Сочинения

3. Собеседование аввы Пафнутия. О трех отречениях от мира

В лике святых, сиявших как чистейшие звезды в ночи мира, наподобие великого светила блистал светлостью знания св. Пафнутий Он был пресвитером в нашем собрании, которое находилось в скитской пустыне Пребывая здесь, он до последних лет не менял той кельи, в кото рой поселился вначале, хотя она отстояла от церкви тысяч на пять шагов. Обремененный годами, он не тяготился тем, что одолевал такое расстояние, приходя к церкви каждый субботний и воскресный день, и, не желая возвращаться оттуда праздным, возлагал на свою перевязь сосуд воды, которой надлежало пользоваться всю неделю, и приносил к келье Он, даже перешагнув за девяносто лет, не позволял более молодым братьям делать это для себя В юности своей он с таким усердием предался правилам общежития, что за короткое время стяжал сокровище послушания и обогатился познанием всех добродетелей. Когда же через умерщвление своих желаний под наукою смирения и покорности он погасил в себе страсти и преуспел во всяких добродетелях, какие требуются и уставом монашеским, и учением древнейших отцов, то, воспламенившись желанием высшего совершенства, поспешил проникнуть в сокровеннейшие места пустыни, чтобы здесь, без всякого развлечения общением с людьми, беспрепятственнее прилепиться к Господу, с Которым он жаждал пребывать нераздельно, находясь среди множества братьев Здесь опять по рвению и любви к непрестанному божественному созерцанию он с такой заботли-\\249//востью избегал взора других, что превзошел в этом всех отшельников. Для того уходил в дальние пустынные и неприступные места и укрывался в них долгое время, так что сами отшельники очень редко видали его. И нельзя было не верить, что он каждодневно наслаждается там обществом ангелов.

Желая воспользоваться его наставлениями, а также смущаемые различными помыслами, уже под вечер мы пришли в его келью. После непродолжительного молчания он начал превозносить наше дело, т. е. что оставив отечество из любви к Богу, посетив столько областей, терпеливо сносим бедность и скуку пустыни и с таким рвением стремимся подражать их строгому образу жизни, который едва сносят и те, кто родились и выросли в нужде и скудости. На это мы отвечали, что мы заботливо искали его ради наставления и учения, — затем, чтобы сколько–нибудь настроить дух свой его правилами и совершенствами, бесчисленные доказательства которых уже видели и знаем, а не затем, чтобы принимать похвалу за добро, которого, однако, в нас нет, и меньше всего затем, чтобы, по поводу его бесед, предаваться высокомерию и возношению ума, которое и без того по внушению врага часто беспокоит нас в наших кельях. Почему желали бы услышать то, что сокрушало бы нас и смиряло, а не то, что может вести к самообольщению и гордости.

Тогда блаженный Пафнутий начал говорить есть три способа призвания, также признаем необходимыми и три отречения для монаха, каким бы образом он ни был призван. Но прежде следует знать, для чего сказал я о трех

\\250// видах призвания. Это для того, чтобы мы, увидев, что пробуждены к богоугождению тем призванием, которое занимает первое место, старались соответственно высоте его учредить и весь образ своей жизни. Ибо нет никакой пользы от высокого начала, когда этому началу не будет соответствовать и конец. Увидев же, что изъяты из оков мира последним видом призвания, тем с большим рвением устремились достигнуть совершеннейшего конца, чем менее совершенным кажется начало нашего обращения к благочестию. Надлежит также знать и необходимость троякого отречения, ибо нельзя достигнуть совершенства, если мы или совсем не знаем о нем, или, зная, не стараемся совершить его самим делом.

Будем теперь подробнее раскрывать эти три способа призвания. Первое из них бывает непосредственно от Бога, второе — через человека, а третье — от нужды. Призвание бывает от Бога, когда некое вдохновение, наполняя наше сердце, нередко даже во время сна, возбуждает нас искать вечной жизни и спасения и посредством спасительного сокрушения сердца невольно влечет обратиться к Богу и прилепиться к Его заповедям. Так Авраам, как читаем в Св. Писании, голосом Господним был вызван из места рождения своего, из приятного круга родных и из дома отеческого; потому что Сам Господь сказал ему: пойди от земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего (Быт. 12, 1). Этим же способом, как известно нам, призван и блаженный Антоний, который первое возбуждение к обращению воспринял от самого Божества. Ибо войдя в церковь и слыша здесь в Евангелии проповедь Господа: если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк 14, 26); еще: если хочешь быть совершенным, пойди про-\\251//дай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф 19, 21), — в величайшем сокрушении сердца принял это наставление так, будто оно относилось собственно к нему, и тотчас, оставив всё, последовал Христу без посредства убеждения и учения человеческого. Второго рода призвание, как мы сказали, бывает через человека, когда мы воспламеняемся желанием спасения, примерами или увещеваниями святых. Так призванными, по благодати Господа, признаем себя мы, которые предали себя таким занятиям и такому роду жизни, будучи поощрены к тому увещеваниями и добродетелями упомянутого мужа (т. е. св. Антония). Таким же способом, как читаем и в Св. Писании, сыны Израиля были освобождены Моисеем от рабства египетского (Исх 14). Наконец третьего рода призвание есть то, которое бывает по необходимости. Когда мы, будучи привязаны к богатству и удовольствиям мира сего, подвергаемся неожиданным бедствиям, которые или угрожают опасностью жизни, или поражают потерею и лишением благ, или сокрушают смертью друзей, тогда как бы невольно вынуждены обратиться к Богу, Которого знать и искать не хотели во время счастья. Примеры такого призвания часто встречаем в Св. Писании. Так, когда сынов Израиля за грехи их Господь предавал в руки врагов, то по причине вражьего тиранства и жестокости они снова обращались к Нему и взывали. И Господь воздвигнул им, говорится, спасителя Аода, сына Геры, сына Иеминиева, который был левша (Суд 3, 15); и еще несколько прежде: возопили сыны Израилевы к Господу, и воздвигнул Господь спасителя сынам Израилевым, который спас их, Гофониила, сына Кеназа, младшего брата Халевова (Суд 3, 9). О таковых говорится и в псалме: когда Он убивал их, они искали Его и обращались, и с раннего утра прибегали к Богу, и вспоминали, что Бог — их прибежище, и Бог Всевышний — избавитель их (Пс 77, 34, 35). И опять: но воззвали к Господу в скорби своей, и Он спас их от бедствий их (Пс106, 19).

\\252//

Из этих трех способов обращения, хотя первые два утверждаются, кажется, на лучших началах, однако нередко находим, что и от последнего, который ниже других и не предполагает особенного жара ревности, выходят мужи совершенные, духом горящие, подобно тем, которые, лучше начав, остальное время жизни провели с похвальным рвением духа; как и наоборот, очень многие, упав с высшей в начале ступени по причине охлаждения, являлись в конце достойными осуждения. И потому, как первым нисколько не повредило то, что обратились не своею, по–видимому, волею, а принужденные обстоятельствами, так как случай, приведший их в сокрушение, учредила для них благость Господня, так и последним не было никакой пользы от лучшего начала обращения, когда не заботились остальную часть жизни довести до соответственного им конца. Так авве Моисею, обитавшему в той части пустыни, которая называется Каламон, нисколько не препятствовало достигнуть совершеннейшего блаженства то, что он притек в монастырь, гонимый страхом смерти за человекоубийство; потому что, вынужденное обращение свое превратив готовностью духа в собственное желание сердца, он взошел потом на самый верх духовного совершенства. Напротив, очень многим, которых поименно приводить здесь не следует, нисколько не помогло хорошее начало, с каким принялись служить Господу, потому что затем по нерадению и ожесточению сердца они впали в гибельное охлаждение и даже в саму пропасть духовной смерти. Очевиднейшее подтверждение этой истины видим в призывании апостолов. Что пользы было для Иуды от того, что он произвольно принял верховную степень апостольства, таким же порядком, каким призваны Петр и другие апостолы, когда он под конец, погубив преславное начало своего призывания ядом похоти и корыстолюбия, упал до того, что предал Господа, как жестокосерд-\\253//ный убийца (Мф 26)? С другой стороны, какой вред для Павла от того, что внезапным ослеплением (Деян 9) как бы невольно привлечен на путь спасения, когда он, после с таким жаром следуя Господу, невольное начало обращения украшал доброхотным благочестием и жизнь свою, славную такими подвигами, заключил неподражаемой кончиною? Итак, всё дело состоит в конце, в котором и удостоенный лучшего призвания может оказаться худшим по причине нерадения своего, а нуждою привлеченный принять чин монашества может явиться совершенным при помощи страха Божия и особенной ревности.

Теперь начнем рассуждать об отречениях, которых также три, как это подтверждается и преданием отцов и свидетельством Св. Писания, и которые каждый из нас непременно должен совершить со всем старанием. Первое из них есть то, в котором телесно оставляем все богатства и стяжания мира; второе — то, в котором оставляем прежние нравы и порочные страсти, как телесные, так и душевные; третье — то, в котором, отвлекая ум свой от всего настоящего и видимого, созерцаем только будущее и желаем невидимого. Эти три отречения все вместе повелел совершить Господь Аврааму, когда сказал ему: пойди от земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего (Быт 12, 1). Во–первых, сказал: от земли твоей, т. е. от богатства мирского и стяжаний земных; во–вторых, от родства твоего, т. е. от прежнего образа жизни, прежних нравов и пороков, которые, прилепившись к нам с самого рождения, являются родственными и единокровными нам; в–третьих, из дома отца твоего, т. е. от всякого воспоминания о мире и о всем, что представляется взору очей. О двух также отцах, т. е. том, которого оставить, и том, которого искать нужно, так воспевает Давид от лица Божия: слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой, и дом отца твоего

\\254//(Пс 44, 11). Ибо кто говорит: слыши, дщерь, без сомнения, есть отец; но и тот, чей дом и народ советуется предать забвению, тем не менее признается отцом своей дочери. Всё же это совершается тогда, когда умерши со Христом для стихий этого мира, уже смотрим, по апостолу, не на видимое, но на невидимое; ибо видимое временно, а невидимое вечно (2 Кор 4, 18), и, удалившись сердцем от того временного и видимого, очи свои и ум обращаем к тому, в чем пребываем постоянно, когда, пребывая во плоти, не по плоти воинствуем в Господе, делом и жизнью оправдывая следующее изречение апостола: наше же жительство — на небесах (Флп 3, 20). К этим же трем отречениям приспособлены и три книги Соломона. Так, Притчи приличествуют первому отречению, так как ими отсекается вожделение земных вещей и чувственных пороков; Екклезиаст — второму, так как в нем все, бывающее под солнцем, провозглашается суетным; Песни Песней — третьему, так как в них ум, возвышаясь над всем видимым, погружается в созерцание одних вещей небесных.

Потому, при всей силе веры, немного пользы принесет нам первое отречение, если вслед за ним с таким же усердием и ревностью не позаботимся совершить и второе. Ибо только тогда, как успеем стяжать второе, сможем достигнуть и третьего, в котором оставившие дом прежнего своего отца, который, как упомянули мы, есть отец от начала рождения нашего, по ветхому человеку и прежней жизни, когда мы были естеством чада гнева, как и прочие (Еф 2, 3), всецело устремим взор ума своего к небесному. Об этом отце говорится к Иерусалиму, презревшему истинного отца своего — Бога: мать ваша Хеттеянка, и отец ваш Аморрей (Иез16, 45). И в Евангелии: ваш отец дьявол; и вы хотите исполнять похоти

\\255// отца вашего (Ин 8, 44). Когда оставив его, мы вознесемся от видимого к невидимому, тогда можем сказать с апостолом: ибо знаем, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный (2 Кор 5, 1), и то, о чем мы упомянули несколько прежде: наше же жительство — на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его (Флп 3, 20, 21); и следующее изречение св. Давида: странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои (Пс 38, 13), — чтобы, по слову Господа, и нам сделаться такими, каковы были те, о коих говорил Он в Евангелии к Отцу Своему: они не от мира, как и Я не от мира (Ин 17, 16), и потом к самим апостолам: если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин 15, 19). Итак, тогда только мы удостоимся обладать истинным совершенством этого третьего отречения, когда ум наш, освобожденный разумным очищением от всякой страсти и услаждения земного, не стесняясь узами бренной плоти, при непрестанном размышлении о Божественных Писаниях и созерцании духовном, так далеко входит в область невидимого и до того углубляется в высшие бестелесные предметы, что не чувствует ни своего положения телесного, ни даже плоти своей; возносится до такого восхищения, что не только не ощущает никаких звуков телесным слухом и не обращает внимания на проходящих мимо людей, но не замечает даже деревьев и других огромных предметов, находящихся пред его глазами. Поверить, впрочем, этому и понять силу этого состояния может только тот, кто собственным опытом познал то, о чем здесь говорится; тот, чьи очи сердечный Господь так отвлек от всего настоящего, что он считает то не только преходящим, но как бы не существующим, как бы дымом исчезающим, чем–то, превратившимся в ничто; кто, подобно Еноху, ходя пред Богом, не обретается в суетном настоящем веке, по-\\256//тому что отошел от сообращения и нравов человеческих, что, впрочем, в Енохе совершилось телесно, как упоминается в книге Бытия: и ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его (Быт 5, 24), и как говорит о том апостол: верою Енох переселен был так, что не видел смерти (Евр11, 5). О каковой смерти Господь говорит в Евангелии: всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовек (Ин 11, 26). Потому, желая достигнуть истинного совершенства, мы должны деятельно стремиться к тому, чтобы, как телесно мы оставили родителей, родину, богатства и удовольствия мирские, так, оставив все и сердцем, никогда уже не обращаться пожеланиями к тому, что отвергли, подобно израильтянам, выведенным Моисеем из Египта, которые хотя не возвращались туда телесно, однако называются возвратившимися; потому что, оставив Бога, с такою силою знамений изведшего их из Египта, сердцами своими опять обратились к нему (Египту) и, чтя египетских идолов, прежде отвергнутых, говорили к Аарону: сделай нам бога, который бы шел перед нами (Исх 32, 1). Иначе не быть бы нам осужденными вместе с теми, кои, во время пребывания в пустыне, вкусив небесной манны, желали нечистых, скверных яств, и не показаться ропщущими подобно им: хорошо было нам в Египте, где сидели мы над котлами мясными и ели лук, и чеснок, и огурцы, и дыни (Исх 16, 3; Чис 11, 5). Такой опыт, хотя, как образ, прежде совершился еще в том народе, однако и ныне, как видим, он каждодневно повторяется в нашем чине и звании. Ибо всякий, отрекшийся от мира, возвращаясь к прежним за ботам и увлекаясь прежними желаниями, делом и мыслью говорит то же, что и те: хорошо было мне в Египте. И таких найдется не столько ли, сколько тогда, при Моисее, являлось возмутителей, за что из всех, вышедших и Египта, которых насчитывалось шестьсот тысяч одних вооруженных, не более двух удостоились вступить в землю обетованную (Чис 14, 30)? Итак, поспешим заимствовать примеры добродетелей от тех людей, каких немного и которые очень редки, потому что и в Евангелии говорит-\\257//ся, что много званых, а мало избранных (Мф 20, 16). Никакой не будет нам пользы от телесного отречения и местного, так сказать, исхода из Египта, если не постараемся стяжать также и отречение сердечное, которое выше и полезнее. О телесном отречении так говорит апостол: если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы (1 Кор 13, 3). Этого святой апостол никак не сказал бы, если бы не предвидел в духе, что впоследствии появятся люди, которые, и раздав все имение свое бедным, не достигнут, однако, евангельского совершенства и высших степеней любви, так как по гордости или недостатку терпения, удержав в сердцах своих прежние страсти и непостоянство нравов, нисколько не позаботятся очистить себя от них; по этой причине никак не свяжут любви Божией, никогда не отпадающей. Если же, таким образом, они стоят ниже этой второй степени отречения, то тем менее способны к третьей, которая, без сомнения, есть самая высшая. Рассудите внимательно в уме своем, что не просто сказал апостол: если раздам имение; ибо при этом можно было бы думать, что он говорит и о том, кто, исполняя заповедь Евангелия еще не в полной мере, оставляет нечто для себя, как поступают некоторые, слабые духом; но если раздам, говорит, всё имение мое, т. е. если совершенно отвергну все земные стяжания. Сверх того, к отречению он присоединил еще нечто другое, лучшее: и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Другими словами, он как бы говорил: если раздам бедным всё имение мое по заповеди Евангелия, в коей говорится: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи и следуй за Мною (Мф 19, 21); т. е. если так отрекусь, что совершенно ничего не оставлю для себя, и потом к делу щедрости присоединю еще мученичество и сожжение тела или предание его за Христа; однако буду притом или нетерпелив, или гневлив, или завистлив, или горд, буду оскорбляться обидами других, искать только своего, пи-\\258//тать злые помыслы, нетерпеливо и неохотно сносить, что встретится неприятного; то никакой не будет мне пользы от отречения и сожжения внешнего человека, когда внутренний все еще будет обложен прежними страстями, когда в первом жару обращения, презрев только стяжания мира сего, — вещь ни добрую, ни злую, но среднюю — не позабочусь также отсечь пагубные расположения порочного сердца и достигнуть божественной любви, которая долго терпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не мыслит зла, все терпит, все покрывает (1 Кор 13, 4–7), и которая, наконец, никогда не попускает последователю своему пасть от искушений греховных.

Итак, со всем постоянством следует нам заботиться о том, чтобы и внутренний наш человек отверг и расточил все собранное им в прежнем состоянии богатство пороков, которые, внутренне сроднившись с телом и душою, составляют неотъемлемую нашу собственность, так что и после исхода не перестанут сопровождать нас, если не будут отсечены и отвергнуты, пока еще пребываем в этом теле. Ибо как добродетели или сама любовь, которая есть источник их, приобретенная в настоящем веке, и после кончины этой жизни облекает красотою и блеском любителя своего; так и пороки, очернив ум наш отвратительными красками, в таком искаженном виде предпосылают и в вечную жизнь. Красота и безобразие души зависит от свойства добродетелей и пороков. Из них извлекается как бы некоторая краска, от которой душа или делается такою светлою и прекрасною, что удостаивается слышать от пророка: и возжелает Царь красоты твоей (Пс 44, 12); или такою мрачною, отвратительною и безобразною, что сама невольно исповедует свое безобразие и зловоние, говоря: смердят и гноятся раны мои от безумия

\\259// моего (Пс 37, 6). И Господь говорит к ней: отчего же нет исцеления дщери народа моего? (Иер 8, 22). Итак вот собственно наше богатство, неразлучно пребывающее с душою нашей, которого никакой царь даровать нам и никакой враг отнять у нас не силен. Вот собственно наше богатство, которого сама смерть не отторгнет от души, и отвергнув которое, восходим к совершенству, а привязавшись к нему, предаемся вечной смерти.

В Св. Писании говорится о трояком богатстве, т. е. зло, добро и нечто среднее. Есть богатство злое, о котором говорится: скимны бедствуют и терпят голод (Пс 33, 11). Еще: горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение (Лк 6, 24). Отвергнуть такого рода богатство есть верх совершенства. В противоположность им поставляются те нищие, которых Сам Господь превозносит в Евангелии: блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф 5, 3). Также в Псалме: сей нищий воззвал, — и Господь услышал и спас его (Пс 33, 7). И опять: нищий и убогий да восхвалят имя Твое (Пс 73, 21). Есть богатство благое, собирать которое есть великая добродетель и заслуга, и за обладание которым муж праведный удостаивается похвалы, как говорит Давид: род правых благословится. Обилие и богатство в доме его, и правда его пребывает вовек (Пс 111, 3). И опять: богатством своим человек выкупает жизнь свою (Притч 13, 8). О таком богатстве говорится в Апокалипсисе к тому, кто, не имея его по собственной вине, является бедным и нагим: извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен, и беден, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы тебе одеться и чтобы, не была видна срамота наготы твоей (Апок 3

\\260// 17, 18). Бывает богатство чем–то средним, т. е. и добром, и злом, потому что по свойству и расположению пользующихся им, может переходить на ту или другую сторону, о нем говорит апостол: богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого, дающего нам все обильно для наслаждения; чтобы благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни (1 Тим 6, 17–19). С другой стороны говорится в Евангелии, что богач, удерживавший такое богатство и нисколько не хотевший помочь из него нуждающимся, когда от крупиц его ждал насытиться бедный Лазарь, предан за то огню геенскому и вечному пламени (Лк 16).

Итак, оставляя видимое богатство мира сего, мы оставляем не свое, а чужое, хотя хвалимся тем, что оно или собрано нашими трудами, или досталось нам от родителей по наследству. Ибо у нас, как я сказал, нет ничего своего, кроме того, что усвоено сердцем, что сроднилось с душою нашей, и чего никто никогда не может похитить у нас. Об этом видимом богатстве с упреком говорит Господь к тем, которые, обладая им, не хотят уделять из него нуждающимся: и если в чужом не были верны, кто даст вам ваше? (Лк 16, 12). Итак, что богатство у нас чужое, в этом уверяет нас не только повседневный опыт, но и то, что оно именно так обозначено в изречении Господа. А о том пагубнейшем богатстве (которое в сердце, т. е. о страстях) так говорит к Господу апостол Петр: вот, мы оставили все и последовали за Тобою; что же будет нам? (Мф 19, 27). Ибо известно, что они оставили не более, как худые изорванные сети. Потому если не понимать этого об

\\ 261// отвержении порочных страстей — деле великом и важном, — то не видно, что такое ценное оставили апостолы и что нашел в них Господь, что удостоил их обетования такой славы и блаженства: в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах, судить двенадцать колен Израилевых (Мф 19, 28). Если теперь и те, которые решительно отвергли все земные и видимые стяжания, могут по известным причинам не достичь совершенства апостольской любви, могут оказаться бессильными с свойственной живостью и силою взойти на эту третью ступень отречения — высшую и доступную для немногих, — то что должны подумать о себе те, которые, не совершив надлежащим образом еще первого отречения — легчайшего — и удерживая в себе нечистоту любостяжания с прежним маловерием, тщеславятся только одним именем монахов? Итак, первое, как мы сказали, отречение есть отвержение чужих вещей, и потому оно само по себе не способно доставить совершенства отрекающемуся, если он не дойдет до второго, в коем отвергается уже собственно наше, и стяжав которое, посредством искоренения всех страстей, свободно восходит и на высоту третьего. В том же последнем не только все, бывающее в мире и в частности принадлежащее людям, но и всю совокупность стихийного, каким бы оно ни представлялось величественным, устраняем от внимания, как подверженное суете и преходящее, и, возносясь умом и сердцем превыше всего, мы смотрим уже, по апостолу, не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно (2 Кор 4, 18), чтобы таким образом удостоиться наконец услышать и то высшее, что сказано было Аврааму: и иди в землю, которую Я укажу тебе (Быт 12, 1). Этим ясно доказывается, что кто со всем жаром духа не пройдет трех показанных ступеней отречения, тот не достигнет и этого четвертого блага (которое, впрочем, подается в виде воздаяния и награды уже отрекшимся) — не достигнет того, чтобы вступить в землю обетования, на которой не росли бы уже более тернии и волчцы пороч-\\262//ных страстей, потому что обладать ею в настоящей жизни удостаиваются не иначе, как после очищения сердца, после искоренения всех страстей и притом так, что не собственная добродетель и не собственное тщание трудящегося, но Сам Господь открывает вход в нее по обетованию Своему: и иди в землю, которую Я укажу тебе. Этим ясно показывается, что как начало нашего спасения полагается призыванием Господа: пойди из земли твоей, так и окончательное совершенство чистоты равным образом подается Им же: и иди в землю, которую Я укажу тебе, т. е. не ту, какую ты можешь познать сам и открыть своими трудами, но какую Я тебе покажу, и какой сам ты еще не знаешь и не ищешь. Из этого ясно открывается, что как мы вступаем на путь спасения по особенному внушению от Господа, — так и достигаем высшего совершенства и блаженства под Его же руководством и просвещением.

Герман. В чем же состоит свободная воля, и почему приписывается нашей тщательности что–нибудь похвальное, если все, относящееся к нашему совершенству, и начинает, и совершает Сам Бог?

Пафнутий. Это приводило бы вас в справедливое недоумение, если бы во всяком деле и всяком обучении было только начало и конец, а не было некоторой средины. Правда, случаи к спасению, как известно, различным образом устраивает Сам Бог; но с готовностью подчиниться этим, посылаемым от Бога, случаям зависит от нас. Так предложение: пойди из земли твоей — принадлежит Богу призывающему, повиновение же принадлежит Ав-\\263//рааму; и иди в землю — предлагается дело покорному; а в словах: которую Я укажу тебе — указывается благодать повелевающего, или обещающего Бога. Но мы всегда должны быть твердо уверены, что не можем достигнуть совершенства своими трудами и подвигами, хотя бы со всей неутомимостью упражнялись во всякой добродетели; одни человеческие усилия не могут иметь такой цены и силы, чтобы возводить на высоту святости и блаженства, если Сам Господь не будет содействовать нам и направлять сердце наше к тому, что для нас полезно. Потому каждое мгновение мы должны взывать к Богу с Давидом: утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои (Пс 16, 5). Поставил на камне ноги мои и утвердил стопы мои (Пс 39, 3), — дабы невидимый правитель ума человеческого обращал волю нашу к добродетели, так как она более склонна к пороку — то по неведению добра, то по обольщению страстей. Это очень ясно выражено пророком в одном стихе: сильно толкнули меня, чтобы я упал, — этим означается нетвердость нашей воли; но Господь поддержал меня (Пс 117, 13), — этим означается всегдашняя помощь от Господа, Который всякий раз, как начинаем колебаться, простирает к нам руки Свои, поддерживает и утверждает, чтобы иначе с одним своим произволом не пали мы. И еще: когда я говорил: колеблется нога моя — от шаткой нашей свободы, — милость Твоя, Господи, поддерживала меня (Пс 93, 18): опять со своею нетвердостью соединяет помощь Божию, исповедуя, что непоколебимость веры не есть дело собственного усилия, но единственно милосердия Божия. Также: при умножении скорбей моих в сердце моем, — которые породила моя свободная воля, — утешения Твои услаждают душу мою (Пс 93, 19), — утешения, которые, нисходя в сердце мое по Твоему вдохновению, открывали созерцанию будущие блага, уготованные Тобою труждающимся ради имени Твоего, и тем не только всю печаль изгоняли из сердца моего, но еще переполняли его высшей радостью. Опять: если не Господь был мне помощником, вскоре

\\264// вселилась бы душа моя в страну молчания (Пс 93, 17), — свидетельствует, что по развращению свободы он давно бы уже был в аду, если бы не был спасаем помощью и покровительством Божиим. Ибо Господом, а не от свободной воли утверждаются стопы такого человека. Когда он будет падать, не разобьется. Почему же? Ибо Господь поддерживает его за руку (Пс 36, 23, 24). Сказать яснее, ни один праведник не имеет в себе достаточно сил стяжать праведность (Пс 36, 23, 24). Непрестанно колеблется он и в каждое мгновение готов пасть, потому милость Господа подкрепляет его рукою Своею, чтобы иначе, подвергшись падению по слабости произвола, совершенно не погиб он в падении своем.

И святые мужи никогда не надеялись собственным своим тщанием устроить тот путь, по коему надлежало идти, стремясь к полноте и совершенству в добродетелях, но всегда умоляли о том Господа: направь меня на истину Твою (Пс 24, 5), уровняй предо мною путь Твой (Пс 5, 9), укажи мне, Господи, путь, по которому мне идти (Пс 142, 8). Другой же пророк свидетельствует, что он познал это не только верою, но и из опыта, из самой природы вещей: знаю, Господи, что не в воле человека путь его, что не во власти идущего давать направление стопам своим (Иер 10, 23). И Сам Господь так говорит к Израилю: Я услышу его и призрю на него; Я буду как зеленеющий кипарис; от Меня будут тебе плоды (Ос 14, 9).

И само познание закона не надеялись они приобрести только трудами чтения, но искали вразумления и просвещения от Бога, взывая к Нему: укажи мне, Господи,

\\265// пути Твои и научи меня стезям Твоим (Пс 24, 4). Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего (Пс 118, 18). Еще: научи меня исполнять волю Твою, потому что Ты Бог мой (Пс 142, 10).

Так святой Давид ищет у Господа вразумления, посредством которого мог бы познать заповеди Божий, и хотя уже знал их, как они написаны в книге закона, однако говорит: я раб Твой: вразуми меня, и познаю откровения Твои (Пс 118, 125). Хотя по самой природе своей он обладал разумом и имел уже действительное познание о заповедях, содержащихся в законе, однако, чтобы полнее постигнуть его, умоляет о том Господа, будучи уверен, что для духовного понимания закона и более ясного познания заповедей вовсе недостаточно того, что вложено в него природою, если не придет к тому Божественное просвещение и не осветит внутренних чувств его. И избранный сосуд гласно проповедует то же, что говорим мы: Бог производит в нас и хотение и действие по Своему благоволению (Флп 2, 13). И еще: разумей, что я говорю. Да даст тебе Господь разумение во всем (2 Тим 2, 7). Можно ли сказать яснее, что и добрые желания наши, и само исполнение их делом совершаются в нас Господом? Опять: потому что вам даровано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него (Флп 1, 29). И здесь тоже свидетельствует, что как начало нашего обращения и веры, так и терпение в страданиях даруются нам от Господа. Понимая это, Давид умоляет милосердие Господа подать ему сие благо, говоря: утверди, Боже, то, что ты соделал в нас (Пс 67, 29), чем показывает, что мало того, чтобы только начало спасения было положено благодатью Божией, если потом они не будут возведены и к совершенству тем же милосердием и непрестанною помощью Его. Ибо не свободная воля,

\\266// но Господь разрешает узников; не наша сила, но Господь восставляет согбенных; не прилежное чтение, но Господь отверзает очи слепым; не наша осторожность, но Господь хранит пришельцев (Пс 145, 7–9); не наше мужество, но Господь поддерживает всех падающих (Пс 144, 14). Впрочем, это говорим мы не для того, чтобы упразднить всякое свое попечение или труд, как будто бы они напрасно употреблялись, но для того, чтобы показать, что как само попечение не может у нас родиться без помощи Божией, так и все труды наши не сильны доставить нам совершенную чистоту, если она не будет дарована благостью и содействием Господа. Коня приготовляют на день битвы, но победа — от Господа (Притч 21, 31). Ибо не силою крепок человек (1 Цар 2, 9). Ненадежен конь для спасения (Пс 32, 17). Хвалящийся хвались Господом (1 Кор 1, 31). Итак, вместе с Давидом мы должны всегда воспевать: Господь — сила моя и песнь, не собственная воля, но Он соделался моим спасением (Пс 117, 14). И учитель язычников, сознавая, что поставлен служителем Нового Завета не за свои труды и заслуги, но по милости Божией, взывает: не потому, чтобы мы сами были способны помыслить что от себя,… но способность наша от Бога (2 Кор 3, 5). Это иначе, хотя не совсем сообразно со свойством латинского языка, но зато более выразительно можно было бы так сказать: годность (idoneitas) наша от Бога.

Апостолы в такой мере чувствовали, что всё, относящееся к спасению, подается от Господа, что даже самой веры просили себе у Него, говоря: Господи, приложи нам веру (Лк 17, 5), не присваивая ложно полноты ее свободе воли, но веруя, что она подается милостью Божьею. Сам Спаситель рода человеческого научает, как шатка вера наша, немощна, не может стоять сама по себе, если не будет подкреплена помощью Божией, говоря к

\\267// Петру: Симон! Симон! се сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя (Лк 22, 31, 32). Другой же некто, чувствуя в себе такую слабость и как бы сознавая, что вера его готова потерпеть кораблекрушение, разбиваемая волнами неверия, молит того же Господа о помощи вере своей: Господи! помоги моему неверию (Мк 9, 24). Итак, мужи евангельские и апостольские вполне чувствовали, что всякое добро совершается не иначе, как с помощью Господа, и исповедали, что своими силами, или свободою воли они не могут сохранить невредимой даже веру свою; почему молили Господа то помочь ей, то даровать ее. Если, таким образом, вера Петрова имела нужду в помощи Божией, чтобы не ослабеть, то кто будет настолько самонадеян и слеп, что для сохранения ее в себе думал бы не иметь нужды в непрестанном содействии Божием, особенно когда сам Господь в Евангелии ясно выразил: как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. … ибо без Меня не можете делать ничего (Ин 15, 4, 5). Очевидно теперь, как неразумно и даже святотатственно присвоить какие–нибудь добрые дела своим усилиям, а не благодати и содействию Божию, когда Господне изречение свидетельствует, что без Его вдохновения или содействия никто не может приносить духовных плодов. Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов (Иак 1, 17). И апостол постоянно внушает: что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил? (1 Кор 4, 7).

Что само терпение состоит не столько в нашей крепости, сколько в милосердии и утешении Божием, о том свидетельствует святой апостол: вас постигло искушение

\\268// не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести (1 Кор 10, 13). Тот же апостол учит, что сам Бог располагает и укрепляет сердца наши на всякое дело благое и совершает в нас то, что Ему угодно: Бог же мира, воздвигший из мертвых Пастыря овец великого Кровию завета вечного, Господа нашего Иисуса (Христа), да у совершит нас во всяком добром, деле, к исполнению воли Его, производя в нас благоугодное Ему (Евр 13, 20, 21). Сего же просит он и фессалоникийцам, говоря: сам же Господь наш Иисус Христос и Бог и Отец наш, возлюбивший нас и давший утешение вечное и надежду благую во благодати, да утешит ваши сердца и да утвердит вас во всяком слове и деле благом (2 Сол 2, 16, 17).

Наконец, и страх Божий изливается в нас от Господа, как от лица Божия свидетельствует пророк Иеремия: и дам им одно сердце и один путь, чтобы боялись Меня во все дни жизни, ко благу своему и благу детей своих после них. И заключу с ними вечный завет, по которому Я не отвращусь от них, чтобы благотворить им, и страх Мой вложу в сердца их, чтобы они не отступали от Меня (Иер 32, 39, 40). То же подтверждает и пророк Иезекииль: и дам им сердце единое, и дух новый вложу в них…, а Я буду их Богом (Иез 11, 19, 20).

Всё это очевиднейшим образом убеждает нас, что как начало благого расположения полагается в нас особенным внушением Божиим, когда Он или Сам непо-\\269//средственно, или посредством увещания через какого–нибудь человека, или крайними обстоятельствами привлекает нас на путь спасения, так равно и совершенство добродетелей подается Им же. Наше же дело с большей или меньшей готовностью покоряться внушению Божию и принимать Его помощь. Мы заслуживаем награду или достойное наказание, судя по тому, нерадиво ли или заботливо, с благоговейной покорностью, сообразуем дела наши с распоряжениями и промышлением Божьим, простертым на нас благоволением Его. Это ясно изображается во Второзаконии: когда введет тебя Господь, Бог твой, в землю, в которую ты идешь, чтоб овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы,… семь народов, которые многочисленнее и сильнее тебя, и предаст их тебе Господь, Бог твой, и поразишь их, тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз (Втор 7, 1–3). То, что они вводятся в землю обетованную, что истребляются перед лицом их многие народы, что в руки их предаются племена многочисленнее и сильнее самого народа израильского, это Св. Писание приписывает благодати Божией. Но поразит ли их Израиль до истребления или пощадит и сохранит, вступит ли с ним в союз и соединится ли с ними супружеством или не соединится, это зависит от них самих. Этим свидетельством ясно определяется и то, что мы должны приписать свободной воле и что устроению или повседневному содействию Божию; именно благодать Божия подает случаи к спасению, устраивает благоприятные обстоятельства, доставляет победу; наше же дело — с жаром или равнодушием принимать благодеяния Божий. Такое различие довольно ясно выразилось в исцелении иерихонских слепых. Что Господь проходил мимо них, это есть благодать Божественного промышления и снисхождения. Но что они взывали: помилуй нас, Господи, сын Давидов! (Мф 20, 31), это дело их веры и упования. Само же прозрение опять от милосердия Божия. Но что и после получения какого–нибудь благодеяния и свободная воля, и благодать остаются в своей силе, это доказывает пример

\\270 // десяти прокаженных, которые все равно были исцелены (Лк 17). Когда один из них по доброму употреблению своей свободы принес благодарность, то Господь, порицая девятерых и похваляя одного, показал, что Он заботы Своего содействия не прекращает и в отношении к тем, кои не помнят Его благодеяний. Ибо то самое, что Он приемлет и одобряет благодарного или упрекает неблагодарных, есть дар Его попечения.

Впрочем, мы непоколебимо должны быть уверены, что в мире ничего не бывает без Бога, но что все происходит или по Его воле, или по Его попущению; именно, все доброе совершается по Его воле и с Его содействием; противное же этому бывает только по Его попущению, когда покровительство Божие, оставляя нас за нечистоту и ожесточение сердца, попускает тиранствовать над нами дьяволу или бесчестным плотским страстям. В этом же очевиднейшим образом уверяют нас слова апостола, который говорит: потому предал их Бог постыдным страстям. И опять: и как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства (Рим 1, 26, 28). И сам Господь говорит через пророка: но народ Мой не слушал гласа Моего, и Израиль не покорялся Мне; потому Я оставил их упорству сердца их, пусть ходят по своим помыслам (Пс 80, 12, 13).

Герман. Это свидетельство очевидно подтверждает силу свободной воли следующими словами: О, если бы народ Мой слушал Меня; Но народ Мой не слушал гласа Моего (Пс. 80, 14, 12). Ибо когда говорит: если бы народ Мой слушал, показывает, что в их власти состояло

\\271// решение соглашаться или не соглашаться. Как же теперь не в нашей власти состоит наше спасение, когда Бог сам оставил на наш произвол слушать или не слушать?

Пафнутий. Остроумно объяснили вы слова: если бы народ Мой слушал Меня; но нисколько не обратили внимания на то, кто говорит к слушающему или не слушающему, ни на то, что следует затем: Я скоро смирил бы врагов их и обратил бы руку Мою на притеснителей их (Там же, 15). Пусть никто не покушается на слова, приведенные нами в доказательство того, что в мире ничего не бывает без Бога, не обращает в защиту свободной воли, с намерением отнять у человека благодать Божию и повседневное попечение, ссылаясь на то, что говорится: но народ Мой не слушал гласа Моего; и еще: если бы народ Мой слушал Меня и Израиль ходил бы Моими путями и проч. Но пусть лучше вникнет, что здесь как сила свободной воли доказывается неповиновением народа, так и попечение божественное о нем открывается из того, что Бог непрестанно взывает к нему и увещевает его. Ибо когда говорит: если бы народ Мой слушал Меня, показывает тем, что Он всегда говорит к ним первый и совершает это не только посредством писаного закона, но и ежедневными увещаниями, как Он говорит через пророка Исайю: всякий день простирал Я руки Мои к народу непокорному, ходившему путем недобрым, по своим помышлениям (Ис 65, 2). Итак, этим свидетельством: если бы народ Мой слушал Меня и Израиль ходил бы Моими путями, Я скоро смирил бы врагов их и обратил бы руку Мою на притеснителей их, — может быть доказываемо и то, и другое. Ибо как сила свободы доказывается неповиновением народа, так попечение и содействие Божие подтверждается началом и концом сего стиха, где Господь свидетельствует, что

\\ 272// Он первый начал говорить и что если бы народ послушал Его, то после Он уничижил бы всех врагов Его. Тем, что нами сказано, мы не хотим отнять свободу у воли человеческой, но только желаем доказать, что каждый день и каждое мгновение ей необходимы божественное содействие и благодать Божия.

Итак, научив нас такими словами, авва Пафнутий наконец отпустил нас из своей кельи около полуночи. Не с охотою, а с сокрушением сердца мы оставили его, получив великую пользу от его собеседования. Ибо, совершив первое отречение, которое мы старались исполнить со всем усилием, мы думали, что скоро достигнем самого верха совершенства. Но теперь сознаемся, что еще не начали и мечтать о высших степенях монашества. О втором роде отречения еще знали мы от отцов в киновиях, а о третьем, в котором заключается все совершенство и которое несравненно выше двух первых, мы ничего не знали даже и по слуху.

\\273//