Смерть в Поместье Дьявола

Глава 2

Грейс влетела в гостиную с ранними выпусками дневных газет. Лицо ее раскраснелось, глаза стали круглыми, как ягоды крыжовника.

— Ох, мадам! Совершено чудовищное убийство — самое ужасное за всю историю лондонских преступлений! Так здесь написано. Прочитав о нем, и сильный мужчина белеет до колен!

— Правда? — Шарлотта продолжала вязать. Газеты всегда преувеличивали: кто, скажите на милость, остановится на продуваемой январским ветром улице, чтобы купить газету, если в ней нет ничего экстраординарного?

Грейс такое безразличие потрясло.

— Да, мадам… я совершенно серьезно! Это же кошмар! Его порезали на куски, в месте, о котором добропорядочной женщине даже не положено знать! Если, конечно, она действительно добропорядочная. Газеты правы, мадам. Жуткий маньяк буйствует в Девилз-акр… и, возможно, проповедники правы и последние дни грядут, и это сам Сатана! — Лицо Грейс побледнело: перед мысленным взором возник нарисованный ее воображением образ маньяка.

— Чепуха! — резко ответила Шарлотта. Она уже поняла: если дать слабину, Грейс забьется в истерике. — Давай сюда газеты, а сама отправляйся на кухню и займись овощами, иначе мы останемся без обеда. Если хозяин вернется домой, пробыв на улице целый день при такой погоде, и его не будет ждать тарелка горячего супа, он проявит крайнее неудовольствие.

Это была пустая угроза. Грейс безмерно уважала Питта: в конце концов, хозяин, а кроме того, полицейский, представляющий закон. Ему наверняка известно столько зачаровывающего и опасного! Шокирующего! О чем не решались писать газеты. Но при этом она совершенно его не боялась. Он не относился к тем, кто мог выгнать слугу на улицу из-за тарелки холодного супа, и она это знала.

— Это ужасно, мадам, — повторила Грейс и покивала, чтобы подчеркнуть собственную правоту. — Что прикажете сегодня приготовить, капусту или репу?

— И то и другое, — рассеянно ответила Шарлотта, уже с головой уйдя в газеты.

Грейс смирилась с тем, что ее больше не задерживают, и вернулась на кухню, прокручивая в голове утренние события. Она ощущала безмерную удовлетворенность только от того, что работала у леди — настоящей леди, а не у какой-то выскочки, которая мнит о себе бог знает что; леди от рождения, выросшей в доме со слугами, и с дворецким, у которого была своя буфетная, и с кухаркой, и с кухонными служками, и с горничными, и с личными служанками, и — конечно же! — с лакеями. Ни у кого из сестер или подруг Грейс не было такой хозяйки. Грейс наслаждалась собственной уникальностью и могла объяснить другим девушкам, что к чему и как нужно делать то или другое.

Разумеется, с тех пор Шарлотта спустилась на ступеньку социальной лестницы: полицейский — не джентльмен, это знали все. Зато какой захватывающе интересной стала у нее жизнь! Грейс многое могла бы рассказать… если бы захотела. Но, разумеется, о таком лучше говорить намеками, чем расписывать все в мельчайших подробностях. Она не собиралась подводить тех, кто полностью ей доверял.

И, по правде говоря, она не могла целиком и полностью одобрить проявляемое иной раз стремление ее хозяйки поучаствовать в полицейском расследовании. В результате случалось, что Шарлотта лицом к лицу сталкивалась с людьми, совершившими убийство. Поиск таких людей — пусть даже выяснялось, что они из высшего общества, — Грейс полагала недостойным занятием для леди.

Она покачала головой, высыпала репки в раковину и принялась мыть и чистить их. Она достаточно хорошо знала свою хозяйку и могла, не рискуя ошибиться, сказать, что той не терпится принять участие в очередном расследовании. Шарлотта Питт не находила себе места, бралась то за одно, то за другое, ничего не доводя до конца, писала письма своей сестре Эмили, теперь виконтессе Эшворд. Эмили нашла себе мужа, чье положение в обществе было выше. Грейс видела ее лишь несколько раз и не могла сказать, что виконтесса произвела на нее благоприятное впечатление. Гораздо чаще Шарлотта посещала великолепный особняк сестры на Парагон-уок. И кто бы стал ее за это винить?

Грейс принялась представлять себе, как выглядит особняк виконтессы. Конечно же, и лакеи у нее как на подбор, все высокие и красивые, и, разумеется, в ливреях… Мужчине ливрея к лицу, что бы там ни говорили!

Вечером, когда Томас пришел домой, Шарлотта уже подготовилась к встрече. Проштудировала все газеты, потому что это ужасное преступление совершили на участке Питта, и верно предположила, что его подняли с кровати и вытащили из дома еще до рассвета в связи именно с этим убийством.

Разумеется, в этом расследовании она, к сожалению, ничем не могла помочь мужу. Ей бы и хотелось, она чувствовала, что готова принять очередной вызов, но труп обнаружили в районе, о котором она ничего не знала, за исключением его дурной репутации. И Ламберт-гарденс, где жил убитый, не входил в социальный круг ее семьи, так что и по этой части она ничего не могла предложить.

Хотя, возможно, муж мог бы обсудить с ней подробности расследования, и тогда Шарлотта смогла бы воспользоваться своими недюжинными умственными способностями. В прошлом она доказала, что сильна в определении мотива преступления, а человеческие существа имели много общего, независимо от обстоятельств.

Она поспешила встретить Томаса, как только услышала, что закрылась входная дверь, — даже опередила Грейс. Взяла пальто, повесила, чтобы просушить, тут же повернулась и поцеловала мужа. Почувствовала, какое холодное у него лицо. Шарлотта знала, как он устал: ушел из дома более двенадцати часов тому назад и без завтрака. Здравый смысл подсказал, что любопытство следует попридержать, пока муж не поужинает. Она первой прошла в гостиную и говорила о пустяках, пока Питт отогревался у камина, а потом Грейс позвала его к столу.

В девять вечера Шарлотта решила, что тактичность получила положенное.

— Констебль, который приходил за тобой этим утром, — начала она, — это по поводу трупа в Девилз-акр?

Легкая улыбка скользнула по лицу Томаса. Когда Шарлотта ходила вокруг да около, он обычно сразу понимал, что ей нужно, и она вроде бы перестала прибегать к этой тактике. Да и потом, не было у нее времени, чтобы найти более тонкий подход.

— Да, — осторожно ответил он. — Но Ламберт-гарденс, где он жил, вне пределов социального круга твоей семьи. Так что ты ничем не сможешь помочь.

Но она отступаться не собиралась.

— Разумеется, не смогу. Но как не заинтересоваться этим делом? Вечерние газеты только о нем и кричат.

Питт поморщился.

Шарлотта попыталась зайти с другой стороны.

— Будь осторожен, Томас. Похоже, мы имеем дело не просто с маньяком, но с безумцем. Человек в здравом уме такого не сотворит, правда? А что вообще доктор Пинчин делал в Девилз-акр? Он там практиковал? В газетах пишут, что он был респектабельным человеком…

Газеты ее не убедили. Шарлотта знала многих «респектабельных». Обычно это означало, что им хватило ума или везения, чтобы никто не предпринял попытки заглянуть за их роскошный фасад; там могла царить пустота.

Питт улыбнулся, но по глазам — увы — чувствовалось, что он видит жену насквозь.

— Спасибо тебе, дорогая, но тебе нет нужды тревожиться обо мне. Я не собираюсь бродить по Девилз-акр в одиночку. Так что опасность со стороны безумцев мне не угрожает.

Шарлотта прикинула, что лучше: то ли прикинуться обиженной, то ли сделать вид, будто он ее не понял, — но быстро поняла, что все это не сработает.

— Разумеется, нет. Наверное, я говорю глупости. Но, посмею сказать, этот доктор Пинчин, возможно, не такой уж и респектабельный, как пишут газеты. В конце концов, им надо соблюдать сдержанность в своих оценках, потому что беднягу только-только убили. — Она вскинула на Питта широко раскрытые и такие искренние глаза. — У него была семья?

— Шарлотта…

— Что, Томас?

Питт вздохнул.

— В это дело тебе влезать нельзя. Доктор Пинчин — не первая жертва, а уже вторая, и причину надо искать в Девилз-акр. Другое тело тоже нашли там. Это не домашнее преступление, Шарлотта, и никак не связано с мотивами, в которых ты так хорошо разбираешься.

Комплимент она проигнорировала.

— Вторая? Я этого не знала. В газетах ничего такого нет. Вы держите это в секрете? Кого убили первым?

На мгновение на лице Томаса отразилось раздражение. Шарлотта не могла назвать причину: ее настырность или обстоятельства.

Питт выдержал паузу, прежде чем ответить, и в его голосе послышалось смиренное согласие с неизбежным.

— Если на то пошло, ты с этим человеком уже встречалась.

На лице Шарлотты отразился шок, смешанный с волнением, и ей, похоже, стало стыдно за то, что она его ощутила.

— Встречалась? — недоверчиво переспросила она.

— Помнишь генерала Балантайна с Калландер-сквер?

Волнение переросло в ужас, да такой сильный, что Шарлотту замутило. Комната поплыла перед глазами, и она подумала, что сейчас грохнется в обморок. Это же надо, генерал с его яростной, непреклонной гордостью, с его одиночеством, с его безупречным послужным списком… как его занесло в Девилз-акр? Как он мог умереть, не исполняя свой долг, а от руки преступника, да еще такой жуткой смертью?

— Шарлотта!

Конечно же, нашелся способ скрыть случившееся от прессы. Такой смерти этот человек никак не заслуживал!

— Шарлотта! — Голос Питта прорезал ее размышления.

Она подняла голову.

— Убили не Балантайна, — пояснил Томас, — а его бывшего лакея, Макса. Ты помнишь Макса?

Естественно! Как ей могла прийти в голову такая нелепая мысль? Шарлотта глубоко вдохнула.

— Макс… Да, конечно, я помню Макса. Омерзительный тип. Когда он смотрел на меня, всегда возникало ощущение, что он видит сквозь одежду.

На лице Питта отразилась тревога, которая тут же сменилась широкой улыбкой.

— Как образно! Понятия не имел, что ты такая впечатлительная.

Шарлотта почувствовала, что краснеет. Напрасно она дала понять, что для нее не тайна сущность таких взглядов, особенно в глазах лакея. Ох, напрасно.

— Ну… — Она попыталась как-то завуалировать свою промашку, но сдалась.

Томас ждал, но Шарлотта отказалась углублять яму, в которую провалилась.

— А что делал Макс в Девилз-акр? — спросила она. — Не думаю, что там у кого-нибудь есть лакеи.

— Ты нрава, лакеев там нет. Но он держал публичный дом… и, если на то пошло, не один.

Шарлотта взяла себя в руки. За долгие годы ей не раз и не два предоставлялся повод узнать многое — что о бедности, что о проституции, как взрослой, так и детской.

— Ох. — Она припомнила смуглое лицо Макса, нависшие веки, большой чувственный рот. Ощущалась в нем и физическая сила, и аппетит к плотским утехам — его слуга и одновременно господин. — Могу представить себе, что получалось у него неплохо.

Муж удивленно посмотрел на нее.

— Я хочу сказать… — начала она, но передумала. Чего объяснять? Томас, конечно, знал больше, чем она, но и о ее полной наивности речь не шла. — В таком случае, врагов у него хватало. Если он держал несколько публичных домов, значит, дела его процветали, а в этой сфере, как я понимаю, люди не отличаются щепетильностью, когда возникает необходимость устранить конкурента.

— Не отличаются, — согласился он, и на его лице появилось странное выражение, прочитать которое ей не удалось.

— Может, доктор Пинчин тоже держал бордель, — предположила Шарлотта. — Иногда у очень респектабельных граждан есть собственность в подобных местах, знаешь ли.

— Да, я знаю, — сухо ответил Питт.

Она встретилась с ним взглядом.

— Разумеется, ты знаешь. Извини.

— В этом расследовании ты ничего не сможешь сделать, Шарлотта. Это не твой мир.

— Конечно же нет, — покорно согласилась она. Спорить с ним не имело никакого смысла, потому что она не могла привести ни единого аргумента в свою пользу. — Я действительно ничего не знаю об Девилз-акр.

Тем не менее следующим утром, едва за Питтом закрылась дверь, Шарлотта начала готовиться к уходу на большую часть дня. Грейс заниматься с детьми нравилось куда как больше, чем отскребать плиту, натирать пол в коридоре или отмывать порог, поэтому служанка с энтузиазмом восприняла инструкции Шарлотты, даже тактичную просьбу хранить молчание. Она понимала, что такое заговор, если сталкивалась с ним, пусть и не полностью одобряла замысел хозяйки. Леди следовало ограничивать свое любопытство романтическими интрижками других, разговорами о том, кто что носит и за какие деньги, но, даже выходя за эти рамки, не следовало забывать про чувство собственного достоинства. Если убивали джентльмена — это одно; и совсем другое, если погибал врач, который практиковал в Девилз-акр и, очевидно, получил то, чего заслуживал. Грейс слыхивала о таких местах — и людях!

Шарлотта сказала, что собирается повидаться со своей сестрой Эмили, но Грейс полагала, что это не более чем предлог. Она очень хорошо знала, что леди Эшворд с удовольствием сует нос в такие вот шокирующие дела.

— Да, мадам. — Грейс сделала реверанс. — Я надеюсь, мадам, что вы хорошо проведете день. И благополучно вернетесь домой.

— Разумеется, я благополучно вернусь домой, — ответила Шарлотта, юбкой едва не зацепив стул, и надела пальто, которое Грейс держала на вытянутых руках. — Я лишь иду на Парагон-уок.

— Да, мадам, я в этом уверена.

Шарлотта искоса глянула на нее, но решила, что уже сказала достаточно о необходимости не распускать язык. Дальнейшие наставления могли только усилить подозрения Грейс.

— Что мне сказать хозяину, мадам? — спросила Грейс.

— Ничего. Я вернусь задолго до его прихода. Собственно, если окажется, что леди Эшворд занята, я вернусь к ленчу. — С этими словами она выплыла за дверь, спустилась по ступенькам и быстрым шагом направилась к углу, где останавливался городской омнибус.

Холодное зимнее солнце только подчеркивало классическую элегантность особняка на Парагон-уок. Шарлотта прошла по тротуару и по подъездной дорожке для карет добралась до парадной двери особняка. Лакей открыл ее еще до того, как Шарлотта потянулась к веревке звонка. Естественно: в хорошо организованном доме окна буфетной выходили на подъездную дорожку, так что появление гостей не оставалось незамеченным.

— Доброе утро, миссис Питт, — вежливо поздоровался лакей.

— Доброе утро, Альберт, — ответила она, принимая его тактичное приглашение и переступая порог. Это так приятно, когда тебя узнают с первого взгляда. Создается полное ощущение, что ты вновь принадлежишь к прежнему миру.

— Леди Эшворд пишет письма, — доверительно сообщил ей лакей, следуя перед ней по большому холлу. Стены украшали портреты предков нынешних Эшвордов, с гофрированными воротниками и в нарядах времен королевы Елизаветы. — Но я уверен, что она с радостью примет вас.

Шарлотта, зная, что Эмили терпеть не могла писать письма, тоже в этом не сомневалась. Тем более что она пришла с экстраординарными новостями.

Лакей открыл дверь маленькой столовой.

— Миссис Питт, миледи.

Эмили поднялась, отложив ручки и отодвинув бумагу еще до того, как Шарлотта вошла в дверь. Не такая высокая, как сестра, с более светлыми волосами, которые чуть завивались, ложась широкими волнами. Шарлотта завидовала этому всю жизнь. Она направилась к двери, тепло обняла сестру, лицо сияло от удовольствия.

— Как хорошо, что ты пришла! Эти письма — скука смертная. Все они — кузинам Джорджа, а я их терпеть не могу. Знаешь, молодые девушки, которые только выходят в свет, с каждым годом становятся все глупее. А уж как плохо у них с юмором! Даже боюсь подумать, какими они будут в следующем году… Как ты? — Она отступила на шаг и критически оглядела Шарлотту. — Ты выглядишь слишком здоровой, чтобы даже заикаться о моде. Для этого надо быть хрупкой, как белая лилия, но никак не пышной розой. Такие нынче пристрастия. И разве ты не знаешь, это вульгарно — выглядеть такой взволнованной, что бы ни случилось. Но, если ты мне сейчас же не расскажешь, я… — нужной угрозы Эмили не подобрала, поэтому просто подошла к удобному креслу у камина и уютно в нем устроилась.

Шарлотта присоединилась к ней, сев на диван, радуясь идущему от камина теплу, всем довольная.

— Ты помнишь убийства на Калландер-сквер?

Эмили чуть выпрямилась, глаза засверкали.

— Что ты такое говоришь? Кто забудет убийство? А что, опять кого-то убили?

— Ты помнишь того отвратительного лакея, Макса?

— Смутно. С какой стати? Шарлотта, ради бога, прекрати ходить вокруг да около. Куда ты клонишь?

— Ты прочитала об убийстве доктора Губерта Пинчина во вчерашних газетах или сегодня утром?

— Нет, конечно же нет. — Эмили сидела теперь на самом краешке кресла, с прямой как доска спиной. — Ты же знаешь, Джордж дает мне только страницы светской хроники. Кто такой доктор Пинчин и каким боком он связан с этим неприятным лакеем? Честное слово, иной раз ты просто выводишь из себя!

Шарлотта откинулась на спинку дивана и неторопливо, но обстоятельно рассказала все, что знала.

Эмили сжала кулаки, комкая розовый шелк платья.

— Дорогая, как это ужасно! Но мне никогда не нравился этот человек, — честно добавила она. — Он ушел от Балантайнов, ведь так… до завершения той истории?

— Да. И похоже, стал весьма удачливым сутенером.

Эмили поморщилась.

— Тогда, может, и хорошо, что его нашли в канаве. Причем первым он попался на глаза проститутке. Ты полагаешь, у Бога есть чувство юмора? Или это уже святотатство?

— Он создал человека, — ответила Шарлотта. — И по меньшей мере прекрасно разбирается в абсурде. Газеты не подвергают сомнению респектабельность доктора Пинчина.

— Тогда что он делал в Девилз-акр? Проявлял милосердие и пользовал кого-то бесплатно или как?

— Не знаю. Надеюсь, что Томас выяснит.

— Что ж, любой уважающий себя мужчина, который хочет снять женщину на вечер, пойдет в мюзик-холл или на Хеймаркет.[3] Он никогда не отправится в опасные для жизни трущобы Девилз-акр.

Шарлотта грустнела на глазах. Получалось, что расследовать тут нечего.

— Может, женщины на Хеймаркет слишком дорогие. Раз Макс держал бордель, значит, он находил платежеспособных клиентов в Девилз-акр. Если доктор Пинчин был одним из них…

— Зачем его убивать? — прервала Эмили начинающую складываться логическую цепочку. — Только идиот убивает своих клиентов.

— Может, это сделала его жена.

Эмили вскинула брови.

— В Девилз-акр?

— Не самолично, глупая! Она могла кого-то нанять. Так сильно его ненавидела, что распорядилась покончить с ним… определенным образом.

Эмили помрачнела.

— Разумеется, такое можно себе представить. Но, дорогая моя, все мужчины время от времени пользуются услугами проституток, и, если они это не афишируют, у жен не возникает никаких подозрений. Если мужчина не объясняет, где он был, то женщине ради ее же блага не следует задавать лишних вопросов.

На это возражений у Шарлотты не нашлось. Действительно, худой мир представлялся предпочтительнее хорошей войны.

А у Эмили мысли потекли в другом направлении.

— И опять появился этот мерзкий лакей… В его присутствии мне всегда становилось не по себе. Интересно, а кто дал ему деньги для обустройства борделя? Я хочу сказать, кому принадлежал дом и кто заплатил за обстановку? Может, доктор Пинчин?

Но в голову Шарлотты пришла куда более ужасная мысль, навеянная воспоминаниями о доме Балантайна, давнишними убийствами и вызванным ими страхом и внезапным молчаливым увольнением Макса.

— Да, — тут же согласилась она. — Да, могло быть и так. Тогда Томас обязательно до этого докопается.

Эмили подозрительно глянула на нее, но не стала развивать эту тему.

— Ты останешься на ленч?

В то же самое время, когда Шарлотта собиралась к Эмили, Питт отпустил кеб, на котором подъехал к дому 23 в Ламберт-гарденс, и подошел к парадной двери. Красивый фасад выглядел очень достойно, но сегодня, разумеется, все занавески задернули, окна задрапировали черным крепом, а на двери повесили венок. Эффект получился странный: создавалось впечатление, что дом ослеп.

Оттягивать визит не имело смысла. Инспектор поднял руку и постучал. Прошло несколько минут, прежде чем несчастного вида лакей открыл дверь. Смерть в доме поставила его в неловкое положение: он не знал, сколь много горя должно отражаться на его лице, особенно с учетом столь необычных обстоятельств смерти хозяина. Может, ему не подавать виду, будто что-то случилось? Посудомойка уже подала заявление об уходе; теперь он сам подумывал над тем, чтобы последовать ее примеру.

Питта лакей не узнал.

— Миссис Пинчин сегодня никого не желает видеть, — выпалил он. — Но, если вы соблаговолите оставить свою карточку, она, я уверен, примет ваши соболезнования.

— Я инспектор Питт, из полиции, — объяснил Томас. — Я, несомненно, сочувствую миссис Пинчин, но, боюсь, мне совершенно необходимо переговорить с ней.

Лакей никак не мог решить, чего требует от него долг: с одной стороны, он чувствовал себя обязанным охранять храм горя от грубого вторжения этого неприятного типа, с другой, от него, безусловно, требовалось подчиняться Его величеству Закону.

— Может, вам позвать дворецкого? — тактично предложил Питт. — И не заставлять меня ждать на пороге. Мы же не хотим привлекать внимание и вызывать сплетни, которые начнут распускать служанки соседей.

Облегчение, проступившее на лице мужчины, при других обстоятельствах могло бы вызвать смех. Идеальное решение. Сплетни все равно пойдут, но лакею совершенно не хотелось, чтобы сложилось мнение, будто они умножились благодаря ему.

— Ох, да, сэр… да… я так и сделаю. Будьте так любезны, пройдите сюда, сэр.

Он провел Питта через холл, в котором ощущался слабый запах затхлости, словно двери не открывались несколько дней. Зеркала задрапировали черным, как и окна; в вазе на высокой подставке стояли лилии, но выглядели они искусственными, хотя на самом деле были живыми и в это время года стоили недешево.

Лакей оставил Питта в комнате с неразожженным камином. Из-за задернутых штор в ней царил сумрак, да и вообще создавалось впечатление, что слугам приказали создать в доме полное подобие могилы, пусть даже тело хозяина пребывало совсем в другом месте.

Мистер Маллен, дворецкий, появился через считаные секунды, с аккуратно зачесанными назад, редеющими светлыми волосами и решительным лицом.

— Сожалею, мистер Питт, — он покачал головой, — но, боюсь, миссис Пинчин сможет принять вас только через полчаса. Может, вы хотите выпить чашечку чая? День очень уж сырой.

Питту стало тепло от одних этих слов. Он проникся уважением к этому человеку: тот знал свою работу и, похоже, выполнял ее как положено, а то и лучше.

— С удовольствием, мистер Маллен, благодарю вас. И, если ваши обязанности это позволят, я бы хотел, чтобы вы уделили мне немного времени.

— Разумеется, сэр. — Маллен дернул веревку звонка, а едва появился лакей, распорядился, чтобы принесли чайник и две чашки.

У него бы не возникло и мысли распивать чаи с джентльменом или торговцем, который попал в дверь через служебный вход, но Питта дворецкий воспринимал социально равным себе, и Томас понимал, что это, конечно же, комплимент. Дворецкий, по существу, руководил домашним хозяйством, и ему подчинялся десяток — или чуть меньше — слуг. Зачастую он был куда умнее хозяина и пользовался большим уважением.

— Давно вы работаете у доктора Пинчина, мистер Маллен? — начал инспектор.

— Одиннадцать лет, мистер Питт, — ответил Маллен. — До того я работал у лорда и леди Фуллертон, на Тависток-сквер.

Питта заинтересовало, почему Маллен покинул более статусную должность, но он не знал, как спросить, не задев самолюбия дворецкого. Такой вопрос мог изменить сложившуюся доверительную атмосферу к худшему и никак не соответствовал его профессиональным интересам.

Маллен ответил по собственной инициативе. Возможно, хотел снять с себя подозрения в некомпетентности.

— Каждую зиму они уезжали в Девон. — По лицу проскользнула тень осуждения. — Путешествия не по мне, и я не испытывал ни малейшего желания из года в год пребывать несколько месяцев в пустом городском доме.

— Вы совершенно правы. — В голосе Питта слышалось сочувствие. В загородном поместье зимой жизнь кипела: охота, балы, вечеринки, гости на Рождество. Отъезд в Девон больше напоминал ссылку. — И, как я понимаю, доктор Пинчин — достаточно интересный работодатель? — Он решил копнуть чуть глубже.

Маллен вежливо улыбнулся. Чувство чести никогда не позволило бы ему поделиться сведениями, которые стали ему известны за время службы у Пинчинов. Дворецкие, предававшие хозяев, по его разумению, позорили профессию. И он намеренно сделал вид, что неправильно истолковал вопрос, о чем оба они знали.

— Да, сэр, хотя пациентов, по большей части, в доме он не принимал. Кабинет доктора находится в Хайгейте.[4] Но время от времени к нам на обед приходили знаменитости.

— Да?

Маллен назвал имена нескольких известных хирургов и терапевтов. Питт их запомнил, решив, что в ближайшее время заглянет к ним, чтобы спросить их мнение о Губерте Пинчине, хотя и знал, что профессионалы склонны защищать коллег, даже когда это противоречит здравому смыслу. Однако всегда оставался шанс, что личная неприязнь или зависть развяжет язык.

Чуть больше он узнал от Маллена о привычках доктора, который очень часто задерживался допоздна. И ночи, проведенные им вне дома, не являлись чем-то из ряда вон выходящим. Никаких объяснений не требовалось: все понимали, что болезнь не ограничивает себя часами приема врача.

А несколько секунд спустя в дверь постучала служанка: хозяйка готова поговорить с ним, если он пройдет в утреннюю столовую.

Там его и ждала Валерия Пинчин, женщина вагнеровской стати, с широкими плечами и высокой грудью, синеглазая, с зачесанными назад волосами, одетая в черное. Внезапно ставшая вдовой, она скорбела не только об ушедшем муже, но и его жуткой смерти. На бледном лице читалась решимость противостоять всем невзгодам. Она настороженно смотрела на Питта.

— Доброе утро, мадам, — поздоровался Томас и прежде всего выразил приличествующие случаю соболезнования. — Позвольте выразить сочувствие в связи с понесенной вами утратой.

— Спасибо, — чуть натянуто поблагодарила Валерия и вскинула волевой подбородок. — Вы можете присесть, мистер… э… Питт.

Инспектор сел на стул по другую сторону стола. Она маленькими глотками пила чай, не предложив ему чашку. В конце концов, он навязал ей свое общество, не смущаясь свалившейся на нее бедой, ничем не отличаясь от крысолова или водопроводчика. Так что не имело смысла воспринимать его социально равным.

— Извините, мадам, — продолжил Питт, — но я обязан задать вам несколько вопросов.

— Я никоим образом не смогу вам помочь. — Само такое предположение возмущало ее до глубины души. — Как вы только могли представить себе, будто я что-то знаю о таком отвратительном… — Она замолчала, не сумев подобрать подходящего слова.

— Разумеется, не знаете.

Валерия не относилась к тем женщинам, к которым сразу хотелось проявить сочувствие. Питту пришлось вспомнить родственников других жертв и различные способы, позволяющие не сыпать соль на свежие раны.

Мисс Пинчин вроде бы чуть успокоилась, но глаза недовольно смотрели на него, а обтянутая черным внушительная грудь негодующе поднималась и опускалась.

— С вашей помощью я могу побольше узнать о вашем муже. Возможно, кто-то видел в нем врага…

Томасу хотелось проявлять максимальную мягкость, но факты оставались фактами, и, не располагая ими, он не мог провести эффективное расследование. Губерта Пинчина убили. Кто-то считал, что у него есть на то причина: простой грабитель не кастрирует своих жертв.

Валерия начала что-то говорить, передумала, отпила еще глоток чая. Питт ждал.

— Мой муж… — Очевидно, у нее не получалось озвучить свои мысли, не выдав полицейскому части жизни, которую она находила очень личной, возможно, вызывающей боль. — Мой муж был эксцентричным человеком, мистер Питт. Среди его пациентов хватало необычных людей. Я воздерживаюсь от того, чтобы сказать «недостойных», — она фыркнула. — Я не хочу причислять его к неудачникам, но он мог бы сделать фантастическую карьеру. Мой отец… — Она вновь вскинула подбородок. — Доктор Альберт Уокер-Смит. Вы, несомненно, слышали о нем.

Питт не слышал, но солгал.

— Очень известный специалист, мадам.

Ее лицо чуть смягчилось, и на мгновение Томас испугался, что у него потребуют более пространных разъяснений. Он понятия не имел, кто такой Альберт Уокер-Смит, пусть и понимал, что миссис Пинчин хотела, чтобы ее муж равнялся на него.

— Вы назвали доктора Пинчина эксцентричным, мадам, — продолжил Питт. — Это относилось не только к тому, что он стремился достигнуть максимальных высот в своей карьере?

Ее большие руки комкали салфетку.

— Я не очень понимаю, к чему вы клоните, мистер Питт. Он не имел дурных привычек, если вы на это намекаете. — За ее словами маячили самые черные подозрения, которые рождает женское невежество по части возможных прегрешений мужчин.

Томас уже понял, что ничего важного здесь ему не узнать. Все его очевидные вопросы останутся без ответа. Слишком уж крепка броня достоинства и стремления во всем поддерживать образ скорбящей вдовы. От последнего она не хотела отклоняться ни на йоту. Совсем как река, текущая по привычному руслу к далекому морю.

— Он любил сыр «Стилтон»? — неожиданно спросил Питт.

Ее брови поднялись.

— Простите? — резко переспросила она.

Инспектор повторил вопрос.

— Да, любил, но я нахожу этот вопрос оскорбительным, мистер Питт. Какой-то безумец напал на моего мужа и убил его самым… — ее глаза наполнились слезами, она шумно сглотнула, — самым отвратительным образом, а вы сидите в его доме и спрашиваете, любил ли он этот сыр!

— Это уместный вопрос, — ответил Томас, с трудом сдерживаясь. Валерия ничего не могла с собой поделать: от сокрушающего страха, который она испытывала, защитой могли послужить только нормы, принятые в обществе, и достоинство. — На его одежде обнаружены крошки сыра «Стилтон».

— Ох. — Она сухо извинилась. — Извините. Полагаю, вы в своем деле мастер. Да, да, мой муж в этом себе не отказывал. Любил хорошо поесть.

— Правильно ли я понял из ваших слов, что он занимался благотворительностью, лечил из милосердия?

— Он делал многое такого, что не приносило дохода! — воскликнула Валерия с внезапно прорвавшимся в голос негодованием. — Большую часть своего времени тратил на людей, которые… которые этого не заслуживали. Если вы ищете врагов среди других врачей, мистер Питт, то напрасно. Способностей моему мужу хватало, но он не реализовывал их, как должно, — в голосе слышались годы разочарования, бесчисленные упущенные возможности.

— Тем не менее, как я понимаю, он пользовался уважением.

Томас разрывался между интуитивной неприязнью к ней и жалостью, рожденной ее раздражением. Она вышла замуж за человека, который не оправдал ее надежд, и уже ничего не могла с этим поделать. Он имел все возможности обратить в явь ее мечты, но отказался пойти ей в этом навстречу.

Она вздохнула.

— Да, в какой-то степени. Он был душой компании, знаете ли. Люди его любили, — в голосе слышались удивленные нотки. Она этого не понимала, не могла осознать. Испытывала по отношению к нему слишком глубокое разочарование, чтобы находить его поведение забавным. — Он умел поставить блестящий диагноз. В этом он специализировался, знаете ли… в постановке диагноза.

Питт вернулся к очевидному.

— Можете вы вспомнить что-то такое… все равно что, мадам, на что, возможно, следует обратить внимание? Кого-нибудь из тех, кто мог затаить на него злость? Может, давнего пациента… или родственника, который не смирился со смертью близкого человека и обвинил в этом врача? Может, в последнее время вы заметили что-то необычное в поведении доктора Пинчина… или у него появились какие-то новые знакомые?

— Мой муж никогда не приводил в этот дом людей, не достойных уважения, мистер Питт. — Валерия поджала губы. — Кое-кого он развлекал в других местах… вы, я уверена, поймете. Я не заметила ничего странного в его поведении — он вел себя как обычно.

По выражению лица вдовы стало понятно, какая она несчастная: раньше она не одобряла привычки супруга, а теперь вот осталась одна. Да, он не оправдал ее надежд и часто ее раздражал, но она привыкла к тому, что он рядом. Тридцать лет они прожили бок о бок, и внезапно все рухнуло… На мгновение Томас искренне пожалел ее, но он знал, что пропасть между ними перешагнуть невозможно. Его сочувствие нисколько не облегчило бы ее боль. Наоборот, она бы нашла его бесцеремонным.

Питт поднялся.

— Благодарю вас, мадам, за вашу помощь. Я надеюсь, что больше не потревожу вас. Я уверен, мистер Маллен предоставит все необходимые мне сведения.

— Прощайте, мистер Питт.

Валерия смотрела на него, пока он шел к двери. Потом взяла чайник и вновь наполнила чашку. Промокнула салфеткой губы и принялась вытирать щеки, по которым покатились слезы.

Томас вышел и с легким стуком закрыл за собой дверь. Маллен ждал его в коридоре.

— Что-нибудь еще, сэр?

Питт вздохнул.

— Да, пожалуйста. Я бы хотел посмотреть домашние счета и винный погреб. Как я понимаю, вы проводите собеседование со всеми слугами, прежде чем их нанимают, и проверяете их рекомендательные письма?

Маллен застыл, лицо его закаменело.

— Безусловно, проверяю. Позвольте спросить, что вы хотите найти, мистер Питт? Все бумаги в полном порядке, заверяю вас. И слуги отвечают самым высоким требованиям честности и морали, иначе они бы здесь не работали. А чтобы кто-то из них вышел из дома ночью, так это невозможно.

Томас пожалел, что незаслуженно оскорбил его. Собственно, никого из слуг он не подозревал — просто хотел определить уровень жизни Пинчина, оценить его расходы. Обычно человек с его статусом не заглядывает в Девилз-акр, даже ради дешевых удовольствий. Хотелось выяснить: вдруг он не столь состоятелен, как казалось, или, наоборот, живет на более широкую ногу, чем позволяла его медицинская практика? Тратил ли он деньги в борделях и игорных заведениях? И как он вообще их зарабатывал? Питт знал не одного респектабельного с виду человека, источником дохода которого служила собственность в трущобных районах.

— Это обычный порядок, мистер Маллен. — Он улыбнулся. — Вы же проверяете рекомендательные письма, хотя и верите написанному в них.

Дворецкий чуть расслабился. Он уважал профессиональный подход к делу.

— Безусловно, мистер Питт. Я знаком с полицейскими процедурами. Если вы соблаговолите пройти сюда…

После визита в дом Пинчина, Питт провел вторую половину дня в Хайгейте, где находился кабинет доктора, опрашивал потрясенных и очень уж скрытных коллег. Домой он вернулся в пять минут восьмого, уставший, замерзший и выяснивший чертовски мало. Если Пинчин и владел какой-то собственностью в Девилз-акр, то прятал эти документы, как и любые другие, не касавшиеся медицинской практики в Хайгейте. Его уровень жизни тем не менее предполагал, что доход у него гораздо выше, чем могли обеспечить не столь уж многочисленные пациенты. Он унаследовал деньги? Проживал накопленное ранее? Ему их подарили? Может, он мухлевал с бухгалтерией? Или шантажировал пациентов, которые занимали значимое положение в обществе: венерическая болезнь, нежелательная беременность… да мало ли могло найтись поводов!

Грейс встретила его у двери, чтобы взять пальто, а потом отнести в чулан при кухне и высушить.

— Ужасно мокрая погода, сэр. — Она тряхнула пальто, как одеяло, и чуть не упала под его тяжестью. Пошла впереди, сокрушаясь о том, что ему приходится выходить из дома и в снег, и в дождь. Встретиться с ним взглядом не решалась. Жалела его по какой-то причине, и даже ее маленькая спина выказывала неодобрение.

Томасу не понадобилось много времени, чтобы сложить два и два. Шарлотта также проявила максимум внимания, рот у нее просто не закрывался.

— Ты сегодня выходила? — спросил Томас жену.

— Только на чуть-чуть, — небрежно ответила она. — Я вернулась домой до дождя. Действительно, погода сегодня мерзкая.

— И ты, несомненно, вернулась в карете, — добавил он.

Она быстро глянула на него, щеки чуть зарделись.

— В карете?

— Разве ты не ездила к Эмили?

На ее лице — она ничего не смогла с собой поделать — отразилось восхищение.

— Как ты узнал?

— По спине Грейси.

— Не поняла…

— По спине Грейси. Она закостенела от неодобрения. Поскольку я только что вошел, то не мог иметь к этому никакого отношения. Значит, причина в тебе. Как я понимаю, ты поехала к Эмили, чтобы рассказать ей все, что тебе известно об убийствах в Девилз-акр, тем более что одного убитого вы обе знали в прошлом. А теперь скажи мне, я ошибся?

— Я…

Томас ждал.

— Разумеется, мы это обсуждали. — Ее глаза сверкали, кровь прилила к щекам. — Но это и всё, клянусь! Да и потом, что мы можем? Туда мы не пойдем. Но мы пытались понять, каким ветром в те края занесло доктора Пинчина. Для того чтобы снимать проституток, если он за этим пришел, есть места и получше, знаешь ли.

— Да, знаю, спасибо тебе.

На мгновение она встретилась с ним взглядом, но тут же отвела глаза.

— Ты подумал, Томас, что он, возможно, вкладывал деньги в заведения Макса? Ты понимаешь, многие респектабельные люди получают доход…

— Да, спасибо тебе еще раз. — Легкая улыбка заиграла на губах. — Я тоже об этом подумал.

— Ох. — В ее голосе слышалось разочарование.

Он взял ее за руку и потянул к себе.

— Шарлотта… — Голос его звучал нежно.

— Что?

— Занимайся своими делами.