Глава 9

Зайдя в кабинет Ланса, Эйми застыла в дверях: кто-то навел порядок на самодельном столе. Неужели мистер Гаспар сказал Лансу, что она будет здесь ужинать? Интересно, что подумал Ланс? А может, мистер Гаспар сам спустился вниз и убрал со стола, а когда Эйми уйдет, он вернется и все положит на место?

— Мистер Гаспар! — позвала она.

— Если вы будете так формальны, то мы проведем очень скучный вечер, — сразу же отозвался он по громкоговорителю. Наверно, сидел у монитора и ждал, когда она появится.

— Ну, мне не хотелось бы быть с вами слишком бесцеремонной.

— Пожалуйста, зовите меня просто Гай.

— Хорошо. Это уже совсем по-дружески.

Она подошла к столу и поставила на него подставку для горячих блюд, рядом положила льняную салфетку и серебряные столовые приборы. Точно такой же набор был на подносе Гаспара.

— Ну, что у нас сегодня на ужин? — спросил он.

— Для вас — жаренный на сковороде люциан, приправленный миндалем и голландским соусом — соус остался еще с завтрака, — и еще несколько закусок. Надеюсь, вам понравится. Для меня — рыба-гриль без соуса и салат.

— Мое меню мне больше нравится, у меня уже слюнки текут. А как насчет вина?

— Ой! — Она вся съежилась. — Об этом я как-то не подумала.

— У меня осталось немного. Отправьте поднос вверх, а я спущу вам бокал вина. Думаю, к рыбе подойдет пино-гриджо.

— Да, спасибо. Я тоже так считаю. — Она поставила поднос внутрь «немого официанта» и поправила стебелек белых орхидей в вазочке. — Отправляю.

Эйми дернула за веревку и стала ждать, глядя в черный туннель. Интересно, как выглядят верхние комнаты? Какова обитель чудовища: темная и мрачная, ему под стать? Или же покои Гаспара обставил Ланс и там так же уютно, как в комнате у Эйми?

Наконец поднос опустился вниз. Рядом с вазочкой стоял бокал белого вина.

— Вам не понравились цветы? — слегка обиженно спросила Эйми.

— Эти цветы подарил вам сегодня главный садовый декоратор в знак благодарности за ваши булочки с корицей.

— Откуда вам это известно?

— Мое окно выходит в сад.

— Ах да… — Эйми нахмурилась, представив следующую картину: одинокая фигура стоит у окна на самом верху башни и наблюдает, как живет мир. Наверняка из его окна много чего можно увидеть: не только двор, но и город, и залив Интересно, любит ли мистер Гаспар наблюдать, как входят в гавань и отчаливают корабли?

Взяв цветы и вино, Эйми уселась в кресло Ланса.

— У декораторов работа кипит вовсю. Я даже и не догадывалась, что в саду есть бассейн, пока они не выкорчевали все сорняки.

— Да, но с ним придется долго возиться, чтобы привести его в рабочее состояние. — Голос Гаспара стал громче — должно быть, он подошел поближе к микрофону. Было слышно, как он уселся за стол — судя по звуку, он тоже сидел на вращающемся кресле, — а затем раздался звон серебряной вилки по фарфору. — Как вкусно! Вы уверены, что предпочитаете рыбу без соуса?

— Уверена. Я его попробовала, когда готовила, но совсем чуть-чуть. Просто чтобы убедиться, что ничего не забыла туда положить. Я же на диете.

— К вашему сведению, я считаю, что диета вам ни к чему: вы и так прекрасно выглядите.

— Спасибо, но, к вашему сведению, я сижу на этой диете ради себя самой. Может, поэтому мне и удалось на этот раз чего-то добиться.

— Что вы хотите этим сказать?

— Это долгая история. В последнее время я многое делаю просто для себя. Вот уже два года, как я пытаюсь измениться к лучшему.

— Что ж, совместные трапезы для того и созданы, чтобы делиться историями.

— Пожалуй, вы правы. — Эйми положила в рот кусочек рыбы и удовлетворенно кивнула: рыба получилась то, что надо. Конечно, с тем ужином, что она подала Гаю, не сравнить, но все равно вкусная. — С чего начать?

— Начните с начала, — предложил он. — Расскажите мне о себе все.

— Все? — Она улыбнулась шутливым ноткам в голосе Гаспара, а затем погрузилась в раздумье. Вообще-то Эйми всегда хорошо рассказывала истории: этот дар она унаследовала от матери. Но одно дело — сочинять сказки, и совсем другое — рассказывать о себе. — Думаю, рассказ нужно начать с самого главного человека в моей жизни, без которого меня бы не было. Я говорю о маме. Она была парализована и умерла, когда мне было десять лет.

Воцарилось молчание.

— Мне очень жаль. Должно быть, вы тяжело перенесли ее смерть.

— Да, — вздохнула Эйми. — Было очень тяжело потерять ее. Но до этого все было просто замечательно. Она была таким смелым, оптимистичным человеком! С мамой никогда не бывало скучно. При ней жизнь в доме моих бабушки и дедушки была похожа на… — Она смотрела в пустоту, подыскивая нужное слово. — На сказку.

— Почему вашу мать парализовало?

Байрон сидел в кресле перед монитором и наблюдал, как разные эмоции сменяются на лице Эйми. Все в ней его очаровывало: ее глаза, улыбка…

— Она и ее подруги по колледжу отправились на горное озеро. Там они стали нырять в воду прямо с утеса. Когда пришла очередь нырять маме, она поскользнулась и упала не в воду, а на берег. Сломана себе шейный отдел позвоночника, и ее увезли в больницу. Там она и узнала, что беременна. Она об этом даже и не догадывалась. Срок был совсем небольшой, и она могла бы сделать аборт. К тому же ей хотели давать какие-то лекарства, от которых плод погиб бы. Но она умоляла врачей сохранить ребенка. Потом мама рассказывала мне, что в то ужасное время, когда она поняла, что никогда больше не сможет ходить и даже двигать руками, я стала ее единственным смыслом жизни.

— Удивительно, как у нее не случился выкидыш.

— Да, удивительно, — согласилась Эйми. — Она вынашивала меня почти полный срок, а потом ей сделали кесарево. Про нас даже напечатали в газете. Так как мама не могла за мной ухаживать, я выросла в доме бабушки и дедушки.

— Той самой бабушки, что постоянно пичкала вас конфетами.

— Той самой, — кивнула Эйми и подцепила на вилку ломтик рыбы. Байрон заметил, что у нее изящные руки и что ее движения хоть и скованны, но отличаются некой грациозностью. — Никто не готовит домашние сласти лучше Дафны Бейкер, она же Мим. А какие она печет печенья и пирожки! Пальчики оближете.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил он, наслаждаясь ужином. — Надеюсь, вы не посчитаете меня чересчур любопытным, если я спрошу, где же все это время был ваш отец?

— Отца у меня нет. — Улыбка Эйми померкла. — Ну конечно, он есть, наверно, где-то, иначе меня бы на свете не было, но я о нем совсем ничего не знаю.

— Простите, зря я спросил.

— Да нет, ничего страшного, — заверила она. — Просто я всегда переживаю за маму: боюсь, что люди будут судить ее слишком строго, когда узнают, что в моем свидетельстве о рождении в графе «отец» она поставила прочерк. В ее защиту я могу сказать лишь то, что она была совсем юной и училась в колледже. Она еще не перебесилась. Однако она никогда не была шалавой. Мама не знала, кто мой отец, не потому, что спала со всеми ребятами подряд. Просто она как-то раз познакомилась на дискотеке с одним парнем. Музыка, огни… Короче, он совсем вскружил ей голову. Он сам был не из общежития, и после танцев они отправились в гостиничный номер… Утром, перед уходом, мама оставила ему свой номер, но он так и не позвонил. — Она наморщила нос, словно хотела сказать: «Обыкновенная история». — Кто бы он ни был, он даже не подозревает о моем существовании.

— Тогда мне его жаль. Впрочем, сам виноват. — Байрон вправду так думал — А теперь расскажите-ка мне о своем волшебном детстве в доме бабушки.

— Мама и я стали для бабушки с дедушкой всем, — прочувствованно произнесла Эйми, — Думаю, вы понимаете, сколько времени и заботы требовали парализованная женщина и нежданная внучка. Мы редко куда-то выезжали. Во-первых, трудно было организовать транспортировку, а во-вторых, вечные тревоги бабушки. Только дедушка соберется нас куда-то отвезти, Мим тут как тут: сразу же обрушит на него целый список катастроф, которые непременно произойдут. Поэтому бабушка с дедушкой изо всех сил старались, чтобы дома было интересно.

— Ну и что? Им это удавалось?

— О, еще как! — Лицо ее прояснилось. — Им это было не сложно: они знали почти всех в нашем городе. Я выросла в крошечном городке. Теперь он стал пригородом Остина. Бейкеры были очень большими шишками — когда-то им принадлежала половина предприятий в городе. После несчастного случая с мамой дедушка все продал, чтобы сидеть дома и помогать за нами ухаживать. Видели бы вы, какой у нас дом — все, кто проезжал мимо, жали на тормоза, чтобы получше его рассмотреть.

Когда Эйми заговорила о доме, ее акцент стал более выраженным, а жесты — более оживленными. Байрон находил, что она просто прелесть.

— Представьте себе Тару из «Унесенных ветром», — продолжила она, — только несколько уменьшенную в размерах. Страсть к земле передавалась у нас из поколения в поколение. Дедушке всегда нравилось копаться в саду, и он присоединился к Обществу садоводов. Наш сад даже победил на выставке. Извилистые дорожки соединяли лужайки и беседки со скамеечками, а вокруг были разбиты клумбы с цветами, которые цвели весь год.

Дафна была королевой общества, и поэтому у нас постоянно устраивались вечеринки. В саду дедушка оборудовал для нас с мамой множество специальных мест. Он работал, а мы сочиняли сказки. Сами мы никуда не могли поехать, но в воображении мы где только не побывали. Мы путешествовали на волшебном летучем корабле, который мог переместить нас в любое место и в любое время, куда мы только пожелаем.

— Как здорово! — Интересно, подумал Байрон, как это, когда тебе в детстве уделяют столько внимания?

— Да, было здорово. — Эйми вздохнула, и ее лицо приняло задумчивое выражение. — У меня было замечательное детство, хотя и несколько странное.

Он присмотрелся к ней.

— Тогда почему вы сейчас такая грустная? Она пожала плечами и принялась за салат.

— Да так… Просто взгрустнулось. Все изменилось после смерти мамы.

— Расскажите, как она умерла.

— Вы уверены, что хотите слушать дальше? Это довольно грустная история.

— Грустных историй очень много. — Байрону вспомнилось собственное детство: ему тоже приходилось много путешествовать, только не в воображении, а в действительности. Ему больше нравились сказочные путешествия Эйми. — Говорите, мне очень нравится вас слушать.

— Ну хорошо: когда я чуть-чуть подросла, мама начала беспокоиться, что у меня неполноценное детство, так как я совсем не общаюсь с ровесниками. По соседству детей моего возраста не было, а в гости к нам заходили преимущественно друзья бабушки и дедушки. Мама решила, что меня нужно отправить в летний лагерь.

Сначала мне эта идея понравилась. Я думала, что это будет похоже на те путешествия, что мы с мамой совершали в воображении. У Мим, конечно, чуть удар не случился: она считала, что совершенно недопустимо отсылать куда-нибудь десятилетнего ребенка без родительского присмотра. Однако мама настояла на своем, и я поехала в лагерь. Но все вышло совсем не так, как я ожидала. — Эйми сморщила нос. — Сначала я была очень несчастна. Дети могут быть очень жестоки к тому, кто в чем-либо несовершенен.

— Да, — согласился Байрон.

Она склонила голову набок и взглянула в камеру, словно бы могла его там увидеть.

— У вас в детстве тоже были проблемы со сверстниками?

Нет, подумал Байрон. Проблем с детьми из высшего света у него никогда не возникало. Но он часто бывал свидетелем той жестокости, о которой упоминала Эйми. Байрон никогда не вставал на защиту слабых — тогда могли бы сказать, что он недостаточно «крут». А Байрон Паркс всегда считался очень крутым.

— Давайте лучше о вас поговорим, — Он снова принялся за еду. — Расскажите мне о летнем лагере. Почему вам там не понравилось?

— Я скучала по маме и никак не могла найти общего языка с другими детьми. Все было как в школе, только хуже! — При этих словах она закатила глаза. — Они считали меня странной: ведь я была толстенькой коротышкой и вела себя как маленькая взрослая. У меня были старомодные, ультравежливые манеры, и другие дети из-за этого надо мной смеялись. Сначала я хотела только одного — уехать домой. Но моя мама часто говорила, что у всего есть светлые стороны, нужно просто уметь их разглядеть. Вскоре я поняла, что она права. — Эйми кивнула. — Сам лагерь мне нравился, нравились велосипедные дорожки и лес. Я все где умела найти себе занятие. Я часто брала свой огромный блокнот, удалялась в какое-нибудь укромное место и сочиняла истории. А потом посылала их домой, маме. — Эйми рассмеялась. — Но была одна проблема, вы, я думаю, уже догадываетесь какая.

— Вы постоянно терялись.

— Каждый раз, — кивнула она. — Вообще-то раньше мне даже нравилось теряться. Детям свойственна вера в то, что все закончится хорошо. Но тем летом все переменилось.

Она вдохнула поглубже, словно дальше ей будет очень тяжело рассказывать.

— Каждый раз, когда я терялась, вожатые организовывали поисковый отряд, а когда меня находили, то отчитывали за то, что ушла одна и без спросу. В тот день они нашли меня в очередной раз, и все вроде бы было как обычно, только меня почему-то отвели не в мою комнату, а к заведующей лагерей. У вожатых были такие серьезные лица, что я решила: «Все, теперь мне крышка». В кабинете заведующей меня ждал дедушка.

На глаза Эйми навернулись слезы, голос ее задрожал.

— Произошло то, чего я никак не ожидала: он разрыдался прямо у меня на глазах и сказал, что моя мама умерла.

«О Боже!» — подумал Байрон. Он не знал, что и сказать. — Простите. — Она вытерла слезы. — Столько лет прошло, а я все еще не могу вспоминать об этом без слез.

— Нет, это вы меня простите. — Его поразило, какая она эмоциональная, когда чувствует себя раскованно с человеком. — Отчего она умерла?

— У нее остановилось сердце. — Эйми глубоко вздохнула, собралась с силами. — Паралич ведь на всех органах сказывается. Бабушка с дедушкой всегда знали, что она долго не проживет. Да она и сама знала. Но я как-то даже и предположить не могла, что потеряю ее. Для всех нас это был такой удар. — Она покачала головой. — Мим убивалась больше всех. Наверно, для женщины потерять ребенка — самое страшное, что только может произойти.

— Я даже не представлял, что вам пришлось столько всего испытать. Мне очень жаль. — Избитые фразы. Но что еще тут можно сказать?

— Дедушка тоже сильно переживал, — продолжила Эйми. — Он замкнулся в себе, как и бабушка. Дедушка по-прежнему часами работал в саду, но возня с землей уже не доставляла ему радости, как прежде. Я часто работала вместе с ним, пыталась его подбодрить. Думаю, у меня это получалось. Мы очень сблизились с дедушкой.

— Каким он был?

Эйми посмотрела куда-то в пространство и улыбнулась:

— Неуклюжий долговязый верзила. Он не переставал удивляться, как ему удалось подцепить такую красавицу жену, как Мим. Благодарил Бога, что их дети — мама и мой дядя — пошли в Мим, а не в него. Но Мим его просто обожала. Мы все его обожали. Он звал меня маленьким цветочком окры. — Вспомнив это, она рассмеялась. — Он сам меня так прозвал: Окра.

— Окра? — Байрон нахмурился. — Кажется, это такой овощ?

— Ну да, — засмеялась Эйми. — Дедушка считал, что люди, как и растения, бывают двух видов: красивые, которые радуют глаз, и полезные, которые питают. Он считал, что окра объединяет в себе оба свойства: это овощ, но он так красиво цветет! Окра принадлежит к роду гибискусов, вы, наверно, знаете. У нее такие здоровенные цветы, похожие на рассветное солнце.

— Нет, не знаю. Не видал.

Улыбка Эйми померкла. Она вздохнула:

— В общем, пока дедушка горевал и копался в саду, у бабушки пошатнулось здоровье. Она все время хворала. К тому же у нее появилась навязчивая идея: ей казалось, что она потеряет и меня. Я тоже начала бояться, потому что знала, что Мим не переживет, если со мной что-нибудь случится. Поэтому я почти все время сидела дома, ухаживала за Мим и помогала дедушке в саду. Именно тогда я начала толстеть по-настоящему. Я заедала злость.

— Злость?

Эйми опять вздохнула:

— Не хочу показаться бесчувственной, но меня жутко раздражало, что Мим стонет по поводу любого, даже самого легкого, недомогания. Моя мама последние одиннадцать лет жизни была полностью парализована, но она ни разу не пожаловалась. Ни разу. — Эйми злобно ткнула вилкой в рыбу на тарелке. — А бабушка, чуть у нее заболит голова, сразу же ложилась на диван и начинала причитать: «О Боже! У меня, наверно, опухоль мозга. Срочно везите меня в больницу». Разумеется, никакой опухоли у нее не было. Половина ее болячек была надуманна. Не все, конечно, но меня это здорово раздражало. — Она набросилась на салат. — Мне очень часто хотелось высказать ей, что я думаю по поводу ее тяжелых болезней.

— И что? Высказали?

— Нет, — усмехнулась Эйми. — Я не хотела уподобляться ей и постоянно жаловаться. Я глотала слова — и вместе с ними уйму еды. Я все ела, ела и ела, словно от того, что я постоянно пережевываю и глотаю, пройдет моя злость. Злость не прошла, зато я безобразно растолстела. Когда пришла пора поступать в колледж, я была рада. Мне ужасно надоело дома.

— Я ни в чем вас не виню. Но есть большая разница между тем, чтобы быть нытиком и высказать все, что думаете. Наверно, вам следовало бы сделать вашей бабушке несколько замечаний.

— Вы говорите совсем как мои подруги. — Эйми бросила задумчивый взгляд в камеру.

— А что случилось с вашим дедушкой? — Байрону хотелось перевести разговор на другую тему. — Насколько я понял, его больше нет в живых.

— Нет. — Она вздохнула. — Я пережила его смерть почти так же тяжело, как потерю мамы. Ведь он фактически был моим отцом. Другого отца я не знала. Дедушка умер, когда я была в колледже. О его смерти я тоже узнала из чужих уст. Именно тогда мне стало казаться, что каждый раз, когда я уезжаю из дома, случается что-нибудь плохое. Самое ужасное, что я была очень близка к тому, чтобы покинуть этот дом насовсем, но не смогла побороть чувство вины. Мне казалось, что, уехав из дома, я совершу предательство.

— Что вы имеете в виду? — Покончив с ужином, Байрон откинулся в кресле со стаканом вина. Ему казалось, что он может слушать ее всю ночь.

— В колледже было так здорово! — рассказывала она, доедая свою порцию. — Мне повезло — моей соседкой по комнате оказалась Джейн, а в смежной комнате поселили Мэдди и Кристин. Как только я уехала из дома, я начала быстро терять вес. Даже несколько раз бегала на свидания. — При этом Эйми состроила такое лицо, словно последнее занятие ей было совсем не по нраву. — Я поняла, что свидания — это совсем не мое, зато нашла наконец то, что мне по душе. Это общение с детьми. Настоящая ирония судьбы: у меня были ужасные отношения с детьми, когда я сама была ребенком, а теперь я прекрасно нахожу с ними общий язык.

Когда я училась в колледже, я подрабатывала в детском саду. Большинство людей сочли бы эту работу сушим кошмаром, а мне она нравилась. Я рассказывала детям некоторые из тех историй, что мы сочинили вместе с мамой. Ничто не сравнится с лицом ребенка, когда он с интересом слушает историю, которую ты ему рассказываешь.

— Вы когда-нибудь пробовали записывать эти истории? Когда вы уже выросли?

— Да, несколько раз записывала, но только для себя. — Эйми махнула рукой, словно ее талант к сочинительству гроша ломаного не стоил. — Незаметно подошла пора выпускных экзаменов. Мои соседки и я часто говорили о том, чего хотим добиться в жизни после окончания колледжа. Это было до того, как я начала пуще смерти бояться путешествий. Ну так вот: больше всего на свете мне тогда хотелось посмотреть на мир, и чтобы у меня были собственные дети. Так как у меня абсолютно отсутствовало чувство направления, я решила, что идеальным вариантом для меня будет следующий: выйти замуж за человека, который способен отличить юг от севера, и мы будем вместе путешествовать по свету. Когда я не буду рожать детей, конечно. План был восхитителен, меня пугало только одно: где я найду такого парня, что согласится на мне жениться? Раньше я пробовала встречаться с парнями, но потерпела в этом деле полное фиаско. Но все же я на что-то надеялась.

Джейн была куда амбициозней меня. После колледжа она собиралась покорять Нью-Йорк: решила стать успешным репортером. Кристин собиралась поступать в медицинский институт — хотела пойти по стопам отца, а Мэдди мечтала, что когда-нибудь ее работы будут выставлены в галерее.

Мэдди и Кристин были закадычными подругами и решили снять квартиру на двоих поблизости от студенческого городка. Они и меня к себе звали. Мне это очень польстило. — В ее глазах загорелись огоньки. — Я сразу же согласилась, и чтобы отметить это событие, я… — Она запнулась и прикусила губу. В ее глазах плясали смешливые искорки.

— Что? — спросил Байрон, не в силах отвести от нее взор.

— Нет, просто не верится, что я сейчас вам это рассказываю! — Она прижала ладони к пылающим щекам.

— Что?

— Я сделала татуировку!

— Что вы сделали? — Ее слова поставили Байрона в тупик. — Хотите сказать, у вас есть татуировка?

— Да. — Эйми хихикнула. — В тату-салон меня отвела Кристин, чтобы морально поддержать меня и проследить. чтобы я не потерялась по дороге. В итоге она тоже решила сделать себе татушку. Ей накололи маленькую девочку-чертенка прямо на ягодице.

— А вам что накололи?

— Бабочку. — Эйми усмехнулась. — Я сочла, что это подходящий символ, — думала, что очень скоро вырвусь из родного гнезда, как из кокона. До того как Кристин и Мэдди предложили мне снимать с ними квартиру, я думала, что снова придется возвращаться к бабушке с дедушкой.

— И где же вы сделали татуировку?

— бот этого я вам ни за что не скажу! — Похоже, она была смущена.

— Скажите, Эйми. Не оставляйте меня в тягостном неведении!

— Ладно, так уж и быть, — чопорно отозвалась она, расстилая салфетку на коленях. — Скажу только одно: по части татуировок мы с Кристин — родные сестры.

Неужели у Эйми Бейкер татуировка на заднице? Просто поразительно! Байрон вновь испытал прилив возбуждения.

— К сожалению, — Эйми нахмурила брови, — я рано радовалась. За несколько дней до выпуска дедушка скончался от инфаркта. Бабушка чуть не отправилась за ним следом. Мне написал дядя: он умолял меня вернуться домой, «хоть ненадолго». Мы все так переживали за Мим! Пришлось мне поставить крест на своих планах снимать квартиру с Мэдди и Кристин. Сначала я совсем ни о чем не жалела: мое горе было настолько сильно, что мне не терпелось поскорее вернуться домой. Но шли годы, и появилась прежняя озлобленность. Постепенно она переросла в обиду. Мне очень стыдно об этом говорить, но это так.

— Может, вы имеете полное право обижаться?

— Нет. — Эйми тяжело вздохнула. — Не все жалобы Мим надуманные. Она и в самом деле больна. Например, последнее время ее так мучает артрит, что приходится во всем помогать ей по дому. После того как я ухаживала за ней два года, дядя и я подумывали, не нанять ли сиделку. Тогда я могла бы уехать и снимать где-нибудь свой угол. Но каждый раз» когда мы заводили разговор на эту тему, состояние Мим резко ухудшалось, и я просто не могла ее покинуть. Я начала беспокоиться: вдруг что-то случится, когда меня не будет дома. Дошла до такого состояния, что даже при мысли о походе в булочную меня бросало в дрожь.

Но однажды, где-то два года назад, я сказала себе: «Стоп! Что я делаю?» Я превратилась в узницу в собственном доме. Все мои мечты разбились в прах.

Ни путешествий, ни детей, ни мужа. Единственное, чего я добилась, — это купила франшизу «Няня в дорогу», но разве я об этом мечтала! К тому времени я так растолстела, что у 'меня было очень мало шансов привлечь мужчину.

Я набирала вес оттого, что каждый день злилась и беспокоилась. Да еше Мим постоянно пилила меня. Говорила, что если бы я только похудела, то легко бы нашла себе молодого человека. Но дело в том, что сама-то она не желала мне такого счастья: ведь муж скорее всего не захочет переселиться к Мим, а значит, я больше не смогу о ней заботиться!

— Тогда зачем же она вам это говорила?

— Не знаю. — Эйми потерла живот, словно он болел. — Она вся такая нелогичная. Знаете, это как с пирожком. Ну помните: «Эйми, золотко, тебе нужно худеть. На, возьми пирожок». Чем больше она ворчит по поводу моего лишнего веса, тем больше я толстею.

— Как вы думаете, она об этом догадывается?

— Догадывается? — Она нахмурилась. — Нет, конечно же, нет! Как вы можете даже предполагать такую ужасную вещь! Уж не хотите ли вы сказать, что она нарочно меня так раскормила?

— Возможно. — Байрон задумчиво потягивал белое вино. В нем медленно закипала злость: он злился на незнакомую бабушку Эйми. — Таким образом она пытается удержать вас возле себя. Все началось еще когда вы были ребенком. Словно бы она с самого начала боялась, что вы встретите мужчину, забеременеете, затем с вами произойдет несчастный случай и вы умрете во цвете лет, повторив судьбу вашей матери.

— О Боже! — Эйми резко выпрямилась. Похоже, она пыталась переварить эту информацию. На ее лице сменяли друг — Друга самые разные чувства. Затем она отмахнулась от этого предположения. — Нет, я отказываюсь этому верить! Это ужасно! Мим никогда сознательно не сделала бы со мной такого.

— Может, она делала это бессознательно?

— Может быть… Нет, все равно это ужасно — так поступить с внучкой! Да, в Мим есть что-то от ипохондрика, и она любит устраивать сцены, чтобы привлечь всеобщее внимание, но я отказываюсь верить в то, что она нарочно меня раскормила, чтобы удержать рядом с собой.

— Но ведь это сработало?

— Мы отходим от темы. — Эйми нахмурилась. — Я уже приближаюсь к апогею этой истории.

— Извините. — Он улыбнулся: какая же она прелесть, когда сердится! — Продолжайте.

— Когда я решила в корне изменить свою жизнь, я начала кое-что понимать. Не только Мим не хотела, чтобы я выходила замуж. Я сама этого не хотела. Я такая неуклюжая с мужчинами! Не представляете, какое огромное облегчение я испытала, приняв решение никогда не выходить замуж. — Она вздохнула. — Это сняло еще одну проблему: уже незачем было вести беседы с Мим о сиделке. Я сама могла продолжать ухаживать за ней.

Однажды я решила поговорить с Мим начистоту. Пообещала, что останусь с ней навсегда, а не на «некоторое время», как планировала вначале. Но жить с ней в одном доме я не могу. Мне позарез нужен был свой угол, поэтому, с ее разрешения, я перебралась в переоборудованный вагон за нашим домом: он заменил мне и офис, и квартиру.

Это было идеальным решением. С одной стороны, я всегда рядом, чтобы заботиться о Мим, — ни у одной из нас нет причин для беспокойства, а с другой стороны, у меня появилось собственное жилище. К Тому же я дала себе клятву никогда больше не встречаться с мужчинами. В итоге мне удалось наконец сесть на диету.

— А вы не волнуетесь о том, что можете снова набрать лишний вес? — спросил Байрон.

— Нет, теперь я уже могу этого не бояться. — Ее улыбка так и светилась уверенностью. — Ведь теперь я сижу на диете ради себя самой, а не в надежде, что, как только я похудею, у меня появится молодой человек. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что у меня никогда не будет детей.

— Детей можно усыновить, — предложил он.

— Да, я уже об этом думала. Но сначала я хочу кое-чего добиться. Хочу научиться не бояться путешествовать в одиночку. Я обещала Мим, что всегда буду рядом, чтобы за ней ухаживать, но она должна давать мне время от времени отпуск. — Эйми сделала страшные глаза, а затем рассмеялась. — Это меня очень пугает, но я всегда мечтала посмотреть мир, и я своего добьюсь. Несмотря на полное отсутствие способности к ориентированию; несмотря на то что впадаю в панику, когда теряюсь; несмотря на то что постоянно тревожусь о Мим, когда долго ее не вижу, я решила преодолеть свой страх.

Он поднял бокал с вином.

— Знаете, вы одна из самых храбрых женщин, которых я когда-либо встречал.

Она рассмеялась, вполне искренне и раскованно.

— Если бы вы только знали, как мне иногда бывает страшно!

— Знаю. Именно поэтому я и назвал вас смелой.

— Спасибо. — Она улыбнулась прямо в камеру. — Знаете, это лучший комплимент, который мне когда-либо делали. — Эйми потянулась за салатом и поняла, что все уже съела. — Господи, я проболтала весь ужин!

— Ничего. Мне очень нравится вас слушать. Знаете, вы очень красиво говорите.

— Нет, обычно я путаюсь. — Она склонила голову набок. — С вами очень легко разговаривать. Вы немного напоминаете мне моего дедушку. Он тоже, был очень терпелив и умел выслушивать людей.

Байрон чуть не поперхнулся.

— Значит, я напоминаю вам вашего дедушку? — «Долговязого и неуклюжего верзилу». — М-м, что ж, если учесть, как вы его любили, я готов принять это за комплимент. Но поверьте, я совершенно не похож на вашего дедушку. К тому же раз мы с вами решили быть откровенны во всем, мне не так уж много лет.

— А-а. — Эйми захлопала глазами. По всему было видно, что она смущена. — Извините, я не хотела вас обидеть. Просто… Ну, по голосу бывает очень сложно определить возраст человека.

Теперь она будет гадать, сколько ему лет. Конечно, спросить она не осмелится. Поэтому он сам сказал:

— Мы с Лансом Бофортом ровесники.

— Понятно. — По выражению ее глаз он понял, что она ни за что бы так не разоткровенничалась с мужчиной в полном расцвете сил.

— Эйми, — сказал Байрон, — клянусь, вам совершенно нечего меня бояться. Признаюсь, вы мне нравитесь, но самое большее, что может быть между нами, — это разговоры за ужином. — Он сам не ожидал, что испытает сожаление при этих словах. — Ну что, теперь пришли в себя?

— Да. — Похоже, его заверения ее несколько успокоили. — Но пожалуйста, поймите, что в моих словах насчет мужчин не было ничего личного. Просто я действительно ненавижу свидания.

Байрону очень хотелось расспросить ее подробнее, но он чувствовал, что теперь, когда Эйми узнала, что он молод, она будет чувствовать себя более скованно. Господи, знай она о нем всю правду, она наверняка тут же сбежала бы куда глаза глядят! Байрон решил перевести разговор на светские темы:

— Как вам вино?

— Превосходно. Спасибо.

— А это гвоздь меню — пирог из лайма? — Он разглядывал ломтик пирога, который она украсила цветком из сада.

— Да. Надеюсь, вам понравится.

Байрон откусил кусочек: пикантная сладость таяла на языке.

— М-м, просто восхитительно! Сами вы, конечно, это есть не стали.

— Нет.

— Ну что ж, не стану вас искушать.

— Спасибо. — Эйми наградила его очаровательной улыбкой. Ее лицо обрамляли темные кудри. Она выглядела до того восхитительно, что он просто не мог отвести от нее глаз. Конечно, Эйми не собиралась с ним флиртовать, но она делала это неосознанно, и у нее это до того хорошо получалось, что Байрон удивился: как ее до сих пор не прибрал к рукам какой-нибудь удалец, несмотря на ее патологическое отвращение к свиданиям?

Он не сомневался, что за неприязнью к свиданиям кроется фонтан страсти, который только и ждет того момента, когда его откроют. Иначе она никогда бы не вытатуировала себе бабочку на ягодице. Здесь есть над чем задуматься. Нет, уж лучше не думать, поправил он сам себя.

Однако было бы интересно помочь ей раскрыться во всей полноте.

Загрузка...