25 апреля, воскресенье.
– Ты в курсе, что мы снова на карантине? – спрашивает Джош.
Я поднимаю глаза. Он опускает. Хмыкает. Я как раз практикуюсь в наведении порчи на вольт. Говоря по-русски, на фотографию.
– Что ты делаешь? – говорит он, опознав некого политика, чей супруг нехило наварился на масках.
– Порчу на геморрой, – говорю я абсолютно серьезно.
Джош хихикает, я – нет.
– Ты, правда веришь в это дерьмо? – уточняет он осторожно.
Я пожимаю плечами, лукаво сверкнув в ответ. Когда-то, давно, в другой жизни, я сама задавала этот вопрос. И Коннор включил телевизор, нашел какой-то прямой эфир и заставил человека начать раздеваться. Так вот просто, с дивана, на телевизор. Тогда я перепугалась до смерти, потом решила: это просто гипноз. Правды я так и не выяснила.
– Я верю, что я разорвусь от злости, если буду просто сидеть и пытаться не думать, – говорю я. – Это вот меня успокаивает.
Джош садится у меня за плечом, обдав теплой волной парфюмерных запахов. Руки, слава богу, не распускает. Не трогает ни фотографию, ни меня.
– И что значат эти знаки? Это же руны?
Мальчик посмотрел «Рёгнарёк» и все теперь знает.
– Руны. Эта – Хагалаз, – говорю я будничным тоном, – руна разрушения и разрыва. А это Лагуз, руна воды, течения… Грубо говоря, я хочу, чтобы у него взорвалась прямая кишка и кровь лилась в три ручья… Пока у его мужа не закончатся маски.
– Его муж похож на жиголо, – говорит Джош. – Не находишь?
– Да еще как! – восклицаю я. – Он такой красивый, такой уверенный в себе хлыщ. Как он мог бы влюбиться в этот побег недоразумения?
Мы вместе, вновь рассматриваем фото.
Политик настолько тощий и мелкий, что не потянет на кусок. Только на тощенький жидкий плющ, который примеряется к дубу.
Вот только… Откуда Джош смыслит в таких вещах? Я – ладно… Рыбак рыбака и все в таком роде. Но Джош на жиголо не похож. Он похож на парня со слабым тестостероном, невзирая на внешнюю брутальную красоту.
– Сделай ему еще артрит и ангину, – говорит Джош, брезгливо посмотрев на министра. – Пусть тоже на карантине сидит…
– …стоя, – заканчиваю я, подмигнув. – Идея хорошая.
– А круто было бы в самом деле это уметь, – говорит сосед, помолчав. – Ну, магию. Кто-то тебе не нравится, ты ему хренась и все. Крышка, памятник, хризантемы.
– Тут все не так просто. И если использовать неразумно, можно вляпаться по тому же маршруту. За все на свете, мой юный американский друг, мы должны платить.
– Ты в самом деле веришь в это дерьмо, – теперь он уже не спрашивает, он констатирует.
– Я верю, – спокойно говорю я. – Человеку необходимо во что-то верить. Ты?
Джош пожимает плечами.
– Не знаю… Однажды со мной случилось кое-что странное и с тех пор я просто не знаю.
– Расскажешь?
– Может быть. Однажды… Потом…
Я пожимаю плечами.
– А чем ты заплатишь?
– Передо мной у него должок. Он лично требовал карантина…
И у меня полетел заказ.
Благодаря Политику я не выйду из дома после двадцати двух, а клиент никак не может освободиться пораньше. Мне бы хотелось запереть Тощего в каземате и самой, лично разорвать ему задницу каблуком. И рвать, пока он не охрипнет от визга.
Что-то лопается внутри, и я буквально чувствую, как сила желания наполняет руну. Маленький хлопок в переносице и еще один, более звонкий хлоп.
– У тебя кровь пошла, – встревоженно отпрянув, вскрикивает Джош.
Капля мягко падает на фото. Ярко-красная, круглая, как сургучная печать.
– Я перенервничала, – говорю я, не поднимая глаз. – Прости. Я сейчас все вытру.
Он пытается подойти ко мне, я вытягиваю руку: не подходи! И Джош замирает.
– Черт, – говорит он. – Ты самая чокнутая из всех, что я знаю…
Почти восхищенно.
– Мне нравится!
Я прижимаю салфетку к носу и улыбаюсь ему в ответ. Кон говорил, что подобные вещи – знак. Сила приняла твой заказ, взяв откуп. Но верю ли я? Нет. Я все еще не верю. Кон мертв и с ним его дурацкие фокусы. А у меня, если не прекращу так беситься из-за политиков, может лопнуть сосуд в мозгу.