Следователь и Демон

Часть 3-1

…Выстрел эхом прокатился по холмам, отразился от черной стены деревьев и глухим грохотом улетел к серому весеннему небу. Стая ворон, хрипло ругаясь, взлетела с мокрых ветвей и закружилась над узкой полоской леса.

— …Черт, промазал! — Гастон с досадой сплюнул и, лихо переломив ружье, вытащил стреляные гильзы.

— А я говорил! — Фигаро авторитетно поднял палец, затянутый в тонкую кожу дорогой английской перчатки, — говорил, что упреждение на два корпуса! — Он проследил за утками, бешено хлопавшими крыльями и кивнул в сторону низких холмов, на вершинах которых истекали весенним паводком последние комья снега. — Ушли на Круглое озеро, зуб даю. И, да, — следующий выстрел мой.

— А, и черт с ними, — Первый заместитель тудымского городского головы махнул рукой. — Не хочу сегодня переться через овраги — солнце скоро сядет. Ищи потом подранка в кустах… Эх, хорошее у вас, Фигаро, ружье! — сказал он уже раз в десятый за сегодня.

Следователь качнул стволами своей «вертикалки» и благожелательно кивнул.

— Хорошее. «Фродо и Сын», номер двадцатый. Мягкая отдача, удобный приклад, цевье само просится в руку, словом — песня, а не ружье! Эффективная дальность при стрельбе дробью — двести футов, кстати. Почти вдвое выше, чем у вашей «Синицы».

— М-м-м-да, — Гастон покачал головой, — вот уж не думал, что вы — заправский охотник!

— В местах, откуда я родом, Гастон, стрелять учились раньше, чем читать. Рыбалка и охота — на наших прибрежных камнях много не вырастишь… Зато когда из города прибывал караван, и мы меняли лисьи и беличьи шкурки на фрукты — о-о-о-о! Виноград, яблоки, груши, да что там! Но я более всего любил закатанную в банки кабачковую икру — это, скажу я вам, пища богов. Если сварить картошку в кожуре…

— Вы, кажется, опять проголодались, — расхохотался Гастон.

— А вы нет?

— Ну… Есть немного. — Первый зам Матика решительно перебросил ружье через плечо и кивнул. — Возвращаемся. Дичи еще успеем настрелять — две недели впереди… А, вы, кстати, за сколько брали свою «двадцатку»?

— Я ее арендовал. У господина Малефруа можно взять напрокат любой охотничий инвентарь — вы не знали?

— Черт.

— …но это тоже дороговато.

— Черт!..

…Они поднялись на холм и, болтая, пошли по узкой дорожке мимо поля, где в аккуратных бревенчатых домиках жили местные егеря. На маленьких огородах уже жгли стерню и прочий накопившийся за зиму мусор; в окошках домиков зажигали свет, и печные трубы тихо попыхивали едва заметным дымком. Следователь с наслаждением потянул носом, вдыхая ароматный, пахнущий печеной картошкой дым, и улыбнулся. Приятно было осознавать, что он — в самом центре Черных Прудов — третьего по величине охотничьего заказника в Королевстве, и вокруг лишь сотни квадратных верст лесов, кишащих дичью, глубоких болот и чистых рек. Никаких поездов, никаких паровых самоходок, никакой инквизиции и никакой работы.

Благодать!

…«Тенистые Аллеи» — гостиная усадьба для приезжих охотников, были шикарны. Небольшое, в два этажа здание, сложенное из дикого камня, с высокими стрельчатыми окнами в готическом стиле, старомодными флюгерами на покатой черепичной крыше и парком с фонтаном радовало глаз, намекая на ненавязчивый уют, камин и все прелести загородного отдыха. Тем более следователь недоумевал, почему «Аллеи» умудрились так запустить: черепица на крыше отваливалась целыми кусками, дикий виноград скрывал стены до самой крыши, а сад зарос сорняками, превратившись в подобие миниатюрных джунглей. Из фонтана, зеленого от мха, била, слабо пульсируя, струйка воды, стекая в чашу, где плавал целый ковер из почерневших прошлогодних листьев; Фигаро подумал, что розовый мрамор, должно быть, везли сюда чуть ли ни с самых Западных Бродов.

И, все равно, — «Аллеи» были хороши. Хороши, несмотря на въевшийся в стены запах плесени и сырости, который не могли перебить даже сильнейшие моющие средства от «Столичного Алхимика», несмотря на сквозняки, блуждающие по темным коридорам, несмотря на явственный шорох мышей в стенах и разбухшие от влаги резные деревянные панели. Антикварная мебель, пушистые, явно недавно уложенные ковры, гобелены, портреты аристократов, загадочно улыбавшиеся из проемов темных рам — от усадьбы веяло чем-то таинственным, но не мрачным, а скорее, грустно-осенним и ностальгическим.

…Сидя на маленьком диванчике у огромного резного камина, Фигаро сыто отрыгнул, промокнул губы платком и отхлебнул великолепного ароматного бренди из бокала с толстым дном.

— Хорошо!.. Вот как надо отдыхать, Гастон! Если бы не дороговизна — ездил бы сюда каждый год…

— И не говорите. — Гастон, сидевший рядом, пыхнул толстой сигарой и блаженно закрыл глаза. — Гусь, кстати, был великолепен. А фаршированная рыба — м-м-м! Повар здесь просто бог. Вот только… Скажите, милейший господин Малефруа, а почему в этом году у вас так мало гостей? И почему я впервые узнаю о таком замечательном месте как «Тенистые Аллеи»?

Клод Малефруа, тонкий как хлыст господин лет сорока пяти в багровом фраке с необычайно длинными фалдами помешал угли в камине длинной кочергой с тонкой кованой ручкой и слабо улыбнулся.

— Мы открыли «Аллеи» после двухлетнего простоя, господин Гастон. Сейчас пробуем снова ввести их в эксплуатацию. А что до гостей… В этот заезд у нас… скажем так, только избранные. Старые друзья или проверенные клиенты.

— Польщен! Польщен! А почему усадьба стояла безлюдной? Здесь случилось какое-то загадочное преступление? Жуткое убийство, ха-ха-ха?! И теперь призраки невинно убиенных охотников блуждают по этим коридорам?

Малефруа — один из совладельцев «Туристического агентства Петра и Павла Злотых» отреагировал странно. Его лицо на мгновение сморщилось, словно он запустил зубы в зеленый лимон, а в следующее мгновение он, усилием воли, вернул себе рассеяно-отстраненный вид.

— Ну что вы… Все гораздо сложнее, мон шер… Господин Фигаро, как вам у нас?

— О, лучше не бывает! — следователь довольно улыбнулся. — Я, кстати, уже гостил у вас однажды, правда, не здесь, а в «Дубовом Столе».

— Прекрасное место, — кивнул Малефруа. — Можно задать вам вопрос? Личный?

— Ну разумеется! — следователь всплеснул руками.

Малефруа повернулся к Фигаро лицом и нахмурился. Было видно, что он пытается сформулировать свою мысль самым безобидным образом из возможных, но у следователя, отчего-то, мурашки пробежали по спине.

— Фигаро… Могу я обращаться к вас просто «Фигаро»?.. Замечательно, благодарю вас… Так вот, я хотел бы узнать, сможете ли вы дать… э-э-э… консультацию мне и моим клиентам? Как специалист по Другим Наукам и старший следователь ДДД?

«Вот тебе и отдохнул», грустно подумал Фигаро. Вслух же он сказал:

— Уважаемый, милейший господин Малефруа! Перед тем, как вы продолжите, я хотел бы сделать пару уточнений: во-первых я никоим образом не «специалист по Другим Наукам», как вы изволили выразиться. Я, конечно, имею определенное образование, но, боюсь, довольно специальное. Я, скорее, практик, чем специалист в области теории. Во-вторых, как следователь Департамента Других Дел я буду вынужден… скажем так, определенным образом отреагировать, если услышу о чем-то идущем вразрез с законами Королевства. Надеюсь, вы это хорошо понимаете?

На лице Малефруа явно читалось облегчение.

— Ну, конечно же! Как вы могли подумать, что я… Что мы… Тут дело не столько в законности вопроса, сколько в том, что я и мои клиенты желали бы сохранить личные тайны, никоим образом не криминальные, но, в силу определенных причин, деликатные.

— Ваши клиенты? — Фигаро поднял бровь.

— Господа! — крикнул Малефруа, — прошу вас, входите!

Высокие дубовые двери в конце гостиного зала открылись, и в комнату вошли пятеро.

Первой вошла женщина. Причем эту женщину Фигаро знал.

Не лично, нет, но кому, скажите на милость, не был известен этот тонкий профиль, обычно обрамляемый газетчиками в изящный угольный овал с вензелем «МВ»? Первая модистка Королевства, владелица десятков текстильных предприятий, обладательница третьего по величине состояния в Европе и просто красавица мадам Мари Воронцова собственной персоной.

За ней вышагивал грузный кавалер с напомаженными седыми усами, похожий на благовоспитанного таракана: зеленый сюртук, модные туфли с пряжками, золотое пенсне и Звезда Почета, лихо прилепленная на грудь. Увидев звезду, Фигаро вспомнил и этого господина — лишь один человек в Королевстве удостоенный этой награды так забавно крепил ее на оттопыренный карман. Казимир Штернберг — герой войны с Рейхом, генерал в отставке, личный военный консультант Их Величеств.

Третьим в комнату вошел мужчина в коричневой пиджачной паре. Его серое, словно присыпанное пеплом лицо было до такой степени непримечательным, что Фигаро, попроси его кто составить словесный портрет этого господина, после долгих раздумий просто сказал бы «особых примет не имеет». Мужчине было на вид около сорока; в руке он держал небольшую тросточку и выглядел, в целом, как обычный городской гуляка среднего достатка. Например, хозяин бакалейной лавки или глава угольной артели.

Мужчина улыбнулся и кивнул Фигаро.

— Добрый вечер. Алексис Рамбо, министр финансов.

Следователь слабо дернул головой, следя за тем, чтобы его челюсть от удивления вдруг не оказалась на полу.

За министром в дверях показался высокий моложавый господин одетый так, словно его только что привезли с какого-нибудь поэтического вечера. Именно «привезли»: его черный вычурный фрак, сверкавший искрой, выглядел, точно только что извлеченный из магазинной картонки, муаровый бант на шее сверкал антрацитовым глянцем, а лаковых туфель, похоже, еще ни разу не касалась обувная щетка. Рыжие волосы франта, явно алхимически завитые чем-то вроде «Локона Плюс», пышной волной ниспадали на плечи, а бриллиантовые пуговицы колко искрили радужными иглами.

Красавчик (теперь было видно, что незнакомец удивительно хорош собой) вышел на свет и низко поклонился.

— Астор Клерамбо, всемирно известный музыкант. Рояль, скрипка!

— Очень приятно, — придушенно пробормотал Фигаро.

«Все, — подумал он, — больше меня сегодня уже ничем не удивить».

Но он ошибся.

Дверь скрипнула в последний раз, и в гостиный зал вошел мужчина лет сорока в черном «котелке» (почти таком же, как у Фигаро), темно-серой пиджачной паре и охотничьих сапогах. Лицо господина можно было бы назвать неприметным, если бы не забавные тонкие усики, похожие на стрелки часов, и не тот факт, что его профиль был отчеканен на всех золотых империалах нового образца.

Его королевское величество, Правая, Либеральная Глава Имперского Орла, помазанник Судьбы и Случая, сир Фунтик XII.

Фигаро машинально вскочил с диванчика и раскланялся.

— Добрый вечер, ваше величество! Как скромный слуга народа и Королевства, хочу высказать вам…

— Бросьте это, — Фунтик, улыбнувшись, махнул рукой. — Не надо этих пассажей из «Придворного этикета»… К тому же «…как скромный слуга народа…» и так далее — это из парадного приветствия военных офицеров по случаю Парада Победы.

Фигаро покраснел, как вареный рак.

— И сядьте обратно. Я здесь с неофициальным визитом. Можно сказать, в краткосрочном отпуске. Все власть в Королевстве временно передана моему представителю у трона Левой, Силовой Главы Имперского Орда, господину Тузику, да хватит скорее старого прощелыгу удар, чтоб он долго жил, ха-ха…

Фигаро, не чувствуя ног, рухнул обратно на диванчик.

Господин Малефруа хлопнул в ладоши, и тотчас же в зал вошли слуги, несущие мягкие стулья с высокими спинками. Когда все расселись у камина, хозяин «Тенистых Аллей» откашлялся, плеснул себе бренди и сказал:

— Уважаемый господин Фигаро! От лица своих клиентов и самолично прошу вас — выслушайте нас и решите, станете ли вы помогать этим благородным господам в несчастье, что настигло их, или же откажете нам. И от себя добавлю: ваша помощь, если вы, все-таки, согласитесь, будет щедро вознаграждена. Помогите нам и я, как совладелец «Туристического агентства» торжественно клянусь: вы до скончания дней будете желанным гостем на Черных Прудах и более не заплатите ни одного медяка на их территории ни за единую услугу!

— Ого… — прошептал Фигаро, — ого-го… Щедрое предложение, господин Малефруа… У меня лишь один вопрос, господа: почему именно я?

— На этот вопрос я, пожалуй, смогу ответить, — усмехнулся Фунтик. — Вас рекомендовало ваше начальство, а конкретно — комиссар Пфуй.

— Достославный комиссар Андреа Пфуй? — Фигаро не поверил собственным ушам.

— Именно. Он сказал что вы, во-первых, ему должны, а во-вторых, обладаете, как он выразился «должной квалификацией для расследования подобных дел и достаточно коротким языком, дабы молчать об их подробностях». Он передал вам вот это. — С этими словами Его Величество положил на длинный антикварный столик небольшой конверт и ногтем указательного пальца подтолкнул его к следователю.

Фигаро взял конверт и оторвал контрольную полоску.

Из конверта пахнуло до боли знакомым запахом — помада для усов «Веселый Бретер» которой комиссар Пфуй пользовался, сколько Фигаро был с ним знаком. Внутри оказался маленький клочок бумаги, судя по цвету и бледным типографическим линиям, безжалостно выдранный из ежедневника. На нем, размашистым почерком, который Фигаро узнал бы даже в бреду, было написано:

Следователь улыбнулся.

— Что ж, господа, — сказал он, — рекомендации у вас самые замечательные. К тому же сейчас у нас — вечер в охотничьей усадьбе. Время историй у камина, стало быть. Поэтому я с удовольствием выслушаю вашу историю. Но хочу заранее предупредить вас, любезный хозяин Малефруа, что каждый день, потраченный мною на это дело — если я-таки обнаружу, что дело имеет место — я компенсирую продлением своего отпуска за счет вашей фирмы.

Малефруа воздел руки к потолку.

— Фигаро, вы же слышали, что я вам сказал?! Вы можете вообще поселиться здесь и жить! Можете занять эту усадьбу! Можете стрелять хоть уток, хоть кабанов не глядя на сезоны! У вас пожизненная лицензия на все, что вы только можете пожелать! Только помогите нам!

— Хорошо, хорошо, — следователь подвинул бутылку с бренди поближе, — прошу вас, господа! Я готов слушать!.. Гастон, куда это вы?! А ну стоять! Вы назначаетесь моим помощником на время расследования!.. Разбежался он, видите ли! Слинять захотел! Не-е-ет, голубчик, будем вариться в этом котле вместе! А потом я покажу вам, как нужно стрелять уток… Прошу вас, Малефруа!

Хозяин усадьбы вышел в центр пространства образованного стоявшими полукругом стульями, глубоко вздохнул и выдержал театральную паузу.

— Слышали ли вы, господин следователь, когда-нибудь о Черном Менестреле?

— Черный Менестрель? — Фигаро наполнил свой бокал и принялся набивать трубку. — Признаться, не осведомлен… Это как-то связанно с Черным Пьеро, о котором поют нигилисты?

— Нет. — Малефруа качнул головой. — Это довольно старая легенда здешних мест. Чтобы не сказать, — древняя. Я не буду сейчас перечислять рассказы егерей и досужих туристов, но старые книги и дневники владельцев Черных Прудов повествуют о том, что Черный Менестрель — призрак, обитающий в этих краях.

— Ну, призрак и призрак, — Фигаро пожал плечами. — Мало ли призраков на свете. Наоборот, если в этой вашей легенде есть хоть капля правды, это было бы прекрасной достопримечательностью Прудов.

— Вы, без сомнения, правы, господин следователь. Если бы не одно «но» — это весьма зловредный призрак.

— Зловредных призраков не бывает, — Фигаро меланхолично пыхнул трубкой, выпуская пару аккуратных дымных колечек к потолку. — Это все сказки. Призраки — самые безвредные создания из всех, что только можно себе представить. Они безопаснее воробьев. Аура страха — это да, это неприятно, но сам по себе призрак ничем не может вам навредить.

— Возможно… Специалист здесь вы. Но дослушайте же до конца.

— Слушаю.

— Легенды гласят, — Малефруа повертел в руке кочергу, — что лет пятьсот назад здесь, чуть к северу от этой усадьбы, стоял монастырь… Это, кстати, правда — сохранились фрагменты стен и фундамент обзорной башни. При этом монастыре жил молодой послушник — будущий монах, выделявшийся среди прочих завидным талантом к естественным наукам и жадный до книгочейства вообще. Ему прочили большое будущее, но, как водится в легендах, тропинку судьбы послушнику перебежало милое создание — девица из соседней деревни.

Как-то раз, собирая травы на здешних холмах, молодой монашек повстречал прелестную крестьянку, что пасла овец, играя на свирели. Они познакомились и сдружились, но в сердце паренька вспыхнула страсть. Через некоторое время он признался девушке в любви — с его стороны это, кстати, было весьма опрометчиво — как-никак, он был будущим монахом. Однако девица, пребывая в игривом настроении, ответствовала — то ли просто шутя, то ли желая поглумиться над юнцом — что обручится с ним, если тот сыграет ей на свирели музыку, что поразит ее до глубины души.

Юноша не умел музицировать. Он вообще никогда не держал в руках музыкального инструмента. Но страсть его была столь сильна, что он решился на безумный поступок. Он вспомнил, что в монастырь для переписывания недавно привезли книгу по колдовству — тогда это уже не было чем-то особенным, ведь Моргану Благую сто лет как признали святой. И тогда юный послушник решил искать помощи у Другой Науки.

— …и его встретил ожидаемый облом, поскольку у него не было нужной подготовки, — вставил Гастон, ковыряя спичкой в зубах.

— Вы и правы и нет, мой друг. Написанное в книге, которую юноша с большим риском для себя читал ночами в монастырской библиотеке, действительно, не смогло ничем помочь ему. Но однажды он случайно уронил на книгу свечу… И огонь проявил на двух пустых листах, вклеенных в самом начале тома странные знаки. Это были тайные арабские письмена которые образованный юноша без труда перевел и обнаружил, что перед ним заклятье вызова Другого существа — Трансмагиста.

— Мелкой демон, исполняющий желания и требующий взамен крови. — Фигаро кивнул. — Но его тоже не вызовешь прочитав пару страниц.

— Ну, я же, в конце концов, пересказываю легенду… В общем, снедаемый любовной страстью юноша вырвал листы из книги и на следующую ночь, убежав на болота, провел обряд. И демон явился к нему на зов, но оказался слабым и тщедушным существом, не способным дать послушнику то, чего тот хотел.

— Вот это уже больше похоже на правду.

— …Но демон на то и демон, чтобы придумывать всякие мерзопакостные фокусы. Он предложил юноше сделку: Другой вселится в первый инструмент, который тот возьмет в руки, и вот на нем-то молодой послушник будет играть как божество. Разумеется, таковым оказалась свирель пастушки. И демон не обманул: мелодия, что сыграл юноша, была так прекрасна, что девушка тут же отдала ему себя… Но ужас был в том, что в тот момент, когда монашек коснулся губами свирели и извлек из него первый чарующий звук, в нем вспыхнула новая страсть — страсть к музыке…

Малефруа — все-таки он был хорошим рассказчиком — опять выдержал паузу и продолжил:

— Юноша понял, что свирель, в которой сидел теперь демон, дает ему невиданную прежде власть над людскими душами. И захотел большего, захотел стать величайшим музыкантом в мире.

Демон сказал, что это, в принципе, возможно, но ему необходимы силы для такого колдовства, а силы он может зачерпнуть из человеческих жизней — обрывая их. И на следующий день юноша, захватив с собой зачарованную свирель, направился в монастырь, где сыграл на ней настоятелю, который в ту же ночь прыгнул с самой высокой башни, разбившись о скалы…

— Колдовская месмеризация… Да, это возможно, — Фигаро задумчиво покачал головой. — И через музыку — особенно через музыку.

— Демон, впитав в себя силу жертвы, стал сильнее. И уже через неделю юноша играл для жителей деревни, где жила его возлюбленная. Его боготворили, к его ногам бросали цветы и деньги, но люди, что слушали его музыку, метались ночами в страшных кошмарах. Некоторые не выдерживали и кончали с собой. Но безумца уже ничто не могло остановить. Он собрался покинуть монастырь, но, к счастью, через эти края проезжал великий Годфрик Анауэльский…

— Первый Инквизитор. — Следователь усмехнулся. — Расскажите мне хоть одну легенду, где он бы внезапно не появился.

— Годфрик почуял демона и его посредника. И приказал схватить послушника, а затем, после неудачной попытки экзорцизма, сжег его у стен монастыря. Но юноша, уже задыхаясь от дыма, произнес проклятие. Он сказал, что монастырь сгорит дотла вместе с его телом, а его душа станет мстить всем живущим на земле. И с тех пор по болотам ходит его призрак, а все, кто услышит музыку Черного Менестреля, обречены до конца своих дней мучиться и сходить с ума от жутких кошмарных сновидений…

— Это все?.. Однако же, я надеялся услышать нечто более жуткое. — Фигаро тихо засмеялся. — Давайте я потом расскажу легенду о Проклятой Собаке — вот это, действительно, жуть жуткая. Ночью спать нормально не сможете и… — он вдруг осекся. — Господа, с вами все в порядке?

Легенда, даже в пересказе Малефруа, не была страшной. Так, скукота на две страницы убористого текста в какой-нибудь «Тетради наших краев — сказки, истории и Жуткие Рассказы», что продают на железнодорожных станциях по серебряку за штуку. Но на людей, сидевших у камина, она, похоже, произвела глубочайшее и пагубнейшее впечатление.

Мари Воронцова мяла платок, до крови сорвав кожу на ладони и не замечая этого. Его Величество, повернувшись лицом к огню, кусал губы; лицо короля было мертвенно-бледным. Остальные выглядели не лучше; особо страшен был генерал Штернберг, позеленевший, точно утопленник.

И тогда, наконец, следователь заметил глубокие черные тени, залегшие под глазами у всех, включая Малефруа. Заметил изможденные, измученные лица, где пудрой и тональными кремами тщетно пытались скрыть маски застывшей боли. Заметил ввалившиеся, лихорадочно блестевшие глаза. И не поверил сам себе, ужаснувшись страшной, невероятной догадке.

— Не хотите ли вы сказать, господа…

Мари Воронцова вскочила с кресла и, подойдя к следователю, упала на колени.

От изумления Фигаро даже не возразил. А женщина, заламывая руки, согнулась в судорожных рыданиях и простонала:

— Помогите нам, господин следователь. Прошу вас, помогите! Я не знаю… Я отдам все… Все, что у меня есть… Лишь бы эта пытка прекратилась… Вы не знаете, вы представить себе не можете, что это такое: ложиться спать, зная, что вас ждет Ад и что нет никакого спасения… Я… Я… — она задохнулась и замолчала, заливая слезами ворс ковра. — Я больше не могу. Просто не могу…

… Когда Мари успокоили (Фигаро сам перевязал ей ободранную руку) и усадили на диванчик, предварительно вручив полный бокал бренди, следователь достал из саквояжа блокнот, вырвал лист и принялся что-то быстро писать, разбрызгивая чернила по столу.

— Господин Малефруа! Сейчас же, не откладывая, отправите человека в Старгородскую библиотеку с этим распоряжением. Пусть возьмет все материалы по этому вашему Черному Менестрелю — вообще все, даже те, что только для служебного пользования. С этой бумажкой ему все выдадут… Отлично… И еще одно… — еще один листок был нещадно вырван из блокнота. — Я сейчас напишу телеграмму… Так… Минутку… Вот, держите. Незамедлительно телеграфируйте в Столицу, в Главное управление ДДД. Пусть пороют в архивах, может, что найдут… Замечательно. А теперь, господа и дамы, я задам вам несколько вопросов. И главный, конечно же, такой…

— Нет, — покачал головой Его Величество Фунтик, — на нас нет проклятия. Все возможные исследования проведены раз по сто. Мы не прокляты, мы просто…

— Еженощно витаем в бездне самых жутких кошмаров! — Астор Клерамбо жеманно повел плечами. — От которых нет спасения!

— И вы не пробовали бороться с этим? Никак?

— Наркотики. — Министр финансов криво усмехнулся. — Опиаты, главным образом. Но нельзя совсем не видеть снов, Фигаро. Сойдешь с ума — он разразился тихим лающим смехом.

— Значит, так, — Фигаро взглянул на часы, стоящие на каминной полке, — сейчас шесть вечера. Времени у нас предостаточно. И мы сделаем вот что: сейчас каждый из вас расскажет мне, что именно с вами произошло. Расскажет подробно и без утайки, а если возникнет необходимость поговорить тет-а-тет, мы всегда можем выйти в коридорчик… Итак, Ваше Величество?

Фунтик вздрогнул.

— Я?.. Что ж, извольте… Для меня весь этот кошмар начался три с половиной года назад, когда я приехал сюда на осеннюю охоту… Я страсть как люблю стрелять оленей, у меня такое ружье… Эх, Фигаро, видели бы вы мой «Моррисон»! За сто шагов с одного выстрела — даже выслеживать потом не надо…

В общем, это случилось вечером, седьмого ноября. Солнце садилось — как сейчас помню. Я уже возвращался в усадьбу, но решил по пути зайти на Болотную излучину, там часто можно встретить косулю или лань. Я спустился к болоту, чуть прошел вдоль берега, туда, где трясина переходит в такой… знаете, вроде как маленький пруд… И увидел призрак.

— Вот так просто шли и увидели?

— Вот так просто. Решил чуть срезать через камыши, вышел к рыбацким сижам и увидел у самой воды… Нечто вроде тени. Я сперва подумал, что у меня зрение шалит — знаете, как бывает, когда солнце вдруг попадает в глаза? Потом долго чудятся всякие пятна, кляксы… Но этот… эта штука была вполне реальна.

— Как выглядел этот призрак?

— Похож на человека в черном трико. Длинные темные волосы, плащ и… И дудка. Ну, свирель.

— Та-а-ак…

— Он взглянул на меня — тень падала на его лицо, но по тому, куда была повернута его голова, я понял, что он смотрит мне прямо в глаза. Я окликнул его, — что-то вроде «эй, любезный, вы кто таков будете?», но он не ответил. Просто поднес свирель к губам… и стал играть. И я скажу вам, Фигаро, я в жизни не слышал ничего подобного. Музыка была — как нож под ребро.

— В каком смысле?

— Не знаю, как вам сказать… — Король поводил руками в воздухе; на его лице читалась мучительно-напряженная работа мысли. — Как будто это была даже не музыка, а живая эмоция, воспоминания… Нет, не могу объяснить… Знаете, как бывает: идешь по улице, думаешь о какой-то ерунде, и тут вдруг повеет запахом краски… И вспомнишь, как в детстве так же точно пахло у тебя в комнате, когда там красили окна, а ты с приятелями как раз гонял голубей на крыше, а потом измазался как скотина, и уже улыбаешься во весь рот, хотя просто нюхнул краски из малярной лавки… Так вот тогда было так же. Только я не улыбался, а дрожал. Потому что от этой музыки становилось страшно.

— Так. А потом?

— Потом он просто растворился в воздухе… Даже, как мне показалось, не в воздухе, а в воде — расплылся как клякса.

— И?..

— И ничего. Пошел я в усадьбу — жрать хотелось как волку.

— И в эту ночь…

— Ничего подобного. Прошло недели две, прежде чем я увидел свой первый… кошмар. И, скажу вам, Фигаро, это было ужасно. И с тех пор повторяется каждую ночь. Моя башка уже на пределе, так что… — Король пожал плечами. — Алхимики с магистрами уже были, теперь вся надежда на вас.

— Хм… А вы могли бы описать эти сны? Хотя бы один?

Тут король задумался. Думал он долго, теребя волосы и меряя шагами пространство у камина. Затем сказал:

— Знаете, Фигаро, мы, короли, иногда вынуждены принимать тяжелые решения, за которые потом, чисто по-человечески, нам бывает стыдно. Если у тебя есть сердце, то нельзя быть просто частью государственно машины и ни разу ни о чем не пожалеть… Так вот: во сне ко мне приходят люди, которых я… Отправил на плаху, подставил, прикрывая свой зад, унизил, в общем, все те, у кого есть или мог бы быть на меня зуб. Во сне они… Не то, чтобы прямо мучают меня, нет. Просто говорят разные вещи… Но суть не в том, что они делают, а в том, что я при это испытываю. Как будто мой мозг медленно поджаривают на гриле. Не дай бог вам такое пережить, господин следователь. Врагу не пожелаешь…

Он сел, а точнее, упал на стул, извлек из кармана портсигар и достал из золотой коробочки… леденец, который тут же сунул в рот и принялся сосредоточенно грызть. Похоже, рассказ короля был окончен.

Тогда поднялась Мари Воронцова. Ее лицо — тонкое и красивое, в свете камина казалось восковой маской, плавящейся в адском огне. Она тихо прочистила горло и сказала:

— Я живу с этим уже пять лет. Я тоже приехала сюда осенью… Не люблю охоту, но здешняя природа… Она умиротворяет. Это прекрасные места, прекрасные, несмотря ни на что… В тот вечер — со мной это тоже случилось вечером, на закате, я гуляла по берегу пруда… Знаете, Фигаро, тут у них есть лебеди — прекрасные белые лебеди, я их просто обожаю. Бросаю им хлеб, а они подплывают к самому берегу… — Она достала платок и промокнула покрасневшие глаза. — Но в тот вечер я не увидела ни одного. Зато увидела его.

Она вздрогнула.

— Он стоял на берегу — молодой парень в черном… Как там сказали Их Величество?.. В трико? Я бы назвала это, скорее, комбинезоном. Длинные волосы перевязанные широкой черной лентой, прекрасные карие глаза… И свирель, эта проклятая свирель. Я тогда и подумать не могла, что передо мной призрак. Улыбнулась, поздоровалась, но он не ответил. Просто поднес свирель к губам и начал играть… И это было так ужасно и так прекрасно — все сразу — что я, кажется, потеряла на время сознание. Потому что когда я пришла в себя, его уже не было — только по воде плыла широкая черная лента…

Я вернулась в усадьбу. Почему-то мне стало не по себе, и я принялась паковать вещи, но было уже поздно уезжать в этот день. Я легла спать, но… Это был не сон, о нет, господин следователь. Это был кошмар, такой кошмар, о котором мне страшно даже говорить. Но я вынуждена переживать его каждую ночь. Каждую ночь! И я не знаю, на сколько меня еще хватит. Уже три месяца я думаю о самоубийстве и с каждым днем этот вариант кажется мне все более милосердным.

— Вы не хотите описать свои кошмары, Мари? — мягко спросил Фигаро, но она лишь отрицательно покачала головой.

— Ладно. Пусть будет так… Садитесь ближе к камину и выпейте, наконец — вы вся дрожите… Кто следующий?

Встал генерал. Он долго молчал, теребя свой орден и словно к чему-то прислушиваясь, а затем решительно сказал.

— Шесть лет назад. У меня все было весной, вот как сейчас. Я рыбачил — люблю рыбалку, особенно по утрам, до восхода. И у меня, кстати, клевало. Солнце уже почти встало, и тогда я увидел этот… Ну, призрак. Он стоял далеко — подробностей я не разглядел, но дудка у него была, это точно. Потому что он стал на ней играть, а потом пропал — как сквозь землю провалился.

— Вы… э-э-э… почувствовали что-нибудь, когда он играл?

— Почувствовал? — Генерал поджал губы. — Не знаю, но на душе стало как-то муторно, это да. Но ничего такого. Я знаю, что эти… ну, призраки… Что они пугают. Я видел в своей жизни парочку. Так там было похоже. Но ничего сверх того.

— Так, ясно. А потом?

— Да ничего. Рыбачил дальше. И все было в порядке. И еще месяца три все было в порядке, а потом… ух! Я, скажу вам, господин следователь, человек служивый, страхом обделенный. Нельзя в нашем деле бояться. Так в жизни я и не боюсь ничего, зато во снах… Во снах со мной такое творится, что хоть в петлю головой — тут мамзель Воронцова правильно сказала. Так что ежели поможете, я за вас кому хошь глотку порву — вот этими руками… А, кстати, вопрос можно?

— Спрашивайте, конечно.

— Вы это… как его… магистр-колдун? Академик?

— Нет, — Фигаро удивился, — с чего вы взяли?

— Да так… — Штернберг нахмурился. — Думаю я просто: потяните вы этого дудельщика проклятого, али нет.

— Постараюсь. Но обещать ничего пока не могу. Моя квалификация, если что, отлов нашкодивших колдунишек средней руки и домовых… Разных, хм, размеров… Подробности снов расскажите?

Генерал смутился.

— И рассказал бы, а не могу, господин следователь! Оно ведь как — присяга у меня! Не могу некоторые вещи разглашать! А тут, во снах, как раз такая тема и подруливает — военная! Случай один у меня был… Эх, не могу! Присяга, подпись, военная тайна!.. Вы уж извините, — потупился он, разводя руками, — служба.

— Ничего-ничего, господин генерал. Сами люди служивые, понимаем… — Фигаро что-то черкнул в блокнотике и поднял глаза. — Еще желающие есть?

Тогда со стула поднялся Клерамбо. Молодой человек замер на фоне камина, опустил голову на грудь, сложив руки в молитвенном жесте, а затем глухим голосом произнес:

— Это было осенью, десять лет тому назад. Я приехал в эти края насладиться одиночеством и, быть может, найти новые мелодии для моей лиры, но судьбе было угодно распорядиться иначе… Дождливым серым днем я прогуливался по холмам; мне было холодно и страшно в этой дикой пустыне. Я молил Судьбу даровать мне знак, уверивший меня в том, что моя Муза не покинула меня, но, должно быть, в тот день сам Дьявол перехватил мои мольбы на полпути к небесам. Потому что вскоре я встретил человека.

Он стоял на холме и явно ждал меня: юноша в черных одеждах, демон с горящим взором! — Клерамбо содрогнулся. — Он протянул ко мне руки и, похоже, хотел что-то сказать, но его мертвые уста не издали ни звука! Тогда он поднял свою дьявольскую свирель и… Силы небесные, моя душа разлетелась на тысячи мелких осколков! Все, кого я любил, все, кто ненавидел меня, явились ко мне и кричали: «Зачем?! Зачем ты сделал это с нами?! Все обиды, все зло, что я принес людям, казалось, сторицей возвращаются ко мне!.. И с тех пор каждую ночь они настигают меня снова и снова, мучая и сминая мою душу! И потому я прошу, — нет! — я требую защиты!»

— Угу. — Следователь кивнул. — А куда делся призрак?

— Что? — Клерамбо глупо посмотрел на Фигаро.

— Призрак. Куда он делся после того, как сыграл вам на свирели?

— Ну… Честно говоря, не помню, — сказал музыкант уже более человеческим тоном. — И в самом деле — не помню… Странно, да?

— Странно, стра-а-а-анно… — почти пропел Фигаро, делая очередную запись в блокноте. — Спасибо. Господин Рамбо?

— Рамбо и Клерамбо, право слово, — министр хохотнул. — Сладкая, блин, парочка… Зовите меня просто Алексис, хорошо?

— Без проблем, Алексис. Так что случилось с вами?

Министр почесал затылок, скорчил гримасу, очевидно, долженствующую означать «дайте подумать» и… рассмеялся.

— Глупо это все вышло, господин Фигаро… Лет пять назад… ну да, как раз в середине июля, меня затащили сюда друзья. Мы отмечали мое повышение, хорошенько накачались в столичной «Повозке и Лошади», и кому-то пришла в голову идея, что летний домик, шашлык под открытым небом и рыбалка вечерами — хорошая идея. Кое-кто воспользовался старыми связями, кое-кто кому-то телеграфировал… в общем, проснулся я уже в этой самой усадьбе, весь помятый и с жуткой головной болью… Хорошо что после повышения дают месячный отпуск…

Мы весьма мило проводили тут время: старгородские девочки, мясо на углях, шампанское, мордобои — все как надо. Потом мои друзья-приятели разъехались по домам, а я решил задержаться еще на недельку — поохотиться. Люблю охотиться один, в тишине, понимаете?

— Очень хорошо понимаю, — кивнул следователь.

— Ну вот… И как-то вечерком, пристрелив довольно крупного оленя, я сидел на пенечке, покуривал и ждал, пока прибегут помощники егеря, дабы оттащить тушу в усадьбу. Я уже прямо видел здоровенный сочный кусок оленины на вертеле, когда вдруг увидел шагах в десяти…

— Призрак?

— Н-н-нет… Ну… Я ведь призрак никогда не видел, понимаете? Почем мне знать, призрак это был или нет?.. Но выглядел он вполне себе живенько — молодой парень, кажется, лет двадцати.

— Вы хорошо его рассмотрели?

— Не то чтобы очень. Он стоял близко, но его скрывал густой подлесок. Я, было, подумал, что егерь вернулся и помахал рукой, но потом сообразил, что егеря в черном не ходят.

— Он был одет в трико?

— Скорее, в комбинезон. С такими, знаете, застежками на длинных петлях. Волосы темные, лицо… Обычное, вроде, лицо… И тут он достал свою свирель и начал играть. И я вам скажу, это было не особо приятно.

— На что это было похоже? Сама музыка?

Министр задумался.

— Я бы не назвал это «музыкой», — сказал он, наконец. — Скорее, это было нечто, вроде навеянного сна. Знаете, в столице эти балаганчики? «Заплати золотой и увидишь эротический сон с балериной Курыгиной»? Там еще такой кристалл…

— Знаю, — кивнул Фигаро, — иллюзия плюс пси-внушение. Фирма «Павильончик Снов»… Кстати, у Курыгиной там пай в общей доле и старушка давно живет только на проценты… Но мы отвлеклись, извините… Что было дальше?

— Я похлопал себя по щекам — мне показалось, что у меня начались галлюцинации. И все прошло довольно быстро: парень в черном пропал, наваждение развеялось, но остался… такой своеобразный привкус… как после дурного сна. Но это тоже долго не продолжалось: пришел егерь с помощниками, и мне стало не до того. И еще неделю было не до того, пока не начались… Не началось это всё.

— Сны?

— Да, сны. — Рамбо дернул плечами. — И, если позволите, я бы предпочел не останавливаться на этом моменте. Возможно, позже, когда я наберусь храбрости… — Он громко сглотнул.

— Ладно, — Фигаро захлопнул блокнот, — не буду вас более третировать, дамы и господа. — Итак, ситуация выглядит следующим образом: вы подверглись неизвестному влиянию неизвестного существа. Пока что я не располагаю материалами, которые позволили бы сделать мне какие-то выводы, но уже завтра днем я надеюсь получить первые документы. Сейчас я вас покину до утра — Гастон, вас это не касается! Вы мне нужны! — но у меня будет просьба. Если кто-либо из вас хочет что-то мне сказать, но не желает делать это при остальных, я жду его у себя в кабинете через три часа. Если же этот «кто-то» не желает общаться лично, то пусть просто изложит все письменно и просунет письмо под мою дверь. Все ясно?

Шесть голов одновременно кивнули.

— Очень хорошо… И, Гастон, захватите вот эту лампу… И вот эту тоже, пожалуйста.

…Когда в комнате стало светло (Фигаро вовремя сообразил, что электрические лампочки под потолком, скорее всего, не работают — коммуникации усадьбы еще не были восстановлены — поэтому и попросил Гастона захватить лампы), следователь плюхнулся на диван и, положив ноги на роскошный деревянный подлокотник, принялся листать блокнот.

— Итак, Гастон, что мы имеем?

…Гостевые комнаты «Тенистый Аллей» были очень милыми: маленькими, хорошо обставленными и очень чистыми, а уж какие тут были диваны — настоящие пуховые плацдармы для вторжения в обитель Морфея! Но особенно следователю понравилось окно: высокое, похожее на арку, с удивительной красоты витражной вставкой у самого потолка.

— Мы имеем, — Гастон стащил с ног сапоги и принялся шаманить у камина, шурша промасленной бумагой, — одного короля, одного министра, известнейшую дамочку, героя войны и психа-музыканта — скорее всего, содомита.

— Клерамбо? — Фигаро лениво поболтал ногами. — Он не содомит, просто выспренный дурак… Ну, хорошо, Гастон, а теперь скажите мне: что их всех объединяет?

— Их истории про Черного Менестреля? Кошмары?

— Нет, — фыркнул следователь. — Их истории, друг мой, как раз их разъединяют. Вот скажите: что во всех этих «исповедях потерпевших» вам показалось странным?

Гастон чиркнул длинной серной спичкой.

— Ну, вот, хотя бы история музыканта. Она, по-моему, бред.

Фигаро вздохнул.

— История Клерамбо, милый Гастон, отличается от прочих воистину графоманским пафосом и, скорее всего, придумана от начала и до конца. Но меня больше заинтересовал рассказ министра.

— Алексиса? А что с ним не так?

— История Рамбо, — Фигаро задумчиво посмотрел на клок пыльной паутины, плавно качающийся у резного потолка, — наиболее сильно отличается от всех прочих. Во-первых, она изобилует ненужными подробностями. Во-вторых — и это самое странное — Рамбо единственный, кто пытался привнести в свой рассказ долю юмора.

— И что это значит?

— Пока не знаю. Но прошу вас это отметить.

— Может, он врет? — Гастон шаркнул заслонкой на трубе.

— Не знаю, не знаю… Он выглядит напуганными и измученным, но он единственный, кто пытается это скрыть и даже пробует шутить. Может быть, это в его характере, а может быть, тут что-то другое — понятия не имею. Но взять ту же госпожу Воронцову. Ее рассказ сумбурный, рваный, но, без сомнения, искренний.

— Ах, Фигаро, — Гастон снял шляпу и принялся махать ей точно веером, раздувая огонь в камине, — вы плохо знаете женщин. Особенно богатых женщин. Они — мастера притворства, театралы. Все, что они говорят, вы можете смело делить на десять.

— Ну вы и скажете, Гастон… Но, предположим, вы в чем-то правы. Тогда возникает вопрос: зачем Мари выдумывать все это? Желание оказаться в центре внимания царственных особ? Этого добра ей хватает с головой. Стремление окунуться в тайну, стать частью загадочной и мрачной истории? Все может быть, но вспомните, как семь лет назад Воронцова покупала себе дом в Столице: она специально выбрала новостройку, в которой точно не было бы ни призраков, ни домовых. Она их боится. К тому же она лечится исключительно у алхимиков, избегая колдунов как огня, что тоже всем прекрасно известно. Мари, как и многие современные люди, опасается колдовства во всех его проявлениях. Есть даже слово для этого…

— Магикафобия, — подсказал Гастон.

— Вот-вот. Так что приехать сюда, в глушь, где соберутся люди, объединенные неведомым проклятьем и где, возможно, бродит существо, раздающее эти проклятия как шут конфеты… Нет, нет, это не в ее стиле.

— Но раньше-то она сюда ездила.

— Она могла и не знать про этого Менестреля. А вот как и когда… Это мы проверим обязательно. Завтра же я затребую у Малефруа гостевые книги за последние двадцать лет, и мы узнаем, кто из них сюда заезжал, когда и на какие сроки…

Он вскочил с кровати и принялся мерить комнату шагами.

— Идем дальше. Предположим, что призрак этого дудочника действительно существует и действительно как-то воздействует на этих людей — следователь ткнул пальцем в пол. — Тогда выходит, что… Хм…

— Но вы же сами говорили, что призраки безвредны, — заметил Гастон, аккуратно подкладывая в огонь тонкие щепки.

— Призраки — да. Но помимо призраков в нише бесплотных посмертных инкарнаций существуют и так называемые драугиры. Это, если хотите, отпечатки сознаний умерших людей, удерживаемые в оболочке могущественного проклятия и одержимые идеей вендетты…

— Они умею колдовать?

— Их способности весьма специфичны и, как правило, узконаправленны. Но я впервые слышу, чтобы драугир мстил столь неизбирательно.

— А, может, все-таки, избирательно? — Гастон задумался. — Может, есть что-то, что объединяет этих людей внизу?

Фигаро засмеялся.

— А вот теперь вы рассуждаете как настоящий следователь! Отлично, Гастон, отлично! Пройдемся по этому моменту. Пока нам известно лишь то, что все они, с их слов, бывали на Черных Прудах в разное время и — опять-таки с их слов — встретили здесь некое существо.

— Трое из них — государственные чиновники.

— Это-то как раз понятно, — Фигаро махнул рукой. — Пруды — отдых для состоятельных господ; сапожники сюда не вхожи… Но мне интересно другое: в этих местах постоянно живет и работает более двухсот человек. Егеря, лесничие, слуги, клерки… Что же, никто из них, бродя по лесам, ни разу не столкнулся с этим… существом?

— Клерки не бродят по лесам, Фигаро… Но я понял, что вы имеете в виду. Действительно, забавно-с…

— Но вернемся к нашим потерпевшим. — Следователь подошел к разгоревшемуся камину и принялся греть руки. — Давайте временно допустим, что существо, обитающее в лесах — не выдумка, и что это действительно драугир. Тогда наиболее аутентичными сразу становятся два рассказа: история короля и история генерала.

— Почему?

— Потому что они наиболее точно описали именно встречу с драугиром. Всегда в отдалении, трудно различить черты, всегда некое действие, в нашем случае, игра на свирели, а затем — внезапное исчезновение. Всегда — рано утром или на закате. Однако наиболее тревожным выглядит сам факт кошмаров при отсутствии каких-либо наведенных проклятий. Это очень нехорошо, Гастон. Там, внизу, я не стал об этом говорить, но это, на самом деле, плохо.

— Объясните.

Следователь вздохнул. Подумал, подвинул к камину небольшое кресло с высокой спинкой, и сел, сложа руки на животе.

— Наиболее интересными, с точки зрения теоретической метафизики существами, — Фигаро говорил медленно, тщательно подбирая слова, — являются так называемые спрайты. Это общее название для Других существ, способных проникать в человеческие сны и как-то влиять на них — или через них. Многие из таких существ безопасны, например, суккубы. Они питаются энергией возбужденного сознания, но не приносят вреда — максимум, у их «донора» может с утра заболеть голова. Кое-кто из метафизиков даже утверждает, что суккубы откачивают «дурную кровь», иными словами, очищают застои эфирных каналов — и в этом, кстати, есть зерно истины. Или взять тех же Зубных Фей, поглощающих отбрасываемые детьми клочья материи и энергии — полезные падальщики, укрепляющие здоровье… Но есть и другие Другие, простите мне невольный каламбур, которые опасны, иногда — смертельно опасны. Буки, к примеру, питаются «виталом» выделяемым в ответ на стимуляцию страхом. Они кормятся, главным образом, на детях, и, обычно, не особо вредят, но голодная Бука может не рассчитать дозу стимуляции и запросто убить младенца. Потому-то их и уничтожают, но они живучи как тараканы… Или твари пострашнее — ксенобиты. Они погружают жертву в тяжелое бредовое сновидение, где пытаются выкачать досуха. Если рядом нет хорошего колдуна-лекаря или, хотя бы, опытной ведьмы, то атака ксенобитов, обычно заканчивается комой и смертью. Они редки, очень редки, но специфической защиты от них не существует. И, наконец, спрайты-драугиры. Случаи столкновения с ними вообще можно пересчитать по пальцам, но именно они — самые жуткие и опасные твари. Главным образом, потому, что от их влияния невозможно защититься. Можно только развеять драугира — это, к счастью, несложно. Но для этого — и в этом загвоздка, Гастон — нужно найти могилу, в которой покоится его тело.

— Но у нашего драугира тела нет, — Гастон пожал плечами. — Его сожгли, помните?

— Это если верить легенде. А у меня нет причин ей верить — на то она и легенда. Но, конечно, полностью сбрасывать ее со счетов тоже нельзя… Кстати, малефиков, способных наложить посмертное проклятие, раньше сжигали именно по этой причине. Драугира без трупа не бывает.

— Хорошо, хорошо. Но почему от него нельзя защититься?

— Потому что мы до сих пор не знаем, что такое сон, что происходит со спящим сознанием и какие механизмы тут задействованы. Есть сны — просто бредовые обрывки дневных впечатлений. Есть сны — кривые зеркала, в которых наше подсознание танцует танго с самим собой — с такими снами работают сейчас все эти мозгоправы, которые усаживают вас на кушетку, а сами сидят над душой и нудят про ваших родителей. И есть очень узкая, редкая группа сновидений, в которых вообще непонятно, что происходит. Я говорю о так называемых «вещих» снах, когда вы узнаете вещи, которые, по уму, знать не должны. Согласно официальной теории классической метафизики, в такие моменты мы как бы… вливаемся куда-то, подключаемся к некоему всеобщему целому. И вот через такие сны действуют Другие. И драугиры-спрайты в том числе. Защиты просто нет.

— Но ведь есть алхимические декокты…

— Нет, нельзя. Министр правильно сказал: если лишить человека сновидений, то он сойдет с ума. Это временное спасение, но не панацея.

— Ну хорошо, — Гастон зевнул, — но каковы ваши дальнейшие планы?

— Не «ваши», а «наши». Ишь, каков стервец — соскочить захотел! Не-е-ет, приятель мой, мы теперь одной веревкой связанны… — Фигаро сухо засмеялся. — Мне во всей этой катавасии нужен человек, которому я смогу безусловно доверять…

— Спасибо, польщен.

— …и который заведомо не имеет к этой гоп-компании внизу никакого отношения. А что до вашего вопроса, то лично вы завтра с утра возьмете у Малефруа гостевые книги лет, эдак, за двадцать и проверите, кто и когда из них — Фигаро опять ткнул пальцем в пол — приезжал на Черные Пруды, где останавливался и сколько тут гостил. Это для начала. А потом вы отправитесь в Старгород и в местной библиотеке будете копаться в подшивках местных газет. Задача проста — проверить, происходили ли в этих местах какие-либо странности, которые можно хоть как-нибудь увязать с нашим Черным Менестрелем.

— Так это ж на весь день!

— И, может быть, на ночь… Да не расстраивайтесь вы так: если Малефруа не врал — а за ним такого не замечалось — то я выбью нам еще месяц на Прудах. За счет заведения!

… Когда Гастон ушел, Фигаро закрыл дверь на замок и, подойдя к камину, сказал:

— Выходите, Артур. Горизонт чист.

Кольцо на пальце следователя — серебряная печатка в виде львиной головы — слегка потеплела и в воздухе над креслом с легким шипением материализовался призрак Артура-Зигфрида Медичи, более известного как Мерлин Первый, одного из четырех основателей Колдовского Квадриптиха и основоположника Классической школы колдовства.

— Ну? — спросил следователь строго, — ваш Договор, чтоб ему пусто было, орудует?

Старик тут же встопорщил усы, надулся и зашипел:

— Фигаро, ну как вы можете быть таким болваном! Демон прочно запечатан; Договор пассивен! Это сугубо ваши личные проблемы, в которые вы, как я уже убедился, вы большой мастак влезать абсолютно самостоятельно!

Следователь не обиделся. Артур, в последнее время, стал на порядок злее и сварливей, часто срываясь на мелочные свары, а то и откровенную ругань, но Фигаро его понимал.

…Кольцо, надетое старым колдуном следователю на палец, оказалось вместилищем для духа Артура, которое тот называл «филактерией с постоянной обратной связью» или «облачным хранилищем».

«Представьте это себе так, Фигаро, — говорил Артур, — каждую секунду вся информация, что заключена в вашем мозгу, считывается хитрым заклятьем. Если система контроля версий обнаруживает изменения, то данные на филактерии обновляются, причем это происходит очень часто — несколько раз в секунду. В результате у нас есть, грубо говоря, постоянная копия вашего сознания, со всеми воспоминаниями и единой общей структурой нейронных связей. В случае вашей смерти филактерия аккумулирует эфирную структуру вашей ауры и запускает локальный бекап. Понятно?»

Фигаро, которому ни черта не было понятно, спросил:

«А почему тогда в вашем новом… м-м-м… теле вы можете колдовать? Двигать предметы? Говорить без передачи мыслей, в конце концов? Это как понимать?»

«Потому, — снисходительно объяснил колдун, — что это, как вы говорите, „тело“ — заранее подготовленный контейнер с определенными характеристиками, оптимально подходящий для сохранения моей личности. Я тысячи экспериментов провел, пока не получил приемлемый результат. В этом виде я могу прожить хоть миллион лет — кольцо на вашем пальце известными человечеству способами уничтожить невозможно».

«Но меня-то уничтожить возможно! Что если я свалюсь в пропасть? Что если меня прирежут в подворотне? Так и будете витать вокруг моей могилки?»

«Если вы погибнете, кольцо начнет испускать мощнейший псионический импульс, который сперва найдет подходящего для ношения филактерии кандидата, а потом заставит его найти ее и надеть на палец. Зона покрытия сигнала — сто тысяч верст».

«А если я утону в океане? На глубине в три версты?»

«Фигаро! Да что же вы, в самом деле… Хотя да, о таком развитии событий я не подумал…»

Они вели длинные разговоры каждый вечер. Старый колдун, которого, казалось, прорвало после долгих лет вынужденного молчания, болтал без умолку и постепенно следователь начал понимать, какой бесценный источник знаний заключен в этой бесплотной голове.

И дело было не только в том, что познания Артура оказались невероятно обширны — в конце концов, перед ним был Мерлин Первый, древний архимагистр. Но знания колдуна простирались далеко за пределы классической метафизики: он был искушен в таких областях естественных и гуманитарных наук, о существовании которых Фигаро даже не подозревал.

К математикам Королевства, к примеру, Артур не имел никаких претензий. Также милостив он был к оптикам (ими он даже восхищался), механикам (здесь его восторгам не было предела) и политологам («…вы и представить себе не можете, Фигаро, но есть места, где политолог — это просто мудак с хорошо подвешенным языком, да…»). А вот алхимиков он на дух не переносил, и буквально истекал желчью, листая очередную «Ворожбу и Жизнь».

«…боже мой! Силы небесные! И это — периодическая таблица?! Группировка элементов по степени эфирной концентрации?! Рубедо, альбедо и нигредо?! Вы тут будете еще лет двести сидеть в паровом веке с такими алхимиками!.. Ну, хоть ядерный вопрос пока не трогаете, и то хорошо…»

Доставалось от него и астрономам, но тут Артур был, скорее, ироничен.

«…экспедиция на Марс? В этой субмарине-переростке? Ха! А вы, идиоты, не думали просто отправить туда заранее настроенный блиц-портал? Такое вам в голову не приходило?! Уметь свертывать пространство и выбрасывать миллионы империалов на проектирование пороховых двигателей взрывного принципа — да я бы за такое вас всех отправил на плаху! А потом бы воскресил и посадил бы в Королевское КБ на полставки, хе-хе…»

Но читая новейшие учебники по теории колдовства, он лишь уважительно хмыкал в усы и одобрительно кивал головой.

«Вот что значит, Фигаро, оставить после себя хорошую теоретическую базу! Молодцы! Как развили-то, как раскрутили!.. До идеала пока что, конечно, как до Луны пешком, но задел отличный! Уважаю! Эта ваша Академия хлеб не зря ест!»

Более того: когда Артуру надоело смотреть на то, как Фигаро пытается наколдовать базовый кинетик или, тужась до колик, формирует шаровую молнию размером с игольное ушко, он плюнул, и («…кровь из глаз идет при взгляде на этот ужас, Фигаро!») принялся учить следователя писать заклятья, а, главное — оптимизировать их для себя.

То, что вытворял старый колдун с квазиматематикой, было за гранью представления. Он за пять минут решил знаменитую задачу Трех эфирных тел, над которой уже тридцать лет бились лучшие умы Академии. Он за считанные часы производил такие расчеты, на которые у самого следователя ушли бы годы. Он даже умудрился совершить чудо: объяснить Фигаро принцип применения зависимых переменных при вычислении побочных эфирных нагрузок.

«…зависимые переменные — ха! Какой идиот придумал это название?! Это массив, Фигаро, массив, или, если вам угодно, коробка, в которой лежат другие коробки… Вот как у вас в комоде: большой ящик, а в нем — много шуфлядок…»

Через неделю того, что Артур, посмеиваясь, называл «интенсивчиком», Фигаро уже мог легким движением руки разнести в щепки толстое бревно. Он не стал сильнее, о нет; он просто начал, наконец, понимать, что именно он делает, когда применяет ту или иную формулу и, самое главное, понимать, почему это не работало у него раньше.

Более того: он сам научился писать заклятья. Это не было особо сложным — любой смышленый студент-первокурсник мог написать простую формулу для выведения чернильных пятен или устранения запаха портянок. Но более сложное колдовство требовало стандартизации в соответствии с таблицами Геллера-Бруне, а это уже была высшая математика, о которую Фигаро, в свое время, сломал зубы.

Но тут на помощь пришел Артур. Он полистал двухсотстраничный том с «Таблицами», похихикал («…ну да, ну да…») и тут же усадил Фигаро за стол.

«…ваши формулы — бред!.. Точнее, это каша для плотно вкуривших матанализ и прочую дискретщину. Мы пойдем другим путем!»

…Скрипя пером по бумаге следователь не раз думал о том, что Артур мог бы двинуть квазиматематику Королевства на эпохи вперед. Его идея объединения табличных формул в отдельные независимые, как он выражался, «функции» была гениальна в своей простоте: теперь следователь мог посылать эфирный запрос к таким блокам, не задумываясь о том, как они работают и что происходит у них внутри. Более того, он умудрился успешно выделить основные действия при создании заклятий в «сверхблоки» со своими уникальными характеристиками, называл это «объектно-ориентированным подходом» и только посмеивался в ответ на вопросы следователя как, черт возьми, он вообще до такого додумался.

«…не переживайте — вот возникнет необходимость массового производства типовых заклинаний, вы и сами до этого допрете…»

…Одним словом, от старого колдуна была одна сплошная польза. Но Фигаро понимал, что такая гиперактивность Артура вызвана, главным образом, скукой.

О да, в своем новом «теле» он был неуязвим. Но он, в то же время, не мог пить, есть, курить и даже спать. Это теперь не было необходимостью для колдуна, но оказалось, что иногда необходимость бывает так желанна…

«…если бы знали, Фигаро, как мне иногда хочется хлопнуть хорошего „Мерло“! А жаркое — вы не представляете, каково это: чувствовать его запах, но не быть в состоянии проглотить хотя бы кусочек!.. Я знаю, это, рано или поздно пройдет… Фантомные боли… Но быть чистым интеллектом, как оказывается, тоже довольно муторно… Мозги в банке, черт…»

К тому же теперь колдун был, в определенной степени, привязан к следователю. О да, он мог отправиться хоть в Рейх, хоть на Луну, но лишь бесплотным духом; материализация была возможна на расстоянии не более ста сажен от кольца-филактерии.

«Собака на поводке! Дьявол! Пекинес драный!»

Поэтому следователь прощал призраку его выходки и терпеливо сносил все его ехидные уколы. В конце концов, называя его «идиотом» Артур был не так уж и неправ…

…Сейчас Артур подлетел к камину, потянул носом, уселся прямо в воздухе, подобрав под себя ноги в смешных, похожих на чулки тапочках и сказал:

— Это вы правильно сказали: насчет драугира. Если эта тварь умеет влиять на мозги через коллективное бессознательное, то у тех бездельников внизу реально проблемы.

Фигаро не стал спрашивать, что такое «коллективное бессознательное» — последствием была бы лекция часа на два, безусловно, интересная, но вряд ли своевременная. Он просто спросил:

— А можно просто как-то отсечь это воздействие?

— Ха! Способ, конечно, есть. Но тут нужна техника, до которой вам расти еще лет триста. Или, разумеется, помощь сильного Другого… А это идея: давайте вызовем демона и пусть этот ваш Фунтик заключит с ним договор… Шучу, шучу… Нужно найти могилу. И тогда проблему сможете устранить даже вы.

— Это да… А вы, кстати, не могли бы… Ну, полетать тут, разведать, что к чему… Может, найдете драугира…

Артур мгновенно взбеленился.

— Я вам что — бес на побегушках?! Облететь сотни квадратных верст и сунуть нос под каждую корягу?!

— Я… Простите, ради бога…

— Ну каким же бараном нужно быть, чтобы до такого додуматься! Соберите эфирный регистратор и сканируйте поле хоть до посинения!

— Но эфирный регистратор не…

— …не регистрирует нелокальные аномалии? Так триангулируйте зону локальных манифестаций драугира! И ищите труп!.. Да я ради такого сам его вам настрою! Криворукие тупоголовые бездари! Даешь им микроскоп, а они забивают им гвозди!..

…В дверь постучали, и Артур тут же обратился струйкой пара, которая втянулась в кольцо на пальце следователя. Фигаро подошел к двери и открыл задвижку.

— Входите, Малефруа… А я все ждал, когда же вы появитесь.

— Я думал, вы уже с кем-то беседуете, — владелец «Аллей» выглядел смущенным.

— А… Нет, я просто размышлял вслух… Проходите, садитесь… Вот сюда, к камину. Прохладно.

— Да, не жарко, — согласился Малефруа. Пока следователь запирал дверь, он подошел к камину, подбросил дров в огонь и сел в кресло, задумчиво уставившись на искры, танцующие у решетки дымохода. — Эту усадьбу еще долго придется прогревать…

— Вы собрали нас именно здесь специально?

— Конечно. Это место числится закрытым уже много лет. Раньше тут собирались клиенты, желающие уединения и готовые за него раскошелиться, но в последнее время их нет. Сегодня популярно все делать вместе: ходить на охоту, рыбачить, воровать… Даже в бордели ходят парами, вы можете себе такое представить?

— Не могу, — честно признался следователь. — Там, внизу вы…

— Не рассказал свою историю, да. Но вовсе не потому что в ней есть что-то предосудительное.

— А есть история?

— Что вы имеете в виду?

— Ваши круги под глазами, — Фигаро усмехнулся — наведены тушью. А бледность лица — тональный крем… Он, кстати, уже собрался комочками — лучше смойте… Я, признаться, подумал, что вы просто подыгрываете честной компании дабы создать эффект сопереживания.

— Отчасти так оно и есть, — кивнул Малефруа. — Но мне, на самом деле, просто не хотелось внушать им ложные надежды.

— Вы хотите сказать… — следователь напряженно прищурился.

— Да. Я тоже стал жертвой Черного Менестреля. И промучился почти год. А потом все… просто закончилось.

— С этого момента подробнее, Малефруа.

Хозяин «Аллей» закрыл глаза и некоторое время сидел неподвижно, чуть шевеля губами. Затем сказал:

— Год назад. Ровно год — даже день тот же самый… Я ехал на своем «Фродо-Прима» в «Золотую Осень» — это усадьба здесь неподалеку, хотел проверить, как идут отелочные работы в холле. И тут самоходка заглохла — сдох топливный насос. Вы, наверное, знаете: у «Примы» это главная беда, особенно если заливаешь керосин плохой очистки. И мои люди это хорошо знали, поэтому я просто сел на пригорке, и стал смотреть на воду, ожидая ремонтную бригаду на гужевой повозке — они в таких случаях, не ждут, а просто выезжают, если я опаздываю больше чем на полчаса. Я просидел там минут десять — солнце уже почти село — и тут увидел его.

— Менестреля?

— Тогда я понятия не имел, кто это. Просто вдруг над водой я заметил человеческую фигуру…

— Над водой?

— Вот именно: он висел над поверхностью пруда. Но для призрака эта черная фигура была слишком плотной, слишком реальной. Он посмотрел на меня — я понял это по тому, куда была повернута его голова, а потом достал свирель и стал играть…

— И вы почувствовали…

— Ничего особого я не ощутил, если честно. Но на душе стало тревожно… Хотя играл этот парень просто великолепно. Я встал, чтобы подойти поближе, но луч заходящего солнца попал мне в глаза и на пару секунд ослепил, а когда ко мне вернулось зрение, внизу у воды уже никого не было.

— А потом?

— Потом? Приехали ремонтники, за пять минут починили мою таратайку и поехал я по своим делам. Но еще долго вспоминал эту встречу… Особенно когда начались кошмары.

— О снах вы, конечно же, не расскажете, — усмехнулся следователь.

— Почему? — удивился Малефруа. — Расскажу… Но Их Величество правы — там дело не в самих снах, а в сопутствующих ощущениях. Вот они очень неприятны и мучительны, это да… — он нервно дернул плечами. — А снился мне… какой-то мужчина.

— Знакомый?

— В том-то и дело что нет. Вообще никогда его раньше не видел.

— Черный Менестрель?

— Что?.. Нет, что вы… Какой-то тип лет пятидесяти, одетый в малиновый сюртук и такие смешные башмаки с пряжками в виде полумесяцев… Пыльный тип; похож то ли на мелкого банкира, то ли на спившегося офицера.

— И что он делал?

— Ругательски меня ругал, вот что он делал! Я даже не берусь приводить некоторые выражения; сапожники и то, наверное, так не выражаются, право слово… Но, в целом, он напирал на то, что я, видите ли, пустил его по ветру, разорил, лишил чести и достоинства и вообще мое слово не стоит выеденного яйца.

— Разорили? Хм… — Фигаро сдвинул котелок на затылок и поскреб пальцами лоб. — А вы…

— Фигаро, — Малефруа печально улыбнулся, — я деловой человек. Как сейчас говорят, «бизнес-мен». До того, как заняться туризмом, я спекулировал недвижимостью и на моей совести, действительно, есть пара сделок, которые можно назвать бесчестными. Но я никогда никого не «пускал по ветру»… И я, черт возьми, никогда не нарушал данного мною слова! К тому же, повторюсь, я вообще никогда не видел этого типа из сна.

— М-м-м… А вы можете его как-то описать?

— Зачем? Я вам его покажу.

С этими словами Малефруа достал из-под плаща небольшую картонную папку и, развязав тесемки, протянул следователю лист бумаги, до этого бережно переложенный газетами.

Это был карандашный рисунок — очень хороший, профессионально выполненный рисунок. На бумаге был изображен помятый мужчина в сюртуке, который выглядел так, словно очень давно нуждался в стирке (это не повредило бы ни сюртуку, ни самому мужчине, лицо которого покрывали нездоровые пятна). Пухлое лицо, смешно завивавшиеся волосы на висках, толстая нижняя губа — человек на рисунке выглядел растерянным и злым. Художнику даже удалось передать динамику развития эмоции: мужчина с рисунка поднял кулачок в угрожающем жесте и уже приоткрыл рот, готовясь исторгнуть порцию проклятий. Следователь подумал, что у этого пухлика в жизни, должно быть, очень тонкий и противный голосок.

— Великолепный рисунок, Малефруа! Я так понимаю, автор — вы?

— Верно, — в голосе хозяина «Аллей» чувствовалась нотки гордости. — Когда-то я профессионально этим занимался и даже нарисовал иллюстрации к паре рекламных проспектов нашей фирмы… Но вернемся к этим кошмарам, Фигаро.

— Да, пожалуй… Можно я оставлю рисунок себе?

— О, как пожелаете. Мне он без надобности… Так вот, поначалу я вообще никак не связывал мои ночные мучения с той встречей на закате. Я сделал то, что сделал бы на моем месте всякий: нашел хорошего колдуна и попросил снять с меня проклятие. Однако колдун — известнейший Астано Эрасмус из Старгорода, заверил меня, что никакого проклятия на мне нет, и никогда не было.

После этого, как вы сами понимаете, мне оставалась одна дорога — в желтый дом. Но наших психиатров, Фигаро, я боюсь больше, чем любых проклятий. Эти ребята похожи на банду маньяков и, что гораздо хуже, иногда у меня создается впечатление, что они сами не всегда понимают, что делают. «О, как интересно! А что если мы пропустим через голову этого несчастного электрический ток?.. Ух ты, как забавно! А теперь давайте термический шок!.. А теперь — кровопускание!.. А, да, там у нас где-то были алхимические наркотики — тащите сюда!.. О, глядите: раньше пациент ловил зеленых чертей, а теперь гоняется за невидимыми кошками на потолке! Так и запишем — позитивная динамика в общей клинической картине…» — Малефруа махнул рукой. — Ну их всех к черту, подумал я, лучше уж самостоятельно… И чего я только не перепробовал, Фигаро! Настойки опиума, алкоголь, гимнастика до изнеможения, штанга, гантели… Я чуть не умер от передозировки опиатами, почти спился и, в конце концов, накачал себе мышцы как у боксера — вот, глядите! А сны все продолжались.

Тогда я решил взяться за проблему с другого конца. Я принялся рыться в истории этого края. И почти сразу же наткнулся на легенду о Черном Менестреле…

— Где именно?

— Э-э-э… Если я не ошибаюсь, у Смита.

— Норберт Смит, «Легенды метафизики и метафизика в легендах». Хорошая книга, — Фигаро одобрительно кивнул. — Не пустопорожний треп, а настоящий научный труд гения-классификатора.

— Да, книга хорошая… Я прочел об этом «дудочнике» и сразу же вспомнил о той встрече на берегу пруда. И подумал: неужели я один стал жертвой этого странного феномена? Да не может такого быть! И я стал рассылать письма…

— Ага! — воскликнул Фигаро, — вот оно что! Так вот откуда все эти…

— Верно. Первый ответ я получил от Штернберга, потом мне написали Их Величество, потом Рамбо… Мы планировали эту встречу еще три месяца назад, но вскоре кое-что случилось…

Малефруа нервно почесал подбородок, резко встал с кресла и подошел к окну, повернувшись к следователю спиной.

— Вы знаете, Фигаро, — сказал он, — я мучился каждую ночь. Но каждое утро я был уверен, что уж сегодня я точно придумаю что-то эдакое… Что окончит мои мучения раз и навсегда… О нет, я не думал о самоубийстве. Не такой я человек. Но я верил в себя и в своей интеллект. Придумаю что-нибудь, думал я, сегодня обязательно… Во вторник — чай с экзотическими травами, в среду — припарки из женьшеня, а в воскресенье — бобровый жир… Так я и жил; но тут мне приходит письмо от Фунтика: ждите, через месяц-другой мы все соберемся, найдем специалиста… И вот это «два месяца» меня подкосило. Ждать, думал я? Ждать?! Ну уж дудки! Я разозлился, Фигаро, страшно разозлился. Эта злость преследовала меня днями напролет; я начал ненавидеть этого пухлявчика, который поносил меня и мучил не пойми за что.

И вот очередной ночью, когда сон пришел… ничего не произошло. Ничего не случилось, понимаете? Я проспал до самого утра спокойно как младенец и, проснувшись, почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. А когда и следующая ночь прошла без мучений… Фигаро, вам этого не понять. Я словно заново родился.

— Так-так… — следователь быстро записывал что-то в своем блокнотике, — так-так… Вы помните точную дату, когда сны прекратились?

— Конечно. Четырнадцатого января. Такое, знаете ли, сложно забыть.

— Отлично… А где вы находились в это время?

Малефруа слегка нахмурился.

— Я… Хм… Дайте подумать… — Он вдруг разразился странным истерическим смехом. — Вы представляете — не помню… Ах, да, точно. В Белоречье. Да-да, совершенно верно, в Белоречье… Не представляю, как я мог забыть, право слово…

— А что вы там делали? — взгляд следователя изменился; теперь он стал цепким, внимательным и тревожным.

— Кажется, ездил по каким-то делам агентства… Какое это имеет значение?

— Может быть и никакого, — промурлыкал Фигаро. — Скорее всего, никакого… Но продолжим. Когда кошмары прекратились, вы…

— …я понял, что не смогу просто так взять и отменить встречу. Но и признаться, что у меня все внезапно прошло мне тоже показалось… немного несвоевременным… Или вы думаете, что мне стоило…

— Нет-нет, вы поступили правильно, — следователь одобрительно кивнул. — Думаю, пока не стоит это озвучивать. Вот когда у нас будут какие-нибудь результаты, тогда… Что ж, благодарю вас за визит и за рассказ, Малефруа…

— Клод, если не возражаете. Просто Клод.

— Хорошо, Клод. У вас, я так понимаю, все?.. Очень хорошо. Ложитесь спать, а завтра утром к вам подойдет Гастон за бумагами — прошу вас выдать ему все, что он попросит.

— Не вопрос.

— Отлично. Тогда спокойной ночи и… Вы не знаете, Их Величество уже спят?

— Король?.. Когда я сюда поднимался, он еще сидел внизу.

— Отлично, прекрасно… Мне просто нужно перекинуться с ним парой слов тет-а-тет.

— О, разумеется… Спокойной ночи, Фигаро.

— Спокойной ночи, Клод. Нам всем, надеюсь.

…Малефруа был прав: король еще был в гостевом зале. Он сидел у камина на диванчике, который до этого занимал Фигаро, потягивал бренди из широкого бокала и оживленно беседовал о чем-то с мадам Воронцовой. До следователя долетел обрывок фразы:

— …не думаю, что такое вообще можно забыть. Знаете, с годами память о прошлом только крепнет и становится ярче…

Фигаро смущенно кашлянул.

— Извините, не хотел вам помешать. Ваше Величество… Госпожа Мари… Он коротко поклонился, запоздало сорвав с головы котелок.

— Да бросьте, Фигаро, — рассмеялся король. — У нас тут, считай, расследование. Значит, главный тут вы. Будите меня в любое время дня и ночи… Особенно ночи, ха-ха… Так вы что-то хотели?

— Я буквально на минуточку… И, если можно… — он кротко взглянул на мадам Воронцову, которая, вздохнув, встала с диванчика и удалилась, аккуратно прикрыв за собой дверь.

…Следователь говорил с королем минут двадцать. Сперва Фунтик был весел, но к середине разговора стал куда серьезнее. Он достал записную книжку, быстро сделал несколько записей, переспрашивая Фигаро, когда речь заходила об именах собственных и адресах, и в конце коротко кивнул.

— Ясно. Сегодня же отправлю запрос… Вы, Фигаро, поймите вот что: я крайне — подчеркиваю: крайне! — заинтересован в том, чтобы это расследование дало результаты. Хоть какие-нибудь — я реалист, и не требую от вас немедленно снять проклятие… если это проклятие. А это значит, что весь государственный аппарат в моем лице — к вашим услугам. Не стесняйтесь делать через меня запросы — любые запросы… Более того: если я узнаю, что вы столкнулись с проблемами чисто бюрократического характера и не известили меня, я прикажу всыпать вам розог у позорной стены на столичной площади.

Следователь усмехнулся.

— Обещаю быть наглым, — кивнул он.

— Вот и отлично, — Фунтик потер ладонью о ладонь и ногой подвинул к себе журнальный столик. — Вы, надеюсь, не собирались в кровать?

— Нет. На новом месте я всегда засыпаю с трудом.

— Замечательно! Составите компанию? — С этими словами король извлек из-под диванчика пузатую черную бутыль с алой пробкой и грохнул ею об полировку столика.

— «Дукат»? — Следователь поперхнулся.

— Он самый, — подтвердил Фунтик. — Вон там бокалы…

— Но… Я не…

— Даже не вздумайте мне тут! Я и сам знаю, сколько он стоит. Премьер-министр Лютеции каждый месяц присылает мне по два ящика… И будет присылать, пока на Совете Европы я ветирую претензии Рейха на рейнскую ДМЗ… Так что не ломайтесь как гимназистка, а наливайте…

Они чокнулись — бокалы приятно зазвенели — и выпили.

— Отличный коньяк, — следователь причмокнул, — просто отменный.

— О, это вы еще не знаете, как раскрывает его вкус лимон!.. — Король хлопнул в ладоши и в зале тотчас материализовался неприметный господин в сером костюме. — Любезный, блюдо с лимончиком и солью, пожалуйста… Да, и икорки захватите…

…Когда старинные напольные часы, скрытые в полумраке гостиной залы пробили полночь, на журнальном столике у камина стояли уже две пустые бутыли «Дуката», соусница, остатки розеток с осетриной и наполовину опустошенная ваза с черной икрой. Над всем этим медленно плавали клубы табачного дыма; король неожиданно оказался любителем дешевого армейского табака «Нептун», который целыми горстями пихал в драгоценную трубку из слоновой кости.

— …а они говорят — у вас, мол, Ваши Величества, неправильный взгляд на внешнюю политику! — Фунтик оживленно жестикулировал, размахивая трубкой. — Свободы слова, говорят, нет совсем; душите вы, мол, свободу слова! А я и отвечаю: вы, любезный, мне тут про свободу слова рассказываете, а эти вот господа с блокнотиками потом побегут в свои редакции и завтра на первой полосе «Столичного Голоса» будет аршинными буквищами: «В Королевстве нет свободы слова!» А если я к вам за океан приеду и начну рассказывать, что, мол, в английских колониях нет свободы слова? Ась? Где меня опубликуют? В королевстве шесть газет Североамериканских Королевских Дистриктов. Шесть! И это только в столице! А сколько в Британии — храни боже мощи старушки-королевы! — сколько, я спрашиваю, в Британии наших изданий? Сколько, а? Замминистра промышленности нашего в том году отловили на пароходе — на берег сойти не успел, и забрали выпуск «Парового Вестника» — пропаганда! Плевать на дипломатическую неприкосновенность — запрещенная литература! Чуть скандал не вышел, не поверите!

— А вы что же?

— Я — ничего, такими вещами Тузик занимается. Ну а Тузик мужик простой; он их посла на ковер вызвал и прямо говорит: неправильно мы, по-моему, железо вам продаем. И дерево, и керосин, да и нефть сырая зачем-то вам теперь понадобилась. Вы как платите: половину в империале, а половину в фунте, а нахрена нам, скажите, ваши бумажки, с которыми завтра вообще непонятно что будет? В общем, переходим на расчет в чеканном золоте, а если что не нравится, так Рейху наше железо нужнее… И, знаете, Фигаро — как бабка пошептала… Не перевариваю я этих, из Старой Европы: и лорд-герцог по роду-племени, и костюм на нем, и улыбается, точно ему ниточки ко рту кто привязал, а копнешь чуть глубже — торгаш торгашом, причем не честный купчина, а спекулянт базарный, тьфу…И, главное, верить же ничему нельзя, вот что страшно! — Фунтик грохнул кулаком по столику. — Договорились же после войны: по десять паровых дредноутов на рыло! На бумаге записали, с печатями и всем прочим! А эти, из Соединенного, двадцатый достраивают! И что, гады, говорят: мы это на продажу, вы не думайте! Кому продавать удумали?! Рейху? Лютеции?.. Ну ничего, мы в лесах на севере заводики алхимические тоже просто так строим… Будем морилку для тараканов выпускать, хе-хе… По пять галлонов в дальнобойный… Ну, давайте, еще по одной…

— …оно ведь как получается: загребет какой фабрикант под себя целую провинцию, и вопит: руки, мол, прочь от частной собственности! А сам людям платит… вот не поверите, Фигаро, собак своих лучше содержит. На фабриках чад, смрад, крысы, отрава прямо по полу течет, народ мрет, калечится, а шеф местного профсоюза у жупела этого в кумовьях, а то и вообще брат родной на полном пансионе. А тронь эту скотину, так сразу вой до небес: ущемляют свободного предпринимателя! Рынком аки кобылой правят, диктаторы! Визг даже за океаном. И вот уже у нигилистов откуда-то в карманах зазвенело, у анархистов полный склад английских пулеметов — фея, наверно, наколдовала, а в газетенке типа «Правдивая Правда» какой-нибудь еврейчик с умным лицом расскажет как дважды два, что Фунтик и Тузик — два козла, которые лично всю капусту сожрали и что Королевство, сталбыть, перемен требует… И, главное, с-с-сукин сын, как пишет — зачитаешься! Сам себя удавить хочешь, так складно лопочет!

— И как боретесь? — Фигаро отхлебнул коньяка и смачно закусил икоркой, блаженно растекаясь по спинке диванчика.

— А как — тут один только способ есть. Берешь такого фабриканта, и каленое железо ему к пяткам. И так три раза в день, пока последний империал из-за границы не выведет. Деньги все — в фабрику, на модернизацию, шефом там — кого работяги сами выберут, но только прямо ему говоришь: воровать будешь сверх положенного — в петлю. Чистка в профсоюзе, жалование поднять, счета в Королевском банке пенсионные открыть, лечить всех за фабричный счет, отпуск, премии, все дела… Так что когда нигилисты чего мутить там начинают, так их сами работяги в болоте топят. Потому как помнят, как оно — за медяк рук да пальцев лишаться… Одно только плохо, — Фунтик вздохнул, — молодежь, один черт, мутит…

— А, кстати, почему? — спросил следователь. — Я так понимаю, вы об этих… как их… Ну, которые «вернуть Королевство на рельсы цивилизации» и такое прочее?

— Во-во, — король икнул, — про этих самых… А тут, Фигаро, все просто: поехал такой юнец в Лондон, увидел лорда на керосиновой самоходке и кралю его в шелках, побродил по туристическому району, где даже собаки надушенные бегают и думает — ага! Вот оно как люди жить должны! А не то что у нас — свиньи на улицах да навоз на проспекте. Возьмешь, значит, такого красавца за грудки и рявкнешь: тебе, сын чертов, чего надобно?! Лекаря, который тебя за три медяка на ноги поставит, или немецкие сосиски? Техникум, где тебя, подлеца, за десять империалов в год инженером да алхимиком сделают, или кабриолет золоченый?! Комнату за серебряк в месяц или подштанники с колдовской автосушкой?! А он такой отряхнется, глазки томные сделает и мямлит: «интеллигенция, мон шер, всегда найдет себе дорогу среди быдла-с…» А мужик, что тебе печи чистит? А тот, кто карету твою чинит?! А те, кто канализацию тебе под дом копают — они что, не люди?! — Фунтик яростно махнул рукой. — Удавил бы этот цвет нации…

— Ну, не знаю… — Фигаро почесал нос, — По-моему, немецкие сосиски тоже штука хорошая.

— И сосиски будут, только дайте время… Мы чуть всего Королевства не лишились, когда здесь Мурзик с Фантиком хозяйничали. Половину казны вывезли, твари… Хотя мы с Тузиком, признаться, тоже так начинали. А потом поняли, что если так дальше пойдет — хана Королевству… Ну, украду я миллион, так что я его — в гроб с собой положу? А дети-внуки говорить будут, что Его Величество Фунтик страну прогадил. Хороша, блин, память в веках!

Король в сердцах хлопнул полный стакан не закусывая, и горячо зашептал следователю в ухо.

— Фигаро, вы поймите: они там, — он махнул рукой куда-то в сторону камина, — живут хорошо, это правда. Чистота, красота, полиция… Ух, Фигаро, какая там полиция — нашим жандармам до них как мышам до слонов! У них пушки водяные, дубинки каучуковые, а теперь еще амулеты появились: лупит молнией за пятьдесят шагов, да так, что нарушитель штаны пачкает, пока, скукожившись, на земле валяется… Да только не в том дело. Они там думают, что ежели человек гладко выбрит, красиво одет, а вокруг все сверкает стеклами да зеркалами, то и счастья через край. Да только брехня это все, Фигаро, витрина блестящая. Они думают, что если человека отлакировать, пудрой сахарной присыпать и костюм на него нацепить, так и жизнь у него удалась. А этот «счастливец» только ходит да трясется, чтоб пробор у него не уехал, да манжеты не запачкались, а тут ему: батенька, а что это у вас галстук как у крестьянина? Фи! Тот — за сердце, и ну бежать за приличным галстуком, а тот стоит как пол-коровы. А через месяц вдруг выясняется, что «приличный» — уже другой, в два раза дороже. Тамошние фабриканты с этого живут и жиреют. Не поверите, Фигаро — лично видел миллионера, у которого две мануфактуры и производят они… запонки! За-пон-ки, Фигаро, мамой клянусь! Выпустит сто тыщ запонок с котятами и тащит редактору журнала мод мешок денег, а тот и пишет статью: «в этом сезоне приличные господа носят только запонки с котятами…». А дальше — продавай их хоть по золотому за штуку.

— Ну так сделайте всем золотые запонки, делов-то…

— Балда вы, Фигаро… Если у всех золотые запонки будут, так этот фабрикант по миру пойдет. Не в запонках дело, а в их цене… Это, дьявол забери, гениально: выпускай хлам, назначай ему любую цену и впаривай налево и направо… Да только, чует мое сердце, мы таким макаром лет через сто не бочонки пороховые на Луну запускать будем, а все дружно рюши для перчаток шить…

…Бом-динь-бом! Половина второго ночи.

— …так вы говорите, драугир… Слыхал я про них… Они, если я правильно помню, действуют через самого человека, так?

— Можно сказать и так. Драугир влияет на жертву через сильные эмоции, отталкиваясь от ее склонностей. Три основных цели: любовь, чувство вины и страх.

— Хм… — Король задумался. — Страх — это не про меня. С детства ни черта не боюсь… Любовь?.. Тоже как-то… А вот чувство вины… Грешен, каюсь. И кошмары у меня… можно сказать, государственные. Потому-то и не рассказываю о них много — гостайна, понимаешь.

— Ясно. — Фигаро выпустил в потолок струйку дыма. — Ваше Величество, у меня если честно, складывается впечатление… Хм… Разрешите говорить честно?

— Да, блин, мы ж с вами пьем!

— Хорошо, хорошо… В общем, мне, почему-то, кажется, что эти… кошмары вы переживаете куда легче, чем можно подумать вначале.

Король усмехнулся, но как-то невесело. Вздохнул, и некоторое время буравил взглядом дно пустого бокала, словно пытался высмотреть там что-то важное, ведомое лишь ему одному. Затем сказал:

— Вы правы, Фигаро. Эти сны… Они довольно неприятны и я бы многое отдал чтобы от них избавиться, но, скажу прямо, если у вас ничего не получится, то и хрен с ним. В самом начале все это жутко нервировало, а потом я как-то пообвыкся. И кошмары сейчас уже не такие… интенсивные, что ли. С каждым днем они словно выцветают, как старая фотография, становятся все менее реальными. Да, ощущения от них самые мерзкие… но даже они теряют… как бы это сказать… объем, что ли… Но есть один человек, судьба которого мне, признаться, небезразлична…

— Мадам Воронцова?

— Если вы кому-нибудь проболтаетесь, я лично оторву вам уши… — Король немного помолчал, а затем смущенно посмотрел на следователя. — Что, так заметно?

— По вам — нет, совсем не заметно. Но вот по Мари… Женщины вообще плохо умеют скрывать подобные чувства. Хотя яростно утверждают обратное.

— Не до этого мне сейчас, — Фунтик поджал губы. — К тому же, Фигаро, вы, наверное, знаете: мы, короли, женимся не по любви, а по долгу службы. Раньше всё решали династические браки, ну а в наши дни действует заведенное еще при Колдовском Квадриптихе Правило Чистоты, будь оно проклято.

— Так это правда, что…

— Что целая бригада колдунов-очкариков ищет нам подходящие пары? Да, это правда, дьявол раздери. А спросишь, почему это мне в жены положена вот эта вот рыбачка из Греции, так делают умные лица и начинают: «генетическая комбинация», «наследственные типы по Моргане-Крамеру», «теневые гены», «светлые гены» — хрен пойми, что за бред… Квадриптих давно спалили, а дело его живет и процветает.

— Однако же династия…

— Да, да, династия! Мой прадед помер, когда ему было сто семьдесят, мой дед, благослови Небо его плешь, до сих пор портит девок, мой отец выглядит на сорок, да и я вот… Короли ничем не болеют, на нас все заживает как на собаках, мы очень быстро всему учимся, и, надо полагать, эти колдунишки в белых халатах знают, что делают. Только мне от этого не легче. Как король я все понимаю и одобряю, но как человек… — Фунтик горестно махнул рукой. — К черту. Наливайте.

…Бом-бом! Два часа ночи.

— Фигаро, а… ик! …А этот дру… драугир… Он ведь меня не через чувство вины достает… Вот, помню… ик!.. влюбился я как-то в одну женщину…

— М-м-м… Не надо… Государственная тайна…

— А, ну да…

— Но, может быть, и через любовь. Скорее всего, да.

— А… Он чего добивается? Может… ик!.. может, его в штат к себе взять? Натравливать на всяких сволочей…

— Да клал он с прибором на ваш штаб… Он вас просто метит, как собака столб. Вот двинете вы кони от нервного истощения, а он этот выброс энергии ак… ик… уку… аккумулирует… Жрет он так, короче говоря.

— Это мы еще посмотрим, кто из нас первый двинет… От истощения…

Бом-бом-бом! Три часа.

— Фигаро? Вы это… дрыхнете?

— М-м-м-м…

— Я, кажется, тоже… Дров в камин подбросить, что ли?…

— Угум…

— Сейчас… Минуточку… Да подвиньтесь вы…

— Угу…

…Следователь уже не помнил того, как личная стража короля подняла его с диванчика и аккуратно перетащила в гостевую комнату. До самого утра он мирно похрапывал, дрыгая во сне ножкой и улыбаясь — ему снилось что-то хорошее.

…За стеной слева от него метался во сне, комкая постель, Малефруа.