Сочинения

12. собеседование аввы Херемона (второе) о чистоте

Тотчас по окончании обеда, который нам, желающим пищи учения, показался скорее обременительным, нежели приятным, старец, заметив, что мы ожидаем обещанного слова, начал говорить: мне приятно не только напряженное внимание вашего ума к учению, но и мысль предложенного вопроса. Точно, вы соблюли разумный порядок вопроса. Ибо необходимо, чтобы за полнотою столь превосходной любви последовали и безмерные награды за совершенную и постоянную чистоту, и была равная радость при таком равенстве наград. Ибо они соединяются между собою таким сродством, что одна без другой не может быть приобретена. Итак, ваше предложение заключается в том, чтобы мы подобным рассуждением раскрыли, может ли быть совсем истреблен огонь похоти, который, как врожденный жар, ощущает эта плоть. Сначала прилежно исследуем, что думает об этом блаженный апостол. Он говорит: умертвите земные члены ваши (Кол 3, 5). Итак, прежде рассмотрения прочего исследуем, что такое члены, которые он заповедует умерщвлять. Блаженный апостол этой заповедью побуждает нас не руки или ноги, или детородные члены отсекать, но тело греха, которое также состоит из членов, как можно скорее разрушать ревностью к совершенной святости, о каковом теле он в другом месте говорит: да упразднится тел о греховное (Рим 6, 6). От него с плачем просит освободить его, говоря: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим 7, 24).

\\466//

Итак, это тело греха состоит из многих членов — пороков, к его части относится всякий грех, совершенный делом, или словом, или помышлением, члены которого правильно называются земными. Ибо те, которые пользуются их услужением, не могут истинно исповедать: наше же жительство — на небесах (Флп 3, 20). Итак, в этом месте апостол, описывая члены этого тела, говорит: умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть[110], злую похоть[111] и любостяжание, которое есть идолослужение (Кол 3, 5). Итак, на первом месте он поставил блуд, который совершается плотским совокуплением. А второй член он назвал нечистотою, которая, без всякого прикосновения к женщине, иногда случается во время сна или и во время бодрствования по беспечности неосмотрительного ума, и потому замечается и запрещается в законе Моисеевом, который всем нечистым не только не позволил есть священное мясо, но и повелел отлучать из среды лагерей, чтобы прикосновением своим не осквернили святыни, говоря: если какая душа (т. е. человек), имея на себе нечистоту, прикоснувшись к чему–нибудь нечистому, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего (Лев 7, 20, 21), и во Второзаконии говорится: если у тебя будет кто нечист от случившегося (ему) ночью, то он должен выйти вон из стана и не входить в стан, а при наступлении вечера должен омыть (тело свое) водою, и по захождении солнца может войти в стан (Втор 23, 10, 11). Потом, третьим членом греха апостол поставляет страсть, которая, находясь в сокровенности души, может воспламеняться и без плотской похоти (ибо libido — страсть называется так от слова libet — угодно, желательно). После этого, от больших грехов переходя к меньшим,

\\467// он четвертым членом поставил злую похоть, которая может относиться не только к вышесказанной страсти нечистоты, но и вообще ко всем вредным вожделениям и которая есть только болезнь развращенной воли. О ней Господь в Евангелии говорит: кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф 5, 28). Ибо тогда гораздо труднее обуздать вожделение сердца, когда представляется ему случай обольстительного взгляда. Этим ясно доказывается, что для совершенства целомудрия не может быть достаточно только чистоты телесного воздержания, если не будет к ней присоединена и непорочность духа. После всего этого последний член греховного тела апостол называет любостяжанием, внушая, что не только следует воздерживаться от пожелания чужих вещей, но и свои нужно великодушно презирать. Так поступало упоминаемое в книге Деяний общество верующих, о котором говорится: у множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду (Деян 4, 32, 34, 35). А чтобы не показалось, что это совершенство принадлежит немногим, то апостол свидетельствует, что любостяжание есть идолопоклонство (Кол 3, 5), и справедливо. Ибо кто не подает необходимого бедным и деньги свои, которые бережет по недоверчивой скупости, предпочитает заповедям Христовым, тот впадает в порок идолопоклонства, так как любовь к мирскому веществу предпочитает любви Божией.

Итак, если видим, что многие ради Христа отвергли свое имущество, так что не только обладание деньгами, но и желание их отсекли от сердец своих, то следует, что таким же образом можно погасить и блудное разжигание.

\\468// Ибо апостол не соединил бы невозможного дела с возможным; но, признавая то и другое возможным, заповедал равным образом умерщвлять. И настолько блаженный апостол уверен, что можно из наших членов искоренить блудную страсть или нечистоту, что повелел не только умерщвлять их, но даже не называть, говоря: блуд и всякая нечистота и любостяжание не должны даже именоваться у вас. Также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны вам (Еф 5, 3, 4). Он учит, что это одинаково гибельно, одинаково удаляет нас от Царства Божия, говоря: знайте, что никакой блудник, или нечистый, или любостяжатель, который есть идолослужитель, не имеет наследия в Царстве Христа и Бога (Там же, 5). И еще: не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители… ни хищники — Царствия Божия не наследуют (1 Кор 6, 9, 10). Потому не должно быть сомнения, что страсть блуда и нечистоты может быть истреблена из наших членов; потому что апостол повелел отсекать их так же, как и любостяжание, суесловие, смехотворство, пьянство, воровство, отсечение коих удобно.

Впрочем, мы должны знать, что хотя бы мы соблюдали всю строгость воздержания: голод, жажду, бдение, постоянный труд — и с неослабевающим усердием занимались чтением; однако посредством этих подвигов мы не можем приобрести постоянную чистоту целомудрия, если, постоянно упражняясь в них, по опыту не познаем, что чистота подается по милости благодати Божией. Всякий пусть знает, что он должен неутомимо упражняться в этих подвигах только для того, чтобы ради скорби их, приклонив милосердие Божие, удостоиться, по божественному дару, освободиться от борьбы плоти и господства преобладающих страстей, и пусть не надеется, что

\\469// будто он сам посредством их (т. е. поста, бдения, чтения и проч. ) получит ненарушимую чистоту тела, которой желает. А для приобретения целомудрия должен воспламеняться таким желанием и любовью, с каким жадный корыстолюбец желает денег, честолюбец — высших почестей, или увлекаемый нестерпимой любовью к красивой женщине с невыносимым жаром хочет исполнить свое желание. От того бывает, что когда мы воспламеняемся ненасытным желанием всегдашней непорочности, то пренебрегается и желанная пища, необходимое питье бывает противно, наконец, даже сон, требуемый природою, отгоняется или, по крайней мере, как коварный обольститель целомудрия и как ревнивый противник чистоты, допускается боязливым и подозрительным умом; и таким образом всякий поутру, испытав свою непорочность, радуется сохранившейся у него чистоте и сознает, что он приобрел ее не своим старанием и бдением, а покровительством Божиим, и понимает, что она столько будет пребывать в его теле, сколько Господь даст по Своему милосердию. Кто постоянно имеет такую уверенность, тот, не думая о себе высоко, не полагается на свою добродетель, не обольщаясь долгим отсутствием нечистого истечения, не предается обманчивой обеспеченности, зная, что он тотчас будет осквернен истечением нечистой влаги, если хоть немного отступит от него покровительство Божие. Потому для продолжения покровительства он со всем сокрушением и смирением сердца неослабно принадлежит молитве.

Хотите ли получить ясное доказательство истинности сказанного, по которому бы одобрили сказанное и уразумели, что эта плотская напасть, которая считается враждебной нам и вредной, с пользою дана нашим членам от рождения? Пожалуй, посмотрите на скопцов телом: какая

\\470// особенно причина делает их вялыми в желании добродетелей и холодными. Не от того ли это, что, по их мнению, они не имеют уже опасности растлить целомудрие? Впрочем, на основании сказанного мною никто не должен думать, будто я утверждаю, что среди них нет никого, кто бы имел горячее расположение к совершенному самоотвержению, но что они некоторым образом должны побеждать свою природу, если только кто из них, при высшей строгости по отношению к душе, стремится к предположенной пальме совершенства. Кого это пламенное желание совершенства однажды воспламенило, того заставляет не только терпеливо, но и охотно сносить голод, жажду, бдение, наготу и все телесные труды. Трудящийся трудится для себя, потому что понуждает его к тому рот его (Притч 16, 26), и еще: голодной душе все горькое сладко (Притч 27, 7). Ибо иначе желания настоящих вещей не могут быть подавлены или отвергнуты, если вместо этих вредных расположений, которые желаем отсечь, не будут восприняты другие, спасительные. Ибо живость духа никак не может поддерживаться без возбуждения какого–либо желания или страха, радости или печали, если они (эти чувства) не будут обращены в добрую сторону. И потому, если желаем плотские вожделения истребить из наших сердец, то на их место должны тотчас насадить духовные желания, чтобы дух наш, всегда занятый ими, имел чем постоянно заниматься и отвергал прелести временных (мирских) радостей. И когда дух наш, наученный ежедневным упражнением, придет в это состояние, тогда на опыте поймет и смысл того стишка, который хотя все мы воспеваем обыкновенным способом пения, но силу его понимают только немногие опытные: всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную Меня; не поколеблюсь (Пс 15, 8). Ибо тот один действительно постигает силу и смысл этого стиха, кто, достигнув той чистоты тела и духа, о которой гово–рим, сознает, что он каждую минуту охраняется Господом, чтобы опять не уклониться на прежнее, и что десница его, т. е. святые действия постоянно ограждаются Им. Ибо Гос-\\471//подь всегда присутствует при святых Своих не по левую сторону, потому что святой муж не имеет ничего левого, т. е. худого, но по правую, а для грешников и нечистых Он бывает невидим, потому что они не имеют правой стороны, на коей Господь обыкновенно находится, и не могут говорить с пророком: очи мои всегда к Господу, ибо Он извлекает из сети ноги мои (Пс 24, 15). Чего никто не может сказать справедливо, кроме того, кто все, что есть в этом мире, считая вредным или излишним или, по крайней мере, ниже высоких добродетелей, весь свой взор, все старание, всю заботу приложит к образованию своего сердца и к чистоте целомудрия; таким образом дух, очищенный такими упражнениями и усовершенствованный успехами достигнет совершенной чистоты души и тела.

Сколько кто преуспеет в кротости сердца и терпении, столько же преуспеет и в чистоте тела и, чем дальше прогонит страсть гнева, тем лучше приобретет чистоту. Ибо тот не выгонит жара из тела, кто сперва не подавит волнения души. Это ясно доказывает учение Спасителя о блаженствах: блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф 5, 5). Следовательно, не иначе мы завладеем нашею землею, т. е. мятежная земля нашего тела подчинится нашей власти, если сначала дух укрепится в кротости и терпении; и никто не сможет прекратить войну похоти, восстающей на свою плоть, если сперва не будет снабжен оружием кротости. Ибо кроткие наследуют землю… и будут жить на ней вовек (Пс 36, 11, 29). Как мы можем завладеть этой землею, это пророк объясняет в следующих словах псалма: уповай на Господа и держись пути Его: и Он вознесет тебя, чтобы ты наследовал землю (Пс 36, 34). Ясно, что никто не может восходить к получению во владение этой земли, кроме тех, которые, с непоколебимой кротостью и терпением соблюдая пути Господни и заповеди, из

\\472// грязи плотских страстей будут Им извлечены и возвышены. Следовательно, кроткие наследуют землю, и не только наследуют землю, но и насладятся множеством мира (Пс 36, 11), которым никто постоянно не будет наслаждаться, в чьей плоти еще восстает борьба похоти. Ибо он обязательно будет подвергаться жестоким наказаниям демонов и будет уязвляем огненными стрелами сладострастия, будет выгоняем из владения своей земли, пока Господь прекратит войны до края земли его, сокрушит лук, переломит копье, колесницы сожжет огнем (Пс 45, 10), именно тем, какой приходил Господь повергнуть на землю (Лк 12, 49); также переломит дух и копье, которыми духовные враги, днем и ночью сражаясь против него, уязвляли сердце его огненными стрелами страстей. Таким образом, когда Господь, прекращающий битвы, освободит его от всякого воспламенения похоти, то он придет в такое состояние чистоты, что по удалении смятения, которым пугал себя, т. е. свою плоть во время борьбы, начнет наслаждаться ею, как в чистом шатре. Ибо не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему (Пс 90, 10), по пророческому слову, силою терпения он достигнет того, что посредством кротости не только наследует свою землю, но и насладится множеством мира (Пс 36, 11). А где еще остается смятение борьбы, там не может быть множество мира. Псалмопевец не говорит: насладятся миром, но множеством мира. Этим очевидно показывается, что терпение есть такое действительное лечение сердца, как говорит Соломон: кроткий муж — сердцу врач (Причт. 14, 30), — что истребляет страсть не только гнева, печали, уныния, тщеславия, гордости, но и похоти и вообще всех страстей. Кто всегда бывает кроток и спокоен, тот не возмущается гневом, не снедается горечью печали и уныния, не увлекается суетностью тщеславия, не возвышается гордостью. Ибо велик мир у любящих закон Господень, и нет им преткновения (Пс 118, 165). И потому справедливо говорится: долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою

\\473// лучше завоевателя города (Притч 16, 32). Итак, пока мы заслужим приобрести такой твердый и постоянный мир, необходимо нам перенести много искушений. Также надо нам часто со стенанием и слезами повторять этот стишок: я же беден и нищ,… ибо чресла мои полны воспалениями, и нет целого места в плоти моей… от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих (Пс. 39, 18; 37, 4, 8). Это тогда, поистине, мы будем с плачем говорить, когда после долговременной чистоты нашего тела думая, что мы уже совершенно избавились от плотской скверны, станем чувствовать, что опять восстает против нас похоть плоти за возношение сердца, и от мечтаний во сне у нас приключается нечистота истечения. Часто бывает, что при продолжительной чистоте сердца и тела человек в самом себе тщеславится, думая, что он уже не может лишиться этой чистоты, и говорит: я говорил в благоденствии моем: не поколеблюсь вовек (Пс 29, 7). Но, когда для пользы оставленный Господом, он почувствует, что чистота его возмущается, касательно которой он полагался на себя самого, и увидит, что он сам по себе не имеет успеха, то тотчас прибегает к Виновнику чистоты и, сознавая свою слабость, исповедуется и говорит: по благоволению Твоему, Господи, Ты укрепил гору мою; но Ты сокрыл лицо Твое, и я смутился (Пс 29, 8). И слова блаженного Иова: хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои (Иов. 9, 30, 31). Впрочем, кто по своей вине погрязает в нечистоте, тот не может говорить это своему Творцу. Пока кто не достигнет совершенного состояния чистоты, тот обязательно будет часто подвергаться возмущениям страсти до тех пор, пока, по благодати Божией укрепившись в желаемой чистоте, удостоится деятельно говорить: твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне, и услышал вопль мой; извлек меня из страшного рва, из тинистого болота, и поставил на камне ноги мои, и утвердил стопы мои (Пс 39, 2, 3).

\\474//

Много степеней целомудрия, по которым восходят к ненарушимой чистоте, и хотя обозреть и исчислить их как подобает сил наших недостает, однако поскольку порядок собеседования требует того, то по мере наших опытов попытаемся объяснить, предоставляя совершенным более совершенное объяснение и не предупреждая своим мнением тех, которые, по горячему усердию приобретя более совершенное целомудрие, чем больше имеют старания, тем больше превосходят других силою самого понимания. Итак, лестницу совершенства целомудрия я разделю на шесть степеней, которые впрочем по высоте далеко отстоят друг от друга, так что некоторые средние, которых много, я опущу, потому что тонкость их неуловима для человеческих чувств, так что ни ум усмотреть ее, ни язык не может высказать, с какими успехами мало–помалу ежедневно возрастает совершенство самой чистоты. Ибо по подобию земных тел, которые каждый день незаметно прирастают без нашего ведома до совершенного вида, также приобретается и сила души и зрелость чистоты. Итак, первая степень целомудрия состоит в том, чтобы монах не подвергался возмущению плотской похоти в состоянии бодрствования, второй, чтобы ум не занимался сладострастными помыслами; третий, чтобы от взгляда на женщину нисколько не склонялся к вожделению; четвертый, чтобы в бодрствующем состоянии не допускал и простого движения похоти; пятый, чтобы даже самое тонкое согласие на сладострастное действие не помрачало ума, когда рассуждение или необходимость чтения приведет на память человеческое рождение, а должен смотреть на это спокойным и чистым взглядом сердца, как на дело простое и необходимо назначенное для размножения рода человеческого; при воспоминании о нем ничего больше не дол–жен представлять, как действие чресл, или другой какой–нибудь части тела. Шестая степень целомудрия

\\475// состоит в том, чтобы даже во сне не было соблазнительных мечтаний о женщинах. Хотя это мечтание мы и не считаем грехом, однако это бывает знаком того, что похоть еще скрывается в членах. Мечтания эти бывают различные. Смотря по тому, кто каким делом обычно занимается или о чем думает, тот тем и искушается во время сна. Иначе обольщаются те, которые узнали плотское совокупление; иначе те, которые не испытали совокупления с женщиною. Так как у последних сны обычно бывают простые и более чистые, то им легче приобрести чистоту. А те подвергаются обольщению нечистых и более впечатлительных мечтаний, до тех пор пока мало–помалу, по мере чистоты, к которой всякий стремится, дух даже во сне не возненавидит то дело, к которому прежде произвольно питал сочувствие, и пока ему не дается от Господа то, что через пророка обещается храбрым мужам в высшую награду за труды: и лук, и меч, и войну истреблю из земли той, дам им жить в безопасности (Ос 2, 18); и таким образом достигнет чистоты блаженного Серена[112] и немногих подобных ему мужей. Эту чистоту я отделил от других шести степеней целомудрия, поскольку не только приобрести, но даже и верить ей очень редкие могут, и поскольку, что по особенному дару Божию ему (авве Серену) дано, то не может быть предложено в образец заповеди общей для всех, а именно, чтобы дух наш до того возвысился в чистоте целомудрия, чтобы после умерщвления самого естественного движения плоти вовсе не иметь нечистого истечения. Я не должен умолчать и о мнении тех, которые о плотском истечении говорят, что будто оно происходит у спящих не от того, что производят его сонные грезы, а от того, что скопление этой влаги возбуждает обольстительные мечты в болезненном сердце. Наконец говорят, что в то время, когда не беспокоит скопление влаги, не бывает ни истечения ее, ни обольстительного мечтания.

\\476//

Но принять это, одобрить и точным исследованием доказать, возможно ли это или невозможно, не может никто, кроме того, кто посредством долгого опыта и чистоты сердца, под руководством слова Божия, проникнет до самых оснований[113] плоти и духа. Об этом блаженный апостол говорит: слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные (Евр 4, 12). И таким образом, став как бы между их пределами, как наблюдатель и судья, правильным исследованием определит, что человеческому состоянию необходимо, что неизбежно должно быть присвоено или что приключилось от порочной привычки и беспечности юности. И касательно действия и природы их (духа и плоти) не полагается на ложные людские мнения, а на верных весах своего опыта и с точным испытанием взвешивая чистоту, не обольщается заблуждением тех, которые, оскверняясь по своей небрежности истечением более частым, нежели побуждает природа, извиняют себя естественным состоянием; а между тем известно, что они больше делают насилие природе, вынуждают у нее истечение, которого она сама собою не производит, свою невоздержанность относят к потребности плоти, даже к Творцу ее, собственную вину слагая на немощь природы. О таких в Притчах хорошо говорится: глупость человека извращает путь его, а сердце его негодует на Господа (Притч 19, 3). Если же кто не хочет верить этому рассуждению нашему, то прошу вступать в спор с нами по предвзятому мнению не раньше, чем исполнив правила

\\477// этого учения. И когда будет исполнять их хоть немногие месяцы с той воздержанностью, какая заповедуется, то сказанное нами совершенно может подтвердить, как истинное суждение. Но тот напрасно будет спорить о цели какого–либо искусства или науки, кто сначала с особенным усердием и рачительностью не исполнит всего того, что принадлежит к совершенству их. Например, если бы я утверждал, что можно произвести из пшеницы подобие меда, или из семян редьки и льна приятное масло; если бы кто, не зная этого, стал говорить, что это противно природе вещей, и меня осмеял, как лжеца; если я представлю ему бесчисленных свидетелей, показывающих, что они это видели и вкушали; кроме того, если бы я объяснил способ и порядок, как эти вещества превращаются в масло или в мед, а он, упорно оставаясь в глупом предубеждении, стал бы отвергать возможность произвести из этих семян какую–нибудь сладость или масло, то не больше ли должно быть порицаемо неразумное упрямство его, нежели осмеиваема истинность моих слов, которая подтверждается важностью многих и верных свидетелей, ясными доводами и, что еще важнее, достоверностью опыта. И потому кто постоянным усилием сердца достигнет того состояния, что уже после совершенного освобождения духа от раздражения этой страсти плоть его во время сна будет выгонять избыток переполнившейся влаги, тот верно поймет состояние и способ природы. Таким образом, когда, пробудившись, найдет, что плоть его после долгого времени, без его ведома и сознания, осквернилась (истечением), тогда он извиняется естественной необходимостью, без сомнения, достигнув того состояния, чтобы он обретался таким и ночью (т. е. во время сна), каким днем (в бодрствующем состоянии), таким на постели, каким на молитве, таким один, каким среди людей. Находясь в уединении, он никогда не должен видеть себя таким (нагим), каким стыдно предстать перед людьми, нужно, чтобы и всевидящее око (Божие) не усматривало в нем чего–либо такого, что он желал бы скрыть от взоров человеческих.

\\478// Таким образом, когда он начнет постоянно наслаждаться приятным светом чистоты, то может говорить с пророком: может быть, тьма сокроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью; но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет (Пс 138, 11, 12). Наконец, какой приобрел такое состояние, которое кажется выше природы человеческой, это показывает тот же пророк, говоря: Ты устроил внутренности мои (Пс 138, 13), т. е. я заслужил эту чистоту не своим старанием и добродетелью, а потому, что Ты погасил вложенный в мои внутренности жар сладострастия.

Герман. Мы отчасти испытали, что бодрствующие по благодати Божией могут приобрести постоянную чистоту тела; не отвергаем и того, что у бодрствующих, при рассудительности и строгости воздержания, может не случаться возбуждение похоти плоти. А мы желаем знать, может ли она не беспокоить нас и во время сна? Мы не думаем, чтобы это было возможно, по двум причинам, которые хотя без стыда не можем высказать, однако, поскольку этого требует необходимость самого лечения, просим милостиво выслушать, если что, может быть, и не совсем стыдливо будет открыто. (Первая) причина та, что из–за ослабления строгости ума покоем сна он никак не может наблюдать за возбуждением похоти. Вторая та, что скопление урины, когда во время сна непрестанным прибытием влаги переполняется вместимость пузыря, возбуждает увядшие члены, что, однако, по тому же закону случается и у детей или скопцов. От того бывает, что если сладострастное услаждение не уязвит дух согласием, то нечистота членов смирит его стыдом.

\\479//

Херемон. Видно, что вы еще не узнали добродетели истинного целомудрия, когда верите, что ее имеют только бодрствующие при помощи воздержания, и потому думаете, что спящие, из–за ослабления строгости духа, не могут сохранять чистоту. Целомудрие сохраняется не строгостью (воздержанием), как вы думаете, а любовью к нему и удовольствием от собственной чистоты. То называется не целомудрием, а воздержанием, когда еще остается противное ему услаждение. Итак, видите, что тем, которые по благодати Божией приобрели искреннее расположение к целомудрию, прекращение строгости (бдительности) во время сна не вредит, между тем она одна (строгость) не надежна и для бодрствующих, которые не избавляются от возбуждения похоти. Ибо что с трудом подавляется, то дает сражающемуся только временное перемирие, а не постоянный покой после труда; а что побеждено крепкой силою, уложено без всякого подозрения беспокойства, то победителю доставляет постоянную твердость мира. Поэтому, пока чувствуем беспокоящую похоть плоти, должны знать, что мы еще не достигли совершенства целомудрия, но, находясь еще в слабом состоянии воздержания, подвергаемся борьбе, исход в которой всегда бывает сомнителен. А что будто возбуждение похоти плоти неизбежно, как вы предположили, то следует знать, что у них недостает не плотского жара и возбуждения похоти, а только способности изливать детородное семя. Отсюда ясно, что и они, если хотят достигнуть того целомудрия, к которому мы стремимся, не должны оставлять смирения, сокрушения сердца и строгости воздержания, хотя надо думать, что они с меньшим трудом и усилием могут достигнуть целомудрия.

\\480//

Совершенство целомудрия от многотрудных начал воздержания отличается постоянным спокойствием. Ибо совершенство истинного целомудрия составляет то, что оно не только подавляет возбуждение плотской похоти, но и со всем ужасом отвращается, постоянно сохраняет ненарушимую свою чистоту и не может быть ничем иным, как святостью. А это будет тогда, когда плоть, уже перестав воинствовать против духа, будет согласовываться с его желаниями и добродетелью, они начнут соединяться между собою твердым миром и, по изречению Псалмопевца, как братья будут жить заодно (Пс 132, 1), достигнув обещанного Господом блаженства, о котором говорится: если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного (Мф 18, 19). Итак, кто перейдет степень умственного Иакова, т. е. запинателя, тот от борьбы воздержания и от запинания пороков, после ослабления силы чресл, при постоянном управлении сердцем взойдет к заслуге Израиля[114]. Такой порядок и блаженный Давид, по пророчеству Св. Духа, так разделил, говоря сначала: ведом в Иудее Бог, т. е. в душе, которая еще задерживается в исповедании грехов; ибо Иудея значит исповедание; а в Израиле, т. е. в том, кто видит Бога (или, как некоторые толкуют, праведник Божий), не только ведом, но и велико имя Его. Потом, призывая нас к высшему и желая показать и само место, в котором Господь утешается, говорит: и сделалось в мире место Его (Пс 75, 2— 4), т. е. не в смятении сражения и борьбе с пороками, а в мире целомудрия и в постоянном спокойствии сердца.

\\481// Итак, если кто удостоится завладеть этим местом мира после подавления плотских страстей, то, восходя с этой ступени и постепенно становясь духовным Сионом, т. е. зрящим Бога, будет также и обителью Его. Ибо Господь пребывает не в подвиге воздержания, а в постоянном наблюдении добродетелей, где уже не притупляет, не подавляет, где навсегда сокрушил силу луков, из которых против нас некогда бросались огненные стрелы похоти. Итак, видите, что как место Господне не в подвиге воздержания, но в мире целомудрия, так и обитание Его в наблюдении и созерцании добродетелей. Потому справедливо врата Сиона предпочитаются всем селениям Иакова, ибо любит Господь врата Сиона более всех селений Иакова (Пс 86, 2). Вы рассуждаете, будто возбуждение похоти плоти бывает неизбежно, что урина, постоянным прибытием переполнив пузырь, раздражает покойные члены, хотя истинным последователям чистоты нисколько не препятствует это раздражение, которое иногда во время сна производит только это жизненное отправление, но необходимо знать, что если и бывают (члены) возбуждены, однако по силе целомудрия возвращаются к своему покою, так что не только без всякого истечения, но и без малейшего воспоминания о похоти улегаются. И потому, чтобы с законом души согласовался и закон телесный, и в питье воды следует избегать излишества, так чтобы ежедневное скопление влаги, притекая к высохшим членам, не только очень редко производило то возбуждение тела, которое вы считаете неизбежным, но и делало этот огонь, если можно так сказать, тихим, теплым, холодным, без всякого жжения, наподобие дивного видения Моисея (Исх 3, 2), так чтобы купина нашей плоти, объятая безвредным огнем, не сжигалась; или наподобие тех трех отроков, для коих пламя халдейской печи духом росным охлаждалось, так что огонь не коснулся ни волос их, ни одежды, так что мы уже и в этом теле начинаем некоторым образом приобретать то, что через пророка обещается святым: пойдешь ли через огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя (Ис 43, 2).

\\482//

Подлинно велики, дивны дары, которые Господь верным Своим, находящимся еще в этом тленном теле, дарует с неизреченною щедростью, и никому из людей, кроме только испытавших, неизвестны. Пророк, понимая под этим чистоту духа, как от своего, так и от лица тех, которые достигли этого состояния и расположения, воскликнул: дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это (Пс 138, 14). Иначе пророк ничего нового и великого не сказал бы, если бы с другим расположением сердца или о других делах Божиих произнес это. Ибо нет никого из людей, кто бы и из величия самого творения не познавал, что дивны дела Божии. Впрочем, что Он в святых Своих ежедневным действием производит и по особенной щедрости обильно изливает, то знает только душа пользующегося, которая в тайне своего сознания бывает единственной ценительницей благодеяний Его, так что не только никаким словом не может выразить их, но и чувством и помышлением объять, когда, выходя из состояния огненной горячности, спускается к материальным, земным видениям. Ибо кто не удивится делам Божиим в себе когда увидит, что ненасытная жадность чрева и гибельная роскошь прожорливости подавлены в нем так, что даже самую малую и самую дешевую пишу редко и нехотя принимает? Кто не удивится делам Божиим, когда почувствует, что тот огонь похоти, который прежде считал естественным и неугасимым, теперь охладел так, что не чувствует в себе и простого возбуждения плоти? Как не возблагоговеет перед силою Божией всякий, когда увидит, что люди прежде жестокие, свирепые, которые раздражались и при раболепном услужении, приходили в большую ярость, теперь пришли в такую кротость, что не только не возмущаются никакими обидами, но еще с большим великодушием радуются им? Подлинно, кто не удивится делам Божьим и с полным расположением не воскликнет: я познал, что велик Господь (Пс 134, 5), когда

\\483// увидит себя или другого кого–либо, что из хищного сделался щедрым, из расточительного — воздержным, из гордого — смиренным, из щеголеватого и изнеженного — пренебрегающим щегольством и изнеженностью и добровольно переносящим бедность и тесноту настоящих обстоятельств? Точно, дивны эти дела Божии, которые пророк и подобные ему признают, изумляясь при созерцании их. Это те чудеса, которые Бог положил на земле, и тот же пророк призывает все народы к удивлению им, говоря: придите и видите дела Господа, — какие произвел Он опустошения на земле: прекращая брани до края земли, сокрушил лук и переломил копье, колесницы сжег огнем (Пс 45, 9, 10). Какое чудо может быть больше, как в самое короткое время из хищных мытарей сделаться апостолами, из жестоких гонителей самыми терпеливыми проповедниками Евангелия, так что ту самую веру, которую преследовали, потом распространяли даже пролитием своей крови? Это те дела Божии, о которых Сын Божий свидетельствует, что Он ежедневно вместе с Отцом делает, говоря: Отец Мой доныне делает, и Я делаю (Ин 5, 17). Об этих делах Божиих блаженный Давид, воспевая в духе, говорит: благословен Господь Бог, Бог Израилев, един творящий чудеса (Пс 71, 18). О них и пророк Амос говорит: смертную тень претворяет в утро, а день делает темным, как ночь (Ам 5, 8). Это именно есть изменение десницы Всевышнего (Пс 76, 11). Об этом спасительном делании Божием пророк молит Господа: утверди, Боже, то, что Ты соделал для нас! (Пс 67, 29). Я уже не говорю о тех тайных, сокровенных действиях Божиих, которые дух всех святых каждую минуту видит совершающимися внутри себя особенным образом, о том небесном излиянии духовного веселья, вследствие которого унылый дух живостью нечаянной радости возвышается к тем неведомым восторгам сердца, к неизреченным, неслыханным утешениям радости, коими мы, иногда цепенеющие в унылой бесчувственности, как бы от глубокого сна возбуждаемся к пламеннейшей молитве. Это есть та радость, о которой

\\484// говорится: того не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку (1 Кор 2, 9), о которой блаженный апостол говорит тому, кто расслаблен земными пороками, привязан к человеческим страстям и не видит ничего из этих даров Божиих. Наконец, тот же апостол как о себе, так и о подобных ему, вышедших уже из сожительства человеческого, прибавил: а нам Бог открыл это Духом Своим (Там же, 10).

Итак, во всем этом, насколько дух возвысится в чистоте, настолько же возвышеннее будет созерцать Бога, и будет возрастать в нем больше удивление в самом себе, нежели раскрываться способность высказаться. Ибо как не испытавший не может постигнуть умом силу этого веселья, так испытавший не в состоянии будет изъяснить словом, подобно тому, как если бы кто–нибудь захотел на словах объяснять сладость меда тому, кто никогда ничего сладкого не вкушал; точно, и этот не поймет ушами приятности вкуса, коей никогда устами не отведывал, и тот не сможет словами объяснить сладость, которую узнал вкусом, а только вследствие узнавания приятности, молча, будет удивляться сладости испытанно, о вкуса. Так и всякий, кто удостоится достигнуть вышесказанного состояния добродетелей, молча, умом рассматривая все то, что Бог по особенной благодати делает в Своих рабах, и при размышлении о всем этом изумляясь, с искренним расположением сердца будет взывать: дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это (Пс 138, 14). Итак, это есть дивное дело Божие, что человек, находясь в плоти, отверг плотские страсти и при таком разнообразии обстоятельств и вражеских нападений держится в одном состоянии духа и пребывает непоколебим при всяком случае. Укрепленный такой добродетелью, один старец, когда близ Александрии, окруженный толпою неверных, стал подвергаться не только злословию, но и тяжким оби-\\485//дам толкающих, и когда с насмешкою говорили ему: что удивительного сделал ваш Христос, Которого вы почитаете? — ответил: «то, что я не возмущаюсь и не оскорбляюсь этими и даже большими обидами».

Герман. Поскольку удивление этой не человеческой, не земной, но совершенно небесной и ангельской чистоте вдруг привело нас в такое изумление, что породило скорее страх, нежели возбудило души наши к желанию ее, то просим преподать нам более полное наставление касательно качества воздержания и количества времени, в которое она может быть приобретена или усовершенствована; поскольку мы верим, что она усовершенствоваться может, и мы потом, с течением определенного времени, будем воодушевляться к снисканию ее. Ибо мы считаем ее неудободостижимой для находящихся в этой плоти, если нам верным образом не будет объяснен некоторый порядок и путь, коим можно достигнуть ее.

Херемон. Для усовершенствования чистоты, о которой говорим, довольно безрассудно, особенно при таком разнообразии удовольствий, назначать известную меру времени, которую нельзя назначать и для материальных искусств и видимых наук; ибо каждому необходимо усваивать их, смотря по усердию души и по качеству дарований. Впрочем, мы можем верно определить образ воздержания и количество времени, в течение которого узнается возможность усовершенствования чистоты. Итак, кто, устранившись от праздных разговоров и

\\486// умерши для всякого гнева, беспокойства и попечения мирского, для ежедневного питания будет довольствоваться только двумя хлебцами[115] и, избегая сытости в воде, будет ограничивать покой сна тремя или, как иные постановляют, четырьмя часами; однако будет верить, что он приобретет ее не заслугою своих трудов или воздержания, а по милосердию Божию (ибо без этой веры суетно все усилие человеческого труда), не более, как в шесть месяцев узнает, что не невозможно для него усовершенствование в ней. Впрочем, это очевидный знак близкой чистоты — начинать ее тем, чтобы не надеяться на тщательность своего труда. Ибо если кто истинно поймет силу этого стиха: если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его (Пс 126, 1); то не будет возноситься заслугами своей чистоты, понимая, что он приобрел ее не своим прилежанием, но по милосердию Божию; и к другим не относится с строгостью, зная, что человеческая добродетель ничего не значит, если не будет способствовать ей сила Божия.

Потому для всякого из нас, всеми силами подвизающегося против духа блуда, единственную победу составляет то, чтобы не ожидать средства от своего старания. Хотя эта вера для всех кажется легкой, удобной, однако новичками приобретается также трудно, как и совершенство самого целомудрия. Ибо когда хоть немного улыбнется им чистота и они в тайне своего сознания тонким подкравшимся возношением услаждаются, думают, что достигли ее ревностью своего прилежания, то бывает необходимо, чтобы они, лишившись немного помощи Божией, до того были обеспокоены страстями, которые Божественная сила подавляла, пока по опыту не познают,

\\487// что они своими силами и старанием не могут приобрести чистоты. Чтобы нам рассуждение о конце полного целомудрия, состоящее из длинного объяснения, коротко заключить, собрав воедино все, что обширно и рассеянно было изложено, скажем, что совершенство целомудрия состоит в том, чтобы монах в бодрствующем состоянии не допускал никакого услаждения похотью, чтобы и во сне не имел обольстительных грез; но когда бы во время сна, при беззаботности усыпленного ума, и произошло раздражение плоти, то как оно возбудилось без всякого ощущения удовольствия, так чтобы и успокоилось без всякой плотской нечистоты (т. е. истечения). Это, о конце целомудрия, насколько могли, изложили мы не голословно, а по опыту. Хотя, думаю, ленивыми и нерадивыми это, может быть, будет сочтено невозможным; однако я уверен, что ревностными и духовными мужами будет признано и одобрено. Ибо столько различия между людьми, сколько разнятся между собою цели, к коим стремятся души их, или сколько отстоит небо от ада, или Христос от Велиара, по изречению Господа Спасителя: кто Мне служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой будет (Ин 12, 26), и еще: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф 6, 21). Так блаженный Херемон рассуждал о совершенстве целомудрия и удивительное учение о возвышенной чистоте заключил таким словом, советуя нам, приведенным в изумление, чтобы мы, поскольку большая часть ночи уже прошла, немного предавшись телом покою, не отказывали ему в естественной пище сна, чтобы дух, ослабев от расслабления тела своего, не лишился силы святого намерения.

\\488//