Этим же вечером, чуть позднее, укрывшись наконец в своем сомнительном убежище, в этой ужасной Золотой комнате, я приступил к просмотру рукописей, которые надлежало подвергнуть критическому разбору. Рукописей было девять, и я не сказал бы, что чтение этих «шедевров» доставило мне особое удовольствие. Один из текстов был довольно хорош и даже радовал своим качеством, в двух-трех имелись кое-какие недостатки (вполне устранимые, если их авторы готовы прислушаться к конструктивной критике), а остальные… Что ж, насчет остальных можно лишь повторить слова Александра Поупа: «Всегда есть надежда…»
Проходил час за часом, а я все трудился. Более или менее сносные тексты, как обычно и бывает, рецензировались без особого труда. С другими было сложнее — по крайней мере для меня. Каким образом высветить явные недостатки в духе конструктивной критики и при этом не задеть чувств автора? Кое-кто — тот же Декстер Харбо, к примеру, — наверное, не упустил бы случая раздраконить в хвост и в гриву неумелого литератора, но я, какое бы искушение ни испытывал, на такое не пойду. Высмеивать, конечно же, гораздо проще, чем объяснять и советовать, однако во мне слишком прочно укоренился наставнический инстинкт, несмотря на то что я уже давно не выступаю в роли наставника. В силу различных обстоятельств — и мой вампиризм тут не на последнем месте — я довольно рано оставил учительскую карьеру и полностью сосредоточился на литературном творчестве.
Я сидел за столом, уставившись в лежащие передо мной страницы одной из рукописей. Как и предупреждала меня мисс Верьян, это было ниже всякой критики.
— Саймон, — сказала она, выцепив меня во время прошедшего раута (надо отметить, что к тому моменту мы уже обращались друг к другу по именам, и вообще казалось, что чем больше хереса поглощает Изабелла, тем более свойской и непринужденной она становится). Так вот… — Саймон, — сказала мисс Верьян, — мальчик мой, я хочу кое о чем тебя предупредить. — И, склонив голову набок, она уставилась остекленевшим взглядом на свой фужер, напоминая слегка подвыпившего попугая.
— Так в чем дело, Изабелла? — вывел я ее из задумчивости.
— Что? — Мисс Верьян постаралась сконцентрироваться. — Ах да… предупредить… Я должна тебя предупредить. — Она вполне четко выговаривала слова. — Поскольку ты у нас новенький, Гермиона наверняка навесила на тебя «Альбатроса». — Изабелла захихикала и тут же прикрыла рот рукой. — О Боже, зачем я все это говорю?
— Что там еще за «Альбатрос», Изабелла? — поинтересовался я, сдерживая улыбку.
— Это и есть та самая бестолковая книжонка нашей бестолковой Норы, — зашептала мисс Верьян и поглядела по сторонам, видимо, опасаясь, что ее подслушают. — Абсолютно ничего стоящего. Тошнотворное сочетание отъявленного вздора и несусветной чуши, подобное которому тебе вряд ли когда еще попадется.
— Что ж, спасибо за предупреждение, — медленно произнес я, с некоторым беспокойством глядя, как мисс Верьян начала раскачиваться взад-вперед. Только бы не рухнула!
— Не за что, мой мальчик, абсолютно не за что. Всегда рада тебе помочь. — Изабелла склонилась поближе, обдав меня винными парами. — Просто знай, что не нужно щадить чувства Норы, когда будешь высказывать свое мнение о ее писанине. — Она замолчала и, благопристойно прикрыв рот рукой, тихо рыгнула. — Эта женщина вовсе не обладает тонкой и чувствительной натурой, так что можешь разнести ее в пух и прах. С ее-то миллионами ей на все наплевать.
После этого, слегка покачиваясь, мисс Верьян отошла, оставив меня в некотором замешательстве. Что, кроме явной неприязни, заключалось в ее словах? Неужели книга Норы Таттерсолл и впрямь так плоха?
Теперь, просидев до четырех часов утра, моргая затуманенными глазами, я понимал, что Изабелла вовсе не преувеличивала. Написанное Норой, похоже, и в самом деле было худшим из всего, что я когда-либо читал. Изабелла даже проявила излишнюю мягкость в своей оценке. Если Нора когда и имела какую-нибудь собственную оригинальную мысль, то та, конечно же, давно умерла от тоски и одиночества. Все в ее «произведении» было заимствованным, причем не из самых лучших источников.
Конечно, следует признать, что имена существительные и глаголы в большинстве предложений — по крайней мере там, где эти части речи вообще присутствовали, — вполне согласовывались друг с другом. Но во всем остальном текст был просто ужасен. По сравнению с мисс Таттерсолл такой писатель, как Джеймс Корбетт, тянул чуть ли не на нобелевского лауреата.
Как только представишь, что человек из года в год пишет-переписывает одну и ту же книгу… Нет, в это трудно поверить! Как можно быть настолько слепой? Настолько глупой? Как можно быть такой мазохисткой? Во время разговора с Остином-Харом и мисс Верьян она казалась более смышленой, чем это явствовало из рукописи. Впрочем, уж мне-то известно, как по-разному может проявлять себя человек в обычном общении и на листе бумаги.
Я потряс головой в тщетной попытке выкинуть оттуда ужасную мешанину слов. Нора описывала одного персонажа как «человека с лицом, которое могло бы остановить часы, и не просто любые часы, он, наверное, мог бы остановить Биг-Бен, такой он был безобразный, но женщины тем не менее находили в нем что-то привлекательное, словно он был одним из тех мужчин, которых можно увидеть по телевизору продающими что-то скучающим домохозяйкам из Клефама, которым больше нечем заняться».
И это еще было не самое худшее предложение.
Сейчас, будучи вынужденным оценивать столь отвратительный текст, я уже каялся, что вообще согласился участвовать в этой конференции. Хотя, если вспомнить, у меня не было особого выбора. Ураган по имени Гермиона налетел так неожиданно, закрутил-завертел… и вот теперь мне приходится сидеть и разбирать всю эту ахинею.
Я вздохнул и снова взялся за ручку. Ну что можно сказать этой женщине по поводу ее бестолковой писанины? Существуютли такие формулировки, которые заставили бы ее должным образом воспринять критику? Сомневаюсь.
Если Нора так долго и упорно, в течение стольких лет продолжает корпеть над подобной галиматьей, она наверняка обладает невосприимчивостью к любого рода критике, конструктивной или деструктивной — не важно.
Промучившись с текстом еще какое-то время, я отложил листы в сторону, так и не написав никакого заключения. Может быть, придумаю что-нибудь попозже, к тому моменту, когда придется встретиться с Норой для обсуждения ее рукописи. Я чуть ли не содрогнулся при мысли о предстоящей встрече. Как мне смотреть в глаза этой женщине после прочтения такого вот опуса, вышедшего из-под ее пера?
— Саймон, ты все еще не спишь?
Голос Джайлза, чуть хрипловатый со сна, вернул меня к реальности. Я повернул голову: мой помощник стоял, прислонившись к косяку двери, соединяющей наши комнаты.
— Джайлз, — произнес я с притворной ласковостью, — почему ты не одет?
В неярком свете настольной лампы — только она и была включена — я мог видеть его улыбку и… все остальное. В том числе и изображение дракона, покрывающее значительную часть спины Джайлза, а также плечо, руку и грудь. Мать, конечно же, и знать не знает, что ее сыночек сделал себе татуировку, иначе она, возможно, уже давно подпитывала бы собой маргаритки на погосте церкви Святого Ательволда, что находится в городке Снаппертон-Мамсли.
— Я всегда так сплю, Саймон, — ответил Джайлз и с явно провокационным умыслом провел рукой чуть ниже пояса. Дракон на его теле зашевелился.
— Джайлз, — уже строже произнес я, — что я тебе говорил насчет твоего поведения?
Он не стал изображать непонимание, ибо знал, что меня не проведешь.
— Знаешь, Саймон, иногда меня такое зло на тебя берет! — Мой юный помощник развернулся и захлопнул за собой дверь.
Тихо посмеиваясь, я выключил свет и завалился в кровать.
…Часа через три я проснулся, чувствуя себе вполне отдохнувшим. К счастью, нам, вампирам, совсем не нужен продолжительный сон, несколько дней я могу вообще не спать, но тогда я начинаю плохо выглядеть, а я этого терпеть не могу.
Когда я закончил одеваться, часы в холле пробили полвосьмого. Проглотив утреннюю пилюлю, я прошел через комнату и заглянул к Джайлзу. Он еще крепко спал, что мне было только на руку. Джайлз, конечно же, отличный товарищ, он замечательно выполняет свою работу, но… иногда хочется отдохнуть и от него.
Когда я спустился в холл, несколько человек уже подтягивались к обеденному залу. Я называю это помещение залом, а не просто комнатой, потому что оно было довольно большим, способным вместить человек сто. Сейчас здесь собралось около десятка гостей, среди которых леди Гермионы, слава Богу, не наблюдалось. Слишком уж ранний час для акустической атаки на мои барабанные перепонки.
Я положил себе немного яичницы с беконом, взял одну греночку и пристроился на свободном месте. Нам, вампирам, не требуется слишком много еды для поддержания сил, однако завтрак все-таки был моей любимой трапезой. Я по-прежнему способен наслаждаться вкусовыми ощущениями, а здешний повар и взбитые яйца, и бекон приготовил именно так, как мне нравится. Добавьте сюда гренку, намазанную маслом и черносмородиновым джемом, и вы поймете, что я был настолько близок к небесам, насколько это доступно вампирам. Мое удовольствие усиливалось еще и тем фактом, что я никогда не полнел, чего бы и сколько ни съел. Завидно, не правда ли?
Неспешно пережевывая и смакуя свою скромную порцию, я разговорился с женщиной, сидящей слева от меня. Моя собеседница робко призналась, что собирается посвятить себя написанию сентиментальных исторических романов, и, видя, что я воспринял это сообщение скорее с интересом, чем с пренебрежением, она расцвела и принялась подробнее рассказывать о своем творчестве. Как оказалось, именно этой женщине принадлежала самая лучшая рукопись из всех тех, что мне всучили для рецензирования, поэтому я заверил ее, что она подает немалые надежды. Около получаса мы мило болтали о романтической прозе вообще и о ее творчестве в частности, и моя собеседница окончательно покорила меня, когда между делом упомянула, что ваш покорный слуга, скрывающийся под именем Дафны Дипвуд, является ее любимым автором.
Но вскоре эта идиллия закончилась — в столовую нагрянула леди Гермиона. Сначала до нас докатился ее голос, который, как мне кажется, запросто можно было бы услышать даже во время выступления какой-нибудь рок-группы. Я вздрогнул и вжался в стул, невольно стремясь стать незаметным.
Довольно торопливо и, надеюсь, достаточно учтиво я откланялся перед своей сотрапезницей и пустился в бега, не дожидаясь, когда леди Гермиона ко мне подойдет. У нее явно возникло такое намерение, едва она заметила меня за столом, но, к счастью, одна из участниц конференции отвлекла ее внимание.
Из столовой я выскочил, словно летучая мышь из преисподней, и… с разгона налетел на лже-Доринду, которая, не устояв, шлепнулась на пол прямо своей плагиаторской задницей.