Смерть и «Радостная женщина»

Глава VI

Лесли Армиджер не умел врать. Переводя взгляд с фотографии на Джорджа, он не мог скрыть испуга, смешанного с облегчением. Джин подошла к нему, и он на миг обнял ее странным предостерегающим движением, как если бы хотел ласково прижать ее к себе, но не мог, то ли стесняясь Джорджа, то ли смущенный отчужденностью Джин, а может, из-за особенностей своего нынешнего положения.

— Самое лучшее, что вы можете сделать сейчас, — строго сказал Джордж, — это выложить мне все. Сами видите, что получается, когда вы темните. Вы тоже, миссис Армиджер. Было бы куда лучше, скажи вы мне правду сразу, не дожидаясь, пока она выплывет наружу.

— Нет, минуту, минуту! — Нервные ноздри Лесли подергивались от напряжения. — Джин тут ни при чем. У нее нет чувства времени. Заявив, что к десяти я уже вернулся домой, она всего лишь высказала догадку. Просто ей так казалось.

— И случайно угадала время и несколько подробностей, словно взятых из вашей истории. Вы заранее договорились рассказывать одну и ту же небылицу, мистер Армиджер, и вы это знаете не хуже меня.

— Нет, это неправда. Просто Джин ошиблась…

— Значит, вы не хотели ее смущать, а потому решили подтвердить это заявление? Ладно уж, врите да не завирайтесь. Забыли, что вы делали свои заявления одновременно? Дорогой мой, вы напрашиваетесь, чтобы я запустил в вас этим блокнотом.

— О Господи! — беспомощно проговорил Лесли, падая в кресло. — Я в этом совсем не мастак!

— Совершенно верно. Рад, что вы это осознаете. А теперь давайте-ка посидим за столом, как разумные люди, и вы расскажете мне правду.

Стоявшая поодаль Джин немного поколебалась и тихо сказала: «Я приготовлю кофе», после чего выскользнула на кухоньку; но Джордж заметил, что дверь она оставила открытой, и подумал: как бы ни сердилась она на мужа, но тотчас окажется рядом с ним, если почувствует, что сеть вокруг него затягивается.

— Итак, давайте-ка на этот раз честно, без утайки. Во сколько вы пришли домой?

— Наверное, где-то без десяти одиннадцать, — хмуро отвечал Лесли. — Я действительно заходил в эту его чертову пивную и спрашивал отца, но даю слово, что Джин ничего об этом не знала. Она все волновалась из-за времени, потому что мы не могли отчитаться за пятнадцать минут. Но я так и не сказал ей, где был.

Джордж поверил ему. Судя по тем взглядам, которыми они обменивались, по трепетным, неуверенным движениям, это была правда. Они понимали, что отдалились друг от друга, боялись разверзшейся между ними пропасти. Горячая девушка, чутко притихшая за полузакрытой дверью, терзалась сомнениями и не знала, верный ли сделала выбор. Достанет ли Лесли мужества выдержать предлагаемые жизнью испытания? Этот крик о помощи, обращенный к отцу, был ли он случайной промашкой или свидетельствовал о природной слабости? Джордж подумал: раньше они ожесточенно ссорились, наносили друг другу раны, но теперь их главный враг — он, и супруги объединились против него как верные союзники. Одним своим присутствием здесь он, надо полагать, оказывал им услугу.

— Тогда, пожалуй, стоит сообщить об этом сейчас, — твердо сказал Джордж. — Пусть лучше она узнает это от вас, чем от кого-то еще.

— Возможно. — Казалось, Лесли еще не совсем убежден. Его терзала неуверенность, и он не знал, как поступить. Униженный этим уроком, он, тем не менее, подавил свой гонор и продолжал: — Ладно, я вышел опустить письма, а потом отправился гулять и очутился в пивной. Попросил, чтобы позвали отца. Я не хотел заходить внутрь, подождал у двери. Я не заметил никого из знакомых, официанта я тоже не знал, поэтому, когда нынче утром эта новость появилась в газетах, я сдуру решил, что мне лучше молчать о моем визите. Но вы не должны винить Джин за то, что она пыталась помочь мне выпутаться.

— Жену вашу мы трогать не будем. Зачем вы туда пошли и зачем просили об этой встрече? Вам опять что-то понадобилось?

— Нет, — мрачно ответил Лесли, — я больше не хотел просить его о чем-либо. С этим было покончено. Я пошел туда, чтобы потребовать обратно кое-что взятое им у меня. — Или, по крайней мере, высказать, что я о нем думаю. — Лесли уже завелся, речь потекла ровно. Джордж откинулся на спинку и молча слушал рассказ о первом письме к отцу и ответе на него, о жестоком, издевательском подарке — вывеске старой гостиницы, напоминавшей о поражении Лесли и победе отца. Он и виду не подал, что слышит эту историю уже во второй раз. — А потом, две недели назад, случилось нечто странное. Он вдруг изменил свое решение. Как-то вечером прихожу я домой, и тут заявляется старина Рей Шелли. Он сиял, потому что принес добрую весть. Я знал, что, когда мы с отцом поскандалили, Шелли стоял за меня горой. Он всегда был доброй душой, и радовался, как Полишинель. Он сообщил, что отец раскаялся в содеянном и пришел к выводу, что унизительный подарок был недостойной шуткой, и он хотел бы исправить дело, хотя наш разрыв он по-прежнему считал окончательным. Но отец не мог прийти и признаться в ошибке самолично, а потому поручил это Шелли. Шелли пришел, чтобы забрать вывеску и передать мне пятьсот фунтов в качестве возмещения морального ущерба. При этом он не забыл повторить слова отца, что это последняя субсидия, на которую мы можем рассчитывать, что он не может оставить меня помирать с голоду и позволить мне залезть в долги, но впредь я должен заботиться о себе сам.

Джин принесла кофе и молча разлила по чашкам. Погруженный в свои мысли Лесли не шелохнулся, Джин подошла к нему сзади и легонько тронула за руку, чтобы вернуть к действительности. Он вздрогнул и бросил на жену взгляд, исполненный надежды и тоски. От этого красноречивого обмена взглядами воздух в захламленной темной комнате, казалось, зазвенел как натянутая тетива лука.

— Продолжайте, — строго потребовал Джордж. — Что вы ответили на его предложение?

— Я отказался, — в душе Лесли пробудились бурные чувства, и теперь он черпал в них мужество. Припоминая свои обиды, он снова начинал пылать гневом и забыл об осторожности. В голосе зазвучали нагловатые нотки, столь присущие покойному Альфреду Армиджеру. — С меня хватит, я был сыт по горло и не хотел больше связываться с ним. Жаль только, что гнев мой излился на бедного старину Шелли, ведь он-то ратовал за меня. Но уж так получилось. Поэтому он ушел очень расстроенный. Даже норовил дать мне взаймы из собственного кармана. Но я не мог одалживаться у него. Я знаю Шелли, он живет только на зарплату, пусть и большую, и нередко допускает перерасход. Мы пытались утешить его, как могли, потому что, черт возьми, он-то был ни в чем не виноват. Он выразил надежду, что мы не станем рвать с ним, спрашивал, нельзя ли ему иногда навещать нас, дабы удостовериться, что у нас все в порядке. Разумеется, мы сказали «пожалуйста, в любое время, если наше жилище вам не противно, мы будем рады вас видеть». И снабдили его всеми необходимыми сведениями. Что старая перечница внизу не желает открывать дверь нашим гостям, хотя никогда не упустит случая как следует их рассмотреть в надежде углядеть что-нибудь такое, о чем можно посплетничать с другой такой же гарпией через садовый забор. Она закрывает парадную дверь на задвижку, когда сидит дома, и все наши гости могут сразу же подниматься к нам. Мы даже сказали ему, где лежит ключ от нашей комнаты, на тот случай, если он придет слишком рано и захочет подождать. Я знаю, — сказал Лесли, перехватив растерянный взгляд Джорджа, — вы думаете, имеют ли эти мелочи какое-то значение. Имеют, да еще какое! Позавчера во второй половине дня, пока нас не было, кто-то проник в эту комнату и стащил отцовское письмо.

— Письмо? То, которое пришло вместе с вывеской? Но зачем кому-то понадобилось его красть?

— Если вы сможете найти другое объяснение, честь вам и хвала. На мой взгляд, существует только одно: мой отец действительно хотел забрать эту вывеску назад. Потому-то он и послал с поручением Шелли. Она была нужна ему, и, чтобы заполучить ее, он готов был даже пожертвовать пятью сотнями фунтов. И, когда эта попытка не удалась, он решил уничтожить единственное доказательство того, что когда-либо дарил ее мне. Без письма я не имел бы законных оснований владеть этой вывеской. А кому, по-вашему, поверили бы на слово, ему или мне?

— Это не совсем так, — рассудительно начал Джордж. — Мисс Гамилтон, напечатавшая это письмо, знает его содержание и уже рассказала мне о «подарке». Кто-то паковал вывеску и отвозил ее вам. Эти люди тоже могли бы подтвердить ваши слова.

Лесли горько и удивленно рассмеялся.

— Вы и впрямь не знаете, в каких отношениях он был со своим персоналом. Теперь, когда он мертв, Гамми вполне может быть откровенной с вами, но, будь отец жив, она бы делала и говорила только то, что он велит. Она всегда так поступала, за это ее и держали. Она бы «не помнила» ничего, вредного для отца, неужели вы этого не понимаете? И парни из конторы тоже. И тот малый, что вел фургон. О нет, уж это не осложнило бы ему жизнь. Единственным доказательством было письмо. Отцу приспичило вернуть себе вывеску, он готов был заплатить за нее пятьсот фунтов, а когда ничего не вышло, он начал строить другие козни, чтобы забрать эту штуку, даже если бы я не захотел с ней расстаться.

— Вы предполагаете, что мистер Шелли помогал ему в этой проделке?

— Нет, нет! Разве что по неведению. Ей-богу, не знаю! Я не знаю, понимал ли он, что отец его использует. А отец делал это всякий раз, когда ему был нужен благообразный фасад, чтобы обмануть противника. Видели бы вы их в деле. Способен ли человек вообще не понимать, что им пользуются как прикрытием, причем уже много лет? Может, Шелли закрывал на это глаза, а может, действительно не замечал. Естественно, он не пришел к отцу и не сказал: «Порядок, старина, иди туда спокойно, дверь на задвижке, ключ они хранят на шкафу, что стоит на лестничной площадке». Ничего подобного. Но, сознательно или бессознательно, он выложил отцу все. Никаким другим способом тот не смог бы ничего узнать. Но вот он пришел или прислал кого-то с поручением, а в итоге письмо исчезло.

— Вы не спрашивали миссис Харкнесс? Может, она видела, кто приходил? Наверное, она сидела дома, иначе парадная дверь была бы на замке.

— Она была дома и, готов спорить, знает, кто заходил, но что толку ее спрашивать? Она просто скажет, что не обращает внимания на моих гостей, да еще разозлится и станет в позу. Ведь она всегда оставляет свою кухонную дверь приоткрытой, чтобы подсматривать и подслушивать, и мне это известно. Поэтому я не могу обращаться к ней с расспросами.

— Да, понимаю, нам это легче. Хотя, возможно, толку будет не больше. Тогда возникает еще один вопрос. Вы не упомянули о самой вывеске. Если он хотел изъять доказательство того, что сделал подарок, то почему бы одновременно не изъять и сам подарок?

— Он не мог, ее здесь не было. Меня эта вещь немного заинтересовала. Ее столько раз покрывали новой краской, что под всеми этими слоями может оказаться все что угодно. Да линии и пропорции самой картины. В них есть нечто такое… Это далеко не девятнадцатый век. Нет, я не думаю, что она стоит больших денег, но мне хотелось бы знать побольше о ее истории и выяснить, есть ли что-нибудь занятное под верхними слоями. Поэтому я поговорил с Барни Уилсоном, и он предложил показать вывеску торговцу, владельцу галереи на Эбби-плейс, что на окраине города. Вот я и попросил отвезти ему эту вывеску, чтобы тот взглянул на нее и высказал свое мнение. Она все еще у него.

— Когда вы послали ее ему? Очевидно, до пропажи письма. Было ли это до прихода мистера Шелли?

Лесли принялся считать дни. Щеки его снова порозовели, взгляд немного оживился.

— Да, до прихода, ей-богу! Шелли приходил сюда в четверг вечером. Барни увез вывеску на фургоне в понедельник утром, тремя днями раньше.

— По-вашему, это о чем-то говорит?

— А вы думаете, нет? У меня эта штука хранилась шесть недель, и папаша ни разу ею не интересовался. Потом ее отвозят этому торговцу, и три дня спустя папаша начинает борьбу за ее возвращение. По-вашему, тут нет никакой связи?

— Думаете, торговец намекнул ему, что она может иметь какую-то ценность?

— Не знаю, может, и так. Думаю, он прослышал, что я хочу посоветоваться со знатоком, и этого оказалось достаточно. Если бы он заподозрил, что отдал мне ценную вещь, и шутка обернулась против него самого, это просто убило бы его. — Лесли смутился, осознав, в каком щекотливом положении он оказался, и болезненно поморщился.

— Ну ладно, оставим это, — сказал Джордж. — Письмо исчезло. Что потом?

— Вчера вечером, как я уже говорил, мне вдруг захотелось разобраться с ним тайком от Джин. Я знал, где он будет вечером, и был настроен воинственно, хотя и не очень, — с насмешливой улыбкой сказал он, перехватив оценивающий взгляд Джорджа. — Я его и пальцем не тронул. Пришел я туда незадолго до десяти и попросил того официанта вызвать отца ко мне, если тот сможет выкроить минуту. Я не назвался, боясь, что он не выйдет, если будет знать, кто пожаловал. Хотя, возможно, и вышел бы. Вон ведь как повернулось дело. В общем, он вышел, увидел меня и принялся хлопать по спине и смеяться, словно я был гвоздем его вечерней программы. Сейчас, говорит, предупрежу друзей и приду опять. Потом выпроводил меня через боковую дверь и велел идти в амбар, посмотреть, во что он превратился. Сказал, что дверь не заперта. Иди, мол, сынок, а я туда загляну чуть позже. Ну, я и пошел. Не знаю, зачем он меня туда отправил, но мне и самому надо было поговорить с ним наедине, так что амбар вполне годился. Я полагаю, вы уже видели это помещение и знаете, во что он его превратил. Через несколько минут прибегает. Его аж распирает от радости. Под мышкой — бутыль шампанского. «Ну, что теперь скажешь о своем прекрасном доме, мой мальчик? — спрашивает он. — Разве не потрясающее зрелище?» Но я пришел не затем, чтобы любезничать с ним, мне все это было до лампочки. Я напустился на него, сообщил, что я думаю о его грязных проделках, и обвинил в краже письма. Он же только смеялся мне в лицо и все отрицал. «Ты спятил, — говорит. — Чего это ради я стану красть свое собственное письмо?» Наверное, я и не думал, что будет толк, просто хотелось разрядиться, вот и разрядился. Я сказал ему, что он за птица, какой он дьявольски лживый и изворотливый черт, и поклялся, что буду бороться с ним до последнего — и за вывеску, и за свою карьеру.

— А спустя каких-то полчаса он уже был мертв, — заметил Джордж.

— Знаю, но я к нему не притрагивался.

Джин молча взяла Лесли за руку. Между ними словно пробежала искра, и воздух в комнате, казалось, наэлектризовался.

— Я к нему не притрагивался, — повторил Лесли, уже без прежнего напряжения. — Он забегал по галерее, начал вытаскивать из бара бокалы, и я спросил, уж не хочет ли он отметить окончательный разрыв. Внешне все выглядело именно так. Но отец сказал: «Это не для тебя, мой мальчик, я жду гостя поважнее». Поэтому я ушел, оставив отца в добром здравии. Не было даже половины одиннадцатого. Отъехали всего две-три машины, и никаких признаков скорого закрытия заведения не наблюдалось. Я еще злился и поэтому шел домой быстрым шагом. Вернулся примерно без десяти одиннадцать.

— Когда уходили из пивной, видели кого-нибудь поблизости? Или по пути домой? Надо, чтобы кто-то мог подтвердить ваше заявление.

— Как-то не обратил внимания, — сказал Лесли, бледнея. — Я и не подумал, что мне понадобится алиби, иначе позаботился бы об этом. Я хотел успокоиться, побыть наедине с собой.

— Я могу сказать, когда он пришел, — твердо заявила Джин, и рука ее, прежде только касавшаяся руки Лесли, теперь крепко сжала ее. — На нашей улице есть церковь с часами. За две минуты до прихода Лесли они пробили три четверти часа.

— Ага. Что ж, возможно, кто-нибудь заметил, как он возвращался домой. Поищем. — Даже если Лесли не врал, он вполне мог оставить отца в луже крови на роскошной танцплощадке. Ведь, по словам врача, смерть могла наступить и в четверть одиннадцатого. — Миссис Харкнесс, я полагаю, не пришлось вас впускать? У вас были свои ключи?

— Да. И вряд ли она услышала бы, как я вхожу. Она рано ложится и спит в глубине дома. — Лесли бросился в другую крайность и принялся упоминать о разных неблагоприятных для себя обстоятельствах, хотя его не спрашивали.

— Не надо вдаваться в такие подробности, — посоветовал Джордж и с тусклой улыбкой поднялся на ноги. — Пусть и остальные отчитаются за себя. Если вы не сделали ничего плохого, вам нет нужды темнить и волноваться. И, если позволите дать вам совет, ничего не утаивайте. И перестаньте волноваться. — Он застегнул пальто, подавляя зевок. Кофе немного помог, но вздремнуть все равно не помешает. — А пока… вы останетесь в городе, не так ли?

— Останусь, — севшим от страха голосом пообещал Лесли.