IX Русскія симпатіи черногорцевъ

Мы были приглашены завтракать къ посланнику нашему, у котораго собралось все крошечное русское общество, имѣвшееся на лицо въ Цетиньѣ. Здѣсь мы познакомились, кромѣ секретаря посольства, г. Вурцеля, съ С. Н. Мертваго, директрисою русскаго цетинскаго института для дѣвицъ, который она съумѣла въ короткій срокъ поставить на блестящую ногу послѣ большого упадка его при прежней начальницѣ, когда во всемъ институтѣ едва оставалось 8 ученицъ, и князь Николай только изъ уваженія къ русской императрицѣ, давшей институту имя свое, не рѣшался окончательно Закрыть его, какъ совершенно безполезный. Помощница г-жи Мертваго, М. А. Матренинская, оказалась даже изъ нашихъ мѣстъ, такъ что у насъ нашлось много общихъ знакомыхъ. Много разспрашивали мы у своихъ гостепріимныхъ земляковъ о Черногоріи и черногорцахъ, и они сообщили намъ много полезнаго. Г. Аргиропуло знаетъ отлично и страну, и народъ, и пользуется здѣсь вполнѣ заслуженною любовью и авторитетомъ. Онъ самъ любитъ Черногорію какъ вторую родину свою, а это — огромное условіе для того, чтобы приносить пользу народу, среди котораго дѣйствуешь. Къ сожалѣнію, далеко не всегда это дорогое условіе встрѣчается среди дипломатовъ нашихъ, имѣющихъ дѣло съ маленькими скромными государствами.

Женскій институтъ въ Цетиньѣ содержится почти исключительно на русскія средства.

Вѣдомство императрицы Маріи вмѣстѣ съ святѣйшимъ синодомъ даютъ жалованье директрисѣ, министерство народнаго просвѣщенія отпускаетъ 10.000 флориновъ на содержаніе института; кромѣ русской директрисы, двѣ учительницы института тоже русскія; остальные учителя выбираются изъ лучшихъ черногорскихъ профессоровъ. Институтъ успѣлъ уже выпустить 46 хорошо подготовленныхъ дѣвушекъ, свободно говорящихъ по-русски. Исторія, географія, русскій языкъ преподаются въ институтѣ на русскомъ языкѣ, кое-что преподается по-французски, а остальные предметы — по-сербски. Въ числѣ ученицъ есть 20 дѣвочекъ изъ австрійской Сербіи, и если бы не строгія запретительныя мѣры Австріи, ихъ было бы значительно больше; можно сказать, всѣ бы потянули сюда. Нельзя не сочувствовать глубоко такой мудрой политической и патріотической мѣрѣ, какъ учрежденіе русскаго учебнаго заведенія среди родственнаго намъ и всегда дружественнаго племени. За бокалами шампанскаго, которое любезный хозяинъ предложилъ выпить за наше здоровье, и за оживленною бесѣдою мы просидѣли часовъ до пяти, когда посланнику нужно было ѣхать на оффиціальный обѣдъ къ князю. Мы унесли самое теплое воспоминаніе о нашихъ милыхъ цетинскихъ землякахъ, такъ радушно принявшихъ подъ своимъ кровомъ скромныхъ странниковъ изъ далекой родины. Въ этотъ же день всѣ мы, полною русскою колоніею, проводили на морскія купанья въ Ульцинъ (Дульциньо) глубоко любимаго и уважаемаго всѣми Ровинскаго, — «Павла Русса», какъ зовутъ его черногорцы. Мы усадили его въ красный четырехъ-мѣстный дилижансъ, какіе уже теперь рѣдко встрѣтишь въ Европѣ. Мѣсто внутри стоитъ до Ульцина всего 2 флорина. Загудѣлъ рогъ кондуктора на подобіе трубы іерихонской, и красная колымага, гремя колесами и цѣпями, какъ колесница Ильи пророка, покатилась по мостовымъ Цетинья тою же дорогою, что недавно продѣлали и мы, направляясь въ Рѣку Черноевича.

У насъ въ Цетиньѣ, благодаря Ровинскому и меру города, нашему хозяину, скоро набралось довольно много знакомыхъ. Всякій, кто сколько-нибудь могъ объясняться по-русски, интересовался познакомиться съ русскими путешественниками, которые очень рѣдко заглядываютъ сюда. Мой титулъ писателя тоже отчасти помогалъ этому. Познакомились мы такимъ образомъ съ редакторомъ «Гласа Черногорца», единственной газеты этой маленькой страны, съ нѣсколькими врачами, учившимися въ Россіи, въ Вѣнѣ, въ Парижѣ, съ аптекаремъ Дречемъ, большимъ руссофиломъ, пятнадцать лѣтъ прожившимъ въ Россіи, и съ многими другими, наиболѣе интеллигентными черногорцами; образованная молодежь уже, повидимому, не вдохновляется старыми боевыми идеалами и суровою простотою быта черногорскихъ юнаковъ, невольно отодвигаемыми теперь назадъ ходомъ исторіи. Они вздыхаютъ по недостатку культурной дѣятельности, культурныхъ развлеченій, и съ сочувственною завистью сравниваютъ счастливое положеніе русскаго культурнаго человѣка — съ своимъ тяжелымъ жребіемъ.

Но эти отдѣльныя единицы, отрываемыя отъ родной почвы неодолимымъ движеніемъ цивилизаціи, еще тонутъ пока, какъ щепки въ морѣ, въ сплошной массѣ непочатаго черногорскаго рыцарства. Одного изъ такихъ колоссальныхъ сѣдоусыхъ витязей остановилъ гулявшій съ нами знакомый черногорецъ, чтобы спросить, за что получилъ онъ русскій георгіевскій крестъ и множество другихъ орденовъ, украшавшихъ его могучую грудь.

— А не знаю, за коя и за колико битковъ! доста ихъ было! — добродушно разсмѣявшись, отвѣчалъ воинъ.

* * *

Утромъ нужно было намъ отправляться въ предположенное путешествіе по Черногоріи. Мы намѣтили себѣ путь на Подгорицу, Спужъ, потомъ по долинѣ Зеты черезъ Даниловъ-градъ и землю Бѣлопавличей въ Орью-Луку и Никшичъ; изъ Никшича намъ хотѣлось заѣхать еще въ имѣнье Божидара Петровича, къ женѣ котораго мы имѣли письмо отъ г-жи Мертваго, а потомъ въ знаменитый монастырь Острогъ, гдѣ покоятся мощи св. Василія, — эта глубоко почитаемая народная святыня Черной-Горы.

Выѣхали мы, по обыкновенію, очень рано, въ четыре часа утра, HаcBOpo уложившись. Пришлось еще разъ повторить ту же дорогу до Рѣки, которую мы уже два раза проѣхали; но всетаки мы съ удовольствіемъ любовались на знакомыя уже глубокія провалья горныхъ котловинъ и на весело глядѣвшія изъ нихъ черногорскія селенья. Дорога была полна народа, уходившаго съ праздника; многіе были еще щеголевато разодѣты, а другіе уже сняли свои праздничные наряды и несли ихъ кто въ узлахъ, кто въ узкихъ, длинныхъ ящикахъ. Разноцвѣтная, живописная толпа мужчинъ и женщинъ, съ веселымъ смѣхомъ, говоромъ, пѣснями, просто лилась по крутизнамъ горъ, настигая и обгоняя нашу коляску.

Въ Рѣкѣ нужно было отдохнуть и покормить лошадей. Мы остановились, разумѣется, у знакомой уже кафаны, и когда довольный хозяинъ вынесъ намъ на улицу подъ дерево столикъ и скамейки, чтобы накормить насъ завтракомъ и напоить пивомъ и кофе, то къ намъ сейчасъ же дружелюбно подсѣлъ старый нашъ гребецъ и съ нимъ нѣсколько другихъ мимолетныхъ уличныхъ знакомцевъ нашихъ. Всѣ они преважно пожимали наши руки и съ полнымъ достоинствомъ осушали предлагаемые стаканы пива.

Въ кафанѣ по прежнему вѣчно праздные войники, развалившись въ небрежно граціозныхъ позахъ, собравшись живописными группами въ своихъ картинныхъ нарядахъ, рѣзались въ карты, потягивая дешевое мѣстное винцо. Виноградники и сады гранатъ, смоковницъ, айвы и разныхъ другихъ фруктовъ покрываютъ пригорки Рѣки и доставляютъ жителямъ возможность обходиться собственнымъ виномъ и собственными плодами. Изъ Рѣки мы повернули рѣзко на западъ, какъ разъ мимо простенькаго зимняго домика князя Николая. Дорога нѣкоторое время шла по надъ берегомъ рѣки Рѣки, стариннаго Обода; сверху рѣка казалась намъ длиннымъ и узкимъ зеленымъ лугомъ, среди котораго сочилась тонкая ленточка воды: такимъ сплошнымъ зеленымъ ковромъ устлали ее кувшинки съ помощью своихъ круглыхъ широкихъ листьевъ. Потомъ мы повернули къ сѣверо-западу внутрь страны, покинувъ долину Рѣки.

Окрестности тутъ мало интересны и однообразны: вездѣ кругомъ невысокія горы, покрытыя сѣрыми камнями да тощими и рѣдкими молодыми лѣсками дуба. Проѣхали село Ничку-Каменицу съ запущенными виноградниками по долинѣ. Пока мы больше спускаемся, чѣмъ поднимаемся. Окрестности становятся все больше и больше каменистыми. На одномъ изъ крутыхъ подъемовъ — совсѣмъ каменоломня кругомъ; среди рѣдкой дубовой и буковой поросли вездѣ наворочены бѣлесоватые камни.

Божо останавливается и приглашаетъ насъ посмотрѣть вокругъ.

— На этомъ мѣстѣ жестокая битва была черногорцевъ съ турками, давно еще! — говоритъ онъ. — Видите, вонъ, камни бѣлые торчмя воткнуты, сколько ихъ тутъ! счесть нельзя! Каждый камень на томъ самомъ мѣстѣ поставленъ, гдѣ лежало тѣло убитаго черногорскаго воина; сколько вы камней видите, столько и убитыхъ тутъ было! Тѣла ихъ перенесли въ родныя селенья, откуда кто былъ, и тамъ похоронили; а для памяти воткнули эти камни!.. — разъяснялъ намъ словоохотливый Божо.

Стоячихъ камней дѣйствительно было множество, — словно крестовъ на старомъ деревенскомъ погостѣ у насъ на Руси.

— Какъ мѣсто зовется? — спросили мы.

— Царевъ-Лазъ! — отвѣчалъ съ какимъ-то благоговѣніемъ Божо. — Тутъ владыка Даніилъ пашу турецкаго побилъ…

Эта знаменитая битва владыки Даніила особенно дорога по воспоминаніямъ всякому черногорцу, потому что по стеченію тогдашнихъ политическихъ обстоятельствъ побѣда турокъ совершенно уничтожила бы независимость Черногоріи.

Битва при Царевѣ-Лазѣ случилась очень скоро послѣ неудачи русскихъ въ Прутскомъ походѣ. Петръ Великій своимъ свѣтлымъ умомъ постигъ всю пользу, какую Россія могла получить отъ балканскихъ славянъ въ борьбѣ съ такимъ страшнымъ врагомъ, какимъ была еще тогда Турція, а геройская Черногорія, грудью сохранявшая свою свободу въ неприступныхъ горахъ и ущельяхъ, обращала на себя въ этомъ отношеніи особенное вниманіе великаго царя. Полковникъ Милорадовичъ, сербъ родомъ, и капитанъ Иванъ Лукашевичъ изъ Подгорицы, бывшіе на русской службѣ, присланы были посланниками къ владыкѣ съ милостивою грамотою Петра. Петръ увѣдомлялъ владыку и народъ черногорскій, что рѣшился начать войну съ невѣрными турками, чтобы «утѣсненныхъ православныхъ христіанъ, если Богъ допуститъ, отъ поганскаго ига освободить», обѣщая «самоперсонно вступить противъ враговъ вѣры съ любезно вѣрными и искусными нашими войсками» и приглашая черногорцевъ «древнія свои славы обновити», «и единокупно на непріятеля вооружившися, воевать за вѣру и отечество, за честь и славу Вашу, за свободу Вашу и наслѣдниковъ Вашихъ», «да имя Христово вящше прославится, а поганина Магомета наслѣдники прогнаны будутъ въ старое ихъ отечество, во пески я степи Аравіи».

Владыка былъ сильно обрадованъ такимъ неожиданнымъ могучимъ союзникомъ. Онъ собралъ свой народъ и держалъ имъ такую рѣчь: «мы, братья черногорцы, слыхали, что Богъ знаетъ, какъ далеко, гдѣ-то на сѣверѣ, есть христіанскій царь. Всегда ми желали узнать о немъ и его царствѣ, но заключенные въ горахъ ни отъ кого не могли получить извѣстій».

«Но вотъ мы видимъ его посланниковъ, вотъ его грамоты въ нашихъ рукахъ; не съ чужими посланниками говоримъ, но съ нашими братьями сербами, и они сказываютъ намъ, что есть Петръ 1-й Великій, императоръ и самодержецъ Всероссійскій, я его царство Богомъ благословенно, сильно и пространно отъ всѣхъ царствъ свѣта; онъ ратуетъ съ турками и не ищетъ другой славы, какъ освободить церкви и монастыри Христовы, воздвигнуть на нихъ крестъ, родъ христіанскій избавить отъ тяжелаго ига турецкаго. Мы должны молить Бога, да будемъ ему помощниками… Мы съ русскими одной крови и одного языка. Вооружитесь, братья черногорцы, и я, не жалѣя ни имущества, ни жизни, пойду съ вами на службу царю христіанскому и нашему отечеству»…

Общій восторгъ народа былъ отвѣтомъ на эту рѣчь.

«Слава великому Богу! — кричали черногорцы по словамъ народной пѣсни:- мы видѣли письма отъ нашего царя славянскаго и православнаго! Никогда мы не помышляли дожить до того времени, когда узнаемъ о немъ. Мы слышали, что живетъ онъ на свѣтѣ тамъ, гдѣ и слышать ему о насъ невозможно.

Когда же онъ услыхалъ и знаетъ насъ, вотъ наши сабли при поясѣ, вотъ наши ружья въ рукахъ, мы исправны и готовы съ веселыми сердцами ударить на турокъ»!

Черногорское войско храбро бросилось къ границамъ Албаніи и прошло огнемъ и мечемъ до самаго Скадра-града на Боянѣ-рѣкѣ.

«Не сказалъ бы ты, милый братъ, что идутъ съ турками биться, но на пированіе пить холодное вино и пѣть веселыя пѣсни»! — прибавляетъ народная былина.

Къ великому сожалѣнію, Прутскій походъ Петра Великаго окончился обиднымъ для насъ миромъ, и покинутая Россіею Черногорія, въ пользу которой ничего не было оговорено въ мирномъ договорѣ, осталась одна съ своею ничтожною горстью храбрецовъ глазъ-на-глазъ съ турецкими полчищами.

Турки были увѣрены, что теперь раздавятъ ее навсегда.

И вотъ въ эту-то минуту смертельной опасности для нея разразился геройскій бой на Царевомъ-Лазѣ, и ободрившіеся орлы Черной-Горы опять свободно вздохнули… 15.000 турецкихъ тѣлъ остались среди камней горнаго прохода, черезъ который мы теперь проѣзжаемъ.

Черезъ два года, впрочемъ, 120-тысячное войско султана, подъ начальствомъ знаменитаго визиря Душманъ-паши Чуприловича, все-таки вторглось въ Черногорію и разорило ее изъ края въ край, уничтоживъ церкви и монастыри, въ томъ числѣ и цетинскій. Самъ владыка едва уцѣлѣлъ отъ гибели; кто не могъ держать оружія, дѣти, старики, бѣжали въ Поморье, гдѣ вѣроломные венеціанцы выдавали ихъ головою туркамъ. Тогда Даніилъ бросился въ Россію, къ новому союзнику своему. Петръ снабдилъ его деньгами (15.000 р.), книгами, церковною утварью, прислалъ награды храбрецамъ, обѣщалъ высылать ежегодную денежную помощь, и съ этого-то времени и начинается постоянная связь черногорцевъ съ Россіей. Русскіе червонцы дали возможность этой* бѣдной странѣ обзавестись хотя самыми необходимыми боевыми припасами для непрекращавшейся борьбы съ Турціею, порохомъ, свинцомъ, ружьями, и съ ихъ помощью отстаивать свою независимость. Послѣдующіе владыки, по примѣру Даніила, не разъ лично ѣздили въ родную имъ Россію, черпая въ ней и нравственную и матеріальную помощь; ѣздилъ ко двору Елизаветы Петровны владыка Савва, преемникъ Даніила, тоже вернувшійся съ деньгами и съ похвальною грамотою геройской храбрости «единовѣрныхъ и единокровныхъ братьевъ славянъ»; ѣздилъ потомъ три раза владыка Василій, даже умершій въ Россіи, при которомъ 15 черногорскихъ юношей были привезены въ Петербургъ и опредѣлены въ шляхетный военный корпусъ. Книги, церковные сосуды и облаченья щедро высылались тогда изъ Россіи въ разоренные церкви и монастыри, которые съ этою помощью понемногу возстановлялись и отстраивались владыками. Нравственная связь черногорцевъ съ Россіею черезъ всѣ эти сношенія мало-по-малу такъ усилилась, а вѣра черногорцевъ въ русскаго царя, какъ естественнаго покровителя и защитника Черногоріи, стала такою всеобщей, что во всѣхъ церквахъ Черногоріи имя русскаго царя поминалось при богослуженіи въ теченіе почти полутора столѣтія, пока французоманія перваго свѣтскаго князя Черногоріи, Даніила, современника императора Николая Павловича, подпавшаго подъ вліяніе западныхъ державъ, не превратила этого трогательнаго народнаго обычая черногорцевъ.

Несмотря на разныя неправды и ошибки нашей дипломатіи, много разъ покидавшей безъ помощи нашу всегда вѣрную геройскую союзницу, подчасъ оскорблявшей ее недовѣріемъ и несправедливыми обвиненіями, — народъ черногорскій ни разу не усомнился въ Россіи и продолжалъ вѣрить въ непоколебимую правду и любовь къ Черногоріи русскихъ царей, приписывая всѣ случавшіяся обиды и ошибки недобросовѣстности царскихъ слугъ.

Когда одинъ изъ нашихъ путешественниковъ спросилъ перваго попавшагося мальчишку въ черногорской деревнѣ, слышалъ ли онъ что-нибудь о русскихъ и русскомъ царѣ, то ребенокъ отвѣчалъ ему: «Руси су братя наша, а царъ руски е велики пріятео (пріятель) нашега господара и безъ нега (него) нашъ господаръ ништа не ради (ничего не дѣлаетъ)». Почти тѣми же словами выражали мнѣ десятки разъ простые черногорцы, рыбаки, хозяева кофеенъ, войники, — свой взглядъ на русскій народъ и русскаго царя.

Взглядъ этотъ выразился и во множествѣ старыхъ и новыхъ пѣсенъ черногорцевъ, извѣстныхъ каждому здѣшнему пастуху, который такимъ образомъ съ дѣтства пріучается представлять себѣ русскаго царя, какъ естественнаго защитника и друга Черногоріи; «онъ брачу црногорце люби, као свое русе на Русіи» (онъ также любитъ братьевъ черногорцевъ, какъ своихъ русскихъ въ Россіи), поется въ одной изъ такихъ пѣсенъ. Россію черногорецъ представляетъ себѣ какъ величайшую и сильнѣйшую страну, съ которой не подъ силу сладить цѣлому міру, которая захватываетъ собою полъ-свѣта.

«Полгода солнце свѣтитъ русской землѣ, а полгода ужъ остальному свѣту», поетъ другая черногорская пѣсня.

Еще одна пѣсня ихъ такъ выражается о русскомъ царѣ:

Не было бы креста трехперстнаго,

Еслибъ не было великаго орла,

Великаго царя россійскаго.

Какъ отзвучіе этой пѣсни, черногорцы часто говорятъ промежъ себя: «Да би Русіе ніе било, не би било креста одъ три прста (трехперстнаго креста)».

Самому тяжкому испытанію въ своей вѣрности Россіи подверглись черногорцы въ 1803 году, въ царствованіе Александра Благословеннаго, когда русская дипломатія, руководимая людьми, совершенно чуждыми славянству. и историческимъ задачамъ Россіи, едва-было не совершила величайшей несправедливости относительно благороднѣйшаго и великодушнѣйшаго вождя Черной-Горы.

Завистники энергическаго владыки, святопочившаго Петра I, одного изъ величайшихъ патріотовъ своего отечества, оказавшаго Черногоріи незабвенныя услуги, наклеветали на него, будто бы онъ, по наущенію своего секретаря, французскаго аббата Дольчи, рѣшился за 25.000 рублей предать Черногорію въ руки французовъ. Въ Черногорію посланъ былъ недругъ владыки, графъ. Ивеличъ, съ собственноручнымъ письмомъ императора и съ посланіемъ св. синода къ черногорскому владыкѣ. Св. синодъ, не сдѣлавъ ни малѣйшей попытки провѣрить клеветы на владыку, обвинялъ его въ «величайшемъ преступленіи и несправедливости» и призывалъ этого вождя независимаго народа «немедленно на судъ, дабы доказать свою невинность или подвергнуться наказанію, если окажется виновнымъ». Въ противномъ случаѣ синодъ грозилъ владыкѣ «лишить его сана и отлучить отъ церкви, какъ недостойнаго сына, измѣнника отечеству, призвавъ черногорскій и бердскій народъ избрать достойнѣйшаго пастыря и послать его въ Петербургъ для посвященія».

Вся Черногорія пришла въ глубочайшее негодованіе отъ этого оскорбительнаго посягательства на честь ея владыки и на ея свободу. Черногорскіе главари послали пространный отвѣтъ графу Ивеличу, въ которомъ съ большимъ достоинствомъ заявляли о своей независимости и отрицали у русскаго синода всякое право вмѣшиваться въ ихъ внутреннія дѣла.

«Со времени паденія сербскаго царства, — писали воеводы Черной-Горы, — чтобы удалиться отъ враговъ Христова имени, мы убѣжали въ эти горы и основали тутъ свое пребываніе, ни отъ кого независимое, получая только указанія и завися только отъ власти нашихъ митрополитовъ, какъ нашихъ пастырей, и отъ нихъ мы научились защищать православную вѣру и нашу свободу. Теперешній нашъ владыка больше, чѣмъ всякій другой, сдѣлалъ уже для насъ, и дѣлаетъ… и мы обязаны ему вѣчною благодарностью за сохраненіе нашей свободы». «Нашъ митрополитъ остается въ нашей церкви независимымъ, не подчиняясь ничьей власти»; «черногорцы и бердяне — не подданные Россійской Имперіи… и единственно вслѣдствіе одинаковости вѣры и народности мы сохраняемъ привязанность, вѣрность и любовь къ русскому двору, каковыми и пребудемъ навсегда»… «будемъ любить Россію и останемся ей вѣрны, пока она сохранитъ православную вѣру, объявляя, однако, при всемъ томъ, что и мы не желаемъ поступить въ подданническія отношенія къ ней… и будемъ защищать свободу, завѣщанную намъ въ наслѣдство нашими предками, до послѣдней крайности, готовые всѣ скорѣе умереть съ саблею въ рукахъ, чѣмъ сдѣлаться низкими рабами какого бы то ни было государства. До сихъ поръ никто не осмѣливался ставить нашего владыку подъ отвѣтственность передъ русскимъ синодомъ; поэтому мы никому не позволимъ присвоить себѣ право судить его дѣйствія».

Въ то же время было написано письмо къ императору Александру, въ которомъ излагались жалобы на злокозненныя дѣйствія гр. Ивелича и его друга Вучетича, и которое кончалось такъ:

«Нашъ владыка не заслужилъ, чтобы кто-либо осмѣлился прійти въ его домъ и нарушить его свободу и относиться къ нему такимъ тиранскимъ способомъ; пока мы живы, нѣтъ той человѣческой силы, которая бы отважилась на такое насиліе».

Вмѣстѣ съ тѣмъ черногорцы торжественно заявляли о своей всегдашней преданности своему высокому покровителю, русскому царю, и просили его прислать для дознанія чистой истины «честнаго человѣка какъ своего уполномоченнаго, только природнаго русскаго».

Императоръ исполнилъ ихъ просьбу, и истина дѣйствительно разъяснялась, а впослѣдствіи тотъ же самый св. синодъ призналъ святопочившаго владыку Петра причисленнымъ къ лику святыхъ православной церкви.

Но всего поучительнѣе то обстоятельство, что никто другой, какъ владыка Петръ, такъ незаслуженно оскорбленный Россіею, оставилъ въ своемъ завѣщаніи преемникамъ своимъ и черногорскому народу такое заклятіе:

«Да будетъ проклятъ тотъ, кто бы покусился отвратить васъ отъ вѣрности благочестивой и христолюбивой Россіи, и всякому, кто бы изъ васъ, черногорцевъ и бердянъ, пошелъ противъ единоплеменной и единовѣрной намъ Россіи, дай Богъ, чтобъ у него у живого отпало мясо отъ костей, и не было бы ему добра ни въ этой жизни, ни въ будущей»!

Этотъ завѣтъ святого владыки до сихъ поръ остается руководящимъ знаменемъ и князей, и народа черногорскаго.

Между прочимъ и сказочный успѣхъ самозванца Степана Малаго, въ теченіе семи лѣтъ деспотически правившаго вольнолюбивою Черногоріею, объясняется не чѣмъ инымъ, какъ обаятельнымъ для черногорцевъ именемъ русскаго царя, за котораго выдавалъ себя смѣлый и талантливый авантюристъ, назвавшійся Петромъ III. Когда по адріатическому поморью прошла вѣсть, что въ глухомъ монастырѣ Майнѣ скрывается самъ русскій императоръ Петръ III, то торговые и богатые славянскіе жители Далмаціи прислали ему золотой скипетръ и корону, а простодушные горцы Берды, Зеты и Черной-Горы — въ томъ числѣ племена кучей, бѣлопавличей и пиперовъ, не принадлежавшіе еще въ черногорскому княжеству, — провозгласили его своимъ господаремъ. Изъ Сербіи явился на поклонъ «русскому царю» и благословилъ его на княженіе послѣдній сербскій патріархъ Василій Беркичъ…

Только авторитетъ мнимаго «русскаго царя» далъ Степану возможность произвести многія важныя перемѣны въ самыхъ коренныхъ обычаяхъ черногорцевъ, — между прочимъ, уничтожить или, по крайней мѣрѣ, сильно ослабить кровавую месть, «крваву освѣту», и гайдучество внутри страны; Степанъ посмѣлъ даже разстрѣливать черногорцевъ, нарушавшихъ его повелѣнія, чего никогда не было до него.

Когда турки, встревоженные появленіемъ мнимаго русскаго царя въ области, которою они надѣялись овладѣть, и подстрекаемые еще болѣе испуганными венеціанцами, ворвались съ трехъ сторонъ въ Черногорію съ 70.000 войска, а Венеція обложила въ то же время Черногорію со стороны Боки-Которской, то черногорцы, разстрѣлявъ весь свой порохъ я потерявъ уже многіе округи, все-таки наотрѣвъ отказались выдать султану «русскаго царя».

«Придите и возьмите его сами!» — по-спартански отвѣчали они турецкимъ посламъ.

При Екатеринѣ II Черногорія заключила формальный союзъ съ Россіею. «Увѣряемъ васъ торжественнымъ и сильнымъ словомъ своимъ, — писала Екатерина въ грамотѣ 29 января 1768,- что отъ сегодняшняго дня будемъ считать всѣхъ славянъ, которые примутъ участіе въ этой святой войнѣ, за пріятеля нашего царства, и что ихъ участь будетъ участью нашею, и когда мы сдѣлаемъ миръ, то не позабудемъ упомянуть о васъ, какъ о себѣ самихъ».

Черногорцы дѣятельно помогли русскимъ въ ихъ первой войнѣ съ Турціей), и въ самый годъ побѣды Румявцова подъ Кагуломъ разбили на голову тридцати-тысячное войско турецкаго паши Махмета.

Но, несмотря на всѣ увѣщанія Екатерины, не выдали и ей Степана Малаго, котораго искренно считали за русскаго царя Петра III, и который, впрочемъ, измѣннически убитъ былъ въ томъ же 1774 году своимъ слугою-грекомъ, подкупленнымъ турецкимъ пашою.

Однако, несмотря на торжественныя обѣщанія грамоты своей, Екатерина II, даже и послѣ побѣдоносной войны, не выговорила по Кучукъ-Байнарджійскому миру ничего въ пользу Черногоріи, кромѣ общаго права своего покровительствовать балканскомъ славянамъ. Черногорцы и въ этотъ разъ, какъ послѣ Прутскаго похода Петра Великаго, оставлены были безъ всякой помощи и должны были въ одиночку продолжать отчаянную войну съ вѣковымъ врагомъ своимъ.

Но это не помѣшало геройскому племени еще разъ соединиться съ Россіею, когда въ 1788 году Екатерина объявила новую войну Турціи и обратилась за помощью въ черногорцамъ, «своимъ старымъ вѣрнымъ союзникамъ».

Въ третій разъ Россія забыла свою великодушную маленькую союзницу, и по мирному трактату въ Яссахъ 1791 г. опять о Черногоріи не было упомянуто ни слова.

И опять геройскій народъ принялъ на свою грудь всю тяжесть непосильной борьбы съ обрушившимся на него могущественнымъ врагомъ, и опять Балканскій полуостровъ былъ потрясенъ вѣстью о страшномъ разгромѣ турокъ орлами Черной-Горы…

Вотъ мы переѣхали теперь границы рѣчевой нахіи, и ѣдемъ уже нахіею лѣшанской, тѣми самыми мѣстами, гдѣ сто лѣтъ тому назадъ, въ 1796 году, погибъ съ своимъ отрядомъ въ отчаянной рукопашной сѣчѣ, подъ ятаганами черногорцевъ, грозный и славный въ свое время визирь Албаніи, Кара-Махмудъ-Бушатлія. Налѣво отъ насъ скалистая Велья-Гора, и подъ нею большое черногорское село Градацъ, а за нимъ — село Крусы и гора Бусовннкъ, уже примыкающая въ долинѣ Зеты. Между Градацомъ и Крусами, иди, вѣрнѣе, между Ведьей-Горою и Бусовникомъ, произошла эта великая битва, спасшая свободу Черногоріи.

Тогда разоренною и разстроенною Черногоріею правилъ святопочившій Петръ I, энергически призывавшій черногорскія племена сплотиться во-едино, превратить свои междоусобицы и по старому стать на защиту вѣры и домовъ своихъ.

Кара-Махмудъ велѣлъ сказать ему: «не на Черногорію иду я войною, а на Берду, подвластную туркамъ!.. Если же поможете Бердѣ, то я завоюю всю Черную-Гору»!

Берда до тѣхъ поръ не принадлежала еще въ Черногоріи, но въ это самое время бердяне заявили свое рѣшительное желаніе присоединиться въ ней, и владыка Петръ считалъ позоромъ выдать ихъ врагу.

«Бердяне такіе же мои братья, какъ и черногорцы! — отвѣчалъ ему Петръ. — И если не отложишь своего намѣренія, то мы будемъ противъ твоей силы и противъ нападенія твоего съ помощью Божьею биться до послѣдняго человѣка»!

Пороху между тѣмъ не было у черногорцевъ ни горсти, и владыка вынужденъ былъ послать въ Вѣну свою драгоцѣнную митру, за которую австрійскій императоръ Леопольдъ II прислалъ ему 300 боченковъ пороху. Народное собраніе въ Цетиньѣ, созванное владыкою, приговорило не выдать берчанъ, дать въ томъ твердую вѣру.

Кара-Махмудъ двинулся на черногорцевъ отъ р. Ситницы, которую мы сейчасъ переѣхали черезъ Лѣшко-поле, и сжегъ село Крусы. Съ нимъ было 40.000 войска. Черногорцевъ собралось не больше пяти съ половиною тысячъ, а по другимъ — только 4.000. Битва кипѣла три дня сряду. Самъ Кара-Махмудъ погибъ въ страшной сѣчѣ, и голова его была потомъ воткнута, какъ самый славный трофей, на зубцы цетинской башни, гдѣ она оставалась болѣе полустолѣтія, пока князь Даніилъ не велѣлъ снять ее и не прекратилъ навсегда этотъ дикій народный обычай. Ибрагимъ-паша, братъ Махмуда, едва увезенъ былъ раненый; три съ половиной тысячи турецкихъ труповъ остались на мѣстѣ, не считая раненыхъ. Отсѣчено было 74 головы однихъ только знатныхъ беговъ; кромѣ того, множество турокъ потонуло во время отчаяннаго бѣгства въ водахъ «великаго Зетскаго Езера»…

Загрузка...