Слепой гость. Повесть

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Кончаются мои воспоминания. Была уже ночь, когда я вылез из машины Чернокова на маленькой, затерянной в степи железнодорожной станции. Пассажиры ждали поезда. Арестованных провели под конвоем в самый дальний конец платформы, туда, где останавливается последний вагон. Я помню, как все - пассажиры, железнодорожники - бежали за ними, кричали, прыгали на рельсы, чтобы, обежав конвой, погрозить арестованным в лицо, как отчаянно гудел поезд, потому что путь был запружен разъяренной толпой. Не было здесь ни одного человека, который бы уже не знал о том, что произошло с моей матерью в Мертвом городе и что произошло в лесном доме отдыха и во всех селениях, где проходила шайка полковника Шварке.

Затем дядя Орудж предложил Мамеду и Шварке пройти в вагон, и вместе с этим поездом они навсегда ушли из моей жизни.

Ранним утром я шел уже через площадь близ нашего дома, где растет старый толстый карагач. Мастерская в дупле была плотно заперта ставнями.

Я подошел к нашему дому. На дверях висел замок. Моя удочка и ведерко для рыбы, которые я оставил на крыльце неделю назад, в день нашего отъезда в Мертвый город, так и валялись там. Дом был пуст. Я смотрел в недоумении. Из сада, потягиваясь, вышел Бостан и сказал, что мою мать увез к себе в деревню дядя Абдулла.

Каким образом Бостан, которого я потерял еще ночью на станции, очутился раньше меня в нашем саду, я до сих пор не знаю.

Мы вышли на улицу. За оградой городской больницы сидели больные в белых халатах, и, когда мы поравнялись с ними, я услышал тихую речь старика Джабара:

- Они ели, пили, в землю, ушли, а вы ешьте, пейте, веселитесь, век живите…

Голова его была забинтована. Рядом с ним в больничном кресле на колесиках лежал больной и слушал его сказку. Мы стояли с Бостаном на тротуаре, держась за чугунные прутья решетки, и вот он обернулся к нам. Бледное его лицо слегка порозовело.

- Мои маленькие друзья, как живете? Идите, идите сюда…

Гассан Баширов, живой и веселый, кивал нам головой и расспрашивал нас о нашем здоровье!

К вечеру почтовый грузовик остановился у глиняного деревенского дома, на плоской крыше которого покачивались на ветерке спелые колосья пшеницы. Я открыл калитку в сад. Вот стена и деревья, перевитые виноградными побегами, и ручеек наискосок бежит по саду. Мой друг Бостан, которого я уговорил поехать со мной отдохнуть после всех наших скитаний и мытарств, стоит рядом со мной. Пусто в саду. Я прохожу внутрь дома. Женщина, закутанная в платок, неподвижно сидит на подушках, и карабин с серебряной дощечкой на ложе висит над ее головой. Я вижу тусклые глаза под платком, вижу, как они открываются мне навстречу и наполняются слезами и счастьем. Моя мать обхватывает меня обеими руками, целует и плачет.

- А-а, вот и ты приехал! - говорит дядя Абдулла, входя. И, ласково посмотрев на меня, шепчет: - Пусть, пусть плачет, это хорошо. Все эти дни она не сказала ни слова, и мы боялись за ее рассудок. Но теперь это, значит, прошло. Хорошо, что ты приехал.

И последнее в моих воспоминаниях - это ясный вечер, и мы с Бостаном стоим у Калитки, и женщины поют, возвращаясь с поля. В сумерках светятся окна, и сосед переговаривается с соседом через ограду. Мое родное село, моя родная земля отдыхают. Я слышу тихий говор соседей, смотрю на лица поющих женщин, и последние тревоги уходят прочь от меня. Нет, эти люди никому не отдадут своего счастья. Я видел это своими глазами. Я спокоен. И пока я думаю об этом, сходит ночь, такая же тихая и ясная, каким будет и завтрашний день.