Смерть в белом халате

Виктор кивнул, но потом сообразил, что собеседник не может его видеть.

– Да, давай. Только не сейчас.

– Значит, я тебя все-таки разбудил? – извиняющимся тоном спросил Куликов. – А я уже выспался.

– Ты не спал только одну ночь, а я уже две.

– Ладно. Отсыпайся. Я тебе после обеда перезвоню, хорошо?

– Хорошо.

Плеханов повесил трубку и закрыл глаза. Стоило поспать еще хотя бы пару часов, но спать не хотелось. Если уж проснулся, то дальше лежать в кровати смысла не было, тем более, биологические часы подсказывали: наступило утро.

Виктор поднялся с кровати, прошел на кухню и заглянул в кастрюли. Есть не хотелось, но он не сомневался – стоит носу почувствовать ароматный запах маминой стряпни, аппетит проснется.

Плеханов поставил на огонь щи, и отправился в гостиную. Включил телевизор, нашел местные новости.

– Этой ночью, – вещал молодой большеглазый диктор в строгом сером костюме, такого же цвета рубашке и синем галстуке, – в ночном клубе «ЭльГреко» произошло возгорание. Жертв и пострадавших нет. Прибывшие по вызову пожарные, определили, что причиной возгорания является поджог. Свидетельства очевидцев лишь подтверждают это утверждение. Очаг возгорания находился в одном из туалетов.

На экране появилось лицо того самого толстого подростка, который выбежал из «комнаты для мальчиков», едва не сбив Виктора с ног.

– Ну, я был в туалете и вдруг почувствовал какой-то запах, – сказал паренек. – Не понял. Чем, думаю, воняет, – на заднем плане кто-то громко фыркнул и засмеялся, – потом дошло, что бензином. Ну, я дверь кабинки так тихонечко открыл, а там уже полыхает. Ну, я и побежал.

– Значит, вы первым обнаружили пожар? – раздался за кадром голос корреспондента.

– Да, наверное. Правда, я потом с каким-то парнем столкнулся, когда в коридор выбежал.

– А это не мог быть человек, который совершил поджог?

– Ну, не знаю, но узнать его смогу. Высокий такой, сильный, волосы светлые.

Виктор нахмурился. Он вспомнил, что тоже чувствовал запах бензина. Значит, версия пожарных верна – «ЭльГреко» подожгли.

Возбужденное лицо толстощекого паренька сменилось серьезным лицом диктора, и Плеханов выключил телевизор. На кухне, фыркая кипящими щами, ароматно пыхтела кастрюля.

– Вчера вечером, оказывается, снова приходили от городской Администрации. Нашему дому на выбор предлагают три адреса, по одному из которых находится общежитие. – Макс хохотнул. – Они уже в третий раз это общежитие предлагают, в надежде, что кто-нибудь согласится, например, баба Настя.

Виктор сидел на переднем сидении старенькой бежевой «Лады», принадлежащей отцу Куликова, и с тревогой смотрел на дорогу. Максим водил уже больше трех лет, но был неважным водителем – невнимательным и нервным.

– Ну, вот куда этот, на «Тойоте», попер?! – будто откликнувшись на мысли Виктора, возмутился Куликов. – Правила ему не указ! Ведь знак висит, направо поворачивать нельзя!

– Может, он там живет?

– Как же, живет! Глянь на его машину и на те домики! Просто в пробке не хочет стоять!

«Лада» дернулась, передвинувшись на полметра, и снова замерла.

– Ну, давай! Последний поворот остался! – Макс стукнул кулаком по рулю. Старенькая машина издала жалобный гудок.

– Чего сигналишь? – из стоящего перед ними черного BMW выглянуло широкое мужское лицо с большой уродливой родинкой на левой щеке. – Пробка тут, не видишь?!

Куликов кивнул, и лицо с родинкой скрылось в салоне автомобиля.

– Не нервничай, и без тебя люди на взводе.

– Да ладно! Я же нечаянно.

Становилось душно. Кондиционера в «Ладе» не было, а на улице стояла такая жара, что, несмотря на опущенные стекла, хотелось вылезти из машины, лечь прямо под деревом на обочине – в тени. Май в этом году выдался на редкость жарким. Дорога обдавала бензинными парами и запахом плавящегося асфальта. Машины медленно ползли к светофору.

Наконец, «Лада», пыхтя, выехала из пробки и покатила по узкой извилистой улочке. На дороге кое-где попадались асфальтированные участки, но в основном она была засыпана гравием и щебнем, который со скрежетом разлетался из-под колес.

По обе стороны дороги ютились низенькие деревянные домики, кое-где в траве копошились куры, в одном месте молодые люди увидели пасущуюся лошадь.

– Ну и райончик! Ужас! Даже припарковаться негде, – вздохнул Максим.

Виктор внимательно смотрел на номера домов, а Куликов не уставал возмущаться открывшимся ему видом.

– Посмотри, тут, похоже, даже воды нет – у колонки двое с ведрами!

– Может, это они огород поливают.

– Тогда проще шланг протянуть. Точно тебе говорю: нет здесь водопровода.

Колонка скрылась из виду, дорога из щебня закончилась и началась обыкновенная – грунтовая. «Лада» выехала к посадкам.

– Представляешь, сколько отсюда до центра?! – Максим оглянулся на Виктора. – Вот видишь! Ничего хорошего нам не предлагают!

– Может, дом тебе понравится?

– Понравится? Да здесь даже газа нет! Видел где-нибудь трубы? Вот так то! Это что, бабе Насте дрова предлагают на зиму запасать?

Виктор промолчал. Куликов был прав.

– Интересно, тут хотя бы магазин-то есть? А аптека? Автобусы, понятное дело, здесь не ходят, надо пешком до перекрестка топать. Представляю, как баба Настя со своими больными ногами будет в аптеку ходить! Она и так еле передвигается, а тут даже я ноги протяну!

– За дорогой следи.

– Зачем? Чтобы курицу ненароком не задавить? И это ты называешь дорогой? Это так, направление движения!

Плеханов увидел табличку с номером 11.

– Притормози, приехали.

«Лада» остановилась, молодые люди вышли из машины.

Виктор невольно улыбнулся. Местность напомнила ему деревню, где в детстве он проводил летние каникулы – те же покосившиеся домики, тополя и вязы в три обхвата, дворняжка, лениво тявкающая на незнакомцев и пыльный подорожник. В центре лужайки перед домом – выкрашенная синей краской колонка.

– Чувствуешь, какой здесь воздух? – Плеханов с удовольствием вдохнул полной грудью. – Никакого смога, никакого бензина!

– Ага, сплошные витамины. – Максим ткнул пальцем в дом номер 11, – ты лучше посмотри, что они предлагают!

Дом, который Администрация города предлагала жителям в обмен на старую квартиру, и правда был старый, но выглядел крепким. Почерневший от времени кирпич почти не потрескался, только покосившееся крыльцо нуждалось в ремонте, да и рамы следовало поменять – эти никуда не годились.

– Ну, – Виктор оценивающе осмотрел стены и крытую серой черепицей крышу, на которой местами проросла трава, – не так уж плохо. Этот дом хотя бы не в аварийном состоянии.

Куликов пожал плечами.

– Давай внутрь зайдем. Уверен, ты изменишь свое мнение. Ничего хорошего наша Администрация не предложит.

Молодые люди поднялись по скрипучим деревянным ступеням, взошли на крыльцо и постучали в дверь.

– Чего шумите? – из окна соседнего дома выглянуло заспанное лицо бородатого деда. – Не живет там никто.

– А дверь почему закрыта? – спросил Максим, спустившись и отойдя на безопасное расстояние от скрипучего крыльца.

– А чтобы чужаки, навроде вас, не шныряли.

Дед сплюнул через распахнутое окно и скрылся, чтобы минуту спустя появиться на улице. Это был колоритный персонаж, Виктору он напомнил деда Щукаря из «Поднятой целины» – плохонькая лохматая бороденка, морщинистое улыбчивое лицо, хитрый прищур глаз, не хватало только шапки-ушанки. Впрочем, к длинной, почти до колен грязной белой майке и линялым спортивным штанам, заправленным в кирзовые сапоги, ушанка бы не подошла.

Дед на мгновение замер на пороге своего дома, чиркнул спичкой, закурил самодельную папироску и, прихрамывая, засеменил к молодым людям.

– Чего надобно? – Говорил он пришепетывая, будто во рту не хватало пары-тройки зубов. – Ходют тут всякие.

– Нам в Администрации этот адрес дали, – Максим недоверчиво покосился на дом номер одиннадцать, – в связи с расселением.

– А! Ну, чего сразу-то не сказали! Пойдем, покажу. Валентин Петрович меня звать. Можно просто, дедушка Валя.

– Очень приятно. Виктор. – Плеханов протянул руку, но дедок уже поднимался по скрипучим ступеням.

– Значитца так, место у нас тут хорошее, но для молодежи неподходящее, – заявил дедушка Валя. – Предупреждаю сразу: дискотеки нет, пиво не продают, музыку громко слушать нельзя, старушки будут ругаться, особенно баба Сеня.

– А магазин есть?

– Есть, – старик поднялся на цыпочки, потянулся к балке над дверью и достал оттуда ключ. – Только там пива все равно нет.

Замок щелкнул. Валентин Петрович навалился тщедушным телом на дверь и та, нехотя, поддалась.

– Света нету, – дедушка Валя поцокал языком. – В прошлую зиму лиходеи какие-то провода срезали, да в металлолом сдали. К нашим-то домам новые привесили, аж весной, а к энтому наотрез отказались, мол, там все равно никто не живет. Экономют чегой-то.

Молодые люди прошли внутрь дома. Небольшая прихожая с единственной дверью была абсолютно пуста, если не считать паутины и катышков пыли, разлетевшихся в стороны, когда Валентин Петрович открыл дверь.

– Чего стоите? Давайте, заходите в комнату!

Комнат в доме было две – большая, с печкой посередине, и маленькая, где едва уместится кровать. Полы тихо поскрипывали, пока Виктор и Максим ходили по дому. Сквозь окна поступало достаточно света, чтобы во всех подробностях разглядеть местами заплесневелый потолок, щели между досками пола, отваливающуюся штукатурку печки.

– Жить можно, – крякнул дедушка Валя и выпустил изо рта струю густого вонючего дыма. – Прибрать маленько, и ладно.

Куликов беспомощно посмотрел на Плеханова. Тот смущенно опустил глаза.

– Спасибо за помощь, Валентин Петрович, – сказал Максим.

– Так вам подошло? Ждать вас на новоселье-то?

– Нет. Может, кто из других жильцов нашего дома согласится. Я про все им расскажу.

– Ну, как знаете. – Дед засеменил к выходу. – Я вот тоже отказывался сначала в захолустье такое переезжать, но ничего не поделаешь. Жить-то где-то надо!

– Вас тоже расселили? – заинтересовался Виктор.

– Нет. Домишко мой сгорел. Хулиганы какие-то подожгли. А может бомжи. Вот, чтоб самому бомжем не стать, пришлось согласиться. А ведь в хорошем районе жил!

Максим для вежливости покивал головой, и они с Виктором вышли из дома.

Дед, дымя самодельной папироской, засеменил к себе, а молодые люди сели в машину.

– Ну, по второму адресу поедем? – спросил Куликов. – Уверен, там то же самое.

Плеханов пожал плечами.

– Как хочешь. В принципе, дом неплохой.

– Но…

– Что «но»?

– Он ведь тебе не понравился? – полуутвердительно спросил Куликов.

– Не понравился. Но ты все равно не спеши с выводами. Администрация предложит пару вариантов, а потом приедут строители на экскаваторах. Тут уж и на общежитие согласишься.

Макс включил зажигание.

– Давай, уж, по последнему адресу съездим. Просто для очистки совести.

– Верно. Может, там дом получше, чем здесь.

Улица Совнаркомовская располагалась недалеко от центра. Дома здесь были неплохие: каменные, а не деревянные, но все равно старые. Водопровода, скорее всего, не существовало – по дороге им попались две колонки и колодец. О газовых трубах речь, понятное дело, не шла.

Максим вырулил на однополосную асфальтированную дорогу.

– У меня тут дядя недалеко живет, на соседней улице. Не хочешь заехать?

– Без предупреждения?

– Он будет рад. Я к нему редко приезжаю, время никак не могу выбрать.

– Ну, давай. Только сначала дом посмотрим.

– Ладно. Ты налево смотри, я направо. Тут номера перепутаны, нужный может отказаться где угодно.

Бежевая «Лада» неторопливо ехала по потрескавшемуся от времени асфальту, подпрыгивала на кочках и проваливалась в то и дело попадающиеся ямы.

– Хоть бы дорогу отремонтировали, – недовольно буркнул Макс. – На соседней улице, где дядя живет, сделали.

– Приехали, – объявил Виктор. – Угловой дом.

– Ничего себе! – присвистнул Куликов. – Я и не знал, что Совнаркомовская с Сенной пересекаются. Это же рядом с дядиным домом!

Максим выскочил из автомобиля и бодрым шагом направился к дому.

– Здорово! Смотри! С этой стороны табличка «Сенная 15», а с этой – «Совнаркомовская 32»!

– А это точно тот дом, который нам нужен? – Виктор с недоверием посмотрел на крохотную хижину. По-другому назвать лачужку не получалось. Домик был совсем маленький, не больше сарая, низкий, ушедший в землю почти по самые окна.

– Точно. Баба Настя с Администрацией разговаривала, ей сказали, в этом доме старик раньше жил, потом умер, дом обратно городу отошел. А я знал старика, который здесь квартировал. У него вообще родственников не было. Дядя пытался у него домик выкупить, чтобы снести и к своему участку землю присоединить, но дедок отказывался. Не хотел в очередях на приватизацию стоять.

Плеханов подошел к Максу и посмотрел на дом. Вблизи строение выглядело намного хуже, чем из машины.

– Какой смысл менять шило на мыло? Этот дом тоже в капремонте нуждается. Или, скорее всего, вообще ремонту не подлежит.

– Да какая разница! – Куликов махнул рукой и завернул за угол.

Плеханов последовал за другом. На улице Сенной дома выглядели вполне прилично: крепкие, каменные, некоторые даже были отделаны декоративным кирпичом.

– Тут новые русские все скупают, – пояснил Макс. Он отправился к соседнему дому, выложенному бледно-желтыми декоративными панелями, и постучал в тяжелую металлическую дверь. – Дядя! Это я!

Дверь открылась сразу, будто хозяин только и делал, что сидел у окна и ждал, когда к нему приедет племянник. Из двери выглянуло приятное лицо сорокалетнего мужчины.

– Максик! – лицо радостно улыбалось.

Дверь открылась, еле слышно скрипнув петлями, и Виктор смог рассмотреть обладателя приятного лица. Невысокий, плечистый, кряжистый, он напоминал лесоруба с картинки детской книжки про Красную Шапочку. Голубые глаза, тонкий аристократический нос, гладко выбритый подбородок никак не хотели сочетаться с телом в клетчатой рубашке. Лицо принадлежало интеллигенту, а тело вышеупомянутому лесорубу.

Виктор опешил, когда крепыш с лицом учителя математики сгреб Максима в охапку и поднял над землей почти на полметра. Куликов, казалось, совершенно этому не удивился. Очутившись на земле, он похлопал дядю по спине и оглянулся на друга.

– Знакомься, дядя. Мой лучший друг – Витек.

– Эдуард Петрович, – представился мужчина.

Плеханов пожал сильную мозолистую ладонь и улыбнулся – «лесоруб» оказался двойным тезкой их с Куликовым преподавателя философии.

– Очень приятно.

Максим тем временем скрылся в доме. Эдуард Петрович пригласил Виктора зайти, и через пять минут все трое уже пили ароматный кофе в небольшой, но очень уютной гостиной.

Плеханов невольно почувствовал себя виноватым. Глядя, как живут нормальные люди, он вспомнил тот единственный раз, когда пришел в старый дом Макса на улице Касьянова. Сравнивать два жилища было нельзя. Этот дом – крепкий, ухоженный, аккуратный, с недавно отремонтированными комнатами – был похож на отель в Германии: максимум удобства и изысканный дизайн. А дом, который Администрация города решила, наконец, расселить, назвать домом можно было лишь условно. Крыша, которая лет десять грозит рухнуть на головы жильцам, текла, не переставая, покосившиеся от времени стены с трещинами, в которые можно засунуть палец, сыпали остатками штукатурки, ступени, ведущие на второй этаж, расшатаны до такой степени, что казалось, будто находишься на корабле в сильный шторм.

Черное и белое, небо и земля. Нельзя было найти более различных домов, чем старый дом Макса на улице Касьянова, где, к счастью, он уже не живет, и дом Эдуарда Петровича. Если бы Администрация расселяла дома, предоставляя жителям не полувросшие в землю лачужки, а добротные квартиры, город гораздо быстрее бы избавился от ветхого фонда, а люди жили бы в нормальных условиях.

Виктор сидел в мягком нежно-зеленом кресле в цветочек и старался не вмешиваться в разговор дяди и племянника, но это получалось плохо, потому что Эдуард Петрович, как радушный и внимательный хозяин при любом удобном случае спрашивал мнение гостя, поминутно предлагал то шоколад, то сахар, а то и коньяк.

Плеханов расслабился. Светло-зеленый цвет комнаты успокаивал, а пробивавшееся через легкие белые занавески солнце, приятно согревало лицо.

– Как хорошо, что ты приехал, Максик, – говорил Эдуард Петрович племяннику. – Я думал, ты совсем обо мне забыл.

– Дела, – Куликов-младший виновато опустил голову. – Ты же знаешь. А сейчас ко всему прочему сессия началась. Вчера первый зачет сдали.

– Молодцы. Виктор, вы в одной группе с Максимом учитесь?

– Да.

– А по какому делу сюда приехал? – вновь обратился к племяннику Эдуард Петрович.

– Насчет соседнего дома. Администрация предлагает его как один из вариантов для расселения.

– Да ты что! – мужчина вскочил с дивана и чуть не опрокинул на себя низкий стеклянный столик с кофейником. – Соглашайся, Максик! Обязательно соглашайся!

Куликов степенно кивнул.

– Я сразу не сообразил, что это именно этот дом, думал, просто где-то недалеко от тебя. А приехал, и вот, такой сюрприз.

– Да уж. – Эдуард Петрович вновь опустился на диван. – Неужели Администрация действительно думает, будто кто-то согласится переехать в соседний дом? Виктор, вы видели, в каком он состоянии?

Плеханов снова кивнул и сделал большой глоток из чашки.

– Угощайтесь, вот конфеты, берите, не стесняйтесь!

– Спасибо.

Максим тем временем допил свой кофе и вопросительно посмотрел на дядю.

– Так мне соглашаться? Этот дом только под снос.

– Бери. Только заинтересованности не показывай. Пусть думают, ты от безысходности готов на любой вариант. Тем более, ничего лучшего они не предложат.

– Вот! – Куликов поднял указательный палец к потолку и воззрился на Плеханова. – Я же тебе говорил! А ты до сих пор думаешь, будто миром правит справедливость! Деньги правят! Деньги! И ничего больше.

Виктор предпочел промолчать, а слово вновь взял дядя Макса.

– Как оформишь все бумаги, сразу подавай на приватизацию. А там мы этот дом снесем, землю выровняем, сделаем большой розарий или сад разобьем. А то у меня и посидеть негде, только на лавочке перед домом.

– Значит, судьба была тебе этот дом заполучить, – улыбнулся Куликов-младший. – Дед не соглашался на приватизацию, все боялся чего-то, а в результате…

– Не каркай, Максик! – дядя добродушно подмигнул племяннику. – Хорошую новость вы мне сообщили! Ну, а сам-то как? Переживаешь из-за мамки-то?

– Нормально. Во вторник пять месяцев будет, как она умерла.

Мужчины замолчали. Плеханов кашлянул.

– Да, – Максим поднялся, – нам пора. Я тебе позвоню, когда все решится.

– Конечно. – Эдуард Петрович встал с дивана и проводил гостей до двери. – Приезжай лучше. И вы, Виктор, тоже.

– Спасибо. Всего доброго! – Виктор снова пожал крепкую ладонь «лесоруба» и направился к машине.

Плеханов успел бросить прощальный взгляд на лачужку. Если первый дом, который они с Куликовым посмотрели сегодня, находился в относительно хорошем состоянии, то этот, однозначно, необходимо было снести. Неужели никто из Администрации здесь не был? Неужели никто не удосужился посмотреть, какие условия предоставляются людям? Или, все же кто-то приезжал?..

Максим, наконец, попрощался с дядей и сел за руль отцовской «Лады».

– Как хорошо, что мы сюда все-таки приехали. Ты рад?

– Рад, – честно ответил Виктор. – Я рад, что эта лачужка не достанется бабе Насте, и что этот домишко принесет кому-то не головную боль и разочарование, а счастье.

Куликов расхохотался.

– Тебя послушать, так ты за всеобщее благополучие.

– Так и есть. И зря ты смеешься. Справедливость должна быть! Кстати, насчет того дома, который нам дед, на Щукаря похожий, показывал…

– Тебе он тоже Щукаря напомнил? – удивился Макс. – Я сразу Шолохова вспомнил, как только он в окно выглянул, просто тебе не стал говорить. Вот это да! Колоритный старичок!

– Поговори с жильцами, пусть не отказываются от того дома. Ремонт мы сделать поможем, да и рамы заменить – не очень дорого.

– Да. – Куликов посерьезнел. – Бабе Насте, конечно, в такой глухомани делать нечего, а вот Антонина Петровна вполне может там обосноваться. Женщина она сильная, здоровая. А с ремонтом мы ей действительно поможем. Чует мое сердце: пара вариантов, и на улицу Касьянова приедут экскаваторы.

Машина тронулась, и вскоре лачужка почти по самые окна вросшая в землю, скрылась за деревьями.

Плеханов вздохнул. День получился суетливым, а вечером ему предстояло отправиться на дежурство в «Кащенку». Он зевнул и закрыл глаза. С дорогой Макс как-нибудь сам разберется, все же четвертый год за рулем. И без аварий.

Ночь с 13 на 14 мая

Последние дни, как, впрочем, и ночи, получились насыщенными событиями. Началось все с Савичева, который испугал все отделение, проткнув себе запястье вилкой, продолжением послужила несколько необычная сдача зачета, который прошел легче, чем ожидалось. Прошлой ночью – дискотека в «ЭльГреко» и пожар (Плеханов до сих пор вспоминал хрупкую блондиночку Олю, стыдливо прикрывающую ладошками маленькие черные трусики). Потом короткий сон и поездка с Максом по адресам, предложенным Администрацией. Виктор надеялся, что все несчастья, которые могли произойти, уже произошли, и ему удастся выспаться после дежурства. И хорошо бы оно прошло без происшествий.

Вечером Виктор пришел в клинику и первым, кого он встретил, был Антон. Эколог с важным видом сидел за столом в коридоре, листая журнал дежурств.

– Ты до сих пор здесь? – удивился Плеханов.

Парень печально кивнул.

– Вчера пытался из ординаторской в милицию позвонить, так Геннадий Андреевич строго настрого приказал меня дальше второго отделения не выпускать. Теперь даже к охраннику спуститься не могу, чтобы пиво мне купил! И деньги закончились.

– Деньги я тебе дам. – Виктор полез в карман и вытащил триста рублей, – больше у меня нет.

– Спасибо, Витек! А то эта их больничная еда – ноги протянешь! Попрошу Ольгу Николаевну сосисок мне купить.

– До милиции дозвонился?

– Как же! У них, оказывается, только внутренний телефон. Я набрал 02, а попал к какому-то психиатру, – пожаловался эколог. – Слушай, а сотового у тебя нет?

– Нет. Я сюда ничего ценного не приношу. Мало ли. Да ты не переживай, думаю, завтра тебя отсюда заберут!

– Хорошо бы. А то мне кажется, будто я здесь уже неделю, не меньше.

– Тебя родители искать не будут?

– Нет. Я с отцом живу, а отношения у нас в последнее время не очень. Ссоримся часто. – Эколог помрачнел. – Я, честно говоря, пару раз из дома сбегал, потом, правда, возвращался, так что отец привычный. Искать будет не раньше, чем через неделю. Если только из экологов кто-нибудь вспомнит…

– Ясно. Пойдем в ординаторскую. Покажусь Ольге Николаевне, заодно про сменщика узнаю.

– Про сменщика и я тебе могу сказать: никого не нашли! Геннадий Андреевич сказал, ты и один справишься, а мне приказал тебя слушаться, если что-нибудь случится.

Виктор вздохнул и отправился в ординаторскую, Антон засеменил следом.

Плеханов постучал и, не дождавшись ответа, открыл дверь. Медсестра сидела за столом, заполняя бланки на лекарства.

– Добрый вечер, – поздоровался Плеханов.

Ольга Николаевна оторвалась от своего занятия, и устало махнула рукой.

– Здравствуйте, Виктор. Если вы насчет дежурства, не волнуйтесь, одного мы вас не оставим. Сменщика, правда, до сих пор не нашли. В общем, я сегодня буду дежурить вместе с вами.

– Тогда, вы будете здесь, а я в коридоре, – предложил Плеханов.

– Спасибо. Я за день так устала с этими проверками! К нам через неделю комиссия приезжает, надо документацию в порядок привести. Если не возражаете, я здесь поработаю.

– А я? – Антон вопросительно посмотрел на женщину. – Не забывайте, что я здесь сплю! Если уж меня здесь держат, пусть предоставляют нормальные условия!

– У нас и в палатах неплохо, – парировала медсестра.

– Ну, уж, дудки! В палату не пойду! Я не шизик какой-нибудь! Буду с вами, на диванчике.

– Диван мог бы уступить даме, – Виктор надел белый халат и пригладил взъерошенные волосы.

– Мы разберемся, кто кому чего должен, – недовольно буркнул Антон.

– Не нужно ссор, молодые люди! Хотите, я вам чай приготовлю? – Ольга Николаевна поспешно встала со стула, но Плеханов махнул рукой.

– Не беспокойтесь, Ольга Николаевна. Отдыхайте. А ты, активист-эколог, повежливее. Не у себя дома!

Прежде чем вернуться на пост, Виктор прошел по коридору, поочередно заглядывая в палаты. Спали все, кроме Матвеева. Иван Борисович беспокойно ворочался с боку на бок, негромко бормоча себе под нос.

Волнения позапрошлой ночи, подготовка к зачету, последующая его сдача, праздник в «ЭльГреко» и поездка с Максом по квартирам, не прошли даром. Виктор чувствовал, что не выспался, глаза закрывались. Плеханов включил вмонтированную в стену лампу, сел на положенное ему место и открыл журнал. Станица, повествующая о происшествиях прошлой ночи, была исписана.

– Виктор! – Ольга Николаевна принесла большую чашку с чаем. – Сегодня вы должны были спать на диване? Ваш сменщик очень не вовремя заболел, а еще это происшествие с Савичевым… Не отказывайтесь! Голодное брюхо к дежурству глухо. Чай пить – не дрова рубить.

Плеханов улыбнулся, взял чашку и демонстративно сделал глоток.

– Ни в коем случае. Ваш труд не пропадет даром! Спасибо!

Медсестра покосилась на журнал.

– С этой проверкой пришлось много вписывать. Я пометила, где вы должны расписаться. Пролистайте.

– Хорошо.

Ольга Николаевна удалилась в ординаторскую, а Виктор занялся чтением.

Оказывается, перед комиссией врачи заполнили сведения о больных, их домашние адреса, а также адреса и телефоны ночных дежурных. Виктор нашел свою фамилию и расписался. Пролистав страницы, он увидел запись за прошлую ночь и начал читать мелкий неразборчивый почерк Константина Ивановича – ночного дежурного. Буквы сливались, перепрыгивая друг через друга, сосредоточиться на неровном почерке старого медика было сложно. Строчки плыли. Плеханов зевнул и понял, что если не вздремнет минут пятнадцать, просто умрет тут, на этом самом стуле.

Он положил руки на стол, лег и закрыл глаза.

Александр Алексеевич проснулся от неясного ощущения, будто в палате находится посторонний. Он вздрогнул и забормотал:

– Я не виноват! Я не виноват! Уходи прочь! Женщина с тысячью медных глаз! Проклятая цыганка! Я не виноват!

– Са-а-аша-а-а! – раздался негромкий голос со стороны двери. – Нужна кро-о-овь!

– Я не виноват! – вновь запричитал Савичев.

Он поднялся, подошел к тумбочке.

– Вилка!

– Нужна кро-о-овь! – голос сделался громче. – Нужна кро-о-овь! Прямо сейчас! Иначе ты умрешь!

Виктора разбудил грохот и последовавший за ним мерный стук. Плеханов потянулся. Глова была тяжелой, мысли путались. Через пару секунд он сообразил, что стук доносится из палаты эпилептика. Вскочив, дежурный подбежал к двери резко рванул ее на себя. Эпилептик лежал на полу, извивался и бился головой.

Плеханов схватил с кровати подушку и попытался удержать голову бьющегося в судорогах мужчины.

– Я помогу! – в палату вбежал Антон.

Через две минуты приступ закончился, молодые люди переложили пациента на кровать.

– Хорошо, что ты пришел, – Виктор вытер вспотевший лоб ладонью. – А почему не спишь?

– Я спал. Неудобно, правда. Ольга Николаевна на диване легла, а я прямо за столом задремал. Услышал, как ты по коридору несешься, вот и пришел.

– Я тоже заснул, – признался Плеханов. – Если бы не эпилептик, наверное, до утра бы проспал. Прошлой ночью отмечали сдачу очень сложного зачета. Нужно пациентов проверить. Не хочешь размяться?

– Давай.

Молодые люди отправились вдоль коридора.

– Смотри, у Семенова дверь открыта! – Виктор озадаченно почесал затылок. – Пойдем сначала туда.

В палате на полу лицом вниз лежал Павел Петрович. Рядом сидел Савичев и блаженно водил пальцем в луже чего-то темного.

– Быстро буди Ольгу Николаевну, – приказал Виктор.

Антон убежал. Плеханов включил в палате свет.

– Выключите! Выключите! – заверещал Савичев. – Глазам больно! – Он закрыл лицо ладонями и из рук у него выпала алюминиевая вилка.

Семенов не шевелился. Из глубокой раны на шее вытекла на пол и разлилась большим озером кровь. Виктор подошел к лежащему, пощупал запястье. Пульса не было.

В коридоре послышались торопливые шаги, в палату вбежали медсестра и Антон.

– О, Боже! – Ольга Николаевна схватилась за сердце. – Он жив?

Плеханов отрицательно покачал головой. Антон подскочил к Савичеву и поднял с пола вилку; ручка ее была заточена и испачкана кровью. Медсестра, истерически всхлипнув, выбежала в коридор.

– Нужно в милицию звонить! – Молодой человек сунул орудие убийства Плеханову. – Ты пока присмотри за ним, а я Ольгу Николаевну успокою.

Савичев отнял ладони от лица и снова начал водить пальцем в луже. Щеки и нос его были измазаны красным, на штанах расползалось обширное бардовое пятно – кровь с пола впитывалась в пижаму.

– Что же ты натворил!

Виктор невольно перешел на «ты», он не смог бы обратиться к убийце по-другому. Савичев обернулся, взгляд его прояснился.

– Как удачно все получилось! Хотел опять в туалет пойти, только вы там найдете! В соседней палате спрятался! Очень удачно!

– Да, удачно, – буркнул Плеханов. – Зачем бедного Павла Петровича зарезал? Что он сделал?

– Мне? Ничего не сделал. Я его не убивал. Мы с ним редко разговаривали. Странный он был. Все время круги вокруг себя в воздухе рисовал. И плевался. Знаете, я очень не люблю, когда плюются. Это некультурно. А я культурный. Я всегда перед обедом руки мою.

– Перед обедом. – Виктор вспомнил про орудие убийства. – А вилка откуда?

– На тумбочке нашел! – хитро сощурился Александр Алексеевич. – Человек думал, будто я не увижу, как он ее кладет, а я увидел! Хороший человек. Добрый! – Савичев захихикал и снова окунул палец в кровь.

Виктор вздрогнул, когда увидел на запястье Савичева два длинных пореза.

Милиция приехала быстро, а вот «скорая» немного опоздала, ведь ей спешить некуда – мертвое тело не воскресить, а освидетельствование может подождать. Суеты было много: повариха, услышав, про то, как Семенову проткнули горло вилкой, плача, доказывала, что эта вилка вовсе не из столовой. Все приборы у нее на учете. Пять пациентов в отделении – пять вилок. Ошибиться она не могла. Пожилая санитарка охала, сетуя, что ей предстоит убирать кровь, Ольга Николаевна всхлипывала, закрыв лицо руками. Плеханов обнял женщину за плечи и успокаивающе погладил по плечу.

Пожилой судмедэксперт и фотограф уединились в палате Семенова, старший из двух приехавших милиционеров, – толстый, усатый, не выспавшийся майор Громыко, попросил выделить ему комнату, дабы он имел возможность по одному допросить всех присутствующих. Заведующий отвел майора в ординаторскую и вошел следом. Остальных попросили подождать в коридоре. Молодой милиционер остался с работниками клиники.

Виктор нервничал. Он чувствовал свою вину: уснув, он косвенно стал виноват в смерти человека.

– Не переживай, Витек! – Антон бодрился, но было видно, что и ему не по себе. – Ты не виноват! Рано или поздно он бы все равно кого-нибудь убил.

Медсестра всхлипнула.

– Александр Алексеевич опасен только для самого себя! Волк и всякий год линяет, а нрав не переменяет. Он никому не мог причинить вреда.

– Не мог, а причинил. – Эколог закрыл шею ладонью. – А я спокойно ходил по отделению! Нужно убираться отсюда, пока ничего не случилось!

– Уже случилось. – Виктор вытер внезапно вспотевшие ладони о халат. – Если бы я не заснул, то обязательно увидел, как Савичев выходит из палаты.

– Не нужно, Виктор! Не корите себя! – Ольга Николаевна отстранилась от дежурного и встала ближе к двери в ординаторскую.

– Очень интересно, – молодой милиционер с погонами старшего лейтенанта внимательно посмотрел на Плеханова. – Пока мойор Громыко розбирается с зоведующим, может, вы мне росскажете об убийстве?

Плеханову понравился милиционер. Он внушал доверие – невысокий, полноватый, со слегка оттопыренными ушами он был похож скорее на деревенского парня, да и разговаривал странно – безбожно «окал», к месту и не к месту выделяя гласную «о», но речь была абсолютно правильной. Видимо, долго учился, а от рязанско-тамбовского говора так и не избавился.

– Особенно рассказывать нечего. Я дежурил и нечаянно заснул. Проснулся оттого, что у одного из пациентов случился эпилептический припадок, побежал в палату. Потом прибежал Антон, вдвоем мы попытались помочь пациенту. Потом решили проверить больных. Вот, собственно, и все.

Антон кивнул, подтверждая слова Виктора, и добавил:

– Мы с Ольгой Николаевной тоже спали. А что, мне можно! Это не моя забота ночью психов охранять!

– Понятно. – Милиционер, наконец, протянул руку сначала Виктору, потом Антону, и представился, – Сомов Евгений Николаевич.

– Плеханов Виктор.

– Антон.

Старший лейтенант неловко улыбнулся медсестре и протянул ей руку. Ольга Николаевна, всхлипнув, закрыла лицо руками.

Из ординаторской вышел Геннадий Андреевич, он позвал Плеханова, чтобы тот зашел к майору.

– И вы тоже зайдите, – попросил врач милиционера.

Сомов пояснил Виктору:

– Буду покозания записывать.

За столом ординаторской сидел майор Громыко, на краю дивана – заведующий. Сомов притулился сбоку от стола, достал блокнот и приготовился записывать.

– Это не совсем официальный допрос, – пояснил не выспавшийся майор. – Можете считать нашу беседу, э-э-э, предварительным выяснением обстоятельств случившегося. Нам необходимо составить картину произошедшего.

Плеханов стоял в центре комнаты, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, – обратился Громыко к Виктору и кивнул Евгению Николаевичу, чтобы тот записывал.

– Плеханов Виктор Евгеньевич, 1984 года рождения.

– Э-э-э, учитесь?

– Да. В медицинском институте, на пятом курсе дневного отделения.

– Хм. – Майор с сомнением посмотрел на Плеханова. – А почему здесь оказались?

– Я работаю ночным дежурным.

– Давно?

– Месяц.

– Каков график дежурства? Э-э-э, в котором часу вы приходите на работу, сколько раз в неделю дежурите?

– Прихожу вечером, к шести, ухожу в восемь утра. Дежурим вдвоем с напарником, через день, точнее, через ночь.

– Понятно. – Громыко покосился на Сомова, дабы удостовериться, что тот успел записать, и задал следующий вопрос: – Как зовут вашего напарника?

– Павел. Но его нет, он заболел.

– Э-э-э, вы дежурили один?

– Со мной была Ольга Николаевна. Это наша старшая медсестра. Она осталась помочь мне, так как сменщика не нашли. Мне помогал Антон.

– Он дежурный?

– Нет. Он временно находится в клинике, но он не пациент. Об этом вам лучше поговорить с Геннадием Андреевичем. – Виктор покосился на заведующего и увидел, как тот вздрогнул. – Я мало знаю.

– Э-э-э, расскажите, что произошло ночью. – Громыко потер кулаком правый глаз и зевнул, стараясь сделать это незаметно.

Плеханов вздрогнул, пришла пора рассказать о том, как он нарушил дисциплину и заснул, о том, как по его вине погиб человек.

– Я пришел на дежурство как обычно, сел на свое рабочее место. Полистал журнал происшествий за ночь и случайно заснул. – Виктор виновато посмотрел на Геннадия Андреевича, но тот уставился в пол и не видел взгляда дежурного. – Проснулся от грохота – у одного из пациентов случился эпилептический припадок – он упал с кровати. Прибежал Антон, мы успокоили человека, потом отправились проверить остальных больных. Дверь в палату Семенова была открыта и мы сразу пошли туда. Павел Петрович лежал на полу, рядом сидел Савичев. Он водил пальцем в луже крови. В руках у него была заточенная вилка.

Плеханов ожидал, что майор его перебьет, но тот молчал и, казалось, вообще задремал. Вместо Громыко голос подал старший лейтенант.

– Значит, все дежурные спали? Ольга Николаевна, вы, и даже Антон, которому, кстати сказать, бодрствовать было вовсе не обязательно?

– Да.

– А почему вы заснули?

– Просто я уже две ночи не спал. То есть спал, но мало. С одиннадцатого на двенадцатое у нас произошло небольшое ЧП, а следующей ночью мы с друзьями были в клубе.

Громыко очнулся и поинтересовался:

– Э-э-э, что за ЧП?

Геннадий Андреевич, до этого времени сидевший на диване без движения, поднял голову и извиняющимся тоном произнес:

– Я вам рассказывал.

– Ах, да! Значит, с одиннадцатого на двенадцатое ваш подопечный исколол себе руки вилкой, а с тринадцатого на четырнадцатое.… Впрочем, мы не будем делать поспешных выводов, подождем результатов экспертизы. Женя, трупом уже занимаются?

– Сомо собой. Фотограф и судмедэксперт сейчас в полате.

– Пусть работают. На чем мы остановились?

Сомов посмотрел в блокнот.

– На том, что молодые люди обноружили Савичева рядом с покойным.

– Продолжайте, – сонным голосом попросил майор.

Плеханов недоуменно посмотрел на вновь задремавшего Громыко. Наверное, этот милиционер видел в своей жизни столько трупов, что уже не реагирует ни на кровь, ни на факт убийства, ни на преступников с заточенной вилкой.

– Я попросил Антона сбегать за Ольгой Николаевной, а сам включил свет и пощупал у Семенова пульс. Пульса не было. Когда Антон вернулся вместе с медсестрой, он отобрал вилку у Савичева и отдал мне. Ольге Николаевне стало дурно, она выбежала из палаты, Антон пошел за ней. Я спросил у Александра Алексеевича, зачем он убил Семенова, а тот ответил, что не убивал, а вилку ему подложил какой-то добрый человек.

Громыко вновь оживился, но потом, вспомнив, где находится, спросил у заведующего:

– Э-э-э, скажите, какой диагноз у подозреваемого?

– Если кратко, то шизофрения.

– Так-так-так. А галлюцинаций у него не бывает?

– Бывают, – подтвердил Геннадий Андреевич. – Но в основном, кхе, слуховые.

– Если «в основном», значит, пусть редко, но бывают и зрительные. Очень интересно.

Плеханов понял, что майор милиции не поверил словам Савичева. А ведь вилку ему действительно могли подложить! Вряд ли Александр Алексеевич смог придумать такое.

– Савичев не мог никого убить, – негромко сказал Виктор.

– Почему?

– Ему нужна была только своя кровь! Он и руки резал, чтобы на кровь посмотреть! И сегодня тоже.

– Ага, – Громыко ткнул пальцем в блокнот своего помощника. – Запиши это. Резал руки и смотрел на кровь.

– Вы не понимаете! – Виктор умоляюще посмотрел на заведующего. – Геннадий Андреевич, скажите!

Заведующий откашлялся.

– Формально Виктор Евгеньевич прав. История болезни Савичева подтверждает, что ему была нужна именно своя кровь. Но я, кхе, не смогу за это поручиться. Болезнь с течением времени могла незаметно трансформироваться.

Громыко вновь ткнул пальцем в блокнот Сомова.

– Записывай.

Плеханов без сомнения нашел в словах заведующего рациональное зерно. Болезнь могла трансформироваться. В институте они проходили, что мания преследования с течением времени превращает преследуемого в преследователя, и человек становится опасным для окружающих. Не могло ли подобное произойти и с Савичевым? Но Виктор никак не мог представить безобидного Александра Алексеевича, вонзающего вилку в шею Семенова. К тому же, руки у него были порезаны.

– Он порезал свои руки, – Виктор посмотрел на Громыко, но тот, лишь невозмутимо кивнул Сомову, чтобы тот записал показания.

– Э-э-э, а как насчет вилки? – обратился милиционер к Геннадию Андреевичу. – Безопасность соблюдаете? Как я понял, это уже вторая вилка за последние три ночи.

Геннадий Андреевич побледнел.

– Кхе, мы принимаем все меры. Строго следим за предметами, которые можно применить не по назначению, принимаем меры.

– Плохо принимаете, – устало сказал майор. – Первую вилку вы куда дели?

Виктор покраснел.

– Положил в карман халата, а потом выбросил. Кто бы ей стал есть?

– Э-э-э, куда выбросили?

– В корзину под столом.

Громыко помрачнел.

– Значит, Савичев мог достать эту вилку. Или не мог?

– Не мог. Наверное. – Заведующий неуверенно посмотрел на майора. – Вообще-то вход в ординаторскую пациентам запрещен, к тому же большую часть времени здесь кто-нибудь находится.

– Э-э-э, «большую часть времени». Женя, запиши.

– Если рассуждать логически, скорее всего это была та же вилка. Не мог он достать сразу две, – неуверенно выдохнул заведующий.

– А что говорит обслуживающий персонал столовой? Впрочем, их мы допросим отдельно. Скажите, э-э-э, Виктор, вечером перед убийством, в поведении Савичева вам ничего не показалось подозрительным?

– Нет. По-моему, он был такой же, как всегда. Я никогда бы не поверил, что он может причинить кому-то вред.

– А как по вашему, где он мог достать, э-э-э, вилку? Или две, если это были разные столовые приборы.

– Я вам уже говорил, Александр Алексеевич сказал, будто вилку ему подложили.

– Э-э-э, я помню. А вы сами-то как думаете?

– Думаю, он сказал правду. – Твердо ответил Плеханов.

– А если нет?

– Тогда он мог взять ее, например, у кого-нибудь из пациентов. – Оживился Геннадий Андреевич. – Например, к эпилептику часто приходит сестра. Она могла принести. Но, я этого не утверждаю.

– Хорошо. Женя, записал?

– Зописал.

– Может быть, вы хотите добавить что-нибудь? – спросил майор.

Плеханов отрицательно покачал головой.

– Тогда вы можете идти.

После утомительной процедуры допроса, и после того, как врачи забрали тело Семенова в морг, к Виктору подошла медсестра.

– Никогда бы не поверила, что Савичев мог убить человека. Если была бы малейшая какая-то возможность ошибки, я, скорее всего, подумала на Матвеева. Он самый агрессивный из пациентов нашего отделения.

Виктор понимающе кивнул. Он тоже не верил в виновность Савичева. И дело было не только в его профессиональных знаниях – он немного разбирался в психологии пациентов, – а в словах, которые произнес обвиняемый. Вилку ему подложили. Верить или не верить психически больному человеку – вот какой вопрос стоял сейчас перед Виктором. Таким же вопросом задался и майор Громыко. Этот грузный милиционер с одиннадцатилетним опытом работы в отделе убийств повидал многое; подозреваемые всегда стараются найти удобный повод, чтобы отвести от себя подозрение. Некоторым это удавалось, но майор не был склонен верить сумасшедшему. Плеханов понял позицию Громыко и не настаивал. В конце концов, милиции виднее. Однако он не мог успокоиться, пока с кем-нибудь не поговорит.

– Вы уверены в невиновности Савичева? – спросил он медсестру.

Ольга Николаевна опустила глаза.

– Я рассказала милиции историю болезни Александра Алексеевича, да и Геннадий Андреевич подтвердил, что Савичеву была нужна только своя кровь. Своя! Не чужая!

– Но они вам не поверили.

– Дело даже не в этом. Все улики против Савичева. Его нашли на месте преступления, руки его были в крови, вилка…

– Они забрали ее для снятия отпечатков. Правда, там будут и мои пальцы, и отпечатки Антона. Вы знаете, что Савичев разрезал себе руку?

– Да, я сама его перебинтовывала.

– Может, он не виновен?

– Не знаю. Мы прекрасно знаем пациентов, их истории и особенности заболевания, и если Савичев действительно убийца, Геннадию Андреевичу придется пересмотреть его диагноз. А самого Савичева уже перевели в отдельный бокс.

Виктор вздохнул. В больнице был пациент, о котором Ольга Николаевна знала далеко не все – «эмбрион». Этого пациента, по понятным причинам не допрашивали, а между тем, его уже подозревают в одном убийстве….

– Как насчет Олега Павловича? – спросил Плеханов.

Медсестра тяжело вздохнула.

– Не шевелится. Мы с Евгением Николаевичем пытались с ним поговорить, но, видимо, он действительно болен. Лежит уже третьи сутки. А вы, Виктор, идите домой. Время вашего дежурства заканчивается, а оставшиеся два часа я посижу. Переполох уляжется нескоро, да и расходиться никто не собирается. Отдыхайте! Усталый солдат не воин.

Виктор поблагодарил медсестру и пошел одеваться. Он планировал зайти домой переодеться и привести себя в порядок, а рано утром направиться к человеку, который его выслушает и поймет.

14 мая, понедельник

Пятьдесят третье отделение милиции располагалось в небольшом кирпичном здании, на первом этаже которого выкрашенная белой краской металлическая дверь вела в салон-парикмахерскую. Поднявшись по лестнице на второй этаж, Виктор с удивлением увидел, что органы правопорядка устроились совсем неплохо. Чистый линолеум, аккуратные стенды с фотографиями пропавших без вести, стол, за которым сидел молодой темноглазый милиционер, цветы на подоконнике и жалюзи.

– Простите, – обратился к дежурному Плеханов.

– Что у вас? – милиционер взял ручку и приготовился записывать. – Кража?

– Я к Сомову Евгению Николаевичу.

– Ясно. – Дежурный с любопытством посмотрел на Виктора и спросил. – Если вы по поводу ночного происшествия, вам лучше поговорить с майором Громыко.

Виктор вспомнил толстого усатого милиционера, сонно слушающего показания.

– Мне нужен именно Евгений Николаевич.

Милиционер указал рукой в сторону коридора.

– Пятая дверь налево.

– Спасибо.

Плеханов постучал в указанную дежурным дверь и вошел. За столом, заваленным картонными папками с завязками, сидел незнакомый капитан.

– Простите, я, наверное, ошибся дверью.

– Виктор? – из-за стола в углу поднялся Евгений Николаевич и шагнул навстречу гостю.

Плеханов протянул старшему лейтенанту руку.

– Вспомнили что-нибудь? – спросил Сомов.

При дневном свете Евгений Николаевич казался гораздо моложе. В больнице Виктор подумал, что старшему лейтенанту около тридцати-тридцати двух лет, а сейчас Сомов выглядел чуть ли не ровесником Плеханова. Полное гладко выбритое лицо его подошло бы и двадцатилетнему парню, но глаза смотрели серьезно, будто Евгений Николаевич прожил на свете, по меньшей мере, лет сорок.

– Дело весьма деликатное… – Виктор не хотел говорить при посторонних, он покосился на незнакомого милиционера, занимающегося папками, и замолчал.

Сомов обернулся к капитану.

– Я покурю пока, – сказал тот и, понимающе улыбнувшись, вышел в коридор.

Виктор сел на стул и приготовился рассказывать.

– Вы, наверное, помните Олега Павловича? Этот человек все время лежит в одной позе и не шевелится.

Сомов кивнул.

– Он притворяется.

– Вы хотите скозать, врочи не знают о том, что он здоров?

– Именно.

– Значит, теоретически есть вероятность его причастности к убийству? – Евгений Николаевич сделал паузу. – К тому же, Ольга Николаевна уверена в невиновности Савичева. Неужели, убийца – тот самый «эмбрион», которого так и не удолось допросить?.. В любом случае, делоть какие-либо выводы рано. Нужно дождаться результатов экспертизы вилки и отчета от судмедэксперта. – Сомов немигающим взглядом уставился на Плеханова. – А как вы узнали, что Олег Павлович не болен?

– Я застал его в неподходящий момент. Он ел колбасу, поэтому был вынужден признаться и просить меня никому ничего не говорить. – Плеханов покраснел. – Не думайте, денег он не предлагал, просто я решил не вмешиваться.

– Хм. А почему ко мне пришли? Ведь вы могли и дальше молчать.

– «Эмбриона» подозревают в убийстве. Он лежит в «Кащенке» только поэтому. Но вину отрицает, говорит, будто оказался на месте преступления случайно.

Милиционер наморщил лоб и оперся руками о стол.

– Любопытно. Как его фомилия?

– Иванов.

Евгений Николаевич поднял трубку телефона и набрал внутренний номер.

– Саша? Посмотри, пожалуйста, на Ивонова Олега Павловича ничего нет? Нет, даты рождения не знаю. Если не найдешь, сделой, пожалуйста, запрос! Ага. Спосибо, я подожду.

Старший лейтенант ободряюще улыбнулся посетителю.

– Скажите, Виктор, а почему вы пришли ко мне, а не к мойору Громыко?

– Не знаю. Просто, – Виктор смутился, – мне показалось, с вами будет гораздо проще разговаривать.

Зазвонил телефон. Сомов поднял трубку, послушал и подошел к столу ушедшего курить капитана.

– Оказывается, это дело у моего соседа по кобинету. Посмотрим. Так. Ивонов Олег Павлович, 1968 года рождения, проживает по адресу…. Хм. Он действительно был свидетелем убийства.

– Свидетелем? Он не подозреваемый?

– Дело сложное. Одиннадцатого мая поступил вызов от пожилой женщины. Она сообщила, что услышала у соседей подозрительный шум. Вышла на лестничную площадку и увидела открытую дверь в соседнюю квортиру. Заглянула туда и обнаружила, что ее сосед – пожилой мужчина – лежит на полу, а вокруг следы крови. Старушка не стала зоходить внутрь – она услышола шаги и испугалась. Скорее всего, в тот момент убийца был на месте преступления. Когда по вызову приехал отряд, рядом с телом стоял Олег Павлович. Может, он, конечно, не виновен и оказолся на месте преступления случайно… я не знаю. Нам не удалось его допросить. Еще в машине он упал на пол и перестал отвечать на вопросы.

– Значит, он может оказаться невиновным?

– Вполне. Но может окозаться убийцей. Если «эмбрион» здоров и может отвечать на вопросы, его нужно допросить.

– Ничего не выйдет. – Виктор скрестил руки на груди. – Уверен, он не станет с вами разговаривать, иначе все узнают о его притворстве.

– Понятно. – Сомов нахмурился.

Плеханов посмотрел на груду папок на столе капитана и спросил:

– Евгений Николаевич, а вы можете проверить по базе данных других пациентов?

– Хм. Вы думаете, среди них есть здоровые?

– Нет, но может, кто-то из них раньше имел дело с убитым…

– Я понимаю. Мойор Громыко, уже сделал это. Если хотите, я спрошу о результатах. – Молодой лейтенант внимательно посмотрел на Плеханова. – Семенов был вашим знокомым? Вы так за него переживаете…

– Нет, просто я подумал, Савичев действительно не виноват. Ночью, когда Антон побежал за Ольгой Николаевной, мы с Александром Алексеевичем остались одни. Я спросил у него, почему он зарезал Семенова, и тот сказал, что никого не убивал. А вилку ему подложили. К тому же, он себе запястье разрезал.

– Хм. Громыко вам не поверил. Понимаете, дело ведет именно он, я всего лишь… помощник.

Маленькая пауза перед последним словом заставила Виктора подумать, что лейтенант чуть было не сказал «мальчик на побегушках», но вовремя опомнился. Сомов вышел из кабинета и спустя несколько минут вернулся со списком.

– Знаете, – сказал он, – майор действительно делал такой запрос. Оказывается, у нас лежит зоявление Щукина Сергея Сергеевича. Вы не нопомните, кто это?

– Это «счетчик» – молодой темноволосый парень.

– Ага. Так вот, ваш «счетчик» два года назад подал зоявление на убитого Семенова.

– Они были знакомы?!

Старший лейтенант пробежался глазами по строчкам и подтвердил:

– Были. Павел Петрович роботал в агентстве «Эгна». Зонимался продажей недвижимости. Сергей Сергеевич зоключил через него договор на покупку квортиры. В заявлении написано, что Семенов его обмонул, продал совершенно другую квортиру, не ту, которую показывал.

– Разве такое может быть? – удивился Плеханов.

– Может. В нашей жизни все может быть, – уверенно сказал лейтенант. – Остался ваш «счетчик» без жилья и без денег. Жена Щукина умерла от инфаркта, а дом, в котором распологалось вновь приобретенная квортира, снесли.

– Бедный Сергей Сергеевич. – Виктор нахмурился. – А разве подобная сделка может быть законной?

– Хм. По документом все чисто. Следователи отложили это дело в долгий ящик, но теперь оно пригодится. Если мойор Громыко за него взялся, значит, ваш «счетчик» у него под подозрением.

– Конечно! По вине Семенова он остался без средств к существованию, жена умерла, а сам он очутился в больнице! Чем не причина для убийства?

– Послушайте, – встрепенулся милиционер. – А Щукин действительно сошол с ума? Может, он притворяется? Ему негде жить, к тому же…

– Вряд ли. – Плеханов отрицательно покачал головой. – Я там работаю второй месяц, и наблюдаю за пациентами. Он действительно болен.

– Но вы не врач!

– Не врач, – согласился Виктор. – Зато точно знаю, что «человек-счетчик» лежит в клинике уже давно, а Семенов поступил незадолго до моего прихода.

– А точнее вы узнать не можете? У нас пока не было необходимости смотреть даты поступления всех поциентов. Мойор Громыко теперь зоймется этим вплотную, но и вы, пожалуйста, розузнайте! Может быть, всплывет какая-нибудь важная деталь.

– И вам сообщить? – полуутвердительно спросил Виктор.

– Да. У меня не было возможности сомостоятельно заняться росследованием, обычно меня приставляют к Громыко или к другим опытным следователям…

Плеханов понимающе кивнул.

– Мне самому стало интересно. Я обязательно вам позвоню.

– Спосибо, Виктор, за сотрудничество. В свою очередь, обещаю вам поделиться результатами экспертизы ножа и отчетом судмедэксперта. Хм. Хоть это и не положено.

Довольные друг другом молодые люди распрощались. Плеханов покинул гостеприимный кабинет старшего лейтенанта Сомова.

Наспех позавтракав, Виктор приехал на занятия. Медицинский институт встретил его все тем же сверкающим на солнце карнизом и стройными колоннами. Студенты небольшими группами курили перед входом. Виктор, стараясь не вдыхать едкий табачный дым, проскользнул внутрь и едва не столкнулся с Гаршиным. Смуглый здоровяк, смерив Плеханова презрительным взглядом, молча прошел мимо.

Дмитрий Гаршин вызывал у Виктора смешанные чувства. С одной стороны, этот парень сознательно ставил себя выше других, держался высокомерно, всем своим видом показывая, какой он особенный, хотя ничего особенного в нем не было. С другой стороны, он не относился к числу умников и по уровню интеллекта явно отставал от других студентов группы. Плеханов подозревал, что имидж «крутого парня» призван был компенсировать в первую очередь недостаток ума и сообразительности. Виктор был уверен: до пятого курса Дмитрий дотянул исключительно благодаря нужным связям, а уж зачем Гаршину понадобилось учиться на медика, знал только он сам.

Гаршина не боялись, но не уважали, более того, над ним посмеивались: тихо, за глаза, но Дмитрий и без того знал об этом. Основном поводом была забота, которой Гаршина окружила его мать – Татьяна Витальевна. Отец Дмитрия ушел от них, когда мальчику было три или четыре года и женщина всю свою ласку и любовь отдала единственному сыну. Она приходила за ним после лекций, брала у одноклассников Дмитрия тетради, и вечерами ее сын переписывал то, что не успел записать во время занятий, опекала до такой степени, что едва не водила сына за руку.

Дмитрий стеснялся этой опеки, и злился, когда видел в чужих глазах даже призрачный намек на насмешку. Возможно, именно поэтому у него не было друзей среди сверстников. Гаршин предпочитал общаться с первокурсниками – едва закончившими школу семнадцатилетними мальчишками, у которых его рост, сила и агрессивность вызывали невольное уважение. Он был на голову выше и сильнее любого из них.

С девушками у Дмитрия были проблемы – он не умел нормально общаться. Зацикленный на своих проблемах, чрезмерно чувствительный, подавляемый навязчивой опекой матери, Гаршин не представлял для девушек никакого интереса. Дмитрий понимал это, и еще больше злился и уходил в себя.

Временами здоровяк не вызывал у Плеханова ничего, кроме отвращения. Отвращения к жестким, стриженым «ежиком» темным волосам, в которые Дима поминутно запускал широкую короткопалую пятерню, к смуглой, будто сильно загорелой коже, к внушительному животу, обтянутому черной водолазкой, к шортам до колен, к сандалиям, надетым на босу ногу, а особенно к презрительному взгляду темных, почти черных глаз. Но чаще, Виктор жалел Гаршина. Из-за неправильного поведения, грубости и замкнутости у него нет друзей среди сверстников, нет девушки; его сторонятся и не обращают на него внимания.

Вот и сейчас, когда Дима, неопределенно хмыкнув, прошел мимо, будто нечаянно толкнув Виктора плечом, Плеханов подумал, что даже если бы он был на голову выше и сильнее любого сверстника, вел бы себя иначе.

Народа в аудитории было немного. После первого успешно сданного зачета студенты расслабились, и на занятие к Юрскому явилось меньше половины группы. Виктор нашел глазами Макса, который по обыкновению сидел на одной из первых парт и листал журнал об автомобилях, и присоединился к другу.

– Ну, удалось в этот раз на дежурстве вздремнуть? – спросил Куликов. – Никто больше руку вилкой не проколол?

Виктор отрицательно покачал головой. Рассказывать о произошедшем в «Кащенке» прошлой ночью, не хотелось. Сейчас Максу, голова которого была занята оформлением бумаг на полувросший в землю домик, он ничего рассказывать не будет.

Может быть позже, когда милиция разберется с человеком-счетчиком и «эмбрионом», он со смехом будет вспоминать заточенную вилку и сидящего в луже крови Савичева, но сейчас Плеханов не чувствовал ничего, кроме вины и желания доказать, что Александр Алексеевич никого убить не мог. Именно поэтому Виктор решил промолчать. Он достал тетрадь с лекциями, а Максим снова погрузился в чтение глянцевого журнала.

Владимир Александрович Юрский славился пунктуальностью, но сегодня явился на лекцию с пятнадцатиминутным опозданием.

– Простите за задержку-с, – буркнул преподаватель, присаживаясь на стул за столом преподавателя, – автобус сломался.

Студенты зашелестели тетрадями. Владимир Александрович неторопливо водрузил на нос большие очки в черепаховой оправе и посмотрел на присутствующих. Преподаватель заметно нервничал. Виктор никогда не видел Юрского таким расстроенным: лицо его выражало крайнюю степень тревоги и скорби, будто у него со дня на день от неизлечимой болезни должен умереть близкий родственник. Губы мужчины едва заметно дрожали, нервно подергивался уголок левого глаза.

В тишине, воцарившейся в аудитории с приходом преподавателя, Плеханов слышал, как тяжело дышит Владимир Александрович. Они с Максом переглянулись, но ничего не сказали.

Юрский молчал, студенты выжидательно смотрели на лектора и тоже молчали. Наконец, тот кашлянул и негромко спросил у Плеханова:

– Ну-с, когда у вас экзамен?

– В пятницу.

– А сегодня, значит, понедельник, – преподаватель рассеянно снял очки и начал вертеть их в руках. Спустя минуту напряженной тишины он убрал очки в футляр и объявил: – Да-с, сегодня лекции не будет, я себя не очень хорошо чувствую, и… – Владимир Александрович замялся.

Виктор понял: известие, которое сейчас сообщит преподаватель, будет не очень приятным. Или вместо него экзамен будет принимать другой преподаватель, или вместе с ним на экзамене будет присутствовать какой-нибудь профессор. Это было бы неприятно, но вполне объяснимо, но то, что услышал Плеханов, привело его в полное замешательство.

– Я прошу каждого студента принести на экзамен по тысяче рублей, – негромко сказал Юрский.

Голос его прозвучал глухо, но слова расслышали все присутствующие. По рядам пронеслась небольшая волна оживления. Виктор открыл рот, а закрыл его лишь секунд через десять, когда сообразил, как глупо выглядит.

– Кто деньги не принесет, – добавил преподаватель, – может не приходить. Да-с. Экзамен все равно не поставлю.

Произнеся эту фразу, Владимир Александрович быстро поднялся и, не глядя на студентов, прихрамывая, направился к выходу.

Когда он скрылся за дверью, аудитория оживилась. Негромкий гул то и дело прерывался выкриками, кое-кто поднялся с мест.

– Ничего не понимаю, – недоумевал Максим. – Это правда был наш Юрский? Может, настоящего похитили пришельцы, а взамен прислали двойника? Не услышал бы своими ушами, никогда не поверил!

Виктор тоже ничего не мог понять. За пять лет учебы в медицинском институте он повидал множество преподавателей и мог с уверенностью сказать, что Юрский – самый честный, самый порядочный и самый справедливый человек. Он никогда не брал подарков и уж точно никогда бы не потребовал денег.

– Наверное, у него проблемы, – рассудил Плеханов. – Просто так он деньги требовать бы не стал.

– А тем более, так нагло и открыто.

– Ты заметил, Юрский очень нервничал, ему явно не хотелось начинать этот разговор, да и ушел он как-то слишком поспешно, как будто ему стало стыдно за свои слова.

– Вот так и разочаровываешься в людях. Я-то думал он порядочный, а он…

– Подожди! Мне кажется, здесь что-то не так. Ну не стал бы он просто так деньги требовать!

– Ага! Скажи, бандиты его шантажируют! Убить угрожают.

Виктор поежился.

– Очень может быть.

– Да ладно! Кому нужен бедный преподаватель? Просто жадность в человеке проснулась, денег захотелось, красивой жизни! Представь, если каждый ему по штуке отдаст, он только с нашей группы сорок восемь тысяч иметь будет! Пяток экзаменов, и машину можно купить!

– Вот и я про то! – раздался громкий голос долговязого Губенко. – Это, господа-товарищи, уже верх наглости. Я бы, конечно, на Юрского никогда не подумал, но вы сами слышали.

Студенты неодобрительно загудели.

– Предлагаю, – Губенко повысил голос, – обратиться с жалобой в деканат.

– Ага! Так тебя и ждут в деканате с распростертыми объятьями, – вмешался Куликов. – Если уж пошла такая пьянка, ты уверен, что в деканате об этом не знают? Может, Юрский по поручению декана деньги требует?!

Губенко пожал плечами.

– Ты предлагаешь молча скинуться? Меня такое предложение не устраивает. Нет у меня лишней тысячи!

– И у меня нет, – Максим оглянулся на Виктора и предложил: – В профсоюз надо идти, пусть сами с ним разбираются. Только жалобу надо коллективную написать. Сколько нас здесь человек?

Макс принялся пересчитывать присутствующих, а Виктору стало не по себе. Он поднялся с места и громко, стараясь перекричать шумевших студентов-одногруппников, объявил:

– Тише! Предлагаю не торопиться! Вы же знаете Юрского! Он никогда раньше не то чтобы деньги не требовал, даже подарки не принимал! Я слышал, в зимнюю сессию первокурсники ему банку кофе преподнесли, так он обиделся, ушел, кофе не взял, прямо на столе оставил и назначил пересдачу.

Губенко откашлялся.

– Но ведь мы все слышали, своими собственными ушами! На коллективные галлюцинации не спишешь!

Куликов прыснул. Виктор укоризненно посмотрел на Губенко.

– Давайте пока подождем с жалобой. До пятницы есть время, может, он сам передумает.

– Ты действительно в это веришь? – спросил Максим.

– Да, – твердо ответил Плеханов. – Если хотите, я с ним поговорю. Может, у него что-то случилось!

– А если не передумает?

– Никто не помешает нам написать жалобу в профсоюз в пятницу. Вместо экзамена.

Студенты снова зашумели. В обсуждении предложения Виктора принимали участие все. Мнения разделились – кто-то требовал немедленного обращения в вышестоящие инстанции, кто-то, размахивая руками, защищал Юрского, сваливая вину на заведующего кафедрой или деканат, кто-то поддерживал Виктора.

– В любом случае, – подвел итог Куликов, – давайте подождем до пятницы, а сейчас по домам.

Продолжение отправиться домой было принято единогласно, народ постепенно начал расходиться. Максим посмотрел на друга и спросил:

– У тебя хватит смелости поговорить с Юрским по поводу денег?

– Хватит, – уверенно сказал Виктор, но уверенности вовсе не чувствовал. – Я поговорю с ним, как только выберу удачный момент.

– Думаю, у него хватит ума отказаться от своего условия, – Макс кивнул в сторону собиравшего свои вещи Губенко. – Этот хоть и дурак, а жаловаться действительно пойдет. Юрского все-таки жалко. Хороший мужик.

– Хороший, – вздохнул Виктор. – Я надеюсь, нам не придется в нем разочароваться.

Ночь с 14 на 15 мая

Несмотря на усталость, Виктор никак не мог заснуть. В ушах до сих пор звучал неуверенный голос Юрского, требующего с каждого студента тысячу рублей, а вот перед глазами почему-то стояло лицо Олега Павловича. «Эмбрион» жевал колбасу и улыбался. Доев, Олег Павлович начал рассказывать свою историю, которая плавно перетекла в историю человека-счетчика.

В голове Плеханова все смешалось, «счетчик» и «эмбрион» превращались то в гигантских муравьев, то в пауков, щелкали жвалами и дико визжали.

11 мая, пятница

Елизавета Ивановна, пожилая и очень любопытная женщина, любила наблюдать за соседями. Своей жизни – настоящей, полной, счастливой – у нее никогда не было. В молодости она работала на заводе, где за ней ухаживал кудрявый электрик Ваня, но через некоторое время он женился на другой девушке. Елизавета Ивановна долго страдала, но оправилась, обратив взор на Ваниного друга, который, однако, предпочел держаться от бывшей невесты электрика подальше.

Уйдя с завода, молоденькая Лиза устроилась продавщицей в огромный универмаг, но там работали одни девушки, а всех мало-мальски приличных женихов разобрали начальницы отделов и самые красивые из продавщиц. К числу красавиц Елизавета себя не относила, а начальницей никогда не была, поэтому сильно переживала, постепенно превращаясь в женщину неопределенного возраста.

Все надежды выйти замуж Елизавета связывала с получением квартиры. Но, даже приобретя отдельную жилплощадь, женихи, вопреки ожиданиям Елизаветы Ивановны, не выстраивались в очередь. Это окончательно подорвало веру Лизы в собственные силы, и она из женщины неопределенного возраста превратилась в совершенно определенного возраста старушку.

Выйдя на пенсию, она любила поговорить о прошедшей молодости с соседками, неизменно приукрашивая свою жизнь так, как ей хотелось. Например, соседки узнали, что Елизавета Ивановна дважды была замужем. Первый муж ее погиб на войне, а второй умер от заражения крови до того, как она получила квартиру. Также нескромная баба Лиза рассказала кумушкам, про богатого брата, который живет в Твери у нее есть богатый брат. Он изредка помогает ей деньгами, а на прошлый день рождения прислал новый чайный сервиз. Соседки завидовали и потихоньку сплетничали, а Елизавета Ивановна видела это и радовалась, потому что больше радоваться ей было нечему.

Она все про всех знала. На первом этаже жил пожилой профессор математики. Он преподавал в институте и получал пять тысяч рублей, которых едва хватало ему, троим несовершеннолетним детям и огромной черной овчарке Тайсону. На втором этаже жили две студентки. Сейчас девушки усиленно готовились к сессии, хотя до начала экзаменов было больше месяца. Этажом выше жила Глафира Петровна. Эта милая женщина была единственной подругой Елизаветы Ивановны, они сразу подружились. Теперь, когда Глаша ушла из жизни, старушка Елизавета осталась совершенно одна. Единственной отрадой был вредный сосед – дед Степан Дмитриевич.

Он жил один в трехкомнатной квартире; дети его навещали редко, внуков пока не было, пожилому мужчине было одиноко. Характер его испортился, а главным развлечением в жизни стала ругань. Он ругал всех. Дворников плохо подметенные тротуары, работников ЖЭКа за протекающую крышу, девушек-студенток за то, что те вечерами слушали музыку, ругал саму Елизавету Ивановну за любопытство. Баба Лиза обижалась, но понимала: ругань – единственная радость этого старичка, точно так же, как сплетни – единственная радость ее самой.

Именно Степан Дмитриевич нашел тело Глафиры и вызвал скорую. По словам медиков, Глаша приняла большую дозу лекарств и умерла от передозировки. Степан Дмитриевич, услышав такую версию, загадочно наморщил лоб; он не поверил, что жизнелюбивая и веселая Глаша могла покончить с собой. Елизавета тоже в это не верила. Но, как бы то ни было, теперь баба Лиза осталась совсем одна, и все, что ей оставалось, это сидеть у окна, наблюдая, кто и во сколько уходит или приходит.

Самым интересным жильцом в подъезде Елизавета Ивановна считала живущего на восьмом этаже Олега Павловича. Этот человек давал больше всего поводов для сплетен. Если бы она не знала, что Олегу Павловичу тридцать восемь лет, она никогда бы не поверила. Не верили и женщины, которых он водил к себе домой. Лифт в подъезде часто ломался и она, увидев в окно, как Олег Павлович возвращается домой с женщиной, всегда смотрела в глазок. Если лифт действительно не работал, мужчина обязательно останавливался на каждом этаже, чтобы поцеловать попутчицу то в висок, то в напудренную щечку, а то и в губы.

Но сегодня Елизавета Ивановна стояла не у окна маленькой кухни, а у стены, которая соседствовала с квартирой деда Степана. Прижав ухо к веселеньким обоям в цветочек, баба Лиза уже пять минут пыталась что-нибудь расслышать. Несколькими минутами ранее в квартире соседа что-то упало. Но упал не Степан, потому что после грохота она слышала шаги. Это было очень странно. Обычно, когда дед какую-нибудь вещь, начинал жутко ругать виновника происшествия. Иногда им оказывался загнувшийся край ковра, иногда неплотно подогнанный паркет в коридоре, иногда средство для мытья посуды, от которого руки становились жирными и из них выскальзывали чашки и блюдца. Сегодня Степан Дмитриевич ограничился лишь неясным возгласом.

Баба Лиза взяла с полки стакан и приставила его к стене. Приложив ухо к донышку, она снова услышала шаги. Значит, упал действительно не Степан. Но почему дед не стал ругаться?

Елизавета Ивановна открыла дверь и позвонила в соседнюю квартиру. Никто не ответил, зато она увидела щель между дверью и косяком. Расширив ее до ширины ладони, баба Лиза смогла рассмотреть лишь небольшую часть коридора.

– Степан Дмитриевич! Ты там? – громко спросила она.

Никто не ответил, и женщина открыла дверь полностью. То, что она увидела, заставило ее отступить на шаг назад и испуганно запереть за собой металлическую дверь своей квартиры. Закрыв ее на два замка и цепочку, баба Лиза бросилась к телефону.

– Алло, милиция?!

Олег Павлович возвращался с работы в плохом настроении. Начальник отказался предоставить ему отпуск, ссылаясь на занятость и большой объем работы, Настенька, с которой Олег познакомился на прошлой неделе, позвонила и сообщила, что уезжает на два месяца в Германию. Эту поездку мужчина расценил, как нежелание продолжать отношения. Вдобавок к перечисленным неприятностям, лифт в подъезде снова не работал, и Олегу пришлось подниматься на восьмой этаж пешком. Если бы рядом была Настенька, это путешествие было бы намного приятнее.

На шестом этаже Олега Павловича ждал еще один досадный сюрприз. Дверь в квартиру вечно ругающегося деда Степана была открыта. Хозяин лежал на полу. Олег подбежал к пожилому человеку, но на полпути понял, что опоздал. Голова старика была разбита, на обоях – брызги крови, на полу – большая лужа, куда Олег нечаянно наступил. Рядом с мужчиной лежал окровавленный молоток. Степана Дмитриевича убили.

Олег Павлович осторожно повернулся в поисках телефона, но вызвать милицию не успел. В квартиру ворвался здоровый омоновец в маске и наставил на него дуло автомата.

– Бросить оружие! Поднять руки!

– Я вошел минуту назад! – громко, так, чтобы слышали два стоящих за омоновцем милиционера, крикнул Олег. – Он уже умер, когда я пришел!

Омоновец, сообразив, что подозреваемый не собирается сопротивляться, быстро подскочил к нему, заломил руки за спину и легонько стукнул по шее. Олег Павлович согнулся пополам и охнул от боли. В квартиру вошли стоявшие за дверью омоновцы, три милиционера, пожилой мужчина в белом халате с большим металлическим чемоданом в руках и фотограф.

– Я не виноват! – Олег попытался обернуться, но тут же получил тычок в спину.

– В машину его, – приказал усатый лейтенант. – В отделении разберемся.

В милицейском «бобике» было тесно. На скамье рядом с Олегом Павловичем сидел милиционер, напротив – два омоновца, ни на секунду не выпускавшие из рук оружие.

– Я не виноват! – В который раз повторил мужчина. – Это недоразумение.

Милиционер засмеялся.

– Все так говорят. На допросе не так запоешь! Все расскажешь, как миленький!

– Но я действительно оказался там случайно!

– Ага, и молотком старика тоже случайно ударил. Да так неудачно, что тот окочурился.

Один из омоновцев щелкнул предохранителем и снисходительно заметил:

– Эксперты, конечно, работать будут, но тебя, дружок, в камеру. Однозначно.

– То есть как в камеру! Мне завтра на работу! И вообще, я не хочу в тюрьму!

– Никто не хочет, – зло оскалился лейтенант. – Зачем старика убил?

– Я не убивал! Говорю же вам!

Омоновец размахнулся и ударил Олега по лицу. От неожиданности тот упал и ударился головой о дверцу.

– Ты поосторожнее! – окрикнул омоновца милиционер. – Не дай бог убьешь!

Олег Павлович понял: выхода у него нет. На прошлой неделе он смотрел документальный фильм о психиатрической клинике, в которой показывали человека, лежащего без движения. Может быть, если он поступит точно так же, его примут за ненормального, поместят в больницу и не арестуют? А если настоящего убийцу не найдут? Тогда можно будет договориться с врачами. Пообещать денег. А потом все как-нибудь образуется.

Эти мысли пронеслись в голове Олега Павловича в секунду. Он резко дернулся на полу и свернулся калачиком.

– Эй, ты, – толкнул его грязным ботинком омоновец. – Вставай!

Олег не пошевелился.

– Ты его слишком сильно ударил! – взвизгнул милиционер. – А ну, встать!

Олег Павлович зажмурился и прикусил язык, чтобы не закричать, когда его снова будут бить.

Лето 2006

Из-за базедовой болезни глаза у Щукина Сережки всегда были навыкате, а худоба только подчеркивала этот недостаток, отчего молодой человек жутко страдал и стеснялся знакомиться с девушками. Однако сейчас, глядя на свадебную фотографию, лежащую в специальном кармашке портмоне, он улыбался. Его изображение уже не казалось чем-то отвратительным: глаза стали как будто меньше, острый подбородок не так выдавался, даже прыщи исчезли. Вот оно, счастье! Любовь меняет человека! Он любил свою прекрасную Елену, любил, несмотря на ее слабое здоровье и больное сердце, и девушка отвечала ему взаимностью. И это было чудесно!

Леночка обняла мужа за талию. Глаза ее светились радостью.

– Не надо, Лена, здесь же люди!

– Пускай смотрят! Красивая блондинка имеет право обнять мужа! Пусть завидуют!

Сергей покраснел и неловко отстранился.

– Ты лучше на дом посмотри. Кажется, мы пришли.

Молодожены стояли посреди небольшой площади, размеченной для парковки машин, и смотрели на новостройку. Семнадцатиэтажный дом, облицованный декоративным кирпичом, выглядел солидно: пластиковые окна сверкали чистыми стеклами, декоративный кирпич образовывал на стенах двухцветные прямоугольники, большие стеклянные двери вели в просторный холл, который было видно даже с улицы. Над вторым этажом красовалась растяжка: «Продажа квартир». Соседствующая с ним развалюшка – деревянный одноэтажный полуразрушенный домик только подчеркивал красоту и величие монолитного чуда.

Щукин перевернул вкладыш с фотографией, на обратной стороне карандашом была сделана пометка: «улица Корнилова, дом 14, квартира 1. Семенов Павел Петрович». Близоруко прищурившись, Сергей посмотрел на синюю табличку рядом с подъездом.

– Лена, что там написано.

– «Корнилова, четырнадцать».

– Значит, мы пришли по адресу.

– Может, зайдем внутрь?

– Зачем? Придет агент и сам все покажет. Может, туда посторонних не пускают.

– А мы не посторонние, – девушка снова обняла мужа. – Мы будем там жить!

– Подожди! – Сергей украдкой поцеловал Лену в висок. – Может, нам не понравится.

– Нам не может не понравиться! Район отличный, от остановки недалеко, новостройка, да еще по такой цене!

Щукин помрачнел.

– В последнее время столько обманов с этими квартирами! Мне кажется, цену сильно занизили, чтобы мы пришли посмотреть. Тогда они постараются нас уговорить.

– И мы не будем сопротивляться!

– Хм, Сергей Сергеевич? – к молодоженам подошел невысокий человек неопределенного возраста в темно-синем костюме и полосатом многоцветном галстуке.

– Да. Здравствуйте. А вы, наверное, Павел Петрович?

– Рад знакомству.

Мужчины обменялись дежурным рукопожатием, после чего Павел Петрович виновато улыбнулся Елене:

– Извините за опоздание. На дорогах жуткие пробки.

Щукин кивнул.

– Пойдемте смотреть квартиру?

– Пойдемте.

Сергей покосился на неказистый домик и агент по продаже недвижимости, заметив это, небрежно пояснил:

– Не волнуйтесь, домик скоро снесут. Там давно никто не живет, а через месяц и его не будет. На том месте посадят кустарник и разобьют небольшую детскую площадку.

– Ты слышал? Тут будет детская площадка! – Лена радостно толкнула мужа локтем в бок, отчего тот покраснел еще больше.

– Ваша квартира на первом этаже, – вещал агент поставленным театральным голосом. Фразы его были заучены десятками, а то и сотнями повторениями для покупателей. – Если боитесь воров, можете установить решетки на окна. Зато вам никогда не придется ждать лифта или поднимать мебель по лестнице, а для новоселов, согласитесь, это большой плюс. К тому же здесь просторная кухня, светлая комната, большая кладовка, куда вы можете установить стиральную машину. Там же можно оборудовать гардероб.

Квартира была хорошей, Щукин понял это едва вошел. Леночка тоже была в восторге. Она ходила из кухни в комнату, из комнаты в ванную, из ванной снова в кухню, и довольно ахала.

– Здесь же голые стены! – возмутился Сергей. – Штукатурить надо, линолеум стелить, обои клеить!

– Все точно так же, как в других новостройках, – подтвердил Семенов. – К счастью, сейчас дома сдаются именно в таком виде. У вас остается большой выбор отделочных материалов. Представьте, если бы вы переехали, а вам пришлось смывать не понравившуюся краску, заново грунтовать стены и клеить любимые обои! К тому же, как вы видите, заказчики настояли на установке сантехники. Это большая редкость. Обычно людям приходится покупать и устанавливать унитаз, ванну и раковины за свой счет.

– А розетки?

– Вызовите электрика. Проводку можно сделать для одной люстры в центре полтолка, а можно разместить светильники таким образом, чтобы включать свет только в определенной части комнаты. Очень модное дизайнерское решение.

Лена подошла к мужу и заглянула в его глаза.

– Милый, мы уже столько видели! Неужели ты будешь придираться к таким мелочам? В тех квартирах тоже нужно было штукатурить стены! А здесь даже сантехника установлена! И цена нам подходит!

– Даже для незавершенного строительства это необыкновенно низкая цена, – радостно подтвердил Павел Петрович. – А для уже полностью готового к сдаче дома – совершенно немыслимая! Соглашайтесь, в противном случае, эта квартира уйдет к другим. У меня на завтра запланировано показать ее другой паре.

– Соглашайся, милый!

Щукин не мог противиться глазам жены, взирающим на него с немой просьбой, и кивнул.

– Берем.

«Главное, – звучал в голове голос друга, – внимательно читай договор». И Сергей читал.

«ООО „Эгна“, в лице генерального директора Выборновой И.С., в дальнейшем именуемое „Продавец“, и Щукин Сергей Сергеевич, (паспорт… серия… адрес…) в дальнейшем именуемый „Покупатель“ заключили настоящий договор о том, что Продавец продает Покупателю жилое помещение, находящееся по адресу: ул. Корнилова, д.14, кв.1, принадлежащее ему на праве собственности…»

– Оплата производится в течение пяти банковских дней с даты подписания договора, – пояснил Семенов, когда Щукин поставил внизу свою подпись. – Все реквизиты указаны в конце документа. Поздравляю вас с удачной покупкой!

Сергей пожал агенту руку. Он ужасно волновался. Это была его первая крупная сделка, которая к тому же, она отнимала все сбережения, оставшиеся от наследства, деньги Леночки и несколько тысяч долларов банковского займа.

– Спасибо. Надеюсь, документы будут готовы вовремя.

– Не волнуйтесь! У нас в ГУЮНО свои люди. Оформим быстро. Думаю, через неделю вы уже получите сертификат.

– А комиссия? Сроки сдачи дома не перенесли?

– Нет! С этим у нас строго! Уже не первое здание строим. Комиссия состоится в первых числах следующего месяца. О результатах вам сообщат.

– Неужели дом могут не сдать?

Семенов снисходительно улыбнулся.

– У нас такого ни разу не было. Все будет хорошо! Как только мы получим разрешение на заселение, тотчас позвоним вам. Через пару месяцев вы уже будете выбирать обои для спальни. Советую не брать красные. У меня были – жутко голова болела. Пришлось переклеивать.

Щукин был доволен. Суетливый осмотр квартир, покупка газет с объявлениями о продаже недвижимости, разговоры с назойливыми агентами остались позади. Оставалось дождаться получения документов, сдачи дома и, конечно, новоселья.

Спустя месяц у Щукиных зазвонил телефон. Трубку взяла Лена.

– Алло. Могу я услышать Сергея Сергеевича? – произнес приятный мужской голос.

– Да. Секундочку, – девушка прижала трубку к груди и позвала супруга.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Семенов вас беспокоит.

– Здравствуйте, Павел Петрович.

– У меня для вас радостное известие. Дом сдан. Вы можете переезжать.

– Слава Богу! – вырвалось у Сергея.

– Сертификат получили?

– Получил. Спасибо большое, Павел Петрович! Ваши ребята молодцы! В полторы недели управились! Как же вы меня обрадовали!

– Ключи вам передаст консьерж. Только вам придется предъявить ему документы.

– Да-да, конечно. Спасибо.

– Ну, счастливо Вам! Всего хорошего!

– До свидания!

Щукин повесил трубку.

– Милая, у меня для тебя новость!

Лена побледнела, но Щукин подхватил жену и закружил ее по комнате.

– Мы переезжаем, любовь моя!

Девушка радостно завизжала и стала осыпать лицо супруга поцелуями.

– Наконец-то! Больше не нужно платить за аренду!

– Слава Богу!

Сергей опустил жену на пол и подмигнул.

– Не мешало бы это отметить!

– Куда пойдем?

– В ресторан! Выбросим на ветер последние деньги!

Седобородый старичок-консьерж внимательно посмотрел на Щукина, сверил его с фотографией в паспорте и прошамкал:

– Мне нушно жаглянуть в книгу.

На первом этаже располагался большой холл, где стоял стол консьержа и большой сейф с ключами. Леночка обняла супруга, с нетерпением наблюдая, как старик водит узловатым пальцем по строчкам.

– Першвая квартира, говорите?

– Да. Первая. Щукин Сергей Сергеевич.

– В першвой квартире уже живут, – старик укоризненно посмотрел на молодоженов. – Что ше вы меня обманываете. Мошет, не первая, а одиннадцатая?

Сергей похолодел.

– Как живут? Не может быть!

– Живут, – подтвердил старичок. – Васильцова Надешда Юрьевна. С дочкой. Противная девочка, скашу я вам. Постоянно яжык покажывает.

– Но как же! – Сергей чуть не плакал. – Вот же документы!

Он протянул консьержу сертификат и указал пальцем на строчку:

– Корнилова четырнадцать, квартира один!

– А! – старичок подергал бороду и поднял костлявый указательный палец. – Так это вам в соседнее ждание надо. Это шестнадцатый дом, а четырнадцатый рядом шовсем. Как выйдете жа дверь, шражу направо. Маленький такой.

Лена побледнела, пошатнулась и чуть не упала, Сергей вовремя подхватил ее и зашептал в ухо:

– Не волнуйся, милая, это ошибка. Старикан совсем ничего не соображает! Ты только посмотри, из него же песок сыплется! И кто его только консьержем поставил?!

Девушка охнула и прижала ладонь к левой стороне груди.

– Сердце? Дать тебе капли?

– Все нормально. Просто кольнуло.

– Подожди меня здесь, на диванчике, а я пока схожу, проверю.

Девушка опустилась на мягкий диван просторного холла.

Первым делом Щукин позвонил в квартиру номер один. Ему открыла толстая тетка в махровом халате с бигуди на голове. Едва бросив взгляд на незваного гостя, она фыркнула и процедила:

– Ничего покупать не будем.

– Простите, – промямлил Сергей. – Вы хозяйка этой квартиры?

– Да, я. – Тетка подозрительно посмотрела на молодого человека. – А в чем дело?

– Можно посмотреть ваши документы?

– Еще чего не хватало! Вы из милиции?

– Нет, – Щукин смутился. – Я владелец вашей квартиры.

– Не может быть! Я купила ее два года назад. Все документы в порядке.

– Но как же…

Щукин хотел сказать, что это неправда, что это он владелец квартиры, но тетка уже захлопнула дверь. Сергей снова нажал кнопку звонка, но ему больше не открыли. Оглянувшись на побледневшую супругу, он ободряюще ей подмигнул и постарался улыбнуться. Это удалось ему с большим трудом.

Выйдя на улицу, он посмотрел на табличку. Теперь она была не синей, а белой. «Корнилова, 16» – гласила надпись. Сергей побледнел и побежал направо. Рядом с новостройкой он увидел старый покосившийся от времени бревенчатый дом. Подойдя ближе, он заметил ржавую пластинку, где черным трафаретным шрифтом было выведено «Корнилова, 14».

Сергею стало трудно дышать. Он прислонился к ограде.

– Вам плохо, молодой человек? – спросила проходящая мимо женщина.

– Скажите, вы здесь живете?

– Да. Вы кого-то ищите? Вам какой дом нужен?

– Подскажите, у новостройки раньше была табличка «Корнилова, 14», а теперь «Корнилова, 16».

– Правильно, – женщина указала на бревенчатую избу. – Вон тот дом сначала хотели сносить, а его адрес присвоить новой высотке. Даже табличку повесили, но потом выяснилось, этот домишко купило какое-то агентство по недвижимости и сносить не собирается. Пришлось новостройке присваивать новый номер. Беготни, скажу я вам, было! Ужас! Все, кто квартиры тут купил, срочно договора исправлять стали! Ведь документы уже готовы были – агентство жилье распродало, когда фундамент закладывали! Но обошлось. По крайней мере, явных скандалов не было. Вы тоже там квартиру купили? Не волнуйтесь, документы вам поменяют. А четырнадцатый дом все равно снесут. Не место ему здесь.

Сергей поблагодарил женщину и понуро побрел к новостройке.

– Не волнуйся, Леночка! – сказал он. – Это недоразумение. Я тебе сейчас все объясню.

Щукин снял с кровати покрывало, помог жене лечь.

– Тебе уже лучше? – обеспокоено спросил он.

Девушка слабо улыбнулась.

– Поспи.

Сергей вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.

Немного посидев в кухне, он успокоился и, надеясь, что Лена заснула, набрал номер Семенова.

– Алло. Павел Петрович? Здравствуйте! Это Щукин.

– Здравствуйте. – Голос показался Сергею бесстрастным и холодным.

– Наверное, произошло недоразумение. Понимаете, мы пришли на квартиру, а там говорят…

– Да, я уже в курсе. К сожалению, ничем помочь не могу.

– Но как же…

– Всего доброго.

Сергей несколько минут слушал короткие гудки, а потом снова набрал номер.

– Павел Петрович! Как же так! Получается, вместо однокомнатной квартиры в новостройке, нам продали деревянный полуразвалившийся домишко! Учтите, заявление в милиции я уже оставил!

– Я снова раз вам повторяю: ничем помочь не могу. Написано в документах «дом 14», вот и живите в доме 14. Сделка вполне законная, ко мне не должно быть претензий.

– Но вы показывали нам…

– Меня тоже ввели в заблуждение. Не звоните сюда больше. Я ничем не могу вам помочь.

Агент повесил трубку. Сергей оглянулся и увидел стоящую в дверях Лену.

– Я все слышала, – слабым голосом сказала она. – Что же теперь делать?

Молодой человек подбежал к супруге и обнял ее за плечи.

– Полежи, милая. Что-нибудь придумаем.

Девушка обмякла, ноги ее подкосились, и она безвольно повисла на руках Щукина. Сергей подхватил ее, положил на кровать и побежал к телефону.

– Алло! Скорая?! Скорая!!!

– Леночка, не умирай! – шептал Щукин, в нежно-розовое ухо жены. – Не умирай! Все будет хорошо! Как-нибудь образуется!

Лена не мигая, смотрела на Сергея. Глаза ее сделались будто стеклянные, в них отражалась только тоска и скорбь.

– Леночка! Все будет хорошо! Обещаю! Только не умирай!

Щукин начал дрожать. Из глаз его потекли слезы, он вытер их ладонью и лег на пол.

Когда приехала скорая помощь, Лена уже умерла. Сергей сидел рядом с ней, держа руку супруги в своих ладонях.

– Первый вдох, второй выдох, – бормотал он. – Третий вдох, четвертый выдох. Четырнадцатый дом, пятнадцатого нет, шестнадцатая развалюшка. Первый звонок, три врача, два глаза-озера с соленой водой слез и один гроб.

15 мая, вторник

Железнодорожный вокзал пах особенно: пресным ароматом поездов, гудрона и пыли, но стоило отойти от решетки, ограждающей железнодорожные пути, в нос ударял резкий запах автомобильных выхлопов. Рядом с вокзалом стояло очень много машин, а дорога, которая кажется достаточно широкой, редко могла похвастаться отсутствием «пробок», и никогда – отсутствием автомобилей.

Вдоль тротуара в два ряда выстроились желто-оранжевые «Волги» с шашечками, между которыми примостились разнокалиберные иномарки провожающих и «Жигули» частных извозчиков. Раньше на площади не было такого количества машин, была остановка общественного транспорта, несколько ларьков, да самодельные столики торговцев цветами, солнечными очками, обувью, пирожками, в общем, всем тем, чем принято торговать в подобных местах.

Построив прямо напротив железнодорожного вокзала огромный супермаркет, Администрация города распорядилась снести ларьки и передвинуть остановку. Площадь преобразилась, нарядившись в двухцветную брусчатку, избавилась от мусора, зато появились автомобили, а вместо остановки – огромная автостоянка.

Виктор неторопливо подошел к супермаркету и сел на лавочку. Они с Максом договорились встретиться здесь, но Куликов опаздывал.

Плеханов не любил площадь перед железнодорожным вокзалом, хотя она была самой красивой в городе. Ему не нравились ни декоративные фонари, ни безвкусно оформленные клумбы, ни глупые скульптуры в центре клумб, но больше всего ему не нравилась атмосфера вечной спешки, резкий голос из динамиков вокзала, объявляющий о прибытии или отправлении поезда, и толпы народа.

Людей у вокзала можно было разделить на две категории. К первой относились люди, непосредственно пользующиеся услугами железной дороги: приезжие, уезжающие и провожающие. Их легко можно было вычислить по объемистым чемоданам, суетливым движениям, удивленным взглядам и обеспокоенным выражениям лиц. Ко второй категории относились посетители супермаркета и праздногуляющие. Этих было большинство. Они никуда не торопились, неспеша курсировали между супермаркетом и стоящим неподалеку «Макдоналдсом», снисходительно поглядывая в сторону приезжих.

Виктору надоело смотреть на прохожих, он повернул голову к супермаркету. Здание было очень красивым – полукруглым, с зеркальными панелями, в которых отражалось ярко-голубое небо и прозрачные облака, на крыше расположились огромные буквы, складывающиеся в название магазина: «Республика». Вечером, когда в здании зажигали свет, можно было видеть, что на пятом этаже продают люстры и светильники, на четвертом – бытовую технику, а на втором и третьем – одежду всех цветов и фасонов. В темное время суток название ярко сверкало белыми звездочками, а сейчас вывеска выглядела блекло.

– Привет, – к Виктору подошел Макс. Он выглядел расстроенным. – П-представляешь, – устало сказал он, присаживаясь на скамейку, – вторую ночь н-не сплю. Гады устроили напротив дома автостоянку. Н-несанкционированную, естественно.

– А почему не спишь? – не понял Виктор. – Сейчас у каждого дома машины стоят.

– Это не просто машины, которые хозяева на ночь у подъезда оставили, это б-бизнес. На подъезде уже объявление повесили, что за тридцатник они будут, цитирую, «к-караулить любое ваше автотранспортное средство». Там у них штук д-двадцать машин и один мопед, а им все мало.

– Хорошее дело. Люди деньги зарабатывают, да и машины под присмотром. А ты чего недовольный?

– Так представь себе, они, чтобы н-ночью не заснуть, музыку включают. На полную громкость. Д-даже через закрытые окна слышно! Сейчас с закрытыми окнами спать, сущий к-кошмар: в доме духота, дышать нечем. А тут не только окна нельзя открыть, так хоть законопачивай н-насмерть! Хорошо, у кого окна пластиковые: ничего не слышно.

– Мда-а-а. А говорить с охранниками не пробовал? Пусть громкость убавят.

– Бесполезно, – Максим махнул рукой. – Там главный – мужик с первого этажа, Вадим. С ним н-не договоришься. Туп, как пень, и озлоблен на весь свет.

– Тогда милицию вызови.

– Вызывали уже. Этой вот ночью и вызывали. Так Вадим, к-козел, за две минуты до приезда милиции музыку выключил, а как они уехали, снова врубил. Не удивлюсь, если его п-предупредил кто-нибудь. И как вот с этим бороться?

Плеханов не знал, какой совет дать другу. Формально милиции к Вадиму придраться не за что – музыку они не слышали, а из показаний соседей только один Куликов. Бабки, узнав о приезде милиции, двери не открывают, от всего отказываются. Боятся Вадима.

Виктор и сам пару раз оказывался в подобной ситуации, когда одно время всему подъезду мешали спать соседи. Только он поступил проще: вызвал не милицию, а наряд санитаров и буйных соседей увезли люди в белых халатах. После недолгого, но впечатляющего визита в психиатрическую клинику, после прохождения обследования и разбирательства, они присмирели. Нехорошо, конечно, но кидаться с ножом на мирного и доброго Виктора тоже нехорошо.

С владельцем стоянки подобный трюк провернуть вряд ли удастся – Вадим, судя по рассказу Макса, не орет, с ножом ни на кого не бросается, сидит себе спокойно, слушает музыку. И не беда, что музыка мешает спать всему дому.

Максим поднялся со скамейки.

– Ладно, п-пойдем. Мне сегодня одно дело нужно сделать.

Внутри супермаркет выглядел также внушительно, как и снаружи. Миновав большую вращающуюся дверь, друзья попали в просторный холл, в центре которого уходили ввысь два стеклянных лифта. Все пять этажей по периметру лифтов имели огороженные площадки, поэтому снизу можно было видеть, как на верхних этажах прогуливаются мужчины и женщины. Здесь была только одна категория: праздногуляющие, часть из которых являлась по совместительству покупателями. Супермаркет не мог похвастаться низкими ценами и был рассчитан на приезжих, не знакомых со среднем уровнем цен по городу, поэтому собственно покупателей было мало. Однако прогуливаться по просторным помещениям было приятно – кондиционеры работали на полную мощность, в мраморных плитках пола, начищенных старательными уборщицами до блеска, отражались огоньки включенных светильников под потолком, и никто никуда не торопился.

Максим и Виктор, уже не первый раз заходившие в супермаркет, не обратили на его красоту никакого внимания и поспешили к эскалаторам. Они находились немного дальше лифтов, зато их не нужно было ждать.

Друзья поднялись на четвертый этаж, где располагался большой магазин электроники.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – к Виктору и Максу подошел невысокий молодой человек в фирменной красной рубашке и таком же галстуке.

– Да, спасибо, – Куликов оглянулся на стройные ряды товаров, и поинтересовался: – Где здесь магнитолы для автомобилей.

– Прошу за мной, – менеджер зала провел молодых людей между отделами сотовых телефонов и музыкальных центров в дальний угол магазина.

Как только Виктор увидел, сколько на полках выставлено моделей магнитол, сразу подумал, что визит в супермаркет рискует затянуться: выбор – дело непростое, но Макс проявил удивительное хладнокровие, он сразу обратился к человеку в красной рубашке:

– Мне нужна хорошая, но не слишком дорогая магнитола. – Он показал на модель за десять тысяч. – Не дороже этой.

Менеджер тут же начал рассказывать о преимуществах той магнитолы, на которую указал Максим. Плеханов легонько дотронулся до плеча Куликова и шепнул:

– Не слушай его. Он будет нахваливать самый дорогой товар, который ты сможешь купить. А про эту марку я слышал, лучше другую возьми. Вон, за восемь неплохая магнитола.

Максим прервал человека в красном:

– Как насчет вон той, за восемь?

– Неплохой выбор, – сдержанно кивнул менеджер, – только я бы вам посоветовал вот эту, за десять двести. Она ловит все станции, автоматически настраивает частоту, может проигрывать любые типы дисков и имеет пульт управления. Это очень удобно. Если вы ведете машину, сидящие на заднем сидении могут без вашей помощи переключить станцию или прибавить громкость.

– А чем плоха эта, за восемь? – спросил Виктор.

Менеджер, видимо поняв, что пока рядом с наивным покупателем находится его друг, продать дорогую магнитолу не получится, разочарованно вздохнул и нарушил негласное правило не ругать какую-либо определенную марку товара:

– Я бы не советовал брать эту марку. Магнитола, которая вас заинтересовала, осталась одна, к тому же их часто возвращают. А вот к этой марке, – человек в красной рубашке вновь указал на магнитолу за десять тысяч двести рублей, – никаких претензий не бывает.

– Спасибо. Мы подумаем, – подвел итог Виктор.

Менеджер зала удалился.

– Если бы этот тип не ушел, – сказал Куликов, – точно бы плюнул и купил в другом магазине. Надоедливый, хуже комара жаркой летней ночью. И зачем я только к нему обратился?!

– Если бы ты не обратился, он бы сам подошел. Работа у них такая: расхваливать дорогой товар.

Максим с сомнением посмотрел на понравившуюся магнитолу.

– Думаешь, правда, эта марка плохая?

– Нет. Этот красный тебе наврал, и не покраснел.

Куликов улыбнулся.

– Тогда, я действительно возьму ее.

– Слушай, – предложил Виктор, – если сомневаешься, слова этого надоеды очень легко проверить. Скажи, что берешь две штуки. Уверен, это не последняя!

– Так и сделаю, – пообещал Макс и отправился к стойке заказов.

Магнитола действительно оказалась не последней. Когда миловидная девушка в красной блузке принесла две коробки, Куликов сообщил, что передумал и возьмет только одну.

– Ну! Я же тебе говорил! – шепнул Плеханов.

Максиму вручили покупку, предварительно положив ее в фирменный красный пакет, и друзья направились к выходу.

– Макс, а зачем ты такую дорогую магнитолу купил? Можно было и за пять нормальную найти, – спросил Виктор, когда они вышли на улицу и направились к остановке.

– Подарок хочу отцу сделать, он всегда разрешает машину взять, если мне нужно, к тому же, старая барахлить начала – звук исчезает, кнопки западают.

Куликов всегда был хорошим сыном и очень любил родителей. Когда умерла мать, он сильно переживал, а сейчас, вроде, снова вошел в норму, еще больше сблизившись с отцом.

Народа на остановке было много, и молодые люди от нечего делать начали рассматривать прохожих. Вдруг Максим схватил друга за руку.

– Посмотри! Гаршин!

Виктор повернул голову в ту сторону, куда указывал Куликов, и понял, почему тот так удивился. Их однокурсник как раз открывал дверь старенького ларька, продающего подержанные сотовые телефоны. В руках Дмитрий держал полупрозрачный пакет-маечку, в котором легко угадывались очертания мобильников.

– Сколько же их у него?! – Макс потащил Виктора за руку, но тот и сам уже направлялся к ларьку.

Дмитрий скрылся за зарешеченной дверью, и друзья осторожно заглянули в окошко. Витрина была заставлена разными моделями телефонов: от самых простых, годных лишь для звонков, до последних достижений микроэлектроники: с камерой, музыкальным проигрывателем, стереозвуком и прочими приятными, но не особенно нужными наворотами. Молодым людям повезло: продавец повернулся лицом к двери, затылком к Виктору и Максиму, а Гаршин был настолько занят выуживанием из пакета сотовых телефонов, что не обратил внимания на осторожно заглядывающих в окно однокашников.

Лицо Дмитрия выражало сосредоточенность и упрямство, он о чем-то спорил с продавцом, с каждым словом становившись все пунцовей. Разговора слышно не было – мешало закрытое оконце ларька и автомобильный шум дороги, но друзья поняли: идет самый обыкновенный торг. Гаршин по очереди доставал из пакета сотовые телефоны, демонстрировал их сидящему затылком к окошку мужчине и тыкал похожим на сосиску пальцем в листок, который продавец держал в руках.

Мужчина рассматривал мобильник со всех сторон, вставлял симку и нажимал кнопки. Дмитрий нервничал, но без боя сдаваться не собирался. Продавец кивал или отрицательно качал головой, указывая рукой куда-то в бок, делал пометку в бумажке и клал телефон себе на колени.

– Смотри! – Макс толкнул Виктора локтем в живот и тот от неожиданности охнул, едва удержавшись от того, чтобы согнуться пополам. – Смотри! Вот урод!

Дмитрий достал из пакета последний мобильник. Он определенно был дороже всех остальных – достаточно толстый, стильный и явно девчачий – ярко-розовый с болтающейся на привязи игрушкой – маленьким белым медвежонком в розовой, под цвет телефона, вязаной кофточке.

Плеханов нахмурился. Этот телефон он точно где-то видел.

– Узнаешь? Бедная Славина!

Виктор похолодел. Сомнений в том, где толстяк берет телефоны больше не осталось. Гаршин не просто ворует мобильники и сдает их в этот ларек, но ворует у своих! Славина – отличница, умница, пусть и не очень красивая – она выручила группу на зачете Юрского и ничем не заслужила того, что сделал Дмитрий.

Плеханов почувствовал, как в груди закипает ярость. Мало того, что этот высокомерный идиот ведет себя, как последний подонок, так он еще и ворует! У однокурсников. У студентов. Интересно, как давно? Ведь судя по его поведению, Дмитрий пришел в ларек не в первый раз.

Виктор рванулся к двери, но Куликов его перехватил.

– Ты чего! – зашипел он другу прямо в ухо. – Хочешь отметелить этого ублюдка, я тебе п-помогу! Но не вмешивайся в бизнес. Думаешь, п-просто так здесь ларек стоит, прямо под носом у милиции? С местной мафией силой п-померяться захотел? Я не хочу завтра найти тебя в подворотне с п-перерезанным горлом!

Максим говорил дельные вещи, но Виктор успокоился не до конца.

– Я подожду его здесь, – твердо сказал он. – Мы все выясним. А пока давай отойдем, чтобы нас не заметили.

Ждать пришлось недолго. Дверь ларька скрипнула, и на улицу вышел Дмитрий. Он был доволен и что-то сжимал в кулаке, вероятно, выручку от краденного.

Оставив Макса далеко позади, Плеханов подскочил к вору и изо всех сил заехал кулаком ему в левую скулу.

Гаршин не ожидал нападения. Он растерялся, прижал ладонь к щеке и отшатнулся.

– Эй, вы чего?!

– Будешь знать, как сотовые телефоны воровать! – зашипел Виктор. – Мы все видели! И у Славиной не постеснялся! А не подумал, что девушка плакать будет?! Может, она его на последние деньги купила? Или это подарок?! – В то время как Плеханов говорил эти слова, он шаг за шагом наступал на Гаршина, а тот, растерянно моргая, пятился под напором. – И долго ты этим занимаешься? Тебя же посадить могут?! Урод! О матери бы подумал!

Губы Дмитрия задрожали, он остановился, опустил руку, выставив на всеобщее обозрение прилично покрасневшую от удара щеку, и Плеханов уперся Гаршину прямо в грудь.

– Отвечай, скотина! – зашипел Виктор. – В тюрьму захотел?! Скольких людей обворовал?

– Ничего ты не знаешь! – Дима почти кричал. – Я именно ради матери стараюсь! Думаешь, просто жить на одну ее пенсию?! Она болеет! А лекарства стоят дорого!

Плеханов замер. Гаршин нависал над ним, словно готовая вот-вот сорваться лавина, и брызгал слюной. На них начали оборачиваться люди.

– Т-тише вы! – подошел к молодым людям Максим. – Дим, зачем ты воруешь? Д-да еще и у однокашников.

– Деньги нужны. – Гаршин сплюнул и отошел от Плеханова.

– Д-деньги всем нужны.

– Я же сказал, мать у меня болеет! – выкрикнул Дмитрий и взмахнул рукой. В этот момент на землю упал маленький полиэтиленовый пакетик, перевязанный резинкой, он порвался, и на асфальт высыпалось небольшое количество чего-то белого.

– Мать, значит, б-болеет! – Теперь разозлился и Максим. – А это что? Лекарство? – он наступил на пакетик кроссовкой и медленно растер содержимое по асфальту.

Гаршин облизал вмиг пересохшие губы, бросил затравленный взгляд сначала на Куликова, потом на Виктора, и сорвался с места. Молодые люди видели, как он смешался с толпой, толкнув по дороге какую-то женщину с большим пакетом и девчушку, которая от столкновения с несущимся на нее ураганом уронила мороженое.

– Пошли, – хмуро сказал Максим. – Н-не хватало, чтобы нас с этим порошком увидели.

Девчушка ревела в голос, женщина подняла упавший пакет и злобно кричала вслед убежавшему парню.

– Погоди, – Виктор достал из кармана деньги и подошел к ларьку, торгующему бэушными сотовыми.

Заглянув в окошко, он кашлянул, привлекая внимание продавца, и поинтересовался:

– Простите, а у вас нет какого-нибудь телефончика для девушки? Можно с побрякушками или цветного какого-нибудь?

Продавец обернулся к окошку и Плеханов замер. На него смотрел тот самый лобастый Сергей, который пару ночей назад помогал ему обыскивать горящий «ЭльГреко», тот самый, который помог вытащить на улицу перепившего задремавшего на диванах мальчишку.

Сергей почесал затылок и нахмурился.

– Нет, девчачьих нет.

Он не узнал Виктора, чему тот несказанно обрадовался.

– Да? – разочарованно протянул Плеханов. – А может, подороже есть какие-нибудь?

Лобастый улыбнулся, будто вспомнив о чем-то.

– Да! – сказал он. – Подороже есть. Только вчера привезли. Девчонка какая-то и сдала, сказала, надоел. – Сергей отвернулся, а через мгновение положил перед Виктором розовый телефон отличницы Славиной. – Хочет, говорит, голубой.

Лобастый расхохотался, а Виктор почувствовал огромное облегчение. Игрушку, правда, продавец уже успел отцепить, но это мелочи. Главное, телефон.

– Сколько?

– Пять.

– Сколько? Вы издеваетесь? Да за пять я новый куплю! Три.

– Четыре семьсот.

– Три с половиной.

– Не, блин, не пойдет. – Лобастый потянулся к сотовому, но Виктор не выпустил его из рук.

– Четыре, – сказал он. – Это все, что у меня есть. Войди в положение, друг! День рождения, а она так мобилку хочет!.. – Плеханов старался говорить как можно жалостливее и небрежнее.

Продавец недовольно поморщился.

– Ладно. Четыре. Тебе повезло – я добрый. Да, вот чего, – Сергей, немного подумав, вытащил из прилавка маленького белого медвежонка в вязанной розовой кофточке. – На вот. Бесплатное приложение. Может, ей понравится.

– Спасибо, друг!

Деньги было жалко, но Славина ни в чем не виновата. Друзья отправились обратно на остановку.

– Витек, – в голосе Макса явственно слышались виноватые нотки. – Давай стоимость поделим. Правда, я все на магнитолу потратил, но как будет, я обязательно тебе отдам!

Плеханов похлопал друга по плечу.

– Там видно будет. Тебе и самому деньги нужны. А я представлю, что меня просто ограбили. Тем более так оно и есть. – Виктор ободряюще улыбнулся Куликову. – Ты лучше найди удобный момент и подложи сотовый в сумку Славиной. Мне совершенно не хочется объяснять, как ее телефон очутился у нас.

– Будет сделано!

Ночь с 15 на 16 мая

Виктору совершенно не хотелось идти на дежурство в клинику. После того, как там произошло убийство, находиться во втором отделении психиатрической больницы, было неприятно. Конечно, Плеханов не собирался увольняться – лишними даже те небольшие деньги, которые он получает за работу, никогда не будут. Он не откажется от дежурств, пусть даже там произошло убийство. Но неприятное чувство не проходило.

Обитатели второго отделения «Кащенки» спали. Виктору же было не до сна. Во-первых, дежурство и не предполагало ночной отдых, а во-вторых, в голове Плеханова вертелись разные мысли, которые никак не хотели упорядочиваться. Первой, конечно, была мысль об убийстве. Даже дневное происшествие с Гаршиным отошло на второй план. Однокашник-вор-наркоман (ни у Виктора, ни у Максима не было сомнений в том, что за порошок получил Гаршин в обмен на украденные сотовые телефоны) не мог быть противопоставлен неизвестному убийце. Плеханов не верил в виновность Савичева.

Александр Алексеевич не был способен на убийство. Этот немолодой человек психически нездоров, к тому же, вследствие особенностей заболевания, у него существует тяга к крови, но Виктор и старшая медсестра, верили в его невиновность. Плеханов помнил слова подозреваемого: вилку, заточенной ручкой которой проткнули горло бедному Павлу Петровичу, ему подложили, а порезы на его руке подтверждали: Савичеву действительно нужна была только своя кровь. Не чужая.

Но с другой стороны существовала опасность того, что болезнь с течением времени трансформировалась. Александр Алексеевич провел в клинике бог знает сколько времени. Наблюдал ли кто-нибудь за ним в последние годы или Александр Алексеевич просто жил во втором отделении на правах безнадежно больного? В ночь убийства главный подозреваемый порезал себя, но вопрос, мог ли он порезать и Семенова, оставался без ответа.

Чаша весов все больше склонялась в сторону невиновности Савичева. Крен стал особенно заметным после того, как Виктор узнал историю человека-счетчика. На первый взгляд покойный Семенов был тихим и никому не мешал, но неожиданно выяснилось, что, будучи здоровым, он работал в агентстве по продаже недвижимости и обманул с квартирой Щукина. Чем не мотив? Сергей Сергеевич пережил огромное потрясение, а виноват был только один человек – тихий, никогда и никому не доставлявший неприятностей Павел Петрович.

Однако насколько Виктор мог припомнить, Семенов появился в клинике много позже человека-счетчика. Это совпадение? Щукину выпал счастливый билет поквитаться с обидчиком, и он его использовал? Или Виктора дезинформировали, и Щукин поступил позже Семенова, заранее готовясь расправиться с виновником собственных бед? В любом случае, список подозреваемых пополнился: Щукин мог оказаться убийцей.

Также огромный вес имел факт появления во втором отделении человека, которого уже подозревали в одном убийстве – «эмбриона». Слишком уж подозрительно его прибытие в «Кащенку» накануне убийства. Может, Олег Павлович серийный маньяк?