Начинающий писатель М. написал рассказ под названием «Качает».
Сюжет рассказа не бог весть какой. Служащие столовой везут на пароходе инвентарь своего предприятия, которое эвакуируется. Пароход подрывается на мине и тонет. Однако удается спасти все, вплоть до последней вилки.
Этот свой рассказ М. отдал на рассмотрение в литературную консультацию при Н-ской районной газете.
Рассказ понравился в консультации. Начинающего автора поздравили с успехом и три часа с ним беседовали, поправляя рассказ, с тем, чтобы он достиг, так сказать, своего художественного потолка.
Беседуя с автором, редактор консультации сказал ему:
— Рассказ ваш проникнут оптимизмом и глубокой верой в людей, и поэтому вдвойне досадно, что пароход ваш тонет. Должно быть, хороший пароход, вероятно, не маленький, а он так непростительно у вас тонет. Получается как-то не любовно к предметам и людям.
Потупив очи, писатель сказал:
— Пароход-то у меня совсем небольшой...
— А хоть бы и небольшой, — сказал редактор, — а все-таки это пароход. На него и деньги затрачены, и труд... Нехорошо получается... Может, у вас, чего доброго, и жертвы есть?
— Нет, жертв у меня нет, — сказал писатель. — У меня все спаслись... Если хотите, я могу даже это подчеркнуть.
— Нет, подчеркивать не надо, — сказал редактор. — Именно тогда-то читатель и скажет: «А, подчеркнул, значит, есть жертвы»... Нет, не следует, чтоб пароход тонул...
Начинающий писатель смущенно сказал:
— Но ведь это же только рассказ... Это же не по-настоящему гибнет пароход...
— Что значит «не по-настоящему»? — сказал редактор. — На что же такое произведение, которое не отражает подлинной жизни? Нет, вы пишите так, чтобы жизнь отражалась, как в капле воды. И учтите, что читатель переживает, видя, что водный транспорт теряет, так сказать, одну свою единицу... Нет, уж лучше вы парохода вообще не трогайте. Замените его чем-нибудь...
— Так чем же его заменить? — с беспокойством сказал писатель. — Может быть, баркой?
— Нет, баркой тоже нехорошо, — сказал редактор. — Барки сейчас очень и очень нужны Госречпароходству... Замените чем-нибудь таким, я бы сказал, небольшим...
— Может, буксир взять? — спросил писатель.
Редактор отрицательно покачал головой.
— Буксир — это тот же пароход, — сказал он. — Буксир я вам не советую брать.
Писатель возвел свои очи к потолку, стараясь припомнить самые малые плавающие единицы.
— Катер, может быть, взять, — пробормотал он. — Уж катер-то — это совсем небольшое, едва, так сказать, плавает...
Редактор потер свою переносицу и, обратившись к сотруднице консультации, сказал ей:
— Как ты думаешь, Катя, если он катер себе возьмет?
Пожав плечами, Катя сказала:
— Нет, катер не следует брать. Катер обычно людей спасает, и гибель катера может вызвать плохую реакцию у читателя... Пусть он лодку себе возьмет.
— А в самом деле, — сказал редактор, — возьмите себе обыкновенную лодку и дуйте на ней.
Слегка побледнев от обиды, писатель сказал:
— На что же мне обыкновенная лодка? У меня же народу много. Около тридцати человек. Как я их всех повезу?..
Не глядя на писателя, Катя сказала:
— То есть прямо беда с этими начинающими писателями. Они не соображают, что количество людей зависит от них.
Редактор сказал:
— А верно. Вы же художник и, так сказать, творец. Вы же этим распоряжаетесь. Возьмите себе поменьше народу. Столько, чтобы им в лодку сесть.
— Ну хорошо, допустим, я возьму меньше народу, — неуверенно сказал писатель, — а как же я имущество повезу? Ведь они же у меня весь инвентарь с собой везут... Одних столов у них штук двадцать.
— Да столов-то вам за каким чертом столько! — раздражаясь, сказал редактор.
— Так ведь они же у меня все оборудование везут, — чуть не плача, пробормотал писатель. — Ведь если взять не все, то не будет такой острой проблемы. Будет самый обыкновенный рассказ.
Катя сказала:
— Да вы возьмите себе большую рыбацкую лодку. И как-нибудь там сложите все ваше имущество.
Редактор сказал:
— Конечно. Вы же художник. И, значит, как-нибудь там и уложитесь.
— А столы?
— Что столы?.. Ах да... Столы еще у вас... — сказал редактор. — Ну а столы... столы пускай... по воде плывут...
— В крайнем случае, — сказала Катя, — вы свяжите их веревкой, и пусть они рядом с лодкой плывут. Пусть кто-нибудь на корме сидит и держит эту веревку.
— Конечно, — сказал редактор. — Пусть они, так сказать, рядом с лодкой... Ведь, надеюсь, у вас деревянные столы... Не каменные, черт бы их драл...
— Ну деревянные, — сказал писатель с дрожью в голосе. — А рояль куда же я дену... Ведь они же еще у меня рояль везут...
— А рояль-то за каким чертом вы с собой берете! — воскликнул редактор, потеряв наконец терпение.
Снова побледнев от обиды, писатель сказал:
— Рояль у меня самое ударное место, поймите... Ведь ради него я и за рассказ взялся...
Катя не без едкости сказала, обращаясь в пространство:
— Да пусть он поступает, как хочет. Наше дело подтолкнуть его творческую мысль... Пусть он хоть на рояле верхом плывет. Все равно ему до Чехова далеко.
Редактор встал и, заканчивая аудиенцию, сказал:
— В общем, поправьте рассказ так, как мы вам посоветовали. И зайдите через недельку. Посмотрим, что у вас получилось.
Через неделю начинающий писатель М. принес свой исправленный рассказ. Редактор сказал:
— Получилось плохо. Нехудожественно. И главное, не правдиво. За каким-то чертом рояль в лодке везут...
Катя сказала:
— Как-то не веришь в ваши столы и в этот ваш рояль...
Взяв рассказ, писатель уходит.
И вот прошло несколько месяцев после этого происшествия.
На днях я получил по почте два варианта рассказа «Качает» и длинное письмо начинающего писателя М.
В своем письме М. пишет:
«Я убедительно прошу вас сличить эти два варианта моего рассказа. И вы увидите, как может плохой и неопытный редактор испортить хорошее произведение. Вот где, по-моему, беда нашей литературы. И вот где, быть может, причина отставания нашей литературы от других высоких производств...»
Не без интереса я стал сличать два варианта.
Действительно, второй вариант из рук вон плох. Какая-то жалкая пародия, а не рассказ.
Читаю первый вариант, не тронутый грубой рукой редактора. С удивлением вижу, что и этот вариант никуда не годится. Слабенький, убогий рассказец, который надо было тотчас вернуть автору.
Печальное, я бы сказал, происшествие на нашем литературном Олимпе.