Сломанная стрела

Глава девятая

Когда королева со свитой наконец выехали, Дирк, несмотря на яростные возражения Целителей и собратьев-Герольдов, уверявших, что он недостаточно поправился для такой экспедиции, тоже ехал в почетном эскорте.

Он отвечал всем, что пригодится. И говорил правду: занятия в Коллегии временно прекратили, и все Герольды, обычно преподававшие там, ехали с королевой в качестве телохранителей; исключение составили только больные или слишком старые, чтобы путешествовать. Кроме того, Дирк утверждал, что гораздо здоровее, чем кажется (лгал, надо сказать), и что ничуть не хуже отдохнет, неторопливо следуя за обозом, чем маясь в лазарете (а вот тут содержалась крупица правды). Целители с отвращением подняли руки вверх, когда Селенэй согласилась на участие Дирка в поездке, и заявили, что королева безумна, а Дирк — самый худший пациент, какого они видели после Керен.

Дирк отлично знал, что Терен и Скиф решили потихоньку за ним присматривать, ничуть не поверив его уверениям, что он здоров. Его это не заботило. Ради того, чтобы не остаться дома, он был готов на что угодно — даже стерпеть чужую опеку.

Но характер предстоящей поездки Дирк оценил верно — она обещала быть легкой: самым волнующим событием предстояло стать встрече с Тэлией или Крисом на Границе. Почетный караул из Герольдов являлся скорее данью традиции, чем средством предосторожности перед лицом предполагаемой опасности. В конце концов, Алессандар зарекомендовал себя надежным союзником и верным другом Вальдемара, и вероятность того, что с Селенэй и Элспет случится что-то дурное в Хардорне, была не выше, чем в их собственной столице. Дирк считал, что с ними он будет в такой же безопасности, как в собственной постели.

Имелись у Дирка и другие причины стремиться ехать с остальными, хотя он и не хотел поверить их никому другому. Вынужденная праздность предоставила ему уйму времени для размышлений, и Дирк начал задаваться вопросом, не ошибся ли он в своих предположениях о связи между Тэлией и Крисом. Хотя полностью Крис не самоустранился, он редко, а может, и вообще не оставался с Тэлией наедине с тех пор, как они вернулись из поля. Напротив, он закрутил короткий роман с Нессой, после чего вернулся к своим прежним полумонашеским привычкам. Тэлия тоже не искала встреч с Крисом. Дирк знал все это наверняка, поскольку как одержимый следил за их местонахождением и передвижениями. Сейчас, по прошествии времени, многочисленные дифирамбы Криса в адрес Личного Герольда Королевы казались ему похожими не столько на речи влюбленного, превозносящего свою возлюбленную, сколько на увещевания конского барышника, пытающегося уломать привередливого покупателя! А человек, чьего общества Тэлия действительно искала, ее старательно избегал — и им был сам Дирк.

Потом еще тот странный случай с Керен, сразу после того, как он чуть не грохнулся. Она прорвалась сквозь заслон Целителей в то утро, когда уехали Крис с Тэлией, а Дирк все еще лежал в жару и с затуманенной головой, и прочла ему страстную проповедь, которую он почти не помнил. Последнее доводило Дирка до бешенства, ибо он сильно подозревал, что Керен говорила что-то важное, но не мог собраться с духом, чтобы подойти к ней и прямо спросить, насчет чего, собственно, она так разорялась. Но если смутные воспоминания, которые у него все же сохранились, не обманывали — что вполне возможно — Керен упоминала любовь-судьбу, и неоднократно. И довольно пространно объясняла, какой он идиот и как мучает Тэлию.

Помимо того, Дирку несколько раз снились очень страшные сны, которые, как ему казалось, нельзя было полностью приписать лихорадке, и с той самой минуты, как он узнал о том, что Крис с Тэлией уехали, не оставляло чувство тревоги, связанное со всем нынешним предприятием. Если что-то пойдет не так, как надо, Дирк хотел узнать об этом из первых рук. И еще хотел иметь возможность что-то предпринять, а не просто сидеть и гадать, что происходит; хотя, учитывая, в какой плохой форме он находится, Дирк сомневался, что способен на многое.

Формально он все еще считался больным, поэтому его отправили в хвост кавалькады, перед самым обозом, на пару со Скифом охранять Элспет. Спутница Скифа, Симри, ожеребилась в начале весны, и малыш едва подрос настолько, чтобы его взяли в путешествие.

Элспет нервничала, и Дирк подозревал, что они со Скифом — самая подходящая компания для юной наследницы: шалости отпрыска Симри и непринужденная болтовня бывшего вора поднимали ей настроение, а Дирк с огромной охотой говорил на тему, которая всецело занимала мысли Элспет и наполняла ее чувством вины — о Тэлии.

Селенэй передала Элспет записку Тэлии, когда наследница, тщетно поискав повсюду Личного Герольда Королевы, в конце концов осведомилась у матери, что та с ней сотворила. Элспет с искренним раскаянием вспомнила свое обещание, данное много лет назад, почти сразу после того, когда Тэлия повернулась к ней спиной и уехала. «Я никогда не разозлюсь на тебя, — поклялась она когда-то, — что бы ты мне ни сказала, если только, спокойно все обдумав, не решу, что ты сказала не правду».

А многое из того, что Тэлия сказала ей в ту ночь, было пусть горькой, но правдой. Элспет действительно думала только о собственных желаниях и удовольствиях. Она ни разу не взглянула на свой «роман» более широко.

Предательство несостоявшегося любовника причинило ей боль — но гораздо меньшую, чем мысль о том, что, нарушив обещание, она оттолкнула от себя подругу, которая по-настоящему любила ее. Тэлия наговорила ей гадостей, но отнюдь не незаслуженно… а Элспет сказала немало резкостей и гадостей в ответ.

Если уж посмотреть правде в глаза, то Элспет — хотя воспоминание об этом вызывало у нее еще больший стыд — первой начала обзываться. Сейчас, прочтя записку, она отчаянно хотела извиниться и объяснить свое поведение, вернуть близость, что существовала между ними до отъезда Тэлии в поле. Раскаяние девочки было неподдельным, и ей постоянно хотелось с кем-то поговорить о случившемся между ней и Личным Герольдом Королевы.

В лице Дирка она нашла благодарного слушателя, который, похоже, никогда не уставал от ее бесконечных рассуждений.

Постепенно чувство вины немного притупилось благодаря тому, что Элспет смогла как следует выговориться, и стало не таким нестерпимым.

Но все равно не оставляло ее до конца.

— Мечтаешь, юная барышня?

Вкрадчивый, хорошо поставленный голос вырвал Элспет из глубокого раздумья.

— Я не мечтаю, — поправила она лорда Орталлена с легким холодцом в голосе, — Я думаю.

Он вопросительно поднял бровь, но Элспет не собиралась его просвещать относительно предмета своих размышлений.

Орталлен толкнул лошадь, направив ее чуть ближе к наследнице престола; Гвена откликнулась на невысказанный прилив отвращения своей всадницы и отодвинулась.

— Должен признать, меня и самого одолевают мысли, — сказал Орталлен, словно желая удержать Элспет. — Мысли… и тревога…

— Что б он провалился! — подумала Элспет. — Он такой вкрадчивый… ему так хочется поверить! Если бы Альберих не сказал мне тогда…

— Я бы доверила Альбериху свою жизнь, — внезапно прозвучал мысленный голос Гвены, — А этой гадюке не доверила бы и обрезков копыт!

— Тихо, милая, — так же безмолвно ответила Элспет, позабавленная пылом своего Спутника; у нее даже поднялось настроение. — Больше он меня не поймает.

— Тревога о чем, господин мой? — простодушно спросила она.

— О племяннике, — ответил Орталлен, совершенно ошарашив ее выражением лица и ноткой подлинного волнения в голосе. — Жаль, что Селенэй не посоветовалась со мной прежде, чем посылать его с таким заданием. Он очень молод.

— Он весьма опытен.

— Но не в области дипломатии. И не в одиночку.

— Светлые Гавани, милая, я почти готова поверить, что он действительно беспокоится!

— А он и правда беспокоится, — отозвалась Гвена, удивленная не менее своей Избранницы, — И отчего-то… отчего-то меня это пугает. Что он знает такого, чего не знаем мы?

— Задание легкое, простой визит к союзнику, — сказала Элспет вслух. — Что может случиться?

— Конечно же, ничего. Просто глупые стариковские бредни. — Орталлен рассмеялся, но его смех прозвучал принужденно. — Нет, все пустяки. На самом деле я подъехал, чтобы посмотреть, не тоскуешь ли ты по кому-нибудь из молодых людей, которых оставила при дворе.

— По ним-то? — пропела Элспет с очень наигранной веселостью. — Да простит меня Владычица, я ума не приложу, что я когда-то в них нашла. В жизни не видела такого выводка пустоголовых щенков! Боюсь, они мне надоели, так что я только рада была от них избавиться… и, думаю, мне лучше вернуться в арьергард: сейчас моя очередь позаботиться, чтобы бедняга Дирк не выпал из седла. Всего доброго, господин мой!

— О, ты славно накрутила ему хвост, сестренка. — похвалила Гвена, разворачиваясь и галопом направляясь в конец колонны. — Молодчина!

— Дирк! — окликнула Элспет на скаку.

— Что, бесенок? — Дирк задремал в седле: солнце ласково пригревало, Ахроди шла ровно, а тихий перезвон подуздных бубенцов и цокот копыт по дороге действовали на него усыпляюще.

— Как ты думаешь, нас Тэлия встретит на Границе? — задумчиво спросила Элспет; ее лицо выражало нескрываемую надежду. Дирку страшно не хотелось разочаровывать девочку, но ничего не поделаешь.

Он вздохнул.

— Боюсь, вряд ли. Она ведь Личный Герольд Королевы, а значит, главный представитель твоей матери, так что, скорее всего, она останется у Алессандара.

— А. — Элспет приуныла, но ей явно хотелось продолжить разговор. — Ты хорошо себя чувствуешь? Ты сильно кашляешь.

Она искоса, немного озабоченно посмотрела на Дирка.

— Только не говори, что тоже собираешься нянчиться со мной, — с легким раздражением ответил Дирк. — Хватит и того, что вон те двое строят из себя наседок. — Он кивнул в ту сторону, где как раз за пределами слышимости ехали Скиф с Тереком.

В ярком свете полуденного солнца, столь радующем после долгих недель холодных дождей, на белоснежную форму Герольдов было трудно смотреть, не щурясь. Терен, тот буквально сверкал.

«И как ему, разрази меня гром, удается, — поймал себя Дирк на мысли, — выглядеть так безупречно, несмотря на пылищу, которую мел поднимаем?»

Элспет хихикнула.

— Извини. Действительно, немного слишком, да? Теперь ты знаешь, каково мне! В Коллегии-то все было нормально, но здесь я даже в кустики не могу отлучиться… ну, сам знаешь зачем… без того, чтобы двое Герольдов тут же ринулись меня охранять!

— Вини только свою мать, бесенок. Ты у нее единственное детище. Ей надо было нарожать целый выводок, тогда у тебя не было бы таких забот.

Элспет хихикнула еще громче.

— Вот бы кто-нибудь из придворных слышал, как ты говоришь о ней, словно о породистой суке!

— Меня бы, наверно, вызвали на поединок за оскорбление величества. Зато сама она вполне могла бы со мной согласиться. А какие у тебя сейчас учебные занятия, пока ты не сидишь за партой?

К собственному удивлению, Дирк обнаружил, что его интересует ответ. Апатия, вызванная болезнью, отступала, сменяясь прежней энергией, и он начал осознавать, что значительная часть душевных терзаний тоже утихла.

Дирк понятия не имел, чем вызвана перемена — тем, что он помирился с Крисом, или же чем-то другим — но она была отрадной.

— Альберих велел Скифу учить меня метать нож. Нехорошо хвастаться, но у меня очень неплохо получается. Смотри…

Рука Элспет дернулась вбок и вперед, и в стволе росшего впереди дерева, словно по волшебству, выросла, дрожа, рукоять маленького ножа. Дирк даже не видел, как он вылетел из руки девочки.

— Недурно… совсем недурно.

Элспет подскакала к дереву, вытащила нож, обтерла мокрое от сока лезвие о собственный рукав и вернулась к Дирку.

— Скиф дал мне потайные наручные ножны со специальной застежкой, видишь? — Она засучила рукав и гордо продемонстрировала подарок. — Точно такие, как у Тэлии.

— Так вот откуда они у нее! Наверняка тоже от Скифа. Этот парень мастер прятать вещи, — ухмыльнулся Дирк и с удивлением понял, что давно не улыбался. — Имей в виду, я вовсе не против. Я только рад, что у тебя есть скрытое жало, бесенок.

— Почему? Мама совсем не обрадовалась тому, что я учусь «уловкам убийц», как она весьма тактично выразилась. И смирилась, только когда я сказала, что так велел Альберих.

— Считай меня большим прагматиком, чем она, но если тебе известны такие уловки, это очко в твою пользу при встрече с убийцей, а ты ведь у нас только одна, бесенок. Мы не можем себе позволить потерять тебя.

— Забавно, Скиф сказал то же самое. Думаю, я отвыкла думать о себе, как о важной особе. — Элспет усмехнулась, а Дирк мимолетно подумал, что из маленького надменного Отродья, за которое когда-то взялась Тэлия, получилась очаровательная юная девушка. Личному Герольду Королевы удалось сотворить немалое чудо!

— Надеюсь, тебя также учат тому, что в случае опасности нужно реагировать рефлекторно, а не думать. Элспет скорчила рожицу.

— Еще как учат! Не так давно Альберих, Скиф и Джери устраивали мне засады каждую минуту, стоило мне отвернуться, поодиночке и скопом! Ну а в остальном мне положено просто разговаривать с Герольдами. Похоже, считается, что я буду заражаться от них знаниями или что-то вроде того.

— Хорошенькая манера отзываться о старших! Хотя, как ни грустно признать, но когда речь идет о Скифе, «зараза» — самое точное слово.

— Кажется, кто-то поминает мое имя всуе? Скиф послал Симри вперед, поравнялся с ними и поехал рядом.

— Ну, разумеется, мой чудный крылатый тать. Я как раз предупреждал нашу юную доверчивую наследницу престола, чтобы не якшалась с тобой…

— Со мной? — Скиф невинно округлил глаза. — Я чист, как…

— Как то, что выгребают из конюшен.

— Эй, я не обязан сидеть здесь и выслушивать оскорбления!

— Точно, — хихикнула Элспет, — Ты можешь уехать и предоставить нам оскорблять тебя за твоей спиной, как до твоего появления.

Словно передразнивая ее, какая-то нахальная алая сойка принялась обзывать Скифа последними словами. Птица прыгала по ветке, нависшей над дорогой, и продолжала поносить беднягу еще долго после того, как он проехал мимо.

— Все на одного, да? Даже зверье на вашей стороне! Как сказал бы Мастер Альберих, пора прибегнуть к стратегическому отступлению.

Скиф придержал Симри, отстал и занял свое обычное место рядом с Тереком, скорчив гримасу Элспет, которая показала ему язык. Дирку с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица.

Однако мгновение спустя настроение Элспет резко изменилось.

— Дирк! Можно я кое о чем спрошу?

— Для того я и существую, бесенок. Во всяком случае, отчасти.

— Что есть зло?

Дирк едва не поперхнулся. Чего-чего, а философии он от Элспет не ожидал.

— Ого! А ты не любишь легких вопросов, верно?

Он немного помолчал, бросив на Элспет косой взгляд и увидев, что навеки покорил ее сердце тем, что отнесся к вопросу серьезно.

— Ты когда-нибудь спрашивала об этом Гвену? — сказал он наконец. — Вероятно, она больший авторитет в таких вещах.

— Спрашивала… а она только посмотрела на меня так, словно у меня на голове рога выросли, и сказала: «Оно просто есть!»

Дирк рассмеялся: ответ очень напомнил ему тот, что когда-то дала ему Ахроди.

— Похоже, действительно есть области, в которых Спутники слабо разбираются, верно? Ладно, попробую я. Ответ далеко не самый лучший, но, думаю, он не слишком далек от истины. Мне кажется, что зло — нечто вроде высшей формы жадности, жадности столь всеобъемлющей, что она даже не может видеть ничего красивого, редкостного или драгоценного, и не пожелать обладать им. Жадности такой абсолютной, что если не может получить желаемое, то скорее уничтожит его, чем позволит, чтобы им завладел кто-то другой. И жадности такой острой, что даже обладание такими вещами не уменьшает ее ни на йоту: то, что красиво, редкостно или драгоценно, никак ее не трогает, лишь вызывает желание обладать.

— Значит, «добро» — что-то вроде противоположности? Бескорыстие?

Дирк слегка нахмурился, подыскивая нужные слова.

— Отчасти. Зло не может ничего созидать, оно может только копировать, искажать или разрушать, поскольку слишком занято самим собой. Так что «добро» — что-то вроде самоотверженности. А ты же знаешь, что многие вероисповедания учат, что высшее добро — Божество — достижимо лишь при условии полного самоотречения, забвения себя. А почему ты спросила?

— Когда Скиф упомянул мастера Альбериха… он… я… — Элспет смущенно замялась, но Дирк постарался всем своим видом излучать доброту и понимание, и выражение его лица явно ободрило девочку. — Ты знаешь, что случилось между Тэлией и мной. На следующий день я все еще злилась на нее, хотя и на себя уже тоже не меньше. Ну, и это сказалось на тренировке. Мастер Альберих остановил меня и повел на Поле, чтобы я прогулялась и остыла. Знаешь, я никогда не думала, что он… не знаю, отзывчивый, что ли. Славный. Обычно он кажется таким суровым.

— Возможно, чтобы замаскировать внутреннюю мягкость, — тихо заметил Дирк. Из Герольдов он знал Альбериха лучше всех, кроме Элкарта и Джери, и, несмотря на то, что очень много времени проводил на полевой службе, успел сблизиться с преподавателем боевых искусств, как никто другой. — Он знает, что снисходительность по отношению к любому из нас может обернуться гибелью в поле. Поэтому он обходится с нами жестко — будем надеяться, жестче, чем все, с чем нам придется столкнуться. Что не делает его хуже, как человека и как Герольда. Подумай-ка минутку. Он единственный преподаватель в Коллегии, от чьей выучки зависит, будешь ты жить или умрешь. Если он упустит какую-то мелочь — неважно, по какой причине — следствием может стать безвременный конец одного из его учеников. Такого нельзя сказать больше ни об одном из преподавателей Коллегии. В следующий раз, когда зазвонит Колокол Смерти, ты, возможно, заметишь, что Альбериха нигде не видно. Не знаю, куда он уходит, но однажды я видел его, когда он уходил. Он выглядел так, словно терпел смертную муку. Думаю, он чувствует больше, чем большинство из нас может предположить.

— Похоже, я знаю. Так или иначе, он заговорил, а ты же знаешь, какой он: когда он говорит, его волей-неволей слушаешь. Как-то само вышло, что я в итоге рассказала ему обо всем — о том, как Тэлия все время была занята, и я начала разговаривать с лордом-дя… то бишь лордом Орталленом. И как именно потому я… начала встречаться с… некоторыми людьми. Похоже, дрянной публикой. О том парне. Нас познакомил лорд Орталлен: сказал, что, как ему кажется, мне следует проводить больше времени в обществе других придворных. Когда он говорил, все звучало очень разумно, и мальчишки, с которыми он меня познакомил, казались такими… внимательными. Льстили мне. Мне… нравится внимание. Я рассказала все Альбериху. Вот тогда он и сказал одну очень странную вещь, Альберих то есть. Он сказал: «Я говорю тебе это под строгим секретом, как Герольд Герольду, потому что думаю, что мне пришлось бы все время ждать удара в спину, если бы он узнал о том, что я сейчас скажу. Лорд Орталлен — один из трех по-настоящему дурных людей, которых я встретил в жизни. Он ничего не делает просто так, госпожа моя, и было бы хорошо, если бы ты никогда этого не забывала».

Элспет взглянула на Дирка; ему показалось, что девочка хотела увидеть, какое впечатление произвел ее рассказ.

Дирк не старался скрыть, что весьма обеспокоен. Когда Элспет произнесла имя лорда Орталлена, казалось, какая-то туча заслонила от него ласковое тепло солнца. А слова Альбериха явились чем-то вроде откровения.

— Не знаю, что и думать, — произнес Дирк наконец. — Но Альберих не склонен выносить поспешные суждения; да ты и сама знаешь. Вместе с тем, я тоже отнюдь не приверженец Орталлена. Скажу только одно: мы с Крисом поссорились главным образом потому, что Орталлен настоял, чтобы он присутствовал, когда меня обвиняли, и приложил все силы, чтобы заставить Криса выбирать между ним и мной. Не знаю, зачем Орталлену это понадобилось — разве что из-за того, что я уже говорил о зле: оно не может видеть драгоценную вещь и не пожелать заполучить ее или уничтожить. А дружба с Крисом — это одна из самых больших драгоценностей в моей жизни.

После этих слов Элспет молча ехала рядом с ним на протяжении нескольких верст; лицо девочки было спокойным и задумчивым.

То был лишь первый из множества подобных разговоров, которые им предстояло вести. Дирк и Элспет обнаружили, что очень похожи: оба имели склонность к мистике, что могло бы удивить тех, кто недостаточно хорошо их знал.

— Ну и? — настойчиво спрашивала Элспет, — Почему они не вмешиваются? Если я веду себя, как ослиха, почему Гвена не хочет ничего сказать?

Дирк вздохнул.

— Не знаю, бесенок. А ее ты никогда не спрашивала? Элспет фыркнула — очень похоже на нетерпеливое фырканье ее Спутника.

— Разумеется — после того, как я сваляла полного дурака, я сразу же ее спросила, почему она попросту не запретила мне иметь дело с тем щенком.

— И что она ответила?

— Что я отлично знаю, что Спутники так не поступают.

— И правда… до тех пор, пока мы, их Избранники, сами к ним не обращаемся. — Сейчас Дирк изрядно досадовал на себя за то, что не попросил у Ахроди совета, когда поссорился с Крисом.

— Но почему? Это же несправедливо! — Дирк по опыту знал, что в возрасте Элспет «справедливости» придается огромное значение.

— Разве? А по отношению к нам было бы справедливо, в конечном счете, если бы Спутники вмешивались, словно няньки, и не давали нам падать и разбивать себе носы всякий раз, как мы пытались бы научиться ходить?

— Хороший ответ, Избранник, — заметила Ахроди. — Хотя и несколько упрощенный.

— Ну, если у тебя есть другой, получше…

— Нет-нет! — поспешно сказала она. — Продолжай в том же духе!

— Ты хочешь сказать, мы должны учиться сами, на собственном опыте? — спросила Элспет, пока Дирк старался спрятать улыбку, вызванную торопливым ответом Спутника.

Пока Элспет размышляла над услышанным, Гвена и Ахроди развлекались, стараясь так точно ступать в ногу, чтобы стук копыт сливался и казалось, что по дороге идет, один Спутник, а не два.

— Неужели они никогда не вмешиваются? — спросила девочка наконец.

— На памяти ныне живущих — нет. Хотя в некоторых старых летописях…

— Ну? — подхватила Элспет.

— Некоторые Спутники крайне редко, но вмешивались. Но только когда положение становилось отчаянным, и без их помощи выхода было не найти. Однако все они были Рощерожденными, а единственным таким Спутником на сегодняшний день является Ролан. И они никогда не вмешивались иначе, как по собственной свободной воле, потому-то Герольды никогда не просят их об этом.

— Но почему же только тогда? Почему мы не должны просить?

— Бесенок… — Дирк очень старался облечь в слова то, что он до сих пор только ощущал. — Каков главный закон нашего королевства?

Элспет подозрительно посмотрела на него.

— Ты что, меняешь тему?

— Нет. Не меняю, поверь мне.

— «Единственно правильного» пути не существует «.

— Взгляни на дело шире. Почему духовенству запрещено законом молиться о победе Вальдемара в войне?

— Я… я не знаю.

— А ты подумай. Если хочешь, отъедь, подумай и возвращайся, когда будешь готова.

Элспет предпочла не покидать места рядом с Дирком, а просто поехала дальше молча, с непроницаемым лицом, настолько уйдя в себя, что даже не заметила догнавшего их Скифа.

Скиф подъехал к Дирку с другого бока и окинул юную наследницу долгим любопытным взглядом.

— Ты не думаешь, что для нее такое сложновато? — спросил он наконец. — Я хочу сказать, я пытался следить за твоими рассуждениями и сбился.

— Не думаю, — медленно ответил Дирк. — Честное слово, не думаю. Если бы, на самом деле, она была не готова, то не спрашивала бы.

— Господь и Владычица! — воскликнул Скиф, в искреннем изумлении тряся головой, — Сдаюсь. Вы с ней и впрямь два сапога пара.

Наконец отряд достиг Границы, и Селенэй распорядилась разбить лагерь на стороне Вальдемара, поскольку помещение пограничной заставы было слишком мало, чтобы вместить всех прибывших. Обоз подтянулся туда же уже почти затемно, и королеву не слишком удивило, что ни один из двух ее посланцев не ждал их по приезде. Но когда миновал следующий день, она почувствовала нарастающее беспокойство. Когда же прошло еще два дня без каких-либо изменений, беспокойство превратилось в тревогу.

— Кирилл… — обратилась к Селенэй к Герольду Сенешаля, не отрывая взгляда от дороги, — у меня чувство, что случилось что-то ужасное. Я паникую?

— Нет, ваше величество. — В обычно сдержанном голосе Кирилла отчетливо прозвучало напряжение.

Селенэй бросила на него острый взгляд. На лбу Кирилла обозначились морщины от тревоги.

— Я пытался мысленно связаться с ними, но не могу дотянуться — а уж, по крайней мере, у Криса достаточно Дара, чтобы принять мое послание. Мы с ним не раз такое проделывали. Не знаю, что случилось, но, ваше величество, я… я боюсь за них.

Селенэй не колебалась.

— Прикажите немедля перенести лагерь подальше от Границы. Примерно в полуверсте отсюда у дороги есть подходящее место: пологий холм без всякой растительности, не считая травы. При необходимости оттуда удобно обороняться.

Кирилл кивнул. По-видимому, слова королевы не вызвали у него удивления.

— Когда остальные двинутся в путь, — продолжала она, — распорядитесь, чтобы здешние подразделения Стражи тоже подтягивались туда. А я поеду и предупрежу Пограничных Стражей, чтобы они держались наготове и наблюдали за торговым трактом с хардорнской стороны.

В ответ на мысленный зов королевы к ней рысью подошел ее Спутник, Карио, и она вскочила ему на спину, не удосужившись послать за седлом и уздечкой. Когда Селенэй уехала, Кирилл отправился на поиски Герольда, отвечавшего за устройство лагеря, чтобы приступить к исполнению первого из ее приказов.

Новое место для бивака оказалось неудобным, но, как и планировала Селенэй, гораздо более выгодным с точки зрения обороны, чем старое. Когда прибыли Стражи, Селенэй приказала им стать лагерем между холмом и Границей. Расставила она и часовых — и заметила зловещий знак: Спутники начали занимать позиции по периметру лагеря, неся свой собственный дозор.

Элспет присоединилась к Дирку и почти не отходила от него. Ни он, ни она не высказывали вслух своих страхов до вечера пятого дня, прошедшего в атмосфере напряжения и тревоги.

— Дирк, — выпалила наконец Элспет после того, как на глазах у Дирка десять раз пыталась прочесть одну и ту же страницу книги и явно не видела ни слова из написанного, — как ты думаешь, с ними что-то случилось?

Дирк даже не скрывал, что ни на минуту не сводит глаз с дороги.

— Что-то наверняка случилось, — ответил он без выражения, — Если бы дело было в обычной задержке, они послали бы нам весточку. Непохоже это на Криса…

Он оборвал себя, увидев испуганные глаза девочки.

— Послушай, бесенок, я уверен, с ними все будет хорошо. Мы с Крисом не раз выбирались из всевозможных передряг, а Тэлия тебе не боязливый придворный цветочек. Уверен, они уже возвращаются сюда.

— Надеюсь, ты прав… — еле слышно ответила Элспет, но Дирку показалось, что она не очень-то ему поверила.

Коли на то пошло, Дирк и сам сомневался, что верит.

Забрезжил шестой день, а Селенэй — да, по сути дела, и все собравшиеся у Границы — все еще ждали, когда упадет топор.

Уже под вечер один из дозорных — Герольд, владевший Даром Дальновидения вдобавок к мысленной речи — доложил, что к ним быстро приближается Спутник, и все-население лагеря за несколько мгновений оказалось на ногах и выстроилось вдоль дороги. Селенэй подоспела туда одной из первых и изо всех сил вглядывалась вдаль.

Она, Кирилл и еще несколько человек из ее ближайшего окружения стояли тесной кучкой на краю лагеря. Королева рассеянно отметила, что Дирк, Терен, Скиф, Элспет и Джери образовали другую группку неподалеку, в пределах слышимости. Никто не шевелился и не разговаривал. Солнце безжалостно припекало, но никто не двигался с места, чтобы укрыться в тени.

Дирк ждал; во рту у него пересохло от невысказанного страха. Подбежал второй дозорный и что-то зашептал на ухо королеве. Селенэй стала белой, как простыня, Элспет стиснула руку Дирка, остальные беспокойно зашевелились.

Наконец облако пыли и стук копыт возвестили о прибытии Спутника, а следом за ними в гущу толпы ворвался Ролан.

Ролан… один. Без седла и узы, исхудавший, взмыленный, покрытый пылью, совершенно изнуренный — мало кому доводилось прежде видеть Спутника в таком состоянии.

Он, шатаясь, прошел несколько последних шагов вверх по холму к королеве, зубами сорвал с шеи сверток и уронил к ногам Селенэй. И в изнеможении встал неподвижно, лишь тяжело вздымались бока да подергивались мускулы. Голова Спутника поникла почти до земли, глаза были закрыты, каждая его черточка выражала страдание.

Керен первой очнулась от потрясения. Она подбежала к Ролану, набросила на него плащ на неимением другой попоны и шаг за шагом повела его, дрожащего, туда, где его могли как следует обиходить.

Селенэй подняла грязный, покрытый пятнами сверток — у нее так тряслись руки, что она едва не выронила его — и распутала узлы бечевки.

В траву ей под ноги выпали две стрелы: одна без наконечника, другая сломанная.

По толпе прокатился ропот смятения и страха. Королева, казалось, застыла, как ледяная статуя.

Когда Кирилл нагнулся, чтобы подобрать стрелы, невдалеке коротко всхлипнула и покачнулась Элспет. Джери подхватила ее и не дала упасть, и тут тишину разорвал отчаянный крик Дирка.

Селенэй вздрогнула и, обернувшись, увидела Дирка, который рвался из рук Скифа и Терека.

— Проклятье, да пусти же меня! — кричал Дирк Скифу, который держал его, не подпуская к Ахроди, — Я должен ехать к ней… я должен помочь ей!

— Дирк, друг, ты же даже не знаешь… — с трудом выдавил Терен, — жива ли она еще.

— Она должна! Я бы знал, если бы нет. Она должна быть жива! — Дирк все еще боролся с друзьями, когда до них долетели тихие слова Кирилла.

— Стрела без наконечника — Герольд Крис, — сказал он; бесстрастное выражение лица Герольда Сенешаля противоречило боли в его голосе. — Сломанная — Герольд Тэлия.

— Видите? Я был прав! Пустите!

Скиф поймал его одной рукой за подбородок и с силой, которая не уступала силе Дирка, даже умноженной бешенством, заставил повернуть голову так, чтобы Дирку пришлось взглянуть ему в глаза. По щекам Скифа текли слезы; он с трудом выговорил:

— Подумай, друг! Она же прислала сломанную стрелу. Проклятье, когда Тэлия посылала ее, она была все равно, что мертва, и знала это. Спасти ее надежды нет, но она предостерегла нас, чтобы мы спаслись. Ты что, хочешь погубить и себя, чтобы мы оплакивали уже троих?

Его слова проникли сквозь пелену безумия, охватившего Дирка, и из его глаз ушло неистовство, сменившись отчаянием и мукой.

— О боги! — он перестал бороться, обмяк, упал на колени, закрыв лицо руками, и хрипло зарыдал.

Селенэй всем рвущимся от горя сердцем пожалела, что не может поступить так же. Но полученное сообщение могло означать лишь одно: друг ее и ее народа внезапно перестал быть таковым, и Вальдемар в опасности. На карту поставлены ее королевство и жизни ее людей, и у Селенэй, как у любого Другого Герольда, есть свой долг. У нее нет времени на личные переживания. Позже, когда опасность минует, она сможет оплакать потерю. А сейчас обязана действовать.

Селенэй отодвинула прочь все эмоции, зная, что позже придется расплачиваться за такое самоотречение. Нужно было поднять по тревоге Стражу, послать за Лордом-маршалом; в голове у нее теснились планы, помогая ненадолго забыть о скорби, которой ей так хотелось дать волю.

Королева решительно отдавала распоряжения; один Герольд за другим бросались к Спутникам, неся приказы: предупредить, собрать, подготовить. Затем Селенэй круто развернулась и в сопровождении Кирилла торопливо зашагала к своей палатке. Те, кто обладал опытом военных действий, и те, кто мог еще понадобиться для доставки сообщений, последовали за ними. Те же, кто не принадлежал к одной из этих групп, поспешили к повозкам — вытаскивать оружие, или вниз с холма — строить крошечный отряд Стражи, готовясь защищать королеву.

Скиф, Терен и Дирк остались на месте.

Скиф протянул к другу руку, потом убрал ее. Дирк сжался в комок, по-прежнему стоя на коленях в дорожной пыли. Только плечи его тряслись, показывая, что он все еще плачет.

Скиф и Терен долго стояли рядом, чувствуя неловкость, не зная, как ему помочь. Наконец Терен сказал вполголоса:

— Он уже не наделает глупостей. Может, дадим ему побыть одному? Все равно Ахроди — единственная, кто может попытаться утешить его.

Скиф кивнул, закусив губу, чтобы не разреветься самому, и они ушли вслед за другими, а Ахроди придвинулась к Дирку и встала, повесив голову, почти уткнувшись ему в плечо.

Погруженный в отчаяние, Дирк не услышал приближения еще одного человека, пока плеча его легонько не коснулась чья-то рука.

Он медленно поднял голову, щуря затуманенные, горящие от слез глаза, и увидел, что рядом стоит Элспет. В ее взгляде читалось такое же горе, по щекам пролегли такие же дорожки слез.

Уже смеркалось; последние закатные лучи прочертили небосклон, словно потёки крови, а над головой уже зажигались звезды. До Дирка смутно дошло, что он, должно быть, простоял тут на коленях несколько часов. И тут, пока он смотрел на девочку, в голове его начала созревать идея.

— Элспет, — прохрипел он, — ты знаешь какое-нибудь место, где сейчас никого нет? Какой-нибудь тихий угол?

— Моя палатка и ее окрестности, — ответила Элспет. Дирк заметил, что вопрос так ее удивил, что она даже перестала плакать. — Она в дальнем конце лагеря, не рядом с маминой. А сейчас все собрались у нее.

— А можно к тебе?

— Конечно… а что? У тебя… ты можешь… ох, Дирк, ты что-то придумал? Да? Да ведь?

— Кажется… может быть… мне удастся» перетащить» Тэлию. Но мне нужно место, где никто не помешает сосредоточиться.

В глазах Элспет появилась надежда — и сомнение.

— Она ведь страшно далеко.

— Знаю. Неважно. Меня заботит не расстояние, а вес. Я никогда еще не Доставал таких больших предметов; боги, даже ничего близкого по размеру не пробовал. — Его лицо кривилось от боли, разрывающей сердце. — Но я должен попытаться… как-нибудь, как угодно!

— Но ведь Крис… — Элспет осеклась. — Криса здесь нет, он не может Смотреть для тебя… нет, погоди… — продолжала она, опускаясь рядом с Дирком на колени, когда он уже решил, что последняя надежда рухнула. — Я же могу Видеть. Я необучена, но Дар у меня есть. Он рано ко мне пришел… а с тех пор, как меня Избрали, он все время усиливается, и я уверена, что могу Видеть дальше, чем все, с кем я говорила. Я тебе подойду?

— Да! О боги, да! — Дирк обнял ее за плечи, и они вдвоем встали и побрели, спотыкаясь, сквозь сумерки к палатке наследницы престола.

Элспет нырнула внутрь и выбросила оттуда две подушки, на которые они и уселись. Дирк легонько положил руки на запястья девочки и сделал все возможное, чтобы успокоить собственные мысли. Он постарался внушить себе, что Элспет — всего лишь очередная студентка, которую он учит пользоваться Даром, и начал вводить ее в легкий транс. Окончательно стемнело, звезды в вышине заблестели ярче, а они все сидели, не обращая внимания на окружающий мир. Элспет молчала очень долго, и Дирк начал опасаться, что ее нетренированный Дар окажется бесполезным на таком расстоянии, несмотря на силу переживаний, его питающих.

И тут Элспет внезапно всхлипнула от страха и боли, и уже ее руки конвульсивно сжались на запястьях Дирка.

— Я нашла ее… о боги! Дирк, они сделали с ней такие ужасные вещи! Я… по-моему, меня сейчас стошнит…

— Держись, бесенок. Не разрывай связь! Ты нужна мне… ты нужна ей.

Элспет громко глотнула — и удержалась. Дирк последовал за ее мыслью туда, куда она дотянулась, нашел цель, ухватился и потянул что есть сил.

Он не знал, сколько времени боролся с тяжестью, но внезапно боль поднялась волной и захлестнула его. Дирк потерял сознание.

Потом он обнаружил, что лежит на земле, а Элспет яростно его тормошит.

— Ты неожиданно… перестал дышать, — сказала она испуганно. — Я думала, ты умер! О боги, Дирк… ничего… не выходит, да?

Он немо покачал головой.

— Я старался, да простит меня Владычица, старался. Я нашел ее, но не могу перетащить сюда. Просто сил не хватает.

Дирк почувствовал, как на руку ему закапали горячие слезы Элспет, и решил попробовать еще раз. Он знал со всей уверенностью, что скорее умрет, пытаясь вернуть Тэлию, чем будет жить с сознанием того, что у него не хватило мужества на вторую попытку.

Но не успел он ничего сказать, как решение вопроса взял на себя другой.

— Человек, — прозвучал голос в его голове, — Дирк… Герольд.

Голос принадлежал не Ахроди: он был мужским. Дирк поднял голову и обнаружил, что рядом стоят три Спутника: Ахроди, Гвена Элспет, а впереди них — Ролан. Они подошли так тихо, что ни веточки под копытом не хрустнуло. За ними, на краю окружавшего палатку Элспет пространства, собрались другие Спутники — все Спутники, бывшие в лагере, вплоть до жеребенка Симри.

Исхудалый Ролан походил на призрак, и, казалось, светился; при взгляде на него у Дирка мурашки побежали по спине. Спутник выглядел как существо из легенд, не принадлежащее прочному повседневному миру.

— У тебя есть Дар и воля, чтобы воспользоваться им. У нее есть Зрение. У нас есть сила, которая вам нужна.

— Я… но… ты что, хочешь сказать…

— … Что мы еще можем спасти ее, если у нас хватит любви и мужества. Но знай… если нам удастся, то лишь дорогой ценой для вас. Будет ужасно больно. Вы можете умереть.

Дирк, не говоря ни слова, взглянул на Элспет и по ее кивку понял, что Ролан говорил и с ней.

Дирк посмотрел в мерцающие сапфировым светом глаза Ролана.

— Какова бы ни была цена, мы ее заплатим, — сказал он, зная, что говорит за них обоих.

Они с Элспет поднялись и подвинулись, давая место Спутникам. Все пятеро встали кружком: Ролан, Элспет, Гвена, Ахроди и Дирк. Элспет с Дирком взялись за руки и положили руки на спины Спутников, установив таким образом необходимый физический контакт.

Во второй раз Элспет оказалось гораздо легче найти нужное место.

— Вот она, — тихо сказала девочка, снова дотянувшись до Тэлии, потом всхлипнула, — Дирк… по-моему, она умирает!

Дирк снова направил сознание по тропинке, проложенной для него Элспет, ухватил и потянул.

Затем к его воле добавилась еще одна, и она стала расти. Ко второй присоединилась третья, четвертая. На одно ужасное, полное боли мгновение — или то была вечность? — Дирк почувствовал себя канатом, который пытаются перетянуть, каждая на себя, две силы, намного превышающие его собственную. Он держался. Потом он почувствовал, что растягивается, все сильнее и сильнее, становясь все тоньше и тоньше, дрожа, словно готовая лопнуть струна арфы. Казалось, из него вытекают последние остатки энергии; Дирк ощутил, что сознание снова туманится, стиснул зубы и держался уже на одном упрямстве. Наконец одна из противоборствующих сил подалась — и ею оказалась чужая. И все вместе они перетянули свою ношу к себе, бережно поддерживая и защищая, чтобы не причинить дополнительного вреда.

Их объединенных сил хватило. Едва-едва, но хватило.

В палатке Селенэй шел военный совет: королевские советники, офицеры армии и Стражи, Герольды расселись кто где мог, а Кирилл показывал слабые участки обороны — места, в которых нападение противника представлялось наиболее вероятным — на расстеленной на столе карте. Крик ужаса, вырвавшийся у одного из стоявших снаружи, у самого входа в палатку, заставил всех присутствующих вздрогнуть и вскинуть головы.

Кто-то раздвинул полог и стоящих внутри, и в палатку, спотыкаясь, ввалилась Элспет, белая как полотно и осунувшаяся, расталкивая с дороги остальных. Следом за ней шел Дирк, который выглядел еще хуже. Когда присутствующие увидели, что он несет на руках, крик ужаса эхом отдался и внутри палатки — ибо Дирк держал исковерканное, окровавленное человеческое тело, у которого было лицо Тэлии.

Все застыли на месте — кроме Дирка и Элспет. Элспет, ни слова не говоря, освободила кровать Селенэй, спихнув примостившихся на ее краешке пятерых Герольдов. Дирк направился прямо к постели и осторожно опустил на нее Тэлию. Затем, не оглядываясь, протянул измазанную кровью руку, схватил за локоть старшего из присутствовавших Целителей и подтащил его к Тэлии. После чего преувеличенно четко выпрямился, отошел на два-три шага от кровати и, потеряв сознание, рухнул на землю, словно подрубленное дерево.

Когда общее смятение чуть улеглось и Селенэй удалось оглядеться, она обнаружила, что Элспет проделала то же самое, только менее эффектно — тихонько, в уголке.

Элспет оправилась быстро — как она довольно едко заметила, к счастью для рассудка тех, кто не мог себе представить, как им с Дирком удалось невозможное: спасти Личного Герольда Королевы.

Она оказалась в центре внимания всех, кто не принимал участия в попытке вызволить Тэлию. Больше всех ее замучил Кирилл — он столько раз требовал, чтобы она описала все происшедшее до малейших подробностей, что Элспет уже казалось, что она может декламировать свой рассказ во сне, да еще и донимал девочку бесконечными расспросами. В конце концов терпение Элспет лопнуло, и она заявила Кириллу — тихо, но непреклонно — что если он желает узнать что-то еще, пусть спросит собственного Спутника, что же до нее, Элспет, то она намерена пойти и узнать, чем может помочь Целителям, выхаживающим Тэлию и Дирка.

Целительница Тэса была обеспокоена: Дирк поправлялся совсем не так быстро, как Элспет. На следующий день он все еще не приходил в сознание, и вскоре Целители определили у него новую вспышку воспаления легких плюс невероятное нервное перенапряжение. Его лечение взяла на себя Тэса; Тэлией занимался ее старый друг, Деван, хотя оба Целителя постоянно советовались и делились опытом. Дирк нечаянно перенес вместе с Тэлией бутылочку из-под аргонела, и оставшиеся внутри склянки следы снадобья подсказали Девану, с чем еще необходимо бороться, помимо жутких травм и переломов. Через день-другой они с Тэсой решили, что сделали для обоих пациентов все, что возможно в условиях лагеря. И решили, что, хотя перевозить больных опасно, оставлять их на месте еще опаснее. В любую минуту могли начаться военные действия, кроме того, оба, и Деван, и Тэса, крайне нуждались в помощи многоопытных преподавателей Коллегии Целителей.

Однако для перевозки Дирка с Тэлией в столицу не было ни времени, ни, тем более, лишних Герольдов. Так что Тэса и ее коллега, торопливо посовещавшись, решили провезти пациентов на несколько верст назад по дороге и устроить в каменном доме лорда-наместника, который с радостью уступил свое обиталище для королевских нужд — с тем большей радостью, что сам он и его семья переехали подальше от места возможных сражений.

Королева вызвала туда всех свободных Целителей Коллегии. Резиденция лорда-наместника вполне могла считаться небольшой крепостью: при необходимости в ней легко можно было защищаться. В ней и разместили Целителей сразу по прибытии; едва появились признаки того, что состояние Дирка улучшается, как Тэса принялась налаживать действия своих сотоварищей. Ее не оставляла мрачная уверенность в том, что, хотя пока что им некого лечить, кроме Тэлии и Дирка, если начнется война, появятся и другие пациенты, и очень скоро.

Элспет проводила большую часть времени там же: мать попросила ее — именно попросила, а не приказала: знак, что Селенэй доверяет ее здравому смыслу и молчаливо признает, что дочь становится взрослой — находиться при Целителях и придворных вельможах, которые начали прибывать по ее зову. — Но… — начала было возражать Элспет, но осеклась, увидев загнанное выражение в глазах матери. — Ничего. Что мне надо делать?