Смерть знает, где тебя искать

Глава 18

Братья Вырезубовы поднялись с рассветом. Они работали в оранжерее – Илья срезал цветы, а Григорий аккуратно складывал в большую картонную коробку, цветок к цветку: розовые к розовым, желтые к желтым, пунцовые к пунцовым. Они занимались привычной работой, она у них спорилась.

Мать дважды заглянула в оранжерею. Она была довольна, полюбовалась сыновьями.

«Все они делают споро, аккуратно, так, как надо. Даже придраться не к чему.»

– А басурмана ночью на прогулку выводили, чтобы он воздухом подышал?

– Я выводил, мама, – сказал Григорий, – целый час по двору гуляли.

– Ну и как он? – осведомилась женщина.

– Нормально. Думаю, у нас ему лучше, чем на свободе. Так хорошо его никогда не кормили.

– Надо кормить, – сказала Вырезубова, цокнув языком, как маленькая девочка цокает в предвкушении леденца или шоколадки. – Вы аккуратнее, это все-таки цветы, а не дрова, – помогла сыну получше взять длинную коробку Наталья Евдокимовна.

– Мама, как ваша рука?

– Все хорошо, мазь свое дело сделала. Спала сегодня как убитая, даже не слышала, как Гриша басурмана прогуливал. Давно я так не спала. В больнице ведь не выспишься, там вечно кто-то по коридорам шастает, туда-сюда, туда-сюда, стонут, охают, кричат… Не люблю больницу, никогда не любила! Даже вас я не в больнице рожала, а дома, – сказала Наталья Евдокимовна. – Вы тяжелые были, по пять килограммов каждый. Эти десять килограммов, больше чем полпуда, под сердцем носила!

– Тяжелые, мама, были роды? – спросил Григорий.

– Роды как роды, – ответила Наталья Евдокимовна. – Старуха одна помогла, соседка, ее потом мертвой нашли, замерзла зимой. А старуха была хорошая, Елизаветой звали.

– Как царицу, – сказал Григорий, аккуратно всовывая коробку в фургон.

– Ну хватит, – Наталья Евдокимовна остановила Илью, – и так уж четыре коробки нарезали. А Тарасу скажите, если с деньгами задержки будут, я с ним больше работать не стану. Желающих на наши цветы, думаю, хоть отбавляй. Мы-то их дешевле продаем, чем другие, а цветы хорошие.

– Да-да, дешевле, почти на три рубля каждый цветок дешевле отдаем.

– Вот и я говорю, – с арифметикой у Натальи Евдокимовны было не очень, посчитать сумму в уме она не могла.

Братья аккуратно сложили коробки в фургон, закрыли заднюю дверь.

– Мама, мы поехали. Ты басурмана покорми, он на цепи сидит.

– А вы что думали, если бы он без цепи сидел, я бы его испугалась? Он же совсем щуплый.

– До юбилея Пушкина, – пошутил Григорий, – осталось всего лишь два дня. Через два дня мы его…

– Хорошо, хорошо, хватит об этом! – Наталья Евдокимовна не любила, когда сыновья становились нетерпеливыми и забегали наперед. Она все привыкла решать сама, ни на кого не полагаясь. Она всю жизнь жила своим умом, и жизнь складывалась как нельзя лучше: и дом полная чаша, и цветы росли хорошо, и дети были хорошими, воспитанными, никогда не перечившими матери.

«Вот таких бы детей каждой, тогда и порядок был бы во всем, тогда и жизнь была бы богатой!»

Дети простились с мамой, поинтересовавшись, что привезти из города. Наталья Евдокимовна сказала, Илья и Григорий покивали в ответ, стараясь запомнить каждое слово матери.

Затем забрались в кабину.

– Ну давай, брат, – сказал Григорий, – сейчас выедем, закурим.

– Почему это мать не любит, когда в доме курят?

– Вот не любит – и все. Какие-то у нее воспоминания нехорошие с табаком, наверное.

– Вот и я так думаю.

Женщина вышла за ворота, прикрикнула на собак, которые хотели выбежать за ограду, вдогонку фургону. Псы покорно вернулись. Если бы у них были хвосты, то можно была бы сказать, они вернулись поджав хвосты. Ротвейлеры понимали, кто в этом доме хозяин, чье слово – закон. Можно было ослушаться мужчин, но ослушаться женщину не могли даже лютые псы. От взгляда Натальи Евдокимовны они становились покорными, как ученик третьего класса от строгого взгляда директора школы.

Наталья Евдокимовна, накрепко закрыв ворота, направилась в дом и занялась обработкой раны. Мазью надо было пользоваться на протяжении трех дней, и тогда любая болячка исчезала.

Едва она закончила с перевязкой, как услышала громкий стук в железные ворота. Женщина вздрогнула. Собаки, рыча, бросились к воротам, пытаясь заглянуть в узкую щель под ними. Огромные головы не давали это сделать, и они бросались на ворота, упираясь передними лапами.

Громкий и наглый стук повторился.

Наталья Евдокимовна внутренне похолодела и неторопливо и важно двинулась к воротам, уже с крыльца крикнув:

– Кто там?

– Открывай, хозяйка! – услышала она незнакомый, немного охрипший голос.

– Кто там, я спрашиваю?

– Служба энергонадзора, электромонтер Петров, энергетик!

– Какой еще Петров? – женщина заглянула в узкую вертикальную щель, немного раздвинув металлические створки ворот.

Увидела мужчину с сумкой, ручка которой была перевязана свежей ярко-синей изоляционной лентой. Мужчина переминался с ноги на ногу, хмыкал и явно злился, что ворота не открывают.

– Сейчас, сейчас, родимый… – Наталья Евдокимовна, как, в общем-то, и большинство женщин, электриков, сантехников и сотрудников службы газа уважала и побаивалась, ведь в электричестве она не понимала ничего. – А документ у вас есть? – спросила она.

– Какой тебе документ, хозяйка? Сейчас провода обрежу, тогда узнаешь, что к чему! Буду я тут с тобой антимонии разводить, провода натягивать! Открывай быстрее! Тут у меня на вас информация есть.

– Какая еще информация? – испуганно открывая ворота, пробормотала Наталья Евдокимовна.

– И этих, своих страшилищ, убери куда-нибудь, чтобы я к счетчику мог подойти.

– Назад, Барон! Назад, Граф! – негромко, но властно произнесла Наталья Евдокимовна. Псы, рыча, начали пятиться. Сергей вошел во двор.

– Тут у вас… – он вытащил сложенную тетрадь из кармана, развернул ее. – Дом номер тринадцать?

– Тринадцать, – подтвердила Наталья Евдокимовна.

– Так вот, хозяйка во-первых, это раз, у вас не оплачено за этот месяц, и мы имеем полное право отключить электроэнергию. А потом пишите заявления, куда хотите, думайте, разбирайтесь.

– Погоди, погоди, родимый, чего оплатить-то надо? Мои сыновья всегда платят исправно, и налоги, и всякие там деньги.

– Вот ты с ними и разбирайся. Может, они у тебя те денежки, которые за свет намотал счетчик, вот сюда запустили? – и Дорогин, запрокинув голову, щелкнул себя по горлу. Щелчок получился звонкий, словно он ударил указательным пальцем по пустой обувной коробке.

– Нет, нет, что ты, мои сыновья не такие! Иди смотри свой счетчик.

Сергей внимательно оглядывался. То, что сыновья уехали, он видел, прячась в кустах и наблюдая за домом.

– А где тот электрик, что всегда? – с подозрением глядя на Муму, произнесла Наталья Евдокимовна.

– Где, где.., отпуск у него, лето все-таки. Скотина он, сейчас где-нибудь рыбку ловит, водку с пивом пьет, а мне тут ходи от дома к дому, словно я леший какой!

– Ты не шуми, не шуми, родимый! Вот посмотри, что у нас к чему. Должен быть порядок.

– А это что за провод? – Муму поднял голову, указывая плоскогубцами на толстый синий провод, который шел от дома к оранжерее.

– Это? – Наталья Евдокимовна тоже посмотрела на провод, который украшали две ласточки с хвостами, похожими на ножницы. Ну как это, что за провод.., в оранжерею идет, чтобы цветам свет был, чтоб мотор работал, воду качал.

– А разрешение у вас есть?

– Какое еще разрешение? – уже совсем пугаясь, произнесла Наталья Евдокимовна.

– Разрешение на отвод.

Сергей уже догадался, эта женщина в электричестве не понимает ровным счетом ничего и можно грузить что угодно, она все будет принимать за чистую правду.

– Ты счетчик хотел посмотреть, так смотри.

– При чем тут счетчик? Куда провод идет, вот что меня интересует! – Сергей покопался в сумке, вытащил из нее отвертку и направился к оранжерее, дверь которой была распахнута. – Фу ты, да у вас тут цветов, как в ботсаду! Красивые какие!

– Да уж, красивые, хорошо растут, – чтоб хоть как-то умастить странного электрика, произнесла Наталья Евдокимовна. – Хочешь, тебе букет нарежу, родимый?

– На хрена они мне! Куда его девать, ходить с ним, как с веником? Если бы на свадьбу шел или на именины, то другой разговор. А так на хрен они мне? Жена деньги требует, а не цветы.

– Может, выпить хочешь, закусить?

– Это, конечно, можно, но, мать, потом к этому мы еще вернемся. А сейчас давай открывай дом, смотреть буду.

Сергей осмотрел дом, переходя из комнаты в комнату, делая вид, что изучает проводку. Что-то записывал в свою тетрадку, чертил крестики, нолики, ставил непонятные Наталье Евдокимовне цифры. Она уже вся извелась, чужих людей в доме она не любила.

– Да у вас, я гляжу, два холодильника?

– Два, два, родимый. У меня же сыновья, едят много.

– И псы у вас страшные.

– Ой, и не говори! Такие страшные, сладу с ними никакого, чужих даже на порог не пускают!

– Таких надо на цепи держать.

– Так ко мне сюда никто не ходит, родимый, кого мне бояться? Мы законы не нарушаем, налоги сыновья все платят до копеечки.

– Это хорошо. Но я же не налоговая инспекция, мать, что ты мне все это рассказываешь?

Обращение “мать” от постороннего человека Наталье Евдокимовне не нравилось, оно ее коробило, оставляло в душе осадок. И постепенно она стала закипать на этого странного электрика.

А тот все ходил.

– Почему здесь провод не заштробили в стену?

– Чего, родимый, заштробить надо было?

– Провод надо в стену прятать, а то торчит у вас. Сгорите к черту когда-нибудь, как в деревне.

– В какой деревне?

– Да в Крыжовке дом сгорел. Вначале дом загорелся, тоже проводка была не в порядке… Я говорил хозяйке, мол, проводка у вас ни к черту, а она говорит: “Потом, потом”. Вот и сгорели, дотла сгорели, до самого фундамента.

Сергей с опаской выбрался на крыльцо, осматривая провода. Псы рычали, но на крыльцо не поднимались.

– Э, убери, мать, я в твою оранжерею пройду, у тебя там еще один счетчик должен быть.

– Как же, как же, есть. Даже с этим, с кнопками”.

– С кнопками, говоришь? – Сергей вытащил из кармана отвертку-индикатор. – Открывай, мать, – указывая рукой на столб с железным узким ящиком, сказал он.

Женщина открыла. Сергей принялся осматривать счетчик с коробкой.

– Что-то тут у тебя, мать, цифры какие-то большие.

– Какие есть, родимый, – из властной и решительной Наталья Евдокимовна постепенно превращалась в растерянную.

– С рукой у тебя, мать, что?

– Поранила. Заживать не хочет, – принялась жаловаться на болячку Наталья Евдокимовна, пытаясь вызвать жалость у несговорчивого электрика. – Я тебе бутылку, родимый, дам, ты уж в этом не сомневайся.

– А я в этом и не сомневаюсь, – Муму вел себя нагло, даже с перебором. Но этот перебор шел на пользу. С каждой его небрежно брошенной фразой, с каждым решительным и уверенным движением Наталья Евдокимовна теряла присутствие духа.

«Правильно, – думал Сергей, – я решил все верно. Повезло, появился электрик в доме. Это моя, наверное, самая лучшая роль, играю я убедительно.»

Сергей вошел в оранжерею и увидел, что толстый кабель уходит под землю. Он ткнул в него плоскогубцами, ковырнул отверткой.

– Это что такое?

– Провод, сынок.

– Почему он в землю идет? Вы что тут, с ума сошли, электричество воруете?

– Какое электричество, сынок?

– Я сейчас вызову комиссию, они с вами разберутся!

Сергей почувствовал, что старуха испугана – и испугана сильно. Он был на верном пути: за этим проводом что-то скрывалось. Провод идет в землю, значит, под оранжереей, полной пьяно пахнущих роз, находится что-то важное, секретное – то, что старуха панически боится показывать, – Так что у тебя там? – Сергей топнул ногой, ударив каблуком в пол. По звуку он понял, под оранжереей что-то находится.

– Да подвальчик у нас там, небольшой такой подвальчик… Мы там инструменты храним, лейки, грабли.. – уже запинающимся голосом бормотала Наталья Евдокимовна, не зная, куда броситься – то ли в дом, к холодильнику, и начать вытаскивать бутылки, чтобы как-то задобрить несговорчивого электрика и увести его от подозрительного места. А там, в подвале, сидел на цепи эфиоп Абеба, и показывать его электрику нельзя ни за какие деньги.

– Так что у тебя там, хозяйка? Открывай свой погреб, глянуть хочу.

– Да нечего там смотреть! Обыкновенный подвальчик с инструментом, я же тебе говорю!

– Где вход в подвал?

«Значит, в подвале хранят что-то недозволенное. Вот туда надо попасть.»

Женщина нервничала, хотя и пыталась это скрыть. Муму понял, надо идти до конца.

Но коварства Натальи Евдокимовны даже он не мог предвидеть и оценить. Муму высчитал, где вход в подвал, оттолкнул ногой ящик, причем сделал это властно, как может сделать только электрик.

– Ага, вот вход, – сказал он. – А ну, мать, открывай! Может, у тебя там в подвале какие приборы стоят и электричество мотают? Воруете электроэнергию?

– Нету, нету там никаких машин, что ты, родимый! “Лучше бы сыновья остались дома, они бы знали, как разговаривать с этим электриком!"

И тут же животная интуиция подсказала женщине, что этот мужчина с довольно чистыми руками и аккуратно остриженными ногтями – никакой не электрик. Она еще раз посмотрела на руки, увидела под серой курткой белую, чистую майку – такую, какой у электрика быть не может, и поняла, что ее подозрения и догадки верны, перед ней никакой не электрик. И она приняла решение.

– Ну если, родимый, ты так хочешь, то спустись, глянь. А я уже стара туда лазать, у меня только сыновья туда ходят, – и она отодвинула второй поддон с почвой, взялась за кольцо люка. – Иди посмотри, что там.

Крышка люка поднялась, из подземелья пахнуло сыростью и спертым воздухом. Железные ступеньки вели вниз.

– Свет там включается?

– Да ничего там не включается, родимый, нет там никаких машин!

Сергей подошел к краю люка, затем аккуратно поставил ногу на первую металлическую ступень. И только сейчас, на какую-то долю секунды, он понял, что делает опрометчивый шаг. Но было уже поздно.

Наталья Евдокимовна оказалась куда коварнее, чем Сергей мог предположить: она толкнула его в спину, резко и сильно. И если бы не природная реакция и проворство, которыми Сергей был с детства наделен, он наверняка сломал бы шею, когда летел вниз по крутым металлическим ступенькам. Но он успел схватиться правой рукой за поручень и поэтому не покатился, грохоча, вниз, а повис. А когда вскочил и опомнился, тяжеленный люк с грохотом закрылся.

– Эй, ты что делаешь, – успел крикнуть, – мать твою!

– Какая я тебе мать! – прошипела Вырезубова, задвигая металлический засов. Теперь люк изнутри не поднимешь, даже мощным домкратом сорвать его невозможно.

Сергей попытался плечом поднять люк вверх, но тот не сдвинулся даже на миллиметр.

– Будь ты неладна, чертова старуха! Это же надо! Теперь он уже не сомневался, что именно старуха и ее сыновья повинны в смерти заведующего лабораторией и Риты Кижеватовой. Но легче от этого Дорогину не стало ни на йоту, ведь он и сам теперь оказался пленником в руках гнусных убийц. Единственное, что грело, так это пистолет за брючным ремнем, который Дорогин предусмотрительно взял с собой.

– Кто там? – услышал Дорогин голос, донесшийся из подземелья. Затем загремела, зазвякала цепь. – Кто там? – опять повторился вопрос и воцарилась тишина, еще более страшная и гнетущая из-за кромешной тьмы.

Сергей принялся копаться в карманах, нашел зажигалку. Щелкнул. Язычок пламени осветил шершавые бетонные стены, металлические ступени, бетонный свод и, естественно, его самого.

Цепь внизу опять загремела, загрохотала.

– Дорогин! Дорогин, ты?! – услышал он знакомый голос.

– А там кто? – бросил вопрос во тьму Дорогин.

– Это же я, я, Абеба!

– Абеба? – Сергей спустился вниз и, светя перед собой зажигалкой, двинулся по подземелью.

– Зачем свет выключил? – бормотал Абеба. Подойдя к эфиопу, Сергей увидел, что тот посажен на цепь, а на шее у его кореша и соседа по тюремным нарам металлический ошейник.

– Кто это тебя так, Абеба?

– Они, они, братья Вырезубовы!

– Зачем?

– Они говорят, – все еще не веря в то, что произносит, сказал Абеба, – что меня сожрать хотят. Говорят, так они отметят юбилей Пушкина, до которого осталось два дня.

– Да ты что, с ума сошел, Абеба?

– Нет, нет, они так говорят.

– Черт подери! – буркнул Сергей, сплевывая под ноги. – И что, давно они тебя тут держат?

– Уже три дня и три ночи. Выводят меня по ночам на прогулку, водят по двору на цепи, чтобы я воздухом дышал и жир нагуливал. Кормят хорошо, вот только сигарет не дают. Дай закурить?

Дорогин подал эфиопу сигарету, щелкнул зажигалкой. Закурил сам.

– Иди сюда, Сергей, садись! – эфиоп взял Дорогина за локоть и повел за собой. Они сели на грязный тюфяк под стеной.

– А там что? – ткнув пальцем в глубину, спросил Сергей.

– Я не знаю.

Сергей принялся ощупывать цепь. Затем взял из кармана отвертку и принялся ею ковырять замок. Уж что-что, а замки открывать он умел. Сердцевина замка хрустнула, как скорлупа ореха, и дужка выскочила. Дорогин отбросил цепь и замок в сторону, снял металлический ошейник.

Абеба принялся вертеть головой и тереть шею.

– Как собаку держали! Представляешь, Сергей?

– А почему? За что? Где они тебя схватили?

– Да там, Сергей, на Киевском. Ты мне деньги дал, я пошел цветов купить. Они мне говорят: “Пошли, продадим цветов”. Я залез в фургон и… – Абеба сбивчиво пересказывал Дорогину свои приключения, то, как он оказался в подвале дома Вырезубовых.

Дорогину ничего не оставалось, как выругаться матом, после того как он дослушал эфиопа Абебу.

– Ты, Сергей, думаешь, они нас убьют? – уже начал паниковать Абеба.

– Попробуют, – твердо произнес Дорогин, понимая, что выбраться из этого подземелья будет чрезвычайно трудно. – Пошли поищем выход. У таких зверей обязательно должен быть второй выход из норы, – Сергей рассуждал логично.

Но уже через час, когда в зажигалке кончался газ, Сергей понял, его предположения ошибочны и выход из этого подземелья один – через люк. Можно было закрыться в подземелье и ждать, когда кто-нибудь их освободит, а может, никому и в голову не придет попытаться это сделать. Но на всякий случай в две проушины Сергей всунул цепь, которой был прикован эфиоп, и завязал ее. Теперь люк просто так не открыть. Во всяком случае, они с Абебой услышат грохот.

В подземелье было два уровня. Сергей исползал его весь, лишь изредка светя себе зажигалкой.

«Почему я оставил сумку наверху? Лучше бы она упала вместе со мной. Ведь в сумке был фонарь.»

Сергей уже дважды проверил пистолет, понимая, что теперь может надеяться лишь на него.

Абеба уже успокоился, он лишь каждые десять минут задавал вопрос:

– Они нас сожрут, Сергей? Сожрут, да?

– Да не умирай ты, Абеба, до расстрела! И знай, мы им так просто не дадимся.

– Да-да, не дадимся! – твердил Абеба, вращая глазами и испуганно моргая.

Сергей размышлял, как выбраться из этого чертова подземелья: “И кто его построил, такое крепкое? Были бы гранаты, так можно было бы взорвать люк и через него попытаться выбраться”.

Но гранат не было и рассуждать об этом не имело смысла. Оставалось только ждать, когда Вырезубовы сами спустятся в подземелье.

Фургон с аляповатой надписью на бортах “Живые цветы” приехал в три часа. Братьев удивило, что мать не сидит у ворот на лавочке и не встречает их. Трижды они посигналили, Григорию пришлось перелезть через забор и открыть ворота изнутри. Из оранжереи вышла Наталья Евдокимовна с двустволкой в руках. Григория подобный вид матери удивил.

– Мама, что произошло? Случилось что-нибудь?

– Случилось, случилось, будьте вы оба неладны! Навели на наш дом несчастье, ничего вам доверить нельзя! Все из-за вас!

– Что произошло? Что случилось?

– Давайте быстро заезжайте и закрывайтесь!

Машина въехала во двор, ворота были закрыты. Женщина рассказала о странном электрике, который на электрика не похож, и о том, как ловко она заперла его в подземелье.

– Он там, с этим басурманом.

– Мама, не волнуйтесь, – сказал Илья, – с ними мы разберемся, нет проблем!

– Это ты так думаешь!

Но убежденность сыновей Наталью Евдокимовну немного успокоила.

– Мама, мы туда спустимся, убьем электрика, убьем эфиопа.

– Да-да, их надо убить, и как можно быстрее. А вы там хорошо заделали выход?

– Мама, что вы, там никак не выберешься, можно только взорвать! – убежденно говорил Илья, ведь это он сам забетонировал второй выход из подземелья. – Я за это отвечаю!

– Ты бы, сынок, лучше не отвечал, а подумал, как этих гадов оттуда выкурить и уничтожить.

– Мама, все сделаем, только не волнуйтесь! Уже через полчаса братья Вырезубовы были в бронежилетах, на головах – приборы ночного видения. Братья переглядывались, самодовольно скаля зубы. Они предполагали, что сейчас начнется веселье, вновь в кровь поступит адреналин, они хорошенько поохотятся и уничтожат мерзавца, который мешает жить и который своим появлением расстроил маму. Ведь мама – это святое, ее обижать нельзя ни в коем случае. Кто обижает мать – тот последний человек, и он обязан умереть.

Но уже сразу братья Вырезубовы были обескуражены: люк открыть не удалось.

– Сволочь! – сказал Григорий. – Какой мерзавец изнутри люк закрыл!

– Что будем делать? – спросил Илья.

– Люк-то мы откроем. Вы, мама, идите в дом и ни о чем не беспокойтесь, – в руке Григория была граната. – Откроем, бросим гранату вниз, а потом спустимся сами.

– Нет, я буду здесь, – сказала Наталья Евдокимовна.

Она стояла рядом с люком, широко расставив ноги, в комнатных тапках, в руках у нее было охотничье ружье. Она стояла, как матрос на палубе корабля.

Братья Вырезубовы сновали вокруг люка. Они принесли большой лом и принялись ковырять пол, подсовывая лом под край люка.

Но тут же Григорий сказал:

– Илья, не надо лом, давай открутим завесы.

Работа пошла. Минут за пятнадцать огромные шурупы были выкручены из петель, и теперь люк можно было поднять.

Сергей Дорогин и эфиоп Абеба слышали всю эту возню. Люк приподняли и сдвинули, но цепь не давала сдвинуть его до конца.

Григорий присел на корточки и крикнул в щель:

– Ну, как ты там, электрик?

– Живой! – отозвался Дорогин.

– Это ты пока живой. Как там наш эфиоп? Абеба гордо крикнул:

– Тоже пока живой!

– Это все временно, скоро вы будете мертвы. Готовьтесь к смерти!

– Пошел ты…! – крикнул Абеба.

Лица братьев Вырезубовых поморщились, а лицо Натальи Евдокимовны оставалось каменным, только пальцы крепче сжали ружье.

– Мама, мы спустимся вниз, – говорил Григорий, – вы люк закроете. Мы постучим. Мы этих гадов утихомирим быстро. Подойдите сюда! – крикнул Григорий, обращаясь к Муму и эфиопу.

– Тебе надо, сам спустись! – держа в руках пистолет, ответил Сергей.

– Сейчас спустимся! – был ответ Григория Вырезубова.

Братья еще раз переглянулись. Григорий сорвал чеку с гранаты и бросил ее в щель, узкую, на кулак. Илья тут же вернул крышку люка на место.

И на этот раз интуиция не подвела Дорогина. Он схватил Абебу, потащил по тоннелю. Абеба не понимал, что происходит. У них за спиной громыхнул мощный взрыв – такой мощный, что оранжерея вздрогнула, стекла зазвенели, а розы закачались на своих длинных стеблях, и капли воды, сверкая, посыпались с нежных лепестков.

– Порядок, – буркнул Вырезубов, ломом отвернул крышку люка и бросился вниз, держа в одной руке пистолет, а в другой – металлический прут.

Загрохотали ступеньки. За Григорием быстро спустился Илья. Люк захлопнулся, а подземелье окунулось в кромешную тьму. Но кромешной эта тьма была лишь для Дорогина. Он успел увидеть силуэт одного из братьев, и силуэт показался ему странным. Но что именно вызвало подозрения у Дорогина, он себе сразу ответить не смог.

– Ну, как вы там, живы? – крикнул Григорий, и эхо полетело по подземелью.

– Молчи! – прошептал Дорогин, прижимая Абебу к стене левой рукой, правая же, с пистолетом, была прижата к ноге.

Они спрятались в маленьком проеме.

"Что же там такое, что вызвало подозрение? – иступленно думал Дорогин. – И тут он вспомнил:

– Голова! Голова была очень странной! Да, у него на голове прибор ночного видения. Мать его!..

– Быстро, быстро! – зашептал он, схватив за локоть эфиопа. Толкая его перед собой, он двинулся в глубину подземелья.

«Туда, к лестнице, ко второму ярусу, только там можно спастись.»

Когда граната взорвалась, осколки перерубили провода. И Илья дважды проверил, есть ли в подземелье свет. Света не было. Все преимущества – на стороне братьев Вырезубовых. Они в своей победе не сомневались ни секунды.

Григорий приблизился к брату и прошептал:

– Они пошли туда, – Григорий увидел светлый, немного мерцающий силуэт и, вскинув руку, дважды выстрелил. Пули, высекая искры из бетонных стен, полетели, срикошетив о бетон, но ни одна не попала ни в Муму, ни в эфиопа Абебу.

– Быстрее, Абеба!

Эфиоп, как обезьяна, взобрался наверх, за ним следом Сергей. О том, что на второй ярус существует еще один вход, ни Абеба, ни Дорогин не знали. Они тяжело дышали, они ожидали своих врагов, сидя на втором ярусе. Дорогин был готов стрелять, едва заслышав какой-нибудь посторонний звук. Но братья Вырезубовы были хитры. Спасти в кромешной тьме от безжалостных убийц эфиопа Абебу и Сергея Дорогина могло лишь везение и слух.

Сергей слышал шаги, которые медленно приближались. Железным прутом Илья постукивал по бетонной стене. Сергей понял: сейчас или никогда.

Братья Вырезубовы готовы были ко всему, кроме одного-единственного: они даже не могли предположить, что один из их врагов вооружен пистолетом, “ТТ” и пользоваться этим пистолетом умеет. Напряженно вслушиваясь в позвякивание стального прута о стальную стену, Сергей сосредоточился, прикидывая, где в данный момент может находиться соперник. На мгновение он свесился со второго яруса и выстрелил. Если бы Григорий шел вдоль самой стены, то пуля попала бы ему в голову, а так она лишь ударила в стену рядом, высекла искру.

Григорий опешил.

– Илья, Илья, – крикнул он, прячась в простенок, – у этой суки оружие! Оружие, слышишь?

Илья же не слышал криков брата, все тонуло в грохоте выстрелов. Илья подумал, что это стреляет его брат, и самодовольно улыбнулся.

"Неужели повезет ему, а не мне? Если бы я убил этого долбанного электрика, вот бы мама порадовалась.” А Григорий опять закричал:

– Илья! Илья! – и поняв, что брат не слышит, бросился за ним вдогонку.

Он мчался по узкому проходу, затем принялся взбираться по металлическим скобам.

– Илья, Илья, стой!

Сергей ориентировался лишь по голосам своих врагов.

– Ложись, – прошептал он, прижимая Абебу к бетонному полу. – Лежи и не шевелись.

Сам же он пополз по проходу, понимая, что на этот раз враг появится совсем в другом месте. Он рукой нащупал угол узкого проема, такого узкого, что двое в него не протиснутся, а вот один может. Он, притаившись, услышал крик Григория: “Илья! Илья!” – и по нему понял, тот пытается предупредить брата, что соперник вооружен.

Илья был слишком поглощен охотой и слишком самоуверен. Он шел, держа пистолет в правой руке, прут в левой, шел тихо – так, чтобы не производить ни малейшего шума, даже задерживал дыхание.

Но Дорогин услышал приближение врага. И ответом на появление врага были два выстрела. Илья ойкнул, пуля вошла в низ живота, не прикрытого жилетом. Сергей стрелял, стоя на колене. Он бросился к Вырезубову, который корчился, пытаясь руками зажать рану, вначале стонал, а потом принялся кричать истерично и жутко.

Сергей нащупал под рукой пистолет, который Илья уронил, нащупал тело Вырезубова, дотянулся до головы и сорвал прибор ночного видения. Развернувшись, он пополз назад.

А Илья вопил, звал на помощь брата. Но Григорий не спешил, понимая, там его может поджидать смерть.

– Эй, ты, – крикнул Дорогин, – что ж ты медлишь, что ж ты прячешься? Иди сюда, иди помоги братцу. Он тут подыхает.

– Я тебя убью, урок”, ублюдок! – кричал Григорий.

Кричал и Илья, но постепенно его голос слабел, крики сменились хрипом, стонами. Илья перевернулся на живот и на четвереньках, одной рукой зажимая рану, пополз по подземелью, пополз к люку – туда, где была мама, ведь только она могла его спасти.

Григорий Вырезубов крался по темному коридору, прижимаясь к стене. Самым страшным было то, что прибор ночного видения, который Сергей сорвал с головы Ильи Вырезубова, оказался ни к черту. То ли Илья ударился им о бетон и он перестал работать, то ли что-то отключилось и сломалось, одним словом, прибор стал бесполезен.

Сергей вернулся к Абебе, да и Григорий передумал нападать на электрика и эфиопа, поняв, что надо спасать брата: мама не простит, да и он сам себе этого никогда не простит.

Он пробрался к Илье и потащил его к входу, шепча:

– Держись, Илюша, мама тебе поможет!

– Умираю, умираю, – стонал и шептал, скрежеща зубами, Илья Вырезубов. – Он попал в меня, попал.., слышишь? Я хочу пить… Пить, Гриша, воды…

– Потерпи, родной, сейчас выберемся. Там мама, она поможет.

– Убей его, Гриша, убей! Зарежь его, отрежь ему яйца, выпусти кишки…

– Хорошо, Илюша, я их обоих прирежу! Ты же знаешь, если я обещаю, то выполняю.

– Да, выполни…

Наталья Евдокимовна лежала в оранжерее, прижав ухо к люку. Она слышала грохот выстрелов, слышала крики. Но чем она могла помочь своим сыновьям, ведь те находились под землей, а она сверху?

– Иди сюда, ублюдок! – прячась в простенок, кричал Сергей Дорогин. – Иди убей меня, если ты такой умный! Попробуй это сделать!

Григорий не отвечал. Нервы сдали, когда он подтащил смертельно раненного брата к лестнице. Оставалось лишь поднять наверх, но он не стал этого делать, он побежал туда, где скрывался враг.

Илья стонал, он умирал. И от слуха матери эти стоны не скрылись. Она услышала их и, забыв обо всем на свете, свернула крышку люка, откинула ее и бросилась вниз, к любимому сыну. Она была очень сильной женщиной. Она схватила Илью, потащила наверх, как волчица тянет из норы ягненка. Она таки вытащила его.

Тут же подбежали псы. Завидев кровь, они начали рычать, вращать глазами. Они были готовы броситься на Илью и рвать его на куски.

– Пошли вон! – крикнула на собак Наталья Евдокимовна.

Илья запрокинул голову, розовая пена выступила на губах.

– Мама, мамочка, я умираю.., простите меня…

– Илюша, сынок, держись! Держись, сынок! Псы стояли и дрожали, готовые броситься на Илью. Наталья Евдокимовна схватила в руки ружье и выстрелила, разрядив оба ствола. Выстрелы были точными. Да и тяжело было промахнуться с трех шагов. Псы забились в конвульсиях: Граф крутился на боку с размозженной картечью головой, а Барон дергался в луже крови. Наталья Евдокимовна схватила на руки Илью и потащила к дому. Ружье она оставила у люка.

Григорий скорее всего от страха потерял бдительность, а может, нервы сдали, а может, прилив ярости ослепил его. Он уже мчался напролом, навстречу своей смерти. Сергей слышал шаги, он прикинул, когда Григорий поравняется с тем простенком, за которым он спрятался, и в тот момент, когда Григорий занес ногу для следующего шага, рука с пистолетом, вернее, рукоять тяжелого пистолета резко ударила ему в лицо. Григорий от неожиданности уронил свой пистолет.

Дорогин бросился на него сверху, схватил за голову и принялся колотить Григория головой о стену. Он бил до тех пор, пока Григорий не замер.

А затем крикнул в подземелье:

– Абеба, сюда, сюда!

Эфиоп появился через минуту. Он дрожал так сильно, что даже слова не мог произнести. Муму слышал, как стучат зубы эфиопа.

– Все кончено, – сказал он, – но там, наверху, осталась старуха.

Они, связав Григория, поволокли туда, где брезжил слабый свет.

Наталья Евдокимовна перевязывала рану своему сыну, который был уже бледен, его глаза закатывались, и минуты его жизни были сочтены.

Сергей Дорогин вытащил вместе с Абебой Григория Вырезубова в оранжерею. И тут появилась Наталья Евдокимовна с ружьем в руках.

– Абеба, назад! В подвал! – крикнул Дорогин. Эфиоп юркнул в подземелье. А Сергей понял, что старуху уже не сможет остановить ничто, кроме одногоедин-ственного. Наталья Евдокимовна медленно поднимала ружье, Сергей же приставил пистолет к голове Григория, разбитой и окровавленной. Григорий уже пришел в себя, смотрел на мать, моргал глазами. Из глаз текли слезы.

– Мама, мама, я не хотел!

– Брось ружье, – шепотом сказал Дорогин, – или я пристрелю твоего сына. Поверь, я это сделаю, мне терять нечего!

Ружье дрогнуло в руках женщины, она его опустила стволами вниз.

– Брось, я сказал!

– Мама, мама, стреляйте! – шептал Григорий, истекая кровью.

Ружье упало к ногам.

– Абеба! – позвал Дорогин. – Иди сюда! Курчавая голова возникла из проема люка над ящиком с землей. Она напоминала какой-то удивительно курчавый плод, то ли кокосовый орех, то ли еще что-то экзотическое.

– Свяжи ей руки. И не дури, женщина, я его застрелю!

Абеба с опаской, боясь и дрожа, связал Наталье Евдокимовне руки.

Следователь Сергеев и группа захвата появились, как всегда, после того, как самая грязная и тяжелая работа была сделана. Следователь не мог поверить в то, что услышал, но увиденное говорило само за себя.

– Ну ты, Дорогин, даешь! – бормотал Сергеев, утирая вспотевшее лицо.

– Мне ничего не оставалось, – коротко ответил Сергей.

Обыск принес страшные результаты. В холодильнике были найдены остатки человеческих тел. Также в подушке была найдена поваренная книга, в которую Наталья Евдокимовна Вырезубова записывала рецепты приготовления человечьего мяса и имена всех, кого она со своими сыновьями отправила на тот свет.

Эфиоп Абеба, путая слова, пытался объяснить омоновцам, которые угощали его сигаретами, что с ним произошло и то, что должно было произойти.

Когда Сергей Дорогин позвонил Варваре Белкиной, до юбилея Пушкина оставался один день.

– Варвара, – сказал Сергей, – Абеба у меня. Так что подъезжай. Он тебе может рассказать много интересного, причем такого, что даже ты, со своей буйной фантазией, вряд ли можешь представить.

– Сейчас буду, – крикнула Варвара, – ведь до юбилея Пушкина еще один день. Если я сегодня напишу материал, то, вполне возможно, его успеют поставить в праздничный номер.