Собачье счастье

Глава седьмая

– Я оторву тебя только на пару минут, – сказал папа, позвонив мне на следующий день, когда я как раз готовилась к очередному «съезду щенков». – Хочу сказать, что я уже устроился – более или менее.

– Как дом?

– Небольшой, но вполне уютный, не считая жутких коричневых портьер.

– А как дела с клубом?

– Ну, площадка для гольфа очень хороша – с нее открывается прекрасный вид на море, и здание клуба великолепно. Но, как выяснилось, у них серьезные финансовые проблемы.

– Разве тебя об этом не предупредили?

– Представь – нет. Я просто в шоке. Понимаешь, они сказали мне, что от меня требуется «слегка увеличить приток клиентов». Но сегодня я просматривал документы – ситуация хуже некуда. В клубе состоит не больше сотни человек, а нужно хотя бы пятьсот – чтобы держаться на плаву. Ладно, – добавил он, вздохнув, – я и так знал, что это будет большим испытанием после Палм-Спрингс.

– Знал и все-таки согласился?

– Я хочу уйти на покой здесь, Миранда. А еще я хочу, чтобы меня здесь похоронили.

– Но тебе всего лишь пятьдесят восемь!

– Знаю, но я уже по горло сыт Штатами. К тому же там у меня не было постоянного пристанища.

– Что же ты не женился на какой-нибудь симпатичной американке?

– Да как-то не хотелось, – вздохнул папа. – Не то чтобы мне не делали авансов – с моим-то «очаровательным» английским акцентом!

Не говоря уже о внешности – он ведь все еще очень привлекателен, мой папа.

– Конечно, курорт был очень неплох… Неплох? Боже мой, да гольф-курорт Хайатт – настоящий рай!

– Но, знаешь, какое-то время спустя все эти роскошные отели кажутся такими безликими. Люди приезжают и уезжают, и у тебя нет возможности узнать их поближе… В общем, я соскучился по тому братству, которое есть только в клубе. И тут я встретил одного человека отсюда, мы разговорились, и выяснилось, что их клубу срочно требуется директор. Неделю спустя это место было предложено мне. Взглянув на карту, я понял, что клуб расположен не лучшим для меня образом, – нервно добавил он, – но, уверен, твоя мама будет вести себя в рамках приличий, если мы случайно встретимся.

«А я готова поклясться, что нет!»

– Да, я тоже в этом уверена, – утешила я его. Возникла странная пауза.

– Вообще-то я уже видел ее, – признался папа.

– Что?

– Я видел ее. Твою маму. Я проехал мимо нее сегодня в полдень. Она шла по дороге в сопровождении двух лам.

– А она тебя заметила?

– Нет. Я уже готов был затормозить – признаться, я даже хотел это сделать, – но она выглядела такой свирепой, что я решил не рисковать.

– Должно быть, Хосе и Педро заблудились. Иногда они отбиваются от остальных. В таких случаях мама очень огорчается. Она даже называет это «лама-драмой».

– Как уныло…

– Нет, ничего страшного – она всегда их находит. Соседи ей помогают.

– Я сказал – как мило.

– А, да – ламы милые. Они просто очаровательны.

Еще одна странная пауза.

– Да я не о ламе, – грустно произнес папа, – я о маме.

«Бедный папа», – думала я, расставляя по кругу стулья в кабинете. По собственному признанию папы, он всегда сожалел о разводе. Он хотел, чтобы я знала: ему вообще казалось, что разводиться нет необходимости. По его словам, мама поставила его перед выбором: или брак, или мечта о карьере профессионального гольфиста. Папа продолжал играть, надеясь, что со временем мама успокоится, но этого не произошло. В итоге она просто сменила замок.

Папа все-таки сумел стать профессионалом и даже победителем ряда небольших европейских турниров. Но поскольку достичь настоящих вершин ему не удалось, он решил заняться организационной работой. Надо отдать ему должное – он всегда поддерживал с нами связь, хотя его приезды были омрачены маминой резкостью. А когда она вышла замуж за Хью, папа уехал в Америку.

Приезжая в Англию, он всегда звонил мне, и мы вместе обедали. Он расспрашивал меня о работе или учебе – в зависимости от того, чем я тогда занималась. А еще он задавал неизменный вопрос: «А как мама, Миранда? Как она поживает?» Вид у него при этом был весьма печальный. Я понимала, что из уважения к маминым чувствам могу сказать ему лишь очень немногое. Конечно, мне пришлось сообщить папе об уходе Хью и появлении лам, но о подробностях я умалчивала…

– Бедный папа, – сказала я Герману, наполняя ванночку для щенков.

На физиономии пса было выражение крайнего сочувствия. И тут позвонила… мама.

– Забавно – я как раз о тебе думала.

– Правда? Я только хотела попросить у тебя совета по поводу двух вещей. Во-первых, что ты думаешь о таком средстве заработка, как… – многозначительная пауза, – психотерапия с помощью лам.

Психотерапия с помощью лам?

– Понимаешь, мам, им бы пришлось сперва получить дипломы, а это стоит больших денег, да и времени отнимет немало.

– Не остри, Миранда. Я имею в виду вот что: усталые, подверженные стрессу деловые люди могли бы приезжать ко мне и проводить время с ламами. Они бы играли и беседовали с ламами – ты же знаешь, как тонко они чувствуют, – делясь с ними всеми своими горестями.

– Гм, то есть что-то вроде «Доверьте ламам груз вашей души»?

– Нет, у меня в голове вертится другое – «Придешь к ламе – забудешь о драме».

– А что, звучит неплохо. По-моему, стоит попробовать.

– Я, пожалуй, рискну. Понимаешь, без помощи мальчиков мне действительно не обойтись. В октябре двойняшки пойдут в университет, а тут как раз повысили эту чертову плату за обучение… Да, а Педро, к сожалению, не прошел пробы – помнишь, я говорила о пивной рекламе? Мы все разочарованы.

– Как жаль… Вынуждена еще тебя огорчить – у меня едва ли получится показать Генри в «Зверях и страстях». Хотя всех очень заинтересовал сюжет о ламе-любителе поцелуев, их смущает тот факт, что ты моя мама, – мол, атмосфера передачи может оказаться слишком непринужденной. А почему бы местной газете не написать о Генри? Предлагаю название для статьи – «Лама-сутра».

– Да они и так постоянно обо мне пишут – особенно когда больше не о чем. Кстати, они называют меня «Дама с ламой». Но это все ерунда. Паблисити на уровне страны – вот что мне нужно! Ох, – озабоченно вздохнула мама. – Да, я же хотела спросить у тебя новый адрес твоего отца.

– Интересно, зачем? Ты собираешься с ним встретиться? Вот здорово, мам. Уверена, он тоже будет в восторге.

– Вот еще! Его адрес нужен мне только для того, чтобы с большим успехом избегать его общества.

– А…

– Так какой у него адрес?

Я вытащила из ящика стола визитную карточку, присланную папой.

– Олд-Лондри, Уиверз-лейн.[26]

– Бог ты мой, да это всего в четырех милях отсюда!

– Ну да. Но неужели ты и слышать о папе не хочешь? – спросила я, пока она записывала адрес. – Ты не видела его с моего выпускного, а с тех пор уже прошло восемь лет. Помнится, ты вела себя так холодно, что все мы едва не простудились.

– Нет, Миранда, – сказала мама, не реагируя на мою остроту, и вдруг продекламировала: – Я вовсе слышать о нем не хочу, а если встречу – поколочу! Я не понимаю, почему ему нужно было приехать именно сюда? Большая радость – бывший муж поселился чуть ли не у меня во дворе! Ну почему из всех гольф-клубов…

– …во всех городах мира он выбрал… Все ясно, мам. Не огорчайся. Ой, щенки приехали. Извини. Поговорим позже.

Уф! Сколько можно использовать папу вместо боксерской груши?

И вот уже пастуший пес Черныш пытался собрать в стаю остальных щенков. Элфи и Рокси искали, что бы им принести своим хозяевам. Гвинет Пэлтроу наслаждалась своим отражением в ванночке с водой, а Прутик прыгал со стульев.

– Он такой бесстрашный, – восторженно сказала Филлис Маркусу. Она явно запала на каскадера с первой встречи. – Пес явно похож на вас. Меня так: интересует ваша работа, – добавила старая дама, – поэтому хочу спросить вас: какой из ваших трюков был самым рискованным?

– Ну…

Я посмотрела на Маркуса – вероятно, ему часто задают этот вопрос.

– Прыжок с высотного здания? – нежным голосом подсказала Филлис.

– Да нет – если, конечно, здание не выше двадцати этажей.

– Может, когда вы изображали «живой факел»?

Он покачал головой:

– Мы же носим огнеупорные костюмы.

– А как насчет того, чтобы перелететь на мотоцикле через зияющую пропасть? – не унималась старушка.

– Это не страшно. Главное – не напутать с переключением скоростей.

– Тогда – плаванье в бассейне с пираньями. Без… одежды!

Маркус пожал плечами:

– Никакого риска – если, конечно, рыбки уже пообедали.

– Что же тогда? Самое страшное, пугающее, ужасное ощущение, которое вам довелось пережить? – Бледно-голубые глаза Филлис излучали нетерпение.

– Так уж и быть, – снизошел каскадер. – Знаете ли вы таких огромных черных пауков, что иногда заползают в ванну? – Он невольно содрогнулся. – Так вот однажды мне пришлось взять такого паука в руки… Брр!

– Вы шутите, – хихикнула старая дама.

– Это чистая правда. Так все и было. Если не верите, можете позвонить моей бывшей подруге.

– Итак, друзья, – сказала я, проверив, все ли участники на месте. – Добро пожаловать, и давайте приступим к нашему традиционному упражнению «Передай щенка».

– А мне все кажется, что нам следовало бы делать это под музыку, – заметила Лили, передавая тявкающую Гвинет соседке слева.

– Я же говорил – Элфи растет!

– По-моему, у Космо режутся постоянные зубы…

– Ой, Бентли на меня писнул!

– Обычно он этого не делает…

– Дайте же салфетку!

Мы побеседовали о том, как можно влиять на характер собаки и считывать информацию о ее состоянии, а под конец снова поговорили об индивидуальных проблемах.

– Сью, как обстоят дела с Лолой? – спросила я.

– О, стало намного лучше, – ответила Сью. – Конечно, раз на раз не приходится… – Все присутствующие сочувственно закивали. – Но прежнего стресса нет и в помине.

– Собаку нужно приучить к режиму, – сказала Филлис, покачивая Мейзи у себя на коленях. – Тогда все станет на свои места.

– Да-да, – хором согласились все, играя со своими щенками. – Нужно приучить их к режиму.

– Итак, жду вас на следующей неделе, – закрыла я наше заседание.

– Я должен бежать, – торопливо сказал Маркус, помахав рукой остальным и, по обыкновению, спрятав Прутика за пазухой. – Мы с Прутиком опаздываем на свидание.

– О, звучит интригующе! – с готовностью отреагировала Филлис. – Новая девушка? – Маркус кивнул. – Вот здорово!

Он открыл портмоне и показал Филлис фотографию. Я не хотела показаться любопытной, поэтому не стала заглядывать, хотя мне и было интересно.

– Что скажете? – нетерпеливо спросил каскадер.

– Очень симпатичная, – одобрила старушка.

– Именно. Просто красавица. Между прочим, она дизайнер украшений, – сообщил Маркус, убирая фотографию на место. – Стеклянные ожерелья, сделанные из крошечных бусинок. Она сама их нанизывает, – с гордостью добавил он.

– Правда?

– Ее украшения имеют большой успех и продаются в «Либертиз».

– Надо же! А как вы с ней познакомились?

– В аптеке у метро «Чок-Фарм». Она ждала, когда ей принесут лекарство по рецепту, а я просто покупал «Стрепсилс». Вот мы и разговорились.

– Как романтично!

– Поистине. Самое интересное, что это даже не моя аптека, – я живу в Кэмдене. В той аптеке я оказался случайно, поскольку у меня заболело горло, и вдруг встретил это видение.

– Чудесная история, – сказала Филлис. – Что ж, Маркус, не будем вас задерживать. Ну-ка, Мейзи, попрощайся с Прутиком.

Мейзи издала нечто среднее между писком и тявком, после чего Маркус отбыл. Ко мне тут же подошла Лили.

– Я и не подозревала, что вы были обручены с Александром Дарком, – прошептала Лили, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Я кивнула. – Это просто потрясающе, – добавила она. Я посмотрела на нее непонимающим взглядом. – Я хочу сказать, материал будет потрясающим – просто фантастическим!

– А… Хорошо, – печально произнесла я.

– Ну а как наш великий Д. Дж.?

– С ним… все в порядке.

– Временами с ним ох как непросто – этакая рыба-пила… то есть рыба-фотоаппарат! С вами он тоже вел себя так?

– В какой-то степени.

– Я видела его несколько раз, и он показался мне жутко нелюдимым. По-моему, труп и то разговорчивей. Думаю, это как-то связано с тем, что с ним случилось, – продолжила она доверительным тоном. – Вы обратили внимание на его руки?

– Я – нет… но я…

– В общем, с беднягой стряслась жуткая история. Много лет назад эти сумасшедшие борцы за права животных – впрочем, кое в чем я их поддерживаю, – послали его отцу бомбу. Так получилось, что посылку открыл Д. Дж., и оттуда как бабахнет! – Черные глаза Лили едва не выкатились из орбит. – Вот поэтому него такие ужасные шрамы. Говорят, с тех пор он сильно изменился. – Мне стало худо. – Еще бы! Окажись вы на его месте, и вас было бы не узнать! – Господи, хоть бы она заткнулась! – Говорят, и брак его распался по этой причине. – Я посмотрела на нее вопросительно. – Ну, он был женат на одной польской фотомодели.

– Вот как?

– Роскошная женщина. Не выдержала с ним и года. Жаловалась, что он с ней почти не разговаривал. Могу себе представить! Ну ладно. – Лили положила Гвинет в корзинку и дернула Дженнифер за поводок. – Шофер ждет. Счастливо, Миранда!

Той ночью я почти не спала. Слова Лили с жужжанием кружились в моей голове, как пчелы, застрявшие между рамами. «…с тех пор сильно изменился… еще бы! окажись вы на его месте… с тех пор сильно изменился… БА-БАХ!»

Я смогла уснуть не раньше шести, а вскоре меня разбудил телефонный звонок. Звонила Дейзи, спешившая на работу.

– Наконец-то могу поболтать с тобой, – донесся до меня ее голос сквозь привычное гудение транспорта. – Я в такой запарке – мы готовим болливудский[27] бал, и мне срочно нужна пара слонов. Ну, как у тебя дела? Как поиски?

– Я нашла его…

– Ты нашла его?

– Да. Тот фотограф, о котором я тебе говорила, и есть Дэвид. – Я резко села в кровати. – Других вариантов и быть не может. А американский акцент у него потому, что он, оказывается, вырос в Америке.

– Боже мой, – воскликнула Дейзи. – Могу себе представить, какое потрясение ты испытала.

– Да уж – что-то вроде электрического разряда в десять миллионов вольт…

– И какой он?

– Человек он довольно… сложный… В общем, обстановка была очень нервозная, хотя он и не догадывается почему. – Я заметила на прикроватной тумбочке визитку Дэвида и повертела ее в руках. – И в то же время он… милый.

– Как он выглядит? – спросила подруга. Где-то рядом с ней раздался нахальный звук велосипедного звонка.

Я описала Дэвида.

– Э, да он симпатичный!

– Да… так и есть. Хотя он очень задумчив и все время тебя рассматривает, и от этого чувствуешь себя неуютно.

– Наверное, было не по себе, когда он тебя фотографировал?

– Ужасное ощущение. Начать с того, что я болтала без умолку, как сумасшедшая. Но потом, начав съемку, он очень изменился и, кажется, стал менее напряжен. Видимо, с фотоаппаратом в руках ему легче разговаривать.

– Как долго он у тебя пробыл?

Я подняла жалюзи. В комнату хлынул солнечный свет.

– Около часа.

– А следы… остались? – осторожно спросила Дейзи.

– О да. Шрамы – и довольно заметные. Но, боже мой, Дейзи, – я посмотрела в окно, и мои глаза затуманились, – он мог лишиться пальцев – или того хуже. Он мог ослепнуть. Моим главным кошмаром всегда было то, что я не знаю, как сильно Дэвид пострадал. Судя по всему, теперь его руки в норме – они просто… – слова застряли у меня в горле, – покрыты шрамами. И это по моей вине, – всхлипнула я. – Боже, какой это был шок – увидеть их, увидеть тот вред, который я причинила.

– Значит, ты еще не… рассказала ему.

Я промокнула глаза рукавом ночной рубашки.

– Нет. Еще нет. Но я расскажу. Теперь, когда мы встретились, я уже не могу молчать. Скоро, очень скоро я позвоню ему. Но сначала я должна набраться мужества – это ведь будет непросто. – Я шмыгнула носом. – Это будет тяжело.

– Ты говоришь почти как я, – печально заметила Дейзи. – О Найджеле.

– А ты все еще не собралась с духом?

– Нет. Видишь ли, в последнее время я была очень занята, да и он тоже. В понедельник он занимался своими карликами, во вторник у меня был альпинистский тренинг в спортзале, вчера я устраивала супершоу «Путь в Тимбукту», а он работал допоздна, поскольку хочет как можно скорее стать акционером в своей компании. Но я поговорю с ним. Точно. Не сегодня, так завтра…

– Гм.

– Но ты позвони Дэвиду. Не сейчас, а когда придет время, когда почувствуешь, что готова. Обязательно позвони ему, Миранда.

Мне не пришлось этого делать, потому что, к моему величайшему удивлению, Дэвид позвонил сам.

Вечером того же дня меня вызвали в Кингстон – к декоративному вислоухому кролику.

– Как его зовут? – спросила я хозяйку, которая в тот момент протягивала мне блюдце с печеньем.

– Боб, – ответила она, стряхивая крошки со своего кардигана.

– А полное имя – Бобтейл?

Женщина взглянула на меня в недоумении:

– Нет, Роберт.

– О, конечно. – Я открыла свой блокнот и начала записывать. – Кролик Роберт. Ему, наверное, месяца четыре?

– Да. Большую часть времени он ведет себя как очень милый и хорошо воспитанный юный кролик, – с одобрением сказала она, прихлебывая чай. – Но недавно он начал проявлять чрезмерную требовательность. Правда, Боб? – Хозяйка погрозила кролику пальцем. Зверек сидел рядом с ней на диване и старательно умывался.

– Что вы имеете в виду? – спросила я, наблюдая за туалетом Боба. Полизав передние лапки, он несколько раз вытер ими глазки и носик.

– Видите ли, в течение дня Боб бегает по дому, – пояснила женщина, – я приучила его к туалету, – а ночью спит в клетке. Когда я утром спускаюсь вниз, то обычно первым делом кормлю его, иногда играю с ним. Но в последнее время я стала замечать: если мне не удается сразу подойти к Бобу – например, из-за того, что звонит телефон или дочка зовет меня, – он прямо-таки приходит в бешенство.

Я посмотрела на кролика – теперь он мыл ушки, старательно натягивая их на мордочку.

– Приходит в бешенство? – переспросила я. – В чем это выражается?

– Он издает ужасный визг, вцепляется в прутья клетки и раскачивает их, а потом расшвыривает свои игрушки. У него есть несколько деревянных брусков, так он и их яростно разбрасывает. Поверьте, зрелище жутковатое.

– Гм, могу себе представить. – В моем воображении возникла табличка с надписью: «Осторожно: злой кролик».

– Это своего рода истерия, – продолжала хозяйка. – Иногда мне кажется что у него такой кризис, какой бывает у двухлетних детей.

– Знаете, а вы недалеки от истины, – сказала я. – Судя по всему, с Бобом действительно случаются малышовые приступы раздражительности – хотя и в кроличьем варианте, – поскольку он только-только начинает осознавать, что мир отнюдь не всегда существует в соответствии с его планом. Малыш в ужасе обнаруживает, что не может рассчитывать на морковку или ласку именно в тот момент, когда ему этого хочется, а потому или замыкается в себе, или выражает свой гнев физическим действием. Это так называемая «переадресованная агрессия».

– А, понимаю.

И только я начала ей объяснять, что, повзрослев, кролик почти наверняка преодолеет это состояние и беспокоиться тут не о чем, как вдруг зазвонил мой мобильник.

– Миранда?

– Да?

– Это Дэвид.

Мои внутренности, по обыкновению, сделали сальто-мортале.

– Алло, Миранда? Вы меня слышите?

– Да-а. Здравствуйте.

– Вы, наверное, заняты?

– Да, немного – работаю с пациентом.

Я посмотрела на женщину, которая как раз искала сумку, пока Боб норовил повиснуть у нее на руке.

– Что за особь?

– Э… oryctolagus cuniculus.

– А, кра-алик, – сказал он, утрируя свой американский акцент.

– Неплохо, – засмеялась я.

– У меня был такой в детстве, и я гордился тем, что знал его латинское название.

Возникла короткая пауза.

– А… вы уже сделали фотографии? – спросила я. – Хорошо получилось?

– Понятия не имею – я их еще не проявил. И вообще я звоню по другому поводу.

– О…

– Я звоню вам потому… Еще одна пауза.

– Да?

– Понимаете… я… мне так жаль, что во вторник я отказался выпить с вами пива.

«Ничего себе!»

– Ну что вы, Дэвид, не беспокойтесь – все в порядке.

– В общем, я просто… подумал – может, вы захотите выпить пива со мной?

«Он что, приглашает меня на свидание?!» Мое сердце нырнуло на неведомую глубину…

– Хо…рошо…

– В сущности, я хотел узнать, свободны ли вы завтра, но боюсь, что вы заняты, – сказал он будничным тоном. – Весь день у вас наверняка расписан – надо было мне позвонить пораньше.

– Нет-нет, я совершенно свободна. Буду очень… рада. Где бы нам… э… встретиться?

– Ну, мы могли бы сходить куда-нибудь в вашем районе, а если вы не имеете ничего против Клерке-нуэлла, то можно пойти в ресторан «Сент-Джон». У них отличное меню.

– Да, Клеркенуэлл меня вполне устроит. Так вы предлагаете вместе поужинать? – неуверенно спросила я.

– Думаю, что предлагаю именно это. Надеюсь, вы ужинаете?

– Да-да, конечно. Прекрасная мысль.

«И там, за десертом, я расскажу тебе страшную правду о себе…»

– Тогда договорились.

«И ты возненавидишь меня на всю оставшуюся жизнь».

– Я закажу столик, – услышала я голос Дэвида, – а если вдруг мест не будет, то я вам перезвоню. Если же все в порядке, то встречаемся прямо там, скажем, в семь тридцать. Хорошо? Адрес – дом 26 по Сент-Джон-стрит.

– Я найду.

– Значит, договорились? Отлично. До завтра.

Мысль о встрече с Дэвидом подействовала на меня странным образом. С одной стороны, меня переполнял ужас, с другой – я, по крайней мере, перестала страдать по поводу «Земли». Я ведь неделями с ужасом думала о грядущем показе первой серии, но вдруг оказалось, что у меня хватает духу включить ящик. Водрузив маленький переносной телевизор на комод, я легла в постель и вцепилась в пупырчатую лапку Германа. Зазвучала музыка, и тут же возник титр «Александр Дарк», выведенный шрифтом с завитушками и заполняющий собой почти весь экран. Александр играл Фрэнсиса Флэвелла, командира корабля. Крупные планы заставили мое сердце лихорадочно биться. Свирепствовал шторм. Исполненный достоинства, капитан бесстрашно шагал по юту, хрипло выкрикивая приказы. Брызги морской воды и дождя заливали его благородное лицо.

– Как идет корабль, мистер Три?

– Держимся курса, сэр!

– Следуйте против ветра, мистер Три! Я сказал – против ветра!

Пока матросы налаживали снасти, корабль заскрипел и накренился.

– Мы сели на мель, сэр!

– Свистать всех наверх!

Во время рекламной паузы позвонила Дейзи.

– Ты смотришь? – осторожно спросила она.

– Да, – вяло ответила я.

– И как самочувствие?

– Да какое-то… странное. Я все думаю о том, что собиралась замуж за этого человека.

– Признаюсь, меня не слишком печалит тот факт, что эта перспектива отпала. А какие еще соображения?

– Ну, объективно говоря, он выглядит потрясающе. И знаешь, Дейзи, у меня нет ни малейших сомнений в том, – добавила я без всякого выражения, – что после этого фильма он станет звездой.

– Надеюсь, ты ошибаешься, – возразила подруга. – Иначе нам придется видеть его постоянно, а я вовсе этого не хочу – после его поступка! Эх, знали бы зрители… – гневно сказала она. – Ой, начинается…

Шторм по-прежнему бушевал. Один из парусов разорвался надвое, как тряпка, а какой-то моряк упал в рокочущую пучину.

– Человек за бортом! – закричал другой моряк. – Человек за бортом! Мистер Фентон за бортом!

– А я знаю этого парня, – сказала я Дейзи. – Ну, того, который только что свалился в море. Это каскадер. Он бывает на моих щенячьих вечеринках.

– Ты шутишь?

– Он еще и курсы самообороны ведет.

– Да ты что? О, так надо к нему записаться. Давай, а?

– Конечно, – рассеянно согласилась я. – Почему бы и нет?

А теперь нам показывали, как Александр срывает с себя одежду и бросается в море – спасать первого помощника.

– Ты только посмотри! – взвизгнула Дейзи. – Александр прыгнул вслед за ним. Глазам своим не верю!

– Да это никакой не Александр, а просто еще один каскадер.

– Честно говоря, я не уверена, что выдержу это зрелище, – призналась подруга, когда нам крупным планом показали, как Александр один на один борется с бушующей стихией. – Боюсь, как бы меня не стошнило…

– Брось, Дейзи, – это же просто фильм.

– Знаю – и все-таки лучше выключу.

Я смогла досмотреть до конца. Пока на экране мелькали финальные титры, я вспоминала о том, как радовалась, когда Александр получил эту роль. В какой-то момент казалось, что он ее не получит, поскольку продюсеры сочли его недостаточно знаменитым. Это был длительный и мучительный процесс – Александр пять раз проходил пробы. К счастью, директор по кастингу (именно он заметил моего возлюбленного в «Буре») настоял на том, чтобы роль досталась ему. И вот наконец, после нестерпимо долгого ожидания, агент Александра сообщил, что роль за нами. Помню, я буквально завизжала от восторга.

Я была несказанно рада за Александра – наконец-то произошел тот прорыв, которого он так долго ждал, – и очень им гордилась. Мне часто представлялось, как мы вместе пойдем на предварительный просмотр. Возможно, мы бы даже устроили небольшую вечеринку – для самых близких друзей… А в итоге получилось, что я смотрю фильм одна (точнее, с Германом), и прошло уже почти два месяца с тех пор, как я в последний раз видела Александра.

– Вторую серию фильма «Земля!» смотрите в это же время на следующей неделе, – объявил диктор на последних аккордах музыкальной темы фильма.

Я выключила телевизор. «Нет уж, спасибо. Хватит с меня и одного раза».

На следующий день у меня были съемки очередного выпуска «Зверей и страстей». Пришлось на машине поехать в Оксфордшир, чтобы снять парочку агрессивных гусей. Птицы оказались на редкость гнусными – один из них едва не сломал мне руку. Кроме того, всякий раз, когда мне нужно было записать свой текст, на соседнем поле начинал реветь трактор. Зато у Клер, моей продюсерши, нашелся экземпляр «Таймс» с обзорами телепередач. Заглянув туда, я тут же обнаружила такой вот заголовок: «Александр Великий. Александр Дарк источал героизм каждой клеточкой своего существа». Меня затошнило – все, теперь он стал всенародным достоянием.

Покончив с гусями, мы отправились в Бистер. Там нас ждал козел, у которого возникли трудности с самоидентификацией: он вообразил себя конем. В конце концов, в половине седьмого, мы с Германом вернулись домой. Я заранее проклинала предстоящий вечер. Оставив Дейзи сообщение о том, что встречаюсь с Дэвидом, я распахнула дверцы платяного шкафа. Что же мне надеть? Остановилась на простом белом платье и кашемировом кардигане цвета лайма. Подумав, уложила волосы с помощью геля. Я поехала на метро, так как собиралась выпить – и, возможно, не один бокал. Увы, в моей ситуации алкоголь был единственным источником мужества. Я отыскала ресторан на карте – он находился рядом с метро «Фаррингдон». Без двадцати восемь я была на месте.

Дэвид уже сидел у стойки бара. На нем были элегантные джинсы, белая футболка и голубой льняной пиджак. Дэвид сразу заметил меня и помахал рукой. Мы выпили по бокалу шампанского (я расправилась со своим довольно быстро), а потом прошли в зал. Заведение было оформлено в «монастырском» стиле – с белеными стенами и простыми деревянными столами.

– Вот мы и пришли, – сказал Дэвид, когда мы сели за стол.

– Вот мы и пришли, – повторила я. – Здесь славно.

Официант принес меню.

– У них тут есть очень любопытные вещи, – пояснил Дэвид, пока официант наливал нам минеральную воду.

Я заглянула в меню, и мне стало плохо: «Рулет из свиной селезенки… тушеная поджелудочная желе за… жареные телячьи мозги… черный пудинг… жареный костный мозг… вареный бычий хвост…»

– Что-нибудь выбрали? – услышала я голос Дэвида.

– Дэвид…

– Интересно, а это что за требуха?

– Тонкий кишечник свиньи. Дэвид…

– Да? – рассеянно спросил он, с интересом листая меню.

– Я должна вам кое-что сказать.

– Да? – Он поднял глаза. – Что-то серьезное?

– Я вегетарианка.

– О… боже мой. Ох, простите меня, пожалуйста. – Он поморщился. – Понимаю – это худшее из мест, куда я мог вас пригласить.

– Вы не виноваты – мне следовало вас предупредить. Но, честно говоря, я не думала, что здешние повара настолько зациклены на мясе. Впрочем, неважно… Понимаете, одно время я работала ветеринаром и видела кишки и селезенки в большом количестве, но обычно они были частью живых животных, которых я оперировала…

– Может, уйдем?

– Нет, все нормально. Меня вполне устроит, – я пробежала меню глазами, – гренок с сыром.

– Но это так мало.

– Вполне достаточно.

– Ладно, тогда я постараюсь выбрать что-нибудь не очень гнусное. Например, дикую утку. Как думаете – вы сможете вынести это зрелище?

– Да, конечно. Я не настолько радикально настроена. Обычно я спокойно хожу в рестораны – в меню всегда ведь найдутся паста или рис. И только здесь почти все – мясное.

– Увы, это так. Причем они используют менее традиционные части живо… Ну простите, Миранда!

Если хотите, можете съесть меня – со всеми потрохами! – шутливо взмолился Дэвид. Я улыбнулась. – А почему вы стали вегетарианкой? – спросил он, стараясь поймать взгляд официанта. – Вы решились на это для блага братьев наших меньших?

Я повертела в руке бокал.

– Да, вы угадали.

– Итак, вы вегетарианка с собакой-сосиской!

Я улыбнулась. Официант подошел к нам, и, пока Дэвид с ним беседовал, я в очередной раз украдкой взглянула на его изуродованные руки. Мне с трудом удалось подавить рыдание.

– Миранда, вы пьете белое вино?

Я кивнула. Официант вернулся с бутылкой хорошего шабли. Я сделала порядочный глоток, и мне сразу же стало намного легче. Вскоре принесли первое блюдо – салат из моццареллы для меня, а для Дэвида – маринованных креветок. Тут я заметила, что он как-то странно держит вилку – словно бы не в состоянии держать ее обычным образом. Он заговорил со мной о работе. Беседа потекла легко, поскольку у меня всегда в запасе масса занятных историй. Потом пришла моя очередь задавать вопросы Дэвиду.

– А вы всегда хотели быть фотографом? – спросила я, затаив дыхание.

– Нет, вообще-то я намеревался стать врачом.

– Правда? То есть вы изучали медицину?

– Да.

– А в каком университете?

– В Кембридже.

– Вы учились в Кембридже?

«Ты был в Кембридже и ушел оттуда, не доучившись, – из-за меня».

– Да, но мне пришлось расстаться с медициной, – объяснил Дэвид, положив нож.

– О… Почему? – с притворным удивлением спросила я.

– Потому что… гм… я был вынужден уйти из университета как раз посередине курса.

Теперь я вспомнила слова бывшего соседа Дэвида о том, что тот не доучился в университете.

– Со мной произошел… несчастный случай, – запинаясь, произнес Дэвид. – Вы, наверное, заметили.

– Нет, я…

– В общем, я пропустил несколько месяцев. Надо сказать, в колледже к моим проблемам отнеслись с большим пониманием и предложили мне взять академический отпуск. Но к тому времени, когда мне… гм… стало лучше – если это можно так назвать, – я уже потерял интерес к медицине.

– Но… почему? – тихо спросила я, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди.

– Понимаете, я просто не хотел быть врачом после всего, что со мной произошло. Возможно, я слишком долго пробыл в больнице. Пересадка кожи, видите ли… отнимает много времени… Впрочем, вы знаете об этом не хуже меня.

У меня перехватило дыхание.

– Но… откуда же мне знать? Он удивленно взглянул на меня.

– Ну… вы ведь работали ветеринаром, не так ли?

– О… да… конечно.

– Одним словом, моя жизнь словно бы… остановилась. Потребовалось время, чтобы прийти в себя.

Теперь я могла открыто смотреть на его руки – раз уж он сам заговорил о них. Мне неудержимо хотелось взять их в свои и погладить, и сделать так, чтобы этим бедным рукам стало лучше.

– Мне так жаль, – пробормотала я. «Мне ужасно, ужасно жаль…»

– Не переживайте, – сказал Дэвид. – Вы в этом не виноваты.

«Но в этом виновата именно я».

– Они не очень-то красивы, но, по крайней мере, могут работать. Надеюсь, это вас… гм… не смущает.

«Это очень, очень меня смущает!»

– Ну что вы – конечно, нет.

– Прошло уже столько времени…

– Шестнадцать лет. Он моргнул.

– А вы сильны в математике.

Я посмотрела на него, вне себя от волнения.

– Так быстро сосчитали, – добавил он.

– О… да… вы говорили, что дошли до середины курса, значит, вам было около двадцати… – Я запнулась, но продолжила: – А во вторник вы упомянули, что вам тридцать шесть.

– Разве? – Он взглянул на меня с нескрываемым изумлением. – Что-то я такого не припомню.

– Да, кажется, вы говорили… я совершенно… уверена, что… говорили.

«Заткнись, Миранда!»

– Что ж, очевидно, вы правы. Так или иначе, я решил взять тайм-аут, чтобы прийти в себя. Я поехал в Сан-Франциско – в гости к другу. Его родители переехали туда. Я ведь, кажется, рассказывал вам, что мы жили в Штатах, когда я был маленьким?

Я кивнула.

– В общем, старшая сестра моего друга работала фотографом в «Сан-Франциско экзаминер». До сих пор вспоминаю, какое сильное впечатление она на меня произвела… Сперва она уходила и снимала потрясающий материал, потом по полночи проявляла пленку – она была страстно предана своему делу! А главное, на следующий день фотографии появлялись в газете. У меня была куча свободного времени, и сестра друга показала мне, как работает фотоаппарат, разрешила входить в темную комнату и проявлять снимки. Короче говоря, я увлекся фотографией и решил бросить Кембридж…

– И все-таки жаль, что вы ушли из университета.

– Поймите, мне показалось бессмысленным туда возвращаться. Я поступил в Лондонский политех на отделение фотографии, и, по счастью, к тому времени руки уже почти зажили. Кстати, в результате несчастного случая я получил кое-какую финансовую компенсацию – что-то вроде страховки. Я купил отличную, хотя и подержанную «Лейку» – кстати, ту самую, которой фотографировал вас. Оказалось, я в состоянии ее держать. Конечно, левая рука действует неважно – повреждено сухожилие, – но главное, чтобы правая работала. К счастью, у меня не было проблем с фокусировкой и перемоткой, а иначе я бы едва ли справился с учебой. В общем, получив диплом, я пару лет проработал ассистентом фотографа, а потом меня приняли в «Рейтер», и это оказалось настоящим прорывом.

– Значит, вы стали фотожурналистом. А почему вас не привлекла работа, скажем, фотохудожника? Фотографировали бы разные пейзажи, а еще лучше – моделей.

– Ну, вообще-то мне нравится снимать пейзажи, и одно время я увлекался этим. Но дело в том, что в какой-то момент я очень заинтересовался политикой. Раньше, когда я был подростком, эта сторона жизни мало меня волновала, но позднее, в двадцать с небольшим, я стал более… – он помедлил, – политизированным.

Уж я-то догадывалась, почему так получилось…

– Знаете, с вами так легко общаться, – с некоторым удивлением сказал Дэвид. – Обычно собеседник из меня никудышный, но с вами я, кажется, мог бы говорить часами. Даже не знаю почему. Наверное, потому что вы слушаете с таким сочувствием.

– Правда?

– Да. Мне кажется, вы по-настоящему… сопереживаете. Вот вы только что так взволнованно слушали мой рассказ о том… несчастном случае. Я нахожу это очень трогательным.

Пока я ломала голову над ответной репликой, явился официант и унес тарелки.

– Я беспокоился, что вы не согласитесь поужинать со мной сегодня, – продолжал Дэвид. – Ведь я наверняка показался вам грубым, да?

– А я боялась, что кажусь вам чокнутой.

– Мы как-то неуклюже начали наше знакомство, правда?

Я кивнула.

– Сказать вам, почему я пригласил вас? – неожиданно спросил он.

Возникла пауза. Я посмотрела ему в глаза и заметила в них янтарно-зеленые пятнышки.

– Да, – пробормотала я. – И почему же?

– Потому что вы так огорчились, когда я отказался от пива. – Он повертел перед собой ложку. – У вас было такое выражение лица, словно вы действительно… раздосадованы. Впрочем, я, наверное, обольщаюсь, но вид у вас был не на шутку опечаленный. В общем, меня это так растрогало, что я решил пригласить вас на ужин.

Он улыбнулся, и маленький шрам в форме полумесяца, к которому я наверняка имела самое прямое отношение, исчез в образовавшихся от смеха морщинках.

За горячим беседа стала еще более непринужденной. С радостью и в то же время с ужасом я поняла, что нравлюсь Дэвиду, – увы, долго это не продлится… Он сказал мне, что разведен.

– Как долго вы были женаты? – поинтересовалась я неискренним тоном.

– Чуть больше года.

– Недолго.

Он покачал головой.

– Брак оказался ошибкой. У нас с женой было слишком мало общего, – пояснил он. – Да еще эти постоянные разъезды – и у меня, и у нее.

– А чем она занимается?

– Катя – модель. Многие фотографы встречаются с моделями. Такие знакомства возникают легко – мы вращаемся в одних кругах, и стиль жизни у нас в чем-то схож. Мы с Катей очень нравились друг другу, но брак был ошибкой. Нам следовало ограничиться романом.

– Вы порвали с ней?

– Нет. Она меня оставила. Она сказала, что я плохо с ней обращался, в чем, вероятно, есть доля правды. Катя считает, что я мало с ней разговаривал и вообще вел себя эгоистично. Наверное, она права. Фотографы нередко бывают эгоистами – работа у нас такая. – Он подлил мне вина. – А как насчет вас, Миранда? Вы ведь живете одна, да?

Я кивнула.

– А был ли когда-нибудь мистер Миранда?

– Нет. То есть… не совсем.

– Не совсем?

– Я была помолвлена, – уточнила я, пристально разглядывая бокал.

– Правда? Когда?

– Мы расторгли помолвку в мае.

– О, совсем недавно. Извините – наверное, вам пришлось нелегко.

– Да. В сущности, я все еще не могу прийти в себя. – Я прикусила губу. – Но я уверена – так будет лучше.

– Почему? Может, он…

– Изменял мне? Нет. – Я в рассеянности разглаживала салфетку.

– А может, вы… не сошлись характерами?

Я покачала головой:

– Мы отлично ладили.

– Тогда в чем дело? Простите, если мой вопрос кажется вам слишком бестактным.

Я посмотрела на Дэвида:

– Он… дурно повел себя по отношению ко мне.

– Он был агрессивен?

– Агрессивен? – Я улыбнулась. – О нет. Просто он… совершил поступок, который я не смогла ему простить. Но, если не возражаете, я бы предпочла это не обсуждать, поскольку мне даже думать об этом тяжело.

– Конечно. Я понимаю – рана еще не затянулась… Может, именно поэтому в нашу первую встречу вы были несколько напряжены.

«Нет, совсем по другой причине…»

– Да, возможно, – солгала я, разглядывая десертную вилку.

– Ну что ж, – промолвил Дэвид, заметив приближение официанта. – Как насчет десерта?

– Да как-то уже не хочется… Впрочем, как вы думаете, здесь подают кофе с птифурами?

– Точно не знаю. Боюсь, что нет. Но есть одна идея: у меня дома должен быть отличный бельгийский шоколад, так что, если у вас хватит смелости принять это приглашение, мы могли бы выпить кофе у меня. Мой дом буквально в двух шагах отсюда, и обещаю вам, что не буду показывать вам свое портфолио!

Я улыбнулась. Кофе с шоколадом? У него дома? Да. Тогда, возможно, я и смогу сказать то, что должна. Я бегло оглядела других посетителей, негромко беседующих между собой. Да, мне будет гораздо легче сделать это признание у Дэвида дома.

– Ну как, согласны?

Я кивнула. Дэвид оплатил счет, и мы вышли на улицу, вдыхая теплый вечерний воздух. Мы пересекли Сент-Джон-стрит и свернули направо – на Бенджамин-стрит, где располагался ряд складских помещений из коричневого кирпича.

– Моя квартира – в здании старого консервного заводика, на последнем этаже, – пояснил Дэвид. – Я купил ее в прошлом году – вскоре после развода.

Мы поднялись наверх в тускло освещенном лифте. Дэвид открыл дверь. Я ожидала увидеть просторное помещение – что-то похожее на арт-галерею – с обнаженными железными конструкциями и кубами из матированного стекла, но все было совсем иным. Помещение оказалось просторным, но пропорционально разделенным на уютные комнаты. По всей квартире был настелен матовый паркет.

– Здесь чудесно, – сказала я.

На стене висела черно-белая фотография – два маленьких мальчика работают на банановой плантации. Что-то в композиции, в трагически-покорном выражении детских глаз заставило меня внимательнее всмотреться в фотографию. От снимка было просто не оторвать глаз.

– Это ваша, Дэвид?

– Да. Садитесь, а я пока сделаю кофе.

Я присела на диван в большой гостиной, по-видимому служившей и кабинетом. Полки прогибались под тяжестью книг по фотографии. Я прочитала имена: Роберт Капа, Себастиан Сальгадо, Картье-Брессон и Ирвинг Пенн, а еще Марта Геллхорн, Ансель Адамс, Инге Морат и Мэн Рэй. На столе лежали справочник «Магнум», биография Ли Миллера и коробка с этикеткой «Цветные негативы». На комоде стояч диплом Ассоциации фотографов прессы, а рядом – фотография соблазнительно улыбающейся блондинки лет двадцати восьми. Тут вошел Дэвид с подносом.

– Это ваша жена?

– Да. Бывшая.

– Красивая…

– Да. Она полька. Впрочем, языковые трудности не были причиной нашего разрыва, поскольку она абсолютный билингв. Ну что, может, выпьем кофе на воздухе?

– Где это? У вас есть балкон?

– Нет, но есть кое-что другое. Идемте.

Мы прошли по коридору в другой конец квартиры, а потом поднялись по белой винтовой лестнице, которая привела нас к светло-голубой двери. Дэвид повернул ручку, и мы оказались на большой террасе, освещенной множеством ламп, вмонтированных в пол.

– Добро пожаловать в мой сад, – сказал хозяин.

Сад был прекрасно устроен, а цветов в нем оказалось не меньше, чем в оранжерее весной. Клематис нескольких сортов обвивал решетку. В горшках, корзинах и кадках пышно цвели герань и петунии. Фуксии напоминали розовые и красные балетные пачки. Цвел здесь и благоуханный жасмин. По всей террасе разливался божественный аромат.

– Ого. Это ваших рук дело?

– Если бы! Квартира продавалась вместе с садом. Я, конечно, стараюсь поддерживать его в хорошем состоянии, но, увы, садовник из меня весьма средний. Я только поливаю растения и надеюсь на лучшее. Осторожно, не запнитесь о шланг.

Мы подошли к краю террасы, где стоял кованый железный стол с четырьмя стульями. Нам открылась панорама ночного Лондона, освещенного множеством огней, и мы стали вглядываться вдаль, различая знакомые здания.

– Вот там – Барбикен,[28] – сказал Дэвид, – а там – башня Нат-Веста. Слева – «огурец» – видите зеленые огоньки? А вот там – башня «Оксо», а чуть дальше, вот там, – «Око Лондона».[29]

Мы пили кофе, вслушиваясь в какофонию лондонского ноктюрна – далекий рык автомобилей, шорох шин по мостовой, настойчивый вой моторов и сигнализации. Часы на соседней церкви пробили десять.

– Это церковь Святого Иоанна – она чуть дальше по дороге. А вот там виден самый краешек собора Святого Павла. Славно, правда? – радостно спросил он. – Я очень рад, что вы здесь, – одному этим видом наслаждаться не так интересно.

Возникла пауза, и я уже собиралась сказать Дэвиду то, что должна была сказать, но слова как будто застряли у меня в горле. А Дэвид уже заговорил о своем последнем проекте: по заказу одной природоохранной организации он снимал незаконную вырубку леса в Индонезии. Нередко приходилось ему снимать и детский труд.

– В Гватемале я фотографировал четырехлетних детей на уборке сахарного тростника. Их мачете были больше их самих. Вместо того чтобы играть, детям приходилось до изнеможения вкалывать на солнцепеке…

– Наверное, вам доводилось видеть чудовищные вещи.

– Да – чудовищные. И в то же время до странного увлекательные. Да, это очень затягивает – смотреть на все то зло, которое мы, люди, причиняем друг другу.

От стыда мне захотелось провалиться сквозь землю.

– А что же было самым ужасным? – спросила я, пытаясь скрыть свои ощущения. – Понимаю, это нетактичный вопрос, но все-таки…

– Не смущайтесь – мне его часто задают. Выбрать есть из чего… Отступление войск из Басры в 1991-м. Последствия Омы. Косово, как вы, наверное, догадываетесь, тоже было сплошным кошмаром – я провел там год. И ужасы Руанды не оставляют меня до сих пор. Но в прошлом году я съездил в Израиль, и это стало последней каплей.

– Почему?

– Потому что очередной самоубийца взорвал бомбу в иерусалимском кафе, и я отправился фотографировать место трагедии. На противоположной стороне улицы я увидел женщину, кричавшую от горя. Я начал фотографировать ее, она это заметила, подбежала ко мне и начала меня бить. Больно. Она меня буквально отколотила—и правильно сделала. Я понял, что пришло время остановиться. – Он задумчиво посмотрел на расстилавшийся перед нами город. – Ужас в том, что, взяв в руки фотоаппарат, ты становишься глух эмоционально и получаешь возможность дистанцироваться от происходящего. Ты можешь видеть людей, лежащих на земле с жуткими ранами или даже застреленных у тебя на глазах, но при этом ты как бы временно перестаешь им сочувствовать. У тебя только одно на уме: «Отличный кадр… вот это… вот это… и еще вот то». Ты настраиваешь фотоаппарат, наводишь объектив и щелкаешь, и в этот момент больше ни о чем не думаешь. Тебя интересуют снимки, а не люди. Но впоследствии тебя переполняет отвращение к самому себе.

– Но фотографии тоже важны.

– Безусловно. И каждый пытается сделать именно такой, важный снимок – тот, что выходит за рамки своего контекста и становится глубинной метафорой. Но фотографы дорого за это платят. Многие страдают от депрессии, а некоторые даже кончают с собой. Я нес этот груз двенадцать лет и решил, что с меня хватит.

– И поэтому вы стали свободным художником?

– Да. Куда лучше выбирать темы самому, чем без конца фотографировать трупы.

– Значит, теперь вы получаете удовольствие от работы?

– Конечно. Но поскольку это не очень прибыльно, то приходится соглашаться на коммерческие заказы. К примеру, делать снимки для отчетов разных компаний, если, конечно, у этих компаний хорошая репутация, а недавно я стал получать заказы и от журналов. Я проиллюстрировал нескольких историй о преуспевающих дамах для «Мари Клер», а потом мне позвонила Лили Джейго. – Он вдруг смутился. – До сих пор не понимаю, почему она предложила мне сфотографировать вас.

– Ну… наверное… она решила, что в этом будет какая-то острота. Да, она так она и сказала – снимки должны получиться «острыми».

– Что ж, у меня свой стиль. Мои снимки очень динамичны – видимо, Лили имела в виду именно это. А как вы с ней познакомились?

Я рассказала ему, и он расхохотался:

– Могу себе представить. Лили помешана на животных.

– Она говорила, что встречалась с вами пару раз.

Он кивнул:

– Она такая манерная. С женщинами этого типа очень трудно общаться.

– Так в моих снимках будет «острота»? – спросила я.

– Думаю, в них будет очарование. Я их завтра напечатаю.

– Где?

– Здесь. У меня есть собственная темная комната.

– А как это происходит? Я никогда не видела.

– Правда? Ну, сперва нужно отобрать негативы тех кадров, которые вы собираетесь печатать, а потом… – Внезапно он поставил чашку на стол. – Вы хотите посмотреть? Я мог бы вам показать.

– Как – сейчас?

– Да. Я могу напечатать ваши фотографии, пока вы здесь. Как вы на это смотрите?

– Здорово. Да… я буду рада. Но сколько времени это займет?

– Не больше сорока пяти минут. Я закажу такси на 11.15. Хорошо?

Я кивнула.

– Отлично. Идемте.

Дэвид взял поднос, и мы зашли обратно в квартиру. Пока он вызывал такси, я заглянула в его спальню (дверь оказалась приоткрыта). Судя по всему, он аккуратен: кровать была тщательно застелена белым покрывалом, разбросанных вещей не наблюдалось. В углу я заметила хоккейную клюшку.

– Ну вот, – сказал Дэвид, – такси я вызвал. – Он снял пиджак, бросил его на стул и открыл соседнюю с кухней дверь. – Это здесь.

Как только мы вошли в темную комнату, мои ноздри наполнились запахом щелочи.

– Обожаю проявку, – объявил Дэвид.

На веревке висели блестящие ленты негативов, а также четыре или пять снимков. На столе стояли бутылки и коробки с надписью «Илфорд» и «Кодак». Дэвид что-то положил на один из подносов, а потом взял в руки какой-то аппарат, похожий на большой микроскоп.

– Это увеличитель. Мне нужно просто… вот так. Отлично. Вы готовы?

Он наклонился ко мне, дотянулся до электропровода, щелкнул выключателем, и мы мгновенно погрузились во тьму.

– Скоро вы снова сможете видеть, – негромко сказал Дэвид.

И действительно – комната постепенно наполнилась неярким коралловым свечением, и смутные очертания предметов стали проступать из бархатистой темноты. Я посмотрела на Дэвида – его лицо тоже постепенно материализовалось.

– Это освещение безопасно для пленки, – пояснил он. – Тут у меня три любимых негатива. – В руке он держал плоскую черную коробку – что-то вроде коробки для CD. Он открыл коробку, извлек оттуда первый кадр, направил на него струю сжатого воздуха из баллончика, а затем положил его под увеличитель. Зажегся маленький огонек.

– Это защитный фильтр, – сказал Дэвид. – Он защищает бумагу от света, пока идет фокусировка.

В кадре я разглядела свои черты – сперва они были размытыми, но постепенно обретали четкость.

– А, вот и этот кадр. Так, будем его проявлять.

Он вытащил фильтр и посмотрел на часы, стоявшие на полке перед нами. Мы оба хранили молчание, пока светящаяся стрелка отсчитала двадцать секунд. Затем Дэвид выключил увеличитель, взял бумагу и отправил ее в лоток для проявки. Теперь он покачивал лоток взад и вперед, легонько встряхивая его. Было слышно, как жидкость плещется о края.

– Нам потребуется около трех минут.

Дэвид опустил руки в жидкость и, взяв бумагу за уголки, аккуратно подвигал ее. На ней уже начали проступать серые пятна.

– Вообще-то следует пользоваться щипцами, но я предпочитаю все делать руками. Для меня важны тактильные ощущения. Для кожи это не очень хорошо, но в моем случае это едва ли так уж важно.

Пауза.

– Дэвид. – Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет у меня из груди.

– Да?

– Я должна вам кое-что сказать…

– Правда? И что же?

Я сделала глубокий вдох. Он искоса взглянул на меня и тут же снова перевел взгляд на лоток.

– Что вы хотите сказать? У вас такой серьезный вид.

– Ну… за обедом я говорила, что вы сами назвали мне свой возраст. Но это не так.

– Мне тоже показалось, что я не говорил вам, сколько мне лет.

– Я узнала об этом не от вас.

– Как же вы узнали?

– Дело в том… – Я посмотрела на Дэвида. Он по-прежнему был погружен в процесс. – Дело в том…

– …что я выгляжу на тридцать шесть, да? – предположил Дэвид.

– Нет, вовсе не в этом. Дело в том, что… я… – Сердце билось отчаянно. – Я… узнала ваш возраст на вашем веб-сайте. Там написано, что вы родились в 1967-м. Вот… вот так я и узнала.

– О! – рассмеялся Дэвид. – А я-то думал, вы собираетесь рассказать мне нечто ужасное! А оказывается, весь Секрет в том, что вы посетили мой веб-сайт. Я вас правильно понял?

– Да… да… – только и смогла ответить я.

– Что ж, – снова засмеялся он. – Я рад. По правде говоря, я даже польщен. Так этим ваше «признание» и ограничивается?

– Вообще-то я…

– Смотрите-ка, – перебил он меня, – а вот и вы…

Я взглянула на бумагу, уже начавшую темнеть и покрываться пигментом. На ней проступили мои волосы и подбородок, губы и нос.

– Люблю эту стадию процесса, – признался Дэвид. – Изображение возникает из небытия прямо на глазах. Это все равно что включить радио и услышать музыку.

Снимок был один из тех, которые Дэвид сделал у меня дома. Да, в моем облике и впрямь присутствовала «острота». Я была обеспокоена и явно чувствовала себя неуютно. Это отражалось в моих глазах. Глядя в них, можно было догадаться о вине, столько лет меня тяготившей. Мне показалось, что вместе с фотографией «проявили» и меня.

– Дэвид…

– Ты красива, – неожиданно сказал он. – И у тебя очень интересное выражение лица. Ты выглядишь озадаченной, как будто в голове у тебя происходит что-то очень сложное. Возможно, это все еще последствия разрыва с женихом, – с сочувствием предположил он.

Я молчала. Дэвид достал фотографию из проявителя и переместил ее в соседний лоток.

– А это – фиксажная ванна, – пояснил он, легонько встряхивая лоток. Достав снимок, он осторожно переложил его в следующий лоток. – Так, теперь будем закреплять. Пусть полежит тут, пока я занимаюсь следующим кадром.

Продолжая негромко разговаривать со мной, Дэвид произвел такие же действия и со вторым кадром. И вот снова проступили мои черты – на этом снимке мы были запечатлены с Германом на Примроуз-Хилл. В небе над нами летали воздушные змеи, а на заднем плане пробегала собака, случайно попавшая в кадр. В снимке было столько динамики, что он казалось стоп-кадром какого-то фильма.

– Ты замечательно получилась, – сказал Дэвид. – Конечно, вид у тебя озабоченный, но из-за этого смотреть на тебя еще интересней.

Внезапно в дверь позвонили.

– Это такси. Черт… он приехал раньше времени, – с досадой пробормотал Дэвид.

Он держал второй снимок в фиксажной ванне, пристально рассматривая его. Стало так тихо, что я услышала спокойное, ровное дыхание Дэвида. Но сама я была далеко не спокойна – ведь я провела с ним три с половиной часа, но так и не сказала ему, что хотела. А теперь было уже поздно, потому что приехало такси. Значит, мне придется встретиться с Дэвидом еще раз. Да – обязательно. Я просто должна увидеться с ним опять и уже тогда обо всем ему рассказать. А когда он узнает правду, все будет кончено…

– Я хотел бы снова с тобой встретиться, – донесся до меня его голос. Дэвид все еще покачивал лоток и вглядывался в мою фотографию так пристально, словно обращался к ней, а не ко мне. – Я хотел бы снова с тобой встретиться, – повторил он, по-прежнему разговаривая с моим изображением.

Тут в дверь снова позвонили, причем на сей раз более нетерпеливо.

– Потому что, – продолжил Дэвид, глядя уже на меня и словно бы не слыша звонка, – ты… славная. Ну так как, Миранда, увидимся еще раз?

Мне показалось, что я падаю вниз головой с крутого обрыва.

– Да, – прошептала я. – Увидимся.

Дэвид улыбнулся и внезапно наклонился ко мне, и я подумала, что он хочет меня поцеловать. Но он просто дотянулся до провода за моей спиной и щелкнул выключателем. Белый свет мгновенно залил всю комнату. Дэвид достал фотографию из лотка.

– Договорились.