Слишком идеально

Глава 6

Байрон стоял у окна и любовался грозой. Натруженные мускулы приятно ныли от физического труда, однако в этот раз работа не успокоила его.

Порывы ветра, проникавшие сквозь ставни, приятно холодили кожу под черным шелковым халатом. Ветер ласкал его бритое лицо, теребил короткие темные волосы. Не затихали раскаты грома. В комнату проникал сладковатый запах мокрых цветов и плодородной почвы, в то время как внизу, в заливе, лодки рвались с якорей. Природа, как и жизнь, созидая одно, разрушала другое.

Это как нельзя лучше отражало состояние души Байрона.

Уже не в первый раз со дня своего прибытия на Сент-Бартс он чувствовал себя Зверем, в которого перевоплощался: в нем боролись противоречивые чувства.

Созидающая и разрушающая сила. Дар и проклятие. Разве не этими свойствами обладало прикосновение Мидаса? У Байрона был талант воплощать в жизнь людские грезы. Увы, грезы иногда бывают неотделимы от кошмаров.

Небо прочертила молния, за ней последовал удар грома. Байрон усмехнулся мелодраматическому направлению своих мыслей. Он слишком много на себя берет. Да, он проложил Чаду дорогу к славе, но это еще ничего не значит. Он не виноват, что брак Чада разрушился.

Единственное, в чем он виноват, — это полное безразличие и пассивность.

Всю жизнь Байрон наблюдал за другими с безопасного расстояния, никогда никого не пускал в свою душу. Может, из-за этого он по уши ушел в мир Голливуда?

Последние полгода Байрон часто размышлял на эту тему, как, впрочем, и на многие другие, и пришел к выводу, что его пристрастие к киноиндустрии вызвано не только тем, что он вырос в этой атмосфере. После развода родителей он жил попеременно то у отца, то у матери. С таким же успехом он мог бы заняться высокой европейской модой.

По злой иронии, у этих двух миров было кое-что общее: оба они имели дело с иллюзиями. Мода создает визуальную иллюзию. А фильмы переносят человека в совершенно иной мир, позволяют на некоторое время вообразить себя каким-нибудь героем.

Ему вспомнился разговор с Эйми в машине: этот мир можно терпеть только благодаря тому, что возможно бегство в царство фантазии. Байрон целиком и полностью разделял это мнение: сам он тоже предпочитал воображаемый мир реальному. Сейчас, стоя в башне, надежно укрывавшей от непогоды, он понял, почему так происходит. Только в воображаемых историях он мог позволить себе в полной мере ощутить глубину человеческих переживаний, потому что он знал, что все эти ситуации ненастоящие.

Может, поэтому он сошелся с Джиллиан? Та ведь тоже только прикидывалась наивной простушкой. Можно было не бояться задеть ее чувства. Они играли роль идеальной пары и на людях, и когда оставались одни. К сожалению, со временем иллюзии стираются и больше не могут скрывать правду.

Он хорошо помнил день их размолвки. Они с Джиллиан пришли в «Спаго» отметить только что пройденный ею кастинг. За обедом они обсуждали только одно: получит она роль или нет и как это отразится на ее карьере. В каждой фразе, вылетавшей из ее ротика, слышалось «я», «мне»… Байрон слушал со всевозрастающим отвращением. В принципе при данных обстоятельствах было вполне естественно, что Джиллиан так много говорит о себе; но почему-то именно тогда ему в полной мере открылись ее никчемность, тщеславие и самовлюбленность.

Когда они уже выходили из ресторана, что-то в нем надломилось. Он повернулся к Джиллиан и сказал какую-то колкость — он теперь уже не помнил, что именно. Его колкости всегда отличались остротой.

Она разразилась гневной тирадой и привлекла всеобщее внимание. Конечно, где ему понять, как для нее важна эта роль! Ему на все наплевать! Он начисто лишен каких бы то ни было эмоций!

— Ты вообще способен чувствовать только когда занимаешься сексом! Но это чисто физическая вещь! — завопила она. А потом наградила его пощечиной. Позже этот кадр красовался на обложках всех таблоидов. — Ну а это ты почувствовал, Байрон? Почувствовал?

«Да уж, почувствовал», — подумал он тогда. Он до сих пор ощущал эту пощечину, а в ушах у него звенели ее ядовитые слова. Сам заслужил.

Постоянные преследования папарацци сделались просто невыносимы. Да тут еще Джиллиан давала слезливые интервью и плакалась, каким он оказался холодным и бесчувственным мерзавцем. Байрон ненавидел это нытье: он питал стойкое отвращение к таким вещам еще с развода родителей. Неудивительно, что он поступил так же, как когда-то поступила его мать: решил скрыться на время, пока все не уляжется.

Когда у Байрона возникла эта идея, он тут же вспомнил о форте с привидениями, когда-то потрясшем его воображение. «Интересно, каково это: быть привидением? — подумал он. — Стать полной своей противоположностью: призрак мертв телом, а я мертв душой. Стать привидением — значит надежно укрыться от ока общественности». Так Байрон Паркс стал невидимкой. Когда он стал вести полупризрачное существование, у него появилось больше времени на размышления и самокопание. Вскоре он начал ощущать, как мало-помалу возрождается к жизни его умершая душа. Процесс был болезненным: Байрону казалось, что подобную боль испытывают люди, пострадавшие от ожогов, когда начинают залечиваться поврежденные нервные окончания. Когда он решил податься в отшельники, он даже не представлял, в какое пепелище превратилась его душа.

Отвернувшись от окна, он подошел к влажной стойке бара и налил себе бокал вина. Скоро Эйми принесет ужин. А потом он может почитать или посмотреть какой-нибудь фильм из своей коллекции DVD.

Эйми Бейкер. Это она виновата, что у него на душе кошки скребут. Обновленная часть его души искренне хотела поверить в то, что существует некая простая, логичная и невинная причина, почему Эйми не хотела заехать за вещами.

На это прежний, циничный Байрон ответил Байрону возрожденному, что он дурак.

Он скользнул взглядом по мониторам. Камера, установленная в кухне, по-прежнему была выключена, но Байрону она была не нужна. У него и так стояла перед глазами Эйми, какой он видел ее совсем недавно: босая, в его рубашке. Черный — явно не ее цвет, но все равно она хорошенькая, особенно когда распускает свою копну каштановых кудрей.

То ли у него разыгралось воображение, то ли эта женщина и вправду хорошела прямо на глазах. Когда Байрон сегодня утром отворил дверь — неужели это было только сегодня утром? — на пороге стояла пухленькая, некрасивая женщина, соискательница на должность домработницы. Он расцеловал ее, когда она принесла обед, лишь потому, что уже отчаялся найти кухарку, а вовсе не потому, что хотел прикоснуться к ее восхитительно изогнутому ротику.

При этой мысли Байрон испытал новый прилив возбуждения и нахмурился. «Ну-ка прекрати, — приказал он своему телу. — Она твоя домработница».

У него мелькнула мысль, что, может, шесть месяцев воздержания сказались на его либидо и теперь он возбуждается по поводу и без повода. Но нет, непохоже. Он жил на Сент-Бартсе уже полгода. Во время своих вылазок в город он постоянно встречал красивых, сексуальных женщин, ни одна из которых не вызвала у него физического интереса. Может, заключение Джиллиан, что он способен чувствовать только во время секса, начисто подавило всю его сексуальную активность? От этого предположения Байрону стало немного не по себе.

И вдруг появляется женщина совсем не в его вкусе, и он испытывает прилив желания каждый раз, когда смотрит на нее!

Тут, словно по волшебству, Эйми появилась на мониторе, камера от которого была установлена в столовой. И он снова испытал возбуждение. Он изумленно покачал головой. Она шла по залу и несла поднос. Байрон вспомнил, что она обещала приготовить на ужин, и в желудке у него заурчало.

Тут он заметил что-то очень странное. Он прищурился: да она совсем не хромает! Нисколечко!

От этого сразу же вернулся к жизни циничный Байрон. Черт возьми! А он-то полагал, что она с ним откровенна. Всякое желание сразу же пропало. Его сменил гнев, который все возрастал по мере продвижения Эйми по темному форту. Ее изображение перемещалось с монитора на монитор. Вот вспыхнула молния и осветила ее, словно стробоскопический источник света на киносъемках. Последовал раскат грома, отчего Эйми вздрогнула.

Добравшись до кабинета, она осторожно заглянула внутрь, словно ждала, что из-за угла на нее набросится чудовище. Затем нерешительно шагнула внутрь, нажав локтем на выключатель. Байрон совсем забыл оставить для нее включенным свет.

Загорелся тусклым светом торшер, но в углах комнаты по-прежнему лежали густые тени. Эйми подошла к «немому официанту» и поставила внутрь поднос. По крайней мере так ему показалось. На камере эта часть кабинета была видна не очень четко.

Он ждал, что она отправит поднос наверх и уйдет.

Эйми снова попала в объектив камеры. Поднос она пока не посылала наверх, просто стояла и оглядывалась.

«Не надо, Эйми, — прошептала та часть его души, которая еще на что-то надеялась, — не делай этого».

Но она направилась прямиком к столу и принялась рыться среди книг и проектов. В нем закипела ярость. Он бросился к столу и нажал на кнопку двухсторонней связи. Он так спешил, что включил сразу все микрофоны в форте и грозно спросил:

— Ты что делаешь?!

Голос его разнесся по всей крепости. Эйми взвизгнула, стремительно обернулась и прижалась спиной к столу. Разумеется, она никого не увидела. В форте снова воцарилась тишина, только во дворе обезьяны и птицы подняли перепуганный гвалт.

Эйми намертво вцепилась в стол и замерла. Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди.

Снова раздался тот же голос, уже не такой громкий, но полный гнева:

— Я, кажется, спросил, что вы делаете.

— Я… я… — Она втянула в себя воздух. — Г-где вы.

— Наблюдаю по монитору. Так какого черта ты здесь делана?

Эйми лихорадочно оглядывалась. Заметив камеру в нише над дверью и громкоговоритель, она немного успокоилась: значит, это все-таки не призрак.

— Я… Я искала бумагу.

— А в кухне что, бумаги нет?

— Есть, просто… — Эйми сглотнула комок страха, застрявший в горле. Она думала, что Гаспар — француз, как Ланс, но судя по акценту, он скорее американец. — Просто мне это пришло в голову, когда я была уже здесь.

— Что вам пришло в голову?

— Я хотела вас поблагодарить. За одежду. — Она вцепилась в рубашку. — Я хотела написать вам благодарственную записку.

— Лансу Бофорту не понравилось бы, что вы рылись в его вещах. Да и мне не понравилось бы, если бы вы рылись в моих.

— Я не рылась! То есть я не нарочно. Простите.

— Извините, но в это верится с трудом. Особенно если учесть, что вы лгунья.

— Что?! — Глаза у Эйми чуть не вылезли из орбит. Раньше ее никто так не называл.

— Ваше колено чудесным образом зажило.

— А-а-а… — Ей было ужасно стыдно.

— Так почему же вы не захотели сегодня заехать за своими вещами? Что вы скрываете?

— Ничего!

— Мисс Бейкер, даю вам две секунды на то, чтобы придумать правдоподобный предлог: почему вы не хотели, чтобы Ланс Бофорт увидел, где вы живете? Если не ответите, то вы уволены.

— Пожалуйста, нет!

— Раз.

— Нет у меня никаких вещей! — выпалила она.

— Как это?

На глаза у нее навернулись слезы.

— У меня нет вещей! У меня даже номера в гостинице нет! Пожалуйста, не увольняйте меня. Эта работа — моя единственная надежда.

— Извольте объяснить подробнее.

— Я здесь оказалась случайно. — На глаза Эйми снова навернулись слезы. Вернулся прежний страх. — Я путешествовала на лайнере и отстала. У меня нет ничего, кроме той одежды, в которой я сегодня сюда пришла.

После этого она поспешно и сбивчиво выложила ту унизительную историю, которая с ней произошла.

Байрон стоял в башне и слушал, как Эйми плача рассказывает ему что-то про путешествие, про пари, заключенное с подругами, про то, как ее уволили и что она не может вернуться домой, иначе ее будут считать никчемной неудачницей. Если все это была игра, то ей следовало бы дать премию «Оскар» за сценическое мастерство. Даже Джиллиан была не так убедительна, а уж она-то умела пустить слезу, когда нужно. Единственным недостатком Джиллиан было то, что она очень красиво плакала. Она всегда старалась выглядеть наилучшим образом, поэтому научилась плакать так, что при этом ни глаза, ни нос у нее не краснели.

Эйми этому так и не научилась. Она громко всхлипывала и вытирала слезы ладонями, словно смертельно обиженный ребенок. Глядя на нее, Байрон чувствовал, как у него оживает еще одно из давно отмерших нервных окончаний. Он ненавидел себя за то, что довел ее до слез.

— Пожалуйста, не увольняйте меня! — Она бросила умоляющий взгляд в камеру. — Мне очень нужна эта работа. Иначе я проиграю пари.

Он закрыл глаза. Больше всего на свете ему сейчас хотелось спуститься вниз, обнять ее и утешить. Почему способность чувствовать всегда доставляет боль? Очевидно, это происходит не только с ним, а со всеми. Почему люди, зная это, не стараются избавиться от переживаний?

Внезапно он понял почему: потому что без чувств от жизни останется лишь пустота.

— Что-то я не совсем понял, — сказал он, — что это за пари и почему вы не можете вернуться домой раньше срока?

— Потому, что Джейн Реддинг в своей книге «Как сделать свою жизнь идеальной» обозвала меня трусихой.

— Джейн Реддинг? Новостная ведущая из «Морнинг шоу»?

— Да. — Эйми глубоко и прерывисто вдохнула, чтобы набраться смелости. — Мы были соседками по общежитию, когда учились в колледже. А мои подруги Мэдди и Кристин жили в соседней комнате. После окончания колледжа Джейн переехала в Нью-Йорк, и мы потеряли с ней связь. Но мы трое по-прежнему продолжали дружить.

Когда мы услышали, что первая книга Джейн поступит в продажу в Остине и что она будет раздавать автографы, мы решили сходить на презентацию. Но Джейн, похоже, была не очень рада встрече с нами. Меня это поначалу несколько озадачило. Это было почти незаметно, однако я сразу почувствовала, что тут кроется какой-то подвох. — Тут Эйми нахмурила брови, и в ее голосе неожиданно послышались гневные нотки. — Вскоре я поняла, в чем дело. Она написала о нас троих в своей книге!

— По-моему, люди обычно радуются, когда кто-то упоминает о них в книге.

— Но она использовала нас в качестве наглядного примера, показав, как страх мешает женщинам воплощать свои мечты в жизнь! Она оказалась не права насчет Мэдди: та сумела перебороть свой страх. И во мне она, по-моему, тоже ошибалась'.

— Чего же, по ее мнению, вы боитесь?

— Она считает, что я боюсь рисковать. — Эйми скорчила гримасу. — Если верить Джейн, то я боюсь пробовать новое из страха перед возможными неудачами. Лучше уж я буду вести привычное, рутинное существование, чем отважусь на риск и попытаюсь что-нибудь изменить в своей жизни. Отчасти это, конечно, правда, только она упустила из виду мой самый большой страх.

— И какой же ваш самый большой страх? Эйми замялась в нерешительности.

— Пожалуйста, скажите: мне это очень интересно. Ему был интересен не столько ее страх, сколько то, что она делает для его преодоления.

Эйми слегка наклонила голову: должно быть, по его голосу она поняла, что ему действительно важно это узнать. Между ними прошла некая волна, для которой каменные стены и запертые двери не были помехой. Она поняла, что этот вопрос продиктован не просто праздным любопытством.

— Я боюсь путешествовать, — ответила она наконец. — Джейн знает, что я всегда мечтала о дальних странствиях, и когда я после окончания колледжа вернулась домой, она решила, что это из-за того, что я боюсь отправиться в путь в одиночку. Ну да, я действительно нервничаю, когда приходится куда-нибудь ехать одной, но не из-за этого у меня развилась такая фобия. Одно время мне было страшно даже выйти из дому.

— Вам было страшно выйти из дому?

— Да, как это ни печально. — Ее щеки залил румянец. — Мне постоянно кажется, что во время моего отсутствия случится что-то страшное. Стоит мне заблудиться — а я постоянно теряюсь в незнакомых местах, — как этот страх возрастает в тысячу раз. Ну вот как сейчас. — Она развела руками и изобразила виноватую улыбку. — Взяла двухнедельный отпуск и потерялась на Карибских островах. Мне очень хочется вернуться домой на неделю пораньше, но нельзя: нужно доказать, что я на что-то способна. Только я не могла позволить себе жить целую неделю в отеле, поэтому и нашла эту работу по объявлению.

— Почему же вы ничего не объяснили Лансу?

— Потому что мне было стыдно. Кроме того… — Она прикусила губу.

— Что?

— Он меня нервирует! — выпалила она. — Когда он рядом, у меня все мысли путаются.

— Почему?

— Я всегда нервничаю в присутствии привлекательных мужчин. А он не просто привлекательный, он… он просто сногсшибательный!

При этом она так распахнула глаза, что Байрон не знал, над чем смеяться: то ли над выражением ее лица, то ли над словами. Ее похвала нисколько не вскружила ему голову. Внешность — это результат генов. Кроме того, Байрон вырос в высшем обществе и научился подчеркивать данные ему природой достоинства. Если Эйми пугал даже слегка неряшливый Бофорт, интересно, как бы она отреагировала на настоящего Байрона?

Умение быть смертельно привлекательным и внушать всем трепет он получил от матери. Уж она-то знала толк в искусстве обольщения.

Эйми поникла:

— Мне очень жаль, что пришлось обмануть Ланса. Обычно рядом с привлекательными мужчинами я теряю дар речи. Я начинаю чувствовать себя неуклюжей дурой.

— Это вполне естественно.

— Еще бы! Ведь я такая толстая корова!

— Я не это хотел сказать. — Он опять разозлился на себя: ну почему она всегда толкует его слова неправильно? — Внешность может быть как оружием, так и щитом, и некоторые люди очень хорошо умеют этим пользоваться. Могу вас уверить, что Ланс Бофорт вовсе не считает вас толстой дурой.

— Я и не говорила, что я дура. Просто иногда я чувствую себя дурой, вот и все.

— Очень жаль. — Он склонил голову набок и внимательно присмотрелся к Эйми. Потенциал у нее, несомненно, был. Эта гладкая кожа, длинные волосы… А глаза! Боже, какие у нее глаза! Возможно, ее фигура имеет некоторые недостатки, но после того, как Байрон поднял ее на руки, он понял, что она не такая крупная, какой кажется из-за этой ужасной майки. К тому же нет некрасивых женщин. Нужно просто правильно подобрать одежду, найти свой стиль.

И тут у него появилась идея.

Может, он действительно бесчувственен и мало что может предложить женскому полу, но этой конкретной женщине он мог кое-чем помочь.

— Итак, если я все правильно понял, дело обстоит следующим образом: вы остались на Сент-Бартсе и не можете вернуться домой раньше срока, иначе вы проиграете пари, заключенное с подругами.

— Да, — кивнула она.

— Ив чем же заключался ваш план? Вы хотели купить на первый же аванс билет на самолет и снова оставить меня без домработницы?

— Нет! — возразила вконец расстроенная Эйми. — Я собиралась проработать у вас две недели, затем сообщить о своем уходе и после этого проработать еще столько же. А вы тем временем подыскали бы мне замену.

— Восхитительный план. Но вот только никто на этом острове не согласится здесь работать.

Она прикусила губу.

— Простите, но задержаться дольше, чем на четыре недели, я никак не могу. Мои подруги выходят замуж во вторую субботу апреля. Обе сразу. А мне нужно приехать по крайней мере за две недели до события: я хочу устроить им девичник.

— А если я куплю вам обратный билет, могу ли я надеяться на то, что после свадьбы вы вернетесь?

— Нет, я не смогу, — выдохнула Эйми, хотя было видно, что предложение это ее заинтриговало. — Дома у меня свое дело, небольшая франшиза под названием «Няня в дорогу». Через нее я сама устроилась няней на лайнер.

— Наслышан я об этой компании, — сказал Байрон. Чад и Кэролин пару раз пользовались услугами этой фирмы: ее главный офис был расположен в Лос-Анджелесе. — Конечно, где уж людям присматривать за собственными детьми, когда они заняты отдыхом.

— Это очень хорошее агентство. — Эйми не сдавала своих позиций. — И дети довольны, и родители.

— Но тогда вам будет нетрудно перепродать кому-нибудь свою франшизу. Я обещаю платить вам не меньше, чем вы зарабатывали прежде.

— И тогда мне придется переехать на Карибские острова? — Она покачала головой: — Нет, не могу.

— Но почему?

— Одно дело — поработать здесь во время отпуска, а совсем другое — переехать насовсем.

— Наверно, вы не до конца понимаете ситуацию, — возразил он. — Женщины на острове слишком боятся этого форта. Они ни за что не согласятся здесь работать. Даже компании по доставке питания наотрез отказались поставлять сюда пищу после захода солнца. Я думал, что мне придется голодать, пока не появились вы.

— Может, если бы вы не пугали людей до полусмерти своим зычным голосом, они бы не так боялись. — В ее глазах вспыхнул смешливый огонек.

Так: значит, она боится Бофорта, а Гаспара — нет. Очень интересно.

Эйми подошла к «немому официанту» и дернула за веревку, чтобы отослать ужин наверх.

Желудок Байрона благодарно заурчал. Пища!

— Вообще-то дело обстоит несколько сложнее, — сказал он, открыв дверцу «немого официанта» на своем этаже и взяв тарелку. Одного аромата сочного бифштекса, тушеных грибов, томатов и чеснока было достаточно, чтобы у него потекли слюнки. Байрона поразило, как она красиво все разложила на тарелке. Ему часто случалось обедать в пятизвездочных ресторанах, но и там он не видел подобного великолепия.

Он обмакнул палец в соус, облизал его и закатил глаза от восхищения. Нужно непременно изыскать способ удержать эту домработницу. «Домработницу! И не смей думать о ней как-то иначе», — предупредил он себя.

— Ну хорошо, — сказал он сам себе и снова уселся за письменный стол, служивший по совместительству обеденным. — Если вы согласитесь проработать полных четыре недели и вернетесь обратно после свадьбы, я, в качестве стимула, куплю вам новый гардероб и оплачу билет на самолет в оба конца.

— Я же сказала вам, что не могу переселиться на Сент-Бартс.

— Если хотите, могу вас уволить прямо сейчас.

На секунду в ее глазах вспыхнул страх — очевидно, она восприняла его слова всерьез. Но затем она задумчиво прищурилась.

— А как вам такой вариант: вы платите мне аванс, чтобы я могла купить одежду и билет на самолет?

— Ни за что. — Он положил в рот томат, запеченный в сыре пармезан и посыпанный тертым чесноком. Вкус был просто неземной. — Сперва вы мне скажете, что собираетесь купить. А за одежду я заплачу только в том случае, если выбирать ее будете не вы сами.

— Что вы имеете в виду? — Она нахмурила брови.

— Ланс Бофорт выберет для вас новую одежду.

— Ланс? — Очевидно, это условие привело ее в ужас.

— Поверьте мне, этот человек лучше разбирается в том, что идет женщине, чем многие представительницы прекрасного пола.

Ее лицо приняло скептическое выражение, однако она ничего не сказала.

— Что же вы молчите? — поддел он ее. — Говорите, не стесняйтесь.

— Ну, если верить моему опыту, мужчины умеют одевать только худеньких женщин и при этом хотят, чтобы они выглядели как танцовщицы из притона.

Он чуть не подавился, когда Эйми это произнесла.

— Как кто?..

— Танцовщицы из притона, — повторила она со своим милым техасским акцентом. — Хотя Ланс скорее всего захочет одеть меня как французскую горничную.

Он с трудом сдержал смех.

— Совершенно неверное предположение. К тому же считается политически некорректным навешивать разным странам ярлыки и стереотипы.

— Я ни за что не соглашусь надеть то, в чем я буду выглядеть посмешищем и толще, чем на самом деле.

Байрону хотелось язвительно заметить, что посмешищем она выглядела в майке, которая была на ней утром, но он сдержался.

— Во-первых, могу вам пообещать, что Ланс вас посмешищем не нарядит. А во-вторых, вы ведь не собираетесь уезжать с острова раньше, чем истечет срок, на который вы заключили пари?

Ее храбрость несколько поколебалась.

— Вы что, и вправду собираетесь меня уволить?

Нет, подумал он, откусив еще один кусочек бифштекса. Он ее не уволит, но он готов пойти на ложь, если это способно ее удержать. Байрон взглянул на монитор и понял, что не хочет, чтобы она уезжала, не только из-за еды. Она настоящая красавица, просто ее красота запрятана где-то очень глубоко внутри. Эйми не знала, как извлечь эту красоту наружу, зато он знал.

— Да, если вы откажетесь от моего условия. Договорились?

— А разве у меня есть выбор?

— Нет, конечно! — Он усмехнулся: теперь она у него в руках.

Она состроила в камеру гримасу и вздохнула, признав свое поражение.

— Ну, в таком случае сделка состоялась. Приятного вам аппетита.

— Спасибо.

Давно он уже ни от чего не получал такого удовольствия, как от ее стряпни.