Снова в детство

Глава 1

Я с большим и даже неимоверным трудом поднялся на некогда знакомый еще с школьных дней взгорок около старой школы. Больные ноги, ох, почти не шли, а только надсадно ныли. Это, кажется, называется ковылять на старческих больных ходулях. Будешь тут постоянно поминать господа бога и его присных, когда так жизнь прижимает!

Хотя, по большому счету, и Бог, и больные ноги тут были совершенно не причем. Пожалуй, просто к слову пришлось. Ведь, как всегда, все происходит от головы, а не от всевышних потусторонних сил или бездумных частей своего тела.

Два инсульта это вам не хухры — мухры. Жив и не здоров, и то радуйся, что не закопали в ближайшем кладбище. Или поскуливай, что такая жизнь пошла печальная, инвалидная.

По мировой статистике большинство больных этой категории типа меня умирает после первого же кровоизлияния, а остальные остаются совсем беспомощными и слабыми. Таковы печальные итоги нашей жизни. Обычной жизни в России XX — XXI веков. Хотя сам я не русский — удмурт. И живу в Удмуртии. И ничего, что Удмуртия — это всего лишь регион России, а я больше говорю по-русски, чем на родном удмуртском. Все одно не русский.

И не только мне, но и родной школе тяжело. Дряхлое деревянное здание, куда старое, чем даже я, потихоньку разваливалось. К счастью (или не к счастью?) государство уже потихоньку отходило от безобразий Ельцина и начало действовать. Через несколько лет в седе была построена новая кирпичная школа.

И нечего, что начинали строить трехэтажное здание, а в итоге сдали двухэтажное. Построили ведь, а чиновникам тоже надо кушать.

Ну а озвращаясь в прошлое, надо сказать, что школьники сюда приходили в основном зимой и обязательно по требованию школьных физруков. Вот этакое добровольно-обязательное присутствие. Очень уж тут учителям нравилась местность с точки зрения техники безопасности — пологая высотка, отсутствия деревьев и ям. То есть все то, что увеличивало аварийность для детей и проблем (административных и уголовных) для них самих.

Поэтому и был знакомый взгорок еще и обязательно снежным, а ты на нем обязательно упакованным в теплую одежду и с синим носом.

Помнишь, как тут суетился, показывал свою мужественность, а она смущенно и в то же время лукаво смотрела? Эх, Валя, Валенька! А ветер в равной степени свистел в уши обоих и швырял нам одинаково снег?

Кстати, его здесь, как и почти в любую зиму в прошлые годы, было прилично, а вот дворников для уборки снега или, хотя бы, вездесущих мальчишек для его утаптывания уже не нашлось. Так и хотелось сказать: ДЁРЕВНЯ. Никакой уборочной техники!

Как я давно здесь не был. Ушел зеленым мальчишкой, почти здоровым, пришел инвалидом стариком, зато мудрым и многоопытным. Скорее всего, не был здесь с самого 1987 года, когда окончил эту сельскую школу и двинулся завоевывать олимпийские выси высшего образования, и больше никогда не появлялся. А школа так и осталась стоять. Старенькая, дряхлодеревянная. А потом вот стала безлюдная. Здания тоже умирают и тоже в одиночку, как и все праведники.

Нет, только ничего постаполитического или, тем более, жутко мистического, здесь не произошло. Любители ужастиков можете разочаровано вздохнуть. Скорее, старость школы — это грустная история с очень печальным концом.

И дворники, и очередное поколение мальчишек остались в наличии, живы и здоровы, и даже радостны. Просто школа, как учреждение, наконец-то переехала в новое кирпичное новопостроенное здание в другом конце большого села, а здесь стало пронзительно тихо. Тихо-тихо, словно, наконец-то, поселилась могильная тишина.

«Как на кладбище», — подумалось мне невзначай как бы со стороны. Мысль была сразу затоптана и «прогрессивным человечеством» немедленно ошельмована. Но я почти не обиделся. Так, слегка. Это юность жизни всегда бывает весела и светла. Конец же ее безрадостен и черен.

Да, я уже стар и, как водится в таком случае, безнадежно болен. А потому черные кладбищенские мысли приходили все чаще и чаще, задерживаясь на подольше. Чтобы в один прекрасный день унести всего меня со старческим мертвым телом, несносным характером и вредными привычками.

Что ты хочешь, так бывает со всеми. Вот и я заканчиваю жизнь кое-как, очень недовольный финальным итогом.

Не я первый, не я последний. А напоследок прохожу вот по местам тоже, в общем-то, невеселого детства, вспомню свою первую любовь…

Фу-ух. Наконец-то я взобрался на былые годы легкий взгорок. Когда-то лет сорок назад, страшно подумать, что это означает в конце прошлого тысячелетия (!) я взбегал сюда легко и быстро. Даже не запыхавшись. А теперь вот и при помощи третьей искусственной ноги — инвалидной палки, кое-как поднимаюсь в поту и одышке. Ох, Олег Сергеевич, немота ты старческая. Похоже, могила все же тебя уже с нетерпением ждет и млеет в разлуке.

Ворча и постанывая, почти поднялся. А потом наполовину парализованная нога не выдержала нагрузки резкого движения и подломилась, увлекая беспомощное тело к земле.

И голова не сильно ударилась в какое-то захудалое бревно. Наверняка, даже синяка или шишки не образовалось. Так, легкая ссадина, которая исчезнет и у старого дряхлого человека через пару дней.

Но мне и так хватило. Много ли надо инвалиду? В глазах полетели огни праздничного фейерверка, а потом сознание потихоньку погасло. Кажется все, ребята, я умираю. Финита ля комедия, можно, так сказать, считать меня в загробном мире коммунистом. Аут!

Терял сознание с твердой уверенностью, что навсегда умираю и белого света уже не увижу. А оказался вдруг в какой-то тающей уже в метре от меня комнате с существом с таким большим самомнением во взгляде, что тут же понял — передо мной Бог и Всевышний всего живого.

Нет, я не верил во всемогущих Богов (или в Бога в единственном числе, тоже вариант), считая их (его) чрезмерно мифологическим существом. Вы в сказки верите? Ваше дело, однако, на всякий случай, имейте в виду — вы уже взрослый человек и такая черта может оказаться для психиатров основанием считать вас недееспособным человеком. Мда-с.

Но, с другой стороны, ведь умный и мудрый человек тем и отличается от упертого и тупого глупца, что принимает существующую реальность, какой бы она не была тяжелой и фэнтезийной.

А сегодняшняя реальность такова — Бог, по крайней мере, один, существует. Как в мифологии, он вездесущ и, по-видимому, всемогущ. Я здорово ошибался, когда настаивал на его отсутствии. Ну и что же, я ведь не Бог, хе-хе, я обычный человек. А человеку, как существу субъективному, свойственно ошибаться. Да?

Лучше подумай, как ты его назовешь, ведь он всесилен или, по крайней мере, он тебя… оживил, мертвое существо, по сути, зомби? И это не ругань, а простая констатация фактов текущей реальности.

Так кто он, Иисус Христос? — я посмотрел на рыжеволосого детину в какой-то простонародной одежде, которую так и хотелось назвать армяк со штанами и головном уборе, и сам подумал, что, скорее, нет.

— Э-э, господин? — рискнул назвать я его нейтрально. Не называть же его по пролетарски товарищ Бог. Или, что еще смешнее, гражданин Бог.

Детина, к которому никак не вязалось название Бог, видимо, решил, что я уже пришел в себя. Или ему надоело молчать? В общем, он заговорил и загнал в ступор.

— Кин тон, пияш? — требовательно спросил… по удмуртски!

В голове явственно что-то щелкнуло. Удмуртская одежда, удмуртский говор, классическая удмуртская рыжесть волос.

Вы ведь представляете, какой в мире народ имеет больше всего рыжеволосых? Правильно, ирландцы. А из долгого списка народов следом, вторым стойко стоят удмурты. Как я понимаю, не знаю, как у ирландцев, но среди классических удмуртов рыжих всех оттенков каждый первый. Так это Инмар!

— Ага, — вновь заговорил детина (дальше разговор шел исключительно на удмуртском языке). — наконец-то я чувствую разумные мысли! Молодец, малыш.

Удмуртский Бог не зря подчеркивал, что чувствовал мысли. Скорее, это я неправильно формулировал. Он не говорил, а напрямую общался с моим мозгом и без слов. Ну это ладно.

И называл меня малышом, хотя в земной жизни, мне уже шел шестой десяток лет. старик, как ни крути в любую эпоху. Называть так осознанно, значит, оскорблять. Но ведь это Бог, существо древнее, тысячелетнее. Стоит ли на него оскорбляться?

— Ты Инмар? Бог удмуртов? — уже без политесов спросил я настоятельно.

— Но ты же удмурт, — логично удивился Инмар, — к кому же ты еще можешь попасть на том свете, как не к удмуртскому богу?

Все правильно. Скорее, я должен был спросить о своей судьбе. В мифологии удмуртов, кажется, не было понятие ад и рай. Так куда же я попаду?

Впрочем, достаточно было подумать. Инмар, почувствовав мой эмофон, перешел к деловой части разговора:

— Мальчик мой, тебе еще рано покидать земную твердь. Твоя судьба пошла не так, как надо. Мелкие события и действия наслаивались друг на друга. В итоге получилось, что ты был наказан не за свою вину.

Я посмотрел на тебя и решил, что ты должен еще раз прожить свою жизнь. Получив, естественно, небольшую компенсацию. Ты будешь полностью здоров и, хотя бы, станешь здорово стрелять. Можешь, снова прожить свою жизнь, встретить свою девушку. А то она так тебе нравилась, но ты ее, по большому счету, просто бросил!

Я уже открыл рот, чтобы еще раз поговорить вслух и спросить Бога хотя бы немного. О сколько у меня накопилось весьма актуальных вопросов! Научных, здравомыслящих, мировоззренческих.

Но Инмар довел до конца описание мой судьбы, подчеркнув, что при этом я сохраню свою память, и повелительно посмотрел на тщедушного человечка.

Меня, как легкую былинку, просто сдуло с небосклона.

И я опять полетел и, кажется, теперь уже понял, ментально. Имея небольшой опыт двух инсультов, уже чувствовал, что не умер (а, может быть, и предварительно умер). В общем, я куда-то зачем-то с огромной скоростью перемещался и опять оказался на Земле.

Сначала в глазах было чернильно темно. Они совсем ничего не видели, даже руки у собственного носа. Нельзя сказать, что это оказалось тяжело и противно, но не комильфо — это точно. Даже в самую темную ночь все равно что-то видишь, хотя бы звезды на небе. Или, если на верху тучи, то темные размытые фигуры различных сооружений в селении на фоне более светлого небосклона. А тут создавалось впечатление, что у тебя на глазах полоса плотной ткани.

Потом внезапно посветлело и полегчало, и я ощутил, что откуда-то взят и умер, то есть переродился, там и нахожусь: галактика Млечный путь, Солнечная система, планета Земля. По субботам и воскресеньям не беспокоить!

Тот же взгорок, та же зима, та же или нет? Может, встретишь Валеньку или же нет? Ты вообще живой?

Что-то меня слегка беспокоило. Или процесс перерождения так прошел? Опять англичанка втихую гадит? Нет, что-то не похоже. Уже я просто так в обморок падаю? Совсем слабый стал?

Пощупал лицо еще некрепкой и неуверенной, как после сна рукой. Тьфу, от бессознательного состояния глюки начались. Очков нет, а вижу даже лучше. Единичка! Никогда так не видел. У меня ведь с моим слабым зрением и соответствующими глазными болезнями — катарактой, помутнением хрусталика, ослаблением глазных мышц и прочее — очки подбирали не для того, чтобы зрение стало абсолютным, это было невозможно. А чтобы я сослепу под машину не залез.

Или, как я про себя считал, что бы женщин хотя бы частично с их прелестями видал. Есть такое шибко умное слово либидо, и я его не только знаю, но и еще нахожусь под его влиянием. Но все же что стало с моими глазами? И, робкий вопрос, кто их вылечил? Кажется, Инмар, но зачем я Богу? Поговорил, отопнул и забыл!

Внезапно я понял, что меня действительно беспокоило, и по-настоящему удивился этой причине. Борода! Моя старая, как божий свет борода, которую я когда-то опустил в девятнадцать лет по техническим причинам (в магазинах того времени элементарно не было лезвий) и с тех пор ни разу не сбривал. Моя легендарная среди десятков поколений студентов борода! И вот ее не стало. Ну ладно глаза, они могут видеть лучше от старческой близорукости или от чего-нибудь еще. Но борода!

Торопливо ощупал лицо. Руки есть, да. И такое ощущение, что бороды и не было никогда! Гладкие щеки, как будто их ни разу не брили, редкие на них волосики — первые признаки густой уже бороды аж сразу за двадцать лет. Караул! Куда Бог меня послал? Или никуда не попал, а я там и лежу без сознанья? А Бог — это обычный тривиальный глюк. И вообще хватит лежать на холодном снегу. Давно не болел, старина?

А старина ли… Стремительно вскочил, как юный велосипед. Фига се! И палка — моя инвалидная подруга — куда-то исчезла. Украл кто-то вместе с сорока годами жизни, ха-ха!

Что-то итог моего общения с Богом пока не ахти. Очки, палка, возраст, болезни. Радоваться или мучатся?

Так-то теоретически вроде бы пришла юность. А на практике только ноги в коленях стали легче сгибаться. Но ведь это не факт!

Еще не совсем веря, вошел в учебное двухэтажное здание школы. Та работала, как и положено, мучая, то есть обучая молодежь и еще не очень.

Теплая волна прошла через все тело, знаменуя появления смущение и, немного, радость. Я действительно в детстве. И ведь должен почти с нею встретится!

Так я далеком прошлом или нет? То есть не особо как-то в далеком, но все же в прошлом. Как в ушедшем детстве, когда буханка хлеба стоила восемнадцать копеек, а мороженное по пятнадцать, но все же уже переходя в разряд дефицита. И моя девушка! ОК, my dear frend?

Впился глазами в небольшую передовицу школьной настенной газеты с таким известным с детства нелепым заголовком: «Навстречу XXVII съезду КПСС 27 ударных недель учебы!». Видимо, все же в прошлом.

Встретился с собой глазами в большом настенном зеркале школьной раздевалки. Это я! Точно я! Только давешний, без сорокалетнего прошлого. Нос такой же, а очки старомодные, образца лохматых 1980-х годов, когда скромный деревенский мальчик не искал чего-то сверхмодного, а считал, что есть очки и итить его. А уж светлые или темные, модные или не модные, это девчоночьи происки.

И чубчик на лбу, скромно-милый, давным — давно в прошлой жизни исчезнувший, снова в наличии.

Слегка балдев, замер. Вот что говорил Инмар, когда упоминал об ошибках в судьбе и необходимости ее повтора. Хлопнув себе по лбу. Конечно же, повтора. Мне почему-то даже не думалось о такой возможности. Ну сказал и все, как ляпнул. Наука не в силах, а тут какой-тополусказочный Бог сможет хронологически тебя перенести. Как это — вторая жизнь и опять встреча с нею? А вот это так!

Я, видимо, стоял так долго, что дежурившая работница раздевалки — какая-то мамина знакомая — заботливо спросила, в порядке ли я? Не надо ли чего? Сразу видно, советская счастливая пора, когда человек видел человека, а не всего лишь самоходный кошелек на ножках.

А со мной все не в порядке! Я попаданец, черт побери! Чуть было не соврал, что с сердцем плохо, но вовремя подумал, что еще не то время. Кроме юношеских шумов сердце беспокоить еще не должно! Молод еще до безобразия! Все иное очень подозрительно, тревожно и обязательно окончится вызовом «скорой» с последующим больничным обследованием. Все-таки до рыночной экономики с ее псевдогуманитарными ценностями еще очень далеко, к своему большому счастью. Сейчас действительно о людях беспокоятся, а не имитируют на жирной морде далекое беспокойство.

— Желудок что-то пучит, съел, наверное, не то, — сказал я смущенно, вспомнив юмориста где-то 1990-х годов, а в душе почти матерно на себя ругаясь. Доцент, декан как бы краснознаменного факультета (знамя нам выпускники, действительно, вручили, но отнюдь не красное), почетный ученый, хотя бы в своем регионе, и на тебе, старушку нагло обманул! И ведь она, доверчивая такая, поверила, хотя, помню по прошедшей жизни, имела школьный стаж почти уже три года!

И пусть на самом деле ему, хотя бы в прошлой сумасшедшей жизни, столько же лет, как ей, все равно очень нехорошо. В их педагогическом вузе врать дозволено только очередному ректору. Те еще мрази. Остальным должно быть весьма совестно. По крайней мере, нехорошо и неприлично.

Успокаивая свою совесть, посмотрел на школьное расписание по классам. Простенькое, отпечатанное на старенькой машинке. М-да, компьютерный принтер сюда достанет только в следующем тысячелетии. И то без гарантии, ведь я в XXI веке на деревенскую жизнь не посмотрел. Может и не поставили принтер в деревенской школе даже в очередном столетии. Хотя и Бог с ними, видно же расписание, пусть и не очень ярко.

Посмотрел в памяти наше факультетское, забитое в компьютере и отпечатанное на лазерном принтере где-то в 2010-е годы.

И это, машинописное. Ну, в общем-то, тоже читаемое. Пусть хотя бы не рукописное да с плохим врачебным почерком. Вот тогда взвоешь, перебирая злыдней империалистических!