Собака и Волк

Глава девятнадцатая

Вернулась весна, украсила зеленью и цветами зимние могилы. Дни стали длиннее ночей. Потянулись домой перелетные птицы.

Остготы и их союзники грабили Италию. В тех же местах, куда они пока не пришли, поселился страх. Империя судорожно искала рекрутов и засылала в провинции своих представителей. Они предлагали десять солидов[22] за добровольное поступление в армию, три солида за службу, а остаток — когда опасность минует — при выходе на демобилизацию. Рабам давали два солида и свободу.

Мало кто соглашался на это в северной Галлии. Опасность угрожала их собственным очагам. Саксы высаживались на берег, грабили и жгли дома. Население начало строить защитные укрепления. Так они могли продержаться хотя бы год. Британию опустошали пикты и скотты. Торговые корабли не выходили из порта. Даже рыбаки не смели слишком удаляться от берега. Уловы их были теперь ничтожны, урожай загублен, начинался голод.

Сразу после Пасхи Нагон Демари приехал в Конфлюэнт.

Грациллоний обычно принимал посетителей дома. Так создавалась непринужденная обстановка. Он разговаривал с вождями из Озисмии, заезжими путешественниками или простыми людьми, попавшими в затруднительное положение. Новая большая базилика в Конфлюэнте была недостроена, а на даче — хоть она и была много лучше остальных зданий — встречаться было рискованно, так как находилась она за крепостной стеной. Базилику в Аквилоне занимали бездомные и сироты. Корентин согласился с Грациллонием, что нужды этих несчастных стояли на первом месте.

— Я не потерплю этого человека в моем доме, — сказала Верания. Иногда она бывала непреклонна. Так как случалось это редко, относились к таким заявлениям весьма внимательно. Тем более что Грациллоний разделял ее чувства. На притяжательное местоимение внимания не обратил. В их взаимоотношениях такие мелочи значения не имели.

Он послал приглашение в гостиницу. Решил написать записку, а не передавать на словах. Важно было каждое слово.

«Приходите в полдень в базилику Конфлюэнта».

В комнате, которую он занимал, слышен был громкий стук: это шли строительные работы. Стены комнаты были оштукатурены, плитку на цементный пол пока не положили. Из мебели стояло несколько табуретов да стол с письменными принадлежностями — деревянные дощечки, чернила, гусиные перья, дощечки из воска с прилагавшимися к ним специальными перьями. Грациллоний не поднялся, когда в комнату вошел Нагон, и молчал, пока тот первым не поздоровался. Указал посетителю на табурет.

Нагон сел. Плоское лицо покрылось красными пятнами.

— Так вот как ты принимаешь имперского чиновника? — прорычал он.

Грациллоний улыбнулся:

— Именно так.

— Поосторожней. Будь очень осторожен.

— А ты выбирай выражения. Я трибун, следовательно, гораздо выше тебя по должности.

— Это можно и изменить.

— Мальчик на посылках изменить этого не сможет. Предупреждать о том, чтобы ты придерживал язык, больше не стану. Чего ты хочешь?

Адамово яблоко несколько раз судорожно дернулось, прежде чем Нагон заговорил, трясясь от злости:

— Я, разумеется, приехал сюда за налогами.

— Они будут уплачены.

— Надеюсь, так, как указано и в должном количестве?

Грациллоний уже ожидал чего-то в этом роде.

— Золотым эквивалентом.

— О нет, нет, сэр! Вам и так все время шли на уступки. Основная часть налогов должна быть в том виде, в каком требует закон.

— Прокуратор знает, что отдать столько продуктов и товаров мы не готовы. В этом году мы не можем их импортировать, как раньше. Пираты окружили нас со всех сторон — и на море, и на суше. Да еще и беженцы. Если отдадим вам продукты, у нас у самих начнется голод.

Маленькие тусклые глазки радостно сверкнули.

— Никаких извинений. Армия не может есть ваше золото. Если не предоставите то, что положено по закону, начну силовое изъятие.

— Какое же, например? Будешь детей отправлять на невольничий рынок? И что же, армия их будет есть?

— Ладно, довольно.

— И в самом деле довольно. Теперь выслушай меня. Откуда поступают солиды, которыми империя старается привлечь рекрутов? Мы можем ей в этом существенно помочь. По правде говоря, я готов выдать из казны дополнительную контрибуцию, если прокуратор согласится взять налог в деньгах. Тебе, Нагон, патриотизма не понять. Не знаю, поймет ли его твое начальство, но в бизнесе они, во всяком случае, разбираются. И на предложение мое согласятся. Если ядовитая злоба не совсем размягчила тебе мозги, должен понять, что они твою гадючью деятельность запретят. На что ты надеялся, когда пришел сюда? Хотел напугать несколько женщин и детей? Спровоцировать мужчин на незаконные действия? Не получится. Сегодня же напишу в Турон, но письмо это с тобой не пошлю. Не доверю. А теперь убирайся.

Нагон вскочил. Грациллоний тоже поднялся и навис над ним.

— Что ж, я пойду, — заторопился Нагон. — Что, счастлив, да? Тебе очень нравится преследовать меня? Хочешь отобрать у меня средства к жизни, да? И потом смеяться, когда семья моя умрет с голоду. Ты хочешь выгнать меня на тот свет, как когда-то выгнал меня из Иса.

— Теперь я об этом очень жалею, — сказал Грациллоний. — Тогда бы ты пошел на дно вместе с городом.

Брызнули слезы. Нагон бессильно махал кулаками, трясся и всхлипывал:

— Что ж, я пойду. И Глабрион посмеется надо мной, а Бакка будет презирать. Кем я стану — побитым псом? Но ничего, это не надолго. Я еще вернусь, Грациллоний. А вот когда вернусь, завоешь ты. Пожалеешь об этом, но будет поздно. Ты ведь знаешь, я не дурак. У меня собрана на тебя большая информация, и на твоих друзей — тоже. Вот тогда ты станешь беспомощным, Грациллоний. И плеть пройдется по твоей спине. Подумай об этом, пока я не вернулся.

И выскочил из комнаты.

Флавий Вортивир, трибун Дариоритума Венеторума, известен был как человек суровый, но справедливый. Говорили, что он да Апулей — единственные сенаторы в Арморике, которые не берут взяток. Хотя Грациллоний был только куриалом, Вортивир принял его как равного себе.

— Думаю, теперь мы уже не соперники, — сказал Грациллоний с улыбкой.

— Напротив, теперь мы более, чем соперники, — ответил Вортивир. Шуток он не понимал.

День был прекрасный, поэтому сидели они на галерее. С высокого холма открывался вид на южную часть города. За крепостной стеной впадала в залив река. Дымка, висевшая над водой, придавала ей таинственный блеск. Казалось, что это сказочное озеро. Местные жители верили в легенду, согласно которой там когда-то была земля и город с высокими домами и широкими улицами, но море затопило город… Грациллоний отогнал от себя болезненные воспоминания.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.

— Вы заманиваете к себе торговцев — и хуже того, много хуже — наших людей, в которых мы так нуждаемся.

Грациллоний осторожно подбирал слова:

— Сэр, мы никого не заманиваем. Те, кто приходит к нам, делают это по собственному желанию.

— Такой выбор не всегда разрешает закон.

— Нас обвиняют в том, что мы даем приют беглецам. Все, что я могу сказать в ответ, — это то, что мы не волшебники. Мысли читать не умеем. Лентяям, ворам и головорезам даем от ворот поворот. Если кто-нибудь обнаружит у нас своего человека, то пусть и заберет его, если сможет.

— Ха, известно, как это бывает. Мы отправляемся на поиски… трудная дорога, значительные траты, а человек, которого ищем, исчезает, пока мы не уберемся восвояси. Вы же делаете вид оскорбленной невинности. Не так надо защищать закон.

— Слишком много у меня забот, чтобы заниматься каждым человеком в отдельности, да нет и помощников, которые делали бы это за меня. Ну а то, что мы принимаем людей со стороны и беженцев, я признаю.

Вортивир кивнул:

— Верно. И я это одобряю. Я ведь не ищу ссоры, Грациллоний. Вы мой гость, а в письме вы сообщили, что хотите обсудить со мной дело государственной важности.

— Да, и дело это частично объясняет, отчего Конфлюэнт привлекает к себе людей со стороны. Это же не случайно.

— Всему причиной ваше просвещенное руководство? — спросил Вортивир почти серьезно.

— Я на это не претендую. К тому же вспомните, трибуном я был менее полугода. И было это до того, как пираты напали на Озисмию. К нам они пока не являлись.

Вортивир помрачнел. Венеты сильно пострадали.

— Так вы думаете, что, дав им отпор четыре года назад, вы отпугнули их навсегда? На них это не похоже.

— Конечно, нет. Однако мы заставили их уважать нас. Да и саксы тоже, наверное, слышали, что случилось со скоттами. Зачем им идти в медвежье логово, если куда проще грабить остальную империю?

Вортивир внимательно посмотрел на Грациллония:

— Они наверняка придут к вам еще раз. И что же, вы опять встретите их, как и раньше, разрозненными, наспех сколоченными группами?

— Может, и так, — ответил Грациллоний.

— Закон запрещает племенам вооружаться. Ничего другого им не остается, нельзя же допустить распад империи. Начнутся междоусобные войны.

— Гражданин имеет право защищаться от грабителя. Чем плохо, если мы научим их обороне?

— Это еще как посмотреть. — Вортивир сплюнул, резко повернулся к Грациллонию и сказал: — До каких пор будем мы ходить вокруг да около? Совершенно ясно, зачем вы приехали. Вы собрали обо мне информацию, и вы всегда так делаете, прежде чем обратиться к человеку.

— Мятеж, сэр, я устраивать не собираюсь. И никого к нему не призываю.

— Я вас тоже ни к чему не призываю. Изложу вам все факты. У вас есть нерегулярные резервы — или как вы их там называете. Нарушаете ли вы этим закон — вопрос спорный. И если нарушаете, то до какой степени. Однако начальству об этом сообщать незачем. Вы хотите связать все эти племена в одну сеть и надеетесь на мое содействие или хотя бы на невмешательство. Так?

— Абсолютно верно, сэр. Цель моя чисто оборонительная, причем защита должна быть не только от внешних, но и от внутренних врагов. Вместе племена могут сделать то, что им не удастся поодиночке. Например, вы, венеты, — моряки. На ваших лодках вы можете вести наблюдение и в случае чего предупреждать. У вас есть корабли, и на них вы можете прийти туда, где требуется помощь. Солдаты придут к вам с материка. Например, со стороны Редонума…

Вортивир поднял руку:

— Это понятно. Давайте же не тратить время попусту. Впоследствии нам придется обсудить много деталей. То, что вы мне сейчас сообщили, ничуть меня не удивляет. Я хорошо информирован и о событиях, и о людях. Что меня и в самом деле удивляет, так это, что вы раньше ко мне не явились.

— Дело в том, что у меня зашел спор с двумя вождями из Порта Наметского…

— Неважно. После об этом расскажете. Если развеете несколько сомнительных вопросов — а я уверен, что вы это сделаете, — получите не только мое согласие, но и самое активное содействие.

У Грациллония вырвался облегченный вздох.

— Сэр, это… просто замечательно!

— Рассматриваю это как свой долг, — сказал Вортивир. — Закон о вооружении приглушил старые распри. Сегодня у нас новый враг. Он стоит у ворот Рима.

Флотилия саксов вошла в бухту Гезокрибата. Варвары уничтожили гарнизон, перелезли через крепостную стену и два дня грабили, насиловали и убивали, после чего подожгли город и ушли в Британское море.

Озисмия ничего не могла поделать, лишь предложила потом свою помощь. Гезокрибат не был охвачен объединенным оборонительным движением, и пример его стал наглядным уроком для всей Арморики. Многие города объединились в братства и почти открыто вооружились.

В Конфлюэнте Эвирион рвал и метал. Он был привязан к месту, корабль простаивал. Его одолевала скука и беспокойство за будущее. Случившееся нанесло удар по самым важным гаваням и рынкам. Если бы там была охрана! Как хотелось ему выйти в бой и крушить врага.

Иногда проводились военные учения, и тогда ему было чем заняться, однако раздражение закипало с удвоенной силой. Работы для него не было. Если только пойти чернорабочим, но опуститься до этого он никак не мог: как бы тогда упал его авторитет в глазах экипажа. Ведь выйдет же «Бреннилис» когда-нибудь в море. Он много пил, дрался, развратничал, целыми часами валялся на кровати, глядя в потолок, угрюмо слонялся по улицам. По неизвестной ему самому причине в лес ходить избегал. И все же пойти туда ему пришлось.

Лето в этом году выдалось плохое: холодные дожди и редкое солнце. На несколько дней, однако, установилась жара. Люди по ночам изнывали от духоты. Насмешливо стрекотали сверчки. На юге собрались грозовые облака, темно-фиолетовые снизу и белые сверху. Тучи все сгущались, но воздух был неподвижен. Раскалившаяся от жары земля застыла в ожидании.

Четверо всадников проехали через Аквилон и отправились вдоль реки в сторону Конфлюэнта. У них была оседлана запасная лошадь. Копыта простучали по новому каменному мосту. В город они не вошли, объехали стороной и направились по грязной дороге вдоль Стегира.

Люди окликнули всадников, но ответа не получили. Четверка молча проехала мимо старой дачи и фруктового сада, миновала вырубки и скрылась в лесу.

Взволнованный человек вошел в трактир и рассказал о странных незнакомцах. Трактир был крошечный — комната в доме, — так что услышали его все.

— Двое вооруженных солдат и два горожанина, один одет хорошо, а другой больше похож на монаха. Видно, что издалека. Что им у нас понадобилось?

— Государственное дело? — задумался один из посетителей. — Но отчего тогда не остановились в гостинице Аквилона? Там работает мой брат, и он говорил, что сегодня утром у них, кроме курьеров с почтой, никого не было. Значит, люди эти приехали сюда — как ты говоришь, издалека — и даже не отдохнули с дороги.

— Да, странные времена, — пробормотал третий человек. — Святой Мартин, не оставь нас.

Эвирион поставил на стол недопитую кружку и выскочил из комнаты.

— Эй, ты куда? — закричали ему в спину, но он бросился бежать.

Дома прогнал служанку, делавшую уборку. Оставшись один, вынул из шкафа два ножа, меч, лук и колчан со стрелами. Все это прикрыл длинным плащом и пошел по улице, расталкивая прохожих. За спиной слышалась возмущенная ругань.

За восточными воротами на неухоженной территории жались друг к другу несколько магазинов. В город их не пускали: они были слишком грязными, или владельцы не могли заплатить за аренду. Возле этих домов находилась и конюшня. Там давали на прокат лошадей. Среди трех кляч Эвирион выбрал ту, что была заезжена меньше других, и, не торгуясь, заплатил за день аренды.

— Может, теперь ты приведешь ее в порядок, — сказал он конюху.

Если бы он погонял бедную лошаденку, она непременно бы пала. Не из жалости, но из благоразумия он ехал на самой большой скорости, какую можно было в данном случае позволить. Единственное, что слегка утешало: римляне вряд ли ожидали погони. К тому же галопом по лесным дорогам не поскачешь.

По небу прокатился гром. Холодные порывы ветра закачали верхушки деревьев. Тучи набежали на солнце, но неизвестно откуда взявшийся солнечный луч пронзил тьму, и река засверкала.

Всадники натянули поводья. В этот момент Нимета вышла из дома. Несколько мгновений они рассматривали друг друга. Блестели шлемы и кольчуги солдат. Длинные мечи свешивались с пояса. Зачехленные топоры высовывались из-под седел. Один из солдат держал в поводу запасную лошадь.

По левую от солдат руку неуклюже сидел на лошади тощий мужчина с выступающей вперед челюстью. На нем, как и на солдатах, были кожаные брюки, босые ноги обуты в сандалии, а коричневая роба поддернута выше колен. Голова выбрита, лишь на затылке оставлена узкая кайма. К боку он прижимал маленькую шкатулку.

Четвертый всадник был безоружен, если не считать ножа. Из-под красивой туники виднелась синяя полотняная рубашка.

— Нагон Демари, — узнала она. Голос задрожал от страха.

Демари просверлил ее взглядом.

— А ты Нимета, дочь Грациллония, — рявкнул он.

— Да, — ответила она на языке Иса. — Чего вам от меня надо?

— Отвечай мне на латыни.

Тонкая фигурка выпрямилась.

— Почему это?

— Чем больше будешь упрямиться, тем хуже тебе будет, — голос его был безжалостен, словно раскат грома. — Назови себя, так чтобы слышали эти люди.

Она облизнула пересохшие губы.

— Я Нимета, — сказала она уже на латыни.

— Будьте свидетелями, — приказал Нагон сопровождавшим его всадникам.

Нимета приподняла здоровую руку. Ветер подкинул рыжие волосы и бросил их в бледное лицо.

— Что это значит? — воскликнула она. — Откуда ты меня знаешь, Нагон? Я была еще совсем маленькой, когда… — она замолчала.

Он улыбнулся, не разжимая губ.

— Ты ведь знаешь меня.

— В Исе тебя все знали. А с тех пор, как…

— Все эти годы я собирал информацию. Я ведь человек терпеливый, когда нужно.

— Чего ты хочешь?

Они не сводили с нее глаз. Нагон расправил плечи, набрал в грудь воздуха и нараспев произнес:

— Нимета, дочь Грациллония, ты язычница и ведьма. Своими колдовскими ритуалами ты нарушаешь закон, дьявольскими заклинаниями соблазняешь слабые души. Быть может, по твоей вине попадут они в ад. От имени губернатора объявляю: ты арестована. Судить тебя будут в Туроне.

Громыхнуло ближе и громче.

Она сделала шаг назад, остановилась и, запинаясь, проговорила:

— Это, это же… нелепо. Я дочь короля, трибуна.

Смех ударил ее, словно пощечина.

— Он пренебрег своими обязанностями. Не поднимай шума. Иди сюда. Эта лошадь для тебя. Может, помочь тебе сесть?

— Вот-вот начнется ливень, сэр, — сказал солдат. — Почему бы не переждать его в доме?

Его товарищ поежился и воскликнул:

— Но не в ведьмином же доме!

— Немедленно едем назад, — скомандовал Нагон. — Мы на государственной службе. Иди сюда, женщина.

— Нет, не пойду! — закричала Нимета. Она выбросила вперед три пальца. — Я ведьма! Убирайтесь, или я уничтожу вас. Белисама, Лер и Таранис, слушайте меня!

— Будьте свидетелями, — повторил Нагон, обращаясь к солдатам. Голос срывался от восторга. Солдаты испуганно поерзали в седлах. Нагон повернулся к человеку с тонзурой. — Брат Филип.

— Я священник, дитя мое, — обратился тот к Нимете. В реве ветра голос его был едва слышен. — Изгоняю бесов. — Он открыл шкатулку и вынул свиток. Лошадь, не чувствуя на себе руки, забила копытом и замотала головой. — У тебя, несчастной заблудшей души, нет власти над Господом и Его святым словом. Не пытайся произносить заклинания. Наказание будет тем суровее.

Нимета развернулась и бросилась бежать.

— За ней! — закричал Нагон. Солдаты пришпорили лошадей. Не успела она добежать до зарослей, как они были уже рядом. Один солдат изо всех сил ткнул ее ногой. Нимета споткнулась. Нагон и Филип, присоединившись, взяли ее в кольцо.

— Опять четверо, — прошептала она. Голова ее низко опустилась. Видны были лишь огненные волосы.

— Не сопротивляйся, — сказал священник, — и никто не причинит тебе вреда.

— Это решать суду, — распевал Нагон.

Сверкнула молния. Вслед за раскатом грома послышался стук копыт. Из-за поворота выскочила взмыленная, шатающаяся лошадь. Как только всадник натянул поводья, она тут же остановилась и встала, опустив голову. Со свистом вырывалось дыхание.

— Эй, вы! — заревел всадник.

Все открыли рты. Нимета подняла глаза и застонала.

— Что такое? — закричал Нагон.

— Они… увозят меня, — ветер относил в сторону жалобный стон.

— Этого не будет, — сказал Эвирион. Он поднял лук, вставил стрелу. — Стой там.

Солдат выругался. Филип читал молитвы. Нагон краснел и бледнел от ярости.

— Ты что, с ума сошел? Мы представители государства.

— Не вселила ли она в тебя демона? — дрожащим голосом спросил гонитель бесов.

Нимета приняла решение. Отступив на два шага от своих похитителей, остановилась и сказала почти спокойно:

— Эвирион, не надо. Уходи. В этот раз ты мне не поможешь.

В глазах его она увидела смерть.

— Еще чего. Иди сюда, женщина. А вы стойте на месте. Кто шевельнется первым, будет убит.

Нагон злобно ухмыльнулся.

— А тот, кто шевельнется вторым? — с вызовом спросил он.

— Пожалуйста, Эвирион, — умоляла Нимета. — Я не хочу, чтобы тебя из-за меня обезглавили.

— Насколько я слышал, может быть и похуже, — ответил он. — Иди же сюда.

Она покачала головой.

— Хорошо, — прорычал Эвирион. — Тогда я к тебе приду.

Он спрыгнул с лошади и приблизился к ней.

— Взять его! — завопил Нагон.

Солдаты выхватили мечи. Заржала лошадь. Оба бросились на моряка.

Эвирион спустил крючок. Просвистела стрела. Всадник слева от него выронил меч и свалился. На земле разлилась лужа крови. Сверкнула молния, осветив кольчугу. Лошадь рванулась, ломая кусты, и исчезла.

К Эвириону подскочил второй солдат. Если бы он выстрелил в него из лука, стрела прошла бы через кольчугу, но времени на это у Эвириона не оставалось. Всадник против пешего, хотя и тренированного человека, имел неоспоримое преимущество. Эвирион, увернувшись, бросил в него свой лук. Тяжелая рама ударила его в диафрагму. Всадник не упал, но на мгновение потерял контроль. Вместо того чтобы бежать, Эвирион кинулся вперед. Свистнул меч. Копыто чуть не убило его.

Ослабевшая лошадь заржала и забила копытами.

— Свинья! — завопил ее хозяин и свалился. Лошадь зашаталась и, дергаясь, грохнулась оземь. Всадник схватил меч. Эвирион прыгнул, как кот, прежде чем его противник вскочил на ноги. Оба повалились на землю. Левой рукой Эвирион стукнул солдата по носу. Лицо превратилось в кровавую массу. Солдат дернулся и умер.

Эвирион вскочил. Схватка эта свершилась за считанные мгновения. Священник вцепился в шею испуганной вставшей на дыбы лошади. Нагон выглядел чуть получше. Глазки его отыскали застывшую в ужасе Нимету. Соскочив с седла, он тяжело спрыгнул на землю и побежал к женщине. Блеснул нож.

— Нимета! — закричал Эвирион и рванулся к ней. Она очнулась и отскочила. Нагон был почти рядом. Он собирался либо взять ее в заложницы, либо убить. Левой рукой схватил ее за волосы. Она невольно остановилась. Он потянул ее к себе, и тогда она укусила его за запястье. Увлекаемая им, упала на землю. Высохшая правая рука ее хлопала его по лодыжкам.

Эвирион был на месте. Сверкнула молния, меч, запев, с хрустом вошел в шею. Фонтаном брызнула кровь. Нагон встал на колени. «Ох, Лидрис!» — вместе с кровавой пеной вырвалось изо рта имя жены. Упав на лицо, он некоторое время еще дергался. Кровь изливалась из него все медленнее. В огромной кровавой луже отразилась молния.

Эвирион встал на колени и прижал к себе Нимету. Кровь, брызнувшая на нее, запачкала и его.

— Как ты? — спросил он испуганно на языке Иса. — Цела ли ты, моя милая?

— Да, — слабо откликнулась она. — Я не ранена. А ты? — Она посмотрела ему в глаза.

— Я оказался быстрее их, — он помог ей подняться. Опершись на него, она, шатаясь, пошла и тут же упала, как только они вышли из кровавой лужи.

— Ничего, ничего, я в порядке… только вот голова кружится… И она опустила голову на колени.

Лошадь сбросила священника. При падении он не пострадал, но был страшно напуган. В ужасе пятился от запачканного кровью человека. Умоляюще поднял руки.

— Не надо, пожалуйста, — умолял он. — Я принадлежу церкви.

Эвирион показал пальцем.

— Иди. Вверх по течению. И не поворачивайся до… до заката.

— Но как же я пойду ночью в лесу?!

— Ничего с тобой не будет. Если хочешь, иди в дом, — засмеялся Эвирион. — Ты ведь не должен бояться колдовства. Если не помнишь дороги, иди завтра вдоль реки к Конфлюэнту. Пошел! — Он сделал угрожающее движение. Филип захныкал и поспешно удалился.

Эвирион стал собираться. Кляча его мирно стояла там, где он ее оставил. Эвирион перерезал горло раненому коню. Запасная лошадь и мерин священника, успокоившись, стояли рядом. Они бросились от него в сторону, но он схватил за поводья сначала одну лошадь, потом другую — благо заросли не давали им разбежаться — и привязал их к деревьям. Собрал оружие, вымыл его в реке и завернул в свой плащ. Ветер дул все сильнее и громче. Молния и гром подсказывали, что ливень на подходе.

Когда закончил сборы, Нимета уже пришла в себя. Она подошла к нему и прижалась щекой к его груди. Он обнял ее.

— Эвирион, что же теперь будет? — голос ее дрожал. — Мой отец…

— Его сейчас нет в городе, — ответил он. — Думаю, Нагон этим и воспользовался.

Она вроде бы обрадовалась.

— Слава богам. Они помогли нам. Никто не обвинит в этом отца.

— Они обвинят тебя и меня. Надо поскорее убраться отсюда. У нас есть две хорошие лошади.

— Куда?

— Не знаю. В лес?

Нимета подняла на него глаза и заговорила так же спокойно, как он: — Нет, пока не надо. Зачем бежать, куда глаза глядят? В Конфлюэнте нам смогут помочь. Имеет же право отец узнать о том, что произошло.

— Хм… Пожалуй, ты права. Ну, что ж, поехали. Ехать туда далеко, так что чем раньше отправимся, тем лучше.

Она пошла было к лошади, но вдруг остановилась.

— Мои кошки!

Он моргнул:

— Что?

— Я не могу оставить трех котят. Кто о них позаботится?

Он долго смеялся, потом утер кулаками глаза и сказал:

— Очень хорошо, забирай. К тому же мне надо вернуть Пегаса, которого я взял напрокат.

Она пошла в дом.

— Я посажу их в корзинку, чтобы дождь не замочил.

— А как насчет нас?

В дверях оглянулась, стараясь не смотреть на мертвых.

— Он нас вымоет.

Буря закончилась. Настал безмятежный вечер. Башни Конфлюэнта позолотило закатное солнце. Над Одитой носились ласточки.

Верания провела их в комнату Грациллония. Взглянув на мокрых, с запавшими глазами гостей, тихо спросила:

— Что случилось?

— Ужасная история, — сказал Эвирион. — Лучше расскажем ее твоему брату.

— Он как раз дома. Я схожу за ним, если хотите. Но, Нимета, дорогая, мы с тобой не виделись несколько лет. Как я рада, что ты здесь. Сейчас приготовим тебе ванну и постель. Ну и, разумеется, ужин. Может, останешься до приезда отца? Он будет счастлив.

Нимета покачала головой.

— Мне нужно уйти. — Взгляд ее боязливо обратился к окну. Стекла под мягким светом казались зеленоватыми, словно морская вода. — Я не могу ночевать здесь.

Котята обнюхали комнату и подошли к ней.

— Не возьмешь ли их у меня? — спросила она. — Они очень хорошие, только теперь бездомные.

— Если хочешь, конечно, возьму. Сейчас позову Саломона.

Зашуршав юбками, Верания вышла из комнаты. Нимета присела на корточки и погладила котят. Эвирион ходил по комнате.

Верания вернулась.

— Сейчас придет, — доложила она. — Он спал. Когда муж в отъезде, он остается со мной. Не потому, что я чего-то боюсь. Грациллоний готовит его в качестве преемника. Мама соглашается. — И гордо продолжила: — Люди с ним уже советуются. Он очень хорошо проявил себя в обороне. А сегодня ходил на охоту, промок и вернулся усталый.

— Спасибо, госпожа, — сказал Эвирион. — Может, лучше тебе уйти?

Верания посмотрела на него:

— А Нимета останется? — Когда он кивнул, она сказала: — Значит, это не тот разговор, который не могут слушать женщины.

— Это опасный разговор.

Она вспыхнула.

— Ты что же, полагаешь, я могу отгородиться от опасности, угрожающей мужу? Мы с ним одно целое. Позвольте мне остаться.

— Или она обо всем узнает от брата, — предположила Нимета. — Извини, Верания. Конечно, мы нуждаемся в твоем совете.

Появился растрепанный Саломон, наскоро натянувший тунику. Что значит юность: усталости не было и в помине.

— Нимета, Эвирион! — обрадовался он. — Это великолепно! — и, вглядевшись, добавил: — Или что-то не так?

— Закрой дверь, — сказала сестра.

Они рассказали о том, что произошло.

— Святой Георгий, помоги нам, — взмолился Саломон.

— Этот ужасный Нагон, — вздохнула Верания, — весь пропитан ядом.

— Был пропитан, — подтвердил Эвирион. — Он успел бы скрыться. Сам виноват: напал на Нимету, и мне ничего иного не осталось.

— Прости мне, Господи, но молиться за него не стану.

Саломон сложил на груди руки.

— Хватит об этом, — сказал он. — Лучше подумаем, что делать нам.

— Мы с Ниметой здесь не останемся, — заявил Эвирион. — Вернется или нет этот глупый поп — ну а он, конечно, вернется, — и в Туроне обо всем узнают. Впутывать вас в это дело не имеем права. Разрешите отдохнуть у вас немного, дайте нам чего-нибудь поесть, сухую одежду да немного продуктов в дорогу. Уйдем, как только стемнеет.

— Никто не узнает, что мы у вас были, — добавила Нимета. — Просто еще два мокрых человека на улице. Привратник ваш ко мне не приглядывался, да он и не видел меня никогда.

Нимета пришла к ним в глубоко надвинутом капюшоне, прикрывшем лицо и заметные волосы.

— Кто догадается допросить его? Эвириона он, правда, немного знает, но с какой стати помнить, когда в последний раз он его видел?

— Кроме того, он нам предан, — сказала Верания. — Наша семья всегда обращалась со слугами как со своими братьями во Христе… так что же, вы теперь в лес?

Саломон поднял голову.

— Дайте время Грациллонию. Может, он сумеет выпросить для вас прощение. Во всяком случае, у вас будет убежище. Государство вас там никогда не найдет.

— Где это? — кашлянув, спросил Эвирион.

— В одном из наших братств. У бывших багаудов. Они с радостью вас примут.

— Почему ты так уверен?

— Я с ними часто встречаюсь. Грациллоний хочет, чтобы все меня знали и чтобы я знал их. Я провожу вас, как только стемнеет.