Слепое пятно

Глава XXX Погружение

Женщина ушла.

Какое-то время Чик раздумывал над ее словами. Бодрость стремительно возвращалась к нему, и мозг работал ясно, с аналитической точностью.

Только сейчас он заметил, какой здесь напряженный, словно перегруженный чем-то воздух, почувствовал какое-то странное, скрытое течение жизни, уловил невероятно слабый, но настойчивый звук, пульсирующий и ритмичный — словно отголоски дыхания множества живых существ. Чик был городским жителем и привык к вечному рокоту, с которым бьется сердце большого города. Но это было нечто совершенно другое.

Вскоре среди всей этой неразберихи ему удалось расслышать звяканье миниатюрных колокольчиков — почти неслышное, но мелодичное. Воздух казался тяжелым от тихой музыки, будто бы пронизанной золотистой энергией колокольного звона, далекого, приглушенного, больше похожего на шепот и в то же время словно бы от этого самого воздуха неотделимого.

Происходящее напоминало сон. В царстве подсознания ему уже доводилось слышать подобные звуки, диковинные, неземные… мимолетные и хрупкие.

Мысль о снах внушила ему внезапную тревогу. Он мгновенно погрузился в методичные размышления, пытаясь более четко осознать свое положение.

Женщина говорила о некоем Рамде. Правда, она добавила уточняющее «Геос», но это было не столь важно. Геос или Авек — это по-прежнему Рамда. К этому моменту Уотсон был убежден, что это слово означает нечто вроде титула… а соответствует ли оно званию доктора, лорда или профессора, уже не существенно. Что интересовало Чика, так это вопрос тождества. Сумей он разгадать эту загадку, и ему открылась бы сама суть «Слепого пятна».

Он старался думать быстро. Очевидно, именно Рамда Авек заманил в ловушку доктора Холкомба. Зачем? Что двигало этим человеком? У Уотсона не было ответа. Он знал лишь, что на самом этом поступке лежала тонкая тень злого умысла. Что за всем этим стоял какой-то смысл, некая направляющая сила, разумное начало, безжалостное и непреодолимое.

Но в другом он был уверен: этот Рамда Авек пришел из того места, где он, Уотсон, находится прямо сейчас. Или, скорее, ему было просто неоткуда больше явиться. И Уотсон не сомневался, что неважно где, неважно как, но он найдет доктора Холкомба.

В этот момент Уотсон определился, как ему действовать дальше. Он решил не говорить ничего, ни словом, ни поведением не намекать ни на что, что могло бы послужить обвинением или поводом навредить профессору. Ему предстояло выяснить всё возможное, сделать всё возможное, чтобы добиться своего, не выдавая ничего взамен. Ему придется играть в одиночку и очень осторожно, пока он не найдет доктора Холкомба.

Осознание этой задачи его не ужаснуло. Почему-то она произвела на него впечатление прямо противоположное. Может, это оттого, что к нему вернулись силы, а с ними и свойственная здоровью живость духа. Он чувствовал окружавшую его энергию — уравновешенную, мощную, застывшую в ожидании одного лишь знака с его стороны, чтобы стать действующей силой. Причиной такого ощущения могло быть только нечто жуткое, случившееся с ним раньше. Он был готов ко всему.

Прошло пять минут. Уотсон был бдителен и насторожен, когда женщина вернулась, ведя с собой спутника. Она ласково улыбнулась и представила его:

— Рамда Геос.

Сперва Чик был потрясен. Сходство этого человека с Рамдой Авеком было практически полным. Те же утонченность и элегантность, мимолетное впечатление юности, та же очевидная зрелость вкупе со здоровой непринужденностью и изяществом манер. Вот только он был немного ниже. Глаза были почти что те же, с теми же необыкновенными радужками и зрачками, выдававшими принадлежность к многовековой культуре. Он был одет в черную мантию, которая подошла бы ученому.

Он улыбнулся и протянул руку. Уотсон отметил его крепкую хватку и исходящее от него холодное притяжение.

— Вы хотели со мной поговорить?

Голос у него был мягкий, мелодичный и звонкий, звучностью напоминавший бронзу.

— Да. Где я… сэр?

— Вы не знаете?

Уотсону показалось, что в глазах мужчины мелькнули искреннее изумление. По сути, Чику до сих не приходило в голову, что он может представлять собой для этих людей загадку не меньшую, чем они — для него. Сейчас его больше всего волновал вопрос местонахождения.

— Это «Слепое пятно»?

— «Слепое пятно?» — он повторил это не менее озадачено, чем женщина до него. — Я вас не понимаю.

— Ладно, как я сюда попал?

— Ох, что касается этого, то вас нашли в Храме Листвы. Вы лежали на полу без сознания.

— В храме! Как же я там очутился, сэр? Вы знаете?

— Нам известно лишь, что за мгновение до этого там не было никого, а спустя секунду… вы.

Уотсон задумался. В его подсознании все еще отдавался какой-то звук: полный, захлестывающий, обволакивающий. Могла ли быть связь…

— Так вы, сэр, зовете это место Храмом Листвы. Мне кажется, я припоминаю, что слышал колокол. Есть в это вашем храме нечто подобное?

Рамда Геос улыбнулся, глаза его прояснились.

— Его иногда еще зовут Храмом Колокола.

— А!

Помолчав, Уотсон спросил:

— Где этот храм? Эта комната — его часть?

— Нет. Вы находитесь в больнице Сар-Аменив, учреждении Рамд.

Рамд! Так их было несколько. Возможно, это нечто вроде общества.

— В Сан-Франциско?

— Нет. Сан-Франциско! Опять-таки не могу вас понять. Эта местность известна под названием Маховисал.

— Маховисал?

Уотсон ненадолго задумался в тишине. Он заметил острейшее любопытство Рамды, огонек в необыкновенно умных глазах — в них отражались вопросы и придирчивый анализ происходящего.

— Так вы, сэр, зовете ее Маховисал? Что это — город, мир, организация?

Тот снова улыбнулся. Очертания его подвижного рта хорошо выражали самое разное: и сильные чувства, и мягкую снисходительность, и удовлетворение, которое может принести простое подтверждение какой-то внутренней веры. Во всех его движениях и словах чувствовался интерес и почтительное удивление.

— Вам не доводилось слышать о Маховисале? Никогда?

— До этой минуты — ни разу, — отвечал Уотсон.

— И вы ничего не знаете о том, что было раньше? Вы знаете, КТО ВЫ?

— Я… — Уотсон поколебался, раздумывая, не лучше ли сохранить сведения о себе в тайне, но все же решил рискнуть и сказать правду. — Меня зовут Чик Уотсон. Я… я — американец.

— Американец?

Рамда произнес это слово с раскатистым «р», отчего оно сильно напоминало китайское «мелликанец». Было очевидно, что раньше он никогда не слышал ничего подобного. В его лице читалась неуверенность, сомнение, усиленное заботой, когда он медленно повторил вопрос:

— Американец? Я снова не понял. Мне не известно это слово, мой дорогой сэр. Вы не д’хартианец и не коспианец, однако кое-кто… по большей части материалисты… уверены, что вы ничем не отличаетесь от любого другого. То есть вы… человек.

— Скорее всего, так и есть, — ответил совершенно сбитый с толку Уотсон. Он не знал, что сказать. Он никогда раньше не слышал ни о коспианцах с д’харианцами, ни о Маховисале. Это всё усложняло — ему не с чего было начинать. Больше всего ему сейчас нужна была информация, а вместо нее он слышал вопросы. Он счел за лучшее уходить от прямых ответов.

Что же до Рамды, то он нахмурился. Очевидно, его горячее любопытство наткнулось на разочарование. Но, как заметил Уотсон, ненадолго — этот человек был так воспитан и так умен, что безупречно владел своими чувствами. Уравновешенностью и самообладанием он весьма напоминал Авека, да и манеры у него были не менее любезные.

— Мой дорогой сэр, — заговорил он, — если вы действительно человек, то в ваших силах поведать мне нечто очень важное.

— Я, — отрезал Чик, — не могу сказать вам ничего, пока вы не объясните мне, где я!

Им определенно не хватало общности имеющихся сведений. Чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, кто-то из них двоих должен был исправить положение. Уотсон понимал, что всё его будущее, возможно, вращается на оси его следующих слов.

Рамда на секунду задумался в нерешительности, было ясно, что его теория, которую он, вероятно, холил и лелеял, пошатнулась, но все же окончательно не рухнула. Внезапно он обратился к женщине со словами:

— Откройте портал.

Она шагнула к овальному окну, коснулась задвижки, и оконное стекло горизонтально открылось, держась на двух петлях. Комнату немедленно залило странно сияние — янтарно-золотое, мягкое, теплое, словно настоящий солнечный свет.

Вот только это НЕ БЫЛ настоящий солнечный свет!

Окно было вставлено в довольно толстую стену, за которой Уотсон увидел небо царственного сапфирного оттенка, покрытое белыми с пурпурными и аметистовыми прожилками облаками, что нависли над большим, сонным, янтарным солнцем.

Именно солнце привлекало больше всего внимания. Очень мягкое, оно, тем не менее, решительно опровергало все ожидания. Диаметром оно раз в шесть превосходило то солнце, к которому привык Уотсон; в дали, касаясь кромки горизонта, оно было точь-в-точь как огромное золотое блюдо, поставленное на ребро на краю земли.

И… он мог смотреть на него, не мигая!

В его памяти вспыхнуло первое описание Рамды. Тот посмотрел прямо на солнце и ненадолго ослеп. Вот и ответ! Он слишком привык к этому огромному мягко светящемуся чуду. Янтарное солнце, глубокого золотистого оттенка, будто бы спящее…

Может быть, всё это ему, Чику, только снится?..

Но ведь было и другое: бесчисленный хор этих микроскопических колокольчиков, несмолкающий, певуче пульсирующий, а теперь еще и экзотическая сладость нежнейших ароматов со слабыми нотками фиалок и роз, и дыхание диких лесных цветов. Он не мог этого осмыслить. Он посмотрел на пурпурные облака над подобным лотосу солнцем, с трудом веря своим глазам, теряясь в догадках.

Внезапно с небес спустилась, оказавшись в его поле зрения, огромная белая птица. Ни в одной из сказок его детства, где рассказывалось о Рух и подобных ей больших красивых птицах, ему не приходилось встречать ничего подобного. Глядя с его позиции, ей можно было дать все триста футов в размахе крыла; она имела форму лебедя, а летела, как орел, двигая крыльями в чарующих, ленивых взмахах. Ее перья по белизне напоминали снег, только что выпавший на горные вершины. А сразу за ней мчалось, пытаясь догонять, нечто гигантское и черное, не уступавшее ни в размерах, ни в скорости; то был огромный черный ворон — настолько черный, что очертания его отсвечивали зеленоватым.

Тут женщина закрыла окно. Всё стало по-прежнему. Уотсон был всего лишь человеком — он сумел сдержать свое любопытство до этого момента и ни на йоту дольше. Он повернулся к Рамде. Тот кивнул.

— Так я и думал, — удовлетворенно сказал он тоном человека, чья сложившаяся ранее и успевшая полюбиться теория только что подтвердилась.

Уотсон попробовал зайти с другого конца.

— И кто же я, сэр, как вы думаете?

Его собеседник улыбнулся своей прежней улыбкой.

— Я не думаю, — ответил он, — но знаю. Вы — доказательство того, что обещал нам великий Рамда Авек. Вы — ФАКТ И МАТЕРИЯ!

Он подождал ответа Уотсона. Из-за сильнейшего изумления ответа не последовало. Спустя мгновение Рамда продолжил:

— Разве не так? Разве я неправ? Конечно же, вы — порождение сверхъестественного, мой дорогой сэр. Вы — дух!

Эти слова застали Чика совершенно врасплох. Он был готов к чему угодно… кроме этого. Это было нереально, странно, невозможно. И тем не менее, почему нет? Профессор задался целью навсегда уничтожить завесу, до сих пор бросавшую тень на неведомое, но что ему удалось выяснить? Что открыло «пятно»? Ирреальное или РЕАЛЬНОЕ? И что из этого что?..

Во власти минутного вдохновения Чик увидел себя на перепутье сверхъестественного. Не было времени на раздумья — только на погружение. И, как и подобает сильному человеку, Уотсон нырнул туда, где поглубже.

Он повернулся к Рамде Геосу и тихо сказал:

— Да. Я… я — дух.