Леону было неспокойно. Настолько неспокойно, что он с трудом заставлял себя сидеть на диване, а не мерить нервными шагами гостиную. И дело было не столько в том, что он чувствовал плохую энергетику этого места, сколько в том, что он не привык оставаться без защиты. Уже жалел, что бросил пальто в съемной квартире, не взял с собой. Но знал, что, если возьмет, не выдержит и наденет. Как только станет слишком плохо – наденет. И тогда не сможет помочь Алексиным.
Пусть Антон не понимает, зачем он это делает, да еще бесплатно и тогда, когда не восстановился полностью, но Леон прекрасно знал, зачем. Потому что, если он не будет помогать в таких случаях, чем он отличается от Собирателей? Он точно так же, как и они, исполняет желания. И так же, как они, забирает за это души. Он такой же, как они. И если бы не все эти пропавшие дети, несчастные женщины и потерянные старики, он давно забыл бы, что он человек. Для него это было важно. Важно понимать, что он еще не превратился полностью в одного из них. Что еще отличается. Еще человек. Хоть когда-то и думал иначе.
…Леон хорошо помнил момент аварии. Говорят, что люди не запоминают подобный травмирующий опыт, но он помнил каждую секунду. Помнил, как выкручивал газ на максимум, как мотоцикл под ним ревел и вибрировал, давая понять, что не выдерживает такой нагрузки. Леон был пьян и думал, что управляет миром. Мир показал ему ошибочность его суждений. Он помнил, как мотнуло переднее колесо, помнил то мгновение, когда осознал: мотоцикл ему больше не подчиняется. Он упал набок и хорошо помнил момент удара об асфальт. Казалось, до сих пор слышал хруст ломающихся костей. Голову спас шлем, но даже с ним удар был сильным. Помнил, как вдвоем с мотоциклом они кружились в бешеном вальсе по дороге, стремительно приближаясь к кювету и единственному росшему в поле дереву. Помнил, как думал: кому пришло в голову оставить это дерево? Зачем? Поле вокруг было засеяно рожью или пшеницей – стоял апрель, и определить, что это, пока было невозможно. И на краю этого поля – дерево. Будто специально для него.
Леон держался за мотоцикл до последнего, будто думал, что это может спасти его. И когда они вдвоем намотались вокруг дерева, услышал, как рвутся кожа и джинсы, как через них проходит обломок кости.
И после этого он не потерял сознание. Чувствовал, как намокает штанина от горячей крови, как криво бьется сердце, вот-вот готовое остановиться. Дышать уже не получалось: он хватал ртом воздух, но в легкие ничего не попадало. Он все это чувствовал и помнил.
А потом услышал голос. Голос звучал не где-то рядом, а будто внутри него. Голос причинял боль, разрывал голову на части.
– Ты хочешь жить?
Он хотел! Больше всего на свете в тот момент он хотел жить! Наверное, это желание появляется у каждого в его последние секунды. Даже те, кто заканчивает жизнь самостоятельно, в последние мгновения понимают, что натворили. Хотят все изменить, но уже не могут.
Леон хотел жить так сильно, что готов был на все.
Голос предложил ему вариант.
И Леон согласился.
Позже, не раз вспоминая об этом, он думал, что надо было отказаться. Надо было отказаться и просто умереть. Получить по заслугам. Такие, как он, молодые и безбашенные, должны умирать, отвечая за свои ошибки.
Но он согласился.
И с тех пор тьма поселилась в нем. С тех пор он стал тьмой.
Его нашли через несколько часов, отвезли в больницу. И он снова помнил каждое мгновение до тех пор, пока анестезиолог – дородная женщина пенсионного возраста, похожая скорее на вредного директора школы, чем на доброго ангела из рая, – не вырубила его.
Он уже не знал и не помнил, как Антон собирал его по частям. Как зашивал то, что было разорвано, как сопоставлял то, что было переломано. Он проснулся в больнице неделю спустя, уже другой, новый. Темный. И оказалось, что его физические травмы – ничто по сравнению с тем, какие ему предстояли травмы психологические.
Он долго не мог принять себя. Ушел из больницы, недолечившись, только бы родители не знали, в какой день его выпишут, не пришли его встречать, не забрали домой. Не было у него больше дома. Не могло быть.
Он бы наложил на себя руки, но тот, кто оставил ему жизнь, не позволил. Он подарил ему жизнь, когда Леон должен был умереть, и теперь хотел получить награду.
Леон пытался забыться. Разными способами, их он нашел много. Несколько лет скитался по таким местам, куда людям лучше не заходить. Ему почти удалось забыть, кто он, пока однажды его не нашел Антон. Нашел случайно, можно сказать. Искал другого, а нашел его. Привел домой, снова превратил в подобие человека.
У Антона были связи. Антон имел золотые руки и не имел принципов, поэтому связями оброс обширными, влиятельными. Антон хотел использовать дар Леона, а Леону было все равно.
Сначала Антон впихнул его в одну известную телепередачу, но Леон быстро оттуда вылетел. Ему было неинтересно. Более того, ему было противно. Большая часть тех людей, что в ней участвовали, не умели ничего. Кричали громко, конечно, но экстрасенсами от этого не стали. Леон мог бы легко пройти все испытания, но не делал этого сознательно. Потом Антон предложил ему помочь одному влиятельному человечку. Леон не стал бы, но ночью к нему пришел тот, что подарил жизнь, и напомнил о долге.
С помощью другим в жизнь Леона пришло еще больше тьмы. Она наполняла его до краев, рвала на части. Тогда Антон привел Кристину. Кристина помогала. Леону казалось, что Кристина даже была влюблена в него. Сам Леон, конечно, ничего такого к ней не чувствовал. В ту ночь он разучился любить. Твари вроде него не умеют любить, это участь человека. Твари вроде него могут лишь притворяться.
С тех пор количество влиятельных людей вокруг Леона росло в геометрической прогрессии. А вместе с ними росло и его состояние. Ему без проблем удалось добиться разрешения на строительство дома в заповедном месте, нанять штат людей. Антон, конечно, ушел из больницы, стал теперь его личным врачом, оборудовал для себя клинику прямо внутри Волчьего логова. Он тоже тайно принимал влиятельных людей.
Антон хотел переехать в Москву, ведь в столице крутились совсем другие деньги, но Леон стоял намертво: он не покинет Волчье логово. Спустя несколько лет после той ночи, когда он перестал быть человеком, он сам мог выдвигать условия. Теперь Антон зависел от него. И они остались.
Леон брал с влиятельных людей огромные деньги, но все они ради своих желаний готовы были платить и не такие суммы. Что им деньги, когда Леон брал у них гораздо больше! Каждый из них знал, что отдает. Каждому было все равно.
Бедным Леон помогал бесплатно. Ничего не брал, и от этого тьма бесилась сильнее. Но не помогать им Леон не мог. Только это еще делало его человеком. Пусть плохим, но человеком. Потому что лучше быть самым отвратительным человеком, чем не быть им вовсе.
Время шло, но в квартире ничего не происходило. Картины мирно висели на стенах, тихонько жужжал на кухне холодильник, в детской тикали часы. Влад написал, что у Алексиных тоже все тихо, все легли спать, он остался дежурить. Краткую информацию дали и девушки. Как Леон и подозревал, с домом должно быть все нормально. Слишком много ему лет, чтобы что-то необычное началось только сейчас. Обычно аномалии проявляют себя намного раньше. Интересной Леону показалась разве что информация об умершей в этой квартире старухе, но и с момента ее смерти прошло почти тридцать лет. И все эти годы Алексины жили в квартире спокойно. Не стоило, конечно, исключать вероятности, что призрак активизировался после того, как слегла Людмила Алексина. Леон встречал в своей практике похожие вещи: сильная энергетика нового хозяина дома не позволяла своевольничать призракам. А когда хозяин умирал или уезжал, тогда сдерживать аномалии было некому. Людмила еще не умерла, но сильно ослабела.
С другой стороны, разве сейчас, когда Людмилу увезли, не должен призрак совсем ошалеть? Может быть, ему просто нужно время, и к утру он поймет, что теперь он хозяин в квартире?
Или же дело не в призраке. Софи собрала информацию об Алексиных, и все рассказы Анны подтвердились. В последнее время на их семью обрушилось много несчастий: умер муж, слегла мать, Анне пришлось перейти на низкооплачиваемую работу, хотя до декрета она считалась неплохим специалистом. Наверное, у нее были другие варианты, но властная и деспотичная мать не научила ее справляться с трудностями, загнала самооценку под плинтус. Анна не привыкла ничего добиваться, зато в совершенстве овладела навыками смиряться с несправедливостью и принимать удары судьбы, подставляя не только обе щеки, но и все тело. Софи выяснила, что Анну всю жизнь считали тряпкой. Кто-то жалел, зная ее мать, кто-то считал, что она сама виновата. Как и всегда в обществе. Старшую дочку нещадно травили в школе, но заступиться за нее было некому. Младшего в саду тоже обижали, но он в силу возраста еще многого не понимал. По сути, каждый из Алексиных мог стать целью полтергейста. Каждый из них был идеальной мишенью.
И все же Леону не давала покоя история о том, что Людмилу Алексину считали ведьмой. Софи собрала сведения: так считали все, кто был знаком с женщиной. Она имела дурной глаз, ее не приглашали в гости и в коллективе тоже сторонились. Леон знал таких людей. Они не умели ничего сверхъестественного, ничего такого, что умел он, но обладали настолько сильной энергетикой, что могли влиять на других людей. Имея хороший характер и вместилище большее, чем душа, они могли стать целителями. Плохой же характер делал из них тех, кого в обществе и называют ведьмой. Они легко могли «сглазить» ребенка, навести порчу на соседку, чаще всего неумышленно, просто позавидовав, проклясть одним неосторожным словом. И если Людмила Алексина как раз из таких людей, то, потеряв возможность владеть собой и контролировать свои мысли и слова, она легко могла призвать злобного духа.
Размышляя подобным образом, Леон ненадолго задремал. Предыдущая ночь не позволила хорошо выспаться, поэтому он даже не заметил, как провалился в сон. Разбудил его телефонный звонок. Леон подскочил, чувствуя, как сильно забилось сердце. Телефонные звонки он не любил, предпочитал мессенджеры. И все его подчиненные это знали, при необходимости писали. Звонили лишь в крайнем случае. Очевидно, случай был именно таким.
На экране светилось имя Влада, и Леон быстро поднял трубку:
– Влад?
– Леон, оно тут! – послышался словно издалека голос старого друга. – Началось! И, кажется, стало раза в три сильнее, чем было! Приезжай!
– Уже, – заверил Леон, отключаясь.
Значит, дело не в квартире, а в Алексиных. Что бы это ни было, оно уехало за ними, не осталось тут. Уже на бегу к двери Леон ткнул в экран: все важные контакты стояли у него в быстром наборе.
Очевидно, Софи тоже сразу поняла, что если он звонит, то писать нет времени. Она могла видеть квартиру через камеры, знала, что в ней все спокойно, и тоже догадалась, что звонил Влад.
– Ты оставайся дома, – скатываясь по лестнице, велел Леон. – Кому-то надо следить за камерами. Алису вниз. И пусть захватит мое пальто.
– Она уже идет, – коротко проинформировала Софи.
И действительно: когда Леон спустился вниз и подошел к машине, Алиса уже стояла возле нее, держа в руках пальто. Набросив его на плечи, Леон в полной мере осознал, насколько некомфортно чувствовал себя без пальто. С тех пор, как в его жизнь плотно вошли сверхъестественное и тьма, он носил защитную одежду почти всегда. Снимал, только когда работал и спал. Его спальня была оклеена специальной фольгой, это было единственное место в доме, куда никакие силы не имели доступа. Его крепость, его защита. И пальто было частью этой защиты.
Алексиных для чистоты эксперимента поселили на достаточном расстоянии от дома, и теперь Леон, несясь по спящим улицам маленького городка, жалел об этом. В таких случаях, как у Алексиных, каждая минута могла быть на счету. Успокаивало только, что с ними Влад. Влад слишком давно на него работал, знал специфику многих вещей. И пусть не имел никаких способностей, но порой опыт был едва ли не важнее дара.
Дом, в котором поселили Алексиных, стоял в конце глухой улицы в частном секторе. Но, в отличие от соседних, не спал. Едва только заглушив машину, Леон услышал крики, звон посуды, глухие удары. Окна мигали, выдавая проблемы с электричеством – частое явление в подобных случаях.
– Черт, – тихонько выдохнула Алиса.
– Держитесь рядом, – велел Леон, выбираясь из машины.
Стоило им выйти на улицу, как откуда-то сбоку послышались голоса: к ним бежала Анна, прижимая к себе плачущего сына.
– Они там! – захлебывалась слезами женщина. – В доме! Мама и Катюша! О Боже, Боже… мама! Она…
– Где Влад? – строго спросил Леон.
– В доме… с ними… Он велел нам ждать на улице, он…
– Алиса, – Леон повернулся к помощнице. – Посадите их в машину, там есть вода, дайте. И идите в дом. Только осторожно.
Алиса кивнула, обняла Анну за плечи и потянула к машине. Леон же не стал тратить время, направился к дому. Едва только он ступил на порог, в доме стало тихо. И это ему не понравилось. Что бы там ни было внутри, оно почувствовало его, затаилось. Оценивает его силы, сканирует, вырабатывает план действий. Леон снял пальто, кинул на порог, открыл дверь.
В большой комнате все было перевернуто вверх дном. Шкафы лежали на полу, посуда из них выпала и разбилась. Осколки хрустели под ногами, стоило только Леону сделать шаг внутрь. Ножи и вилки торчали из стены, свернутые в спирали ложки покачивались на них. Несколько стульев были сломаны, обеденный стол лежал прямо в центре комнаты ножками вверх. А над ним, под самым потолком, висела Людмила Алексина. Она словно приклеилась спиной к потолку, руки и ноги ее были разведены в стороны и тоже прибиты к потолку невидимыми гвоздями. Седые волосы свисали вниз, не давая разглядеть лицо, но Леон кожей чувствовал ее взгляд. Людмила – или то, что вселилось в нее, – следила за ним, смотрела внимательно.
Леон замер, не шевелясь. Зло, исходящее от старой женщины, он ощущал так же четко, как и ее взгляд. Одно неверное движение – и она бросится на него. Или то, что держит ее наверху, бросит тело вниз, на торчащие ножки стола. Высота не такая и большая, но для старой женщины может стать фатальной. Леон медленно обернулся, ища глазами Влада и девочку. Обоих не было.
– Влад? – едва слышно позвал он.
– Мы здесь, – так же тихо произнес Влад.
Скрипнула дверь большого платяного шкафа, стоявшего в самом углу. В образовавшуюся щель Леон увидел согнутого в три погибели Влада, обнимающего девочку. Катя обхватила своего защитника руками и ногами, спрятала лицо на его шее.
Среагировав на скрип и голоса, задрожали ножи в стене.
– Тихо, – Леон осторожно поднял руку. – Не шевелитесь, – сказал он Владу. – Не выходите. Просто расскажи, что случилось.
– Все дело в бабке, – начал шепотом рассказывать Влад. Леону приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы разобрать слова, но говорить громче было опасно. – Когда все завертелось, ее вверх подняло. Я хотел детей вывести, но, стоило подвести их к порогу, она будто с ума сошла. Катю бросило в сторону, я велел Анне с мальчиком выходить, сам с Катей тут спрятался. Она не пускает Катю к выходу.
– Понял, – коротко проинформировал Леон, краем глаза замечая, что в дом вошла Алиса.
Он лишь сделал почти незаметное движение рукой, и она все поняла, остановилась.
– Значит, план такой, – немного подумав, сказал Леон. – Я постараюсь поговорить с ней. Точнее, с тем, кто внутри нее. Пока буду отвлекать, ты попробуй вывести девочку. Алиса, принеси пальто и будь готова.
Леон сделал несколько шагов внутрь комнаты, не сводя взгляд со старухи. Теперь он видел ее лицо. Озлобленное, с расширенными, почти прозрачными глазами, с пожелтевшей кожей, натянутой на острые скулы. Дело определенно было не в злобном призраке. Тот, кто сидел внутри, не был призраком.
Старуха оскалилась, обнажив желтые зубы. Реагируя на его движение, выпали из стены ножи, задрожали, будто готовясь к новой атаке.
– Кто ты? – громко спросил Леон, глядя Людмиле в выцветшие глаза. – Что тебе нужно от этой семьи?
Оскал стал шире, уже не напоминая улыбку.
– Пшшшшл вон, – раздалось шипение.
– Я никуда не уйду, пока ты не ответишь.
Голос его звучал уверенно, Леон знал, что таким существам нельзя показывать свою слабость, свой страх. Да он и не боялся. Повидал их слишком много, чтобы бояться. Но знал, что слабее их. И это могло сыграть против него.
– Пшшшл… – повторило существо. – Вон ссссс дороги.
– Что тебе нужно от этой семьи? Отвечай!
Боковым зрением Леон видел, как в дом вернулась Алиса с его пальто в руках, как тихонько приоткрыл дверь шкафа Влад. Медленно высунул одну ногу, другую, вылез на четвереньках. Одной рукой прижимал к себе Катю, которая висела на нем, как обезьянка, второй пытался упереться в стену, чтобы подняться.
– Ты не можешь оставаться здесь, слышишь? – продолжал говорить Леон, отвлекая на себя внимание старухи. – Ты должен оставить эту семью в покое!
Он знал, что демоны так не изгоняются, а полтергейсты и вовсе не реагируют на слова, но ему и не нужно было, чтобы существо его послушалось. Ему нужно было, чтобы существо слушало. Слушало его и не обращало внимания на Влада и девочку.
И оно пока слушало.
– Уходи!
– Ссссм уходи.
Старуха вдруг с громким щелчком повернула голову вбок, оскалилась сильнее, а потом резко сорвалась с места и бросилась мимо Леона на Влада.
Обманула, тварь. Делала вид, что слушает, а сама смотрела. Дождалась, пока Влад с девочкой отойдут на достаточное расстояние от шкафа, чтобы не смогли больше там спрятаться, но и не успели добежать до выхода.
– Беги! – крикнул Леон, бросаясь на Людмилу.
Ему удалось схватить женщину за ночную сорочку. Послышался треск рвущейся ткани. Второй рукой Леон ухватил ее за ногу и не дал напасть на Влада. Однако старуха дотянулась до него, схватила девочку за волосы. Леон дернул Людмилу на себя, но она не отпустила Катю. Катя завизжала, и Владу пришлось отпустить ее, иначе они рисковали оставить девочку без скальпа.
Леон, старуха и Катя вместе упали на пол. Катя кричала, старуха же и вовсе перешла на ультразвук.
– Моя! – визжала она. – Моя, отдайте! Она моя! Моя!
Пока Леон пытался не дать твари снова подвесить всех к потолку, а Влад поднимался на ноги, первой среагировала Алиса. Она подбежала к ним и изо всех сил наступила тяжелым ботинком на руку Людмиле. Та разжала пальцы лишь на мгновение, как бы ни было больно человеку, демон на боль не ведется, но этого мгновения хватило Владу, чтобы вытащить Катю из ее хватки. Подхватив девочку на руки, он бросился к выходу. Леон же одним прыжком оказался на спине старухи, прижал ее к полу, но сила демона была несравнима с его силой. Старуха легко скинула его с себя, навалилась сверху. Леону показалось, что на него уронили минимум тонну. Дышать сразу стало невозможно. Руки Людмилы потянулись к его горлу, сжали так крепко, что рисковали не столько задушить, сколько сломать шею. Леон попытался сбросить ее с себя, но силы были неравны.
– Убью, – шипела тварь прямо в его лицо.
Леон видел красные прожилки в белках глаз старухи, капающую на него слюну изо рта и понимал, что это запросто может стать последним, что он увидит в жизни. К счастью, Алиса не растерялась. Леон услышал шорох расправляемого пальто, а затем Алиса набросила его на старуху, навалилась сверху сама. И хоть веса стало еще больше, но ослабленная тварь перестала так крепко сжимать его горло, и Леону удалось сбросить ее с себя. Вдвоем с Алисой они замотали старуху в пальто, связали сверху бельевой веревкой, сорвав ее с гвоздя в стене. Старуха продолжала биться и выплевывать угрозы, но теперь уже ничего не могла сделать. Плащ надежно удерживал ее силу внутри.
Леон уперся ладонями в пол, давая себе время откашляться и нормально отдышаться. Шею саднило, ребра болели, но серьезно Людмила его не повредила. Несколько секунд спустя он почувствовал руку Алисы на своем плече и услышал ее взволнованный голос:
– Порядок?
Он кивнул, пока не в силах ответить, сжал ее пальцы, позволил помочь себе встать. Если бы его просто попытался задушить человек, он не потерял бы так много сил, но столкновение со сверхъестественным существом не могло пройти бесследно.
– Спасибо. Вы в очередной раз спасли мне жизнь, – произнес Леон, наконец отдышавшись.
– Можете добавить в мой контракт пункт об охране, – совершенно серьезно предложила Алиса.
Леон усмехнулся. Об этом определенно стоит подумать. Но пока следовало разобраться с беснующейся тварью. Долго его пальто не выдержит.