Глава 25

«К сожалению, мы не сможем нанести вам визит. Но вам, вероятно, будет интересно узнать, что няня Джона будет гулять с ним по Гайд-парку в 14 часов».


— Мой сын совершенно забыл о приличиях, — пожаловалась герцогиня, входя в галерею, где Лео писал портрет Мерси.

Она бессчетное количество раз говорила ему, что не в настроении позировать, но он настаивал.

— Все равно вам больше не на что тратить время, — был его довод.

Но дело было не во времени. Его у нее было предостаточно, и уходило оно в основном на горькие мысли о том, как все могло сложиться при иных обстоятельствах. Она предупреждала Лео:

— У вас получится портрет женщины с разбитым сердцем.

Но его, похоже, это не смущало. Да и ей с некоторых пор стало все равно. И вот она сидела, устремив взгляд на унылый день за окном, а он стоял за мольбертом. Мерси написала три письма Стивену, пытаясь все объяснить, но слова на бумаге казались неубедительными, не передавали то, что ей хотелось сказать, и она порвала все три письма, так их и не закончив. Стивен говорил, что любит ее, так какая разница, женила она его на себе обманом или нет. В основе всего лежала ее любовь к нему и к Джону. Но, как она и боялась, этого оказалось недостаточно, когда тайное стало явным.

И почему она не рассказала ему правду сразу, как только Чудо появилась в их жизни? Позволив страхам возобладать над разумом, она потеряла именно то, что боялась потерять больше всего: Джона и Стивена.

Она до того привыкла по ночам прижиматься к Стивену, что почти не спала с тех пор, как покинула Роузгленн. Она спала в его объятиях и в Ускюдаре, после того как он спас ее от насильников, когда ее разум, тело и душа были изувечены. Ей казалось, что она никогда больше не захочет, чтобы к ней прикасался мужчина. Но Стивен ее поразил. Один из самых известных лондонских соблазнителей, он не делал ей неприличных предложений. Он стал ее спасительной бухтой, когда вокруг бушевала буря. Теперь же она чувствовала себя выброшенной им в кипучее море… Однако каким-то образом он научил ее держаться на плаву. Она не поддастся ни страхам, ни тоске. Она переживет это и станет только сильнее. И потом у нее уже ничто не будет вызывать страха.

— Я попросила его отправить Джона в гости к бабушке, — продолжила герцогиня. Мерси подалась вперед и замерла. При мысли о встрече с Джоном все ее благие намерения испарились в один миг. — А он ответил отказом.

Мерси сникла и снова посмотрела в окно. После расставания с Джоном прошло всего три дня, но они показались ей вечностью. Нужно было чем-то заняться, найти какую-то цель в жизни. Можно попробовать связаться с мисс Найтингейл. Наверняка она сможет дать ей рекомендации, и ее возьмут сестрой в какую-нибудь лондонскую лечебницу. Но здесь у нее всегда оставался шанс снова увидеть Джона.

— Однако, — прибавила таинственным тоном герцогиня, — сегодня в два часа мальчик с няней будет гулять в Гайд-парке.

Мерси оживилась. В груди опять неистово забилась надежда.

— Только с няней?

— Вероятно, да.

— Простите, Лео, мне нужно приготовиться к прогулке по парку.

Ей было все равно, как он на это отреагирует. Ничто не могло помешать ей отправиться в парк и встретиться с Джоном.

Мерси сидела на скамейке одна. Она на всякий случай пришла в парк за час до указанного времени — вдруг в письмо закралась ошибка или что-то изменилось. Бродить по парку она не стала — побоялась, что они с Жанетт разминутся, как корабли в ночи. Надежнее было просто сидеть на одном месте и ждать.

Но, боже правый, как же медленно тянулись минуты! Она думала, что сойдет с ума. Ей пришлось признаться себе, что она была бы не прочь взглянуть хотя бы одним глазком и на Стивена. Как там у него дела? Она понимала, что не должна думать о нем, но сердце противилось этому. Оно находило объяснение тому, что он перестал ей верить, перестал ее хотеть. Она действительно обманула его. И хоть намерения у нее были благие, это привело к печальным последствиям.

Она хотела было написать отцу, но, подумав, решила, что поддержки от него не дождется. Он скорее поверит в то, что о ней говорят, чем ее словам. Да, она никогда не лгала, но и абсолютно искренней не была.

Никто из прогуливающихся в парке не пытался с ней заговорить, чему она была безмерно рада. Отвлекаться ей не хотелось. Мерси окидывала быстрым взглядом каждого, кто появлялся в поле зрения, искала, высматривала, наблюдала…

А потом она увидела Жанетт и черную детскую коляску. Сердце запрыгало от радости, она вскочила со скамейки и как сумасшедшая замахала рукой, привлекая внимание няни. Не выдержав, бросилась к ней, лавируя между элегантными парами и, оказавшись наконец рядом с Жанетт, заключила ее в жаркие объятия.

— Что вы здесь делаете? — разинув рот от удивления, спросила Жанетт. — Я же не смогла послать вам записку.

— Сэр Стивен сообщил матери, что вы будет в парке с Джоном. — Она вытащила из коляски сына, прижала к себе, потом отстранила, осматривая, и снова прижала к груди. Положив его головку себе на плечо, она стала раскачиваться из стороны в сторону, вдыхая его сладкий запах. — Малыш мой, миленький, мама так по тебе соскучилась!

— Он тоже по вам скучал, — заверила ее Жанетт. — Он либо спит с отцом, либо вообще не спит.

— Правда? — удивилась Мерси. — Сэр Стивен разрешает ему спать на своей кровати?

Она и представить не могла, чтобы человек, который обращал на Джона так мало внимания вначале, теперь приютил его в своей спальне. Это из-за его чувств к настоящей матери мальчика?

— Да. И еще одна странность. Он не разрешает стирать свое постельное белье.

— Почему это?

— Слугам он, конечно, не признается, но я думаю, потому что не хочет, чтобы пропал ваш запах.

Неужели он по ней скучает? Почему тогда не приедет в дом герцогини?

— Он здоров, сэр Стивен?

Жанетт настороженно посмотрела по сторонам, как будто боялась, что их кто-нибудь может подслушать.

— Он превратился в какое-то чудище. Только когда он с Джоном, не ворчит.

— Он не должен вымещать злость на других людях.

— Он не вымещает. Просто он несчастен и не может этого скрыть.

Мерси охватило ставшее уже привычным чувство вины. Если бы только она доверилась ему!

— Я подвела его.

— Вы его оправдываете за то, что он вас выставил за дверь?

— Я понимаю его. Он думал, что подарил мне Джона. — Она коснулась мягких детских волосиков. — А что… та, другая? Она теперь живет с ним?

— Нет. Вчера она приехала на обед. Сэр Стивен отвел ее в детскую, но она посмотрела на Джона такими глазами, будто никогда раньше детей не видела. Даже не взяла его на руки. Если хотите знать, она, как мне кажется, испугалась его.

— Как можно испугаться моего мальчика? — удивилась Мерси и поцеловала его в лобик. — Жанетт, сколько вы будете гулять в парке?

— Всего час.

Мерси просияла.

— Это ровно на час дольше, чем я могла надеяться. Я принесла покрывало, оно там, на скамейке. Идем, посидим, поболтаем. Я хочу знать все, что делал Джон в эти дни.

Если сможет, она не станет больше расспрашивать о его отце. Но, видит Бог, ей хотелось этого отчаянно.


Сидя на лошади на небольшом, поросшем деревьями холме, Стивен наблюдал за тем, как Мерси возится с его сыном. Она выглядела такой счастливой, такой взбудораженной, полной жизни. Ему даже показалось, что ветер принес ее смех, хотя для этого он, разумеется, находился слишком далеко от нее. Она сидела на покрывале рядом с Жанетт, но все внимание ее было устремлено на Джона.

Проходившие мимо люди останавливались, улыбались, радовались вместе с ней.

Как непохожа она была на Чудо!

Чудо приехала к нему накануне вечером, и Джон заходился криком каждый раз, когда она пыталась взять его на руки. Она вскоре отказалась от этой идеи. Стивен не винил ее. Мальчику нужно время, чтобы привыкнуть к ней.

Стивен старался не сравнивать ее с Мерси, но он не мог себе представить, чтобы жена сдалась так легко. Она стала бы что-то ворковать ему на ушко, заигрывать с ним, и в конце концов успокоила бы его. Сколько бы времени на это ни ушло.

Когда Жанетт наконец унесла Джона, Стивен и Чудо пошли к столу. Это было ужасно! Он попросил ее рассказать о времени, проведенном на востоке, но не признался, что сам ничего не помнит. Просто сказал, что хочет знать, чем она занималась, когда он покинул госпиталь и вернулся на передовую.

Однако ее рассказ состоял из одних жалоб. В госпитале нужно было скрести полы, шить рубашки для раненых взамен окровавленных, сматывать бинты. Жилые помещения были переполнены, и женщины спали по десять человек в комнате. Кормили плохо. Приходилось обходиться практически без удобств. Это было страшно.

Мерси никогда не жаловалась на лишения. Ее больше волновало то, что неудобства испытывали раненые, и она всегда чувствовала вину из-за того, что не могла полностью избавить их от страданий. Ей до сих пор снились люди, которых она, как ей казалось, не смогла спасти.

Кто теперь обнимает ее, когда ей снятся кошмары? Возможно, Лео. Художник был предан матери Стивена, но сердце имел мягкое и отзывчивое. Конечно, он услышал бы ее крики и не оставил бы Мерси один на один с ночными демонами.

Не то, что ее мерзавец муж. Как он ни оправдывал свой гнев, чувство вины глодало его ежеминутно.

Стивен вообще-то не собирался разрешать ей видеться с Джоном, и крайне неохотно, но он все же признал, что Жанетт привез в Лондон для часовой прогулки в парке (хотя были парки и намного ближе к дому) с одной-единственной целью: он хотел увидеть Мерси, пусть даже издали. Он догадывался, что, если сообщить матери, вечно сующей нос в его дела, о том, что Джона привезут в Лондон, она не преминет передать эту новость Мерси. Черт возьми, ему непременно нужно было увидеть ее улыбку, чтобы отделаться от мучительных воспоминаний о расставании! Он, ненавидевший себя за то, что лишился части воспоминаний, теперь хотел забыть тот миг, когда она ушла из его жизни с таким достоинством, таким самообладанием. Боже правый, и королева не выглядела бы более величаво, чем она в ту минуту.

Однако сейчас, глядя на Мерси, он лишь острее почувствовал вину за то, что прогнал ее. Стивен проклинал свою гордость, ведь это она не позволяла пойти к ней и просить, умолять, чтобы она снова вернулась в его жизнь.

Рванув поводья, Стивен развернул лошадь и поскакал прочь. Он увидел достаточно, вернее, слишком много. Проклятая гордыня не дала ему поехать в другую сторону, к Мерси, поздороваться с ней, поговорить с ней. Он желал наказать ее, а сегодняшним жалким фарсом добился лишь того, что наказал себя.

Чертов Лео, похоже, тоже вознамерился наказать его. Вернувшись домой, Стивен обнаружил на своем письменном столе небольшой пакет. Внутри оказался портретик Мерси…

И, будь оно все проклято, на портрете она выглядела как женщина, у которой разбито сердце. Кончиками пальцем он прикоснулся к ее лицу, нарисованному маслом, вспомнил, как касался ее теплой кожи.

К сожалению, он перестал понимать, кого винить в том, что жизнь его превратилась в кошмар. Чудо, потому что она последовала за ним на восток и забеременела от него? Мерси, потому что она выдавала себя за мать Джона? Себя, потому что ее обман так ранил его сердце?


— Вернулся мой человек из Парижа, — сказал Айнсли. — Никаких результатов. Он не смог выяснить, был ребенок украден или брошен. Вероятно, Чудо и Мерси жили очень замкнуто.

Стивен стоял у окна библиотеки. В последнее время он только то и делал, что смотрел в окно, как будто ждал, что мимо в любой миг может пройти Мерси. Каждый день был для него безрадостным. Все ему опротивело.

Снова приходила Чудо, но про Джона она даже не вспомнила. Она говорила о моде, о предстоящем сезоне и о балах, на которые они будут ходить. Еще о театре. О них будет говорить весь город, заверила она его.

Ах да, он снова станет героем сплетен и домыслов. И почему она так жаждала того, что ему было противно?

Стивен достал портрет Мерси из кармана, где тот теперь находился постоянно. Он вспомнил о том, как они обедали вместе, вспомнил оживленные разговоры и минуты покоя. Как просыпался по утрам, держа ее в объятиях, и как они предавались страсти. Всегда безудержной. Всегда по-разному. Она ласкала его тело, проникала в душу, пленяла сердце. Когда он был с ней, ему начинало казаться, что прошлое уже не имеет значения.

— Впрочем, кое в чем мне все же повезло, — добавил Айнсли.

Стивен попытался сделать вид, что ему интересен рассказ брата, но его снова захватили воспоминания о Мерси. Как она, бывало, смотрела на него, чуть склонив набок голову; многообещающие огоньки в глазах цвета виски, которые говорили о том, что за обличьем леди скрывается похотливая самка. Невинная и страстная. Сладкая и терпкая. Скромная и вызывающая.

Чудо не уступала ему в искусстве обольщения, но он даже не поцеловал ее ни разу с тех пор, как она снова появилась в его жизни. Он помнил времена, когда не мог оторваться от нее. Сейчас никакого желания жить вместе с этой женщиной он не испытывал, даже если она — мать Джона.

— Я разыскал сержанта, который служил под твоим началом. Его зовут Мазерс. Тебе это имя о чем-то говорит?

— Мазерс? — Стивен покрутил имя в голове и так и эдак, надеясь, что за него зацепятся какие-нибудь обрывки воспоминаний. Высокий или низкий? Толстый или тощий? Представить этого человека ему не удалось. Ничто не отозвалось в темных глубинах разума.

— Нет.

— Сегодня он будет в «Белом жеребце». Если захочешь, угостишь его элем.

Стивен посмотрел на брата через плечо.

— И для чего это нужно?

— Чтобы начать заполнять пустоты в твоей памяти.


В «Белом жеребце» стоял неумолчный гул. Сначала Стивену показалось, что свободных мест здесь не найти, но потом он все же заприметил пустующий стол в дальнем углу. Ему подумалось, что он должен бы радоваться возможности поговорить с тем, кто сражался рядом с ним. Разве ему все эти месяцы не хотелось вспомнить в деталях то, что исчезло из памяти?

Однако вместо жадного предвкушения он испытывал лишь ленивый интерес: какие еще неприятные сюрпризы его ожидают? Открытия, которых он предпочел бы не совершать? Наподобие того, что Мерси не является матерью Джона.

Почему она никогда не помогала ему вспоминать жизнь в Крыму? Что ей самой было известно? Слова, брошенные ею на прощанье, зазвучали у него в голове, отчего ледяной холод прошел по его спине.

«Я хочу пожелать тебе кое-чего, мой дорогой супруг. Не вспоминай того, что произошло в Ускюдаре. Потому что, если вспомнишь, никогда себя не простишь».

Что же там случилось? Что он натворил? Почему лучше было не вспоминать?

Он надеялся, что Чудо сможет пролить свет на это, но она говорила только о том, что было с ней самой или о том, как они проводили время вместе. Если она и знала то, на что намекала Мерси, то очень умело скрывала это. Дьявол, что же там произошло?

Неожиданно поле зрения перекрыла фигура дюжего парня. Один из рукавов его коричневого твидового пиджака был сложен пополам и пристегнут к плечу за ненадобностью. Длинные темно-русые волосы его торчали клочьями, но было заметно, что он недавно побрился. Угрюмый взгляд карих глаз говорил о том, что человек этот на своем еще недолгом веку повидал больше ужасов, чем большинство людей за всю жизнь. Совершенно неожиданно для себя Стивен вдруг ощутил какое-то родство с этим незнакомцем.

— Рад вас видеть, господин майор, — пророкотал мужчина трубным голосом. — Впрочем, вас теперь нужно называть сэр Стивен. Я читал в «Таймс», что вам дали рыцаря. Поздравляю вас, сэр. Вы это заслужили.

У Стивена чуть не вырвалось: «В самом деле?», но вместо этого он произнес:

— И я рад вас видеть. Мазерс. Садитесь.

Мужчина сел напротив него, и Стивен велел подавальщице принести пинту эля.

— Не повезло вам с рукой, — мрачно промолвил он, гадая, когда его однополчанин потерял руку, при нем или после того, как он уехал.

Мазерс пожал плечами.

— Если бы не вы, сэр, я бы жизни лишился, а не руки. Сэр, клянусь, в том бою вы в сущего дьявола превратились. Не пощадили никого. Потом меня под огнем вынесли к своим. И не только меня, как я слышал, но я уже не мог это видеть. — Он поднял кружку. — За ребят из Легкой бригады, сэр.

Стивен и Мазерс стукнулись кружками.

— За Легкую бригаду.

Минуту сидели молча. Мазерс явно предался воспоминаниям, и Стивену ужасно захотелось узнать, что именно он вспоминал сейчас. Быть может, ему стоит признаться, сказать, что ничего не помнит? Ведь перед ним сидел человек, который мог ответить на любые вопросы о происходившем в Крыму.

— Я вас не помню. Мазерс.

Здоровяк почесал голову.

— Не знаю, что и сказать, сэр. Я-то думал, меня непросто забыть, при моем росте, да и вообще…

— Понимаете, я тоже был ранен. Вы вернулись домой без руки, а я — без воспоминаний.

— Вы хотите сказать, что вообще ничего не помните?

— Совершенно.

Мазерс секунду обдумывал это признание.

— Я слышал, вам ядро в голову попало.

— Не уверен, осталась бы у меня после этого голова, но что-то произошло.

— Вы уж меня простите, сэр, но я бы на вашем месте радовался. Там ведь был сущий ад. Говорят, возле госпиталей в Ускюдаре почти пять тысяч бойцов похоронено.

— Пять тысяч, — прошептал Стивен. Как он мог забыть что-то настолько страшное? — Со дня на день ждут мира.

— Дай-то Бог, сэр! — Он покачал головой. — Как мы хорохорились, когда уходили оттуда! Ведь наша взяла, сэр. Но только, Господи, какой ценой!

Они снова помолчали, как будто слова, которые нужно было сказать, невозможно было выдавить из себя. Наконец Стивен спросил:

— Скажите, Мазерс, вы помните одну сестру, ее звали Мерси?

Мазерс покачал головой:

— Простите, сэр, не припоминаю. Но куда мне до вас, вы сестер гораздо лучше знали. Я помню, у вашей койки то одна, то другая дежурила.

— Меня интересует одна конкретная. Мерси. Мерси Доусон.

Мазерс усмехнулся.

— А, мисс Доусон! Как же, помню ее отлично. Истинный ангел. Трудилась без устали, не хуже самой мисс Найтингейл. Сколько раз я слышал, как она молится за ту или иную отлетевшую душу. Жаль, не повезло бедняжке той ночью. Я уж думал, она сразу после того уедет, но нет. Когда я снова угодил в госпиталь, она была там, держала меня за руку, пока другую руку отнимали.

Стивен почувствовал необъяснимое волнение. Ему не хотелось думать о том, что испытал Мазерс. Это был большой и грубоватый человек, не нуждающийся в жалости. Но другое, сказанное им, заставило Стивена покрыться холодным потом.

— Что с ней произошло, Мазерс?

— На нее напали, сэр. Хорошо, что мы проходили мимо, вы и я. Хотя было б еще лучше, если б мы успели до того, как первый мерзавец с ней закончил, а второй начал моститься.

У Стивена внутри заклокотало. Нет, не может быть! Он, верно, не так понял Мазерса, ведь Мерси как-то сказала, что он успел вовремя. Он спас ее.

Они ее избивали? Нет, идиот, они по очереди делали то, что может делать только один мужчина…

Он боялся, что ему сейчас станет дурно. Стивен попробовал зайти с другой стороны, молясь, чтобы на этот раз не ошибся.

— Но мы им задали жару, верно, Мазерс?

— Да, сэр. Особенно первому. Я думал, вы убьете эту мразь. А, может, и убили. Потом. Из очередного боя он не вернулся. Остальные двое тоже. Одному я помог остаться там навсегда, а о третьем позаботились либо вы, либо русские. Я всегда ставил на вас, сэр. — Он откинулся на спинку стула и облегченно вздохнул. — Никогда еще никому не признавался в этом. Да, снял груз с души.

Мазерс посмотрел на Стивена вопросительно, как будто ожидал ответного признания.

— Простите, друг мой, но, как я уже сказал, я не помню… ничего этого. Но уверен, что бы вы тогда ни сделали, поступили правильно. И надеюсь, что мне тоже хватило духу восстановить справедливость.

Мазерс кивнул и опустил взор на кружку. Потом допил эль и заказал еще.

Когда принесли заказ, Стивен поинтересовался:

— А мисс Уизенхант? Помните ее?

Мазерс почесал подбородок.

— Да. Красавица. Только совсем не такая душевная, как мисс Доусон. У нее всегда был такой вид, будто жизнь там ей была в тягость. Я знаю, это была тяжелая работа, то, чем они занимались. Какое там веселье! Но мисс Доусон всегда радовалась, когда кому-то помогала или облегчала страдания. Она улыбалась так ласково, что мы все вспоминали о доме и о том, ради чего сражаемся. Думаю, многие из наших в нее влюблялись. Интересно, что с нею стало?

— Ей не посчастливилось стать моей женой.


— Где она?

Оторвав голову от спинки кушетки, на которой она лежала, положив босые ноги на колени Лео, герцогиня посмотрела на стоявшего в двери Стивена.

— И тебе добрый вечер. Ты неважно выглядишь.

— Где она, черт побери? — повторил он, не желая выслушивать колкости матери.

Наверное, она это поняла, потому что торопливо произнесла:

— В голубой спальне.

Он бросился наверх, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Такое напряжение отозвалось невыносимой болью в ноге, но он не обращал на это внимания. Оказавшись у нужной двери, он распахнул ее с такой силой, что она грохнулась о стену.

Мерси вскочила с кресла у окна, где она читала, книга с негромким стуком упала на пол. Сквозь ее белую ночную рубашку было видно, что она дрожит. Пальцы ее ног вжались в ковер. Потом к ней вернулось самообладание и она выпрямила спину. Его она не испугается. Ее никому не испугать.

Он представил себе, как какое-то животное в штанах задирает подол ее платья, грубо раздвигает ее нежные бедра…

— Ты обманула меня, когда сказала, что никогда не обманывала. — Он шагнул к ней.

Она и не подумала отступить. Храбрая, отчаянная Мерси. Она приехала туда, чтобы помогать раненым, избавлять их от страданий. Если бы те трое, что напали на нее, не были бы мертвы, он разорвал бы их на части собственными руками. Никогда еще Стивен не чувствовал такой безудержной ярости. Война научила его этому?

— Ты сказала, что я успел остановить их, успел тебя спасти. Но я не успел.

Она побелела как снег и задрожала так, будто ее окунули в ледяную воду. По щекам потекли слезы. Заведя руку за спину, она взялась за спинку кресла, чтобы не упасть. Любая другая женщина на грани обморока поспешила бы сесть, но не она. Каким-то образом она нашла в себе силы остаться на ногах, точно так же, как когда-то нашла силы вернуться в госпиталь, чтобы продолжать ухаживать за ранеными. Отважная Мерси. Его Мерси.

— Скажи, что ты не вспомнил. Пожалуйста, бога ради, скажи, что ты не вспомнил моего позора и унижения.

— Не вспомнил. Ни единой секунды. Но это был не твой позор, не твое унижение, Мерси, а их. Черт возьми, почему ты не рассказала мне?

— Зачем? Ради всего святого, зачем мне нужно было вспоминать эту мерзость, это…

Слезы ручьями хлынули из глаз. Она опустилась в кресло и закрыла лицо руками, плечи вздрагивали от рыданий. Стивен ощутил острое желание обнять ее и утешить, но он отказался от этого права. Он усомнился в ней, а значит, усомнился в самой добродетели. Он надеялся, что война сделала его лучше, но это Мерси призывала его стать другим, лучшим человеком.

— Если бы ты потом не обнял меня так нежно, не утешил, не знаю, смогла бы я еще когда-нибудь выдержать прикосновение другого мужчины. — Она подняла наполненные слезами глаза. — Кроме этого ничего не было. Между тобой и мной. Легкие прикосновения, нежное поглаживание. По лицу, по рукам. Здесь. — Она прикоснулась к груди чуть ниже ключиц. — Куда ударил первый, разорвав корсаж. Ты поцеловал меня в это место. Ты шептал такие ласковые слова. Ты не оставил меня до рассвета. Приказал Мазерсу найти нам комнату. Ты обмыл меня… так нежно… там, где побывал этот зверь. Я тогда поклялась себе, что найду способ отблагодарить тебя за доброту.

— Доброту? Мерси, любой мужчина пришел бы тебе на помощь…

— Только это сделал не любой мужчина, а ты. Когда Чудо призналась, что понесла от тебя и сказала, что должна уехать, я поехала с ней, чтобы она не осталась совсем одна. А когда она заявила, что не хочет Джона, я сначала ей не поверила, а потом сказала, что заберу его. Когда мы увидели твое имя в списке погибших, начали обсуждать, что теперь делать. Я подумала, что Джон — это все, что от тебя осталось. Однажды утром я проснулась и увидела, что Чудо исчезла, оставив мне Джона. Я решила, что должна вернуть его твоей семье. Кроме этого у меня больше ничего не было на уме. Ты должен мне поверить.

Сердце его сжалось.

— Я верю, Мерси. Не нужно больше ничего говорить.

— Он был так похож на тебя! Каждый день я любила его чуточку сильнее. А потом поняла, что не смогу расстаться с ним. Вот я и назвалась его матерью, решив что ни один достойный человек не разлучит мать с ребенком. А узнав, что ты жив, я испугалась, что, если скажу правду, ты не захочешь, чтобы рядом с твоим сыном находилась лгунья. Вот это представление и продолжалось.

— Это было не представление. — Не в силах сдерживаться, он приложил ладонь к ее щеке, холодной и мокрой от слез. — Ты и есть его мать. Сможешь простить меня за то, что я в тебе сомневался?

Она отрицательно покачала головой.

— Мерси, господи, Мерси, я сделаю все, о чем ты попросишь! Я больше не буду стараться вспомнить. Я не буду думать о прошлом. Я стану хранить все воспоминания, начиная с этого мгновения, если в них будешь ты.

— Я не должна была тебя обманывать.

— Ты не обманывала. Ты — мать Джона. Я не помню нашей первой ночи, но если бы вспомнил, клянусь всем святым, моя милая, дорогая, отважная жена, я бы узнал, что начал влюбляться в тебя уже тогда.

Зарыдав, она бросилась ему на грудь. Он прижал ее к себе крепко-крепко, стал покачивать, шептать нежные слова любви. Почему-то этот миг показался ему очень знакомым, точно он вспомнил тот раз, когда уже обнимал ее вот так.

— Едем домой, Мерси. Едем домой ко мне и к Джону.

Прижимаясь щекой к его плечу, она кивнула. Подхватив Мерси на руки, он вынес ее из комнаты.

Мать с нетерпением ждала его у подножия лестницы. Он не удивился. Он бы не удивился, даже если бы она стояла за дверью спальни, подслушивая.

— Вы куда? — спросила герцогиня.

Он прижал Мерси к себе покрепче.

— Обзаводиться воспоминаниями.


Когда Стивен завел ее в дом, все показалось ей знакомым и приветливым. В карете он всю дорогу прижимал ее к себе так, будто боялся, что, если ослабит объятия хотя бы на миг, она исчезнет из его жизни навсегда. Целуя, шептал, что любит и что она никогда не пожалеет о том, что стала его женой.

Он заставил ее снова почувствовать себя по-особенному, радоваться каждому шагу, который она сделала, идя по дороге, приведшей к нему.

Поднявшись наверх, они вошли в детскую. Дав ей несколько минут на то, чтобы подержать Джона, вдохнуть его запах и уложить обратно в кроватку, Стивен повел ее в спальню. Там он мигом сбросил с себя одежду, раздел ее, и они повалились на кровать.

Он с благоговением стал водить пальцем по ее телу, медленно, возбуждающе. Ее ладони скользнули по его рукам и по груди.

— Не думай об этом, — мягко попросила она.

Он посмотрел ей в глаза.

— О той далекой ночи, — пояснила она.

— Я не могу думать о том, чего не помню.

Однако же Стивен узнал, что тогда произошло, и хотя память к нему не вернулась, теперь мог представить события той ночи. Скользнув губами по ее шее, он прошептал:

— Я люблю тебя, Мерси. Я чуть не умер после того, как прогнал тебя.

— Так зачем ты это сделал?

— Упрямство и гордыня. Но не только. — Пальцы его скользнули по ее волосам, ладонь остановилась на щеке. — С той самой минуты, когда я очнулся в этом проклятом госпитале, моя жизнь лишилась смысла. И так было до тех пор, пока не появилась ты. Ты дала мне якорь, но, узнав правду, я как будто снова оказался в открытом море. Это не оправдание, скорее объяснение.

— А сейчас?

— А сейчас я словно вернулся домой. — Он накрыл ее уста своими, нежно, но с напором, говорившим о едва сдерживаемом желании. Скоро он отпустит его, и они отдадутся страсти, еще более горячей, чем раньше.

На этот раз прикосновения его были другими. Хотя, возможно, это она стала их ощущать иначе. Теперь между ними не было тайн. И не имело значения, чего он не мог вспомнить. Они оба существовали сейчас, в это мгновение. Как он сказал, вынося ее из дома матери, они обзаведутся новыми воспоминаниями. Она даст их ему столько, что он и не упомнит все. Тысячи и тысячи, пока они не перестанут думать о тех двух годах, пока они не перестанут вспоминать Ускюдар. Или видеть его во снах.

Они не спешили, ласкали друг друга, словно каждый хотел вспомнить знакомое, взять на заметку заново открытое. Ее всегда удивляло, что каждый раз она узнавала о нем что-то новое. Шрам, который почему-то раньше оставался незамеченным, точка на спине, особенно чувствительная к щекотке, место, от прикосновения к которому по его телу проходила дрожь. И у них впереди были годы. Годы познания, вкушения, ласк.

Но она не хотела думать о будущем. Ей хотелось сосредоточиться на настоящем, на том прекрасном мгновении, когда их тела соединились.

— Дома, — прошептал он ей в самое ухо. — С тобой я всегда чувствую себя дома.

Движения его сначала были медленными, но потом он начал двигаться быстрее. Ее тело отвечало ему в том же ритме, быстро и сильно. Они прикасались друг к другу, они целовались. Его губы сжались на вершине ее груди, и он начал сосать. Удовольствие проходило по ней волнами, унося все дальше, вознося все выше…

К еще незнакомым высотам.

— О боже! — простонала она, прижимая его к себе, впиваясь ногтями в его плечи.

— Я люблю тебя, Мерси! — прохрипел он, тяжело дыша.

Открыв глаза, она поймала его взгляд и увидела, что сказано это было искренне. Не то чтобы она сомневалась, просто это стало еще одним доказательством. Бездонную синеву его глаз переполняла любовь.

— Я люблю тебя, Стивен. Я давно полюбила тебя.

— Люби меня как можно дольше.

— Я буду любить тебя целую вечность.

— Ты единственная. Единственная, кого я когда-либо любил.

Издав глухой стон, он пустил голову и крепко поцеловал шрамик на ее ключице, оставшийся после той далекой ночи. «Если бы ранка еще не зажила, — подумала она, — прикосновение его губ заживило бы ее». Каждая точка на ее теле, к которой он прикасался, казалось, оживала. Сегодня был день очищения, избавления от лжи, лукавства и недоверия. Ей всегда казалось, что вместе они становятся единым целым, и только сейчас она осознала, что их разделяла тончайшая преграда, сотканная из страха перед истиной. Но теперь он узнал правду, всю правду, и вот он рядом с ней, шепчет слова, проникающие в самое сердце. Овладевает ею со страстью, утверждающей, что она принадлежит ему, и не оставляющей сомнений, что он принадлежит ей.

Он приподнялся над ней, плавные движения его сделались уверенными, целенаправленными. Ощущения ее усиливались с каждым мгновением, наслаждение нарастало, все выше и выше, пока…

— Боже! — Она выгнула спину, потом обвила его руками и ногами, прижалась к нему, двигаясь в такт его все ускоряющимся движениям.

Он выкрикнул ее имя, содрогнулся и сжался, как в конвульсии, но он не отвел взгляда от ее глаз. Он торжествовал, но это было торжество не победителя, а скорее человека, который переборол себя. Когда он опустился на нее и прижался лицом к ее шее, она снова обвила его руками и ногами, крепко и с нежностью прижимая к себе.

Впервые после отъезда из Ускюдара она почувствовала, что наконец вернулась домой.

Загрузка...