Смерть в день рождения

1

Возбуждение Ричарда сразу бросалось в глаза. Бледное искаженное лицо, дрожащие руки. После возгласа Берти все одновременно замолчали. Ричард стоял на пороге, устремив странный пристальный взгляд на полковника Уорэндера. Уорэндер тоже смотрел на него с выражением такого изумленного внимания, на который только было способно его малоподвижное лицо солдафона.

— Я хочу поговорить с тобой, старина, — сказал Уорэндер. — Может, мы…

— Нет! — поспешно проговорил Ричард, а потом добавил: — Простите. Я ничего не понимаю. Что делает в холле этот полицейский? Что случилось? Где все? Где Мэри?

— Одну минуту, — сказал Аллейн, подходя к нему. — Вы — мистер Ричард Дейкерс, да? Я из Скотленд-Ярда, моя фамилия Аллейн. Сейчас я занимаюсь тут полицейским расследованием. Давайте пройдем куда-нибудь, где я смогу вам все объяснить.

— Я скажу ему сам, — вмешался Уорэндер.

— Думаю, что не стоит, — ответил Аллейн, открывая дверь. — Пойдемте, — повторил он и посмотрел на остальных. — Будьте любезны, оставайтесь здесь.

Ричард прижал ладони к вискам.

— Да. Хорошо. Но почему?.. — по привычке он повернулся к Тимону Гантри и спросил: — Тимми, что это?

— Надо подчиниться властям, Дикки. Иди с ним, — ответ Гантри.

Ричард в изумлении взглянул на него и вышел из комнаты. За ним последовали Аллейн и Фокс.

— Может, сюда? — предложил Аллейн и первым прошел в пустую гостиную.

Здесь очень коротко и сдержанно он рассказал Ричарду о случившемся. Тот слушал в смятении, не перебивая. Только раз или два он провел рукой по лицу, как бы стирая налипшую паутину. Когда Аллейн кончил, Ричард, запинаясь, спросил:

— Мэри? С Мэри случилось такое? Разве этому можно поверить?

— Конечно, очень трудно.

— Но как? Как это произошло? Из аэрозольного баллона?

— Похоже, что так.

— Но она постоянно им пользовалась. Уже давно. Почему это вдруг случилось сейчас? — Он вел себя так, как часто ведут себя люди, переживающие глубокое потрясение. Они хватаются за первую попавшуюся деталь и в отчаянии стараются в ней разобраться. — Почему же сейчас? — повторил он, вряд ли ожидая ответа.

— Именно это мы и должны выяснить.

— Да, конечно, — проговорил Ричард, обращаясь скорее к себе, чем к Аллейну, — конечно это опасно. Мы же всегда ей об этом твердили, — он беспокойно покачал головой. — Но я не понимаю… после всех речей она пошла к себе в комнату и…

— Пошла в комнату? А откуда вы знаете?

— Ну, потому что, — начал Ричард и, хотя это казалось невероятным, побледнел еще сильнее. Он в отчаянии смотрел на Аллейна и был, видимо, на грани срыва. Потом он проговорил: — А как же иначе? Вы ведь сказали, что ее нашли там.

— Да. Ее нашли именно там.

— Но почему? Почему вдруг ей потребовалось в такой момент опрыскивать цветы? Это какое-то безумие.

— Согласен. Очень странно.

Ричард сжал руки.

— Простите, — сказал он. — Я не владею собой. Простите.

Наблюдая за ним, Аллейн понял, что Ричард находится в том нервозном состоянии, в котором люди легко поддаются давлению. А малый приятный, подумал он. Очень выразительное лицо. Смутно напоминает чье-то куда менее выразительное. Но чье?

— Вы, — обратился он к Ричарду, — совершенно верно указали на два обстоятельства этой трагедии, которые трудно объяснить. Именно поэтому, как и в силу обычных полицейских формальностей, я должен тщательно все проверить.

— Да? — машинально спросил Ричард, но потом, казалось, взял себя в руки. — Да, да. Хорошо. Что проверить?

— Мне сказали, что вы ушли до начала поздравительных речей. Это так?

В отличие от остальных, Ричард внешне не проявлял ни возмущения, ни подозрительности.

— Я? — сказал он. — А, да, кажется, что так. Думаю, они еще не начались. Тогда только что внесли торт.

— А почему вы ушли, мистер Дейкерс?

— Я хотел поговорить с Анелидой, — ответил он, а потом добавил. — Извините. Вы ведь не знаете, кто это. Анелида Ли. Она живет в соседнем доме и… — он запнулся.

— Мне известно, что мисс Ли вместе с дядей ушли рано. Но у вас, видимо, было к ней важное дело, если и вы ушли в такой момент?

— Да. Важное. Для меня. Это сугубо личное, — сказал Ричард и повторил еще раз. — Сугубо личное дело.

— Вы долго беседовали?

— Совсем не беседовали.

— Нет?

— Она… она не могла, — и явно преуменьшая, пояснил: — Она не совсем хорошо себя чувствовала.

— Вы видели ее дядюшку?

— Да.

— Вы хотели поговорить с ней относительно ее роли в вашей пьесе «Бережливость в раю», да?

Ричард пристально посмотрел на него и, казалось, в первый раз в нем шевельнулась тревога.

— Кто сказал вам об этом?

— Тимон Гантри.

— Он?! — воскликнул Ричард, а потом безразлично, будто было мелочью, по сравнению с тем страшным потрясением, добавил. — Как странно! — Но во взгляде его, обращенном на Аллейна, теперь появилась настороженность. — Да, частично связано с этим, — пробормотал он.

Аллейн решил спросить напрямик:

— Мисс Беллами были не по вкусу эти планы относительно новой пьесы?

Руки Ричарда непроизвольно дернулись, но он сразу же сдержал себя.

— Я уже сказал вам, что это сугубо личное дело, — ответил он дрожащим голосом. — Сугубо личное.

— Боюсь, что во время полицейского дознания места для личных дел не останется.

К его изумлению, Ричард закричал:

— Вы что думаете, что она покончила собой?! Этого не может быть! Я в это не поверю! Никогда!

— А у нее для этого разве были причины?

— Нет! Господи, конечно, нет!

Аллейн немного помолчал, испытывая, как всегда в подобных ситуациях, отвращение к своей работе.

— А что же вы делали, если мисс Ли не могла вас принять? — спросил он.

Засунув руки в карманы, Ричард отвернулся.

— Гулял, — ответил он.

— Послушайте, — сказал Аллейн, — вам не кажется, что это весьма странная история. У вашей опекунши, а ведь мисс Беллами, я полагаю, была вашей опекуншей, настает кульминационный момент юбилея. А вы безразлично покидаете ее и идете сначала вслед за мисс Ли, а потом разгуливаете по Челси. Вы утверждаете, что гуляли все это время?

Не поворачиваясь, Ричард кивнул. Аллейн обошел его и заглянул прямо в лицо.

— Мистер Дейкерс, — сказал он, — это правда? Сейчас без пяти девять. Вы даете честное слово, что с тех пор, как вы ушли из дома, вы вернулись сюда только один раз минут десять назад?

Ричард, взволнованный до крайности, молчал так долго, что для Аллейна вся сцена начала терять реальность.

— Вы мне ответите? — спросил он наконец.

— Я… я… не думаю… вообще-то да… сразу после… после того, как она… — вдруг на лице Ричарда появилось выражение глубочайшего удивления, и, потеряв сознание, он рухнул к ногам Аллейна.

2

— Он сейчас придет в себя, — сказал доктор Харкнесс, кончив считать Ричарду пульс. Потом, морщась, выпрямился. — Вы говорите, что он бродил долго, а до этого выпил на пустой желудок два или три коктейля. Прибавьте еще потрясение. Вот с ним и приключилось такое. Через полчаса он будет себя чувствовать не хуже меня, то есть средне муторно. Ага, вот он и очнулся.

Ричард открыл глаза. Увидев доктора Харкнесса, он нахмурился.

— О господи! — проговорил он. — Извините меня. Кажется, я потерял сознание.

— Теперь все в порядке, — успокоил его доктор. — Где нюхательные соли, Грейсфилд?

Грейсфилд принес поднос с флаконом. Вдохнув несколько раз, Ричард опять бессильно опустил голову на подушку дивана, куда его положили.

— Я с кем-то разговаривал, — произнес он. — Это человек… О господи! Конечно же! Господи!

— Не беспокойтесь, — сказал Аллейн. — Все в порядке. Мы оставим вас немного отдохнуть.

Аллейн заметил, что глаза Ричарда расширились.

— Да, — громко ответил он. — Мне хотелось бы побыть одному.

— Что случилось?

Это был Уорэндер. Закрыв за собой дверь, он поспешно подошел к дивану.

— Черт побери. Что вы с ним сделали? Дикки, старина…

— Нет! — произнес Ричард точно таким тоном, как и раньше.

Уорэндер стоял у дивана. Минуту они смотрели друг на друга.

Потом Ричард сказал:

— Я забыл опустить письмо, которое вы мне дали. Извините.

Аллейн и Фокс двинулись было к дивану, но Уорэндер опередил их и, загораживая от них Ричарда, нагнулся к нему.

— Если вы не возражаете, — попросил Ричард, — я хотел бы побыть один. Я чувствую себя нормально.

— Боюсь, — заметил Аллейн, — что мне придется напомнить, полковник, о своих распоряжениях. Я просил вас оставаться вместе со всеми. Будьте любезны, вернитесь туда.

Две или три секунды Уорэндер стоял как каменный, а потом, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Фокс, повинуясь взгляду Аллейна, последовал за ним.

— Мы вас покинем, — сказал Аллейн. — Не вставайте.

— Да, не надо, — согласился Харкнесс. — Я велю принести чашку чаю. А где ваша старая няня? Она может пригодиться. Поищите ее, Грейсфилд.

— Хорошо, сэр, — ответил Грейсфилд и удалился.

Аллейн, хладнокровно прихватив с собой папку Ричарда, вышел за ним в холл.

— Грейсфилд, — позвал он.

Дворецкий остановился.

— У меня к вам буквально два слова. Полагаю, вся эта история внесла беспорядок в ваш домашний уклад. Боюсь, помочь я здесь не в силах. Но чтобы вам как-то облегчить работу, я хотел сообщить, что вас ожидает.

— Да, сэр, — бесстрастно произнес Грейсфилд.

— Скоро придет машина с санитарами. Было бы лучше, если б их никто не видел. Я не хочу беспокоить мистера Темплетона без крайней необходимости, но мне нужно допрашивать людей и хорошо бы для этого выделить какую-нибудь комнату. Это возможно?

— На втором этаже есть бывший кабинет мистера Ричарда. Он не занят.

— Прекрасно. Где это?

— По коридору третья дверь направо.

— Хорошо, — Аллейн взглянул на бледное невозмутимое лицо. — К вашему сведению, — сказал он, — мы здесь для того, чтобы разобраться во всем этом деле. Чем больше мы выясним, тем меньшую огласку получит оно на дознании. Вам понятно?

— Вполне, сэр, — ответил Грейсфилд с некоторым облегчением.

— Прекрасно. Сожалею, что доставляю вам столько хлопот.

Рука дворецкого описала классический округлый жест признательности. В нем теперь чувствовалось чуть больше живости.

— Спасибо, Грейсфилд.

— Большое спасибо, сэр. Я сначала сообщу миссис Пламтри, а потом проверю, все ли в порядке в предназначенной вам комнате.

Нагнув голову, он начал подниматься по лестнице. Аллейн пальцем поманил стоящего у входных дверей полицейского. Тот подошел.

— Расскажите, как обстояли дела с мистером Дейкерсом, — приказал он. — Только как можно быстрее и подробнее.

— Он явился минуты через три после того, как вы дали мне указания. Как и было велено, я спросил его имя и дал понять, что произошел несчастный случай. Он решил, что это автомобильная авария. Был очень взволнован и расстроен. Потом поднялся наверх и был там минут восемь-десять. Вы с мистером Фоксом разговаривали в это время с господами в маленькой комнате, сэр. Когда же он спустился вниз, у него в руках была папка. Он направился прямо к двери. Я сказал ему, что не могу его выпустить из дома. Он и так был очень расстроен, сэр, а тут расстроился еще больше. Он сказал: «Господи! В чем дело?» и пошел в ту комнату, где вы были.

— Хорошо. Спасибо. Продолжайте выполнять указания.

— Да, сэр.

— И, Филпот…

— Да, сэр?

— Мы послали еще за одним полицейским. Пока же я не хочу, чтобы народ разгуливал по дому. Соберите их всех в столовой, включая полковника Уорэндера и мистера Темплетона, если он себя прилично чувствует. Мистер Дейкерс может оставаться там, где он сейчас. Пусть новый полицейский встанет у дверей, а вы будете дежурить в столовой. Конечно, придется выпускать их в туалет, но других хождений не допускать. Если полковник Уорэндер захочет пройти в туалет, вы должны сопровождать его.

— Да, сэр.

— Попросите мистера Фокса подняться ко мне наверх.

Констебль ушел.

Звук тяжелых шагов возвестил о приближении Старой Нинн. Она с трудом спускалась по лестнице. Сойдя с последней ступеньки, она увидела Аллейна, но лишь окинула его взглядом и продолжала путь. Лицо ее было красным, а уголки рта опущены вниз. Было поразительно, как от такой крошечной старушонки мог исходить столь сильный винный дух.

— Миссис Пламтри? — спросил Аллейн.

— Да, — ответила Старая Нинн и, остановившись, посмотрела ему прямо в лицо. Выражение ее глаз было неожиданно трагическим.

— Вы идете ухаживать за мистером Ричардом, да?

— Что он натворил? — спросила она таким тоном, словно Ричард неосторожно играл и разбил себе коленку.

— Он упал в обморок. Доктор думает, что это от переживаний.

— Он всегда принимал все близко к сердцу, — заметила Старая Нинн.

— Вы его воспитывали?

— С трех месяцев, — она пристально смотрела на Аллейна. — Он был хорошим ребенком, — сказала она так, будто Аллейн ругал Ричарда, — а когда вырос, стал хорошим человеком. В нем никогда не было ничего дурного.

— Сирота? — решился спросить Аллейн.

— Отец и мать погибли в автомобильной катастрофе.

— Очень печально.

— Человек не сожалеет о тех, кого никогда не знал.

— И, конечно, мисс Беллами — миссис Темплетон — взяла его на воспитание.

— Она, — проговорила Старая Нинн, — была совсем иным ребенком. Простите, я пойду посмотрю, что с ним.

Но ушла она не сразу. Постояв, она громко произнесла:

— Что бы ни произошло, его это не опозорит, — и тяжело и целеустремленно зашагала к своему подопечному.

Аллейн постоял немного, раздумывая над ее словами. В них, как ему показалось, была наводящая на размышления фраза. Из гостиной вышел бледный доктор Харкнесс.

— С ним все в порядке, — сообщил он. — Хотел бы я то же самое сказать и о себе. Все-таки самая невыносимая вещь в мире — это похмелье после чрезмерного возлияния. Кстати, можно мне выйти к машине и взять саквояж? Она стоит здесь поблизости, напротив дома. Вы знаете, Чарльз Темплетон — мой пациент, и я хотел бы его посмотреть. На всякий случай. Он ведь пережил тяжелый удар.

— Да, разумеется, — ответил Аллейн и сделал знак констеблю у двери. — Но сначала я хотел бы вас спросить: а миссис Темплетон тоже лечилась у вас?

— Да, — подтвердил Харкнесс с настороженным видом.

— Предположим, это самоубийство. Как вы думаете, она была на это способна?

— Нет, никогда.

— Она была подвержена депрессиям? Какие-нибудь признаки болезненных наклонностей? Ничего подобного?

Харкнесс внимательно разглядывал свои руки.

— Я не назвал бы ее уравновешенной, — осторожно начал он. — Случались нервные срывы. Вы знаете, как это бывает у людей с артистическим темпераментом.

— Только это? — продолжал настаивать Аллейн.

— Ну… я не люблю обсуждать своих больных и, разумеется, никогда этого не делаю, но…

— Я думаю, что в данном случае обстоятельства служат вам оправданием.

— Я тоже так полагаю. Собственно говоря, я был несколько обеспокоен. Она устраивала истерики все чаше, и сами припадки становились все более неистовыми. Форменная истерия. Конечно, частично это возрастное, но наиболее опасный период она уже прошла. Было несколько тревожащих симптомов. За ней надо было наблюдать. Но никаких суицидальных намерений. Скорее, наоборот. Более того, ни за что на свете она не стала бы себя обезображивать! Ни за что на свете.

— Да, — согласился Аллейн. — В этом-то все и дело. Увидимся позже.

— Не сомневаюсь, — уныло ответил Харкнесс.

Аллейн отправился наверх. Комната мисс Беллами приняла уже привычный вид, который приобретает любое помещение, где сыскная полиция ведет расследование: нечто среднее между наскоро организованной лабораторией и студией фотографа, центром которой неизменно является накрытое простыней тело.

Доктор Кертис, полицейский хирург, только что окончил осмотр покойной. Сержант Бэйли сидел на корточках в ванной и, разложив орудия своего труда, занимался отпечатками на разбитой картине. Сержант Томпсон, насвистывая сквозь зубы, приоткрыл изуродованное лицо мисс Беллами и наводил на резкость фотоаппарат. Сверкнула вспышка. Фокс, сидя за туалетным столом, заканчивал записи.

— Ну что, доктор Кертис? — спросил Аллейн.

— Знаете, — проговорил Кертис, — особых трудностей здесь нет. Я не думаю, Аллейн, чтобы присяжные вынесли решение о несчастном случае. Конечно, если только коронер согласится с версией, что она так проверяла аэрозольный баллон: направила на собственную физиономию и стала нажимать, как ненормальная. Все лицо покрыто этой дрянью. И в носу, и во рту, и по всей груди, и платью.

— Самоубийство?

— Не думаю. Для этого должно быть необычайно твердое решение. А есть ли для него мотивы?

— Пока нет, если не считать подозрительных истерик, которые она закатывала. Но я еще об этом почти ничего не знаю. Я тоже не думаю, что это самоубийство. Значит, остается убийство. Послушайте, Кертис, предположим, я схвачу этот баллончик, направлю на вас и начну нажимать. Что вы сделаете?

— Постараюсь увернуться.

— А если я буду вас преследовать?

— Или брошусь под ноги, чтобы свалить, или постараюсь выбить баллон из рук, или буду удирать, вопя во всю мочь, что убивают.

— Совершенно верно. А у женщины мгновенная реакция — поднять руки и закрыть лицо.

— Да, безусловно, именно так.

— Согласен, — заметил Фокс, отрываясь от своих записей.

— А она почему-то этого не сделала. На руках почти ничего нет. И посмотрите, — продолжал Аллейн, — какие на ней следы. Некоторые совсем мелкие, будто обрызгивали с расстояния. Другие, напротив, настолько большие, что от них идут подтеки. Как вы это объясните?

— Не знаю, — ответил Кертис.

— Сколько времени понадобилось бы, чтобы ее убить?

— Это зависит от состава. Этот — высококонцентрированный. Гексаэтилтетрафосфат, в формулу входит смертельный яд тетраэтилпирофосфат. Разбавлен каким-то растворителем, чтобы сделать его менее вязким. Насадка для разбрызгивания очень крупна и предназначена для использования на открытом воздухе. По-моему, такие штуки не должны свободно продаваться. Если яд попал ей в рот, а совершенно очевидно, что так оно и было, то это дело нескольких минут. В некоторых отчетах о случаях отравлений говорится о рвоте и конвульсиях. В других — жертва теряет сознание и умирает через несколько секунд.

— Эта женщина — Флоренс — нашла ее, — сказал Фокс, — на полу в состоянии, которое она охарактеризовала как припадок.

— Мы сейчас побеседуем с Флоренс, — заметил Аллейн.

— А когда пришли доктор Харкнесс и мистер Темплетон, она была уже мертва, — закончил Фокс.

— А где этот Харкнесс? — спросил доктор Кертис. — Он ведет себя просто наплевательски. Ему надо было сразу же показаться.

— Он страдал от похмелья среди экзотических растений в оранжерее, — пояснил Аллейн. — Мне пришлось растолкать его, чтобы осмотрел мистера Ричарда Дейкерса, который пребывал в сильнейшем волнении еще до того, как узнал, по какому поводу надо волноваться. Когда я с ним разговаривал, он упал в обморок.

— Ну и публика! — с отвращением произнес доктор Кертис.

— Кертис, если вы здесь закончили, я думаю, что сможете найти своего коллегу внизу в сравнительно рабочем состоянии.

— Это в его интересах. У меня уже все готово. Я сделаю вскрытие сегодня же.

— Хорошо. Фокс, надо поспешить. Нам предоставили кабинет. Третья дверь направо.

Перед дверью с видом крайнего возмущения стоял Грейсфилд.

— Приношу свои извинения, сэр, — сказал он, — но в коридоре кто-то вытащил все ключи. Если вам надо было запереть…

— Тц-тц-тц, — почмокал Фокс и полез в карман. — Совсем забыл. Попробуйте этот.

Грейсфилд с ледяным видом взял ключ. Он провел Аллейна в небольшой, мило обставленный кабинет, предоставив Фоксу заботиться о себе самому, что тот совершенно спокойно и сделал.

— Еще что-нибудь от меня требуется, сэр? — спросил Грейсфилд Аллейна.

— Ничего. Это то, что нужно.

— Спасибо, сэр.

— Возьмите, — вмешался Фокс, — остальные ключи. Они открывают все двери, вот почему я позволил себе их вытащить.

Не говоря ни слова, Грейсфилд взял ключи и удалился.

— Все-таки с женской прислугой у меня лучше выходит, — заметил Фокс.

— Несомненно, дружище Фокс, они попадаются на удочку вашего бурного темперамента.

— Это ведь один из способов, мистер Аллейн, — чопорно заметил Фокс.

— А другим — я убрал отсюда эту ледяную глыбу. Ну, не важно. Через минуту вы получите возможность отыграться с Флоренс. Оглядите-ка комнату. Это был кабинет мистера Дейкерса. Полагаю, что теперь он живет отдельно на холостяцкую ногу, но вырастила его чета Темплетонов. Вот мирок, отражающий заботы его мальчишеских и юношеских лет, начала зрелости. Традиционные групповые школьные фотографии на одной стене. Обратите внимание на ранний интерес к театру. На трех остальных стенах — жизнь после школы. Драматическое общество Оксфордского университета, фотографии с автографами мелких светил сменяются фотографиями с автографами крупных. За набросками неизвестных театральных художников следуют добротные эскизы знаменитостей и, наконец, — работы Сарасена. Последняя — для спектакля, который был поставлен три года назад и сошел со сцены лишь на прошлой неделе. Программа спектакля помечена «По королевскому указу». Значит, на представлении присутствовали члены королевской семьи. Несколько фотографий мисс Мэри Беллами. Надписи просто переполнены изъявлениями любви. Маленькая фотография мистера Чарльза Темплетона. На столе календарь, который подтверждает мою версию: он переехал отсюда год назад. Книги весьма разнообразны: от Э. Несбита до Самюэля Беккета. «Кто есть кто в театральном мире» и — взгляните-ка на это!

Он снял с полки книгу и показал ее Фоксу.

— Справочник ядов. Практическое руководство. На книге наклейка «Из книг Ч. Г. Темплетона». Давайте посмотрим, что сие практическое руководство говорит о пестицидах. Вот. Яды растительного происхождения. Табак. Алкалоид… — несколько секунд он читал про себя. — Довольно скудные сведения. Только один случай из жизни. Джентльмен глотнул из бутылки никотина и, глубоко вздохнув, через тридцать секунд мирно скончался. Предупреждения: осторожно использовать в сельском хозяйстве. А вот и новенькие смеси. Здесь есть и наша «тетра». Исключительно ядовит. Обращаться с величайшей осторожностью. Ну, так, — он поставил книгу на место.

— Судя по экслибрису, это книга мужа, — заметил Фокс.

— Да, мужа. Взята когда-то воспитанником и доступна для всех и каждого. Ладно, дружище Фокс, осмотр комнаты мы почти закончили. Настоящая иллюстрированная история развития вкусов Ричарда Дейкерса и его карьеры. А это что такое? Посмотрите, Фокс.

Склонившись над письменным столом, он рассматривал промокательную бумагу на пресс-папье.

— Пользовались недавно, — проговорил он. — Зеленые чернила. В чернильнице на столе чернила высохли, да к тому же — синие.

Над камином висело небольшое зеркало. Поднеся к нему пресс-папье, они вдвоем с Фоксом принялись изучать отражение.

Аллейн переписал обрывки слов на листок бумаги, осторожно вытащил из пресс-папье тот кусок промокашки, на котором отпечаталось письмо, и поставил пресс-папье на место.

— Этим серьезно займутся эксперты, но я тоже ради спортивного интереса попытаюсь разобраться. Как думаете, дружище, стоит?

— На вашем месте я бы попробовал, мистер Аллейн.

— Пожалуйста, пойдите поищите Флоренс, а я пока тут займусь этим посланием.

Фокс вышел. Аллейн положил копию на стол и стал в нее всматриваться.

По правилам метод расшифровки и восстановления текстов, отпечатанных на промокательной бумаге, состоит в том, что измеряют ширину букв и промежутки между ними, рассчитывают количество недостающих знаков и путем подбора получают первоначальный текст. Но бывают люди с особым даром, интуиция которых позволяет им быстро прочесть текст, невзирая на пропуски, и предвосхитить таким образом результаты научного исследования. Когда Аллейн чувствовал себя в форме, он мог похвастаться такими способностями и сейчас собирался применить их на деле. Не позволяя себе задуматься, он быстро вписал в текст буквы и критически оценил результат. Затем открыл папку Ричарда Дейкерса, нашел там копию рукописи «Бережливость в раю». Быстро пролистав страницы, он наткнулся на пометки в тексте, сделанные зелеными чернилами и тем же почерком.

— Мисс Флоренс Джонсон, — объявил Фокс, открыв дверь, и встал в стороне с видом большой охотничьей собаки, честно принесшей хозяину добычу. Вошла Флоренс. В ее облике что-то напоминало встревоженную курицу.

Аллейн увидел маленькую расплывшуюся женщину с бледным заплаканным лицом и волосами, выкрашенными так безжалостно, что они скорее стали походить на парик цвета воронова крыла! Ее внешность была типичной для простолюдинок Ист-Энда, и от нее просто разило кулисами.

— Расскажите старшему инспектору, — попросил Фокс, — все, что говорили мне. Не волнуйтесь.

— Проходите, садитесь, — заговорил Аллейн. — И успокойтесь. Мы вас не задержим долго.

По Флоренс было заметно, что она бы предпочла стоять, но, согласившись на компромисс, присела на кончик стула, который подвинул ей Фокс.

— Для вас это большое горе, — произнес Аллейн.

— Да, — туповато ответила Флоренс.

— И я уверен, вы хотите, чтобы все выяснилось, как можно скорее и без всякого шума.

— Все и так ясно. Разве нет? Она умерла. Что может быть яснее.

— Что умерла, это, безусловно, ясно. Но видите ли, наша работа в том и состоит, чтобы выяснить, почему она умерла.

— Даже если вы и не видели, как это случилось, все равно это ясно как день. Если, конечно, читать умеете.

— Вы имеете в виду баллончик с ядом?

— Ну не духи же, — развязно заметила Флоренс. — Их ведь наливают во флаконы, — она посмотрела на Аллейна и ее настроение, казалось, изменилось, губы задрожали и ей пришлось их плотно сжать. — Не очень-то все это было приятно, — сказала она. — Видеть то, что мне довелось. Найти ее в таком виде. Можно было бы меня оставить в покое.

— Если будете умницей, то скоро мы так и поступим. Вы давно у нее работаете?

— Чуть не тридцать лет.

— Значит, вы хорошо ладили?

Флоренс не отвечала. Аллейн молча ждал. Наконец она сказала:

— Я знала ее характер.

— Вы ее любили?

— Хорошая она была. Пусть другие думают что хотят, а уж я знала ее. Насквозь. Она ни с кем так не говорила, как со мной. Хорошая она была.

Аллейн подумал, что отчасти это выражение чувств объясняется традиционной данью памяти умерших, и сказал:

— Флоренс, я буду с вами совершенно откровенным. Предположим, что это не несчастный случай. Хотели бы вы узнать правду?

— Нечего намекать, что она специально это сделала. Никогда бы она на это не пошла! Это не для нее. Никогда!

— А я говорю не о самоубийстве.

Несколько мгновений Флоренс смотрела на Аллейна. Губы ее, небрежно, но ярко накрашенные, сузились в тонкую красную ниточку.

— Думаете, убийство? — решительно проговорила она. — Это меняет дело.

— Тогда вы захотели бы узнать правду, да? — проговорил он.

— Да, — ответила она, быстро облизнув кончиком языка губы.

— И мы хотим. Инспектор Фокс уже задавал вам этот вопрос, но я хочу спросить еще раз. Я хочу, чтобы вы рассказали как можно подробнее обо всем, что помните с того момента, как мисс Беллами оделась к приему, до того, когда вы вошли сюда и нашли ее — ну, так, как вы ее нашли. Давайте начнем с приготовлений к приему, ладно?

Разговаривать с Флоренс было трудно. Видимо, из-за того, что ее переполняло то ли возмущение, то ли обида, каждое ее слово приходилось буквально вытягивать. Она вспомнила, что после ленча мисс Беллами отдыхала. Флоренс вошла к ней в половине пятого. Тогда ей показалось, что все как обычно.

— А утром ее ничто не огорчало?

— Нет, — пробормотала Флоренс и, помолчав, добавила: — Ничего существенного.

— Я спрашиваю только потому, — пояснил Аллейн, — что в ванной стоял флакон с нюхательными солями. Вы ей давали его сегодня?

— Утром.

— А что случилось утром? Потеряла сознание?

— Перенервничала.

— По какому поводу?

— Не могу сказать, — и ее рот захлопнулся, как мышеловка.

— Хорошо, — терпеливо продолжал Аллейн. — Давайте поговорим о приготовлениях к приему. Вы ей делали маску?

— Верно, — она уставилась на него.

— А что она вам говорила, Флоренс?

— Ничего. С этой дрянью на лице нельзя говорить. Невозможно.

— А потом?

— Она накрасилась и оделась. Пришли два джентльмена, и я ушла.

— Наверное, мистер Темплетон. А еще кто?

— Полковник.

— Кто-нибудь из них приносил пармские фиалки?

Она непонимающе смотрела на него:

— Фьялки? Какие? Нет. Она терпеть не могла фьялки.

— На столе лежит букетик.

— Я и не заметила, — сказала Флоренс. — Не знаю я ничего об этих фьялках. Не было их, когда я уходила.

— Ну, и когда вы снова увидели ее?

— На приеме.

— Теперь расскажите об этом.

Несколько секунд Аллейну казалось, что она не проронит ни слова. Никогда еще ему не приходилось видеть столь невыразительного лица. Но она все же начала говорить, будто ее включили. Рассказала, что не все время находилась с хозяйкой, а в начале приема сидела с миссис Пламтри наверху в своей маленькой гостиной. Услышав удар гонга, они спустились, чтобы участвовать в процессии. Когда торжественные речи подошли к концу, Старая Нинн вдруг ляпнула про свечи. Беспристрастно пересказав всю сцену, Флоренс от себя добавила только, что Старая Нинн и в самом деле очень стара и иногда забывается.

— Ведь надо же, сказать такое про пятьдесят свечей, — мрачно заметила она. Это был единственный комментарий, который она себе позволила.

После выходки Нинн, Флоренс, как понял из ее рассказа Аллейн, сообразила, что хозяйка вне себя и может ее позвать в любую минуту. Поэтому она вышла в холл. Мимоходом она слышала, как мисс Беллами разговаривала с мистером Темплетоном и как он просил ее не пользоваться духами. До сих пор в повествовании Флоренс эмоций было не больше, чем при чтении списка продуктов от бакалейщика, но тут Аллейну показалось, что она начала хитрить. Посмотрев искоса на старшего инспектора, она смешалась и замолчала.

— Так, пока все совершенно ясно, — проговорил Аллейн. — А дальше мисс Беллами и няня — миссис Пламтри — вместе поднялись наверх?

— Нет, — Флоренс тупо смотрела на Аллейна.

— Нет? А что же случилось?

Оказалось, что Нинн отправилась наверх одна.

— А почему? Что задержало мисс Беллами?

— На нее налетел фотограф.

— Он делал снимки?

— Да. У входной двери.

— Он фотографировал ее одну?

— Этот пришел. Парень хотел вместе с ним.

— Кто же пришел?

Она сжала лежащие на коленях руки. Подождав немного, Аллейн спросил:

— Вы не хотите отвечать на этот вопрос?

— Что я хочу, — взорвалась Флоренс, — так это знать: убийство это или нет? Если убийство, кем бы убийца ни был, я хочу за нее отомстить. Кем бы ни был! Я ей всегда твердила, что в людях легко ошибиться. Может статься, что доверять нельзя как раз тем, кто кажется самым родным и близким. Вот что я ей говорила всегда.

Интересно, насколько Флоренс по натуре мстительна, думал Аллейн. И какие именно отношения были у нее с хозяйкой? Она смотрела на него настороженно, но с какой-то заносчивостью.

— Что я хочу знать, — повторила она, — убийство это или нет?

— Уверен, что это может быть и убийством.

— Вам лучше знать: вы на это дело поставлены, — пробормотала Флоренс. — Говорят, сыщики всегда все знают.

Откуда, из какой жизни она появилась тридцать лет назад в костюмерной мисс Беллами? В ее манере стали проявляться и настороженность, и подозрительность; в голосе, до того бесцветном и вежливом, послышались интонации лондонских низов.

С дальним прицелом Аллейн решил направить разговор в другое русло:

— Полагаю, вы хорошо знаете мистера Ричарда Дейкерса?

— А как иначе? А?

— Да, действительно. Мне кажется, он жил здесь скорее как сын, а не как воспитанник.

Флоренс уставилась на него. Теперь ее глаза сильно смахивали на пуговицы от ботинок и были столь же выразительны.

— Разыгрывал тут, — проговорила она. — Раз никого другого не было… А этот уж и вообразил, что в своем праве.

— Ну, — небрежно заметил Аллейн, — мне кажется, он отплатил ей благодарностью, написав две пользующиеся успехом пьесы. Разве не так?

— Пьесы! Без нее этих пьес и не было бы! Пусть-ка там главную роль сыграет другая актриса! Представляю! Посмотрим, что получится. Без нее он ничего бы не смог написать. Это она оживила его мертвячину, — раздраженно выпалила Флоренс.

— Как я понял, мистер Дейкерс ушел из дома до начала речей? — спросил Аллейн.

— Да. Вот ведь манеры.

— Но он вернулся, да?

— Он сейчас здесь, — быстро проговорила она. — Вы же его видели.

Грейсфилд, очевидно, не молчал.

— Я имею в виду не сейчас, а между первым уходом до начала речей и теперешним приходом, полчаса назад. Разве в промежутке он не приходил?

— Приходил, — тихо ответила она.

— После речей?

— Да.

— Ну, вернемся к тому моменту, когда миссис Пламтри поднялась наверх, а мисс Беллами осталась в холле. Вы вышли посмотреть, не нуждается ли она в ваших услугах, — Аллейн помолчал немного, а потом рискнул: — Он вошел через парадную дверь? В это время, да?

Сперва казалось, она ответит нет, затем, поборов какие-то сомнения, она кивнула.

— Он разговаривал с мисс Беллами?

В ответ она опять кивнула.

— Вы знаете о чем?

— Я не расслышала, я была в другом конце холла.

— Что было потом?

— Их сфотографировали и они пошли наверх.

— А вы?

— Тоже поднялась наверх по задней лестнице.

— Куда?

— Дошла до площадки. Перед спальней.

— Вы вошли к ней?

— На площадке стояла миссис Пламтри, — резко сказала она. — А они разговаривали в комнате. Он и леди. Я не стала мешать.

— Вы слышали, о чем они говорили?

— А почему это мы должны были слышать? Если хотите знать, я в чужие дела нос совать не приучена. Ничего мы не слышали. Она только засмеялась — один раз.

— А потом?

— Он вышел и стал спускаться.

— А вы вошли к мисс Беллами?

— Нет, — громко сказала Флоренс.

— Почему?

— Я не думала, что нужна ей.

— У вас с мисс Беллами была ссора? — небрежно спросил Аллейн.

— К чему это вы клоните? — побледнев, спросила она. — Я уже вам сказала. Я ее понимала. Лучше, чем другие.

— Так что между вами не было никаких неприятностей?

— Нет, — крикнула Флоренс.

Аллейн решил пока оставить этот разговор.

— А что же вы все-таки делали? Вы и миссис Пламтри?

— Стояли на месте. Пока…

— Да?

— Пока кое-что не услышали.

— Что же это было?

— У нее в комнате. Не знаю что. Будто что-то разбилось.

— А как вы думаете, что это было?

— Откуда мне знать. Я собиралась войти посмотреть, что это, но услышала, что мистер Темплетон зовет меня из холла. Я спустилась до середины лестницы, — тон Флоренс стал из напряженного прежним, повествовательным. — Он крикнул, что все ждут леди. Тогда я пошла за ней. И… — у нее первый раз задрожал голос. — Я вошла.

— Так, — произнес Аллейн. — Прежде чем мы продолжим, Флоренс, скажите мне вот что. Мистер Ричард выглядел встревоженным?

— Да, — ответила она почти с вызовом.

— И тогда, когда он вернулся?

Она утвердительно кивнула.

— Понимаю. И когда он вышел из ее комнаты?

Теперь в голосе Флоренс безошибочно угадывалось лишь одно: переполнявшее ее чувство ненависти.

— Он? Да он выглядел отвратительно, — выпалила она. — Как смерть.

3

Этот взрыв эмоций подействовал на нее, словно кровопускание. Флоренс вновь вернулась к своей прежней замкнутой скрытно-доброжелательной манере. Ничего большего добиться от нее о поведении Ричарда Дейкерса Аллейн не смог. Когда он осторожно намекнул, что от Старой Нинн ждет большей общительности, Флоренс заметила лишь одно:

— Эта! Вы не дождетесь, чтобы она разговорилась. Уж во всяком случае, не о нем. — И от дальнейших комментариев отказалась.

Аллейн умел распознавать моменты, когда излишняя настойчивость способна все испортить, поэтому тут же перевел разговор. Он расспросил Флоренс, как она вошла в спальню и обнаружила хозяйку. Здесь у горничной открылся своеобразный вкус к картинам насилия и способность передать их грандиозность и внушительность.

Когда, она вошла в комнату Мэри Беллами, повествовала Флоренс, та стояла на коленях с вытаращенными глазами, схватившись руками за горло. Хозяйка попыталась что-то сказать, но изо рта вырвался лишь ужасный, как при рвоте, звук. Флоренс хотела ее поднять, спросить, что случилось, но Мэри Беллами, катаясь по полу, была глуха к этим благородным порывам, как мечущееся в агонии животное. Флоренс только показалось, что она расслышала слово «доктор». Не помня себя, она выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. «Странно». Это слово Флоренс повторила несколько раз. Это относилось к тому, как она себя чувствовала. «Странно». Странно было то, что в такую страшную минуту она была обеспокоена, что мисс Беллами не появится на приеме. Странно, что в таких трагических обстоятельствах ей в голову пришла избитая театральная фраза, которую она и сказала: «Есть в этом доме доктор?» А ведь она и так знала, что есть, потому что доктор Харкнесс был среди гостей. Упомянув о докторе Харкнессе, она вспылила:

— Этот доктор! Вот уж не думаю, чтобы он вообще мог кому-нибудь помочь. Ничего не соображал от выпивки. Не понимал, где он и кому он нужен, пока полковник не запихнул ему за шиворот горсть льда. Даже после этого он не пришел в себя и его волокли по лестнице. Откуда нам знать, может, ее можно было спасти. Откуда нам знать! А когда он наконец туда явился, все было кончено. И скажу я вам, это будет на его совести до конца жизни. Точно. Тоже мне, доктор Харкнесс!

Аллейн попросил ее описать, в каком состоянии была комната, когда она вошла туда в первый раз. Но она не помнила ничего, кроме хозяйки. Когда он попытался настаивать, описала, видимо, то, что ей запомнилось позже.

— Мы почти закончили, но у меня еще один вопрос, который я хотел бы вам задать, — сказал Аллейн. — Вы знаете кого-нибудь, кто желал бы ее смерти?

Насторожившись, Флоренс подумала, а потом сказала:

— Много таких, которые ей завидовали. А некоторые даже предали. Те, которые считались друзьями.

— Тоже из театрального мира? — рискнул Аллейн.

— Вот мисс Кэйт Кавендиш, которая, если бы не заботы леди, выступала бы в балаганах где-нибудь в Брайтоне, да и то только после окончания сезона! А мистер Альберт Смит, простите, ошиблась. Надо говорить Сарасен. Если бы не она, так бы и торчать ему за прилавком магазина в Манчестере. Посмотрите, что она для них сделала, и как они ей отплатили! Вот только сегодня утром!

— А что случилось утром?

— Хамство и предательство, вот что случилось.

— Ну, это не совсем полный ответ на мой вопрос.

Она встала.

— Это все, что я могу вам сказать. Вы, конечно, лучше меня знаете свое дело. Но если это убийство, то его мог совершить только один человек, зачем же терять время?

— Только один? — спросил Аллейн. — Вы так думаете? В первый раз в ее глазах промелькнул испуг, но ответ был совершенно неожиданный:

— Я не хочу, чтобы то, что я вам сказала, стало известно другим, — она взглянула на мирно делавшего записи Фокса. — Не очень-то мне хочется, чтобы ссылались на меня, особенно при некоторых людях. Есть такие, которым о-о-очень не понравится, если они узнают, что я сказала.

— Старая Нинн? — предположил Аллейн. — Во-первых.

— А вы догадливый, — задорно сказала Флоренс. — Пусть так. Во-первых, она. У нее свои привязанности, у меня — свои. Только мои, — ее голос стал несчастным, — мои теперь там, откуда не возвращаются. В этом вся разница. — Ее лицо, исказилось от ненависти, и она с бешенством закричала: — Никогда я ей не прощу! Никогда! Я с ней расквитаюсь, чего бы мне это ни стоило! Увидите! Я расквитаюсь с Кларой Пламтри!

— А что же она сделала?

Аллейну показалось, что Флоренс сейчас упрется и ничего не скажет, но неожиданно ее прорвало. Это случилось после трагедии, говорила она. Чарльза Темплетона отвели в его комнату, а Нинн появилась на площадке, когда Флоренс несла ему грелку. Сама она была так взволнована, что не могла подробно рассказать Нинн, что произошло. Она отдала мистеру Темплетону грелку и ушла. Он был страшно расстроен и хотел остаться один. Вернувшись на площадку, она увидела, что доктор Харкнесс и Тимон Гантри вышли из спальни и теперь разговаривают с мисс Пламтри. Потом старуха направилась в комнату Чарльза. Сама же Флоренс была охвачена одним желанием:

— Я хотела позаботиться о ней. Я хотела позаботиться о своей леди. Я знала, что ей было нужно, я знала, что надо для нее сделать. Как смели они ее бросить! Как она выглядела! Я не хотела, чтобы они смотрели на нее в таком виде. Я знала ее лучше, чем другие. Ей хотелось бы, чтобы ее старая Флой позаботилась о ней.

У нее вырвалось рыдание, но она упорно продолжала рассказывать. Подойдя к двери спальни, она обнаружила, что та закрыта. Это вызвало в ней, подумал Аллейн, приступ ярости. Она вышагивала по коридору в мучительной безысходности, когда вспомнила, что можно проникнуть в спальню через комнату Чарльза. Не желая беспокоить его, она осторожно открыла дверь и очутилась лицом к лицу с миссис Пламтри.

Это, наверное, была, подумал Аллейн, необычайная сцена: две ругающиеся шепотом женщины. Флоренс требовала, чтобы ее пропустили в спальню. Миссис Пламтри отказывалась. Тогда Флоренс пришлось сказать ей, что она собирается сделать.

— Я ей все объяснила! Сказала, что только я могу убрать и положить мою бедняжку, только я могу сделать ее похожей на себя. А она, видите ли, мне говорит, что нельзя! Видите ли, доктор не велел до нее дотрагиваться! Скажите пожалуйста, доктор не велел. Я бы оттолкнула ее и прошла, я уже схватила ее, но было поздно. — Она повернулась к Фоксу. — Вот он приехал. Поднимался по лестнице. Она и говорит: «Полиция. Хочешь попасть за решетку?» Я оставила ее и ушла к себе.

— Боюсь, что она была права, Флоренс.

— Ах так! Боитесь? Это только показывает, как много вы знаете! Видите ли, я не должна была до нее дотрагиваться! Я! Я! Которая ее любила. Ладно! А что тогда Клара Пламтри делала в ее спальне? А, скажите!

— Что! — воскликнул Фокс. — Миссис Пламтри? В спальне?

— А откуда вы знаете, что она была в спальне? — спросил Аллейн.

— Откуда?! Да потому что я слышала, как в ванной текла вода. Это она была там и делала то, что по праву полагалось мне. Наложила свои лапы на мою бедняжку.

— Но почему вы так думаете? Почему?

Она прижала руку к дрожащим губам:

— Почему, почему! Скажу вам почему. Да потому что от нее разило этими духами. Пахло так сильно, скажу вам, что просто выворачивало наизнанку. Так что, если хотите упечь кого-нибудь за решетку, можете начинать с Клары Пламтри.

Рот ее искривился, неожиданно она разрыдалась и выбежала из комнаты. Фокс закрыл за ней дверь, снял очки и заметил:

— Вот мегера!

— Да, — согласился Аллейн. — Преданная, коварная, ревнивая, упрямая и глупая мегера. И никогда не знаешь, как такие поведут себя в решительный момент. Никогда. Но думается мне, в этой компании есть еще кое-кто ей под пару. Так что повозиться нам придется.

Как бы в подтверждение этих слов раздался громкий стук, дверь распахнулась, и на пороге предстала Старая Нинн, за ней возвышался сержант Филпот с лицом лишь чуть менее красным, чем лицо старухи.

— Только дотроньтесь до меня, молодой человек, — выговаривала Старая Нинн, — и я всем расскажу о вашем поведении.

— Поверьте, сэр, я очень сожалею, — начал извиняться Филпот. — Эта дама настаивает на встрече с вами, а так как я не мог приставить к ней полицейского, то и не был в состоянии ее удержать.

— Ничего, Филпот, — успокоил его Аллейн. — Входите, Нинн, входите.

Она вошла. Фокс покорно закрыл за ней дверь, подвинул стул, но она не села. Подойдя к Аллейну и сложив на груди руки, она смотрела на него. Чтобы увидеть лицо полицейского, ей пришлось запрокинуть голову, и в нос Аллейну ударил такой сильный поток винных испарений, как будто перед ним находился крошечный вулкан, готовый к извержению, внутри которого вместо лавы клокотал портвейн. У Нинн был глухой замогильный голос и весьма свирепый вид.

— Думаю, — начала она, — когда я встречаю настоящего джентльмена, то сразу способна это понять. Надеюсь, вы меня не разочаруете. Можете мне ничего не отвечать. Предпочитаю составить собственное мнение.

Аллейн ничего не ответил.

— Эта Флой, — продолжала Старая Нинн, — была здесь. Она из дурной семьи, если вообще у нее была семья. Что заложишь в ребенка, то и получишь, когда он вырастет. Не верьте ни слову из того, что она вам наговорила. Что она рассказала о мальчике?

— О мистере Дейкерсе?

— Конечно. Вам он может показаться взрослым, но я-то знаю его, и для меня он — мальчик. Только двадцать восемь лет и, осмелюсь сказать, уже — знаменитость. Но зла в нем никогда не было и нет. Чувствительный и мечтательный — это да. Непрактичный — понятно. Но чтобы порочный — вздор! Вот так. И что же эта Флой наболтала?

— Ничего страшного, Нинн.

— Говорила, что он неблагодарный? Или что плохо воспитан?

— Ну…

— Ничего этого в нем нет. А что еще?

Аллейн молчал. Старая Нинн протянула маленькую с крючковатыми пальцами ручонку и положила на руку Аллейна.

— Скажите мне, что еще? — попросила она, заглядывая ему в глаза. — Я должна знать. Скажите!

— Это вы мне скажите, — проговорил Аллейн, накрыв руку старухи своей. — Скажите, что произошло между мистером Ричардом и миссис Темплетон? Лучше, чтобы я знал. Что произошло?

Она пристально смотрела на него. Губы ее беззвучно двигались.

— Вы ведь видели, — продолжал Аллейн, — как он вышел из ее спальни. Что случилось? Флоренс сказала…

— Она вам это сказала? Она вам это сказала?

— Видите ли, я бы все равно узнал. Расскажите нам, если можете.

Она безутешно покачала головой. В глазах стояли слезы, а язык начал заплетаться. Аллейн решил, что, прежде чем явиться к нему, она подкрепилась еще одним стаканчиком портвейна, и вот теперь он начал действовать в полную силу.

— Не моту сказать, — неразборчиво бормотала она. — Не знаю. Обычный скандал. Тираном была с пеленок. Мальчик совсем другой, хороший и спокойный, — помолчав немного, она скороговоркой добавила. — Не в нее пошел. Больше похож на отца.

Фокс поднял голову от своих записей. Аллейн сидел, не шевелясь. Старая Нинн, слегка покачнувшись, уселась на стул.

— Мистера Темплетона? — спросил Аллейн.

Она кивнула несколько раз с закрытыми глазами.

— Можно и так сказать, — послышалось невнятное бормотание, — можно… да… можно.

Голос ее замер и она задремала.

Фокс открыл было рот, но Аллейн сделал ему знак и, не сказав ни слова, он снова его закрыл. Последовало долгое молчание. Наконец Старая Нинн всхрапнула, почмокала губами и открыла глаза.

— А мистер Ричард знает, кто его родители? — спросил Аллейн.

— А почему же нет, — она пристально посмотрела на него. — Оба они погибли в автомобильной катастрофе и не верьте, если кто-нибудь будет болтать другое. По фамилии Дейкерс.

Заметив Фокса с записной книжкой, она повторила специально для него «Дейкерс», а потом еще раз произнесла фамилию по буквам.

— Большое спасибо, — поблагодарил ее Фокс.

— Как вам показалось, мистер Ричард был очень расстроен, когда вышел из ее комнаты? — спросил Аллейн.

— Уж что-что, а расстроить она всегда умела. А он принимает все близко к сердцу.

— А что он сделал потом?

— Пошел вниз по лестнице. На меня и не посмотрел. Думаю, вообще не заметил.

— Флоренс говорит, что он был бледный как смерть.

Нинн поднялась на ноги и вцепилась обеими руками в рукав Аллейна:

— Что она хочет сказать? На что намекает? Почему она не рассказала, что слышала я? После того, как она спустилась вниз? Я ведь ей говорила. Почему она этого вам не сказала?

— А что вы слышали?

— Она-то знает! Я ей говорила. В то время я не придала этому значения, а теперь она не захочет подтвердить мои слова. Хочет всю вину свалить на мальчика. Она скверная девчонка и всегда была такой.

— Ну а что же вы слышали?

— Я слышала, как леди пользовалась этой штукой. В которой яд. Слышала пшиканье. Слышала! Она сама себя отравила. Почему она так сделала, нам никогда не узнать, но она сама взяла грех на душу. Она убила себя.

4

Опять наступила длинная пауза. Становилось все заметнее, что Нинн с трудом сохраняет равновесие. Фокс взял ее под руку.

— Осторожнее, — ласково произнес он.

— Нечего со мной так разговаривать, — осадила его Нинн и снова уселась на стул.

— Флоренс, — начал Аллейн, — утверждает, что мисс Беллами не могла сделать подобную вещь.

Упоминание о Флоренс мгновенно вернуло ее к жизни.

— Флоренс говорит это, Флоренс говорит то, — рявкнула она. — А ваша Флоренс случайно не рассказала, что сегодня утром разругалась со своей леди до того, что ей отказали от места?

— Нет, — пробормотал Аллейн. — Этого она нам не говорила.

— А-а-а! Вот видите!

— Что вы делали после того, как мистер Ричард спустился вниз? После того, как ушла Флоренс, а вы услышали шипение аэрозольного баллона?

Глаза у нее закрылись, и Аллейну пришлось повторить свой вопрос дважды.

— Я удалилась, — с достоинством ответила старуха, — в свою комнату.

— А когда вы услышали о несчастье?

— Началась беготня. Флой на площадке, с грелкой, в истерике. Я от нее не добилась никакого толка. Потом вышел доктор и все мне сказал.

— А что вы делали дальше?

Он мог бы поклясться, что заметил, как она напряглась, стараясь прийти в себя, и что вопрос этот ее встревожил.

— Не помню, — проговорила она, а потом добавила. — Ушла к себе в комнату.

Открыв глаза, она настороженно наблюдала за ним.

— Вы уверены, Нинн? А может, вы пошли в комнату мистера Темплетона взглянуть, как он себя чувствует?

— Я забыла. Может, и так. Да, думаю, так. Все и не вспомнишь, — сердито добавила она.

— Ну и как он себя чувствовал?

— А как, вы думаете, можно себя в таком случае чувствовать? — огрызнулась она. — Очень подавлен. Не говорил. Расстроен. Естественно. С его болезнью это все могло плохо кончиться. Он мог умереть от потрясения.

— Сколько времени вы находились в его комнате?

— Не помню. Пока не приехала полиция и не стала здесь всеми командовать.

— Вы входили в спальню? — спросил Аллейн.

Последовало долгое молчание.

— Нет, — ответила она наконец.

— Вы уверены? Вы не проходили туда через ванную, чтобы прибраться?

— Нет.

— Не дотрагивались до тела?

— Я не входила в спальню.

— И вы не впускали туда Флоренс?

— Что она вам наговорила?

— Что она хотела войти и что вы, совершенно правильно, сказали, что доктор запретил это делать.

— У нее была истерика. Она глупа, а кое в чем — очень дурной человек.

— А мистер Темплетон входил в спальню?

— У него была необходимость, — с достоинством проговорила она, — пройти через спальню, чтобы воспользоваться туалетом! Надеюсь, это не было запрещено?

— Разумеется, нет.

— Очень хорошо, — она икнула и встала. Потом громко заявила: — Я иду спать.

Больше от старухи ничего нельзя было добиться, и они решили отпустить ее. Фокс хотел поддержать Нинн, но решительно отклонив помощь, она быстро направилась к двери. Фокс распахнул дверь. В коридоре, страшно сконфуженный, стоял Ричард Дейкерс.

5

Очевидно, он был застигнут в тот момент, когда отходил от двери. Теперь он остановился как вкопанный и стоял со смущенной улыбкой. Когда Старая Нинн увидела Ричарда, казалось, она собрала силы и подошла к нему.

— Нинн, — проговорил, он с вымученной беспечностью, глядя поверх ее головы на Аллейна, — что это ты задумала?

— Позаботься-ка лучше о себе, — ответила она, глядя ему в лицо. — А то они тебя живо обведут вокруг пальца.

— Может, тебе лечь? А то ты не в себе.

— Совершенно верно, — проговорила она надменно. — Я и собираюсь это сделать.

Нетвердой походкой Нинн направилась к задней лестнице.

— Что вы делаете здесь, мистер Дейкерс? — спросил Аллейн.

— Я хотел пройти в свою комнату.

— Сожалею, что заняли ее. Но если вам что-нибудь нужно…

— Господи! — воскликнул Ричард. — Кончатся когда-нибудь эти оскорбления? Нет? Ничего не нужно! Я просто хотел побыть один в своей комнате и немного подумать.

— Вы были один в гостиной, — сердито заметил Фокс. — Почему вы там не могли думать? И как вам удалось пройти мимо полицейского, сэр?

— Он был у входной двери, старался вырваться из лап репортеров. А я проскользнул наверх по задней лестнице.

— Ладно. Но теперь вам лучше проскользнуть вниз, — заметил Аллейн, — и вернуться туда, откуда вы пришли. Если вам там надоело, можете присоединиться к компании в соседней комнате. Конечно, только если вы не желаете остаться здесь с нами и рассказать, зачем вы на самом деле сюда явились.

Ричард хотел было что-то сказать, но промолчал и, круто повернувшись, направился вниз. За ним последовал Фокс, который вскоре вернулся с важным видом.

— Дал нахлобучку этому парню в холле, — сообщил он. — Совсем в наши дни разучились вести наблюдение. Мистер Дейкерс в гостиной. Как вы думаете, почему он сюда пробрался?

— Думаю, — ответил Аллейн, — что он вспомнил о промокашке.

— А, вот оно что. Может быть. Миссис Пламтри кое-что нам дала, правда?

— Да, кое-что. Но пока это ничего не доказывает. Ни черта.

— То, что Флой отказали от места, любопытно. Если это только правда.

— В конце концов, может, у них это время от времени случалось. Кто разберется в их отношениях. А что вы скажете о звуках спальне, которые они обе слышали?

— Будем считать, — сказал Фокс, — что сначала было то, что Флой назвала грохот, а потом пшиканье миссис Пламтри?

— Думаю, что так. Да, пожалуй.

— И после грохота Флой удалилась?

— В то время как Нинн осталась, чтобы услышать пшиканье. Так.

— Можно предположить, — продолжал Фокс, — что как только мистер Дейкерс ушел, леди с грохотом свалилась на пушистый ковер.

— А потом всю себя опрыскала пестицидом.

— Точно так, мистер Аллейн.

— Предпочитаю менее драматическое объяснение происшедшего.

— В любом случае, дела мистера Дейкерса складываются не самым приятным образом, — заметил Фокс, и так как Аллейн не отвечал, продолжил: — Как вы думаете, то, что у миссис Пламтри вырвалось о родителях Дейкерса, правда?

— Кажется, что сама она в это верит.

— Незаконнорожденный, — размышлял Фокс, — а потом родители поженились?

— Я тоже так думаю. Подождите-ка, — он взял с полки том «Кто есть кто в театральном мире». — Вот оно. Беллами. Огромная статья. Даты рождения нет. Кертис сказал — пятьдесят. Вышла замуж в тысяча девятьсот тридцать втором году. Чарльз Гейвен Темплетон. Так, а где наш драматург? Немного написано. Дейкерс Ричард. Родился в тысяча девятьсот тридцать первом году. Окончил Вестминстерскую школу, а потом Тринити-колледж в Оксфорде. Названия трех пьес. Конец. Все может быть, дружищи Фокс. Думаю, если понадобится, мы это копнем.

Фокс немного помолчал.

— Вот еще что, — сказал он наконец, — миссис Пламтри оставалась одна в коридоре, когда Флоренс спускалась вниз.

— Да, похоже, что так.

— И она утверждает, что слышала, как покойная пользовалась баллоном с ядом. А что, если сама миссис Пламтри им орудовала? Направив в покойную?

— Прекрасно. Предположим, так оно и было. А зачем?

— Да потому, что покойная дурно обращалась со своим подопечным, или сыном, или кем он ей там приходится. Вошла, опрыскала ее и вышла, прежде чем вернулась Флоренс.

— А вам самому нравится эта версия?

— Не шибко. А что скажете на то, будто миссис Пламтри входила в спальню и что-то там делала с телом?

— Она ничего не делала. Тело лежало так, как Харкнесс и Гантри оставили его, если только Харкнесс не был слишком пьян, чтобы ничего не заметить.

— А может, что-то незначительное?

— Господи, а зачем?

— Черт его знает, — сказал Фокс. — А от миссис Пламтри пахло духами?

— Я мог унюхать только старый добрый портвейн, которым миссис Пламтри благоухала.

— Может, он-то и заглушил духи? — произнес Фокс. — А как на счет того грохота после ухода мистера Дейкерса?

— А, это. Просто леди зашвырнула мадам Вестрис в ванную.

— Почему?

— Может, профессиональная ревность, а может, потому что это был его подарок, и на мадам Вестрис она выместила свои чувства к нему.

— Все одни предположения. Ничего определенного, — с омерзением проворчал Фокс. — Хорошо. Какие наши следующие действия?

— Надо искать мотивы. Во-первых, надо узнать, что же вызвало тот взрыв мистера Берти Сарасена. И самый простой путь — поговорить с Анелидой Ли.

— А, да. Вы ведь знакомы с молодой леди, мистер Аллейн.

— Я встречал ее в магазине дяди. Очень милая девушка. Октавиуса я знаю хорошо. Вот что я вам скажу, дружище Фокс, поболтайтесь-ка по дому, поговорите с дворецким. Поговорите с горничными. Подбирайте любую информацию. Выясните, что происходило днем и в какой последовательности. Неистовая Флой намекнула на некую потасовку мадам с Сарасеном и мисс Кавендиш. Выжмите-ка отсюда все что можно. И позаботьтесь, чтобы слуги накормили наших несчастных узников. Эй, а это что?

Он вышел из комнаты и прошел по коридору. Дверь в спальню мисс Беллами была открыта. Доктор Кертис и доктор Харкнесс стояли в стороне, наблюдая за действиями двух одетых в белые халаты людей. Те уже положили тело мисс Беллами на носилки и аккуратно закрыли традиционной простыней. Филпот, стоя на середине лестницы, скомандовал: «О'кей, ребята», и привычная процессия тронулась по коридору, на лестничную площадку и осторожно — вниз. Так мисс Беллами в последний раз спускалась в своем доме. Внезапно Аллейн услышал приглушенные звуки. Повернувшись, он увидел, что в темноте узкого пролета лестницы, ведущей на третий этаж, стояла рыдая Флоренс.

На улицу инспектор вышел вслед за носилками, посмотрел, как отъезжает санитарный фургон, перекинулся несколькими словами с коллегами и отправился в соседний дом с визитом к Октавиусу Брауну.

После закрытия магазин Октавиуса обычно превращался в гостиную. В комнате опускали занавески, на письменном столе зажигали лампу, и отблески камина играли на рядах книжных полок. Все выглядело уютно. В своем роде уютно выглядел и Октавиус, сидевший в глубоком красном сафьяновом кресле с книгой в руке и котом на коленях.

Он снял свой лучший костюм и по привычке переоделся в старые серые брюки и потрепанный, но такой удобный вельветовый пиджак. Почти целый час после ухода Ричарда, с которым Анелида отказалась говорить, Октавиус чувствовав себя совершенно несчастным. Потом племянница спустилась вниз. Хотя Анелида была и бледна, но держалась вполне непринужденно и, извинившись, сказала, как сожалеет, что доставила столько огорчений. Потом она поцеловала его в макушку, приготовила на ужин омлет и уселась на свое обычное по понедельникам место по другую сторону камина перед огромной папкой, в которой содержался их каталог. Один раз Октавиус, сидевший как на иголках и сгоравший от желания взглянуть на нее, поднял глаза, и в ответ она состроила ему рожу, а он — ей, что в такие вечера было их обычной забавой.

Октавиус успокоился, но не вполне. Он обожал Анелиду, но по характеру был из тех людей, в которых страдания близких вызывают лишь раздражение, смешанное с сочувствием. Он хотел, чтобы Анелида всегда была веселой, послушной и красивой. Когда же Октавиус подозревал, что она чем-то расстроена, то и сам огорчался и не знал, что делать. Но непонятное чувство беспомощности быстро утомляло его и сменялось недовольством.

На звонок Аллейна дверь открыла Анелида. Он сразу заметил, что глаза у нее подкрашены так, чтобы не было видно, что она плакала.

Со многими из своих покупателей Октавиус дружил, и они частенько навешали его после закрытия магазина. Поэтому и Анелида, и Октавиус, пришедший от посетителя в восторг, решили, что это и есть как раз такой дружеский визит. Проклиная про себя свою работу, Аллейн уселся между ними.

— Вы оба выглядите так несокрушимо уютно и так по-диккенсовски, что я чувствую себя как нечто совершенно чужеродное, вторгнувшееся к вам.

— Мой дорогой Аллейн, надеюсь, что ваши ассоциации не связаны с той диккенсовской неописуемой маленькой Нелл и ее выжившим из ума дедушкой. Нет, я уверен, что нет. Вы ведь подумали о «Холодном доме», о той сцене, где ваш коллега-сыщик так же приходит к семейному очагу своего друга. Правда, насколько помню, тогда его визит кончился арестом. Надеюсь, вы свои наручники оставили в Скотленд-Ярде.

— Собственно говоря, Октавиус, — признался Аллейн, — я ведь пришел сюда по делу, хотя обещаю, что вас двоих в тюрьму тащить не собираюсь.

— Правда? Как интересно! Что-нибудь связанное с книгами? Какой-нибудь злодей со склонностью к коллекционным раритетам?

— Боюсь, что нет, — ответил Аллейн. — Все гораздо серьезнее, Октавиус, и косвенно связано с вами. Я знаю, что вы были сегодня на приеме по случаю дня рождения мисс Беллами, да?

И Анелида, и Октавиус непроизвольно всплеснули руками.

— Да, — ответил Октавиус. — Очень недолго. Были.

— Когда вы пришли?

— В семь. Нас приглашали, — начал объяснять Октавиус, — в половине седьмого, но Анелида сообщила мне, что теперь принято опаздывать.

— Мы ждали, — заметила Анелида, — пока не соберется побольше гостей.

— Значит, вы следили за теми, кто приехал раньше.

— Немного. Я изредка посматривала.

— Вы случайно не видели, кто явился с букетом пармских фиалок?

Октавиус вдруг дернул ногой.

— Черт тебя подери, Ходж, — воскликнул он и добавил мягче: — Он царапнул меня. Бессовестное животное, иди отсюда.

Он спихнул кота, и тот возмущенно спрыгнул на пол.

— Я знаю, что вы рано ушли, — продолжал Аллейн. — И уверен, что знаю почему.

— Мистер Аллейн, — спросила Анелида, — что случилось? Почему вы так говорите?

— Это серьезное дело, — ответил Аллейн.

— А Ричард… — начала она и замолчала. — Что вы хотите нам сказать?

— С Ричардом все в порядке. У него сейчас шок, но он здоров.

— Мой дорогой Аллейн…

— Подожди, дядя, давай лучше послушаем.

Осторожно и просто он поведал им, что случилось, ни слова не говоря о том, что подозревает полиция.

— Странно, — закончил он свой рассказ, — как вы не заметили всего этого переполоха на площади.

— Занавески у нас опущены, — объяснил Октавиус, — а выглядывать на улицу не было повода — правда, Нелл?

— На Ричарда это подействует ужасно, — сказала Анелида. — Когда он приходил сюда, я не захотела его видеть. Он мне этого никогда не простит, да и я себе не прощу.

— Моя дорогая девочка, у тебя были все основания так поступить. Она была очаровательным созданием, но, очевидно, не всегда могла вести себя достойным образом, — заявил Октавиус и добавил: — Я считаю, что неумеренно восхваляя мертвых, мы оказываем им плохую услугу. В пословице «О мертвых ничего, кроме хорошего» оставим только первую часть, а вторую будем употреблять тогда, когда это соответствует истине.

— Я не о ней думаю, — воскликнула Анелида. — Я думаю о Ричарде.

— В самом деле, моя милая? — смущенно спросил он.

— Простите, мистер Аллейн, мою несдержанность, — сказала Анелида. — Отнесите ее на счет знаменитых актерских истерик.

— Я отнесу это на счет естественной реакции после потрясения, — ответил Аллейн, — и, поверьте, я достаточно навидался театральных фокусов, чтобы понять, что вы ведете себя наиболее уравновешенным образом. Вы ведь в таких делах — новичок.

— Вы правы, — согласилась Анелида, бросив на Аллейна благодарный взгляд.

Теперь можно было рассказать им и о подозрениях полиции. Подтолкнул к этому сам Октавиус, который вдруг спросил:

— Дружище, а почему всем этим занимаетесь вы? Разве полиция расследует несчастные случаи?

— В этом-то все и дело, — ответил Аллейн. — Расследует, когда нет уверенности, что же это такое.

Он объяснил, почему в этом нет уверенности. А когда заявил, что хочет выяснить все подробности случившегося в оранжерее, Анелида так побледнела, что он уже подумал: предстоит еще один обморок. Но, взяв себя в руки, она рассказала ему все, что произошло.

Тимон Гантри, Монтегю и Ричард говорили о том, чтобы попробовать ее на главную роль в «Бережливости в раю». Они не заметили, как вошла мисс Беллами, которая услышала вполне достаточно, чтобы понять, что затевается.

— Она страшно рассердилась, — монотонно продолжала Анелида. — Решила, что это заговор и обвинила меня в… — голос изменил ей, но через мгновение она продолжала: — Она сказала, что я пытаюсь окрутить Ричарда только для того, чтобы пробиться в театре. Я не помню всего, что она говорила. Все пытались остановить ее, но это, кажется, распаляло ее еще больше. Потом пришли мистер Темплетон, Кэйт Кавендиш и Берти Сарасен. И она набросилась на них. Что-то там насчет нового спектакля. Их она тоже обвинила в заговоре. А по другую сторону стеклянной двери стоял дядя. И знаете, у меня было такое чувство, как бывает в кошмарах, когда видишь кого-то, к кому хочешь попасть, но не можешь этого сделать. Потом мистер Темплетон вышел и заговорил с ним. Ну а потом и я вышла. Дядя держался прекрасно. И мы ушли домой.

— Неприятное испытание, — заметил Аллейн. — Для вас обоих.

— Ужасное, — согласился Октавиус. — И все же очень странно. Понимаете, она при встрече была такой обаятельной. Просто теряешься, — и он взъерошил себе волосы.

— Бедный дядя! — проговорила Анелида.

— А полковник Уорэндер был в оранжерее?

— Это двоюродный брат Темплетона? Они похожи, — проговорил Октавиус. — Да, был. Он выходил потом в холл и пытался говорить какие-то любезности, бедняга.

— И другие тоже, — вставила Анелида. — Но, боюсь, я не смогла им ответить как должно. Я… мы просто ушли.

— А Ричард Дейкерс вышел за вами?

— Да, — ответила она. — Вышел. Но я поднялась к себе в комнату и не захотела его видеть. И это ужасно.

— А что он делал? — спросил Аллейн Октавиуса.

— Что делал? Дейкерс? Он был в страшном смятении. Мне его просто было жалко. И, знаете, был очень сердит. Он в сердцах наговорил массу всяких неприятных вещей, я уверен, что это было сгоряча.

— Что же он говорил?

— Ну, — объяснил Октавиус, — насколько я понял, он говорил, что миссис Темплетон погубила его жизнь. Все очень странно и не продуманно. Мне было неприятно это слышать.

— А он сказал, что намерен делать, когда уйдет отсюда?

— Да. Он сказал, что собирается вернуться сюда вместе с ней. Хотя как бы он это сделал в разгар приема, я не совсем понимаю. Я проводил его до двери, стараясь успокоить, и видел, как он вошел в дом.

— Это было последний раз, когда вы его видели?

— Собственно говоря, да. В это время зазвонил телефон. Если помните, он у нас в задних комнатах. Я пошел туда, а когда вернулся, подумал, что он тоже решил возвратиться. Может, мне так показалось, потому что он не выходил у меня из головы.

Анелида тихонько ойкнула, но дядя продолжал:

— Смешная ошибка. Здесь было темно — очень темно, — и я видел лишь силуэт стоящего у окна. Я спросил: «Мой дорогой, что еще случилось?» или что-то в этом роде, и он, разумеется, повернулся. Я увидел, что это был полковник Уорэндер.

— А он-то зачем приходил? — с отчаянием в голосе спросила Анелида.

— Ну, дорогая, думаю от имени своего двоюродного брата принести еще раз извинения и попытаться объясниться. Но мне показалось, что чем меньше мы будем вдаваться в обсуждение этого дела, тем лучше. В конце концов, Уорэндера мы совершенно не знаем, да и к нему это не имеет никакого отношения. Надеюсь, однако, что я был предельно вежлив, хотя и постарался отделаться от него как можно скорее.

— Разумно, — согласился Аллейн и добавил: — Отвлечемся на секунду от нашей проблемы. Вы ведь специалист по викторианской живописи, правда? Вы ею занимаетесь? Я помню…

— Как странно! — воскликнул Октавиус. — Мой дорогой друг, только сегодня утром я продал молодому Дейкерсу викторианскую картину для подарка его покровительнице.

— Мадам Вестрис?

— Вы видели ее? Чудесная вещица, правда?

— Да, — ответил Аллейн. — Чудесная.

Аллейн все время чувствовал, что Анелида внимательно наблюдает за ним. И теперь она задала вопрос, который он ждал:

— Мистер Аллейн, вы ведь уверены, что это был не несчастный случай.

— Мы пока сами не знаем. У нас нет доказательств.

— А что вы думаете в глубине души? Мне важно знать. Не бойтесь, я не наделаю глупостей и не буду вам мешать. Вы считаете, что это убийство?

— Боюсь, что так, Анелида, — ответил Аллейн.

— Вы Ричарду об этом говорили?

— Не так определенно.

— Но он догадывается?

— Я не знаю, что он думает, — осторожно ответил Аллейн. — Мы его сейчас не трогаем.

— Почему?

— Для него это был страшный удар. Он терял сознание.

Она твердо посмотрела на него, а затем быстро вскочила на ноги.

— Дядя, — обратилась она к Октавиусу, — не дожидайся меня, ложись спать и не беспокойся.

— Девочка, моя дорогая, — залепетал тот в смятении, — что ты хочешь сказать? Куда ты?

— К Ричарду, — ответила она. — Куда же еще? Конечно к Ричарду.