Сочинения

ГАЙ САЛЛЮСТИЙ КРИСП

Гай Саллюстий Крисп родился в 86 г. до н. э. в Амитерне, в Сабинской области (к северо-востоку от Рима), в состоятельной всаднической семье, имевшей собственный дом в Риме. Как и Цицерон, Саллюстий получил образование в столице и выдвинулся благодаря своим способностям. В отличие от Цицерона, он усвоил аттический род красноречия с налетом архаизмов. Не склонный к военной карьере, он начал заниматься литературой[839], в молодости был близок к кружку Публия Нигидия Фигула, неопифагорейца и астролога[840]. Вскоре, однако, он, отказавшись от литературных занятий[841], обратился к государственной деятельности, где его, по его словам, ожидало много трудностей, горечи и разочарований в связи с упадком нравов и коррупцией тогдашнего общества[842].

Уже в возрасте 16 лет, в 70 г., в год первого консулата Гнея Помпея и Марка Лициния Красса, Саллюстий был свидетелем окончательного упразднения сулланского правопорядка и полного восстановления прав плебейских трибунов. Тогда общее положение в стране определялось усилением влияния и власти Помпея и Красса, после победы первого из них над отложившимся от Рима наместником Ближней Испании Квинтом Серторием (72 г.) и победы второго над рабами, восставшими под руководством Спартака (71 г.).

Саллюстий был квестором в 55 или 54 г. и, не пожелав добиваться избрания в курульные эдилы, стал плебейским трибуном в 52 г., в год единоличного («без коллеги») консулата Помпея, когда происходила борьба за власть между сенатом, с одной стороны, и Гаем Юлием Цезарем — с другой, причем в Риме действовали вооруженные банды. В январе 52 г. на Аппиевой дороге, невдалеке от столицы, рабами Тита Анния Милона, кандидата в консулы на 52 г., был убит Публий Клодий Пульхр, и цезарианец Саллюстий возбуждал на сходках народ против Милона и против Цицерона, защитника последнего в суде. В 51 г. Саллюстий был послан в провинцию Сирию в качестве легата (legatus pro praetore) проконсула Марка Кальпурния Бибула.

В 50 г. цензоры Луций Кальпурний Писон и Аппий Клавдий Пульхр исключили Саллюстия из сената за якобы безнравственный образ жизни[843], но скорее всего как цезарианца. В 49 г. Цезарь добился вторичного избрания Саллюстия в квесторы на 48 г. и тем самым возвратил его в сенат[844].

Во время гражданской войны 49—45 гг. Саллюстий стоял на стороне Цезаря и руководил в Иллирике военными действиями против помпеянцев, но потерпел поражение. В конце 47 г., когда он был избран претором на 46 г., Цезарь поручил ему привести к повиновению возмутившиеся 10-й и 12-й легионы, стоявшие в Кампании и отказывавшиеся отправиться в Африку. Поручение это едва не стоило Саллюстию жизни — волнения среди солдат успокоил сам Цезарь[845]. Несмотря на эти неудачи, Саллюстий не утратил доверия Цезаря и под его началом 1 декабря 47 г. отправился в Африку; в 46 г. он захватил на острове Керкине, у берегов Африки, большие запасы зерна, собранные там помпеянцами, чем способствовал победе Цезаря; он также ведал снабжением войск.

После своей победы над помпеянцами под Тапсом (апрель 46 г.) Цезарь по окончании претуры Саллюстия назначил его наместником (proconsul cum imperio) вновь образованной провинции Новая Африка и дал ему три легиона. Саллюстий грабил провинцию столь беззастенчиво, что ему по возвращении в Рим грозил суд за лихоимство (de repetundis); от суда его будто бы избавил сам Цезарь[846].

После убийства диктатора (15 марта 44 г.) — возможно, уже по окончании своего наместничества в Новой Африке — Саллюстий, понимая, что его политическая карьера окончена, удалился в построенную им великолепную усадьбу в долине между Квиринальским и Пинциевым холмами (horti Sallustiani), а впоследствии также жил в купленной им усадьбе Цезаря в Тибуре[847] и, хотя, казалось бы, причин для отказа от магистратур у него не было, так как триумвиры 43 г. едва ли отвергли бы услуги старого цезарианца, посвятил свой досуг работе над историческими трудами, которую в 35 г. прервала его смерть в возрасте 50 лет.

Первым литературно-политическим выступлением Саллюстия следует считать написанную им в 54 г. инвективу против Цицерона, отражающую политическую ситуацию в 54 г., когда Цицерон, с согласия Цезаря и стараниями Помпея и консула 57 г. Публия Корнелия Лентула Спинтера в 57 г. возвращенный из изгнания, был вынужден сотрудничать с триумвирами, союз между которыми был подтвержден на их совещании в Луке весной 56 г., и даже защищать в суде их сторонников, своих врагов в прошлом, — Публия Ватиния, бывшего претора 55 г., и Авла Габиния, бывшего консула 58 г., причастного к его удалению в изгнание в 58 г.[848] По форме инвектива представляет собой произнесенную в сенате речь с ответом на нападки Цицерона. Квестор (или бывший квестор) Саллюстий едва ли смог бы выступить в сенате против консуляра, поэтому инвектива скорее всего представляет собой памфлет (libellus), распространявшийся его автором в списках. Инвектива старается уничтожить Цицерона морально как человека и семьянина, как политического деятеля и продажного защитника в суде; автор также издевается над Цицероном как над «новым человеком» и пришельцем в Риме.

Памфлет как литературная форма нередко использовался в политической жизни Рима. Первым известным нам памфлетом было письмо Цицерона к Помпею, посланное в Азию; оно было написано в резкой форме, что вызвало неудовольствие последнего[849]. Характер инвективы имеют и отдельные места в речи Цицерона «В белой тоге» (64 г.), которую он произнес в сенате против своих соперников Гая Антония и Катилины перед консульскими выборами на 63 г. Катилина и Антоний ответили оскорбительным для Цицерона замечанием, что он «новый человек». В 61 г., после оправдания Публия Клодия в суде по обвинению в кощунстве, Цицерон выпустил в свет инвективу против Клодия и Куриона (сын консула 76 г. Гай Скрибоний Курион), в 55 г. — инвективу против бывшего консула 58 г. Луция Кальпурния Писона (речь «Против Писона»). На нее Писон ответил инвективой, на которую Цицерон предпочел не отвечать[850]. Наконец, 28 ноября 44 г. Цицерон опубликовал инвективу против Марка Антония, тоже в виде речи, якобы произнесенной в сенате (II филиппика). После самоубийства Марка Порция Катона в Утике Цицерон и Марк Брут выпустили в 45 г. памфлеты под названием «Катон» с прославлением его заслуг (laudatio Catonis). Цезарь и его сторонник Авл Гирций ответили на них памфлетами под названием «Антикатон»[851].

Вопрос о подлинности инвективы Саллюстия, как и его писем к Цезарю, очень сложен и решался учеными по-разному; он, по-видимому, относится к вопросам, которые едва ли будут разрешены окончательно. Марк Фабий Квинтилиан, грамматик I в. н. э., считал инвективу подлинной и даже произнесенной в сенате[852]. Он приводит два стиха Цицерона из его поэмы о своем консулате. Спор о подлинности инвективы и писем к Цезарю начался еще в 1537 г. (Коррадо) и возобновился в 1617 г. (Липсий и Каррион); эти ученые высказались против их подлинности. Спор этот продолжался в XIX и XX веках, причем мнения ученых разделились: в новейшее время их подлинность отвергают А. Эрну и Р. Сайм, а признают Э. Мейер, К. Бюхнер, М. Шуэ, К. Вретска, Кл. Николе и Ж. Эллегуарк[853].

Язык инвективы вполне характерен для Саллюстия и тщательно отделан. Архаичность и другие особенности языка, которыми отличаются его монографии, вышедшие в свет уже после смерти Цезаря, наблюдаются уже в инвективе и в письмах к Цезарю, что говорит в пользу их подлинности.

В Ватиканской рукописи 3864, содержащей фрагменты из «Истории» Саллюстия, имеются два его письма к Цезарю о государственных делах (Epistulae ad Caesarem senem de re publica); обозначение «senem», введенное грамматиками, очевидно, должно указывать на то, что их адресат — диктатор Гай Юлий Цезарь, а не Октавиан. В первом по времени написания письме (оно обозначено в рукописи как второе) говорится о завершенном покорении галльских племен (XII, 5), что позволяет датировать письмо 50 г.; но слова Саллюстия: «Я решил напомнить тебе, занятому походами, сражениями, победами, делами командования, о положении в Городе» (II, 2) — могут указывать и на то, что письмо написано еще во время пребывания Цезаря в Галлии;[854] высказывание автора о Домиции (IX, 2 — «ноги беглеца») может свидетельствовать о том, что письмо написано после капитуляции Корфиния, т. е. в начале 49 г. Более позднее письмо, обозначенное в рукописи как первое, относят к 46 г., когда победивший Цезарь приступал к упорядочению государственных дел, или к осени 48 г., после победы Цезаря под Фарсалом и гибели Помпея в Египте[855].

Письма к Цезарю по своей литературной форме представляют собой увещевательные послания (symbuleutika, suasoria), известные в греческой литературе со времен Платона (письма VII и VIII) и Исократа (К Никоклу), в римской — со времени Цицерона (К брату Квинту, I, 1 и 2). В письмах Саллюстия выражены преклонение перед Цезарем и вера в него. В обоих письмах автор осуждает жестокости времен гражданской войны между Марием и Суллой и последней гражданской войны. Более позднее письмо содержит обширную программу действий; автор его настолько смел, что предлагает ее самому Цезарю. Он верит в то, что только Цезарь может восстановить в государстве порядок после всех потрясений, сопряженных с гражданской войной и упадком нравов, обуздать своеволие знати, отнять у денег и богатств их значение, возвратить свободу римскому народу, улучшить его нравы, ввести тайное голосование при избрании магистратов и в суде, увеличить число сенаторов.

Вопрос о причинах упадка нравов в Римском государстве, по мнению римских историков, начавшегося в конце III в. до н. э., но особенно заметного по окончании третьей Пунической войны (146 г.) и связанного с притоком в Италию захваченных богатств и рабов, — один из главных для Саллюстия в его дальнейшем творчестве и поднят им уже в его письмах к Цезарю. Он говорит об упадке нравов римского народа, согнанного со своих земель и обреченного на праздность и бедность[856]. В более позднем письме Саллюстий указывает на роскошь и алчность, царящие в римском обществе, на развращенность юношества, на вред от раздач народу денег и зерна[857]. К этой же теме он возвращается в своих монографиях. Так, в сочинении «О заговоре Катилины» он прямо говорит о пагубных последствиях завоевания Карфагена, которое, доставив Риму богатства, породило жажду денег и власти[858], в таком же духе он высказывается и в «Югуртинской войне»[859].

Вопросу об упадке нравов в римском обществе посвящена обширная литература, рассматривающая разные связанные с ним проблемы[860].

Как политик Саллюстий — сторонник могущества Римской державы, и римское государственное устройство представляется ему подходящим, чтобы сохранить это могущество, если только Рим не скатится к олигархии, тирании и разврату. Он непримиримый противник государства «немногих» (сенатская олигархия, pauci) и готов принять власть одного человека. Цезарь как раз и представляется ему подходящим деятелем, способным восстановить добрые нравы и преодолеть внутренние раздоры в государстве.

Миметические приемы (приведение от имени известного лица слов, характеризующих его достоинства или недостатки), склонность к нападкам, ирония, сарказм, вообще эмоциональность отличают политика от позднейшего историка. «Когда он преклоняется перед Цезарем, то и язык его приобретает силу. Падение Цезаря должно было повлечь за собой и крушение всего мира Саллюстия»[861].

Трудам Саллюстия предшествовали два сочинения Цезаря: в 51 г. вышли его «Записки о Галльской войне» — написанное простым и сжатым языком повествование документального характера, содержавшее точный рассказ о военных действиях и подробную характеристику всей обстановки. Автор старался доказать, что все войны в Галлии и экспедиции в Британию и за Рейн были необходимы для обеспечения безопасности Римского государства и укрепления его престижа. «Записки о гражданской войне», очевидно оставшиеся незаконченными ввиду гибели Цезаря, носят более субъективный характер и тоже представляют собой апологию его действий. Исторические труды Юлия Цезаря, выразительные по форме, могли послужить для Саллюстия образцом.

«Как и у всех римских историков, исторический труд Саллюстия представляет собой продолжение политики иными средствами»[862]. Обратившись к историографии, Саллюстий решил описывать отдельные эпизоды из прошлого римского народа, и его первая монография («О заговоре Катилины») вышла в свет, скорее всего, в 43—42 гг. Цицерон, со своей стороны, тоже полагал, что эти события заслуживают внимания историка. Так, в 56 г. в письме к историку Луцию Лукцею[863] он просит описать и прославить его действия при подавлении заговора Катилины, а также рассказать о его изгнании и испытанных им несчастьях; подобное повествование, по словам Цицерона, привлечет к нему внимание читателей и вызовет у них сочувствие.

Такой вид литературного произведения был новым для Рима. До того времени почти все исторические труды носили анналистический характер и последовательно описывали деяния выдающихся людей и важные события в гражданской общине. При этом старшие анналисты — Квинт Фабий Пиктор и Луций Цинций Алимент (конец III в. до н. э.) писали по-гречески. Исключением были «Начала» Марка Порция Катона Старшего (234—149 гг.) в семи книгах, где уделяется внимание не только Риму, но и Италии в целом и рассматриваются вопросы географии, права и экономики, что необычно для анналистов; от «Начал» до нас дошли только фрагменты.

Историография еще не сделалась чисто литературным жанром, на что указывает сам Саллюстий: «Все лучшие люди предпочитали действовать, а не говорить, — чтобы другие прославляли их подвиги, а не сами они рассказывали о чужих»[864]. Саллюстий подчеркивает значение исторического жанра и в этом отношении разделяет взгляды Цицерона: «Какую, по-вашему, задачу ставит для оратора история?.. Кому же не известно, что первый закон истории — ни под каким видом не допускать лжи; затем — ни в коем случае не бояться правды; не допускать ни тени пристрастия, ни тени злобы»[865].

К этим положениям близки слова Саллюстия в его вступлении к монографии «О заговоре Катилины»: «…духом я был свободен от надежд, страхов и не принадлежал ни к одной из сторон [т. е. к “партиям”], существовавших в государстве. Итак, с правдивостью, с какой только смогу, коротко поведаю о заговоре Катилины»[866]. Во вступлении (гл. 1—4) Саллюстий излагает свои взгляды на долг и деятельность гражданина и объясняет, почему для него в его нынешнем положении историография — единственное занятие, достойное человека. Он говорит о своем участии в государственных делах, ради которого он в молодости отказался от занятий литературой, о своем разочаровании в них[867], наконец, о своем намерении описать на досуге деяния римского народа. Он выбрал заговор Катилины: «Ведь именно это злодеяние сам я считаю наиболее памятным из всех по беспримерности преступления и его опасности для государства»[868].

Цели этого произведения современная наука оценивает по-разному: возможно, что автор стремился снять с Цезаря подозрения в причастности к заговору; в нем видят и написанный по поручению Октавиана ответ на личную апологию Цицерона — поэму «О моих замыслах» (De consiliis meis), упоминаемую Дионом Кассием[869], но до нас не дошедшую. Намерение Саллюстия могло быть связано и с политической обстановкой в Римском государстве: внутри страны, с одной стороны, подкупность и развращенность сенатской олигархии, с другой — демагогия «демократов»; вне пределов Италии — независимость полководцев от центральной власти и в то же время зависимость армий от полководцев. Наличие опасности для целостности государства и могло побудить Саллюстия обратиться именно к этой теме.

В своем изложении Саллюстий не всегда бывает точен. Так, он связывает с Катилиной возникновение так называемого «первого заговора»[870], тогда как многое указывает на то, что его главным организатором был Марк Лициний Красс, который должен был стать диктатором, а его помощником (начальником конницы) был бы Цезарь. Катилина говорит своим сообщникам (21, 3), что в Ближней Испании находится Писон, между тем его к этому времени уже не было в живых (19, 1—2). Саллюстий сообщает, что чрезвычайное постановление сената, в действительности принятое 22 октября 63 г., было вынесено после собрания заговорщиков в доме у Марка Порция Леки в ночь с 6 на 7 ноября и после неудавшегося покушения на жизнь Цицерона;[871] это создавало впечатление, что Цицерон потребовал принятия чрезвычайного постановления, движимый страхом за свою жизнь. Кроме того, Саллюстий относит нападение молодых римских всадников на Цезаря к 4 декабря[872], а оно произошло 5 декабря, когда Цезарь вышел из сената после выступления в защиту участников заговора. Очевидно, Саллюстий, несмотря на свои заверения (4, 3), не столько держался исторической правды, сколько стремился подчеркнуть моральное и политическое значение описываемых им событий.

В монографии полностью приведены речи Цезаря и Катона, будто бы произнесенные ими в сенате 5 декабря 63 г. (гл. 51 и 52), причем Саллюстиев Цезарь говорит словами и выражениями самого Саллюстия[873], роль же Цицерона в раскрытии заговора преуменьшена, и из его четырех речей против Катилины упомянута только первая[874]. Эта скупость сведений о действиях и роли Цицерона, возможно, объясняется и тем, что он сам в 60 г. опубликовал свои речи против Катилины в сборнике «консульских речей»[875].

В «Югуртинской войне», вышедшей в свет в 42—41 гг., тоже имеется вступление (гл. 1—4), содержащее общие рассуждения о могуществе человеческого духа, о стремлении к доблести и о государственной деятельности в условиях, когда боролись и соперничали друг с другом старый нобилитет и «новые люди», причем и те и другие для достижения своей цели не гнушались никакими средствами.

Война, которую Рим вел против нумидийского царя Югурты (111—105 гг.), представляется Саллюстию началом новой эры: «О войне писать я буду — той, что народу римскому пришлось вести с нумидийским царем Югуртой, — во-первых, потому что она была трудна и жестока и шла с переменным успехом; во-вторых, потому что тогда впервые был дан отпор гордости знати»[876]. Во время этой войны обнаружились подкупность и корыстолюбие многих представителей сенатской олигархии (Альбин, Бестия, Скавр); кроме того, плебей, «новый человек» Гай Марий, стал консулом и одержал победу над своим соперником, оптиматом Квинтом Цецилием Метеллом.

В отношении композиции монографию можно разделить на две части: в гл. 1—62 речь идет о господстве старого нобилитета и всемогуществе Квинта Метелла, в гл. 63—114 — о возвышении Гая Мария и об уменьшении влияния нобилитета.

Саллюстий описывает междоусобицы среди нумидийских царьков, их переговоры с римским сенатом, военные действия римлян в разных частях Африки. Он говорит и о возвышении Луция Корнелия Суллы и его удачных дипломатических действиях, увенчавшихся захватом царя Югурты, который удалось осуществить без пролития римской крови.

В «Югуртинской войне» Саллюстий, говоря о нумидийской действительности, пользуется римскими терминами и понятиями. Так, царь Миципса, употребляя термин «взять на руки ребенка» (sumere liberos, 10, 8), говорит о древнем римском обычае. В гл. 12, 3 говорится о «ближайшем ликторе» (lictor proximus) Югурты: в гл. 65, 1 — о «втором наследнике»; в гл. 74, 1 — о «префектах» Югурты; в гл. 77, 2 — о «власти магистратов» местной гражданской общины; в гл. 79, 4 — о спонсии; характеризуя войска «варваров», Саллюстий тоже прибегает к римской военной терминологии.

И в этом произведении Саллюстий допускает хронологические неточности. Он пишет (9, 3), что Миципса усыновил Югурту тотчас же по его возвращении из-под Нуманции (133 г.), между тем ниже (11, 6) сказано, что он усыновил его за три года до своей смерти (118 г.). Миципса сообщает (10, 2) о недавнем возвращении Югурты из-под Нуманции, тогда как это случилось уже пятнадцать лет назад. В гл. 20, 3 говорится о «внезапном» вторжении Югурты в области, отошедшие к Адгербалу, между тем он совершил это лишь спустя четыре года.

Третий исторический труд Саллюстия — «История», — по-видимому, был им задуман как продолжение исторического сочинения Луция Корнелия Сисенны (119—67 гг.), не дошедшего до нас. «История» состояла из пяти книг и описывала период с 78 по 67 г., т. е. от смерти Суллы и до возвышения Гнея Помпея. Она не была закончена вследствие смерти автора и дошла до нас лишь в виде фрагментов. В течение указанного времени произошли следующие события: война против Квинта Сертория (80—72 гг.); восстание рабов под предводительством Спартака (73—71 гг.); война со средиземноморскими пиратами (78—67 гг.); началась третья война с Митридатом VI Евпатором, во время которой особенно выдвинулся Помпей.

Сопутствующая тема всех сочинений Саллюстия — разоблачение развращенности сенатской олигархии; он изображает ее по-разному, начиная с насмешек и кончая сарказмом. Постоянная мишень для его нападок (в письмах к Цезарю и в «Истории») — Помпей; приводимое Саллюстием письмо Помпея к сенату, посланное им из Испании, полно бахвальства и угроз.

Одной из особенностей изложения у Саллюстия являются экскурсы, или дигрессии, когда последовательность повествования прерывается и сообщаются дополнительные сведения, расширяющие тему и помогающие понять произведение в целом. Так, в первой монографии после характеристики Катилины (гл. 5) следует большой экскурс (5, 9—13, 5), в котором рассказывается о возникновении римской гражданской общины и восхваляются ее древние добрые нравы; следующий экскурс (гл. 17—19) посвящен так называемому первому заговору Катилины (65 г.); в гл. 25 дается портрет Семпронии; в гл. 36, 4—39, 4 описывается внутреннее положение в государстве и брожение среди городского плебса, после того как Катилина и Манлий были объявлены врагами государства; в последнем экскурсе (гл. 53, 2—54) речь идет о подвигах римского народа и сравниваются «натура и душевный склад» Цезаря и Катона.

Подобные экскурсы встречаются и в «Югуртинской войне»: в гл. 17—19 говорится о географии Африки и населяющих ее народностях; в гл. 42 после рассказа о волнениях в Риме (гл. 41) сообщается о движении Гракхов и подавлении его; в связи с характеристикой местных географических условий (гл. 78) описывается подвиг братьев-карфагенян (гл. 79); экскурс в гл. 95, 2—4 содержит характеристику Суллы.

Включенные в монографии и в «Историю» речи и письма различных деятелей сочинены самим Саллюстием, за исключением писем, текст которых является копией документа (exemplum); в других случаях сам автор говорит о речи или письме: «…приблизительно такого содержания» (huiuscemodi). 5 декабря 63 г., когда пятерым участникам заговора Катилины был вынесен смертный приговор, речи в сенате произнесли Цезарь (гл. 51) и Катон (гл. 52), высказавшие противоположные предложения. Дважды приводится текст обращения Катилины к своим приверженцам: в Риме, когда он готовил выступление (гл. 20), и под Писторией, перед решительным сражением (гл. 50). Кроме того, в монографии приводятся письмо Катилины к Лутацию Катулу (гл. 35) и письмо Лентула Суры к Катилине (гл. 44, 5); последнее явно уличает заговорщиков в том, что они готовили переворот. Приводимый Саллюстием текст письма значительно отличается от текста, сообщаемого Цицероном[877]. Письмо Гая Манлия к Марцию Рексу (гл. 33) сочинено Саллюстием или в лучшем случае является пересказом.

В «Югуртинской войне» тоже немало речей и писем: письмо Сципиона Эмилиана к царю Миципсе (гл. 9, 2), речь Миципсы перед смертью (гл. 10), речь (гл. 14) и письмо Адгербала (гл. 24), речь плебейского трибуна Гая Меммия (гл. 31), речь Мария (гл. 85), речь Суллы перед царем Бокхом (гл. 102, 5), наконец, речь самого Бокха. Во всех этих случаях автор только пересказывает содержание речей. Общие проблемы, которые стояли перед Римским государством, затрагиваются лишь в речи Меммия, который, упомянув о сецессии плебеев и движении Гракхов, резко выступает против произвола и коррупции нобилитета; остальные речи имеют непосредственное отношение лишь к конкретной ситуации.

Саллюстий — историк-моралист. Он усматривает подоплеку политических событий в прогрессирующем упадке нравов граждан, в безудержной жажде наживы и в стремлении к роскоши, охвативших верхушку римского общества. Его интересуют не столько сами исторические факты, сколько люди с их доблестями (virtutes) и пороками: алчностью (avaritia), жаждой власти и проч. Он допускает неточности и даже ошибки в датировке событий, но описывает характеры и дает яркие портреты людей: Катилины[878], Семпронии[879], Цетега[880], Югурты[881]. Его внимание привлекают перемены в настроении народных масс в Риме, вызванные сначала объявлением чрезвычайного положения в связи с угрозой со стороны Катилины[882], а затем известием о раскрытии заговора;[883] раздражение народа против плебейского трибуна, избавившего Югурту от необходимости давать показания на сходке в Риме;[884] радость простого люда после избрания Мария в консулы[885]. Он рассказывает о тревоге Югурты после того, как был раскрыт направленный против него заговор;[886] о сомнениях и колебаниях царя Бокха, решавшего, кого кому ему выдать — Югурту ли римлянам или же Суллу Югурте[887].

Исторические труды Саллюстия указывают на то большое значение, какое он придавал роли личности в истории, не отрицая, однако, могущества рока, Фортуны. Он пишет: «И мне после долгих размышлений стало ясно, что все это было достигнуто выдающейся доблестью немногих граждан»[888]. Этим и объясняется то большое внимание, какое он уделяет характеристике выдающихся деятелей.

В описаниях своих Саллюстий обычно краток и не вдается в подробности. Например, он только сообщает, что Югурту в оковах выдали Сулле, а тот доставил его Марию[889], между тем как Плутарх подробно описывает унижения и мучительную смерть Югурты от голода в подземелье Мамертинской тюрьмы в Риме[890]. Также кратко описана смерть Катилины на поле битвы под Писторией в январе 62 г.[891]

Круг источников Саллюстия очень обширен. Из греков следует назвать Платона, Фукидида, Феопомпа, Ксенофонта, Посидония, Полибия, Дикеарха, Исократа, Ликурга. Из них сильное влияние на него оказал Полибий (203? — 120), привезенный в Рим как заложник после победы над македонским царем Персеем под Пидной в 168 г. и принятый в доме у консула 168 г. Луция Эмилия Павла, впоследствии член философско-литературного кружка Сципиона Эмилиана, автор «Истории» в 40 книгах, из которых до нас полностью дошло пять, охватывающих период времени с 220 и по 144 г. Полибий описывает возрастающее могущество Римского государства, сильного своим политическим устройством («смешанный образ правления»). Саллюстий испытывал также влияние Фукидида (460—396), автора «Истории Пелопоннесской войны».

У Саллюстия часто встречаются реминисценции из греческих писателей и ораторов, особенно во вступлениях к его трудам. Так, в монографии «О заговоре Катилины» (в § 1 гл. 1) можно усмотреть влияние Платона[892], в § 6 — влияние Фукидида[893] и Исократа[894]. В рассказе о возникновении римской гражданской общины[895] тоже усматривают влияние Фукидида[896]. Речь Цезаря (гл. 51) напоминает речь Диодора о смертной казни в связи с событиями в Митиленах[897]. Подобные же реминисценции имеются и в «Югуртинской войне». Гл. 3, 5 напоминает надгробную речь Перикла;[898] конец гл. 14, 3, возможно, навеян Фукидидом;[899] наконец, в речи Мария (гл. 85), произнесенной этим необразованным солдатом на народной сходке, можно усмотреть реминисценцию: в § 12 — из Демосфена[900], в § 21 и 49 — из Платона[901]. Саллюстий находился под влиянием и римских писателей старшего поколения, больше всего — Марка Порция Катона Старшего, у которого он заимствовал архаизмы и некоторые особенности в морфологии слов. Влияние Катона Старшего на Саллюстия отмечает и Квинтилиан, приводящий следующую эпиграмму неизвестного автора:[902]

У Саллюстия встречаются и реминисценции из произведений Энния и Плавта.

По свидетельству Светония[903], Саллюстию помогал подбирать материал, в частности собирать старинные слова, вольноотпущенник Луций Аттей Филолог.

Преемственность между Катоном Старшим и Саллюстием не следует считать чисто формальной — у них можно обнаружить общие черты, которые помогают понять личность последнего: оба они принадлежали к муниципальной знати и старались приобщиться к римскому нобилитету[904]. К концу периода Республики возможность эту получали только те, кто становился консулом, достигал высшего почета (summus honos), но старая знать всячески преграждала «новым людям» доступ к консулату: «…большая часть знати горела ненавистью, и считалось как бы осквернением консульской должности, если бы ее достиг новый человек, каким бы выдающимся он ни был»;[905] «Если тогда плебсу были уже доступны другие магистратуры, то консулат знать еще передавала друг другу из рук в руки»[906]. Против этой замкнутой группы, которую они называли кликой (factio) или кучкой людей (pauci), а знатные люди — оптиматами, и боролись так называемые популяры[907]. В большинстве случаев это были члены видных семейств, т. е. выходцы из нобилитета; из соображений выгоды или из честолюбия они опирались на плебс в борьбе против представителей своего же сословия. Таковы были Цинна, Цезарь, Катилина.

Так возникает важная проблема, касающаяся Саллюстия и Цицерона: ни один из них не становится ни на сторону старого нобилитета, ни на сторону популяров: они ищут третьего, нового пути, который бы положил конец кровопролитиям, происходившим в Риме в течение последнего столетия. Речь идет о создании новой знати[908] (nova nobilitas), основывающейся не на происхождении, а на своей доблести (virtus)[909], т. е. на заслугах перед государством; ее должны составлять «новые люди», к каким принадлежит и Гай Марий, чье положение было сходным с положением Цицерона: оба были выходцами из муниципальной знати, оба были «новыми людьми», сильными своей доблестью и настойчивостью (industria), которые приносят славу людям. Такой ход мыслей возвращает нас к положениям, какие Саллюстий высказал во вступлении к монографии «О заговоре Катилины»[910]. Доблесть выражается главным образом в деятельности военной и политической. Подобные мысли могли быть внушены Платоном, в частности его VII письмом. Саллюстий ожидал появления новой знати, избавившейся от пороков старой и руководствующейся обычаями предков (mos maiorum). При этом он не выступал как популяр, хотя и был цезарианцем; напротив, он высказывал консервативные взгляды, выражал свое презрение к бездеятельности плебса и его развращенности подачками[911], подчеркивал значение согласия[912] (concordia) и преобладания власти сената[913]. Он осуждал недостойное поведение «немногих»; отсюда его нападки на бездеятельность (inertia), нерадивость (soncordia) — в отличие от доблести и настойчивости — и на алчность населения. Он осуждает деятельность обеих сторон[914], так как они сводят на нет значение обычая предков и доблести, и превозносит деятельность выдающихся людей и их доблесть и настойчивость в служении государству.

Саллюстию присущ особый стиль, придающий обаяние его произведениям. Выше уже говорилось о влиянии на него Фукидида и Катона Старшего. Это своеобразие стиля выражается в выборе слов, в их морфологии и синтаксисе. У Саллюстия встречаются необычные слова, народные формы, архаизмы и поэтизмы, не передаваемые в русском переводе, кроме того, антитезы, хиазм и аллитерация.

Уже Квинтилиан говорил о «Саллюстиевой краткости» (Sallustiana brevitas), которую он советовал избегать, так как она затрудняет понимание[915], и о его «бессмертной быстроте [повествования]» (immortalis Sallusti velocitas)[916]. По свидетельству Светония[917], архаизмы Саллюстия осуждал Асиний Поллион (76 г. до н. э. — 5 г. н. э.), писатель, грамматик и политический деятель[918].

«Прославленным римским историком» (rerum Romanarum clarissimus auctor) назвал Саллюстия Корнелий Тацит (55—120 гг.)[919]. О стиле Саллюстия был высокого мнения писатель II в. Авл Геллий, отмечавший изящество и краткость его языка[920].

Марк Валерий Марциал (40—102 гг.) оценил Саллюстия в следующей эпиграмме:

Тексты Саллюстия дошли до нас в рукописях IX—XI вв., написанных на пергаменте. Тексты «Заговора Катилины» и «Югуртинской войны» сохранились в двух классах рукописей: codices mutili (неполные списки) и codices integri (полные списки); в первых в «Югуртинской войне» имеется лакуна (в гл. 103—112), восполненная во втором классе рукописей. Наличие этой лакуны в ряде рукописей свидетельствует о том, что все они восходят к одному и тому же архетипу, не дошедшему до нас. В рукописях содержатся так называемые глоссы, т. е. вставки и замечания (на полях и в тексте), а также примечания филологов и переписчиков. Лучшими источниками являются codices mutili, а из них два: 1) Parisinus 16024, IX в., из фондов Сорбонны; 2) Parisinus 16025, IX в. — тоже из фондов Сорбонны. Кроме перечисленных мы знаем еще девять codices mutili X—XI вв. Codices integri более многочисленны и относятся к XI в.

Кроме того, нам известны три фрагмента рукописей более раннего происхождения: 1) часть папируса V в. (Oxyr. Papiri, t. IV, № 884), содержащая отрывок гл. 6 «Заговора Катилины»; 2) папирус IV в., опубликованный Итальянским обществом (PSI, 1, 110); он содержит два коротких отрывка из 10-й и 11-й глав «Заговора Катилины»; 3) текст, опубликованный П. Леманом (Sitzungsberichte der Preussischen Akademie der Wissenschaften, 1934. S. 19—24) и относящийся к IV—V вв.; он написан на пергаменте и содержит отрывки из «Югуртинской войны».

Единственным источником для «Истории» (речи и письма), как и для писем Саллюстия к Цезарю, является Ватиканский кодекс 3864 (IX в.). Инвектива Саллюстия против Цицерона, как и приписываемая Цицерону ответная инвектива против Саллюстия, дошла до нас в ряде рукописей X—XII вв.

Косвенная традиция, т. е. свидетельства писателей (Фронтон, Августин) и риторов (Арузиан) I—VI вв. и приводимые ими цитаты, тоже помогает установлению текста литературного наследия Саллюстия.

Первое печатное издание (editio princeps) исторических монографий Саллюстия выпустил Венделин де Спира (Рим, 1470). За ним последовало издание Альда Мануция (Венеция, 1509). В дальнейшем труды Саллюстия издали: Глареан (Базель, 1538), Каррион (Антверпен, 1573), Грутер (Франкфурт, 1607), Корте (Лейпциг, 1724, первое критическое издание), Гаверкамп (Амстердам, 1742), де Бросс (Дижон, 1777). Большое комментированное критическое издание выпустил Дич (Лейпциг, 1859). В XIX и XX вв. в разных странах вышел ряд изданий латинского текста, как и многочисленные переводы на новые языки.

Принятый в современной науке текст основан в основном на труде Альберга[922].

В России исторические труды Саллюстия переводились неоднократно. В XVIII в. вышел труд «Кайя Саллустия Криспа. Войны Катилинская и Югурфинская / Переведены с латинского на российский язык Васильем Крамаренковым» (СПб., 1759). За ним последовал труд «К. Криспа Саллустия. История о войне Катилины и о войне Югурфы / Переведены с латинского Императорской Российской академии членом Н. Озерецковским и оною академиею изданы» (СПб., 1809).

Полные собрания исторических трудов Саллюстия были выпущены в комментированных переводах: А. Клевановым в 1857 г., В. Рудаковым в 1894 г., И. Семеновым в 1894 г. Комментированные переводы отдельных сочинений выпустили Д. И. Нагуевский («Катилина», 1882, 1892), М. М. Покровский («Катилина», университетский курс, 1914), Н. Б. Гольденвейзер («Катилина», «Югурта», 1916), а также другие. Имеются также издания учебного характера.

После Великой Октябрьской революции С. П. Гвоздев в 1934 г. выпустил комментированный перевод монографии «О заговоре Катилины». В 1970 г. опубликован перевод двух основных монографий Саллюстия в сборнике «Историки Рима».

Русский перевод инвективы Саллюстия против Цицерона, как и перевод приписываемой Цицерону ответной инвективы, появляется в печати впервые.

Известный советский историк С. Л. Утченко (1908—1976) посвятил творчеству Саллюстия ряд своих научных трудов. В 1940 г. он опубликовал статью о политических посланиях Саллюстия к Цезарю. В 1950 г. он выпустил свой перевод «Писем Саллюстия к Цезарю-старцу о государственных делах» (первый русский перевод, появившийся в печати), впоследствии вошедший в его монографию «Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения республики» (1952), в которой дается оценка всех исторических трудов Саллюстия, разбираются его политические воззрения, в частности на упадок нравов римского нобилитета, а также рассматриваются упомянутые выше послания римского историка к Цезарю.

Оценку политических взглядов Саллюстия С. Л. Утченко дает и в своей книге «Древний Рим. События, люди, идеи» (1969), в которой дается характеристика всему литературному наследию этого выдающегося писателя.