцентами.

Хотя, может быть, я мыслил слишком приземленно.

Я мог бы подарить ей розовую машину, конечно, исключительно для поездок за пределами Востока.

Или розовый самолет?

Я что-нибудь придумаю.

Справа от меня сидели тетя Сьюзи и тетя Мин. Как всегда, они были безупречно одеты. Тетя Сьюзи на мгновение встретилась со мной взглядом и одарила легкой, ободряющей улыбкой.

Они задержали мое появление в «Цветке лотоса», потому что заставили меня выслушать поток проклятий и угроз в течение нескольких минут. Я просто стоял и молча принимал весь этот словесный обстрел, зная, что как только они выговорятся, все снова станет по-прежнему.

Забавно было слышать, как в своей ярости они твердили, что они старые и беззащитные женщины… учитывая, что именно они отправили двадцать моих бойцов в больницу.

Мои сумасшедшие тетушки.

И вдруг, к моему удивлению, отец повернулся ко мне.

— Спасибо, что позволил этому событию состояться, сын. Я понимаю, как тяжело тебе было согласиться на это.

Я на мгновение опешил от его спокойных слов.

В его голосе звучало ожидание, будто он ждал, что я тут же оттолкну это проявление чувства.

Но я не стал.

Я просто кивнул, сохраняя на лице полное спокойствие.

— Этого хотела Моник.

— И ты готов дать ей все, чего она захочет?

— Почти все.

— Люби ее так сильно, как только сможешь. Я не думаю, что когда-то показал тебе это на примере своей любви к твоей матери.

Он тяжело выдохнул.

— Я был упрямым, эгоистичным человеком, сосредоточенным только на собственных желаниях.

Я моргнул.

— Было так много случаев, когда я игнорировал то, чего хотела Цзин, и просто делал все по-своему. Мне было плевать, насколько сильно она умоляла.

Я вспомнил, как в детстве мама всю ночь проплакала перед боем, который должен был принести мне трон Востока. Она умоляла его отменить все. Потом мольбы переросли в крики, а затем она начала швырять в него вещи, такая злая, такая омерзительно разочарованная.

Я внимательно посмотрел на него.

— Ты жалеешь о том, как обращался с мамой?

— Конечно.

Это потрясло меня до глубины.

— Я не думал, что ты вообще о чем-то жалеешь.

— Я мог бы быть лучшим мужем и отцом. Вместо этого я сосредоточился на том, чтобы стать самым успешным добытчиком и… Хозяином Горы. Я считал, что деньги и власть — самое главное, и… в чем-то так оно и есть, но…

Он не договорил, но и того, что прозвучало, было уже больше, чем я когда-либо слышал от него.

— Лэй. — Он сцепил пальцы и посмотрел на меня с грустной улыбкой. — Ты не можешь убить Марсело.

Что?!

Я распахнул глаза.

Кто из моих людей ему рассказал?

Глава 4

Проблема по имени Марсело

Лэй

Кто-то рассказал отцу, что я собирался убить Марсело.

Хммм.

Утром, когда я заговорил об этом, в комнате было всего пятеро — Чен, Дак, Ху, Болин и Фэнгэ.

Мой разум лихорадочно перебирал возможные варианты, сужая круг подозреваемых.

Это должен был быть кто-то, кто испытывал к моему отцу глубокую преданность. Кто-то, кто не смог бы смириться с мыслью о таком радикальном поступке.

Сразу же на ум пришли Болин и Фэнгэ. Они боготворили моего отца настолько, что это уже граничило с фанатизмом.

У Болина даже была его фотография в рамке, стоявшая в спальне рядом с портретом матери. Такой уровень восхищения был чересчур и почти тревожным. Болин всегда был тем, кто с маниакальной преданностью хранил наследие отца, следуя его принципам и наставлениям, как будто это была священная истина.

Фэнгэ, с другой стороны, был не менее безумно предан ему. Его уважение к моему отцу уходило настолько глубоко, что он часто говорил о нем с благоговейной интонацией, и глаза у него загорались при одном упоминании его имени. Совершенно не удивительно было бы, если бы он выложил все, лишь бы защитить то, что, по его мнению, отец счел бы правильным.

По крайней мере теперь у меня было представление о том, кто снабжает его информацией.

Отец снова заговорил:

— Ты понимаешь, Лэй? Ты не можешь убить Марсело.

— А почему нет? Он угрожает моим отношениям и слишком близко подобрался к Моник.

— Марсело должен умереть, в этом нет никаких сомнений, — спокойно ответил он. — Но не от твоей руки и не в этом году.

Я плотно сжал губы.

— Моник слишком многого лишилась за слишком короткое время, — продолжил он, — и такая потеря может изменить ее навсегда. И изменить твои отношения с ней — тоже.

— Изменит ее? — Я нахмурился. — Она сильная. Она справится с его смертью.

— Сильная, да, — согласился отец. — Но она и уязвимая. Марсело слишком близок к ней. Если ты убьешь его, это разобьет ей сердце, и она может никогда не оправиться. И что еще важнее. если она когда-нибудь узнает, что это сделал ты, она тебя не простит.

— Она не узнает. Я бы все сделал так, чтобы она не узнала.

— Не будь наивным, Лэй, — голос отца стал резким и властным. — Такие секреты не остаются в земле. Рано или поздно все всплывает. И когда она узнает, ты потеряешь ее навсегда.

Я сжал кулаки.

— И что ты предлагаешь? Просто оставить его в живых и позволить ему продолжать быть угрозой?

— Нет. — Он покачал пальцем. — Марсело умрет. Но это должно быть сделано так, чтобы ни ты, ни «Четыре Туза» не были к этому привязаны.

Я не мог поверить, что мы вообще ведем этот разговор.

И все же я вздохнул и наклонился ближе.

— И как это должно произойти?

— Этим займется другой человек. Кто-то, кто сможет сделать так, чтобы Моник даже не заподозрила твою причастность.

— Мне не нравится перекладывать решение своих проблем на чужие плечи.

— Дело не в том, нравится тебе это или нет, — твердо сказал мой отец. — Речь идет о том, чтобы защитить Моник и твои отношения с ней. Ты должен мыслить наперед, Лэй. Ты должен думать о том, что будет лучше для нее и для тебя.

Я глубоко вдохнул, пытаясь усмирить бурю эмоций, которая бушевала внутри.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но это просто кажется… неправильным.

— Иногда правильное ощущается как неправильное, но ты должен мне поверить. Марсело умрет, но не от твоей руки. Это единственный способ убедиться, что Моник не будет страдать больше, чем уже страдает.

Я посмотрел отцу в глаза, пытаясь уловить хоть намек на ложь. Но все, что я увидел, — это холодная, суровая правда, скрытая в его словах.

Медленно, с неохотой, я кивнул.

— Ладно. Марсело умрет, но не от моей руки.

— Хорошо, — отец тоже кивнул. — А теперь нужно убедиться, что его смерть будет организована правильно и никто не заподозрит тебя.

Я приподнял брови.

— Марсело работает с бандами в Шэдоу-Хайтс, создает тайные альянсы.

— Какого хрена?

— Думаю, у него есть план по расширению за пределами Синдиката «Алмаз». Он предает нас, Лэй. И делает это у нас под носом.

— Как долго ты об этом знал?

— Достаточно долго, чтобы понять, что действовать нужно осторожно. Как ты думаешь, что будет самым разумным шагом с твоей стороны?

Он внимательно наблюдал за мной, и я понял, что все это — проверка. Он хотел увидеть, способен ли я выстроить правильную стратегию и сыграть тонко, как полагается.

— Я должен передать эту информацию Диме и Кашмиру.

На его лице расплылась широкая улыбка.

— Именно. Им нужно знать, чем занимается Марсело. Дима начнет копать глубже, а Кашмер…

— Придет в ярость.

— А ты тем временем просто останешься в Востоке, продолжая укреплять отношения с Моник, любить ее и баловать. Пусть Север и Запад начнут подозревать Юг.

Мне не хотелось признавать это, но предложение отца действительно выглядело куда проще в исполнении. Более того, оно позволяло мне остаться чистым. И, если быть честным… все, что разрушит Марсело, он сделает сам. Я тут ни при чем.

Тайные сделки в Шэдоу-Хайтс? О чем ты вообще думал, Марсело? Дима тебе этого никогда не простит.

— Разумеется, — сказал отец, поднимая указательный палец. — Ты не можешь торопиться. Тебе нужно втайне собрать больше доказательств. Пусть твои люди проследят за ними. Возможно, даже стоит отправить Чена и Дака, чтобы они поговорили с бандами. В любом случае, нужно добиться того, чтобы Север и Запад сами начали видеть в Марсело потенциальную угрозу.

Я откинулся на спинку кресла.

— Я могу это устроить.

— Превосходно, — выдохнул он с облегчением. — Доверься плану. Марсело получит по заслугам, а Моник так ничего и не узнает. Я хочу, чтобы моя дочь была здесь счастлива.

Я моргнул.

— Твоя дочь?

— Ты ведь собираешься на ней жениться? Верно?

— Да, но...

— Тогда она моя дочь. — Он неловко хихикнул. — Позволь мне насладиться этим фактом, пока у меня еще есть… ограниченное время на этой земле.

Я не поддержал его смех.

— Она не хочет, чтобы я тебя убивал.

— Конечно нет. Она хороший человек. Восток не заслуживает ее, но… ты убьешь меня. — Он внимательно посмотрел на меня. — Ты сможешь это сделать?

— Думаю, да.

— Не думай, сын мой. Знай. — Он коснулся головы. — Почувствуй эту уверенность где-то глубоко внутри.

Вот он — мой отец. Человек, который ставил традиции выше жизни, а смерть — выше любви.

К моему удивлению, он вдруг указал за нашу спину, на огромный портрет моей матери и матери Моник в золотой раме.

— Чья это была идея?

— Моя.

— Твоя?

— Да.

— Вот как. — Его обычно суровое выражение лица дрогнуло, и на миг мне показалось, что в его глазах появилась влага. Это была сторона, которую он почти никогда не показывал — уязвимость, спрятанная под слоями безжалостности.

Он откашлялся.

— Я горжусь тем, каким мужчиной ты стал, Лэй.

Меня будто ударило током.

Эти слова повисли в воздухе, тяжелые от значения, которое когда-то было для меня всем.

Было время, когда я мечтал только об одобрении отца. Когда его похвала могла окрасить мой день, а его разочарование разрушало весь год.

Но теперь эти слова больше не обладали той силой, что раньше.

Он больше не был для меня богом, недосягаемой фигурой силы и мудрости.

Теперь он просто человек. И человек сломленный.

Овдовевший мужчина, живущий в страданиях. Отец, сожалеющий о своих ошибках. Хладнокровный убийца.

Я посмотрел на него. Не просто глянул, а по-настоящему посмотрел. И увидел трещины в его броне. И это не заставило меня ни возненавидеть его, ни полюбить. Это просто сделало меня грустным.

И все же я проглотил эту тоску и тихо произнес:

— Спасибо, отец.

Он повернулся к репортерам и улыбнулся.

Я сделал то же самое.

Вспыхнули вспышки.

Этот снимок войдет в историю как легенда — последняя совместная чайная церемония Хозяина Горы и Великого Хозяина Горы. Отец, исполненный заботы, и сын, полный любви.

Поколения детей на Востоке будут видеть эту фотографию в школьных учебниках по истории и вписывать дату церемонии в тестах.

А кому-то даже придется написать по ней сочинение.

Но никто не узнает о лжи и темном подтексте, скрытых за этим моментом.

Вспышки продолжали срабатывать, и между нами растянулась тишина, натянутая, как резинка, готовая лопнуть в любую секунду.

Он действительно исчезнет из моей жизни. Как я вообще привыкну к этому?

Повернувшись к отцу, я воспользовался этой паузой, чтобы получше рассмотреть его. Его длинные волосы стали заметно седыми — теперь в них было больше серого, чем черного. Вокруг глаз и рта появились новые морщины. Те линии, что раньше были едва заметны, превратились в глубокие борозды, как немой след множества тяжелых мыслей и грузов, что он носил в себе изо дня в день.

Воспоминания о моем детстве с ним нахлынули неожиданно.

Горькие и светлые одновременно.

Я вспомнил те дни, когда он учил меня драться. Его голос, строгий, но ободряющий, эхом отдавался в моих ушах, когда он демонстрировал стойки и удары. Он был беспощадным, доводил меня до предела, но всегда знал, зачем это делает. Он хотел, чтобы я стал сильнее. Он готовил меня к тому, чтобы я однажды смог защитить Восток.

А потом были и более спокойные воспоминания, например, тот день, когда он учил меня кататься на велосипеде. Я до сих пор помнил, как руль дрожал в руках и как неуверенно я держался, делая первые попытки ехать без тренировочных колес.

Его руки были рядом, он держал меня, не давая упасть.

— Продолжай, Лэй. У тебя получается.

Когда я наконец поехал сам, в его глазах невозможно было не заметить гордость.

Мое сердце потеплело.

Перед глазами всплыли и другие моменты, как он показывал мне, как привязывать леску, как учил плавать на пляже, как мы проводили вечера у камина вдвоем, только он и я, и он читал мне историю Востока.

О блять…

Вопреки здравому смыслу, во мне поднялась глухая, невыносимая грусть от осознания того, что мне придется его убить.

Смогу ли я?

Вдруг эта мысль стала почти невыносимой. На один короткий миг… я даже задался вопросом, а может, есть другой путь? Тот, что не заканчивается кровью.

Может, посадить его в подземелье? Нет. Кто-нибудь обязательно его выпустит.

Я сжал зубы.

А что, если отправить его в Китай, как он однажды сделал с Янь? Нет. Он все равно продолжит плести заговоры и убивать.

Но тут в памяти всплыла сцена жестокой смерти Ромео и Шанель.

Нет. Если я оставлю его в живых, он зайдет слишком далеко… а я буду жалеть, что не убил его. Каждая новая кровь будет на моих руках.

Жестокость моего отца не знала пределов.

Я должен убить его.

Грусть сменилась стальной решимостью.

Отец выбрал свой путь. И я должен выбрать свой. Ради Моник, ради нашего будущего и ради безопасности тех, кого я люблю, я сделаю то, что должен.

Я вздохнул и снова повернулся к камерам.

Наконец, отец нарушил молчание:

— Ты прекратил тренировки на Горе Утопии.

Я посмотрел на него.

— Да.

— Почему?

— Янь забрал тело Шанель, и я отправился его искать.

— Это было лишним. Твое место было рядом с Моник.

— Теперь я это понимаю.

— Тогда почему ты не вернулся к тренировкам на Гору Утопии?

— Я хотел показать Моник Дворец.

На его лице появилась ухмылка, в которой читалось слишком много.

— И как ей Дворец?

— Она считает, что он величественный и потрясающий.

В его взгляде отразилась гордость.

— Ты сказал ей, что это я спроектировал Дворец?

Я закатил глаза.

— Конечно, сказал. Хотя… ей больше по душе «Цветок лотоса».

— Как и твоей матери. — Его улыбка стала шире.

— Да.

— Во многом Моник напоминает мне Цзин. Ты видел, как она вчера разговаривала с репортерами?

— Видел.

— Казалось, будто твоя мать стоит рядом с ней.

Я попытался не улыбнуться, но все равно не сдержался.

Вспышки камер снова ослепили нас.

Я вздохнул.

— Когда все закончится, мне кажется, вытащить Моник из сада будет практически невозможно.

— И это радует меня. — Затем его улыбка погасла, и на лице появилось задумчивое выражение. — Насчет моего внука…

Я нахмурился.

— Я не собираюсь называть ребенка в твою честь.

— Моник дала обещание. Сонг был свидетелем и проследит, чтобы все произошло именно так.

— У дяди Сонга не будет ни малейшей возможности принимать такие решения, когда придет время.

— Моник это сделает, потому что она преданная. — Он кивнул. — И, к твоему сведению, тебе будет приятно узнать, что у меня есть тело Шанель. Сонг передаст его тебе после битвы.

— Не было никакой необходимости заставлять Янь забирать тело.

— Я не осознавал, насколько вы с Моник стали близки.

Я огляделся.

— Удивлен, что ты не привел Янь с собой, чтобы устроить очередной бардак.

Он странно вздохнул.

— Вообще-то… я ее привел.

Я приподнял брови.

— Правда?

— Она на кухне.

— С Моник?

— Да.

— Нет. — Я уже собрался подняться.

— Сын. — Он поднял руку. — В этом нет нужды. Янь больше не представляет угрозы ни для тебя, ни для Моник.

В его голосе прозвучало что-то странное.

Я внимательно посмотрел на него.

— Почему ты так говоришь?

Прежде чем он успел ответить, в комнату вошла Моник с элегантной сервировочной тележкой, и все мое внимание тут же переключилось на нее.

На ней было потрясающее синее платье, которое сидело на ее теле так сексуально, что я на секунду забыл, где нахожусь.

Честно говоря, на ее голове должна была быть корона, потому что она выглядела как настоящая королева.

Вспышки камер снова ослепили нас, и на несколько секунд я ощутил раздражение от самой мысли, что кто-то еще увидит, насколько она прекрасна.

Отец, разумеется, сразу понял, о чем я думаю, потому что тихо произнес:

— Ты должен научиться делить ее с Востоком.

— Посмотрим.

На верхней полке тележки стоял изящный синий чайник с ее тщательно приготовленной смесью. Рядом с ним располагались традиционные чашки, которые раньше принадлежали моей матери.

Один только этот вид заставил мое сердце сжаться от гордости.

О, боже.

Она подошла ближе, и тогда я заметил нечто в ее глазах — тревогу, которой обычно там не было.

А?

Я чуть подался вперед.

Она нервничает?

В принципе, это было логично, но… было что-то еще.

Я вгляделся в Моник внимательнее. Обычно она держалась уверенно, но сейчас ее плечи были напряжены.

Когда она остановилась у края стола, пальцы начали теребить край чайника.

Я заметил, как дрогнули ее ресницы, как слегка подрагивали пальцы, и как она с тревогой переносила вес с одной ноги на другую.

Ее взгляд метался по комнате, будто она искала способ выбраться отсюда.

Что-то было не так, и… мне казалось, дело вовсе не в чайной церемонии.

Глава 5

Сигнал сердца

Лэй

Пока Моник готовилась начать чайную церемонию, все замолчали, и камеры были направлены только на нее.

Такая красивая.

Она стояла у края стола, ее пальцы легко скользнули по изящному синему чайнику с ее авторским составом.

Рядом с ним стояли традиционные пиалы — великолепной работы, пропитанные историей, и теперь они ждали, чтобы быть наполненными.

Она глубоко вдохнула, и на мгновение наши взгляды встретились.

Ты в порядке?

Я попытался передать ей уверенность, без слов сказать, что все пройдет идеально, потому что она, самое прекрасное существо, которое когда-либо ступало на землю Востока.

Я беззвучно произнес: Я тебя люблю.

К своему ужасу, я увидел в ее глазах вспышку страха.

И не мог избавиться от ощущения, что что-то пошло страшно не так.

Что произошло? Кого мне нужно избить?

Отвернувшись от меня, Моник начала церемонию как положено — налила немного горячей воды в чайник, чтобы пробудить чайные листья.

Этот жест должен был символизировать пробуждение чувств и открытие сердца.

Ее движения были по-настоящему изящными, но… снова бросилась в глаза едва заметная дрожь в ее руках, когда она держала чайник.

Нет. Это была не просто обычная нервозность. Мне казалось, здесь было нечто большее.

Я стиснул зубы, размышляя, что мне делать дальше.

Все внутри меня кричало о том, что я должен увести ее отсюда и выяснить, что случилось.

Снова сработали вспышки.

Репортеры с блокнотами и микрофонами продолжали неотрывно следить за происходящим.

А что если я резко остановлю ее, а на самом деле ничего страшного не происходит?

Это может испортить ее момент, и я никогда себе этого не прощу.

Может, я просто слишком ее опекаю?

Моник медленно и осторожно наливала воду.

Я не мог увидеть, что происходило внутри, но представлял, как чайные листья медленно закручивались в чайнике, высвобождая свою суть.

Ее лицо было маской сосредоточенности, но в глазах по-прежнему читался страх.

Под столом я сжал кулаки, заставляя себя остаться на месте и не испортить этот момент.

Тем временем тонкий аромат ее чая начал наполнять комнату, переплетаясь с запахом цветущей сакуры.

Блять. Как же это пахнет.

Тетя Сьюзи тихонько захлопала.

Тетя Мин шикнула на нее.

Отец кивнул и прошептал себе под нос:

— Чувствую лаванду. Очень хорошо.

Меня охватила гордость.

Но, несмотря на красоту церемонии и изящество ее купажа, я все еще замечал напряжение в ее осанке.

Из-за чего ты нервничаешь? У тебя все потрясающе получается.

Что-то могло случиться между тем, как я попрощался с ней утром, и этим моментом?

Это могли быть ее сестры в Востоке?

Или Марсело или Бэнкс позвонили и чем-то расстроили ее?

Я наклонился к Чену и прошептал:

— Где Мин Юй?

Чен моргнул.

— Она в подземелье под дворцом. Я не хотел, чтобы Мин Юй этой неделе снова устроила переполох.

Значит, Мин Юй не могла подойти к ней и чем-то расстроить.

Тогда что это может быть?

Моник сделала еще один глубокий вдох и повернулась к репортерам. Когда она заговорила, ее голос звучал четко и уверенно:

— Для меня большая честь быть частью этой чайной церемонии.

Один из репортеров улыбнулся, явно наслаждаясь происходящим.

Моник бросила на меня взгляд.

Я едва заметно кивнул, стараясь приободрить ее и хоть немного успокоить.

Она снова повернулась к репортерам.

— Я искренне надеюсь с глубочайшим уважением приобщиться к традициям Востока и внести свой вклад в сохранение и прославление этой прекрасной культуры.

К моему удивлению — и, наверное, не только моему, тетя Сьюзи захлопала в ладоши, а тетя Мин фыркнула.

Хватит. Она и так на волнуется.

Камеры снова осветили зал вспышками.

Моник обвела взглядом комнату, ненавязчиво и внимательно, будто хотела установить зрительный контакт с каждым, кто присутствовал.

Безупречно.

Чен наклонился ко мне и тихо сказал:

— У нее все отлично.

Я кивнул.

Моник обратилась к репортерам и подарила им приветственную улыбку.

— Вместе мы сможем построить будущее, которое будет чтить наше прошлое и двигаться вперед с силой и единством.

Комната загудела от восторга, и я снова почувствовал, как грудь наполняется гордостью, глядя на нее.

Я все больше убеждался в том, что у Моник удивительный дар, ее искренность и чистота легко находили путь к людям. И наблюдая, как она завоевывает сердца Востока с такой грацией и душевностью, я всерьез захотел встать перед ней на одно колено и сделать предложение.

Отец наклонился ко мне и прошептал:

— Шанель никогда бы не справилась с этим.

Я злобно посмотрел на него.

Он пожал плечами и снова перевел взгляд на Моник.

Моник снова глубоко вдохнула.

— Я полностью предана этому пути и каждому из вас.

Репортеры явно были в восторге, камеры щелкали с бешеной скоростью, ловя каждое ее движение, а в толпе уже начали раздаваться восхищенные шепоты.

Даже несколько операторов утвердительно кивнули.

Моник завершила свою речь:

— Я верю, что вместе мы создадим наследие единства, уважения и общих мечт для будущих поколений.

Аплодисменты раздались сразу и были по-настоящему восторженными.

Репортеры подались вперед, готовые завалить ее вопросами, несмотря на то, что сейчас был не момент для интервью.

И снова я почувствовал то знакомое ощущение, мне не хотелось делить ее с ними.

Это было странное сочетание гордости и собственнического инстинкта.

Хммм.

Она действительно оставляла после себя сильное впечатление. Ее искреннее уважение и готовность принять наши традиции точно расположат к ней мой народ, обеспечив ей их любовь и поддержку.

Но вместе с тем… все это вполне могло породить какое-нибудь безумное фанатство.

О, блять. Что я наделал?

Я уже видел восхищение в глазах репортеров, то, как они ловили каждое ее слово. Пройдет совсем немного времени, и ее портреты появятся на стенах домов, а ее имя будут произносить с теплотой на рынках, в чайных лавках и мастерских.

Возможно, даже начнут делать кукол и всякие сувениры с ее лицом.

Это вполне могло случиться.

С моей матерью все было точно так же.

Я уверен, если бы я сейчас пошел к ее могиле, там наверняка нашлись бы двое или трое человек, пришедших, чтобы почтить ее память. Возможно, кто-то даже просил бы у надгробия совета в каком-нибудь сложном семейном вопросе.

Люди оставляли у ее могилы записки с желаниями и блестящие монеты, надеясь, что она уговорит Бога исполнить их просьбы.

В конце концов Мони будут любить, как мою мать.

Я взглянул на отца и заметил ту самую хитрую, все-понимающую улыбку на его лице, пока он наблюдал за ней.

Эта чайная церемония была не просто способом Востока принять ее. Ты хотел успеть подарить им нового кумира до своей смерти. Кого-то, кого они смогут любить и боготворить. Черт побери.

И пусть я всей душой дорожил тем, как быстро она находила общий язык с моим народом, какая-то часть меня все равно не могла смириться с мыслью о том, что теперь ей придется делить свое внимание и нежность с таким множеством других людей.

Конечно, это было эгоистичное чувство. Но я не мог от него избавиться.

Отец тихо усмехнулся у меня сбоку.

Я повернулся к нему.

Он снова прошептал:

— Ты должен поделиться ею с ними.

Моник вернулась к чайнику, где настаивался чай, и в этот момент сработали вспышки камер.

Но вместе с ярким светом в ее глазах снова мелькнул тот самый страх, пока она продолжала церемонию, аккуратно добавляя капли меда в каждую пиалу.

Ты все еще чего-то боишься. Почему? У тебя все получается потрясающе.

Это все у меня в голове?

Или с Моник действительно происходит что-то более глубокое?

Я вспомнил вчерашний момент, когда спросил ее, хочет ли она, чтобы я вмешался в ее напряженный разговор с Ченом.

Моник покачала головой:

— Нет. Я не хотела, чтобы ты вмешивался. Я справилась.

— А если однажды почувствуешь, что не справляешься и тебе нужно, чтобы я вмешался, дашь мне сигнал?

— Какой еще сигнал?

— Положи руку на сердце и посмотри на меня.

В этот момент Лэй сам показал, что имел в виду: убрал ладонь с моей шеи, провел пальцами ниже и остановился прямо на моем бешено бьющемся сердце.

А потом посмотрел на меня с такой силой… что я растаяла.

— Это будет наш сигнал.

— А ты тоже будешь делать так, Лэй?

— Буду.

— Тогда… я приду на помощь. Я, может, и не умею драться, но…

— Ты всегда найдешь способ спасти меня. Ты сильная и умная.

Я вернулся мыслями к чайной церемонии и медленно выдохнул.

Ты покажешь знак? Ты помнишь? Или я просто снова чересчур ее опекаю?

Завершив заваривание, Моник двигалась с выверенной грацией, наливая золотистый, сладко пахнущий чай обеими руками в изящные пиалы. Она держала голову опущенной, спину — идеально выпрямленной, словно показывая всем нам, что она, наша преданная и любящая служительница.

Чен кивнул.

— С грацией у нее все отточено.

Этот жест должен был выражать уважение и смирение, но я видел, чего ей стоило сохранять самообладание.

Идеально. У тебя все получается, детка.

Когда она подошла ко мне с первой пиалой, ее руки слегка дрожали.

Я протянул руку, взял у нее чашку и провел пальцами по ее руке. Улыбаясь, я выдержал ее взгляд, пытаясь передать свою поддержку и любовь.

Она тоже улыбнулась, робко и осторожно, но страх в ее глазах никуда не исчез.

Что происходит? Кого мне нужно убить?

Все камеры были направлены на меня.

Медленно я поднес пиалу к губам, вдохнул аромат.

— Мммм. Пахнет восхитительно. Настолько, что я, пожалуй, заберу себе весь чайник.

Моник моргнула.

Пару женщин-репортеров тихонько хихикнули.

Тем временем мои тетки дружно прокашлялись, явно намекая, чтобы я поторопился.

Никуда я не тороплюсь. Это ее первая пиала, и она — только моя.

С дьявольской ухмылкой я сделал крошечный глоток.

— Мммм. Тааак вкусно.

Несколько репортеров снова засмеялись.

Наверняка они не привыкли видеть меня таким, с этой полуулыбкой и в восхищении от чая, приготовленного моей девушкой. Но я нисколько не преувеличивал. Смесь действительно была идеальной.

Тончайший баланс вкусов, в каждом из которых чувствовались ее тщательный подбор и подготовка.

Я должен был сказать что-то официальное… но вместо этого сделал большой, жадный глоток.

— Оууу, — протянула одна из репортеров с умилением.

Остальные поспешно начали что-то записывать.

Сделав еще один глоток, я уловил тонкие ноты лаванды и чего-то еще.

Что это за вкуснятина?

Послевкусие было чуть сладковатым, с едва уловимыми земляными оттенками.

Мои веки дрогнули, а потом опустились, пока я наслаждался этим идеальным, гармоничным сочетанием.

Несколько репортеров начали шептаться между собой.

Весь Восток захочет узнать, из чего состоит этот чай. И когда узнает, он станет самым востребованным чаем года.

Тетя Сьюзи заговорила:

— Хозяин Горы, я бы тоже не отказалась от чашки чая.

Я подмигнул ей:

— Уверен, наш Заместитель Хозяина Горы Чен может заглянуть на кухню, подобрать смесь и заварить вам чай.

Репортеры рассмеялись, и, к моему удивлению, отец тоже.

Я не поставил пиалу.

Вместо этого я долго и с нежностью смотрел на нее.

Снова вспыхнули камеры, наверняка запечатлев момент, как Моник медленно начинает кланяться передо мной, элегантно, изящно, в ту самую секунду, когда я наслаждался ее первым чаем.

Это фото окажется на первой полосе каждой газеты уже завтра утром.

Вот так, Восток. Она моя. Даже не думайте.

Я посмотрел ей в глаза.

Она снова ждала моей реакции, и… снова в ее взгляде мелькнул тот странный, настораживающий страх.

Хммм.

Вместо ответа я медленно положил руку себе на грудь.

Она широко распахнула глаза.

Я тихо произнес:

— Ты помнишь, что это значит?

Чен посмотрел на нее, потом на меня и прошептал:

— Что ты делаешь? Скажи, что вкусно, и позволь ей продолжить.

Я не обратил на него внимания, продолжал смотреть только на нее:

— Тебе нужна моя помощь?

Отец подался вперед:

— Довольно, Лэй. Пора двигаться дальше.

Я проигнорировал и его:

— Я нужен тебе, малышка?

Она нервно скосила взгляд на моего отца.

Он наблюдал за нами.

И тогда… она положила руку себе на грудь.

Понял. Я все понял.

Я сделал еще один глоток и громко произнес:

— Это восхитительно. Ты оказываешь мне честь, Хозяйка Горы.

Чен взвизгнул, впервые это звание прозвучало вслух, да еще и перед камерами. Разумеется, так было нельзя. Так не делается на Востоке. Для этого должна быть церемония.

Но любой, у кого есть глаза, сразу бы понял, что я не собирался ее отпускать.

Да, вы все правильно поняли. Она — моя Хозяйка Горы.

Мои тети захлопали в ладоши.

Репортеры торопливо строчили заметки, и вспышки камер ослепляли.

Моник выпрямилась после поклона, выдохнула дрожащим дыханием, и по ее лицу скользнула волна облегчения. Но когда она вернулась к чайнику, чтобы налить чашку моему отцу, ее плечи все еще оставались напряженными, и тревога не уходила из глаз.

Я поставил чашку на стол и больше не мог выносить, как она выглядит.

Она подала знак, значит, пришло мое время вмешаться.

Моник нужна была поддержка, и я должен был быть рядом, к черту все традиции.

— Прошу прощения, уважаемые, — произнес я, вставая, и сразу почувствовал, как внимание всего зала, особенно репортеров, переключилось на меня.

Остальные за столом тоже поднялись и склонили головы.

Я посмотрел прямо в камеры.

— Мне нужно поговорить со своей Хозяйкой Горы. Лишь на пару минут. Наедине... Я просто не могу иначе.

К своему удивлению, я заметил, как те самые хихикающие журналистки посмотрели на меня с каким-то заговорщическим выражением, будто думали, что я хочу остаться с ней наедине, чтобы украсть поцелуй.

Отлично. Пусть так и думают.

С опущенной головой Чен выглядел так, будто у него сейчас случится инсульт.

— Ч-что ты творишь? — прошипел он.

Моник застыла, сжав в руках чайник.

— Мне внезапно пришла в голову одна важная мысль, — голос мой оставался спокойным. — Поэтому церемония чая немного задержится.

Выключите камеры.

Тетя Сьюзи приподняла голову и натянуто улыбнулась.

— Это прямая трансляция, Лэй.

— Тогда пусть станет не прямой, — щелкнул я пальцами. — Немедленно.

Репортеры засуетились, подавая сигналы своим операторам. Один за другим красные огоньки на камерах погасли.

Тетя Мин нахмурилась.

— О чем бы ты ни хотел поговорить, Лэй, сделай это потом.

— Я согласен с сестрами, — кивнул отец. — Эта церемония слишком важна, чтобы ее откладывать.

— Это важнее. — Я отошел от стола, не обращая внимания на недовольное бормотание теток и сдержанные перешептывания репортеров. Через пару секунд я оказался рядом с Моник. Ее руки дрожали, когда она поставила чайник.

Ты подала знак, и я говорил, что всегда буду рядом, когда ты это сделаешь.

Я осторожно взял ее за руку и почувствовал, как дрожь пробежала по ее пальцам.

Да, что-то определенно было не так.

Ее глаза встретились с моими, и я увидел в них одновременно облегчение и страх.

— Я с тобой.

Ее нижняя губа дрогнула.

Я повел ее прочь от стола, подальше от любопытных глаз и своей неумолимой семьи.

Традиции были важны, но Моник была важнее. И всегда будет.

А теперь посмотрим, что, блять, так ее пугает и заставляет нервничать.

Глава 6

Жестокое испытание

Моник

Мы с Лэем покинули изысканно украшенную чайную церемонию, пока перешептывания репортеров постепенно растворялись где-то за спиной.

Моя рука дрожала в ладони Лэя. Слава Богу, он ничего не сказал. Он просто немного крепче сжал мою руку и повел нас прочь.

Как мне сказать Лэю, что его сестра мертва? Сказать сейчас или после церемонии?

В другом городе такие вопросы показались бы абсурдными. Конечно, кто-нибудь сказал бы человеку, что его сестра умерла.

Но за то короткое время, что я провела на Востоке, я начала понимать, что здесь важно абсолютно все — цвета, традиции, символы и так далее.

Это какой-то пиздец. И что мне теперь делать?

Лео поставил меня в невозможное положение, подсунув мне голову своей дочери прямо перед этой сраной церемонией.

Что за херня, чувак?

Однако я должна была помнить и о том, что Лео был печально известен своими бесконечными психологическими играми и проверками. Каждый разговор с ним напоминал попытку пройти по минному полю, где одна ошибка могла привести к катастрофическим последствиям.

Блять. Серьезно... что мне теперь делать?

Лэй молчал, но продолжал вести меня прочь.

Дом, казалось, растягивался до бесконечности. Роскошный декор и вычурная мебель сливались в одно сплошное пятно, пока мы шли вперед, а мой разум был слишком поглощен происходящим, чтобы замечать детали.

Вокруг нас персонал суетился в деловых, четко выглаженных синих униформах, разносил подносы, доверху нагруженные изысканными угощениями.

Другие мелькали мимо с швабрами и тряпками в руках.

А Лэй продолжал идти вперед уверенным шагом, и лицо у него было совершенно непроницаемым.

Я шла за ним, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, а груз надвигающегося откровения давит все сильнее.

Так. Подумай.

Мой разум снова вернулся к решению.

Если я скажу ему сейчас, ему будет так больно, и он захочет убить Лео немедленно.

Вместо чайной церемонии это превратится в кровавую бойню.

Но… разве Лео не знал, что так и будет?

Если Лео оставался на шаг впереди, то он должен был догадаться, что его удар по голове вызовет хаос.

Ладно. Если он это предвидел, тогда зачем он вручил мне голову именно в тот момент?

Лео хотел, чтобы я стала настоящей Хозяйкой Горы — женщиной, обладающей огромной властью и уважением на Востоке. А чайная церемония была чем-то вроде моего первого неофициального шага к этой роли.

Разве я не должна была сосредоточиться на том, чтобы сделать все как надо?

Но… если это правда, тогда зачем Лео вручил мне такой уродливый и травмирующий «подарок»?

Думай. Что я упускаю?

С одной стороны, отрезанная голова его дочери, аккуратно уложенная в коробку, была способом Лео показать, насколько серьезно он относится к нашей с Лэем защите. Это была мрачная демонстрация его преданности и напоминание о том, на какую жуткую жестокость он готов пойти, чтобы обеспечить нашу безопасность и безопасность Востока.

Но ведь в этом «подарке» было что-то еще… правда? Может, это было ужасающее предупреждение? Или даже хуже? Может, это была извращенная проверка на стойкость или на способность соображать под давлением?

Лео был серийным убийцей — психопатом, который питался смертью, властью и манипуляциями. Но при всем при этом он всегда был, черт возьми, гением, который просчитывал каждый ход, как в шахматной партии.

Только сумасшедший стал бы думать, что в этой голове не было двойного, а то и тройного смысла. Я, блядь, точно все замечала, и мое чутье ни за что не позволило бы мне проигнорировать возможную подоплеку его отвратительного поступка.

Ага… это какая-то ебанутая проверка. Уверена. Лэй говорил, что у Лео не бывает поступков с одним-единственным смыслом.

Так… если отрезанная голова действительно была испытанием, тогда… мысль о провале даже не рассматривалась. Не с таким человеком, как Лео. С его извращенным представлением о верности провал мог закончиться смертельно.

А мне, знаете ли, очень нравилось, что моя голова остается на плечах.

Господи Иисусе… может, Лео и правда пора сдохнуть.

Я не хотела скорбеть по Лео, но и жить в постоянном страхе за свою жизнь — тоже не вариант, постоянно переживая, справлюсь ли я с этим испытанием или провалю следующее.

Бедный Лэй. У него просто ебанутый отец.

Я моргнула и начала по кусочкам складывать в голове истинную цель этой, возможно, жестокой проверки, которую устроил мне Лео сегодня.

Это испытание должно быть гораздо масштабнее, чем просто чайная церемония.

Я попыталась влезть в психопатскую башку Лео, надеясь хоть как-то понять его мотивацию и причины, по которым он преподнес мне этот жуткий подарок.

Для Лео важнее всего были сила и хитрость.

Так что… возможно… он хотел узнать, выдержу ли я давление, смогу ли принимать трудные решения, не дрогнув. Может быть, этот подарок и был проверкой, способностью сыграть по его правилам и выйти победительницей.

Хотя… не знаю, было ли это только этим.

На кухне мой главный вопрос заключался в том, должна ли я все-таки провести чайную церемонию, как и планировалось, или же рассказать Лэю о смерти его сестры прямо сейчас, рискуя разрушить весь день.

Разумеется, я решила этого не делать.

Чайная церемония была важной традицией, символом уважения и единства. Нарушить ее означало бы не только проявить неуважение к обычаям Востока, но и поставить под угрозу свое будущее положение.

Но с другой стороны, скрывать правду от Лэя, пусть даже ненадолго, казалось настоящим предательством. Он имел полное право знать о смерти своей сестры, и затаить настолько ужасную весть — это было неправильно на каком-то глубинном, человеческом уровне.

Если бы убили одну из моих сестер… мне было бы вообще похуй на какую-то там чайную церемонию.

Но это я.

А сейчас все выглядело как какое-то безумное испытание, которое могло обернуться моей собственной смертью.

Если я расскажу Лэю правду прямо сейчас… будет ли это выглядеть как слабость?

Неужели Лео хотел убедиться, что я не способна разделять эмоции и долг, что я не умею ставить общее благо выше личных чувств?

В этом и заключалась проверка?

А может, он просто хотел посмотреть, как я буду мучиться, как буду метаться в попытке принять это невозможное решение?

Во всяком случае, я точно знала, что он наблюдает. Ждет, чтобы увидеть, как я справлюсь с давлением. Его леденящий взгляд не покидал меня все время церемонии.

Или это все просто у меня в голове?

Восток уже окончательно вынес мне мозг.

Я не знаю, чего хочет Лео или Лэй, так что… я просто… просто последую за сердцем…

Сначала мне казалось, что самое разумное — это завершить чайную церемонию с тем достоинством и самообладанием, которые и ожидаются от Хозяйки Горы. Это бы показало Лео, что я умею держать себя в руках, что я способна соблюдать традиции даже под чудовищным давлением.

Затем, после церемонии, я планировала отвести Лэя в сторону и рассказать ему правду в более приватной, уважительной манере.

Но сама мысль о том, что мне придется сидеть всю церемонию, делая вид, будто все в порядке, в то время как я знаю этот ужасающий факт, вызывала у меня тошноту.

Я шла на эту церемонию с мыслью, что испытание Лео было жестоким, но мне нужно было подняться над ним.

Я должна была быть умнее.

Сильнее.

Но… Лэй понял, что что-то не так, с первой же секунды, как только увидел меня.

И от этого у меня стало теплее на душе.

Несмотря на весь хаос в голове, я не могла не чувствовать любовь к нему за то, что он и правда стал считывать мои невербальные сигналы. Он замечал малейшие изменения в моем поведении, и я не знала, что именно он уловил, но он это почувствовал.

Может, это было мое сбивчивое дыхание?

Или дрожь в руках?

Неважно.

То, что он это заметил, говорило о том, насколько тонко он меня чувствует.

Насколько сильно он меня любит.

Боже, как же я его люблю.

Но то, насколько чутко он улавливал малейшие изменения во мне, одновременно пугало до смерти.

Как заставить его поверить, что все в порядке, чтобы мы могли вернуться к церемонии?

Мне нужно было, чтобы он подумал, будто я спокойна, собрана и готова исполнить свой долг, и при этом не солгать ему.

Блядь.

Тем временем Лэй продолжал молчать, ведя нас к двери. Он открыл ее и вывел меня из удушающей атмосферы дома.

Прохладный, свежий воздух окутал меня, и по телу разлилось облегчение.

Фух. Мне это было так нужно.

Спускаясь по ступеням, он повел нас прямо в сторону сада.

Пышные цветы и зелень встретили меня. Аромат земли и распустившихся бутонов наполнил мои чувства и еще сильнее оживил мой дух. Это было похоже на шаг в мирный, ухоженный рай.

Но Лэй не остановился у края, чтобы поговорить со мной, он продолжал идти, ведя меня все глубже к самому сердцу сада.

И чем дальше мы шли среди этой природной красоты, тем легче мне становилось.

Он знал, что так и будет?

Я отогнала все мысли о Лео и взглянула на Лэя.

Выражение его лица оставалось строгим, взгляд был устремлен вперед.

Мы шли мимо идеально подстриженных живых изгородей и цветущих роз, а воздух наполнялся ароматом жасмина и лаванды.

Солнечные лучи искрились на лепестках.

Чем дальше мы заходили, тем уединеннее становилось. Звуки дома, церемонии, слуг и репортеров постепенно превращались в далекое гудение.

Наконец, Лэй остановился у нашей сакуры. Ее нежные розовые лепестки тихо трепетали на ветру.

Мое сердце потеплело.

Это было то самое дерево, под которым мы занимались любовью прошлой ночью.

Черт, Лэй. Ты просто огонь, малыш.

Прошлой ночью все было таким простым. Под сенью цветущей сакуры, в объятиях Лэя, весь мир будто исчез.

Но сейчас, стоя на том же самом месте, я чувствовала, как на меня обрушивается тяжесть реальности.

Та легкость, что была вчера, казалась теперь далеким сном, вытесненным жестокой правдой, которую мне предстояло сказать.

Не говори ничего, но и не лги. Просто… просто верни нас на церемонию.

Лэй повернулся ко мне, отпустил мою руку, и в его взгляде появилась такая сосредоточенность, такая пронизывающая сила, что я почувствовала себя полностью обнаженной перед ним.

Блядь.

А потом он заговорил.

— Ты справилась потрясающе.

Я сглотнула.

— Спасибо.

— Ты была прекрасна и безупречно грациозна. Чай был вкусным, и даже сейчас, стоя здесь с тобой… я хочу еще одну чашку. На самом деле… когда мы вернемся, я вежливо потребую еще одну.

Я выдавила из себя слабую улыбку.

— Я горжусь тем, что ты сделала, Мони, и я, блядь, по-настоящему благодарен тебе за то, что ты вложила в это время, силы и душу.

Вина медленно прокралась в мое сердце.

— Но…

Я приоткрыла губы.

— Ты была напряженной. И не просто немного. Мне кажется, это было что-то другое, потому что… я начинаю тебя узнавать. По-настоящему. Улавливаю тонкости твоих движений… твоих эмоций… того, как ты идешь… как держишь вещи в руках… все эти маленькие перемены в выражении лица… когда ты злишься… когда тебе страшно… когда ты счастлива… когда ты кончаешь.

Я моргнула.

— И… на церемонии… ты неплохо скрывала свой страх от всех остальных, но… я все равно уверен, что заметил кое-что. Что-то, что подсказало мне… что тебя что-то тревожит.

Во взгляде Лэя на миг вспыхнула ярость.

— Я никогда не позволю, чтобы тебя кто-то тревожил.

Напряжение сковало мои плечи.

— Что случилось, Мони?

Я с трудом проглотила страх и постаралась говорить ровно.

— Спасибо, что сказал, будто я справилась.

Он внимательно на меня посмотрел.

— Я рада, что ты меня узнаешь. От этого у меня сердце замирает.

Он не собирался довольствоваться вежливой болтовней.

— Кто тебя тревожил?

— Лэй…

— Это мой отец или кто-то другой? Это был телефонный звонок?

— Я думаю, что эту ситуацию… стоит решить после церемонии, чтобы я могла…

— То есть проблема есть?

Я моргнула.

— Да.

— В чем дело?

— Я хочу рассказать тебе после церемонии.

— Почему?

— И это я тоже скажу потом.

Он молча смотрел на меня несколько долгих секунд, и у меня было ощущение, будто он медленно, слой за слоем, разбирает мою суть.

Я не думала, что чайная церемония все-таки продолжится…

Я видела, как он изо всех сил старался не уставиться на меня испепеляющим взглядом и не повысить голос. Лэй провел почти всю свою жизнь в позиции власти. А это означало, что если он задавал вопрос, то получал ответ ровно так, как ему, блядь, было нужно.

Он провел пальцами по волосам, потом опустил руки.

— Ответь мне вот на что.

— О-кей.

— Ты не хочешь рассказывать мне, в чем дело, потому что это связано с моим отцом, и ты боишься, что, если я узнаю, я прямо сейчас вернусь туда и убью его?

Блядь. Он ведь и правда сын своего отца.

По спине пробежал холодный озноб.

Я сжала губы, решив, что лучше уж промолчать, чем соврать или выдать какую-нибудь херню.

Его сестра мертва. Я должна ему сказать. Правда? Но… это дурацкое испытание…

Лэй скрестил руки на груди, давая понять, что не собирается возвращаться на церемонию, пока не узнает, в чем дело.

— Скажи мне, что случилось, Мони.

Это разобьет тебе сердце. Ты не хочешь знать этого сейчас. Ты и так слишком многое потерял.

— Мони.

Глаза наполнились слезами, но, слава Богу, ни одна не скатилась.

— Лэй…

— Да?

— Вчера я все проебала… а сегодня хотя бы пытаюсь… сделать правильно. Ради тебя и… Востока… и…

— Мне сейчас вообще похуй на Восток, — нахмурился он. — Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что ты выглядишь так, будто вот-вот расплачешься. — Он разжал руки и сделал шаг ко мне. — Это единственное, что меня волнует. Что случилось?

— Как я уже сказала… вчера я все запорола. И забыла тебе кое-что рассказать. Там было столько всего…

— Что ты забыла?

— Я рассказала твоему отцу про… пир на Горе Утопии…

— Когда появилась моя сестра?

— Д-да.

— Ты ничего не запорола.

— Он не знал, что она сказала за столом. Он был совершенно удивлен.

— Тогда это говорит о том, что Ху, Дак и Чен точно ничего не докладывают моему отцу. Они не его шпионы. Это уже полезно.

— Ладно, но я не должна была рассказывать Лео, что сказала Янь…

— Это не был секрет. Все знали, что Янь хотела взять Восток под контроль. Логично было бы, что после смерти отца она пришла бы за мной.

Но выражение Лэя изменилось. Если раньше на его лице читалась только тревога, то теперь в его чертах проступил страх.

— Мони… что случилось?

Господи. Я не хочу разбивать ему сердце.

Я глубоко вдохнула, собираясь с силами, чтобы сказать то, что нужно было сказать, а потом подняла взгляд, надеясь найти там еще немного решимости.

Скажи. Просто скажи, блядь.

Над нами тихо покачивались ветви сакуры.

На них сидели два черных ворона и смотрели прямо на нас, и на несколько секунд я отчаянно захотела быть ими — просто сидеть на солнышке, ни о чем не думать, не чувствовать, не бояться.

Вздохнув, я опустила взгляд, а потом посмотрела ему в глаза. Любовь и тревога, отраженные в его взгляде, дали мне ту силу, что была так нужна.

— Лэй, тебе нужно кое-что узнать. И это… это очень грустно. Это разбивает сердце. Я не хочу, чтобы ты… страдал или…

— Что бы это ни было, Мони. Все будет в порядке, если…

Лицо Лэя смягчилось. Он взял меня за руку, и его прикосновение было одновременно крепким и нежным.

— Если ты рядом со мной, со мной все будет в порядке.

К черту это жестокое испытание Лео. Сердце Лэя важнее. Я должна ему сказать. Это же его сестра.

Глаза снова наполнились слезами — горячими и такими нежеланными — и в следующий момент они покатились по щекам.

Я опустила взгляд, приоткрыла рот, чтобы заговорить, но вырвалось лишь сдавленное:

— Прости.

Эти два слова были ничтожно малы — слабое извинение за такую утрату.

Лэй поднял руки, обхватил мое лицо ладонями, бережно приподнял подбородок, чтобы встретиться со мной взглядом, и мягко стер слезы с моих щек большими пальцами.

— Скажи мне.

Зрение помутнело, слезы все лились.

— Сегодня твой отец преподнес мне подарок. Это была коробка, и…

— Коробка?

— Д-да.

— И… что было в коробке, Мони?

— В коробке была… голова Янь.

Глава 7

Разбитый

Лэй

Голова Янь… Голова моей сестры… была в коробке? Нет. Она не могла этого сказать.

Я смотрел на Мони, и мой мозг отказывался воспринимать произнесенные ею слова. Не может быть, чтобы она сказала это. Просто не может, блять. Не в этом проклятом, ебаном мире.

Но все равно… все вокруг закружилось. Сад перед глазами расплылся, а ее голос снова и снова звучал у меня в голове.

Мне едва удавалось дышать.

Я даже не мог думать.

Я не видел ничего, кроме лица Мони, залитого слезами, и этой обнаженной боли в ее глазах.

— Нет, — прошептал я. — Ты…

Глаза Мони наполнились свежими слезами.

Я вздрогнул.

— Ты уверена, что это была Янь?

— Д-да.

Гнев, недоверие и всепоглощающее чувство утраты с силой ударили в грудь.

Янь мертва? Моя старшая сестра?

Я отпустил лицо Мони и отшатнулся. Ноги едва держали меня, пока сознание медленно принимало ее смерть.

Нет.

Из груди вырвался сдавленный всхлип, и я отвернулся от Мони, не в силах показать ей свою боль.

Но Мони не позволила мне уйти в свое горе в одиночестве. Она потянулась ко мне и крепко сжала мою руку, ту самую спасительную ниточку, в которой я не знал, как сильно нуждался, пока она не появилась.

Неужели он действительно убил ее?

Я не мог успокоиться. Развернувшись, я крепче сжал ее руку, напуганный до смерти при мысли о том, что могу отпустить.

Она не вздрогнула и не отдернула руку. Наоборот, подняла наши сцепленные пальцы к своей груди и прижала их к сердцу.

— Мне так жаль, Лэй.

Моя нижняя губа задрожала, пока я пытался подобрать слова.

— Мой отец… он правда убил ее?

Мони задрожала.

— Да.

Все ощущение спокойствия исчезло, и я больше не чувствовал себя Хозяином Горы. Я просто чувствовал себя беспомощным и маленьким.

Мама… ты слышала это?

Сад вокруг меня потемнел, расплавился в тени и скорбь. Яркие цветы поблекли и потекли черной краской. Все сочные зеленые оттенки вытекли в мутное, бесформенное ничто.

Как он мог сделать это?

Я глубоко вдохнул и позволил своим чувствам зацепиться за единственное, что могло принести покой, это утешающий ритм сердцебиения Мони, стучавшего под моей ладонью.

Как это вообще могло случиться? Как он мог сделать это?

Я знал, что мой отец — монстр, но это… это выходило за пределы всего, что я когда-либо мог себе представить.

И он просто… просто вручил Мони голову? Да, блядь, что с ним не так?

Мне хотелось закричать, сорваться с места, прорваться сквозь сад, ворваться обратно в дом и заставить отца заплатить за все, что он сделал.

Но я был парализован тяжестью горя, и разум не мог справиться с утратой.

И, словно чувствуя битву внутри меня, Мони отпустила мои руки, обвила меня за талию и прижала к себе, удерживая меня на месте в тот момент, когда я чувствовал, что вот-вот рассыплюсь на миллионы осколков.

Господи… помоги мне.

Ее тело было таким мягким и теплым, прижатым к моему.

— Мы справимся с этим вместе. Я люблю тебя, Лэй, и я рядом.

Прикосновение Мони вернуло меня на землю.

Ее тепло проникло в кости.

— Мне так жаль, Лэй. Скажи, что тебе нужно от меня?

Сдавливающая боль в груди понемногу начала отпускать.

Я обнял ее в ответ, нуждаясь в ней сильнее, чем когда-либо нуждался в каком-либо человеке в своей жизни.

Сквозь туман горя всплыла память.

Острая и отчетливая.

Это был солнечный день, и мы с Янь, еще совсем детьми, бегали по этому самому саду.

Янь утром смастерила деревянный меч, выкрашенный в синий цвет, и, как только закончила… потащила меня играть.

Тем днем я бегал за ней между яблонями и персиковыми деревьями.

— Поймай меня, если сможешь, Лэй! — засмеялась она, размахивая мечом в воздухе. — Если поймаешь, тогда ты станешь Хозяином Горы.

Смеясь, я изо всех сил пытался догнать ее на своих коротеньких ножках.

Как всегда быстрая, она с легкостью ускользнула от меня и обежала дерево. Мы гонялись так, наверное, несколько минут, но в конце концов я все-таки поймал ее.

— Попалась!

Она упала на землю, хихикая.

— Молодец!

Задыхаясь, я наклонился и поднял меч.

— Теперь я Хозяин Горы.

Лежа на траве, она распахнула глаза.

— Ты им и стал.

Я взмахнул мечом в воздухе.

— Все обязаны подчиняться мне!

Янь рассмеялась:

— А какой будет твой первый закон?

— Мы будем править вместе! — я снова поднял меч в воздух. — Хозяин Горы и Хозяйка Горы!

Глаза Янь широко распахнулись, она вскочила на ноги и начала дурашливо танцевать.

— Ура!

— Никто нас не победит!

— Никто! — закружилась она, раскинув руки и визжа от радости, пока не начала вращаться все быстрее и быстрее. — Слышите, все? Мы будем править вами вместе!

Ее смех разносился по всему саду, пока она не рухнула в траву, а грудь вздымалась от усталости.

Но потом я посмотрел на меч.

— Нам нужно два, если мы собираемся править. Поможешь мне сделать еще один?

— Нам не нужно два меча, глупенький, — она поднялась с земли. — Мы просто будем делить этот.

Я уставился на нее, уверенный, что она самая умная на свете.

— Ладно, Янь. Ты права. — Я протянул ей меч. — Мы поделим.

Она закрутила меч в руке.

И вдруг из-за огромного персикового дерева вышел отец. Все это время он стоял там, а я даже не заметил.

Почему-то мне стало не по себе.

А вот Янь засветилась от восторга.

— Папа! Мы вместе правим садом!

Он молча посмотрел на меня и на меч.

Я закивал.

— Я Хозяин Горы, а она Хозяйка Горы!

Но вместо того, чтобы улыбнуться, как мы ожидали, его лицо напряглось, и взгляд, тяжелый и пронизывающий, впился в Янь с такой силой, что у меня по спине пробежал холодок.

Я отступил назад.

Улыбка Янь дрогнула, и радость в ее глазах померкла.

— Янь. — Он указал на меня. — Отдай меч Лэю.

Она удивленно приподняла брови.

— Почему?

— Потому что только Лэй может быть Хозяином Горы.

У меня скрутило живот. Я не понимал, почему чувствовал себя… странно. Я был слишком мал, чтобы разобраться в своих эмоциях.

Янь подняла на него глаза.

— Но это же я сделала меч, и…

— Не важно, кто сделал меч, Янь. Важно, кто держит его в руках. И этим человеком всегда будет Лэй.

Его слова повисли в воздухе.

Тяжелые.

Безжалостные.

Беззаботный мир, который мы с Янь только что построили, рассыпался под тяжестью его неодобрения.

Он кивнул в мою сторону.

— Забери у нее меч.

Я посмотрел на Янь… и не смог сдвинуться с места.

— Хорошо, папа, — прошептала она. Плечи ее поникли, и меч бессильно повис в руке.

Я все равно не пошевелился.

Через несколько секунд она сама отдала мне меч… а потом ушла.

Сбившийся с толку, я смотрел ей вслед, пока она, с опущенной головой, уходила, оставив меня одного с отцом… и с мечом.

Я был слишком мал, чтобы до конца понять, что на самом деле значили его слова, слишком наивен, чтобы разглядеть тьму, которая в них скрывалась.

Я просто почувствовал, что в тот день все изменилось.

Что-то сдвинулось. Безвозвратно.

И с тех пор мы с Янь… мы уже не были прежними.

Мы больше не играли как раньше.

Та близость, что была между нами в детстве, медленно начала трескаться и отдаляться, постепенно превращаясь в что-то болезненное.

Отравленное отцовским дерьмом и его долбаным планом для Востока.

И теперь… мы уже никогда не сможем исцелить ту связь, которую он разорвал.

Я думал… что у меня еще есть время…

Возвращаясь в реальность, я судорожно вдохнул и попытался прийти в себя.

Мони посмотрела на меня.

— Поговори со мной, любимый.

— Янь заслуживала большего. — Я смахнул слезы.

— Я… прости, что… рассказала ему.

— Нет, Мони. — Я покачал головой. — Ты правда думаешь, что он просто так решил убить ее вчера вечером?

— Да. Если бы я ничего не сказала…

— Мой отец не такой импульсивный, Мони. Он холодный и расчетливый. Это было спланировано… давно.

Мое сердце словно хотело вырваться из груди.

— Но Сонг выглядел удивленным.

— Мой дядя, скорее всего, просто не ожидал, что он действительно это сделает. Но я готов поспорить, даже дядя Сонг знал о его плане еще несколько месяцев назад.

— А тети?

Я поднял глаза и, к своему изумлению, увидел, как к нам направляются тетя Сьюзи и тетя Мин.

— Ну… сейчас и узнаем, знали ли мои тети.

Моник оглянулась через плечо.

— Оу.

Они обе шли с яростью в глазах, и их обычно приветливые лица теперь были искажены гримасами раздражения. Кулаки были крепко сжаты, а шаги тяжелые, почти гулкие, когда они приближались.

Я отпустил Моник и полностью повернулся к ним.

Тетя Мин остановилась чуть больше метра от нас.

— Лэй, что ты творишь? Чайная церемония шла просто великолепно. Моник покорила всех своей речью, чай пах восхитительно, хотя теперь он, наверное, уже остыл…

— Вы знали, что мой отец убил Янь?

Резко, словно я ударил ее по лицу, тетя Мин отпрянула назад.

Я нахмурился.

— Вы знали?

Глаза тети Мин расширились. Она посмотрела на Моник, потом снова на меня.

— Что ты сейчас сказал?

— Вы знали, что мой отец убил мою сестру? Отрезал ей голову.

— Что это за бред?! — Лицо тети Сьюзи, полное раздражения, теперь перекосилось от ужаса. — Никогда не смей говорить так о моем брате!

— Он убил ее.

— Лэй, — тетя Сьюзи ткнула в меня пальцем. — Это ни хрена не смешно. Я не знаю, что ты пытаешься этим добиться, но…

Она даже не смогла закончить предложение, потому что ее палец задрожал.

Я смотрел на них обеих и вдруг понял одну простую вещь.

Они не знали.

Тетя Мин посмотрела на Моник.

— О чем он говорит? Пожалуйста, объясни мне это.

Моник сделала шаг вперед.

— Лео подарил мне коробку перед началом чайной церемонии. Это был подарок. Внутри была голова Янь.

Тетя Мин подняла руку.

— Этого... более чем достаточно. Я не нахожу это смешным! Прекрати!

Моник моргнула.

В этот момент я заметил, что Чен и фрейлины Моник тоже бросились к нам. Похоже, сейчас будет большой семейный совет.

Тетя Мин посмотрела на меня.

— Почему ты говоришь такие вещи?

Я заговорил:

— Потому что это правда.

Тетя Сьюзи перевела взгляд на Моник.

— Т-ты ведь даже не была знакома с Янь, так что... откуда ты вообще знаешь, что в коробке действительно была ее голова?

Я ответил за Моник:

— Янь приехала на Гору Утопии после того, как мы уехали из отеля, чтобы тренироваться. Я устроил для нее пир, и во время ужина она сказала, что собирается развязать со мной войну, когда отец умрет.

Тетя Мин покачала головой.

— Войны бы не было. Мы бы этого не допустили.

— Это тоже было частью моего плана, — я кивнул. — Но... возможно, мой отец не верил, что мы действительно справимся с Янь.

— Нет. Нет, — тетя Сьюзи отмахнулась от моего ответа. — Моник видела Янь всего один раз. Это значит, что в коробке могла быть кто угодно.

Я злобно поморщился.

— Он убил ее.

К нам подошли Чен и фрейлины.

Тетя Мин прижала руку к груди.

— Где находится голова Янь?

Чен взвизгнул:

— Ч-что она только что сказала?

Я сжал губы и посмотрел на Моник.

Моник сглотнула.

— Голова Янь все еще в коробке. Я накрыла ее крышкой, чтобы персонал на кухне не увидел это и не впал в шок.

Чен поднял одну руку.

— Простите. Что вы имеете в виду, когда говорите… голову Янь?

Я нахмурился.

— Отец убил ее.

Чен удивленно поднял брови.

— Но… это какая-то другая Янь? Верно? Не твоя сестра, Янь?

Прежде чем я успел ответить, тетя Мин вцепилась обеими руками за голову.

— Это моя вина.

Я покачал головой.

— Это не твоя вина.

— Лео попросил меня позвать Янь обратно в Штаты. Я думала, что он хотел, чтобы она убедила тебя не убивать его, но… — Она осеклась, вцепившись пальцами в ткань платья. — Но у него были другие намерения.

Тетя Сьюзи пошатнулась и отступила на несколько шагов.

— Нет. Нет… Лео не мог… Ты говоришь про моего брата. Лео бы так не поступил. Он же не дурак.

Тетя Мин обняла себя за плечи.

— Мы думали, что он не тронет маленькую Шанель или Ромео. Детей, которых мы видели с самого детства, но он все равно это сделал.

— Давайте не будем торопиться с выводами, — вмешался Чен, но в его глазах отражался тот же ужас, что и в наших. — Нам нужно увидеть… голову. Чтобы убедиться.

Я видел, что тетя Мин и тетя Сьюзи с трудом сдерживают слезы, но они не позволят себе заплакать. Такова была их эпоха: держать все в себе — эмоции, тревоги, боль.

Показывать отчаяние или грусть считалось недопустимым.

Тетя Мин выдохнула длинно, тяжело.

— Нам нужен план на случай, если… если Янь действительно…

Она не смогла закончить фразу. И этого было достаточно, чтобы я понял, что она была так близка к срыву.

И вдруг… тетя Сьюзи опустилась на колени прямо под цветущей вишней и просто осталась там.

У меня разрывалось сердце от этого зрелища.

Подул ветер, и нежные лепестки посыпались вокруг нее, как мягкие слезы.

Мне хотелось закрыть лицо руками. Эта боль была невыносимой. Но они были рядом, и я снова становился Хозяином Горы.

Я должен был взять на себя руководство.

Тетя Мин сильнее обхватила себя руками.

— Сьюзи, поднимайся с земли.

Но тетя Сьюзи так и осталась там, с пустым, стеклянным взглядом.

Мы должны убить его. Сейчас.

Я повернулся к фрейлинам Моник.

— Отведите Хозяйку Горы обратно во дворец и проследите, чтобы с ней было не меньше тридцати дворцовых стражников.

Они кивнули.

Моник распахнула глаза.

— Лэй… я понимаю, правда, но я не хочу уходить от тебя.

— Если он убил мою сестру… — по спине пробежал ледяной озноб, — то он убьет и тебя.

Тетя Сьюзи просто осталась сидеть на земле, молчаливая и печальная.

Тетя Мин расправила свое платье так, словно оно сильно помялось.

— Лэй, мы должны действовать осторожно. И мы должны делать это вместе.

— Мы правда будем делать это вместе? Убьем моего отца? Ты вообще сможешь мне помочь?

— Я на твоей стороне. Я даже… не могу переварить своего брата прямо сейчас, — она скривилась. — Семью убивать нельзя. Так не должно быть. Должны же быть хоть какие-то границы.

— Тогда ты вернешься на церемонию и проследишь за тем, чтобы он умер сегодня?

Тетя Мин приоткрыла губы.

На земле тетя Сьюзи закрыла глаза.

Чен протянул руки вперед.

— Мы… все еще должны убедиться, что это действительно голова Янь.

— Это она.

— Этого не может быть, — Чен покачал головой. — Я… я не думаю, что дядя Лео смог бы… он не мог. Правда ведь? Лэй? Он не мог.

— Он сделал это.

Чен выглядел так, будто сейчас тоже рухнет на колени и останется на земле, как тетя Сьюзи. Янь и Чен были старшими среди нас, а значит, самыми близкими. Даже когда она уехала обратно в Китай, она звонила ему на дни рождения и праздники.

Он не справится с этим.

Я сделал долгий, глубокий вздох.

— Чен, тебе стоит помочь Моник и ее фрейлинам добраться до дворца и остаться там…

— Я… я должен убедиться, что это действительно Янь.

Я стиснул зубы.

— У нас нет на это времени.

Моник схватила меня за руку и крепко сжала ее.

— Лэй… дай ему минутку.

Я смотрел на Чена, видя, как недоверие и боль отпечатались на его лице.

Потом я перевел взгляд на своих теток.

Тетя Сьюзи все так же сидела на земле, молча и неподвижно, уставившись куда-то в пустоту.

А тетя Мин, наоборот, застыла с выражением решимости, но я видел, как под этой маской закипает ярость.

— Лео здесь без большинства своих людей.

Я кивнул.

— Да, это так.

— Тогда… — тетя Мин оглянулась на дом. — Нам нужен план, и нужен он срочно.

Глава 8

Последнее испытание

Лэй

Наконец-то мои тети объединились в желании избавиться от моего отца. Последние недели они вставляли мне палки в колеса, будто были способны видеть только его видение, но не здравый смысл и не обычную человеческую порядочность.

Сегодня мы с этим покончим.

— Когда мы пойдем за ним, — я посмотрел на тетю Мин, — мы не можем позволить дяде Сонгу или кому-то еще вмешаться.

— Согласна, — тетя Мин расставила ноги в боевой стойке, будто собиралась сразиться с кем-то прямо под деревом сакуры.

Медленно тетя Сьюзи поднялась с земли, все еще молча, но, по крайней мере… она выглядела менее опустошенной.

Тетя Мин продолжила:

— Нам нужно быть очень осторожными. Сонг не воспримет это спокойно, а журналистов… их нужно будет попросить уйти до того, как мы… убьем его.

Чен прочистил горло:

— Если мы скажем прессе уйти, дядя Лео поймет, что что-то не так.

Тетя Сьюзи наконец заговорила:

— Лео уже знает, что что-то не так. Мы слишком долго стоим в саду, вместо того чтобы затащить Моник обратно в дом и заставить ее подавать чай.

— Хорошая мысль, — я кивнул. — Я считаю, что нужно добраться до моего отца любым способом, независимо от того, есть там журналисты или нет.

К моему удивлению, Моник шагнула вперед.

— Лэй, он использует журналистов против тебя.

Чен согласился:

— Нам нужно будет вывести их оттуда и напасть на дядю Лео одновременно.

— Что бы мы ни делали… — тетя Сьюзи тоже встала в боевую стойку. — Лео нельзя позволить выкрутиться или очаровать всех, чтобы выйти сухим из воды. Он забрал мою дорогую племянницу после того… как не стал тем мужчиной, тем отцом, каким должен был быть для нее.

Тетя Мин смотрела в землю.

Голос тети Сьюзи дрогнул:

— То, что Янь умерла от его рук — это несправедливость, с которой я не могу… и не собираюсь мириться.

Губы тети Мин сомкнулись в тонкую линию.

— Я займусь Сонгом. Он больше всего доверяет мне, и я смогу отвлечь его достаточно надолго, чтобы ты успел сделать то, что нужно, Лэй.

— Подожди, — Чен поднял брови. — А что ты собираешься сделать, тетя Мин?

— А это важно?

— Я не хочу, чтобы ты навредила моему отцу.

— Сонг сильный. Он выдержит пару моих ударов, — тетя Мин пожала плечами. — Я просто хочу вырубить его на пару минут.

Вдруг у одной из фрейлин Моник зазвонил телефон.

Мы все обернулись к ней.

— Простите. Сейчас выключу, — она вытащила телефон.

Напряжение сжало мне плечи.

— Посмотри, кто звонит.

— Да, Хозяин Горы, — она посмотрела на экран и расширила глаза. — О… написано, что звонит Хозяйка Горы.

Чен нахмурился.

— Значит, Лео пользуется телефоном Моник.

Я вздохнул.

— Ответь.

Она провела пальцем по экрану и приложила телефон к уху.

— Алло.

Я обменялся взглядами с тетками и увидел в их глазах ту же правду, что ощущал сам. Надежда на то, что мы доберемся до моего отца, почти исчезла. Если он был на телефоне Моник, значит, он настороже. А это означало, что у него было достаточно времени, чтобы быстро придумать план побега.

Кроме того, он использует кого угодно и что угодно, лишь бы вырваться с Востока.

Вот в этом и была разница между ним и мной. Я не мог смотреть, как умирают невинные, а он знал это и использовал этот факт против меня каждый раз, когда мог.

Фрейлина Моник моргнула, потом протянула телефон ей.

— Это вас, Хозяйка.

— Нет, — не колеблясь, я забрал у нее телефон. — Он больше не имеет права говорить с ней.

Хватит.

Я поднес телефон к уху.

— Чего ты хочешь?

Голос отца прорезал линию.

— Я предположил, что ты не позволишь мне поговорить с Моник.

— Что ты хотел ей сказать?

— Хотел узнать, могу ли я получить приглашение на барбекю…

— Конечно. Приходи. Ты более чем желанный гость.

Он, должно быть, уловил ярость в моем голосе, потому что в трубке раздался глухой смешок.

— Нет, сын. Пожалуй, я передам ей, что заскочу в другой раз.

Я усмехнулся с отвращением.

— Тебе будет приятно узнать, что в данный момент я направляюсь прочь от «Цветка лотоса». Пожалуйста, проследи, чтобы ворота были открыты для меня. Если их не откроют, то готовься к тому, что больше половины людей на рынке умрут.

— Убегаешь?

— Мы сразимся завтра вечером. А пока тебе стоит отдохнуть и подготовиться к барбекю. Я хочу, чтобы сестры Моник получили по-настоящему восточный прием, когда прибудут в «Цветок лотоса».

Конечно, ты и о барбекю знаешь. Да. Думаю, это Болин или Фэнгэ.

Он продолжил:

— Сын, можешь передать Моник от меня одно сообщение?

— Ни за что. Я даже не хочу, чтобы ты произносил ее имя…

— Скажи ей, что я горжусь ее чайной церемонией. Но больше всего я горжусь тем, что она прошла мое последнее испытание.

Я говорил сквозь стиснутые зубы:

— И что, блять, было ее последним испытанием?

Моник удивленно приподняла брови.

В его голосе прозвучала нотка веселья:

— Хотя чайная церемония была важна, и мне нужно было, чтобы она поняла наши традиции и была готова им следовать… на самом деле… мне было куда важнее убедиться, что ее верность тебе важнее всего, в ее сердце и в ее разуме.

— Значит, ты хотел, чтобы она рассказала мне о Янь во время чайной церемонии?

Моник отступила назад и обняла себя.

— Да, — его голос стал строже. — Это показало бы мне, что для нее важнее — власть на Востоке или та связь, которая есть у нее с тобой.

— Ты ебанутый…

— Моник могла соврать тебе и вернуться на церемонию. Но она этого не сделала, потому что не смогла соврать тебе. И точно не смогла бы скрыть нечто настолько серьезное ради традиции.

Я покачал головой.

— Зачем ты вообще решил испытывать ее так?

— Шанель поступила бы наоборот. Ты понимаешь это? Все, что волновало ее — это власть и положение. Она никогда не думала о том, что чувствует сердце. А Моник, наоборот, не умеет жить, не слушая свое сердце.

— Это ебаное финальное испытание разбило ей сердце. Ты это понимаешь?

— Моник выбрала твою любовь, а не одобрение Востока. Радуйся.

— Это ты был единственным, кто внушал ей, что Восток важен.

— Да, но ее сердце сказало ей, что ты — это все. — В трубке раздался мрачный смешок. — Я просто рад, что она прошла. Ты видел во время чайной церемонии? Ее руки дрожали, когда она наливала. Вот насколько сильно она тебя любит.

Я кивнул Чену:

— Убедись, что ворота откроются для моего отца. Он уебывает отсюда, и я хочу, чтобы он исчез как можно быстрее.

Мой отец снова рассмеялся в трубке:

— Ты тоже прошел мое испытание, сын…

— Мне похуй на твои испытания. Пока все остальные считают тебя великим, благородным мужчиной, я всегда буду видеть в тебе больного, садистского ублюдка.

— Ты действительно любишь Моник.

— Ты не знаешь, что такое любовь.

— Я выбрал ее для тебя. Разве ты не рад?

Я резко напрягся.

Он снова рассмеялся своим мерзким смехом:

— Шанель больше не в твоей голове. Сегодня ты был сосредоточен только на Моник. Ни скорби по Шанель, ни воспоминаний о ней. Ты увидел, как она нервничала, и тут же бросился ее спасать…

— Я убью тебя завтра. Дай нам адрес этой ебаной битвы. Пусть мы подготовимся.

— Сонг передаст Чену адрес завтра около полудня, а пир начнется в семь вечера.

— Нам не нужен пир…

— Востоку он нужен.

— Мне плевать на Восток, и ты не имеешь права решать, что ему нужно или чего он хочет.

— Ты все поймешь, сын. — Его смех зазвенел у меня в ухе. — Восток всегда будет больше, чем мы. Он продолжит жить, что бы мы ни делали.

Ощущая, как по телу разливается бессилие, я отвернулся от всех, сильнее сжал телефон и закрыл глаза.

— Отец…

В его голосе не осталось ни капли веселья.

— Да, сын?

— Зачем ты это сделал? Зачем ты… убил Янь?

— Ты знаешь, зачем.

— Нет. — Я открыл глаза. — Скажи мне.

И тогда, впервые за много лет… в его голосе появилась печаль.

— Янь пришла бы за троном, Лэй. Ты это знаешь.

— Я мог бы справиться с этим.

— Ты бы смог убить свою сестру? Нет.

— Если бы все дошло до этого… я смог бы.

— Там не было никакого «если». Она была более чем готова и спрятала три сотни человек в Парадайз-Сити.

— Она была твоей дочерью.

— Уже нет. Она стала угрозой. — Несмотря на грусть, в его голосе появилась спокойная твердость. — Угрозой всему, что я построил. Янь нужно было устранить. Я понял это еще год назад, когда начал планировать все…

— Значит, ты знал, что собираешься ее убить?

— Корона Янь была первой, которую я купил.

У меня разрывалось сердце.

— Она была большей угрозой, чем Шанель и Ромео. Изначально я планировал просто убить ее этим вечером и спрятать тело. Сделать так, чтобы ты никогда не узнал. Но потом Моник рассказала мне, что Янь сказала на Горе Утопии. Именно тогда я понял, что должен сделать громкое заявление для Моник и показать ей, какое место она занимает в моем сердце.

— Я сказал тебе не произносить имя Моник…

— Направь эту злость в завтрашний бой.

— Ты не должен был убивать Янь.

— Я уже сказал: она была угрозой…

— Угрозой? Она была твоим ребенком! Моей сестрой! — Мой голос становился все громче с каждым словом. — Это ты хочешь, чтобы я сделал с твоими внуками?!

В ответ — только тишина.

Мои руки дрожали.

— Ответь мне!

— Моник и ты лучше, чем я. У вас нет моего дерьма, поэтому вы бы никогда не навредили моим внукам.

— Твоего дерьма?

— Этого груза. Этой… травмы. Всего того, что превращает детей во взрослых монстров. — Он тяжело выдохнул. — У вас этого нет… и это делает меня счастливым.

— Я никогда не прощу тебе всего, что ты сделал.

— Янь была обузой в рамках моего большого плана. Она сделала свой выбор и знала последствия.

— Мама плачет на небесах, и все из-за тебя.

И в тот же миг его голос стал холодным и жестоким:

— Никогда больше не говори мне такое.

— Ты правда думаешь, что попадешь в рай? Нет. Ты пойдешь в ад. И даже если тебе повезет и ты подойдешь к вратам небес, ты правда думаешь, что мама раскроет тебе объятия? Нет. — Я усмехнулся. — Она видела, что ты сделал, и больше не любит тебя.

Гнев пропитал каждое его следующее слово:

— Громкие слова, сын. Посмотрим, останется ли у тебя та же сила завтра.

— Останется. Потому что завтра я сам отправлю тебя прямиком в ад.

Я повесил трубку и протянул телефон Чену.

— Купи новый телефон для фрейлины Моник и уничтожь этот.

Чен взял его.

— Почему мы должны уничтожать этот?

— Потому что я не хочу, чтобы он существовал.

Чен моргнул.

— Ла-адно.

— Чайная церемония окончена. — Я взял Моник за руку. — Дядя Сонг и он уже направляются к воротам. Я не стану нападать на него там, чтобы еще больше людей не погибли из-за нашего семейного дерьма.

— Умное решение, Хозяин Горы, — тетя Мин поклонилась.

К ней присоединилась тетя Сьюзи.

Чен убрал телефон в карман.

— Лэй, что еще ты хочешь, чтобы мы сделали?

— Мне нужно побыть наедине с Моник. У меня в голове…

Моник сжала мою руку, давая понять, что она рядом.

— Хозяину Горы нужно побыть одному и обдумать завтрашний день.

Что бы я делал без нее?

Я сглотнул.

— Увидимся позже.

Чен приподнял брови.

— Мы все еще устраиваем барбекю?

— Да, — я кивнул. — Сестры Моник должны быть здесь…

— Подожди, — Моник покачала головой. — Лэй, нам не стоит спешить с переездом моих сестер, особенно с учетом всего, что сейчас происходит. У тебя должно быть достаточно времени, чтобы оплакать свою сестру. Нам стоит провести этот вечер тихо.

Тетя Мин шагнула вперед.

— Какое еще барбекю?

Тетя Сьюзи уперла руки в бока.

— Мы переезжаем с моими новыми племянницами сегодня ночью? Почему меня никто об этом не предупредил?

Я бросил взгляд на Моник и заговорил тише:

— Мы все еще можем провести барбекю.

— Лэй… ты уверен?

— Уверен.

Моник выглядела неуверенной.

— Ты не против, чтобы мои тети тоже были там?

— Конечно. — Она посмотрела на них. — Вы все приглашены, но, если честно, нам не обязательно это устраивать…

— А как еще нам пережить остаток этого дня? — тетя Мин развела руками. — Мне грустно. Я хочу выпить много дорогого шампанского, накуриться своих лечебных трав и… абсолютно не могу остаться одна. Я могу причинить себе вред.

Я закатил глаза.

— Ты не причинишь себе вред.

Настроение тети Сьюзи все еще не выглядело совсем светлым, но она казалась менее разбитой.

— Мы можем провести следующие несколько часов, выбирая подарки для девочек. И нам понадобятся новые платья.

Тетя Мин закивала:

— На приеме нужно выглядеть достойно.

— Значит, договорились. — Я обвел их всех взглядом. — Мы с Моник увидимся с вами позже сегодня.

Чен сунул руки в карманы.

— Думаю, вам двоим не стоит возвращаться во дворец. Чайная церемония была резко прервана. Люди начнут искать информацию, и вам вряд ли удастся найти покой.

Я задумался над этим.

— Я не могу остаться в «Цветке лотоса» прямо сейчас. Не тогда, когда голова Янь… все еще на кухне.

Тетя Мин шагнула вперед.

— Я позабочусь о… останках твоей сестры. Не беспокойся об этом.

Тетя Сьюзи подняла вверх указательный палец.

— Возможно, вам двоим стоит поехать в дом на пляже. Прекрасный день, чтобы поплавать.

— Отличная идея, — Чен достал телефон. — Я сейчас же закажу вертолет, а на месте уже будут охрана и люди. Думаю, мне тоже стоит поехать, вместе с Ху и Даком. И еще нужно взять фрейлин Моник.

Я подумал обо всех, кто был в этом списке.

— Я не знаю.

Моник сказала:

— Думаю, ничего страшного, если мы возьмем их с собой. Всем нужен перерыв, и пляж звучит как хорошая идея.

Чен грустно ей улыбнулся:

— Спасибо, Мони.

Я повернулся к ней:

— Я просто хочу побыть с тобой наедине.

— Мы будем наедине, — Моник кивнула. — Они оставят нас в покое. Я просто хочу, чтобы наши люди тоже могли немного отдохнуть на пляже.

Я оглядел ее фрейлин. Они и правда выглядели слегка потрясенными. Уж точно никто из них не ожидал увидеть отрезанную голову в свой первый официальный день службы.

Моник посмотрела на Чена:

— Убедись, что у всех есть купальники и все необходимое. Я правда хочу, чтобы вы смогли расслабиться. Завтра нас ждет тяжелый день.

Чен моргнул:

— О. Ну… я буду в костюме. Плавать я не буду и…

— Приготовь вертолет. — Я медленно повел Моник к вертолетной площадке. — И она права. Проследи, чтобы у всех были купальники, даже у тебя. Отдохните в доме на пляже, только не забывайте держаться от нас подальше.

Чен тяжело вздохнул:

— Эм… Лэй. Думаю, нам все же стоит остаться в официальной форме…

— Ты слышал Хозяйку Горы.