Место, где 11 сентября 1963 года был найден труп Марии Флоски, расположено в сосновом лесу, вблизи озера, которое на картах северной Баварии обозначено как Калер Зее. Озеро и промышленный поселок Каль едва ли примечательны, но они расположены неподалеку от Франкфурта-на-Майне, и просторный кемпинг, так же как и леса, которые окружали палаточный городок и теннисные корты, привлекал жителей большого города.
В той части леса, которая называется Штайнкауте и находится в пятистах метрах от кемпинга, вечером того сентябрьского дня работница Елена Рют собирала хворост. В 16 часов она кончила свою работу в Кале и использовала вечерние часы для пополнения запасов топлива на зиму. Обламывая сухие ветки с упавшего дерева, она вдруг обнаружила в нескольких метрах коричневый узел, который лежал на земле. Она подошла ближе и увидела, что это пожилая женщина и что как будто она стонет. Елена Рют подумала, что женщина спит и крикнула: „Алло… вставайте", но женщина не отзывалась. Тогда Рют выбежала на дорогу и попросила прохожего позвать кого-нибудь из кемпинга на помощь. Пришел сторож. Прибывший вскоре врач, доктор Беккер из Каля, констатировал, что женщина только что скончалась, и очень удивился, заметив платок, обмотанный вокруг ее шеи и завязанный узлом сбоку. Заподозрив, что женщина насильственно задушена, он попросил сообщить о случившемся в участок земельной полиции в Альценау.
Патрульная машина, приехавшая через некоторое время в лес, проинформировала центр уголовного розыска земельной полиции в Ашаффенбурге, и к 18 часам на место происшествия прибыли сотрудники уголовного розыска Роден и Ланг. Окруженные любопытными, они составили первый протокол осмотра места происшествия. Их записи гласили: „Женщина 65–70 лет, хрупкого телосложения, интеллигентного вида, платье задрано выше колен. В остальном аномалий в одежде нет. На левой руке — золотые часы. Недалеко от потерпевшей — пустая корзина. Рядом разбросаны маслята, лежат темные очки, сетка для волос и расстегнутая брошь".
Роден и Ланг тоже заметили завязанный на шее платок, но, несмотря на замечание врача по этому поводу, не придали ему большого значения, так как платок не прилегал плотно к шее и, казалось, не мог служить средством удушения. Повернув неизвестную, которая лежала на правом боку, на спину, они заметили во мху двенадцать бусинок от разорванной нитки бус. И тут, увидев лицо женщины, сторож кемпинга воскликнул: „Я знаю ее! Это теща коммерсанта из Франкфурта, который снимал летом место для своей палатки. Ее имя Мария Флоски. Зять привез ее лишь утром к своей палатке, потому что у него поблизости были какие-то дела, и намеревался вечером заехать за ней и отвезти домой. Она тихая женщина, у нее больное сердце, а час тому назад она ушла в лес собирать грибы". Роден поручил ему установить адрес родственников и пригласить их для опознания. Узнав, что у умершей было больное сердце, он решил, что речь идет о естественной смерти, и велел отвезти труп в помещение кладбища Каля. Там ее опознал прибывший в Каль растерявшийся зять.
Около 23 часов о случившемся сообщили в прокуратуру Ашаффенбурга. Роден предлагал в своем отчете произвести судебную экспертизу для окончательного установления причины смерти, но сам предполагал, что, собирая грибы, фрау Флоски плохо себя почувствовала из-за сердечного приступа, ей стало трудно дышать и она пыталась сорвать с себя платок.
Утром 12 сентября в Каль прибыл патологоанатом земельной полиции Касторф и, так как в Кале не было условий для вскрытия, велел доставить труп в Ашаффенбург. Перед транспортировкой трупа врач снял с шеи платок, разрезав его, и передал Родену на хранение. Середина платка и края были красными, а между ними проходила полоса с желтым рисунком. Отправляясь на вскрытие, которое производили Касторф и доктор Хайнрихс из Судебно-медицинского института вюрцбургского университета в Ашаффенбурге, Роден все еще полагал, что смерть была естественной. Но вскоре он узнал, что жестоко заблуждался. Оба врача обнаружили кровоизлияния в области гортани и перелом подъязычной кости — свидетельства насильственного удушения. Мария Флоски пала жертвой неизвестного убийцы.
Как только прокурор Рат из Ашаффен- бурга узнал о результатах вскрытия, он связался с баварским ведомством уголовной полиции земли в Мюнхене и, возмущаясь ошибочным заключением местных сотрудников уголовного розыска, попросил передать дело для дальнейшего расследования в комиссию по убийствам. Кто знает все перипетии современного развития баварской полиции, понимает, что это прозвучало оскорблением в адрес земельной полиции.
Баварская уголовная полиция больше других полиций земель Федеративной Республики Германии страдала от последствий реорганизации после второй мировой войны. Существовавшая тогда раздробленность полиции, не отвечавшая требованиям действительности, была порождена отчасти приказами английских и американских оккупационных властей, отчасти влиянием различных местных политиков.
Баварское земельное ведомство уголовной полиции возникло в 1952 году как центральный земельный орган уголовной полиции. Оба президента ведомства, Франц Майнерт и затем Ганс Шнайдер помимо дактилоскопической картотеки и картотеки прописки для всей Баварии создали центральную научно-криминалистическую лабораторию и отдел уголовного розыска, первое отделение которого имело выдающихся специалистов в области расследования убийств. Но земельное ведомство уголовной полиции, как и федеральное ведомство в Висбадене, было органом, не имеющим власти. У него даже не было права посылать свои комиссии по убийствам на место преступления. Это могло произойти только по просьбе местной уголовной полиции. За исключением нескольких городов, например Мюнхена, где действовали крупные полицейские силы, большинство местных полицейских учреждений состояло из нескольких сотрудников, на плечах которых лежало расследование всех уголовных дел — от воровства до убийства, и о специализации не могло быть и речи. Так как обращение в земельное ведомство уголовной полиции за помощью рассматривалось как признание своего бессилия, то делали это очень неохотно или под давлением рассудительных и энергичных прокуроров и всегда испытывали искушение лучше оставить дело нераскрытым, чем поступиться своей самостоятельностью.
Существование государственной баварской земельной полиции лишь усложняло положение… Она ведала всеми сельскими районами за пределами городов и общин с собственной полицией и имела 38 участков уголовной полиции на местах, которые, смотря по обстоятельствам, обслуживали сельские районы нескольких округов. Правда, за период с 1953 по 1963 год тридцать семь мелких городов и общин из финансовых соображений более или менее добровольно распустили свои, созданные в 1945 году, малочисленные полицейские формирования и встали под защиту земельной полиции.
Участки на местах расследовали преступления всех видов, но почти не имели специалистов, без которых немыслима современная криминалистика. Став президентом земельной полиции, Эдуард Краус, энергичный и умный человек, превратился в борца за полную ее реорганизацию. Предусматривалось сконцентрировать всю работу в 18 участках на местах, которые имели бы необходимых специалистов, первоклассное техническое оборудование и доказали бы свою способность к решению всех специальных задач. Помимо этого, он планировал создание еще шести отделов уголовной полиции: в Мюнхене, Аусбурге, Ансбахе, Байрёйте, Регенсбурге и Вюрцбурге. Их нужно было пополнить специалистами, на которых возлагалась обязанность раскрывать особо тяжкие уголовные преступления. Однако до осени 1963 года Краусу еще не удалось преодолеть политический эгоизм, навязчивые идеи и финансовую близорукость некоторых местных воротил. Он вынужден был терпеть незаслуженные упреки из-за ошибок участков уголовной полиции на местах, которые подрывали авторитет земельной полиции.
Одним из сенсационных промахов была ошибка, допущенная в апреле 1960 года во время составления протокола осмотра места происшествия. Было совершено двойное убийство. Убили врача доктора Прауна и его экономку Эльфриду Кло на даче в Пёкинге у Штарнбергского озера. Участок уголовной полиции в Фюрстенфельдбруке и работавший там криминаль-обермейстер Родатус приняли очевидное убийство обеих жертв за комбинацию убийства и самоубийства. По этой версии доктор Праун по необъяснимой причине будто бы убил свою экономку, а затем застрелился. Проведенный осмотр места преступления был более чем поверхностным. Лишь вскрытие завещания Прауна вызвало подозрения, и после эксгумации трупов 28 октября 1960 г. было установлено, что Праун и его экономка пали от руки неизвестного. Хотя Краус тотчас создал специальную комиссию в Мюнхене и два ее сотрудника, Шиллингер и Эккардт, во время повторного расследования дела проделали образцовую работу, все же ошибка в деле Прауна и невосполнимые пробелы в вещественных доказательствах против подозреваемых Веры Брюне и Иоганна Фербаха дали повод прокурорам для недоверия и побудили их при первых признаках ошибочности действий местного участка обращаться в ведомство земельной уголовной полиции, как это и сделал главный прокурор Рат в Ашаффенбурге 13 сентября 1963 г.
Президент земельной уголовной полиции Шнайдер поставил в известность начальника отдела уголовного розыска крими- нальрата Мицдорфа, а также начальника первого отделения криминальоберамтмана Райнгарда о совершенном преступлении, и утром 14 сентября в Каль прибыли главный инспектор по уголовным делам Мор, уравновешенный, спокойный тактик, инспектор Деген, молодой, активный, чрезвычайно интеллигентный человек, и крими- нальобермейстер Ватерлоо. Они понимали, что от их работы и успеха зависит престиж ведомства, но они были также достаточно хорошими дипломатами, чтобы не „сыпать понапрасну соль на раны", и предложили, прежде всего, создать совместную комиссию со служащими земельной полиции Роденом и Лангом. И после преодоления первых неувязок осуществили свое предложение.
Когда Мор и Деген приступили к работе, они нашли только первый протокол Родена и несколько фотографий места обнаружения трупа. В Ашаффенбурге находились платок и одежда Марии Флоски, а также пробы волос с ее головы, а в Вюрцбурге — обрезанные ногти погибшей (правда об этом комиссия узнала значительно позже). Марию Флоски уже перевезли во Франкфурт, где 16 сентября ее должны были похоронить. Мягкая почва места обнаружения трупа оказалась затоптанной, так что возможно имевшиеся там следы были полностью уничтожены.
Работая в ведомстве земельной уголовной полиции и повседневно соприкасаясь с осуществляемыми там лабораторными работами, Мор и Деген привыкли подмечать и консервировать каждый самый маленький след. Они владели методикой поисков микроследов и применения клейкой ленты. Поэтому Мор сразу же собрал с платка прилипшие к нему волосы и несколько похожих на мох частиц растений. Затем он положил платок в полиэтиленовый мешочек и заклеил его, чтобы (хотя и с опозданием) уберечь от соприкосновения с элементами, которые могут ввести следствие в заблуждение. На месте обнаружения пострадавшей он взял пробы почвы и растений и послал их вместе с частицами растений с платка на исследование в Мюнхен, чтобы узнать, идентичны ли они и, тем самым, является ли место обнаружения трупа также местом преступления. О том, чтобы с помощью клейкой ленты обеспечить сохранность микроследов на руках Марии Флоски, в Ашаффенбурге никто не подумал. Поэтому Мор связался 15 сентября с родственниками потерпевшей во Франкфурте, узнал, что Мария Флоски лежит уже в часовне кладбища, и попросил разрешения обследовать ее руки. Получив разрешение, он попросил уголовную полицию города Франкфурта помочь ему. Так, незадолго до похорон, 16 сентября, удалось получить ленты со следами с рук погибшей. Так как покойницу за прошедшее время несколько раз обмывали, то подобная запоздавшая мера, казалось, не обещает успеха. На всякий случай ленты отправили в Мюнхен, чтобы исследовать их на предмет обнаружения текстильных волокон и подготовить результаты исследования для последующего сравнения с одеждой подозреваемых.
В тот же день Мор и Деген предприняли первое из целого ряда повторных обследований места преступления. Они осматривали слой мха метр за метром и в шестидесяти сантиметрах от того места, где лежала голова Марии Флоски, наткнулись на девять бусинок, втоптанных в слой земли подо мхом. Но эта находка не помогла им реконструировать картину преступления, тем более, что, согласно описаниям гробовщика, он проносил труп мимо этого места и бусинки могли упасть с разорванной нитки на шее потерпевшей. Обследование очков в поисках отпечатков пальцев тоже не дало результатов. Зато из Мюнхена по телефону сообщили нечто важное. Доктор Рем, биолог лаборатории земельного ведомства уголовной полиции, установил, что клейкой лентой с рук убитой собрано большое количество различных текстильных волокон, а именно волокна шерсти, хлопка и искусственного материала, не принадлежащих одежде Марии Флоски. Мтак, не все следы были смыты с рук, их удалось в последний момент сохранить и создать базу для последующего сравнения с одеждой подозреваемого.
Теперь комиссия приступила к систематическим поискам возможных преступников, а изучение следов временно отступило на второй план. Прежде всего комиссия установила время преступления. Как свидетельствует контрольная карта в проходной завода, Елена Рют ушла с работы в 16 часов 01 минуту. Учитывая показания всех прочих свидетелей и то, что к моменту обнаружения Мария Флоски была еще жива, можно предположить, что преступление совершили в 16 часов 15 минут. Вторым важным моментом расследования являлся вопрос о мотиве преступления. Тот факт, что украшения и ценные вещи остались на пострадавшей, не исключал убийства с целью ограбления. Может быть, преступника спугнула Елена Рют? С другой стороны, два обстоятельства указывали на возможность убийства на сексуальной почве: задранное платье и удушение.
Под третьим пунктом расследования стоял вопрос, все ли обнаруженные на месте преступления вещи принадлежат Марии Флоски, не оставил ли там что-нибудь преступник. Деген поехал во Франкфурт, чтобы представить родственникам каждый из найденных предметов, и прежде всего платок. Все они без исключения заявили, что никогда не видели у погибшей этого красно-желтого платка. Да и в самом Кале нашлась свидетельница, Магдалена Дибольд, которая 11 сентября находилась в кемпинге и, будучи модисткой, привыкла обращать внимание на одежду окружающих ее людей. Она видела Марию Флоски, когда та пошла гулять в лес, и заверила, что на потерпевшей не было никакого платка. Таким образом, комиссия пришла к выводу, что платок принадлежал убийце.
Дальнейший план действий Мора и Дегена преследовал много целей. Как принято, они поставили в известность о расследуемом деле все полицейские участки в Баварии и Гессене и обратились к ним с обычной просьбой — сообщить данные по делу. Но они знали, что из-за перегруженности в работе такие запросы часто просто подшивали, не удосужившись прочитать их. В потоке бумаг терялись порой запросы по важным делам.
В Байрейте 10 сентября шелковым платком была задушена домашняя хозяйка Мария Будин. Применение платка наводило на мысль о связи событий в Кале и Байрейте. Может быть, за этими событиями скрывается один и тот же преступник? Впервые за всю свою службу президент земельного ведомства уголовной полиции обратился к бургомистру такого города с местной полицией, как Байрейт, и предложил совместными усилиями организовать расследование обоих убийств. Бургомистр согласился. Мор поехал в Байрейт, а Деген возглавил комиссию в Кале.
Деген полагался на целенаправленный опрос населения больше, чем на соответствующие данные полицейских участков. Он поместил платок в специальный ящик для обозрения и обратился по радио к населению с просьбой сообщить ему, чей это платок, если кому-либо это известно. Он попросил также явиться к нему всех, кто 11 сентября между 16 и 17 часами находился в лесу восточнее Кальского озера. В конференц-зале ратуши он разложил большую карту, на которой были обозначены все пути и дороги в районе леса. Так как во второй половине того дня, вскоре после окончания работы в Кале и других мелких промышленных поселках, много людей, должно быть, проходило в разных направлениях, то Деген надеялся что-нибудь узнать о подозрительных лицах или, по крайней мере, установить, какой путь вообще не использовался или использовался меньше других. Если убийца скрылся незамеченным, то, вероятно, именно этим путем. Одновременно Деген приказал просмотреть все картотеки, имеющиеся в участках уголовной полиции Ашаффенбурга, в земельной полиции в Альценау, у районных врачей и в общине Каль, надеясь обнаружить лиц, которые замешаны в сексуальных преступлениях, подозреваются в таковых или отбывали за них наказания. И наконец, Деген предпринял попытку установить всех лиц, которые посетили кемпинг 9 сентября, чтобы проверить их образ жизни.
Осуществление плана расследования наткнулось на множество препятствий, одно из которых — замкнутость местных жителей: никто добровольно ничего не рассказывал. Каждого приходилось опрашивать. Два мальчика, которых видели проезжавшими на велосипедах мимо места, где произошло убийство, не явились, несмотря на неоднократное приглашение. Их нашли случайно лишь тогда, когда в школьном сочинении, Необычный случай" они описали свою поездку. Были и обычные в таких случаях ложные сообщения. Ида Барнес> официантка закусочной „Хубертус", расположенной в километре от места преступления, утверждала, что в полдень 11 сентября видела незнакомого бродягу. Она уверяла, что на нем был такой же платок, какой выставили перед ратушей, и дала точное описание этого бродяги. Деген добился через земельное ведомство уголовной полиции, чтобы бродягу искали на всей территории Федеративной Республики Германии.
Так или иначе, Дегену удалось к концу сентября установить двадцать человек, которые во второй половине дня 11 сентября в разных направлениях пересекали лес в районе Штайнкауте. Никто из них не встретил постороннего или подозрительного человека. Обозначение, передвижения этих свидетелей на карте помогло все же установить, что незаметно скрывшийся преступник мог воспользоваться только двумя ведущими на север дорогами, так называемой Брайтенвег и дорогой, идущей параллельно ей. Обе вели по направлению к Теерштрассе-Эммерихсхофен-Альценау. Нашелся только один-единственный свидетель, пенсионер Отто Хок из Каля, который во время прогулки 11 сентября около половины четвертого присел передохнуть на пень около дороги, параллельной Брайтенвегу. Это было в восьмистах метрах севернее от места, где погибла Мария Флоски. В указанное время мимо старика проехал незнакомый ему молодой велосипедист, по виду лесник, сказав „добрый день". Однако время — половина четвертого — сводило значение этой встречи на нет, потому что намного опережало время совершения преступления. Несмотря на это, Деген приказал узнать в ведомстве лесничества, работали ли 11 сентября лесники в этом районе. Получив отрицательный ответ, Деген обратился по радио к велосипедисту с просьбой явиться в полицию в качестве свидетеля. Тот и не подумал явиться. Но, зная о нежелании населения оказывать полиции помощь, его молчанию нельзя было придавать большого значения.
И вот 24 сентября криминальмейстер Бек из местной полиции, имевшей задание навести справки в закусочных о появлявшихся там подозрительных лицах, посетил лесное кафе „Форель", расположенное севернее места преступления. Арендатор „Форели" вспомнил, что во второй половине дня 11 сентября к нему заезжал велосипедист. Тони, так звали велосипедиста, был замкнутым парнем, любившим выпить и жившим, будто бы, в Кале. По описанию арендатора, у Тони была прическа „мэкки" и во рту не хватало нескольких зубов. Странное совпадение высказываний пенсионера Хока и арендатора о велосипедисте, который 11 сентября находился в 800—1000 метрах от места преступления, насторожило Дегена. Он тотчас приказал собрать сведения о человеке из Каля по имени Тони.
25 сентября ему сообщили о неком Антоне Флиттнере, тридцатидвухлетнем слесаре, который женат во второй раз и работает в фирме „Альшталь" в Дернигхайме. С начала сентября он не работал по болезни, но разъезжал повсюду на своем велосипеде. Правда, в тот же день, 25 сентября, арендатор „Форели" отказался от своих показаний, заявив, что скорее всего видел Тони после 11 сентября. Но тем временем из картотек в Альценау и Кале, а также из показаний нескольких свидетелей о Флиттнере была собрана такая информация, которая сделала его главным подозреваемым.
20 марта 1963 года Флиттнер был приговорен к двум месяцам тюрьмы за развратные действия. В полицию неоднократно поступали жалобы от его второй. жены. Выяснилось, что первая жена развелась с ним из-за супружеской неверности Флиттнера. С 1960 года в полицию неоднократно поступали жалобы на его пьянство и хулиганство, и земельная полиция настоятельно рекомендовала изолировать его.
Флиттнер — внебрачный ребенок — был отдан матерью в детский дом в Лоре, усыновлен семьей ремесленников из Каля и вырос вместе с их родной дочерью Хильдегард. Он очень привязан к своей приемной матери, никогда не был замечен в странном поведении, не говоря уже о психических сдвигах, прошел нормальный курс обучения на слесаря, но вскоре после первой женитьбы обнаружилась его сексуальная извращенность.
26 сентября сотрудники Дегена беседовали с женой Флиттнера, швеей в фирме „Дитрих". С утомлением и разочарованностью в голосе отвечала она на обращенные к ней вопросы. 11 сентября с 7 часов 30 минут и до 15 часов она работала. С тех пор как Флиттнер „болеет" и не обедает на работе, он ездит на обед к своим приемным родителям и обычно бывает уже дома, когда она возвращается с работы и варит кофе. 11 сентября он возвратился лишь в 17 часов 30 минут, потому что его приемные родители и их дочь были за городом на своем садовом участке в Фришоссе. 12 сентября на работе она узнала об убийстве Марии Флоски и, возвратившись домой, заговорила об этом с Флиттнером. Ведь по пути из Фришосса к кемпингу он проехал по лесу в районе Штайнкауте. Она спросила, ходил ли он в полицию в связи с поисками свидетелей. Но он не ответил на ее вопрос, и она замолчала. Она мало разговаривала со своим мужем и почти ничего не знала о его делах вне дома.
Узнав о результатах беседы, Деген решил сам познакомиться с Флиттнером. В тот же день, 26 сентября, он застал Флиттнера дома одного. Его взору предстал маленький человек с неброской внешностью, бледным лицом, пышной шапкой волос над широким лбом и отвислой нижней губой. С расстановкой, но без видимого волнения он отвечал на вопросы Дегена о том, как провел день 11 сентября. В полдень он поехал на своем велосипеде к приемным родителям, но не застал их дома и около часу пополудни отправился в Фришосс, где у его приемных родителей садовый участок. Там он пробыл до 15 часов, а затем поехал домой. На вопрос, сколько времени занимает поездка от Фришосса до Каля, он ответил: пятнадцать — двадцать минут.
Очевидно, он не разговаривал со своей женой и не знал, что она назвала более позднее время его возвращения домой. Когда Деген обратил на это его внимание, Флиттнер, не удивившись, извинился и сослался на свою забывчивость. Да, от своих приемных родителей он поехал еще к кемпингу. Деген хотел знать, сколько времени он там пробыл. Флиттнер ответил: „Ну, некоторое время", — и доверительно намекнул на девушек, которых там можно увидеть. Затем он вспомнил, что заезжал еще в „Киоск Крамера", где пробыл довольно долго, и лишь потом поехал домой.
На следующий день, 27 сентября, кри- минальобермейстер Ватерлоо посетил приемных родителей и сводную сестру Флиттне- ра. Они подтвердили, что Флиттнер приезжал к ним в Фришосс вскоре после полудня. Сестра вспомнила точно, потому что в этот день она красила садовый домик Флиттнер испачкал брюки зеленой краской. Она отчищала его брюки терпентином. Затем, в 15 часов, Флиттнер поехал домой. Благодаря своим познаниям в науке о микроследах Ватерлоо привык всегда интересоваться одеждой, которую носили подозреваемые в день совершения преступления. Поэтому он спросил, в каком костюме был Флиттнер 11 сентября. Сестра сказала, что не может точно вспомнить, но, кажется, в коричневой с желто-белыми крапинками спортивной куртке, в серо-зеленых или коричневых габардиновых брюках и голубой или зеленоватой спортивной рубашке. Ватерлоо попрощался и поехал в „Киоск Крамера", стоявший вблизи кемпинга. Там он узнал, что Флиттнер заходил в 15 часов 30 минут и рассказывал о толстой блондинке в купальнике, которую он видел в кемпинге. Он выпил кружку пива и, самое большее через двадцать минут, поехал дальше. Итак, Флиттнер лгал, утверждая, что поехал прямо домой. Если бы это было так, то он приехал бы домой не в 17 часов 30 минут, а вскоре после 16 часов. Деген раздумывал: если предположить, что убийство Марии Флоски совершено на сексуальной почве, то нельзя ли также предположить, что Флиттнер, возбужденный видом женщины в купальнике, снова вернулся в лес? Может быть он встретил там пожилую даму и совершил преступление, ход которого еще не ясен. Может быть, он потом поехал домой по дороге, ведущей на север? Деген вторично посетил Флиттнера и указал ему на разрыв во времени между 16 и 17 часами 30 минутами. Флиттнер настаивал на том, что сразу же поехал домой. О времени он вообще не хотел больше говорить. Может быть, из „Киоска" он уехал значительно позже? Персонал в „Киоске" вообще не может дать точные данные, считал он. Они же не смотрят на часы при появлении или уходе каждого посетителя.
Флиттнер не возражал, когда Деген, подозрение которого росло день ото дня, послал его в полицейской машине в Альце- нау, чтобы получить заключение врача относительно царапин на лбу, которые Деген заметил еще во время первого своего посещения.
Судебный врач, однако, нашел, что царапинам не больше трех дней и что они не могли быть нанесены ногтями женщины. Так как не имелось свидетельских показаний, с помощью которых Деген мог доказать, что Флиттнер поехал после 16 часов в район леса Штайнкауте, то пришлось допрос прекратить. Но прежде чем попрощаться, он попросил Флиттнера дать для обследования одежду, которую тот носил 11 сентября, так как нет, мол, лучшего способа доказать, что Флиттнер не находился вблизи Марии Флоски. Флиттнер немного помедлил, но потом принес свои коричневые габардиновые брюки и заверил, что носил их
11 сентября. Затем он передал Дегену коричневую спортивную куртку и пару коричневых ботинок. Когда Деген попросил для обследования его серо-зеленые брюки, Флиттнер раздумывал дольше. Но потом отдал и их.
Вечером 27 сентября, окидывая мысленным взором всю проделанную до сих пор работу, Деген вынужден был признать, что имеющихся улик против единственного подозреваемого — его ненормальность в сексуальном отношении и разрыв во времени — совершенно недостаточно, чтобы обвинить молодого человека в убийстве Марии Флоски. Деген надеялся, что дальнейшее расследование версии с Флиттнером даст дополнительные улики. Что же касается „конкретных, имеющихся в распоряжении расследования возможностей", то к ним можно отнести было только одежду Флиттнера и его ботинки. Оставалась единственная надежда — обнаружить на одежде потерпевшей, на ее руках и на платке следы одежды Флиттнера, которые укажут на контакт подозреваемого с его жертвой. На следующий день Деген и его сотрудники предприняли еще одну попытку установить, не видел ли кто-нибудь Флиттнера с платком. Безуспешно. Ни его жена, ни приемные родители, ни хозяева пивнушек, где он бывал, ни работавшие с ним в фирме „Алиталь" никогда не видели у него такого платка.
29 сентября курьер доставил куртку, брюки и ботинки Флиттнера, а также платок в Мюнхен. Деген просил установить, имеются ли микроскопические следы волокон одежды Флиттнера на руках, одежде потерпевшей или на платке и, наоборот, соответствующие следы на одежде Флиттнера. Говоря о брюках Флиттнера, он указал на то, что они должны носить следы зеленой краски или терпентина, которым пытались удалить краску.1 октября вещественные доказательства привезли в старое кирпичное здание на улице Тюркенштрассе, 4, в Мюнхене, где находилась криминалистическая лаборатория ведомства уголовной полиции земли Бавария.
„Криминалистическому отделу", как официально именовалась лаборатория, исполнилось в эти дни ровно пятьдесят лет. Создателем ее был один из выдающихся пионеров криминалистики в Германии Роберт Гейндль, который скончался в сентябре 1958 года в Иршенхаузене, прожив долгую и сложную жизнь. Родился он в 1883 году. Еще будучи студентом Мюнхенского университета, в 1902 году он первым среди немцев обратил внимание на значение отпечатков пальцев. Тогда же он посетил Берти- льона и Рейсса. Его дальновидность помогла ему понять необходимость соединения науки и криминалистики. После посещения и изучения многих европейских исправительных колоний в Восточной Азии, а также стажировки при Скотланд-Ярде он возглавил в 1911 году руководство уголовной полицией Дрездена. Заняв этот пост, Гейндль отказался от доморощенных методов примитивной криминалистики и стал на практике использовать все, чему научился за годы научных командировок. Он начал создавать в Саксонии централизованную земельную уголовную полицию и подготовил оборудование полицейской лаборатории, открытию которой помешала начавшаяся первая мировая война.
После окончания войны сорокалетний Гейндль, ставший тем временем советником миссии и переехавший в Берлин, вступил в борьбу за осуществление закона об имперской уголовной полиции, предусматривавшего образование единой уголовной полиции для всей Германии и большой естественнонаучной криминалистической лаборатории в Берлине. Он надеялся осуществить в Германской Республике, которая в 1918 году пришла на смену кайзеровскому рейху, то, что ему удалось в Саксонии лишь частично. Но в то время как в Вене ему удалось это (там же он стал вице-президентом созданной в 1921 году „Международной комиссии уголовной полиции" и заложил основы международного полицейского сотрудничества), в Германии его намерениям не суждено было осуществиться. Гейндлю, урожденному баварцу, безусловно было очень обидно, что реализация закона о единой уголовной полиции рейха стала невозможной именно из-за традиционного сопротивления Баварии централизованной немецкой организации. В 1933 году в политической обстановке, которая была абсолютно чужда ему, он уехал в свой старый загородный дом в Иршенхаузене, где прожил вплоть до 1946 года и занимался редактированием Ганса Гросса. Каждая изданная им работа в той или иной форме пропагандировала взаимодействие уголовного расследования с научными методами исследования следов.
Когда в 1946 году новое баварское правительство пригласило шестидесятитрехлетнего Гейндля в Мюнхен, чтобы он составил дактилоскопическую картотеку для Баварии, то ему показалось, будто он окунулся в атмосферу первых лет своей деятельности в Саксонии. Возвращение к местной раздробленности немецкой полиции отбросило мечты о централизованной уголовной полиции. В 1946–1949 гг., работая в Мюнхене, ему пришлось довольствоваться тем, что в здании бывшего прусского представительства в Баварии на Тюркенштрассе, 4, он заложил основу будущего ведомства земельной уголовной полиции, создав лабораторию под громким названием „Центральное управление идентификации преступников, полицейской статистики и службы полицейской связи". Основание естественнонаучной лаборатории началось в то время, когда в Германии не хватало самого необходимого. В 1949 году в химико-физическом отделении лаборатории Гейндля имелось два спектрографа, а в запущенном и поврежденном авиационными бомбами здании управления работало лишь несколько энтузиастов своего дела, служащих уголовной полиции и химиков. На этой шаткой основе с 1949 по 1963 год было создано немало, благодаря стараниям этих людей, и особенно прокурора Франца Майнерта, который в 1951 году возглавил центральное управление, а год спустя — ведомство уголовной полиции земли Бавария. До этого Майнерт долгие годы работал в Рурской области, в Восточной Пруссии и Мюнхене. Еще студентом в Марбурге он прочитал небольшую книжку Гейндля под названием „Криминалистическая техника" и с тех пор стал ярым сторонником научной криминалистики.
Человек, полный идей и одновременно достаточно энергичный и дипломатичный, чтобы лавировать в борьбе с неурядицами западногерманской и баварской политики в вопросах полиции, оставил сменившему его в 1959 году на этом посту ведомства Гансу Шнайдеру крупную научную лабораторию. Восемь ее отделений охватывали весь круг естественнонаучных и технических вопросов криминалистики.
В 1959 году, когда из-за болезни сердца Майнерт был вынужден оставить работу, им были уже достигнуты значительные успехи. Если какие-нибудь заботы сопровождали его до последнего дня деятельности, то относились они, видимо, к двум еще не решенным проблемам. Речь шла, во-первых, о строительстве здания для лаборатории, которое соответствовало бы поставленным перед ней задачам. И, во-вторых, об утверждении специального статуса для ученых и технических специалистов, которые во времена экономического процветания, когда каждый специалист был на вес золота, оказались втиснутыми в полицейские чины, не соответствовавшие ни их образованию, ни их ответственности. Сменивший Майнерта Ганс Шнайдер — тоже прокурор— был человеком, проявлявшим личный интерес к естественнонаучной работе и, видимо, хорошо понимавшим эту проблему. Он предвидел, что оба вопроса должны быть решены, иначе рано или поздно вся работа лаборатории сойдет на нет, так как она не будет иметь молодой смены ученых или получит посредственные силы.
Осенью 1963 года, когда посланные из Каля на экспертизу вещи прибыли в Мюнхен, в бюро Шнайдера лежали планы нового здания, в котором должны были разместиться разбросанные по старым домам отделы ведомства земельной уголовной полиции и лаборатория. Но никто еще не знал, когда начнется строительство. Технико-криминалистический отдел по-прежнему работал в запущенном, похожем на тюрьму строении на Тюркенштрассе, 4. Правда, он занимал теперь все здание, в котором создавалось ведомство земельной уголовной полиции. Но это не меняло сути дела. Дом, в котором осуществлялась такая ответственная работа, отличался своим ободранным видом и вопиющей теснотой помещений. В этой тесноте могли работать только те техники и ученые, которых удерживал здесь врожденный интерес к криминалистической работе.
В распоряжении медико-биологического отделения, где должны были исследовать присланные из Каля вещи, находились 1 октября 1963 года два жалких рабочих" помещения и маленькое бюро. Здесь работали двое ученых: судебный медик и серолог доктор Тома и биолог доктор Рем, несколько ассистентов, медиков и техников. Они выполняли экспертизы, число которых возросло с 384 в 1958 до 800 в 1960 году, а условия работы оставались прежними. В конце 1962 года 81-ю неосуществленную экспертизу пришлось перенести на следующий, 1963, год, и было ясно, что число невыполненных работ в дальнейшем будет увеличиваться. Если ученому приходилось выезжать на место преступления или выступать в суде, то его работа приостанавливалась, так как у него не было заместителя, для которого просто не хватало рабочего места. Рем, еще совсем молодой человек, окончивший институт прикладной ботаники Высшей технической школы в Мюнхене, не имел места, чтобы разложить необходимые для сравнения предметы, а самые большие трудности представляло обеспечение изоляции вещей с микроследами, сравнение которых требовало величайшей тщательности.
Такова была атмосфера, в которой Рем 2 октября приступил к исследованию материалов, присланных из Каля, имея на руках результаты проделанных уже первых исследований следов волокон, собранных с помощью клейкой ленты с рук Марии Флоски. Методика исследования микроследов Фрей-Зульцера использовалась в Мюнхене уже давно. В самом начале своей деятельности Берг ездил в Цюрих, чтобы изучить методику Фрей-Зульцера. Мюнхенская лаборатория усовершенствовала ее и определила границы ее возможностей. Несмотря на свою молодость, Рем имел уже значительный опыт и обладал техническим мастерством. И все же из-за необходимости выступать в суде и из-за других перерывов в работе исследование четырнадцати различных предметов одежды и платка длилось до середины октября, когда он, наконец, смог сделать первые выводы.
Исследования с целью обнаружения краски на брюках показали, что в день убийства на Флиттнере были серо-зеленые брюки. Но в остальном полученный Ремом результат был, на первый взгляд, разочаровывающим. Как тщательно он ни обследовал платок, ему не удалось обнаружить на нем каких-либо следов волокон, совпадающих с волокнами одежды Флиттнера. Ни на одном предмете одежды убитой не удалось обнаружить след волокон костюма Флиттнера, а на одежде Флиттнера не было следа волокон с одежды Марии Флоски.
8 октября, когда Деген первый раз поинтересовался результатами, Рем мог дать ему только отрицательный ответ. То же самое повторилось 10 и 12 октября. Деген испытывал чувство разочарования и сомнение. Может быть, комиссия идет по ложному пути? Может быть, концентрация внимания на следах Флиттнера — потерянное время? И в этот момент он узнает о том, что до сих пор оставалось для него тайной (возможно, из-за просчетов расследования в первые дни): о существовании обрезанных с рук Марии Флоски ногтей, которые находятся в судебно-медицинском институте в Вюрцбурге. Из разговора с ассистентом этого института доктором Хайнрихсом выяснилось, что грязь, скопившаяся под ногтями, была исследована, и под ногтем правого большого пальца был обнаружен крошечный след волокна. Деген попросил поскорее прислать ногти в Мюнхен. Появилась надежда обнаружить совпадение с волокном одежды Флиттнера. С нетерпением он ждал сообщений от Рема, несколько раз запрашивая его о результатах.
До 18 октября Деген пережил новое разочарование. Рем сообщил ему, что все волокна под ногтями Марии Флоски происходят не с одежды Флиттнера, кроме одного, лилового хлопчатобумажного, с ее собственной одежды. Однако кусочек последнего был идентичен фрагментам волокон на клейкой ленте со следами с рук Марии Флоски. У Рема до сих пор имелась только верхняя одежда Флиттнера, а обнаруженное волокно очень напоминает волокна пестрых хлопчатобумажных рубах. Может быть, во время предполагаемого преступления на Флиттнере вообще не было куртки или она была расстегнута? Может быть, Мария Флоски схватила его за рубашку? Рем предложил Дегену как можно скорее прислать ему рубашку, которую Флиттнер носил в день преступления, или все рубашки, имеющиеся у Флиттнера.
Спешно 19 октября Деген послал на квартиру Флиттнера криминальобермейсте- ра Рудинсдорфера. Флиттнера тем временем уже выписали на работу, и его не было дома. Но его жена передала Рудинсдорферу двадцать три различные рубашки Флиттнера и заверила, что рубашка, которая сейчас на Флиттнере, куплена лишь 11 сентября. Рубашки уже находились по пути в Мюнхен, когда 25 октября Рем нашел, наконец, на руках пострадавшей следы волокон, совпадавшие с волокнами одежды Флиттнера. Вечером в 18 часов 30 минут Деген получил телефонограмму из Мюнхена. В ней говорилось: „На клейкой пленке с левой ладони имеется один кусочек волокна, идентичный волокнам с серо-зеленых брюк Антона Флиттнера". Однако Рем добавил: „Это совпадение не может иметь внушительной силы доказательства, так как волокна подобного вида встречаются довольно часто".
И все же это сообщение было первым проблеском и вдохновило комиссию на дальнейшую работу, потому что совпало с ненеожиданным событием в самом Кале. Все дни с 1 по 25 октября работа по расследованию в Кале не прекращалась. Особенно успешно Роден и Бек вели поиск свидетелей, находившихся в районе леса Штайнкауте 11 сентября. Нанесение на карту путей, которыми шли эти люди в то время, когда было совершено преступление, позволило 23 октября абсолютно точно сказать, что незамеченным преступник мог скрыться только в одном направлении. Это были Брайтенвег или параллельная ей дорога, и обе вели на север, к улице Эммерихсхофен- Альценау. При просмотре всех протоколов показаний свидетелей о путях, которыми они шли, сотрудники комиссии наткнулись на показания пенсионера Отто Хока, который встретил незнакомого велосипедиста на Брайтенвег, проехавшего мимо него, как он утверждал, в 15 часов 30 минут. А так как убийство произошло лишь в 16 часов 15 минут, то эти показания отложили в сторону. Но при просмотре других протоколов нашли высказывания другого пенсионера, Йозефа Херцога, из Каля. Херцог тоже прогуливался 11 сентября в лесу. В 17 часов он сидел на скамейке в южной части леса, и Хок, возвращавшийся домой с прямо противоположной стороны, присел рядом с ним.
У Родена и Бека, которые за это время изучили все расстояния в лесу, возникло подозрение, что Хок мог ошибиться на час при указании времени. Даже если учесть, что шестидесятивосьмилетний старик шел медленно, то расстояние от того места, где он видел велосипедиста, до скамейки, где он встретился с Херцогом, он прошел бы самое большее за полчаса. Следовательно, велосипедист проехал мимо Хока только в 16 часов 30 минут, т. е. через пятнадцать минут после убийства. Роден тотчас связался с Дегеном, и тот дал распоряжение немедленно уточнить с Хоком указанное им время. Когда Роден 24 октября разговаривал с Хоком, пенсионер без колебаний исправил свои показания, данные в сентябре. За это время он встречался с Херцогом, у которого память была лучше, чем у него. Но свойственная Хоку флегматичность удержала его от сообщения в полицию о своей ошибке.
Узнав 25 октября о неожиданной перемене в обстоятельствах дела, Деген больше не сомневался в том, что Флиттнер использовал время от 16 до 17 часов 30 минут, чтобы из „Киоска Крамера" еще раз поехать в лес. Он был уверен, что Флиттнер совершил убийство и уехал в северном направлении, чтобы по улицам Эммерихсхофен-Аль- ценау и Бундесштрассе вернуться в Каль. И все же при воспоминании об упорном отрицании Флиттнером своей причастности к преступлению Деген медлил. Он сомневался в целесообразности повторного допроса Флиттнера, пока на руках не имелось ничего, кроме поправки в воспоминаниях старого человека. Поэтому осторожное сообщение Рема помогло Дегену в решающий момент преодолеть сомнения и заставило его действовать.
26 октября была суббота, и Флиттнер не работал. Деген попросил пенсионера Хока с 16 до 17 часов сидеть на том же месте, где он отдыхал 11 сентября, и внимательно смотреть на велосипедистов, которые будут проезжать мимо него, и потом сказать, узнал ли он среди них того велосипедиста, которого видел в день преступления. После обеда к Флиттнеру пришел криминальобер- мейстер Рудингсдорфер, разбудил его, так как тот спокойно почивал после обеда, и потребовал, чтобы Флиттнер взял свой велосипед и следовал за ним. Они оба сели на велосипеды и поехали к садовому участку приемных родителей Флиттнера. Оттуда отправились тем же путем, которым 11 сентября Флиттнер ехал от Фришосса до кемпинга, там они постояли некоторое время и поехали к „Киоску Крамера". Хотя Флиттнер ехал очень медленно, ему понадобилось на это не больше двадцати минут. И наконец, Рудингсдорфер повез Флиттнера в Альценау.
Там ждал Деген. Около 15 часов 30 минут все трое поехали к месту преступления, а оттуда на север по той дороге, где ждал Хок. Рудингсдорфер ехал впереди, за ним — Флиттнер. Деген — на некотором расстоянии от них. Когда Рудингсдорфер и Флит- тнер проехали мимо пенсионера, Деген остановился около Хока и спросил, не узнал ли он в одном из проехавших человека, которого он видел в день убийства. Хок ответил, что молодой человек, который ехал вторым, имеет большое сходство с тем велосипедистом. Он отметил, что молодой человек сказал ему „добрый день". Велосипедист, которого он видел 11 сентября, сделал то же.
Около улицы Теештрассе по дороге в Альценау Деген догнал Рудингсдорфера и Флиттнера. Флиттнер оказался под перекрестным огнем вопросов. Заметил ли он старика на пеньке? Почему он с ним поздоровался? Может быть, он его уже видел когда- нибудь на этом месте? Может быть, это было 11 сентября, когда произошло убийство, после которого он поехал на север? Старик тоже помнит его и Уверен, что Флиттнер проехал мимо него в 16 часов 30 минут, через четверть часа после убийства. Значит, он поехал из „Киоска" не домой, а, скорей всего, в лес. Убил Марию Флоски и только потом через Теештрассе, Эммерихсхофен-Альценау и Бундесштрассе отправился домой…
Флиттнер слушал поток вопросов с опущенной головой и молчал. Только время от времени язык его скользил по нижней мясистой губе, а руки крутили руль велосипеда; и вдруг он сказал, не поднимая головы: „Я должен кое-что сообщить. Из „Киоска" я не прямым путем поехал домой, а мимо кемпинга". И добавил, что в тот прекрасный день очень приятно было прокатиться на велосипеде, поэтому он пожертвовал кофе. Он проезжал мимо старика и сказал ему „добрый день", а потом ехал по Бундес- штрассе, направляясь домой. Но он не проезжал мимо места преступления. Он никогда не видел Марию Флоски и молчал о своей поездке только из страха попасть под подозрение. Он знает, каково в „каталажке" и не хочет попасть туда еще раз. Его тупой взгляд стал вдруг таким испуганным, что все сказанное им прозвучало вполне правдоподобно, и Дегену стоило усилий, чтобы не поддаться минутной жалости. „Хорошо", — сказал он и потребовал, чтобы Флиттнер показал ему, каким путем он лоехал на север. Они могут все вместе с часами в руках проехать этот путь и проверить, приедут ли они таким образом к дому Флиттне- ра в 17 часов 30 минут.
И вот они поехали обратно к „Киоску Крамера". Флиттнер поехал дорогой, которая проходила далеко от места преступления, затем на север мимо места, где отдыхал Хок, по улице Теештрассе в Альценау и по Бундесштрассе домой. Он ехал так медленно, что одно это вызывало подозрение. И несмотря на это ему понадобилось 45 минут, чтобы доехать от „Киоска Крамера" до дома. Значит, он был бы дома до 17 часов. Тогда Флиттнер объяснил, что они сейчас ехали не совсем тем путем, которым он ехал 11 сентября. И они снова поехали от „Киоска" к дому Флиттнера. На этот раз путь занял 55 минут. Но разрыв во времени в 30 минут все равно нельзя было заполнить. Деген покончил с этой игрой, велел доставить Флиттнера обратно в Альценау и по прибытии сразу же приступил к допросу, который продлился до 19 часов 35 минут. Все его вопросы касались 30 минут разрыва во времени. Есть ли у Флиттнера другое объяснение, кроме того, что это время он провел на месте убийства Марии Флоски? Внешне Флиттнер казался тупо уставившимся в одну точку, но внутренне он был настороже и твердо придерживался взятой линии: он поехал на север, он не видел места преступления. Может быть, он останавливался где-нибудь по пути, чтобы полюбоваться цветами или посмотреть на что- нибудь? Но он продолжал твердить, что к убийству не имеет никакого отношения. И только когда заметил, что Деген больше не протоколировал допрос, немного расслабился. Деген использовал момент, чтобы, отвлекшись от всего этого дела об убийстве, завязать личную беседу о жизненных обстоятельствах, о его прошлом, о приемных родителях. И тут Флиттнер вдруг расплакался и стал жаловаться, что из-за старухи его хотят посадить в тюрьму. Ему не в чем признаваться, и он не хочет навлекать позор на голову своей приемной матери. Затем попросил отпустить его и продолжить разговор на следующий день, потому что он уже устал.
Деген чувствовал и верил, что Флиттнер близок к признанию и сломится, если ему не дать возможности питать надежду на то, что он уйдет от ответственности. Поэтому он заявил Флиттнеру, что он останется в тюрьме предварительного заключения и завтра предстанет перед следователем суда. Однако когда на следующий день, утром 27 октября, он появился перед амтсгерихтсратом" Рау, то был собран и даже агрессивно настроен. Он просил запротоколировать: „Я не имею никакого отношения к этому делу. Моя совесть чиста! " И потребовал адвоката, которым стал доктор Бенно Имхофф из Ашаффенбурга. Поверил ли Имхофф в результате беседы с Флиттнером в то, что последний явился жертвой неудачно для него сложившихся обстоятельств, или нет, но во всяком случае он написал жалобу по поводу ареста и так убедительно ее обосновал, что судья выразил сомнения в правильности действий Дегена. Имхофф писал: „Что значит полчаса в разных показаниях о времени, с которыми сталкивается каждый суд, заслушивая показания свидетелей? " Но прежде всего Имхофф ссылался на платок, который, согласно расследованию, не принадлежал убитой. Это же расследование свидетельствует, что этот платок не принадлежит также и Флиттнеру. Следовательно, он не может быть убийцей Марии Флоски. Скорее преступника нужно искать среди неизвестных посетителей кемпинга.
Деген срочно позвонил в Мюнхен и узнал, что исследования все еще не привели к доказательствам виновности и весь материал находится в стадии исследований. С внутренним волнением положил Деген трубку телефона. Как ни перепроверял он себя самого, как ни обдумывал аргументы Имхоффа, не мог никак преодолеть своего твердого убеждения в виновности Флиттне- ра. И тем тревожнее он воспринимал свое собственное положение. Все попытки достичь цели с помощью свидетельских показаний привели лишь к конфронтации с пенсионером Хоком. Аргументы Имхоффа, мо- жеть быть, и носят спекулятивный характер, но могут произвести впечатление на судей. Деген не мог отделаться от мысли, что вечером 26 октября Флиттнер был близок к признанию, а теперь, когда его отпустят, он ни за что не признается. Понимая, что исследование микроследов является последним шансом, Деген 28 и 30 октября еще и еще раз выезжает на место преступления. Там он пытается представить себе все мыслимые действия и движения убийцы и его жертвы. И его взгляд все время возвраща ется к одинокой сосне, стоящей вблизи того места, где нашли лежащей Марию Фло- ски. Может быть, жертва прислонялась к этому дереву до или во время борьбы? Возможно, убийца тоже коснулся сосны и оставил следы своей одежды на коре дерева? Деген обклеил пленкой ствол дерева до высоты роста мужчины, снял ее и послал 30 октября Рему. Возвратившись в Альце- нау, он снова занялся вопросом о происхождении платка, которое послужило аргументом для освобождения Флиттнера. Он еще раз изучил все показания, особенно сообщение модистки, видевшей, как Мария Фло- ски шла в лес, и утверждавшей, что на ней не было никакого платка. И тут он неожиданно нашел решение загадки, о котором, к своему стыду, до сих пор даже не подумал. Не носила ли Мария Флоски платок на дне своей плетеной корзинки, чтобы завернуть в него собранные грибы? Может быть, его поэтому никто и не видел? А может, убийца взял платок из корзинки своей жертвы? После срочных телефонных переговоров между Дегеном, Мором, Райн- хардом, Бергом и Ремом корзинку тоже отправили в Мюнхен. В ней ведь могли остаться какие-нибудь типичные фрагменты волокон.
Тем временем Деген отстаивал в суде дальнейшее содержание Флиттнера под стражей по крайней мере до тех пор, пока не будут получены последние и неопровержимые экспертные заключения из Мюнхена — положительные или отрицательные. Видимо, он обладал достаточной силой убеждения. Жалоба адвоката по поводу ареста Флиттнера была отклонена. Но Деген знал, что это лишь отсрочка. Потеряв покой, он решил сам поехать в Мюнхен. В первые ноябрьские дни он получил от Берга сообщение, которое подавало хоть небольшую надежду на выяснение этого запутанного дела. Рем наткнулся на совпадение между волокнами с руки Марии Флоски и одной из рубашек Флиттнера. Но окончательно пока еще ничего нельзя было сказать. А 4 ноября последовало еще одно сообщение, надеяться на которое Деген даже не осмеливался. На стволе сосны, которая привлекла его внимание во время последнего осмотра места преступления, имелись волокна, идентичные волокнам той же рубашки Флиттнера. Окончательный результат исследований обещали сообщить 6 ноября. Ожидание результатов исследований стало невыносимым.
Наконец наступило б ноября, и с ним пришло экспертное заключение Рема. Сухими словами, но тем более убедительными он сообщал: „На клейкой ленте с ладоней рук Марии Флоски находятся фрагменты голубых и фиолетовых хлопчатобумажных волокон. Волокна соответствуют голубым и фиолетовым волокнам с клетчатой рубашки подозреваемого Флиттнера. Клейкая лента с дерева, находящегося в непосредственной близости к месту преступления, содержит фрагменты светло-голубых хлопчатобумажных волокон, а также один кусочек фиолетового волокна. Эти волокна не отличаются от соответствующих волокон, снятых с ладоней потерпевшей и клетчатой рубахи подозреваемого. К внутренней стороне плетеной корзинки прилипли белые искусственные волокна. Эти волокна по оттенку цвета и качеству соответствуют ткани платка. Далее, на крае корзинки находились одно голубое хлопчатобумажное волокно и одно светло-желтое шерстяное волокно. Оба волокна встречаются также в ткани спортивной куртки Флиттнера".
Устно Рем добавил, что на стволе сосны имеются еще черные и бесцветные шерстяные волокна, которые идентичны соответствующим волокнам куртки Флиттнера. Но эти волокна так часто встречаются в тканях, что имеют очень ограниченную доказательственную силу.
Несмотря на лаконичность, эти выводы были не чем иным, как прямым подкреплением с помощью следов, которые не смог бы увидеть глаз человека, работы и убежденности Дегена и всей комиссии. 9 ноября Мор, Деген и Рудингсдорфер поехали в Ашаффенбург, чтобы начать новый допрос, который должен был окончательно все прояснить. Сначала создалось впечатление, что Флиттнер не сделает ни шага назад от своих показаний: он никогда не был на месте преступления, никогда не видел Марии Флоски; его первые ложные показания и ошибки в указании времени вызваны страхом перед полицией. Допрос уже длился несколько часов, когда Деген, отбросив вдруг вопрос о времени, спросил, как Флиттнер может объяснить тот факт, что на руках убитой оказались волокна шерсти и хлопчатобумажные волокна от его куртки, его рубашки и его брюк? Как он объяснит наличие волокон его куртки на внутренней стенке плетеной корзинки? Что он искал в корзинке? Что он вынул из этой корзинки?
Перемена, происшедшая с Флиттнером вслед за этими словами, показалась совершенно неожиданной после продемонстрированного им упорства. Побледнев как смерть, с дрожащей нижней губой, он стал просить прекратить допрос. Может, это был приступ суеверного страха перед Немезидой, которая придралась к паре текстильных волокон, или же он внутренне содрогнулся, вспомнив о финале встречи с Марии Флоски, или Деген, говоря о следах волокон в корзинке, изобразил ход событий, имевших место на самом деле?
Около 17 часов Флиттнер заявил, что может продолжить разговор. Его первым подтверждением того, что после обеда 11 сентября в 16 часов он действительно встретил Марию Флоски, был кивок головой в ответ на соответствующий вопрос. Но этот кивок положил конец его сопротивлению, которое длилось до 11 ноября.
9 ноября он предпринял еще одну попытку скрыть истину. Он сказал, что из „Киоска Крамера" еще раз поехал в лес, чтобы якобы перед ужином еще немного подышать свежим воздухом. В двадцати метрах от дороги он увидел Марию Флоски, собиравшую грибы. Она потребовала, чтобы Флит- тнер уходил. Он подошел к ней и сказал, что может останавливаться там, где ему нравится. Они поспорили. Он тряс Флоски за плечи. Вдруг она упала на землю. Флиттнер испугался, что она донесет на него в полицию, схватил платок из корзинки и обмотал им шею старухи. Он не хотел убивать, только хотел помешать ей поднять шум. Когда Флиттнер оставил Флоски лежащей на земле, та была жива. Она, очевидно, сама затянула платок, ворочаясь на земле, и задохнулась.
Но этот первый надлом в сопротивлении Флиттнера был так значителен и так убедительно подтверждал правильность заключения Рема, что ничего уже не могло остановить установления полной истины. 11 ноября Флиттнера доставили на место преступления для воспроизведения событий того дня. Сотрудница уголовной полиции играла роль Марии Флоски. Каждое слово записывалось на магнитофонную ленту, каждое важное действие фотографировалось. Как ни старался Флиттнер „разыгрывать" события своих показаний, воспоминания об истинных событиях были сильнее его артистических способностей. Истина просто прорывалась наружу.
Вечером Флиттнер прекратил сопротивление и рассказал всю правду — правду, которая до мельчайших подробностей совпадала с результатами исследования следов. Находясь в состоянии возбуждения, он поехал в 16 часов в лес. Он наблюдал за Марией Флоски, которая, стоя к нему спиной, низко наклонилась. Когда Флиттнер поставил в сторону велосипед, женщина выпрямилась и по глазам поняла его намерения. Она пыталась прогнать его и, когда нападавший схватил ее, защищалась своими слабыми руками. Он схватил ее за шею, чтобы помешать закричать, и разорвал бусы. Но, прислонясь к сосне, она все еще сопротивлялась. Он коснулся сосны рукавом рубашки, который выглядывал из рукава куртки. Затем они снова удалились от сосны. В нескольких метрах от дерева женщина упала на землю и воскликнула слабым голосом: „Жаль мне тебя, молодой человек. Ты будешь помнить меня всю жизнь". Потом он сильно сжал ей горло. Но тут услышал шаги и испугался. Он увидел в корзинке платок и обмотал его вокруг шеи умирающей, чтобы никто не видел следов удушения. Какое-то время все было тихо. Он расстегнул брошь, чтобы оголить грудь женщины. Но тут снова послышались шаги. Он вскочил на свой велосипед и поехал на север по дороге, параллельной Брайтенвег, до Альценау, а оттуда — домой.
Так закончилось признание Флиттнера вечером 11 ноября 1963 г. Когда спустя шесть месяцев, в мае 1964 года, он предстал перед судом присяжных в Ашаффенбурге и, будучи приговоренным к пожизненному заключению, исчез в тюрьме Штраубинг, приговор вызвал много вопросов, затрагивавших одну из областей психиатрии, и особенно в обстановке ФРГ, запутанную и нерешенную проблему о наказании или ограждении общества от сексуальных психопатов. Однако эти вопросы лежат за пределами криминалистического расследования, которое показало здесь, на что способна наука о микроследах текстильных волокон, которая знает возможности естественнонаучного исследования и умеет их использовать при криминалистическом исследовании места преступления.