Следующая остановка - жизнь

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Мама вышла на работу в школу. Ей дали двенадцать часов в неделю. Денег почти ничего, копейки, но мама убедила директора создать биологический кружок и проводила в школе много больше двенадцати часов. Дома появились ростки растений, горшочки с рассадой.

Бажен прижился в фирме, от него не таятся, с ним советуются. Он так же, как Игорь, немногословен. Голая информация, без эмоций. Фирма предоставила Бажену машину, и он — единственный, кто мотается из страны в страну. Он освободил фирму от перекупщиков в целом регионе, за два месяца привёл в фирму много новых областей. Вымуштрованный отцом, Бажен знает, где, что и как взять: в глухих сёлах скупает недорогие продукты, на фабриках районных городов — недорогие изделия. Фирма сбывает их в Москве много дороже.

По счастливой случайности поселились Бажен и мама в соседнем доме в недорогой квартире и по субботам или воскресеньям приходят обедать. Мама забегает и в будни.

Город забыл о снеге, втянулся в обычную суету. Суета эта заслонила всё случившееся в тот день, и люди снова подпали под власть будней.

И на фирме, как и до снегопада, — будни.

День тянется безразмерный, спина ноет, глаза слезятся, руки и ноги сводит — сидеть на одном месте до вечера нет мОчи. Вместе с тем как-то так получается, что день сливается с днём, и жизнь летит стремительно.

После той вспышки недоверия к Митяю и нехороших предчувствий она как можно плотнее закрывает дверь в свой кабинет: лишь бы ничего не слышать. Бумаги старается набивать машинально, не вчитываясь в них и не включая эмоций. Ничего не знать. Ничего не понимать. Главное для неё — дождаться, когда будет выплачен долг Генри. И сразу, только это случится, всей семьёй переехать как можно дальше от этой фирмы! С Ирой никогда не говорит о Митяе. Мало ли других тем для болтовни… Мужчин где-то носит до трёх-четырёх, до обеда. За обедом они обсуждают удачу или неудачу очередной сделки. Бажен, если в Москве, тоже тут. Юля пьёт со всеми чай. К чаю теперь всегда домашние Иринины вкусности: то эклеры, то бисквит, то пирожки с яблочным повидлом.

Ирина не присядет, когда кормит мужчин. Лишний раз подогреет, добавку подложит, сласти разделит, чтобы, не дай бог, никого не обделить — всем поровну, кипятку, заварки душистой подольёт. Она течёт патокой. Митяй на неё не смотрит, но по тому, как он, чмокая и чавкая, уплетает её еду, по тому, как сыто рыгает, ясно: он доволен Ириной и своими делами.

И внешне Ира сильно изменилась: перестала подводить синим веки и под веками, перестала мазать ярко-красным губы. Из-под краски вылезло детское выражение лица — любопытная мордочка: всё интересно, всё важно.

Митяй выиграл их спор — Ирина стала с ним спать.

Почему же он не идёт хвастать? Почему не афиширует их отношений?

Вообще Митяй стал совсем другой. Улыбается много, старается услужить Аркадию. Болтлив по-прежнему, но его болтовня теперь — лишь о планах на будущее.

Аркадий очень удивился, когда и Митяй, и Игорь отказались переделать документы Генри. Но они так внимательны и предупредительны теперь к Аркадию, так много сил тратят на становление завода, что он смирился.

— Понимаешь, Юленька, они — бизнесмены, а я — любитель, — сказал ей Аркадий после разговора с ними. — Они объяснили мне: именно так и составляются бумаги. Никто не хочет зла Генри, и, конечно, мы начнём выплачивать наш долг, как только завод запустится. Не волнуйся.

— Вот видишь, ты сам говоришь, что любитель, а любителю в бизнесе делать нечего. Скорее бы мы уехали отсюда как можно дальше. Выберем себе нормальные профессии и начнём жить.

— Что ты так волнуешься? Твоё слово для меня — главное. Уедем сразу же, как только отдадим долг Генри. Обещаю тебе.

К ней теперь часто заходит Игорь.

Странные ощущения вызывает теперь он: неловкости, стеснённости, замешательства.

Кто кричал тогда: Митяй или Игорь? Кто не захотел переделать документ?

Это теперь не важно. Она знает: Игорь согласен с Митяем.

Похоже, Игорь хочет что-то сказать ей.

Любопытства нет, ей неинтересно знать, что он хочет сказать. Почему же однажды она спрашивает:

— Ты что-то хочешь сказать? Я могу помочь тебе?

Словно кто провёл скребком по его лицу — оно съехало в одну сторону, к правому уху. Даже подбородок, казалось, подскочил к уху. Где уверенный в себе дипломат, с чуть язвительной улыбкой?

— Что с тобой? — воскликнула Юля. В одно мгновение испарились все негативные ощущения. Она обошла стол и прижала смазанное Игорево лицо к себе. Плечи Игоря, спина — каменные. Юля принялась растирать их, как её растирала Ася. — Успокойся, пожалуйста. Пожалуйста, — лепетала она.

— Я ничего… — Игорь отстранил её, пошёл к двери.

Но она встала на пути.

— Говори, — приказала. — Всё говори. И чем могу помочь?

— Мне тридцать два. Я не могу больше быть один. Уговори её полюбить меня. Ну чего ты так испугалась? Сама заставила сказать.

— Кого «её»? Как я могу кого-то уговорить?

— Меня с детства звали дипломатом. Я мог добиться всего, что угодно. — Голос не обычный, холодный, равнодушный, он рвётся от страсти и боли. — Она считает меня дураком и уродом.

— Кто «она»? Твоя бывшая жена?

— При чём тут моя бывшая жена? Я никогда не любил жену. Я женился назло ей. Чтобы она стала мучиться.

— Мучилась?

— Не знаю. Кажется, даже не заметила.

— Как же можно уговорить, если она совсем равнодушна?

— Не знаю. На тебя вся надежда. Прошу тебя, поговори с ней.

— Кто она? — повторила Юля. — Как я могу познакомиться с ней?

— Зовут Лена. Врач. Одинока. Любит другого. Он не любит её.

— Что же я могу сделать, чтобы она полюбила тебя? Ты — однолюб, она — однолюб. Ты не хочешь другую, она не хочет другого. Что тут скажешь…

— Придумай. Выстави живот. Один аргумент за меня: она хочет ребёнка.

— Откуда ты знаешь?

— Как-то, ещё давно, когда мы были просто друзьями, она сказала, что хочет пойти к тому, кого любит, и попросить ребёнка. Я согласен жениться на ней беременной. Только бы она была рядом со мной.

— Почему же она не пошла к тому, кого любит?

— Наверное, пошла. Наверное, не получилось.

— А когда вы были просто друзьями?

— Мы были друзьями с её братом, я часто бывал у них, ну и она относилась ко мне, как к брату, доверчиво.

— Значит, она знает, какой ты умный, и вообще…

— Нет, при ней я глотал язык. Виктор и то как-то сказал мне: «Ты что у меня дома всегда как пришибленный?»

— А почему сейчас к Виктору не ходишь?

— Виктор давно пребывает с женой и детьми в Англии.

— В общем, он не помощник.

— Он и тогда не был помощником.

— Как же я познакомлюсь с ней и что скажу?

— Придёшь к ней на работу.

— И оторву её от дела? Какие ещё варианты?

— Ты придёшь к ней, как к врачу.

— А в какой области она врач? И зачем мне к ней идти?

— Она по сердцу. Придумай что-нибудь, а?

— Но у меня сердце — здоровое. Слушай, я могу пойти к ней только с моей мамой, у мамы сердце — больное.

— Ну вот и пойди.

— Мама наблюдается у другого врача — от клиники, где ей делали операцию. Хорошо, я пойду к Лене.

— Она работает в платной больнице, и ты у меня возьмёшь деньги, поняла?

— Поняла. Пиши адрес.

Игорь вышел из комнаты, а она уткнулась лбом в стекло.

Окно смотрит в шумную улицу. Улица не помнит о снеге, в зимнем солнце блестит корпусами несущихся машин, разъезженным отполированным асфальтом, стёклами окон.

Она думала, Игорь заговорит о Генри. Игорь о Генри не заговорил.

Игорь не высок, как Аркадий, Генри и Митяй, но и не маленький, выше неё. А она — высокая, в отца.

При чём тут рост? И значительное лицо ни при чём. Кто такой Игорь?

— Ты почему не идёшь есть? Сытая? Жду, жду, тефтели приготовила.

Юля идёт за Ириной.

И вовсе Ира попкой не вихляет, походка — летучая, детская: скорее добежать до места.

В эту ночь Юля уснуть не могла.

— Выкладывай, что случилось? — Аркадий зажёг свет.

Под его пристальным взглядом она села и стала в сумятице сталкивающихся мыслей искать, с чего начать.

— Что случилось? — повторил Аркадий.

— Почему не мы решаем свою жизнь, а нами распоряжается какая-то сила? — спросила осторожно. — Или всё-таки случайность? Вот ты приехал к нам в село.

— Я должен был встретиться с тобой, а ты со мной.

— «Должен» по чьему приказанию? Никак не назовёшь это твоей волей. Ты и знать не знал обо мне. Кто распорядился? Кто сделал так, что мы встретились?

— Судьба.

— Что такое «судьба»? Кто определяет судьбу? Когда Митяй ворует документы, я понимаю, действует Митяй. Но наша с тобой встреча… Где моя или твоя воля? Ты говоришь, мы должны были встретиться с тобой?

— Должны. Только зачем ты взялась философствовать вместо того, чтобы спать?

— Почему мне не по себе в присутствии Игоря?

— Я думал, курс обучения давно закончился, и вы больше наедине не общаетесь.

— Он часто приходит ко мне.

— Зачем?

Юля рассказала об Игоре и Лене.

— Вот это да! Столько времени провёл вместе, а не знал…

Они сидели в постели и смотрели друг на друга.

В приоткрытое окно — свежий воздух и тишина двора. Тишина — относительная. Гул Проспекта от несущихся и днём и ночью машин — сильнее толстых стен сталинских построек, доносится и сюда. Этот гул — привычный фон жизни, его перестаёшь слышать, поэтому — тишина.

Ребёнок толкнулся в ней. Поудобнее устраивается, или ему снова плохо в её утробе?

— Простудишься, ложись. — Аркадий уложил её, укрыл, потушил свет, обнял.

— Знаешь, когда ты рядом, мне перестаёт быть страшно.

— А в остальное время страшно?

— Не по себе, точнее. Не то, чтобы что-то конкретное меня пугает. После разговора с Игорем, ведь безобидный разговор, правда же, ощущение странное, знаешь, внутри — дрожь, никак не могу ею управлять. Пытаюсь проанализировать, но мои мозги для этого не приспособлены. Вот Игорь может часами думать, я вижу в его лице эту работу мозга. А у меня суета в голове. Я лучше сделаю, что мне скажут. А никто не говорит, что делать, сама должна понять. Кто, например, Игорь, почему мне при нём не по себе? Как поймёшь, когда властвуют ощущения, а не мозги? В селе так просто всё было…

Аркадий долго молчал.

— Хочешь, завтра пойдём обедать в ресторан? — предложил. — И обо всём ещё раз поговорим на свежую голову!

— Хочу.

Едва слышно, Аркадий забормотал:

— В лесу родилась ёлочка… Теперь моя очередь — баюкать тебя и нашего малыша. Спи, Юленька, спи, родная, не надо сегодня ни о чём больше думать. Ребёнку тяжело не спать так поздно, и мучиться ему не нужно. Тебе тоже не нужно мучиться. Мы вдвоём, мы же вдвоём, и я всё возьму на себя.

В ресторан они не попали: Аркадия вызвали на встречу с иностранцами, и он вернулся домой поздно.

За ужином Юля попросила его пригласить Игоря и Митяя к ним в гости.

— Зачем они тебе? — удивился Аркадий.

— Хочу понаблюдать за ними, понять, как они относятся к тебе.

— Зачем?

— Не знаю. Но почему-то это очень нужно мне.

Аркадий забыл о своём дне рождения. И Юля решила и день рождения отпраздновать, и повнимательнее рассмотреть партнёров. Маму и Асю попросила глаз с Игоря и Митяя не спускать: что увидят они?

Позвонила она Генри.

— Прости, что беспокою. У Аркадия день рождения, не можешь ли ты прийти?

Генри долго молчал на другом конце провода.

— Тебе тяжело будет? — наконец спросила Юля.

— Да, мне будет тяжело. Но я люблю Аркадия и рад за него, что у него есть ты.

— Он расстраивается… ты совсем перестал бывать в конторе.

— Я целый день в Калуге.

— Я говорила ему.

— Спасибо за звонок, Юлия. Я приду.

— Ты поможешь выбрать для него подарок?

Генри обещал.

Позвала Юля и Ирину. Аркадию объяснила — для себя, так как Ира — единственная подружка в Москве.

Странный это был вечер.

С одной стороны большого стола в гостиной сидели мама, Бажен, Аркадий и она. С другой — Игорь, Митяй и Ирина. Лицом к лицу. По бокам — Генри и Ася.

Играла любимая музыка Аркадия.

Митяй вёл стол и, почти не давая закусывать, произносил тосты. Слова никому не предоставлял, но пил за всех по очереди, больше всех за Аркадия. «Умный», «честный», «добрый», «блестящий руководитель», «надёжный друг»… — каждое качество Аркадия пропивалось отдельно.

И, наверное, всё, что говорил Митяй, было искренне, но почему-то снова возник противный озноб.

Юля не выдержала и наконец попросила слова.

— Аркаша забыл о своём дне рождения, — сказала она и жадно поймала растерянные взгляды Игоря и Митяя. И стала смотреть на Генри. — Митяй всё время почему-то пьёт за Аркашу, наверное, интуитивно чувствует, что сегодня Аркашин день. И такие слова говорит, что Аркаше, думаю, неловко: идеал какой-то! — улыбнулась Юля. — Но не согласиться с Митяем никак нельзя, мы все знаем, Аркаша такой и есть. Повторять слова Митяя не буду, я прежде всего хочу выпить за Аркашино здоровье и долгую жизнь. Это самое главное для меня и моей семьи. Наша семья дарит Аркаше общий подарок электронную записную книжку, по-американски — органайзер. Посоветовал купить её Генри. Эта книжка — маленький компьютер, он легко соединяется с большим, и информация легко переносится туда и обратно. Все дела, все телефоны будут всегда с собой в кармане. Ни записной книжки не нужно, ни ручки, ни листков со срочными адресами и телефонами.

Бажен кладёт перед Аркадием коробку, завёрнутую в цветную бумагу.

— В Америке всегда подарки так заворачивают. Да, Генри? — Генри встал. — Сейчас скажет Генри. — Юля села.

— За брата, — тихо сказал Генри. — Ты единственный мой брат. — Он помолчал. — Здесь уже рассказали, какой ты хороший. Добавлю ещё: ты очень добрый, чистый и совсем не защищённый. Желаю тебе того же, что пожелала тебе Юлия: здоровья и долгой жизни. А дарю я тебе мобильный телефон последнего образца.

Изо всех сил Юля вглядывалась в лица Игоря и Митяя, но противный, непрекращающийся озноб внутри мешал видеть их чётко.

Извинения, обещания срочно отметить день рождения на работе, растерянность…

И вдруг встала Ирина.

— Я хочу сказать… прости, Аркаша, это я виновата… я должна была… Ты помнишь, в прошлом году мы праздновали… — Она заплакала.

Аркадий обошёл стол, положил руку на плечо Ирине.

— Я помню… ты так красиво всё сделала… Спасибо. Не огорчайся. И вы, ребята, не огорчайтесь. Я тоже забыл. Генри, спасибо. — Аркадий обнял его. — И я так же… к тебе… Спасибо… Ребята… неожиданно. Я хочу сказать. — Он подошёл к Митяю. — Вы пришли ко мне. Вы — верные друзья. Вы… я рад, что мы все вместе… Неожиданно… — повторил он. — Спасибо всем. Моей семье… маме, — сказал он, — брату, Асе… Генри… ты тоже мне брат, как и Бажен. Простите… — И Аркадий быстрым шагом вышел из гостиной.

Юля кинулась следом.

— Как разволновался! Похоже, не очень он избалован вниманием и заботой, — догнал её мамин голос.

Аркадий мыл лицо холодной водой. Потом долго тёр его — досуха.

Юля попятилась из ванной.

Не надо сейчас лезть к нему. Мама права: никто никогда не баловал его…

После этой сцены вечер словно задохнулся. Митяй молчал. И Игорь молчал.

Бажен поставил свои плёнки, и они заглушили натянутую тишину.

Генри принялся объяснять Аркадию, как пользоваться органайзером.

— Ну, мы пойдём. — Игорь и Митяй поднялись одновременно.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — откликнулся Генри.

Юля испуганно сказала:

— Подожди, через пять минут после них.

Аркадий вышел проводить гостей.

— Ну?! — Как только они вышли, Юля кинулась к Асе, не стесняясь Генри, который теперь показывал Бажену, как пользоваться органайзером.

Ася пожала плечами.

— Ну же?! — повторила нетерпеливо Юля. — Только честно.

— Честно? — тихо спросила Ася. — Честно, вы правы, нужно как можно скорее бежать от них подальше, придумать себе другую работу.

— Я согласна, — отозвалась мама. — Как можно скорее, — повторила мама Асины слова.

— Как только отдадим Генри деньги, так сказал Аркадий. — Юля поймала пристальный взгляд Генри.

Ася с мамой стали собирать со стола посуду.

Бажен и Генри сидели на диване голова к голове. Вернувшийся с улицы Аркадий подсел к ним.

Муж и два брата. Семья.

— Юша, успокойся, — сказала мама. — Помоги-ка нам с Асей убраться. Аркаша сказал, значит, так и будет.

— Ты тоже чувствуешь: что-то не так? — в кухне спросила её Юля.

— Не нравятся они мне, Юша. Оба. Но надо потерпеть. Как я поняла, дела с заводом идут хорошо.

— Да, мама, Генри быстро работает. Аркаша говорит: очень быстро.

Прошло какое-то время. Всё было спокойно, и Юля немного успокоилась.

— Я проиграл.

Митяй вошёл к ней без стука и заговорил от двери. Его взгляд не уплыл привычно мимо её взгляда, а сошёлся с ним — торжествующий, злой бур. Юля поспешила прикрыть глаза, чтобы бур этот не поранил её ребёнка.

— Я женюсь на Ирине.

Она даже встала, но от резкого движения вынуждена была опереться руками о стол.

— Ты же говорил, ты с ней играешь, полюбить никогда не сможешь — она не в твоём вкусе?!

— Я говорил? Ты что-то путаешь, детка. Может, и говорил. А почему ты, собственно, упоминаешь любовь? И чего ты так разволновалась? Речь идёт обо мне, о моей клетке, которая скоро превратится в моё продолжение.

— Ира беременна?

— Ну?! Я прихожу сегодня на работу, а она ведёт меня в кухню, ставит передо мной стакан кофе и сообщает: «Ты будешь отцом». А я, можно сказать, на Римке женился лишь потому, что хотел получить себя второго. Иначе зачем жить? Год нет детей, два, три, я к ней подступаю — почему нет? А она мне: «Котик, надо же пожить для себя! Не хочу, Котик, в молодые годы попасть в кабалу». «Ты, что же, предохраняешься?» — я аж осип от неожиданности. А она мне невинным голоском и сообщает: «Я, Котик, ещё до тебя вставила спиральку. Никаких хлопот!» Ну, после этого у нас и началось. Я потребовал вынуть спираль. Она ни в какую. Чёрт с ней, с дурой! Чего о ней теперь вспоминать? Есть моё семя! Сработало, сын готов.

— Почему же тогда ты так зол? Радоваться надо!

— Да потому зол, что я должен успеть сколотить за восемь месяцев состояние.

— Зачем такая спешка и зачем грудному твоё состояние?

— Дура ты баба. И есть дура. Куда приходит ребёнок? В нутро вулкана, из которого в любое мгновение вырвется лава, зальёт, сожжёт моего сына или сметёт его с лица земли. Это уже у нас было — путчи, реформы, разоряющие дотла, дефолты и прочее.

Я должен успеть создать ему условия для жизни. Свежий воздух ему нужен? Нужен. Значит, я должен обеспечить ему дачу. Не только купить, а благоустроить её — провести канализацию, горячую воду. Ещё я должен обеспечить ему городскую жизнь. В школу он пойдёт? Пойдёт. Надо найти лучшую и купить жильё напротив неё.

— Но за семь лет школа может стать плохой, и придётся ребёнка возить за тридевять земель.

— Ерунда. Школы живут десятилетиями. Должен я сколотить капитал, чтобы кормить, одевать и учить его? Это не он, это второй «я». Тебе ясно?

— Но вовсе не нужно столько денег и столько разных помещений, чтобы растить его.

Она уже снова сидела в своём кресле, и ребёнок покоился у неё на коленях. Покоился — слово неточное, ребёнок в ней двигался, перемещался, толкался.

Кроме разговора прямолинейного, обозначенного словами, шёл разговор другой, который она никак не могла ухватить. Какая-то опасность исходила от Митяя, он словно грозил ей, словно о чём-то предупреждал, а она обеими руками загораживала от него своего ребёнка — чтобы ребёнок спокойно спал и рос во сне.

— Я тебе должен пятьсот долларов. Отдам в день, когда родится мой сын.

— Почему ты думаешь, что родится именно сын?

Митяй засмеялся:

— А кто ещё от меня может родиться? Только сын. А отдам в день, когда он родится, чтобы не сглазить. Ясно? Не обижайся и жди восемь месяцев. — Митяй стрельнул в неё напоследок злостью и вышел из комнаты.

Она хотела окликнуть его, снова спросить: «Почему вместо того, чтобы радоваться, ты злишься?» Не окликнула, не спросила — закрыла глаза и сидела так, пытаясь отъединиться от разлившейся по комнате злобы.

К Лене она всё-таки отправилась — Ире сказала: идёт к врачу. Игорю ничего не сказала. А что, если разговор не получится? А что, если Лена и слушать её не станет? Лене под тридцать, ей — нет восемнадцати.

Заплатила в кассе положенные деньги и с розовым талончиком пошла к кабинету.

Очередь состояла из одного пожилого мужчины. Симптомы — те же, что были у мамы до операции: лиловато-бледные губы, сине-чёрные подглазья. Мужчина шумно дышал, чуть с хлюпом. Он улыбнулся Юле виноватой улыбкой на её «здравствуйте» и чуть кивнул.

— Может быть, найти хорошего хирурга и сделать операцию? — спросила его Юля. — Маме заменили сосуды, ввели искусственный клапан, и она сейчас совсем здоровая. Я слышала, можно и бесплатно.

— Мне нельзя делать операцию, у меня, к тому же, ещё и рак.

Юля глотнула воздух и не сразу сказала: «Простите». Она поспешила закрыть глаза — нельзя, чтобы её ребёнок видел больных. Положив обе руки на живот, успокаивая задвигавшегося ребёнка, стала думать об Аркадии.

Вот же он, пророс в ней, навечно в ней остался — своей кровью, своим огнём. Ей всегда теперь жарко, словно она отапливается любовью и энергией Аркадия.

Она хочет, чтобы их ребёнок был похож на Аркадия.

Аркадий тоже жил в материнской утробе, родился. Рос обыкновенным мальчишкой: играл в футбол, сидел на уроках…

Как из обычного ребёнка получается необычный человек? Он сидит или лежит рядом, и сразу — отдых, и сразу — покой: всё благополучно в этой жизни.

— Пожалуйста, ваша очередь. — Мужчина улыбается ей и, чуть сгорбившись, идёт к лифту. — Удачи вам, — говорит ей в спину, когда она почти уже закрывает за собой дверь в кабинет врача.

Лена пишет в толстой тетради и, не глядя, приглашает:

— Здравствуйте, садитесь, пожалуйста.

У Лены — золотистый дым вокруг головы и большой нос.

Что Игорь нашёл в ней?

Но Юля не успевает додумать — Лена поднимает глаза.

— На что жалуетесь? — спрашивает.

Будь она мужчиной, она бы тоже…

— Когда вы в последний раз делали кардиограмму?

— Я… у меня… я пришла к вам поговорить.

— Что у вас болит? Я слушаю. Вы ждёте ребёнка, это связано с ребёнком?

— Нет, не с ребёнком. Ничего не болит. О личном.

— Вы заплатили деньги, чтобы поговорить о личном?

Юля кивнула.

— О чём же? — Лена улыбнулась. И, только когда она улыбнулась, стало ясно: до этого у неё было очень грустное лицо.

И Юля ступила в улыбку — в просветлённое пространство.

— Что важнее — любовь или дружба?

— Но я не философ и не психолог и не решаю философских и психологических задач.

— Я знаю, вы не философ, но, по-моему, каждый всё время решает для себя те или иные задачи. Что лучше: одиночество или не одиночество с другом?

— По-моему, вы для себя эту задачу решили. Вы не производите впечатления человека одинокого. Так, значит, вы говорите обо мне? Я вас не знаю, но догадываюсь, вы — от Игоря.

— Вы очень умная женщина. — И, хотя улыбка погасла и в кабинете сразу потускнело, Юля продолжала наступать: — Дело не в том, что он любит, что он однолюб и любит навсегда, дело в том, что уходит время и для вас, и для него.

— Какое время?

— Быть не одинокой и родить ребёнка. Пусть без любви, но дружба и ребёнок лучше одиночества двух человек.

Как весь этот год, Юля сама себе удивлялась. Она готовила другие — жалкие, простые слова, а получились слова значительные.

Лена прямо и строго смотрела на Юлю, и, будь это в Молдавии, до встречи с Аркадием, до Москвы, под этим взглядом Юля рухнула бы со стула, умерла бы от страха. А тут она возбуждённо продолжала говорить:

— Вдвоём в театр или в Поленово, вдвоём — разговаривать, общие книжки читать, вдвоём — подготовить дом для ребёнка…

— Вы, наверное, очень любите своего мужа, а если бы — без любви? А если лучше одной, чем вдвоём?

— Он так противен вам?

— Как вы любите мужа, как Игорь любит меня, я люблю другого мужчину.

— Но, наверное, он женат или… не любит вас?

— Диагноз поставлен правильно: он женат, и он не любит меня. И даже не имеет представления о моих чувствах.

— Но ведь так и пройдёт вся жизнь. Или скажите ему, что вы любите, и, весьма вероятно, он полюбит вас в ответ, разойдётся с женой и женится на вас. Или попросите у него ребёнка…

— О, вы играете теперь против Игоря! Или вы хотели сказать: «А если не полюбит в ответ, если не разойдётся с женой и не женится на вас, выходите замуж за Игоря»? В любом случае спасибо вам за вашу вспышку игры в мои ворота.

— Вы играли в футбол?

— Я стояла на воротах, когда брат играл. Он любил включать меня в свои игры и дела.

— А сейчас?

— А сейчас он меня бросил. У него жена и двое детей, и он очень далеко отсюда.

— Вам не хватает его?

— Не хватает того, каким он был до женитьбы. А потом он переключился на жену и детей, а я осталась одна.

— Вот видите. Игорь будет и как брат…

Лена опять улыбнулась:

— Вы совсем ребёнок. Зачем же мне выходить замуж за брата?

В дверь заглянула женщина.

— Пациент ждёт, — сказала Лена. — Впрочем, вы тоже пациент, вы платили деньги и имеете право. — Улыбка всё ещё растягивала губы, а глаза были грустные. — Спасибо вам и за Игоря, и за меня. Но есть физиологическая несовместимость, и я не смогу с Игорем… он совсем другой…

— …чем ваш любимый. Но о несовместимости вы не знаете, вы не жили с ним.

— Я знаю, что не хочу замуж без любви, — строго сказала Лена, — что считаю несправедливым неравенство — почему мужчина может заставить женщину подчиниться и выйти за него замуж без любви, а женщина — нет.

— Ничего подобного. Женщина тоже может отбить мужчину, увлечь, принудить жениться. И никто не доказал, что это будет плохо. У вас тоже есть такая возможность. Дайте знать вашему любимому, что вы любите его. Я уверена, стоит ему встретиться с вами… он полюбит.

— Сколько вам лет?

— Скоро восемнадцать.

— Восемнадцать?! Вы говорите так, словно вам по меньшей мере тридцать. И сами вы понимаете, что играете против Игоря?

— Я не против Игоря. Как только вы получите возможность встречаться с тем, вы увидите его недостатки и поймёте, что Игорь лучше, я знаю. Это издалека все праздничные, при галстуке.

Лена снова улыбнулась:

— Спасибо, Юля, за этот разговор.

— Почему «спасибо»? — спросила недоверчиво, не поняв, иронизирует Лена или в самом деле признательна.

— Пожалуй, я приму ваш совет. — Лена не договорила, обошла стол и порывисто, что совсем не соответствовало её строгому облику, обняла вставшую ей навстречу Юлю. — Дайте мне ваш телефон, вот вам мой. — Она протянула карточку. — А вам нужно больше ходить, иначе трудно будет рожать. Это я говорю как врач.

Голос Генри встретил Юлю на пороге офиса. Все двери распахнуты, и голос гуляет свободный.

Генри отчитывается. Завод начинает функционировать через три недели. Партнёры должны быть на пуске первой линии — разделить его радость!

Разве это возможно — построить завод так быстро? И тут же, словно услышала её вопрос, Ирина спрашивает звонким, равноправным голосом: «Разве это возможно — так быстро построить завод?»

И Генри объясняет ей, что пароход доставляет готовые секции, блоки и что единственная задача — правильно собрать. А так как он именно в этом и специалист, проблем нет. Потому-то он и начал в России именно это производство. Оборудование же наладить проще простого, он и в этом специалист.

Она садится на Иринин стул.

Документ, который она составляла, гласит, что их компания и Генри — партнёры, у них — совместное предприятие, и прибыль от этого предприятия они делят поровну: компания и Генри. В случае невыполнения положений, компания оставляет за собой право расторгнуть договор.

В документе есть и пункт о том, что компания должна вернуть Генри то, что он щедро внёс на раскручивание проекта.

Почему она всё время думает об этом документе и проигрывает все его положения?

Притаился в ней ребёнок — странно тих сейчас.

Голос Генри рисует цветастые картинки обеспеченного будущего России — наконец в России разовьётся фермерство, потому что их завод обеспечит фермеров дешёвыми мини-комбайнами, минитракторами и другой необходимой техникой!

— И не надо ввозить из-за рубежа за большие деньги! — мечтательный голос Ирины. — Развивай своё хозяйство за небольшие деньги! Пойдёмте обмоем такое событие. У нас есть шампанское, и я, как знала, испекла пирог с яблоками.

— Я люблю пироги с яблоками! — восторженный голос Генри.

Митяй выскакивает первый. Светится, как стосвечовая лампа.

— Ты чего торчишь тут? Где гуляла? Небось, у врача. Не прошла ультразвук? Кто у тебя — мальчик или девочка? — Митяй не слушает ответа и чуть не бежит в кухню.

— Ты плохо себя чувствуешь? — подходит к ней Игорь.

— Немножко, — врёт она. — Врач говорит, нужно больше ходить, трудно будет рожать.

— Поэтому ты и уселась поскорее? — не то облегчённо, не то разочарованно спрашивает Игорь.

Ирина подскочила, обняла.

— Я соскучилась, Юль, целый день некому слово молвить, — будто не она только что тараторила без остановки.

Аркадий с Генри — неслышны в глуби офиса.

Почему она не сказала Игорю, что встречалась с Леной? Она должна сказать. Нет. Пусть лучше Игорь обидится на неё — не выполнила просьбу, чем потеряет надежду.

Они вышли вместе — одного роста, с развёрнутыми широкими плечами, очень довольные друг другом, с каким-то общим, детским выражением. Братья.

— Здравствуй, Юлия, — сказал Генри, продолжая улыбаться. — Очень рад видеть тебя.

«Я тоже», — хотела сказать Юля, не сказала.

— Куда ты пропала? Я места не нахожу.

— У врача была.

— Ты же позавчера ходила.

— Ещё понадобилось.

— Что сказал врач?

— Что мне надо много двигаться, иначе трудно будет рожать.

— Сегодня же пойдём после работы гулять. Что же врач раньше этого не сказала!

— Ребята, шампанское разлито, пирог разрезан. Праздник! — Ирина теперь всегда бойкая и смешливая, даже когда её тошнит.