Славянская спарта

XIV Встрѣча съ владыками Черногоріи

Христо и въ этотъ разъ угостилъ насъ на славу. Ужинъ ждалъ насъ обильный: жареная кусками форель, баранина, еще какое-то печеное мясо, огурцы съ салатомъ и очень хорошее црмницкое вино.

Постели были тоже свѣжія и чистыя, и мы выспались отлично, несмотря на неожиданно набѣжавшую страшную грозу съ громомъ и молніей. Выѣхали мы изъ Подгорицы яснымъ веселымъ утромъ мимо княжескаго загороднаго двора. Домъ розоваго цвѣта, съ красивымъ фасадомъ, высится на холмѣ, невдалекѣ отъ него церковь, а у ногъ его — зеленая ливада, густо обсаженная акаціями, молодой фруктовый садъ, молодая роща дубковъ. Равнина Подгорицы широкая, ровная, съ тучною и плодоносною — почвою. Виноградники, плантаціи табаку и кукурузы покрываютъ ее, куда ни взглянешь. Вся она еще недавно была въ рукахъ турокъ. Рѣка Ситница, которую мы переѣзжаемъ, отдѣляла ее тогда отъ черногорскихъ предгорій. За Ситницей сейчасъ же начинается подъемъ. Налѣво отъ насъ, на очень высокой пирамидальной горѣ живописно вырѣзается церковь села Кокети. На встрѣчу намъ спускается длинная маджара съ княжескою кухнею, поваромъ и камердинеромъ. Немного спустя, провели мимо насъ и верховыхъ воней князя. Лошади очень красивыя, сѣрыя, арабской крови, подъ богато расшитыми попонами, съ серебряными налобниками, украшенными гербомъ князя. Проскакали лотомъ отчаяннымъ галопомъ внизъ подъ гору два княжескихъ дерянника въ красныхъ гуняхъ съ мѣдными значками на груди я на шапкахъ.

— Теперь сейчасъ и князь будетъ! — съ нѣкоторымъ благоговѣніемъ сказалъ Божо, сдѣлавшись вдругъ необычно серьезнымъ и взволнованно оправляя свой костюмъ. Князь дѣйстви*тельно не заставилъ себя ждать. Скоро показалась на крутомъ спускѣ горы, не доѣзжая села Кокети, красивая вѣнская коляска, запряженная парою сѣрыхъ рысаковъ. Три пѣшихъ перянника въ красныхъ гуняхъ, съ ружьями въ рукахъ, шли впереди, три — позади коляски.

Еще одинъ красный воинъ возсѣдалъ на козлахъ, рядомъ съ кучеромъ. Князь Николай сидѣлъ одинъ на заднемъ сидѣньѣ коляски, разодѣтый въ свой яркій многоцвѣтный нарядъ, весь въ золотѣ, въ звѣздахъ, въ крестахъ, широкоплечій, могучій, но вмѣстѣ съ тѣмъ сіяющій своею привѣтливою доброю улыбкою. На шеѣ у него былъ русскій бѣлый георгіевскій крестъ, не знаю, второй или третьей степени. Мнѣ кажется, что и Георгій первой степени былъ бы вполнѣ умѣстенъ на груди этого вождя племени-героевъ, чтобы въ его лицѣ былъ увѣнчанъ высшимъ знакомъ военной доблести весь- этотъ идеально-храбрый и идеально-доблестный народъ…

Противъ князя, на передней лавочкѣ, сидѣлъ сѣдоусый суровый воевода, сухой и высокій, — тесть его Петаръ Вукотичъ, — знаменитый побѣдитель Дервиша-пати, теперь уже не у дѣлъ по старости своей.

По принятому здѣсь обычаю, нѣсколько напомнившему намъ знакомые обычаи каирскихъ жителей при встрѣчахъ ихъ съ хедивомъ Египта, — экипажи проѣзжающихъ, верховые, пѣшеходы — всѣ останавливаются при проѣздѣ князя, отодвигаются въ сторону и почтительно привѣтствуютъ владыку Черногоріи.

Божо нашъ продѣлалъ, конечно, то же самое, остановилъ лошадей въ сторонѣ и, снявъ шапку, проворно соскочилъ съ козелъ. То же сдѣлала и ѣхавшая за нами коляска тройкою съ какимъ-то туркомъ изъ Подгорицы. Когда экипажъ князя поровнялся съ нашимъ и я поклонился ему, приподнявъ шляпу, князь сейчасъ же узналъ меня и, къ моему немалому удивленію, крикнувъ кучеру остановиться, вдругъ выскочилъ изъ коляски. Я поторопился предупредить его и пошелъ ему на встрѣчу.

— Вы уже изъ Никшича возвращаетесь такъ скоро? — спросилъ меня князь по-французски. — Представьте же меня вашей супругѣ.

Онъ подошелъ со мною къ коляскѣ и сталъ бесѣдовать съ моею женою, стоя у дверцы, какъ самый любезный свѣтскій человѣкъ, съ тою простотою и естественностью, которыя такъ обаятельно дѣйствуютъ на всѣхъ, кто имѣлъ счастливый случай, хотя мимолетно, познакомиться съ этимъ княземъ-поэтомъ и княземъ-рыцаремъ.

Князь выразилъ сожалѣніе, что мы. не дождались его въ Никшичѣ, не увидимъ интереснаго торжества закладки новаго собора и не услышимъ приготовленной имъ къ этому случаю политической рѣчи…

— Рѣчь эта не особенно будетъ пріятна нашей сосѣдкѣ Австріи, потому что придется коснуться Герцеговины и герцеговинцевъ, указать на то, что историческія цѣли Черногоріи не были достигнуты на берлинскомъ конгрессѣ и что нужно уповать на будущее… — съ насмѣшливою улыбкою прибавилъ князь.

Онъ спросилъ также мою жену, были ли мы въ его дворцѣ около Подгорицы. Жена отвѣчала, что мы упустили попросить разрѣшенія на осмотръ дворца, когда были въ Цетиньѣ, а не имѣя разрѣшенія, думали, что насъ не пропустятъ во дворецъ.

— Напрасно; васъ бы пропустили безъ всякаго препятствія, — оказалъ князь;- а между тѣмъ вы увидѣли бы тамъ кое-что интересное по части діоклейскихъ древностей… Вы вѣрно замѣтили колонны, которыя тамъ стоятъ, — онѣ тоже найдены въ развалинахъ.

Князь разспрашивалъ насъ про наши впечатлѣнія по Черногоріи, хотѣлъ знать, гдѣ мы были, что именно видѣли и сильно ли устали. Онъ очень удивлялся, что моя жена рѣшилась пѣшкомъ подняться въ Горній, чего непривычныя въ горамъ европейскія дамы обыкновенно избѣгаютъ.

Когда я спросилъ князя, правду ли пишутъ про него, будто въ молодости онъ пѣшкомъ обошелъ всю Черногорію, князь отвѣчать, улыбнувшись:

— О, нѣтъ, далеко не всю. Какъ ни часто и ни много ѣздилъ я по Черногоріи, но и до сихъ поръ есть еще мѣста, которыхъ я никогда не видѣлъ.

Въ это время княжескую коляску нагналъ шарабанъ въ одну лошадь, въ которомъ сидѣлъ молодой княжичъ Мирно съ кѣмъ-то изъ приближенныхъ князя.

Удалой красавецъ Мирко, весело улыбаясь, проворно выпрыгнулъ изъ шарабана и тоже направился въ нашей коляскѣ, прося меня представить его моей женѣ.

Они съ княземъ еще нѣсколько минутъ любезно бесѣдовали съ нами, выражая сожалѣніе, что мы такъ недолго пробыли въ Черногоріи.

— Пріѣзжайте къ намъ еще разъ, если Черногорія вамъ понравилась; тутъ еще многое интересно было бы вамъ посмотрѣть… — заключилъ князь на прощанье.- Bon voyage!..

Мы изъ вѣжливости подождали, пока тронулся княжескій поѣздъ, и тогда только двинулись дальше, искренно тронутые и не мало удивленные такою выходящею изъ ряду привѣтливость черногорскаго владыки.

Мы съ женою невольно сопоставляли съ этою истинною благовоспитанностью и истинною просвѣщенностью человѣка, стоящаго все-таки въ ряду царственныхъ особъ, — съ обычнымъ у насъ чванствомъ и надменностью какого-нибудь мало-мальски крупнаго чиновника, едва доступнаго въ своемъ воображаемомъ бюрократическомъ величіи простому смертному…

За княземъ слѣдовалъ цѣлый длинный цугъ его приближенныхъ. Проѣхали какіе-то черногорскіе сановники въ нѣсколькихъ коляскахъ; проѣхали подводы отставшихъ перянниковъ, которыхъ мы захватили въ селѣ Кокета у кафаны, гдѣ они по пути прохлаждались стаканчиками ракіи. Они вели съ собою коней, осѣдланныхъ кавалерійскими сѣдлами, и, вѣроятно, должны были ѣхать прямо въ Никшичъ, пока князь пробудетъ у себя въ Крушевцѣ.

Въ селеньѣ Дражевнинѣ,- если я вѣрно запомнилъ это названіе, — у корчмы опять княжескій обозъ, коляска и арба, полная вещей, и опять веселые ребята черногорцы безпечно засѣдаютъ въ кафанѣ со стаканчиками въ рукахъ. Старый черногорецъ сидитъ по серединѣ ихъ и поетъ полу-разбитымъ голосомъ какія-то заунывныя народныя рапсодіи, перебирая своими изсохшими пальцами самодѣльныя гусли. На дворѣ, подъ окнами, собралась небольшая толпа и тоже внимательно слушаетъ…

— доносятся до насъ отрывочные звуки. Одинъ изъ слушателей долго всматривается въ насъ, пока наши лошади отдыхали передъ дверью кафаны, и словно порѣшивъ самъ съ собою, что мы ни въ какомъ случаѣ не можемъ понять православной сербской рѣчи, неожиданно спрашиваетъ насъ по-нѣмецки:

— Ist es schwer in Черногорія zu reisen?..

Мы ему отвѣчаемъ, въ его очевидному удовольствію, что нисколько не schwer, что въ Черногоріи у нихъ теперь стаи такія хорошія дороги, такъ все удобно и интересно, какъ и въ любомъ европейскомъ государствѣ. Объясняется вскорѣ, что ми русскіе, а не нѣмцы, и къ намъ уже обращаются наперерывъ любопытные вопросы и сочувственныя восклицанія не на ненавистномъ черногорцу швабскомъ, а на родномъ и сердцу любезномъ сербскомъ языкѣ.

Далеко проѣхавъ Дражевнину, опять видимъ спускающіяся съ горы двѣ коляски. На козлахъ каждой по два черногорца; въ передней коляскѣ митрополитъ Митрофанъ съ какимъ-то монахомъ; тоже, очевидно, ѣдутъ въ Никшичъ на закладку собора.

Мы оба съ женою раскланялись съ знакомымъ уже намъ митрополитомъ и продолжали-было спокойно свой путь, какъ вдругъ Божо остановилъ лошадей и шепнулъ намъ встревоженно:

— Владыко остановился, къ вамъ идетъ!

Дѣйствительно, проѣхавъ нѣсколько саженей подъ гору, митрополитъ приказалъ вдругъ остановить лошадей и вышелъ изъ коляски.

Мы съ женою тотчасъ же поспѣшили въ нему на встрѣчу, озадаченные такою неожиданною любезностью.

Преосвященный извинился, что встрѣчаетъ насъ въ дорожной одеждѣ, хотя, по правдѣ сказать, нарядъ его не требовалъ никакихъ оправданій; на немъ была короткая черная душегрѣйка поверхъ чернаго подрясника и панагія, украшенная изумрудами. Онъ сообщилъ намъ, что ѣдетъ въ Никшичъ класть первый камень новаго православнаго собора; посѣтовалъ на насъ, что мы такъ не во-время уѣхали изъ Никшича, не дождавшись торжества; очень былъ доволенъ, угнавъ что мы посѣтили не только Доній, но и Горній-Острогъ, и разспросивъ, какъ понравилась намъ Черногорія, долго ли мы еще пробудемъ здѣсь, пожелалъ намъ счастливаго возвращенія и поручилъ передать его поклоны знакомымъ ему русскимъ дѣятелямъ изъ числа главныхъ руководителей славянскаго общества.

Такое деликатное вниманіе духовнаго главы Черногоріи къ простымъ русскимъ путешественникамъ тоже пріятно поразило насъ, не привыкшихъ въ своемъ отечествѣ ни къ чему подобному. Можетъ быть, въ этомъ глубоко-человѣчномъ свойствѣ передовыхъ людей Черногоріи сказывается издревле вкоренившееся въ черногорскомъ народѣ священное чувство гостепріимства, выражающееся теперь въ другихъ, болѣе культурныхъ формахъ, чѣмъ въ былыя времена.

Мы лѣземъ все по сѣрымъ известнякамъ, взбуравленнымъ тяжкими слоями, такъ правильно и глубоко растреснувпшмъ, что они кажутся гигантскою кладкою какихъ-нибудь циклоповъ. Сѣрые утесы башнями и замками выглядываютъ изъ зелени лѣсковъ; котловины долинокъ окружены настоящими амфитеатрами съ рядами нерукотворныхъ ступеней своего рода. Несомнѣнно, что первобытный человѣкъ всѣ формы своихъ построекъ, всѣ стили своей архитектуры заимствовалъ съ готовыхъ уже природныхъ моделей горъ и лѣсовъ, гдѣ онъ нашелъ и своды, и столбы, и галереи, пирамиды, амфитеатры, башни, зубчатыя стѣны…

Когда коляска наша взлѣзла наконецъ на самую высоту, — слѣва у насъ разстилалось «Горнее Блато», а за нимъ, черезъ лѣсистый перешеекъ, громадная чата «Скадрскаго Блата», терявшаяся въ туманахъ горизонта. Историческая «Велья-Гора» съ своею заоблачною бѣлой часовенькой провожала насъ справа… Эти мѣста мы проѣхали въ темноту, когда ѣхали въ Нйкшичъ, и ничего поэтому не разсмотрѣли тогда. Когда же мы спустились съ перевала и проѣхали тѣнистую прохладу настоящаго рослаго и густого дубоваго лѣса, какихъ почти не встрѣчаешь въ Черногоріи, мимо насъ потянулись до самой Рѣки Черноевича уже знакомыя мѣста.

Въ Рѣкѣ насъ уже многіе признали, такъ какъ мы въ короткое время останавливаемся здѣсь въ четвертый разъ. Хозяинъ кафаны, разумѣется, самый главный пріятель нашъ. Онъ не только выворачиваетъ для насъ всѣ свои скудные запасы, чтобы собрать намъ сколько-нибудь сытный завтракъ, но еще ведетъ мою жену по искуснѣйшимъ мѣстнымъ мастерамъ и мастерицамъ, помогая ей покупать разныя статьи національнаго костюма для подарковъ въ Россіи.

Пока жена странствовала по подгорицкимъ кустарямъ, а я отдыхалъ подъ деревомъ за книгою и записною тетрадью своею, много экипажей подъѣзжало къ кафанѣ; они останавливались не надолго и опять отправлялись въ путь по знакомой намъ теперь дорогѣ на Подгорицу. Это все цетинская знать двигалась на торжество въ Никшичъ.

На Коштелѣ мы опять застаемъ подъ деревомъ у края дороги походную лавочку деревенской юницы съ крашеными яйцами, водою, виномъ и лимонадомъ. Ныньче опять большой проѣздъ, и добычливая дѣвочка не хочетъ упустить своего скуднаго барыша. Хорошенькій глазастый мальчуганъ съ всклокоченною черноволосою головою усѣлся на корточкахъ, какъ обезьяна, на гребнѣ каменной ограды, совсѣмъ не думая, что онъ сидитъ надъ пропастью, и съ самою умильною миною облизывается на разложенныя у ногъ его прелести, очевидно, не постигая, какимъ это образомъ мы, обладатели коляски и пары лошадей, можемъ проѣхать мимо всѣхъ этихъ соблазнительныхъ вещей, не остановившись попробовать и красныхъ яицъ, и сладкаго лимонаду…

Когда мы проѣхали «Бельведеръ», — бесѣдку на перевалѣ, куда жители Цетинья ходятъ любоваться на далекіе виды Рѣки, Скутарійскаго озера и Албанскихъ горъ, — и стали спускаться къ городу, — пейзажъ опять сдѣлался сурово-дикимъ. Цѣлый хаосъ ощетинившихся черно-сѣрыхъ камней выпираетъ безпорядочными громадами другъ изъ-за друга и другъ на друга по обрывамъ глубокихъ круглыхъ проваловъ, — такъ что вся страна кажется только-что разрушенною колоссальнымъ землетрясеніемъ или какимъ-нибудь страшнымъ геологическимъ переворотомъ.

Дорога, изворачивающаяся змѣею между массивныхъ толщъ, точно сбѣгаетъ въ одну изъ этихъ гигантскихъ воронокъ, на дно этой чертовской каменоломни… И дѣлается такъ странно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ весело на душѣ, когда вмѣсто ожидаемаго ада кромѣшнаго, вмѣсто озера, дымящагося жупеломъ, передъ вами вдругъ распахивается внизу мирная зеленая долинка Цетинья, ровная какъ ладонь, и среди нея весело вырисовывается, ярко освѣщенный боковыми лучами солнца, краснокрышій милый и скромный городовъ, весь тутъ въ одной горсточкѣ, безъ всякихъ прелюдій, безъ предмѣстьевъ и дачъ, прямо какъ помѣщичья усадьба на деревенскомъ выгонѣ,- сразу дворецъ наслѣдника, сразу театръ съ публичной библіотекой и музеемъ, сразу институтъ для дѣвицъ и единственная гостинница, — желанный пріютъ нашъ, — все тутъ же вмѣстѣ, на краю поля и вмѣстѣ въ центрѣ города, ибо весь-то городовъ — два шага.

Отъ Бельведера до города мы встрѣчали много гуляющей публики, дѣтей, дамъ. Европейскія штатскія платья уже темнѣютъ кое-гдѣ среди разноцвѣтныхъ черногорскихъ гуней, даламъ, джамадановъ, элековъ… Но прозаическій видъ ихъ какъ-то рѣжетъ еще глазъ въ характерной и живописной обстановкѣ черногорской толпы.

Въ городѣ тоже масса гуляющихъ. Вымывшись и переодѣвшись, мы съ наслажденіемъ напились чаю подъ дубомъ гостинницы въ обществѣ любезнаго и образованнаго хозяина вашего, городского головы Цетинья. Онъ — большой другъ всякихъ мирныхъ усовершенствованій жизни, торговли, промышленности, школъ, литературы. Познакомилъ онъ насъ съ своимъ пріятелемъ редакторомъ «Гласа Црнгорца» — единственной газеты княжества. Редакторъ хотя и не говоритъ по-русски, но мы съ нимъ объяснялись безъ особеннаго затрудненія. Онъ — почитатель газета «Новое Время» и считаетъ себя, какъ онъ увѣрялъ насъ, только «одъѣкомъ» (эхо) его во всѣхъ своихъ политическихъ взглядахъ. Почтенный черногорскій журналистъ искренно огорчается, что русскія газеты сплошь да рядомъ черпаютъ свои взгляды и извѣстія о славянскихъ земляхъ не изъ «Гласа Черногорца» или какихъ-нибудь сербскихъ газетъ, а изъ враждебныхъ славянству нѣмецкихъ и венгерскихъ журналовъ. Русскія книги редакторъ «Гласа» читаетъ свободно; онъ знаетъ Пушкина, Лермонтова и другихъ нашихъ классиковъ, хотя читать научныя книги и политическія газеты ему гораздо легче. Желаніе его вполнѣ овладѣть русскимъ языкомъ самое сильное, и онъ твердо рѣшился достигнуть этого будущею зимою.

— Жаль только, что въ Цетиньѣ нѣтъ никого, кто бы могъ давать уроки русскаго языка, а то бы многіе черногорцы стали учиться! — добавилъ онъ въ заключеніе.

Послѣ чаю я отправился отыскивать д-ра Милянича, въ которому у меня было дѣло; мы встрѣтили его на дорогѣ, ѣхавши въ Цетиньѣ, и Божо указалъ мнѣ его, прибавивъ съ благоговѣніемъ, что это «генералъ-докторъ», и что у него на капѣ двуглавый орелъ, потому что онъ сенаторъ. Но дома я его въ этотъ день не засталъ и оставилъ только свою карточку. Миляничъ самъ отыскалъ насъ, когда мы съ городскимъ головою и редакторомъ «Гласа» занимались осмотромъ интересныхъ древнихъ остатковъ цетинскаго монастыря, построеннаго Иваномъ Бегомъ. Черноевичемъ. Часть этихъ историческихъ обломковъ, украшенныхъ искусною скульптурою старинной черногорской работы, капителей мѣстнаго камня и разныхъ другихъ архитектурныхъ частей, сложены около новой княжеской церкви; на нѣкоторыхъ камняхъ видно изображеніе двуглаваго орла; много такихъ же древнихъ камней съ орлами и орнаментами вставлены въ стѣны теперешняго монастыря, между прочимъ, всѣ капители въ аркахъ галереи, гдѣ живутъ монахи, а надъ входною дверью монастырской церкви вложенъ самый интересный остатокъ древности — камень, на которомъ вырѣзана надпись о построеніи стараго монастыря Иваномъ Черноевичемъ. Въ тѣсномъ проходномъ дворикѣ за церковью мнѣ показали красивую гробницу одного изъ Карагеоргіевичей — изъ чернаго гранита, съ бѣломраморнымъ гербомъ Карагеоргіевичей. Кругомъ монастыря заботливо разбиваются молодые сады и парки, за новымъ паркомъ и монастыремъ — тотчасъ же и выѣздъ изъ города, и на выѣздѣ большое зданіе тюрьмы. Городской голова сообщилъ намъ, что все Цетинье построено на монастырской землѣ, даже дворецъ князя; поэтому недавнимъ указомъ князя приказано платить за мѣста для построекъ не князю и не городу, а монастырю.

Д-ръ Миляничъ окончилъ курсъ на медицинскомъ факультетѣ московскаго университета, и хотя потомъ учился въ Германіи, но все-таки свободно говоритъ по-русски. Онъ пригласилъ насъ зайти въ его небольшую, но уютную квартирку и познакомилъ съ своею молоденькою, красивою женою; хорошенькій мальчуганъ, сынишка ихъ, разглядывалъ насъ съ любопытствомъ дикой птички. Жена Миллнича хотя и понимаетъ немного по-русски, но говорить не можетъ, и объяснялась съ нами по-нѣмецки. Радушный хозяинъ угощалъ насъ коньякомъ и съ любопытствомъ разспрашивалъ о нашихъ послѣднихъ путешествіяхъ. У него много книгъ русскихъ и нѣмецкихъ, между прочимъ I томъ классическаго труда Павла Аполлоновича Ровинскаго по топографіи и исторіи Черногоріи, подобнаго которому нѣтъ ни на одномъ языкѣ. Исторія Черногоріи Миляковича, болѣе другихъ распространенная въ Цетиньѣ, значительно короче и въ научномъ отношеніи не можетъ быть сравниваема съ обширнымъ и серьезнымъ трудомъ Ровинскаго, по достоинству увѣнчаннымъ преміею нашей Академіи наукъ.

Вечеръ я провелъ у нашего посланника, гдѣ, кромѣ секретаря посольства г. Вурцеля, уже знакомаго намъ, я познакомился съ воспитателемъ княжескихъ дѣтей, швейцарцемъ Пиге, красивымъ мужчиною огромнаго роста, совсѣмъ подъ стать черногорцамъ; мы много говорили объ историческихъ задачахъ Черногоріи, о положеніи Македоніи, Греціи, Сербіи. Любезный посланникъ нашъ, хотя не безъ нѣкоторыхъ препятствій, устроилътаки намъ возможность ѣхать домой черезъ Боснію, куда австрійцы неохотно пускаютъ русскихъ; паспортъ нашъ былъ визированъ въ этомъ смыслѣ австрійскимъ резидентомъ.

Спать пришлось лечь только въ 12 часовъ ночи, что здѣсь не въ обычаѣ. Ночь была удивительно тихая и ясная, такъ что мы долго молча стояли подъ раскрытымъ окномъ, наслаждаясь картиною заснувшаго города. Луна поднималась изъ-за горъ; звѣзды, не успѣвшія еще поблѣднѣть, ярко искрились на темно-синей глубинѣ неба; мирная долина дышала бодрящею свѣжестью; безполезные фонари продолжали горѣть вдоль пустыхъ и безмолвныхъ улицъ своими тусклыми красноватыми огоньками, и ни одинъ звукъ шаговъ не нарушалъ мертвой тишины полуночнаго часа, какъ будто мы были теперь среди какого-нибудь глухого степного хутора…

Отрадное чувство безопасности и спокойствія охватываетъ васъ здѣсь, среди этого простого, честнаго и смѣлаго народа, довѣрчиво спящаго въ своихъ незапертыхъ дохахъ безъ всякихъ ночныхъ сторожей и полицейскихъ обходовъ.

Утромъ я отправилъ на родину телеграмму о нашемъ выѣздѣ домой, заплативъ изъ Цетинья въ Воронежъ всего одинъ австрійскій гульденъ 65 крейцеровъ.

Одинъ изъ новыхъ знакомцевъ нашихъ, единственный цетинскій содержатель аптеки Дрейчъ герцеговинецъ изъ Мостара, учившійся въ Петербургѣ въ 3-й гимназіи, и хорошо говорящій по-русски, настоятельно просилъ насъ навѣстить его и затащилъ насъ къ себѣ. Дрейчъ объяснилъ, что это совсѣмъ не славянская фамилія — только личное прозвище его, а что онъ изъ рода Миличевичей; онъ былъ во время послѣдней войны завѣдующимъ «Краснымъ Брестомъ» въ отрядѣ князя Николая, вмѣстѣ съ русскимъ докторомъ Щербакомъ и другими, и разсказывалъ поэтому, какъ очевидецъ, много интереснаго о битвахъ въ Дужскомъ ущельѣ, подъ Острогомъ и въ долинѣ Зеты.

Въ Доньемъ-Острогѣ стоялъ ихъ госпиталь съ ранеными, но князь прислалъ сказать, что удержать Острогъ не могутъ, и чтобы скорѣе очищали его. Старикъ Христофоръ поднялъ тогда мощи св. Василія и вынесъ ихъ на плечахъ народа; раненыхъ тоже повели, повезли верхами, понесли на рукахъ. Черногорцы шли горами Горяча, защищая правый берегъ Зеты, прикрывая Катунскую и Лѣшанскую нахіи, а турки шли вершинами Острога. Всякій шагъ они должны были брать съ бою, и поэтому отъ Никшича до Спужа двигались цѣлыхъ девять дней; въ Рѣку ихъ не пропустилъ князь Николай, а въ Пиперы и въ Кучи задвинулъ имъ дорогу ни разу ими не побѣжденный, энергичный и дѣятельный Божо Петровичъ, укрѣпившійся у Дуклеи. У Сулеймана-паши было тогда 40.000 регулярнаго войска, у князя Николая всего 6–7.000. Сулейманъ, какъ только соединился въ Спужѣ съ Дервишемъ-пашою, сейчасъ же отправился съ своимъ войскомъ черезъ Антивари на Шипку. Нашъ посланникъ Іонинъ былъ тогда все время при князѣ и сообщалъ ему ежедневно извѣстія изъ Болгаріи. Русскій главнокомандующій требовалъ, чтобы черногорцы какъ можно долѣе удерживали у себя турецкія войска, и князь Николай вполнѣ исполнилъ это порученіе.

Дрейчъ предложилъ моей женѣ помочь ей въ покупкахъ мѣстныхъ издѣлій, а я, пока они странствовали изъ лавки въ лавку, отправился проститься къ П. Д. Вурцелю и побесѣдовалъ съ нимъ за русскимъ чаемъ около тульскаго самовара. У Бурделя довольно большая и хорошо выбранная библіотека русскихъ авторовъ, много французскихъ книгъ по исторіи и этнографіи. По словамъ его, Черногорія получаетъ изъ Россіи не мало помощи. Въ голодные годы прислано было сюда русскими не меньше полумилліона франковъ. Составленъ былъ комитетъ подъ предсѣдательствомъ митрополита, и Вурцель, въ качествѣ его помощника, долженъ былъ взять на себя главный трудъ по составленію списка пострадавшихъ округовъ и распредѣленію пособій. Раздача поручалась мѣстному попу, школьному учителю, капитану, представителямъ народа. Дѣло велось у нихъ вполнѣ честно. Три года сряду пришлось кормить пострадавшихъ. Особенно трудно было устроить неудавшихся переселенцевъ, которые двинулись въ Сербію, по приглашенію тамошняго правительства, въ числѣ 14.000 семействъ, а принято было ихъ только 6.000; 8.000 семействъ должны были вернуться, окончательно разоренныя, продавъ еще раньше свои дома, поля, скотъ, орудія, оставшись безъ крова, безъ хлѣба, безъ заработка. Кое-какъ размѣстили эти семьи по различнымъ селамъ и кормили на счетъ благотворительныхъ средствъ, а земли и имущество ихъ выкупили обратно. У Вурцеля я встрѣтился съ французскимъ министромъ-резидентомъ при черногорскомъ дворѣ г. Депре, женатымъ на красивой американкѣ, дочери Макъ-Клелана, съ которыми мы уже раньше видѣлись за табльдотомъ нашей гостинницы. Этотъ любезный дипломатъ самымъ дружелюбнымъ образомъ относится къ русскимъ, и взялъ съ меня слово, что мы съ женою заѣдемъ въ нему въ Рагузу на нашемъ обратномъ пути.

Съ послѣднимъ зашли мы проститься съ Кимономъ Эммануиловичемъ Аргиропуло, — этимъ въ высшей степени симпатичнымъ представителемъ здѣсь русской политики, сердечно привязаннымъ къ Черногоріи и вѣрующимъ въ ея счастливую будущность. К. Э. Аргиропуло, проживъ много лѣтъ въ Черногоріи, изучилъ до мельчайшихъ подробностей ея народъ и страну; онъ объѣхалъ верхомъ всѣ границы Черногоріи и присоединенныхъ въ ней земель, побывалъ у всѣхъ черногорскихъ племенъ и даже у окрестныхъ албанцевъ, отлично постигъ духъ и характеръ народа, основательно познакомившись съ его исторіей, я пользуется во всемъ княжествѣ огромнымъ авторитетомъ.

Такіе подготовленные, правильно смотрящіе дипломатическіе дѣятели только и могутъ быть полезны истиннымъ интересамъ Россіи. Раньше Черногоріи, Аргиропуло служилъ въ Персіи и въ Константинополѣ, такъ что имѣлъ случай со всѣхъ сторонъ изучить нашу восточную политику.

К. Э. Аргиропуло проводитъ нѣсколько лѣтнихъ недѣль на «Катунахъ» (альпійскихъ пастбищахъ) Ловчева; по его словамъ, гостепріимство простодушныхъ черногорскихъ пастуховъ доходитъ до трогательности. Они ему рѣжутъ барановъ, приготовляютъ молоко и сыръ, считая это за великую честь для себя, и ни одинъ изъ нихъ ни за что не согласится взять за это хотя бы одну копѣйку съ посланника русскаго царя. Въ Катунахъ живетъ лѣтомъ и князь, и многіе другіе черногорцы. К. Э. беретъ обыкновенно съ собою своихъ кавасовъ и повара., свою походную кровать и устраиваетъ себѣ гдѣ-нибудь въ уютномъ уголкѣ горнаго пастбища деревянный баракъ. По словамъ его, нѣтъ ничего здоровѣе и пріятнѣе этой жизни на заоблачныхъ пастбищахъ. Съ княземъ Николаемъ посланникъ нашъ въ самыхъ близкихъ и дружественныхъ отношеніяхъ и почти каждый вечеръ проводитъ у него, составляя ему партію въ русскій преферансъ.

Судя по тому, что я слышалъ здѣсь, вопросъ македонскій считается самымъ труднымъ, почти неразрѣшимымъ. Взаимная вражда сербовъ, болгаръ, грековъ и румынъ въ Македоніи дѣлаетъ положеніе тамъ Турціи несокрушимымъ, и каждый изъ соперничающихъ народовъ охотнѣе мирится съ властью Турціи надъ спорными странами, чѣмъ съ господствомъ въ нихъ кого бы то ни было изъ своихъ соперниковъ, тѣмъ болѣе, что турки гораздо снисходительнѣе къ различіямъ племеннымъ и религіознымъ, а прежняго своеволія и тиранніи пашей не допускаетъ постоянное вмѣшательство консуловъ и европейскихъ державъ. Если же правительство Оттоманской Порты по обыкновенію своему ложится мертвою рукою на всѣ отрасли государственнаго управленія, то зато оно не мѣшаетъ частной иниціативѣ, промышленной и торговой, какъ показываетъ, напр., примѣръ Салоникъ, гдѣ такъ называемые спаньолы, — предпріимчивые испанскіе евреи, — распоряжаются въ сущности всѣмъ. Сами македонцы отлично понимаютъ это преимущество турецкаго владычества и мечтаютъ только о самостоятельномъ устройствѣ Македоніи, вовсе не соблазняясь перспективою промѣнять султана на Милана или Фердинанда. Конечно, самостоятельная Македонія была бы лучшею развязкою этого сложнаго вопроса, постоянно волнующаго балканскіе народы, а черезъ нихъ и Европу; дальнѣйшій ходъ исторіи показалъ бы, куда стала бы добровольно тяготѣть эта новая свободная страна. Рознь, взаимная зависть, недовѣріе и междоусобные споры до сихъ поръ губятъ славянство, какъ губили они его въ его старой исторіи; судьба Россіи при татарскомъ/ нашествіи, судьба Сербіи на Коссовомъ полѣ — не научили славянъ политическому благоразумію. Даже совсѣмъ одноплеменные сербы считаютъ, напримѣръ, черногорцевъ дикарями, а черногорцы, въ свою очередь, свысока смотрятъ на сербовъ королевства, презрительно называя ихъ «шумадійцами», т.-е. пастухами, а себя почитая вольнымъ благороднымъ рыцарствомъ. Хотя же и существуетъ тайное соглашеніе между Сербіей и Черногоріей, устроенное еще Пирочанцемъ, о взаимномъ наслѣдствѣ въ случаѣ прекращенія рода сербской династіи Обреновичей и Черногорскихъ Нѣгушей, но актъ этотъ, какъ не представленный на утвержденіе сербской скупштины, не вступилъ въ законную силу. Связь же черногорскаго княжескаго дома съ Сербіей черезъ зятя князя Николая, Петра Карагеоргіевича, не имѣетъ большого практическаго значенія, потому что сторонниковъ Карагеоргіевичей въ Сербіи чрезвычайно мало.

Турки и австрійцы отлично умѣютъ разыгрывать свои партитуры на этомъ славянскомъ инструментѣ взаимной розни и создаютъ свою силу исключительно обезсиленіемъ славянъ самими же славянами. Географическое разъединеніе Черногоріи отъ Сербіи коварно оставленнымъ въ турецкомъ владычествѣ Новобазарскимъ санджакомъ такъ же не мало способствуетъ политическому разъединенію этихъ братскихъ народовъ. Безъ политическаго благоразумія и воздержности, безъ чувства исторической справедливости, народамъ невозможно разрѣшать серьезныхъ политическихъ и историческихъ задачъ. Въ Македоніи, напримѣръ, исторія каждаго балканскаго народа по очереди ложилась на исторію каждаго предшествовавшаго народа и закрывалась въ свою очередь исторіею послѣдующаго, оставляя временамъ грядущимъ свой отдѣльный отъ другихъ характерный слой, и крайне трудно рѣшить, за какими именно вѣками македонской исторіи, за какою стадіею ея политической жизни должны быть признаны исключительныя права наслѣдства. Съ этой точки зрѣнія сама Турція, владѣющая Македоніей въ силу завоеванія въ теченіе чуть не 500 лѣтъ, тоже не можетъ быть лишена нѣкоторыхъ законныхъ правъ, на долю свою въ этомъ сложномъ общемъ наслѣдствѣ балканскихъ народовъ.

Нужно также прибавить, что неблагоразумныя выходки нѣкоторыхъ нашихъ близорукихъ газетъ, совершенно незаслуженно называющихъ себя политическими, — нерѣдко много помогаютъ враждебнымъ намъ органамъ печати, австрійскимъ, нѣмецкимъ, англійскимъ, возбуждать подозрѣніе балканскихъ славянъ противъ мнимыхъ замысловъ Россіи на ихъ самостоятельность и невольно заставляютъ болѣе интеллигентную пасть здѣшнихъ славянскихъ народовъ — относиться съ затаеннымъ недовѣріемъ къ дѣйствіямъ Россіи.

Такъ, въ бытность нашу въ Цетиньѣ, вѣнская «Neue Freie Presse» съ особеннымъ злорадствомъ подчеркивала ребяческую статью «Гражданина» по поводу прибывшей въ Петербургъ болгарской депутаціи митрополита Климента и др., гдѣ политиканъ «Гражданина» торжественно объявлялъ, что Болгарія, Сербія, Румынія, должна стать русскими областями, слиться съ Россіей, какъ Баварія, Вюртембергъ и пр. слились съ германской имперіей, ибо самостоятельное существованіе ихъ будто бы немыслимо…

«Видите, какую судьбу готовитъ вамъ Петербургъ», — предупреждаетъ славянъ австрійская газета.

Правду говоритъ пословица, что такой услужливый другъ — опаснѣе врага.

За табльдотомъ гостинницы мы опять встрѣтились съ французскимъ посланникомъ Депрё и его женою; они уѣзжали изъ Цетинья въ одно время съ нами и взяли съ насъ слово, что, будучи въ Рагузѣ по пути въ Боснію, мы заѣдемъ къ нимъ пообѣдать въ ихъ загородную виллу, такъ какъ пароходъ изъ Рагузы въ Метковичъ отходитъ только утромъ, и вечеръ у насъ будетъ свободенъ. Тутъ же обѣдалъ и пріятель ихъ Пиге, воспитатель княжича Миркб, какой-то ксендзъ-энтомологъ и два туриста-англичанина, изъ которыхъ одинъ пошелъ пѣшкомъ въ Никшичъ, чтобы оттуда пройти черезъ Герцеговину и Боснію въ Рагузу.

Чемоданы наши были готовы, лошади тоже; добрѣйшіе наши земляки, г.г. Аргиропуло, Вурцель и нѣкоторые изъ черногорскихъ знакомцевъ нашихъ собрались проводить насъ, и мы, сердечно простившись съ ними, отъ души поблагодаривъ ихъ за радушное гостепріимство на чужбинѣ, сейчасъ же послѣ обѣда отправились въ путь.