Смельчак

Глава С

— Вы хотите, чтобы я разделся? — спросил Рафаэль. — Догола?

— Да.

— Здесь? — Он оглянулся на стеклянную стену.

— Да.

— Сейчас?

— Да что у тебя за мысли, черт побери? — рыкнул толстяк в белой рубашке, сидящий за столом. — Что тебе наговорил Фридо? Или ты полагал, что будешь работать в водолазном костюме?

— Смешно все это, — пожал плечами Рафаэль.

Ему приходилось раздеваться и ходить голым или почти голым и когда рядом никого не было, и при людях, своих родственниках или тех, кто знал его с рождения. Но разоблачаться в городе, в кабинете, перед человеком, которого видел впервые, чьи выпученные глаза неотрывно следили за ним…

— Да ты, похоже, стесняешься? — удивился дядя. — Ты просто псих.

— Я не стесняюсь. — Рафаэль сел на диван и стянул башмаки. — Просто моя одежда… Конечно, моя жена старается…

— Я знаю, что ты беден, — кивнул дядя. — Моргантаун. Хочешь еще выпить?

— Нет.

— Выпей, — дядя налил водки в пластиковый стакан и протянул его Рафаэлю.

С босыми ногами, придерживая джинсы с расстегнутой «молнией» левой рукой, Рафаэль, стоя у стола, выпил водку.

— Давай, давай, — заторопил его дядя. — Я не могу сидеть с тобой весь день.

Рафаэль бросил на софу джинсы, рубашку, трусы.

— Хорошо. Вижу, у тебя даже член встал.

— Вы на меня так смотрите, — промямлил Рафаэль.

А дядя провел пальцами по его шее.

— Сердце у тебя здоровое?

Иногда сердце Рафаэля начинало учащенно биться. Такое случаюсь, когда он уже прилично набирался, но хотелось выпить еще.

— Да.

— Ничего у тебя не болело? Терял когда-нибудь сознание?

— Отключался? — переспросил Рафаэль.

— Вот-вот.

— Чуть ли не каждый день, — Рафаэль улыбнулся.

— После пьянки не в счет.

Дядя ткнул указательным пальцем в грудную мышцу Рафаэля. Поднял его руку и подержал на ладони бицепс.

— Дерьмо. Другие живут не лучше тебя, но могут нарастить на костях хоть немного мяса. — Наклонившись, он провел рукой по левой ноге Рафаэля. Разогнулся и взглянул на его живот. Слегка, без замаха, ударил кулаком, посмотрел, как краснеет кожа. Ущипнул.

— Кожа у тебя не того оттенка, — недовольно пробурчал он. Обошел Рафаэля сзади, обхватил ладонью правую ягодицу. — Задница у тебя еще есть. Но скоро, похоже, исчезнет. — Затем он развернул Рафаэля лицом к себе, раздвинул пальцами губы. — Плохое питание. Был когда-нибудь у дантиста?

— Нет, кажется. Не знаю. Думаю, что нет.

Уперев руки в бока, дядя оглядел Рафаэля с головы до ног.

— Знаешь, индеец, у меня складывается впечатление, что ты нам подойдешь. Еще год, и я даже не взглянул бы на тебя. Толку от тебя уже не будет.

Рафаэль потянулся за рубашкой.

— Нет, — остановил его дядя. — Одеваться не надо. Пойдем со мной. Я хочу, чтобы ты полностью отдавал себе отчет в том, что должно произойти.

Рафаэль вслед за дядей вышел из освещенного кабинета в темный, с грязным полом, склад. Легкий ветерок холодил кожу под мышками, в промежности.

— Ты сможешь потерпеть боль час-другой, не так ли? — по пути спросил дядя.

Рафаэль услышал его, но не ответил, потому что не знал.

— Разумеется, сможешь. — Дядя все решил сам. — Ты парень крепкий. И уж час-то выдержишь. Я прав?

Они прошли в ту часть помещения, где тяжелые черные шторы, свисающие с потолка, закрывали окна, а на полу стоял массивный деревянный стул, окруженный незнакомыми Рафаэлю предметами на треногах.

— Когда-нибудь испытывал боль? Я имею в виду настоящую боль? — Дядя направился к одному из непонятных предметов, коснулся его рукой. — Некоторым нравится, знаешь ли. Они просто балдеют от боли. Может, ты один из них.

Луч ярчайшего света ударил с треноги. Рафаэль инстинктивно закрыл глаза и отвернулся.

— Так или иначе, ты хочешь сниматься в кино, в этом-то я уверен. Кто, скажи на милость, этого не хочет? Сделаешь, что от тебя требуется, и фильм с твоим участием будут смотреть по всему миру. В Сингапуре, Аргентине, Морокко. Ты знаешь, где находится Морокко?

— Нет.

— Как бык на корриде. Большинство быков попадают на бойню, где их убивают вместе с коровами. На корриде смерть наступает не сразу, но быку дается возможность показать свой характер, свою доблесть. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю? Подумай об этом, индеец. Считай себя быком, достойным корриды. Туда попадают далеко не все.

Рафаэль смотрел на массивный деревянный стул. На крепкие кожаные ремни, свисавшие с подлокотников и лежащие на полу у двух передних ножек.

— Да, электрический стул, — подтвердил его догадку дядя. — Выглядит как настоящий, потому что он и есть настоящий. Я вывез его из тюрьмы, когда в штате приняли закон, запрещающий убивать электричеством. На этом стуле умирали люди. Много людей.

В ярком свете Рафаэль заметил в трещинках дерева запекшуюся кровь.

— Ты видел когда-нибудь «потрошительный» фильм?

— Нет.

— Тот, где действие происходит в операционной?

— Нет.

— Это наш. Отличный фильм. А другой мы снимали в пещере. Тоже не видел?

— Нет.

— Некоторым такие фильмы не нравятся. Не хватает им духу смотреть на то, что могут выдержать крепкие парни. Такие, как ты, Рафаэль. — Дядя положил руку ему на плечо. — Садись на стул.

Босоногий, Рафаэль переступил через черный кабель, змеящийся по полу, повернулся, сел.

— Я хочу объяснить, что тут должно произойти. Что ты узнал от Фридо?

— Практически ничего. «Потрошительный» фильм. Двадцать пять тысяч долларов.

— Но хоть что-то он сказал тебе? Описал, что…

— В общих чертах, — кивнул Рафаэль. — Суть я уловил.

— Продлится все час, не более. Постоянно помни об этом. О времени. Все закончится. В конце концов тебя избавят от боли. Полагаю, ты будешь счастлив, когда это произойдет.

— Да, — согласился Рафаэль. — Наверное.

— И не забывай о деньгах, — добавил дядя.

— О деньгах? — Рафаэль не сразу понял, о чем речь.

— Как еще такой, как ты, может заработать столько денег? Ответь-ка мне? А тут прекрасный шанс показать, какой ты молодец. Настоящий мужчина.

— Закон это запрещает, не так ли? — спросил Рафаэль. — Я имею в виду такие фильмы.

— Нет. Тут все по закону, — возразил дядя.

— Я про съемки.

— Да, запрещает. Фридо же говорил тебе…

— Да.

— А теперь я расскажу тебе все, Рафаэль, от начала и до конца. Должен почувствовать твою реакцию, прежде чем подписывать контракт, понимаешь?

— Да.

— Два здоровенных мужика, настоящие гиганты, выволокут тебя на съемочную площадку, — дядя обвел рукой освещенное пространство. — Мы используем две камеры. Одну стационарную, — дядя указал на центральную треногу, — другую ручную. Снимать мы будем обеими камерами одновременно, Рафаэль. Но оператор только один. Он включает стационарную камеру, далее она работает автоматически, а сам, со второй камерой, переходит с места на место, снимает крупные планы и все такое. Через некоторое время ты забудешь о его присутствии. Но и с самого начала не нужно тебе смотреть прямо в объектив. Делай вид, что ты и не подозреваешь о существовании камер.

— Хорошо.

— Так вот, эти бугаи подтащат тебя к стулу. Ты можешь сопротивляться. Более того, я хочу, чтобы ты боролся с ними изо всех сил. Делай, что хочешь, лишь бы вырваться из их рук. Им ты вреда не причинишь. Они профессионалы. Так что, как бы ты ни пытался, вырваться тебе не удастся. Понимаешь?

— Да.

— А желание такое у тебя, скорее всего, появится. Мне доводилось видеть, как ломались самые крутые парни, когда видели, что началась съемка и обратного пути уже нет. Борись что есть мочи. Зрителю это интересно. Его увлекает динамика борьбы.

— Хорошо.

— У стола будет стоять большая дубинка, на столе мы разложим клещи, щипцы, ножи, пинцеты — металлические, полированные, сверкающие. Нет нужды говорить, что, увидев их и вспомнив, для чего они предназначены, ты взвоешь от ужаса и удвоишь — нет, утроишь усилия, лишь бы освободиться. Поверь мне, так оно и будет. Некоторые даже обделывались от страха. Если такое произойдет и с тобой, ничего, это все естественно.

— Понятно.

— Рафаэль, ты должен сразу уяснить, что достоверность будет полная. Этим наш фильм отличается от других, которые ты, возможно, видел. Мы не заливаем все кетчупом и не признаем тех уловок, которыми дурачат зрителя. У нас все натуральное. Мы показываем только то, что снимаем.

— Я знаю. Фридо…

— Так что, ежели тебе захочется наложить в штаны или укусить любого из этих громил, не стесняйся.

Откинувшись на спинку стула, Рафаэль положил руки на широкие подлокотники.

— Хорошо.

— Учти, им это понравится куда больше, чем тебе. Они же сдвинутые. Я хочу сказать, боль доставляет им наслаждение. Ради нее они готовы на все. Так вот, ты будешь вырываться, а они — сдирать с тебя одежду. Ты уж постарайся создать им как можно больше трудностей. Пусть как следует попотеют. Это ясно?

— Да.

— Ты же индеец? Может, мы соорудим тебе набедренную повязку. Браслеты на руки, на ноги, боевой узор на щеках. Дельная мысль. Зрителю это понравится. Нужно еще и завлекающее название. К примеру, «Смельчак». Звучит неплохо. Ты согласен? Только что придумал. В нашем деле необходима хорошая голова. Создание фильмов — процесс творческий. Ты не возражаешь, если мы так и сделаем? Оденем и загримируем тебя под настоящего индейца перед началом съемки?

Рафаэль не знал, возражать ему или нет.

— Если мы накрасим тебе скулы, глаза станут больше, для камеры это хорошо. «Смельчак». В этом что-то есть. Чувствуется безудержная храбрость, мужество. Но мужества тебе не занимать, не так ли, Рафаэль? Фильм с твоим участием будут смотреть во всем мире. Представляешь себе? И говорить, выходя из зала: «Какой смельчак!» О тебе.

— Даже если я обделаюсь?

— О Боже. Это же естественно, Рафаэль. В натуре. Все будут знать, что происходит с тобой. Кто не обделался бы, попади на твое место. В «потрошительных» фильмах, Рафаэль, это обычное дело. Более того, случается, что и зрители от ужаса накладывают полные штаны. Ибо мы не прибегаем к каким-либо трюкам. На экране у нас все как в жизни.

От яркого света, от слов дяди у Рафаэля закружилась голова.

— Теперь я хочу рассказать тебе о самом фильме, как я себе его представляю. Хорошо?

— Хорошо.

— Это нужно сделать до подписания контракта, правда?

— Наверное.

— Они разденут тебя донага, сорвут набедренную повязку, браслеты, украшения, привяжут к стулу, — тут дядя улыбнулся Рафаэлю. — За руки и за ноги. Потом один из них останется рядом с тобой, а второй подойдет к столу, — дядя указал место, где будет стоять стол, — и начнет разглядывать разложенные там инструменты.

— А это еще зачем? Я просто спрашиваю.

— Не спеша выберет щипцы, большие, блестящие, повертит их в руках, понимаешь. От одного их вида начинает трясти.

— Щипцы?

— Не торопясь вернется к тебе и выдернет какой-нибудь ноготь. В эти дни не стриги ногти, ладно? Чтобы ему было за что схватиться. Руки у тебя будут привязаны. Ноги — тоже. Если хочешь, сожми пальцы в кулак. Не беспокойся. Он с этим справится.

Сидя на стуле, Рафаэль сжал пальцы правой руки в кулак, посмотрел на него.

— Потом один из них заставит тебя открыть рот — он знает, как это делается, сопротивление тебе не поможет — а второй, тот, что со щипцами, наверное, упрется тебе ногой в грудь и выдерет пару передних зубов.

За стеной кто-то включил радио. Рафаэль услышал танцевальную музыку.

— Чтобы изо рта потекла кровь. А тот, что стоял рядом, будет суетиться вокруг, желая заглушить твои крики. Такая у него роль. Крики, по сценарию, выводят его из себя. Вот он и будет то затыкать себе уши, то бить тебя по голове…

— Я не должен кричать? Вы не хотите, чтобы я кричал?

— Наоборот. Ори, как резаный. Да и не забивай себе этим голову. Кричать ты все равно будешь. Повторяю, это же естественно.

— Угу.

— Так что никто не запрещает тебе кричать, Рафаэль. А тот, который со щипцами, вновь отойдет к столу… — дядя опять указал на воображаемый стол, — и на этот раз возьмет большие ножницы. Знаешь, какими раньше стригли овец.

— О.

— Он опустится перед тобой на колени и отрежет какой-нибудь палец на ноге. Возможно, большой. Так что кровь появится и на голове и на ноге.

— Одной?

— Хорошая идея. На двух лучше. Да, он отрежет по пальцу на каждой ноге. А второй мордоворот будет по-прежнему прыгать вокруг, вне себя от твоих криков.

За стеной зазвонил телефон.

— В таком вот духе, Рафаэль. Я хочу, чтобы с этим у тебя была полная ясность.

Радио приглушили. До Рафаэля донесся невнятный голос племянника, разговаривающего по телефону.

— Он возьмет нож и разрежет здесь, — дядя провел пальцем по левому бедру Рафаэля. — На обеих ногах. Достаточно глубоко, чтобы полилась кровь. Потом здесь, — палец дяди прошелся по левому бицепсу. — Обе руки. И наконец, здесь, — подушечка указательного пальца описала два полукруга на грудных мышцах.

— А я не умру от потери крови?

— Не успеешь. Помни, Рафаэль, ты — парень крепкий, ты показываешь всем, какой ты мужчина, идешь на все добровольно. А боль пройдет. Главное, всегда помни об этом: боль пройдет! Мучения кончатся. Но в тот момент ты будешь вопить от боли. Из тебя будет хлестать кровь, глаза вылезут из орбит, — толстяк глубоко вздохнул, покачал головой, улыбнулся. — Вид крови нравится зрителям. Чем ее больше, тем лучше.

В горле Рафаэля пересохло. Он сунул палец в рот и сильно укусил его.

— А тот, что держал в руке нож, заменит его на ложку.

Рафаэль прокашлялся.

— Ложку?

Дядя помахал рукой перед лицом Рафаэля.

— У тебя оба глаза хорошие?

— Конечно.

— Или один видит лучше другого?

— Вроде бы нет.

— Потому что для нас очень важно, куда поставить дубину, — дядя глянул направо и налево от Рафаэля. — Он вывернет ложкой один твой глаз и оставит его болтаться на щеке. Но нам нужно расположить дубину со стороны оставшегося глаза, потому что, поверь мне, к тому времени ты будешь неотрывно смотреть на нее. Зрители-то подумают, что ты ешь ее взглядом от неодолимого ужаса. На самом же деле ты будешь видеть в ней единственную надежду на избавление от, казалось бы, нескончаемой муки. Это то самое, что называется иронией. Ирония в фильме необходима. Ты в этом не разбираешься, Рафаэль, но уж поверь мне на слово. Все-таки это не первый мой фильм, так что я знаю, о чем говорю. Мы создаем, возможно, самые лучшие фильмы, потому что у нас все взаправду, никакой подделки или вымысла. Мы показываем, как живые люди терпят настоящую боль, как они умирают. Но при этом наши фильмы — искусство, в них есть место юмору. И ты, Рафаэль, будешь сниматься в таком фильме, продемонстрируешь всем, что ты за мужчина, — дядя перевел дыхание. — Поэтому ложкой мы вытащим один глаз, а дубинку расположим со стороны второго. Чувствуешь, все нужно продумать заранее?

Рафаэль шумно глотнул.

— Потом он возьмет дротики, — это те же стрелы, только древки покороче, а наконечники пошире — и вонзит их сюда и сюда, — дядя указал две точки чуть пониже ключиц. — Его напарник, все еще пытающийся заставить тебя не орать, наконец-то убедит твоего мучителя, что с криками надо кончать. Тот выберет на столе другие ножницы, тоже большие, вернется к тебе. Один из них разожмет твой рот, а второй вытащит язык и отрежет его ножницами.

Правая рука Рафаэля прижалась к низу живота.

— Допустим…

— Конечно, Рафаэль, не стесняйся. Спрашивай, о чем хочешь.

— Допустим… Я хочу сказать, в тот день, ну, в день, когда мы все это сделаем, меня стошнит?

— Очень хорошо, Рафаэль. Светлая у тебя голова. Постарайся, если сможешь, чтобы блевотина попала на этих парней. Окати их своей блевотиной. То есть ты сам дашь им повод разъяриться, оправдание тому, что они сделают с тобой. Ты меня понимаешь? Блюй, сколько влезет. Перед тем, как приехать сюда, наешься до отвала.

Рафаэль тяжело дышал.

Его трясло.

Опустив глаза, он увидел, что тело его, как пленкой, покрыто мелкими каплями пота.

— Тебе нехорошо? — заботливо осведомился дядя.

Радио зазвучало громче. Рафаэль разобрал несколько слов из прогноза погоды.

— Нет, нет.

— Если ты не хочешь знать, что…

— Я в полном порядке.

Дядя отвернулся от Рафаэля.

— Потом он возьмет маленькую ножовку, раздвинет тебе ноги и отрежет твой конец.

— Что? — Рафаэль смотрел в спину толстяка. — Я не расслышал.

Тот обернулся. Указал на пенис Рафаэля.

— Отпилит его.

Рафаэль глянул вниз. Пенис его разбух от прилива крови.

Дядя улыбнулся.

— Так и должно быть. Отлично. Он больше не понадобится тебе, Рафаэль. Ты понимаешь. А по сценарию это нужно.

Дрожь волнами пробегала по телу Рафаэля.

— У тебя еще останется один глаз.

Даже опустив веки, Рафаэль видел перед собой улыбающееся лицо толстяка.

— Когда один из них поднимет над головой твой член, чтобы показать зрителям, что он отрезал, второй освободит тебе руку. Пользы тебе от этого будет немного. Вскочить со стула все равно не удастся. А он возьмет острый нож и вспорет тебе живот. Вот здесь, — и палец дяди описал полукруг под грудной клеткой Рафаэля. — И все внутренности вывалятся тебе на колени. Возможно, он покопается в них руками. Свободной рукой ты можешь бить его. Будет неплохо, если ты сам залезешь рукой в свои внутренности.

Рафаэль сидел, закрыв глаза. Голос дяди долетал издалека, на фоне танцевальной музыки, льющейся из радио.

— А потом один из них взмахнет дубиной и размозжит тебе голову, Рафаэль. И на этом для тебя все закончится. Не волнуйся, он знает, как это делается. Я видел его в деле. Один удар, и все готово, только мозги летят во все стороны. Ты ничего не почувствуешь.

Рафаэль так и не открыл глаз. Дышал он медленно, через нос, его трясло.

— С тобой все в порядке?

И внезапно Рафаэль понял: толстяку нравится описывать ему все эти мерзости. А потому он, Рафаэль, уже и сегодня заработал хоть какие-то деньги.

— Да.

Рука дяди коснулась его потного плеча, шеи. Рафаэль открыл глаза.

— Ну, вставай. Пошли.

Дядя помог Рафаэлю подняться.

— Так что ты об этом думаешь?

Ноги Рафаэля подгибались. Он схватился за спинку стула, чтобы не упасть.

— Я думаю, тридцать тысяч долларов.

Дядя рассмеялся.

— Действительно, ты крепкий орешек. Умеешь торговаться. Настоящий мужчина! Ладно, сдаюсь. Тридцать тысяч долларов. — Он потряс руку Рафаэля. — Договорились!