Следы остаются

Д. Темиряев ЗАДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА

Шел 1944 год. Пламя войны все дальше отступало на запад. По воспоминаниям бывших работников милиции, боровшихся с бандитизмом, на территории Северной Осетии в то время было свыше 350 бандитских групп, численностью от двух до 150 человек. Большинство этих групп осталось здесь после изгнания фашистов. Остальные были заброшены из-за линии фронта.

Как правило, эти группы комплектовались из бывших кулацких сынков или дезертиров и уголовников, ставших при фашистах бургомистрами, полицаями. Некоторые из них обучались в заграничных краткосрочных разведывательных школах и направлялись на родину для ведения шпионажа и диверсионных актов. Среди завербованных попадались и такие, которые шли на это с тайной надеждой попасть любыми путями на родину. Часто такие «завербованные» сдавались органам госбезопасности и оказывали им большую помощь в поимке остальных членов групп.

Однажды стало известно от одного из таких перебежчиков, что в конце июля того же года ожидается прибытие на Северный Кавказ большой диверсионной группы из Аушевской школы, расположенной в Румынии.

— На Северный Кавказ… но куда именно? — уже в который раз нетерпеливо спрашивал перебежчика молодой следователь.

— Этого я не могу сказать, — отвечал тот устало.

— Как они будут заброшены?

— Не знаю…

— А что вы знаете, в конце концов? — вскипел следователь. — Откуда вам известно, что вообще будет организована диверсионная группа?

— Я уже говорил… В той группе оказался мой однополчанин. Тоже завербовался, чтобы как-нибудь попасть к своим. Мы с ним заранее договорились об этом. Вот он мне и шепнул перед отправкой сюда, что увидимся в конце июля здесь, где-то в этом районе, а где именно он и сам еще не знал.

Пришла, наконец, и последняя декада месяца, указанного перебежчиком. В какой-то из ближайших дней должны пожаловать «гости». Но в какой именно и куда?

Уже которые сутки не спят работники госбезопасности и милиции. Не спят их коллеги в Грозном и Нальчике, в Дагестане и Ставропольском крае. Оперативные группы находятся в боевой готовности, ждут сигнала. И все-таки этот сигнал показался многим неожиданным.

Далеко за полночь была получена зашифрованная телефонограмма:

Такие же предупреждения получили чекисты соседних республик. Неизвестный самолет переходил от одних наблюдателей к другим. Вскоре позвонили из Нальчика:

Вслед за этим поступило сообщение из райцентра Чикола, в котором говорилось, что со стороны Нальчика появился неизвестный самолет, сделал несколько кругов над селом, потом проследовал дальше, сделал такие же круги над селением Дигора и вдруг резко повернул на север.

Было ясно, что маневры над Чиколой и Дигорой были сделаны только для того, чтобы отвлечь внимание наблюдателей, а цель полета где-то в другом месте. Но где? Напряжение людей росло с каждой минутой.

Наконец раздался звонок из Эльхотово. Докладывал начальник районного отдела милиции Дахцико Бдтаев:

— Только что недалеко от села сброшен десант, — говорил он взволнованной скороговоркой, — принимаю меры, жду помощи.

…Шоссейная дорога была полуразрушена. Местами зияли огромные ямы, образовавшиеся от разрывов бомб и снарядов. Они напоминали о кровопролитных боях, проходивших здесь в октябре 1942 года.

Майор госбезопасности Аккалаев, сидевший рядом с водителем, буквально прильнул к лобовому стеклу. Со стороны казалось, что он хочет разглядеть в предрассветных сумерках все, что мелькает впереди и по сторонам дороги.

Сколько их? Почему они выбрали именно этот район? Впрочем, понятно почему: огромное хозяйство нескольких республик, отдающих все для фронта, железные дороги, по которым идут важнейшие перевозки — оружие, горючее, продовольствие, войска… Терек, мосты… Конечно, взорвать, вывести из строя, хотя бы временно такую дорогу… Понятно, что бы это означало. И потом леса, горы — удобное место для убежища и для организации банд и диверсионных групп.

«Ошиблись вы, господа! — подумал майор спокойно. — Вы не учли, что за годы Советской власти горцы научились понимать, где для них восходит солнце. Их теперь на мякине не проведешь. Они никогда не забудут потоки братской крови, пролитой у эльхотовских ворот. Около 500 человек сложили свои головы за то, чтобы не пропустить вас через эти ворота, а вы снова лезете туда же! Сволочи! — последнее слово вырвалось у него из груди, и тогда он продолжал уже вслух:

— Так мы вам еще раз покажем, что такое горцы, если вам мало полученных здесь уроков. А ну, давай, нажми, сержант, нажми, дорогой! — попросил он водителя. Тот прибавил газу, мотор взревел, как раненый зверь. «Виллис» мчался на бешеной скорости, делая немыслимо резкие повороты вправо и влево, чтобы обойти наполненные водой воронки. Иногда казалось, что машина вот-вот перевернется, но водитель ловко выравнивал ее, и она снова устремлялась вперед. А навстречу медленно ползли кочковатые хмурые облака.

— А ну, давай туда, — сказал майор, указав на грунтовую дорогу, которая тянулась вдоль шоссе. «Виллис» нырнул носом в кювет, выскочил на левую сторону шоссе и сразу же увяз в размытой колее.

— Пошли, ребята, — сказал майор и первым выскочил из машины. Через несколько минут они снова вернулись на грейдер.

Вслед за машиной майора, не отставая, следовало несколько машин разных марок, в которых ехали оперативные работники милиции и солдаты войск НКВД.

В одной из машин молча сидел рядовой второго городского отдела милиции города Федор Иосифович Хурумов. Уже немолодой и не совсем здоровый, он добровольно вызвался на эту ответственную и опасную операцию. И ему пришлось приложить немало усилий, чтобы его просьба была удовлетворена. Некоторые из его попутчиков даже подтрунивали над ним, дескать, зачем тебе, старик, свою голову под пулю подставлять? Отдежурил бы себе спокойно на перекрестке улиц и айда на печку отогревать кости. Федор на шутки не отвечал. Закрыв глаза и плотно сжав зубы, он думал о своем.

— Задремал старик. Ладно, братцы, пусть отдыхает, сил набирается, а то… как бы он потом с перепугу стрекача не дал, — сказал кто-то, и в темноте послышался тихий смешок.

Самообладание Федора выручило его и на этот раз. Сорок девять лет. Конечно, прожил он их несладко, потому и выглядел старше своих лет… Но никто из рядом сидящих не знает, почему он попросился сегодня… А правда, почему? Может, решил отличиться? Нет. Он уже бывал в подобных переделках и о его делах немало говорили. А может он захотел «понюхать порох» в настоящем деле, как это часто бывает у людей, служивших в те годы в глубоком тылу? Тоже отпадает. Он уже нанюхался пороха. Еще в 1919 году сын бедного крестьянина-горца Федор Хурумов пошел добровольцем в Красную Армию. Он был бойцом 14-го дивизиона 12-го артиллерийского полка, находившегося тогда во Владикавказе. А когда немецко-фашистские полчища вторглись на нашу землю, он стал радистом 1187-го артиллерийского полка и сражался за Родину в Кубанских степях. После тяжелого ранения Федор возвратился домой, но и здесь выбрал беспокойную службу милиционера.

Наступила тишина, в которой прозвучали слова Федора, наполненные горечью и гневом:

— Нет! Я еще не рассчитался с ними! Я не успокоюсь, пока не отомщу сполна этим гадам! Они у меня в позапрошлом году… жену убили… мать моих детей… За что? Не-ет, таких долгов я не оставляю!

— Кажется подъезжаем, — сказал кто-то очень тихо.

Все взоры обратились вперед. А там в предутренней туманной синеве вырисовывались контуры Сунженского хребта, у северного подножия которого, на правом берегу Терека, находится Эльхотово.

Прошло уже около полутора часов с тех пор, как был сброшен десант. На улицах ни души.

Захватив с собой ожидавшего их в райотделе милиционера, опергруппа немедленно выехала на место высадки десанта. По дороге новый попутчик рассказал, что «гости» ушли в камыши.

— То-есть как ушли? — почти крикнул Аккалаев.

— Не беспокойтесь, товарищ майор, не упустим. Наши им на пятки наступают, но брать не решаются, вас поджидают.

— Почему не решаются?

— Так много ж их. Большой десант.

— Где их сбросили?

— Между Эльхотово и Дашковым.

— Вы видели?

— Да. Ну, о том, что может появиться самолет, нас предупредили еще в полночь. Появился он на рассвете из-за Змейского хребта, да низко так, смело. Мы вначале даже подумали, что это свой, патрульный. А ему, наглецу, видно, это и надо было. Он развернулся как-то с наклоном, сделал полукруг, потом взмыл вверх и ушел на запад. И только после того, как он скрылся, мы вдруг обнаружили в воздухе какие-то белые точки, которые медленно спускались к земле. Чего тут было думать: конечно парашютисты. Да мно-о-ого. А у нас всего несколько человек, да и то разбросаны в разных местах. Вот и думай, как их брать? Пока будешь канителиться с одним, другие исчезнут. По команде начальника побежали встречать одного — он поближе других оказался. Залегли. Ждем. Ощущение такое, что «прыгун» сейчас прямо в наши объятия упадет. Но, к нашему счастью, мы не успели добежать. Не знаю, сколько ему там оставалось метров до земли, когда вдруг раздался страшной силы взрыв. На какое-то время кругом стало светло, как днем. Но нашего парашютиста мы уже не смогли увидеть. Кинулись искать туда, где он по нашим расчетам должен был упасть, но обнаружили огромную воронку и поодаль маленькие кусочки дерева, обшитые железом. Ну мы и догадались: это они, значит, взрывчатку спускали в специальном ящике, но она у них бабахнула раньше времени. Не рассчитали что-то, — закончил свой рассказ милиционер. Вскоре подъехали к воронке.

— Да-а-а, килограммов сто пятьдесят — двести, — сказал майор, обследовав яму. — Много они этой штукой могли дел натворить, — и спросил: — Как же село не всполошилось?

— Повыскакивали некоторые, но мало, Привыкли. Тут каждый день взрывы. Мало их, что ли, понатыкали этих мин! Да бомб сколько не разорвавшихся…

Камыши, в которых, по данным группы Дахцико Бдтаева, укрылись диверсанты, были окружены. Везде расставлены посты по 3—4 человека в каждом. Расстояние между ними такое, чтобы в случае необходимости они могли видеть условные сигналы друг друга.

По общему плану операции диверсантов нужно было взять живыми. Но к тому времени, когда сомкнулось кольцо окружения, стемнело, и решили ждать до утра.

Утро. Первые лучи солнца, которые, казалось, никогда не были такими долгожданными, коснулись гор. По цепи передали приказ. Началось сближение. Все понимали, что вооруженные до зубов диверсанты не сдадутся без боя. Поэтому каждый участник операции был готов к жестокой схватке. Вошли в камыши. Тишина. Непонятная, загадочная тишина. Двинулись дальше. Майор шел, не снимая пальца со спускового крючка сороказарядного немецкого автомата, добытого им недавно при ликвидации такой же банды в районе Суадага. Почти рядом шел Федор Хурумов, до боли в руках сжимая винтовку…

Оказалось, что диверсанты ночью ушли. Но как же они проскочили между постами? Как бы там ни было, но враг сумел ускользнуть. Начался тщательный осмотр каждого метра земли. Вдруг Федор Хурумов застыл на месте и к чему-то прислушался. Потом он резко рванулся вперед, быстро разгреб кучу подрезанного камыша и отступил в ужасе. Перед ним лежал человек.

— Пить! — простонал он.

— Ах, пить хочешь? Я тебя напою сейчас…

— Стой! — крикнул майор.

Поднесли флягу к губам раненого. Тот жадно глотнул воду, губы его зашевелились. Он пытался что-то сказать, но не мог. Раненого перенесли на сухое место, оказали первую помощь.

— Я хотел к вам… — задыхаясь выдавил он. — Давно ждал случая… потому пошел с ними сюда… домой хотел… Родная земля… аул мой близко… там мать… отец… вот этой воды испить хотел. Сегодня решил, но они узнали и… вот, — из единственного глаза скатилась слеза. Другой был выбит. — Теперь как собака подохну… у родного порога.

— Сколько их, куда ушли? — спросил майор.

— Три… три, — начал раненый, но не договорил… Сознание померкло.

— Смотрите, товарищ майор, рюкзаки нашли, — доложил Хурумов, — тринадцать штук.

— Осторожно, могут быть мины!

В рюкзаках оказалось оружие: пистолеты и по пять патронов к ним, ручные гранаты — лимонки по 7—8 штук, взрывчатые вещества, одежда для переодевания и по 300—350 тысяч рублей советских денег.

— А деньги-то, наверное, липовые, — сказал кто-то.

Майор вытащил из рюкзака пачку новеньких красных тридцаток, осмотрел ее внимательно и бросил обратно.

По числу рюкзаков можно было предположить, что бандитов тринадцать. Эта версия подтвердилась еще и недосказанным показанием раненого.

— Товарищ майор, а может они подались на левый берег Терека? — предположил кто-то.

— В Змейскую? Зачем?

— Оттуда сподручней в лес нырнуть.

— А Терек? Это же не речушка какая-то, которую так легко перебежать вброд. Нет, маловероятно.

— А может они в плавнях укрылись или в притеречном лесу?

— Заладили «лес» да «лес»… Враг ведь тоже не глуп, тоже соображает, что перво-наперво за ним туда кинутся, — вмешался в разговор молодой солдат. — Вот я и думаю, что не полезет он туда, а возьмет, да и махнет через «Эльхотовские ворота» в Моздокские степи. А там ищи ветра в поле.

— Надо устроить засаду здесь. Рано или поздно они вернутся за рюкзаками, — сказал Хурумов. И тогда мы их накроем.

Решение пришло само собой, когда Хурумов обнаружил ясные следы. В густых камышовых зарослях был протоптан узкий коридор, по которому, очевидно, один за другими проследовали парашютисты.

Оставив засаду, майор двинулся по следу. Скоро вышли к небольшой речке. След исчез. Нетрудно было догадаться, что десантники прошли по воде. Отобрав шесть человек, в том числе собаковода Шотаева и милиционера Хурумова, майор двинулся по течению, внимательно осматривая оба берега. Речушка была неглубокая.

Солнце взошло высоко, стало душно. В одном месте, на правой стороне речки, неожиданно обнаружили хорошо отпечатавшиеся следы. Они вели в селение Плановское. Майор отправил связного к остальным участникам операции, а сам продолжал с группой двигаться дальше.

Прошли Плановское. Не доходя до Дейского, встретили трех женщин, которые копнили сено. Они рассказали, что недавно прошли здесь какие-то люди, грязные, усталые, даже подозрительными показались…

Вскоре следы свернули с дороги. Картина была ясна: уверенные в том, что река смыла их следы, диверсанты обошли Плановское и вошли в кукурузу, которая стояла ровной стеной по обеим сторонам дороги.

Шли долго. Только растревоженные птицы взлетали тут и там. И все-таки майор Аккалаев понимал, что зверь в капкане и задача теперь в том, чтобы вытащить его оттуда с наименьшими потерями. При мысли о потерях майор почему-то огляделся вокруг. Слева от него, с трудом сдерживая собаку, шел Шотаев, справа — Хурумов, как всегда сосредоточенный и хмурый.

Собака вдруг заволновалась. Все залегли. Хурумов приподнял голову — тонкий слух бывалого радиста уловил какой-то шум.

— Ходит кто-то, — прошептал он, дотрагиваясь рукой до рукава майора, — там ходит. — Он указал на камыши. Все прислушались. Теперь уже отчетливо донеслось хлюпанье по воде. Собака рванулась и натянула ремень, но Шотаев сдержал ее, ожидая приказа.

Собака громко залаяла. На «островке» поднялась паника. Диверсанты бросались то в одну, то в другую сторону, но обнаружив, что попали в ловушку, заняли круговую оборону и открыли огонь. Застрочили автоматы. Ранен Шотаев.

— Уходи, Шотаев, и собаку убери, — крикнул майор.

Бой был жестоким. Майор увидел в нескольких метрах от себя незваных «гостей» и полоснул по ним очередью из своего сороказарядного.

Хурумов стрелял, тщательно прицеливаясь и сдабривая каждый выстрел сдержанной, но довольно колоритной кавказской руганью. Вдруг он увидел, как из зарослей поднялся огромный детина с перекошенным от злости лицом и пошел на майора. Хурумов бросился наперерез, стреляя на ходу. Срезанный меткой пулей бойца, верзила рухнул на землю. В ту же секунду застрочили чужие автоматы. Хурумов выронил винтовку, схватился за живот, скорчился, потом как-то неестественно взмахнул руками и упал на бок.

— Сволочи! — выругался майор, стреляя уже из маузера, но и в нем кончились патроны…

Бой кончился. Диверсионная группа была ликвидирована: уничтожено 12 человек и один взят в плен.

Когда Федора Хурумова несли к машине, он был без сознания. Его отвезли в ближайшую больницу. Майор Аккалаев поехал с ним. Приехали в станицу Терскую Кабардино-Балкарской АССР. Начался новый бой. Теперь уже за жизнь Федора Хурумова. Врачи не отходили от него, делая все возможное, но его состояние оставалось тяжелым. Какая-то свинцовая тяжесть навалилась на веки, но Федор огромным усилием воли снова и снова приоткрывал их, словно боялся, что если они сомкнутся, то уж никогда не откроются. Он старался рассмотреть лица тех, кто разговаривал с ним, но перед глазами был туман. В этом тумане мерещилось лицо жены. Ему хочется поговорить с ней, но губы не слушаются его.

— Как я ждал на фронте твоих писем, Ханисят, — мысленно произносит он. — А фотографии ваши — твоя и детей… они всегда были со мной. Иногда я так долго смотрел на них, что исчезало расстояние. Вы были рядом со мной. И какую же боль, какое страдание я испытал, когда вернулся домой и узнал, что тебя уже нет… Прости, Ханисят, не сумел я тебя уберечь от злых коршунов, но зато отомстил…

Страшная нестерпимая боль жжет тело, но он не стонет. Плотно сжав губы, Федор борется со смертью. Молча! Он произносит только имена дорогих ему людей: жены, детей. Потом мысли Федора перенеслись на родину, в аул Тоборза. Вообще в эти дни он почему-то часто стал вспоминать места, связанные с детством. Часто ему снились мать и отец, умершие почти одновременно два года назад. А сегодня утром, когда по радио передавали концерт русской народной песни, ему вдруг показалось, что он лежит дома, в хуторе Ардонском, куда они переселились с гор. И как им было там хорошо!

Федор рванулся, но острая боль отбросила его обратно. Он закрыл глаза и снова забылся. Вдруг его лицо оживилось… Он глубоко вздохнул. Майор наклонился над ним и впервые за все это время увидел ясный взгляд Федора.

— Дети… позаботьтесь о детях… Пусть растут людьми… Много за их счастье крови пролито.

— Не о том говоришь… вместе позаботимся… — сказал Аккалаев и увидел, как по лицу Федора скользнуло подобие улыбки. Потом он вздохнул и как-то вытянулся…

В больничных документах было зафиксировано, что 5 августа 1944 года в Терской больнице Кабардино-Балкарской АССР, в 3 часа дня скончался Хурумов Ф. И. Причина смерти: пулевое ранение в живот.

А 31 августа того же года Указом Президиума Верховного Совета СССР рядовой милиции Федор Иосифович Хурумов был награжден орденом Отечественной войны II степени за успешное выполнение специального задания Правительства и проявленные при этом мужество и отвагу.

А майор Аккалаев? В 1961 году подполковник Александр Асламурзаевич Аккалаев ушел на заслуженный отдых. Грудь бывалого чекиста украшают орден Ленина, два ордена Красной Звезды, орден Красного Знамени и медали «За отвагу», «За доблестный труд», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» и другие. Они рассказал о милиционере Федоре Хурумове и других участниках операции, которые, не щадя своей крови и жизни, защищали родную землю.