Сочинения в 3-х тт. Том 3

Пер. Л. Курбатова

I

Я стоял облокотившись на стойку бара в подпольной забегаловке (в стране сухой закон) на 52-й улице и ожидал Нору, делавшую рождественские покупки, когда из-за стола, за которым она сидела с тремя другими людьми, встала девушка и подошла ко мне. Это была невысокого роста блондинка, с довольно приятным лицом и хорошей фигурой, в светло-голубом спортивного стиля костюме.

— Вы не Ник Чарлз? — осведомилась она.

Я ответил:

— Да.

Она протянула руку.

— Я Дороти Уайнент. Меня вы не помните, но вы должны знать моего отца, Клайда Уайнента…

— Да, сейчас я вас вспомнил, но вам тогда было всего одиннадцать или двенадцать лет, не правда ли?

— Да, это было восемь лет назад. Послушайте, вы помните те истории, которые вы мне рассказывали? В них была правда?

— Возможно, нет. Как ваш отец?

Она засмеялась.

— Я вас хотела спросить. Мама развелась с ним, как вы знаете, и мы ничего не знаем о нем, за исключением тех случаев, когда время от времени о его изобретениях пишут в газетах. Вы его никогда не встречаете?

Мой стакан был пуст.

— Что вы выпьете?

— Виски с содовой.

Я заказал две порции.

— Нет, я живу в Сан-Франциско.

Она произнесла осторожно:

— Я бы хотела встретиться с ним. Мама бы устроила большой скандал, если бы узнала. Но все же я бы хотела с ним встретиться.

— И что вам мешает?

— Он не живет там, где мы раньше жили, на Риверсайд Драйв, и его имени нет ни в телефонной книге, ни в городском справочнике.

— Попытайтесь связаться с его адвокатом, — предложил я.

Она обрадовалась.

— Кто он?

— Это человек по имени Мак или Макоули, что-то в этом роде. Да, точно, Герберт Макоули. Его контора была в Синджер Билдинг.

— Одолжите мне монету, — попросила она и пошла к телефону. Назад она шла улыбаясь. — Я нашла его. Это как раз за углом, на пятой авеню.

— Ваш отец?

— Адвокат. Он говорит, что отца в городе нет. Я пойду сейчас к нему. — Она подняла свой бокал. — Встреча через столько времени. Кто же…

Аста прыгнула и толкнула меня в живот передними лапами. Нора, держа поводок в руке, сказала:

— У нее сегодня замечательный день — она сшибла стол с игрушками в магазине «Лорд и Тейларс», до смерти напугала полную женщину, лизнув ей ногу в магазине «Сакс», а трое полицейских потрепали ее нежно за ухо.

Я представил:

— Моя жена — Дороти Уайнент. Ее отец был когда-то моим клиентом, когда она была вот такой маленькой. Он славный малый, но любит выпить.

— Я была им очарована. — Дороти имела в виду меня. — Настоящий, живой детектив. Я любила ходить за ним, просить, чтобы он рассказал мне о своих делах. Он ужасно врал, но я верила каждому его слову.

Я обратился к жене:

— Ты выглядишь усталой, Нора.

— Да, я устала. Давай присядем.

Дороти Уайнент объявила, что ей надо идти за свой стол. Она пожала руку Норе, пригласила нас зайти к ним на коктейль, сообщив, что они живут в «Кортленде», а имя ее матери теперь Йоргенсон. Я ответил, что мы будем рады навестить их и она должна навестить нас как-нибудь — мы остановились в «Нормандии» и будем в Нью-Йорке еще неделю или две. Дороти погладила собаку по голове и ушла.

Мы нашли столик. Нора отмстила:

— Она красивая.

— Да, если ты считаешь, что это так.

Она улыбнулась мне.

— А кто в твоем вкусе?

— Только такие, как ты, — долговязые брюнетки с опасными тубами.

— А как насчет рыжеголовой, с которой ты уединился в ресторане «Квинз» вчера вечером?

— Это глупо. Она просто хотела показать мне французские гравюры.

II

На следующий день мне позвонил Герберт Макоули.

— Привет. Я не знал, что ты снова в городе, пока Дороти Уайнент не сообщила мне об этом. Как насчет того, чтобы перекусить?

— Сколько сейчас времени?

— Одиннадцать тридцать. Я тебя разбудил?

— Да. Но все в порядке. Может, ты приедешь сюда? Я с похмелья и не очень хорошо себя чувствую.

— Хорошо, — скажем, в час дня.

Я выпил с Норой, которая пошла мыть голову, потом еще, после душа, и чувствовал себя гораздо лучше, когда снова зазвонил телефон — женский голос:

— Мистер Макоули у вас?

— Нет еще.

— Извините за беспокойство, не передадите ему, чтобы он позвонил к себе в контору, как только придет. Это важно.

Я обещал ей сделать это.

Макоули опоздал на десять минут. Это был большой, кучерявый, с розовыми щеками, приятно выглядевший человек, моего — около сорока лет — возраста. Он обещал стать хорошим адвокатом. Я выполнял для него несколько дел, когда жил в Нью-Йорке, и мы всегда ладили.

Мы поздоровались, похлопали друг друга по спине, он поинтересовался, как у меня дела.

Я сказал, чтобы он позвонил к себе в контору.

От телефона он отошел с озабоченным видом.

— Уайнент в городе. — Хочет, чтобы я с ним встретился.

Я повернулся к нему с налитыми бокалами.

— Что ж, завтрак может…

— Пусть он подождет. — Он взял у меня бокал.

— Все так же пьет?

— Это не шутка, — сказал Макоули. — Ты же слыхал, что в двадцать восьмом году он почти год находился в санатории?

— Нет.

Он сел, поставил стакан и слегка наклонился ко мне.

— Что хочет Мими, Чарлз?

— Мими? А, его бывшая жена. Не знаю. А она должна что-то хотеть?

— Она всегда хочет, — пояснил он сухо; подумал и очень медленно закончил: — Я думаю, что ты знаешь.

Так вот в чем дело.

— Слушай, Мак, я не занимаюсь сыском уже шесть лет, с двадцать седьмого года.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Честно! — заверил я его. — Через год, как я женился, отец моей жены умер, оставив ей фабрику пиломатериалов, узкоколейку и еще кое-что, и поэтому я оставил агентство и занимаюсь делами. По крайней мере я не хотел бы заниматься Мими Уайнент, или Йоргенсон, или как еще ее — я никогда ей не нравился, а она мне.

— О, я не думал, что ты… — прервал меня Макоули, жестом выражая неуверенность, и поднял бокал. Когда он отнял его ото рта, то продолжал: — Просто Мими звонила мне три дня назад, во вторник, хочет найти Уайнента. А вчера позвонила Дороти, что ты ей сообщил обо мне, и я подумал, значит, ты все еще в детективах, иначе к чему все это.

— А они тебе ничего не сказали?

— Я понял, что они хотят увидеть его по старой памяти. Это много значит.

— Вы, адвокаты, подозрительный народ.

— Возможно, они хотели увидеть его и им нужны деньги.

— Дав чем тут дело? Он что, в бегах?

Макоули пожал плечами.

— Ты знаешь столько же, сколько и я. Я не видел его с октября. — Он снова выпил. — Сколько дней еще ты думаешь быть в городе?

— После Нового года уедем. — И я пошел к телефону, заказать завтрак.

III

Мы с Норой отправились на премьеру спектакля «Медовый месяц», которая состоялась в тот вечер в Малом театре, а затем на ужин, который давали (я уже не помню фамилию этих людей) то ли Фримани, то ли Филдинги, или как-то еще. Когда Нора меня разбудила на следующее утро, я чувствовал себя довольно плохо. Она дала чашку кофе и газету.

— Прочти это.

Я терпеливо прочитал колонку или две, затем положил газету и попробовал кофе.

— Шутки шутками, — сказал я, — но я бы обменял все когда-либо напечатанные интервью с избранным мэром О’Брайеном и Добавил бы индийскую картину в придачу за глоток виски.

— Нет, не это, глупый. — Она положила палец на газету. — Вот здесь.

В остальном это было обычное полицейское объяснение.

— Ты считаешь, что он убил ее? — спросила Нора, когда я положил газету.

— Уайнент? Я бы не удивился. Он сумасброден до предела.

— Ты знал ее?

— Да. Как насчет того, чтобы выпить немного — надо согреться?

— Какая она была?

— Нормальная, — сказал я. — Она неплохо выглядела, имела достаточно здравого смысла и обладала хорошей выдержкой. Без этого с ним нельзя было жить.

— Она жила с ним?

— Да. Я хочу выпить. То есть они жили, когда я знал их.

— А почему ты сначала не позавтракаешь? Она любила его или это был просто бизнес?

— Я не знаю. Завтракать еще рано.

Когда Нора открыла дверь, выходя, вбежала собака и положила передние лапы на кровать, прижав голову к моему лицу. Я потрепал ее по голове и постарался вспомнить, что Уайнент однажды сказал мне о женщинах и собаках. Нет, не тот анекдот о женщине, спаниеле и ореховом дереве, что-то другое; я не мог вспомнить, однако какой-то смысл был в том, чтобы попытаться вспомнить.

Нора вернулась с двумя бокалами и спросила:

— А как он выглядит?

— Высокий, больше шести футов, и один из самых тонких людей, которых я когда-либо видел. Ему должно быть около пятидесяти сейчас, у него были почти совсем белые волосы, когда я его знал. Обычно заросший, торчащие колючие усы, грызет ногти.

Я столкнул собаку, а то не достать бокал.

— Звучит замечательно. Что ты у него делал?

— Человек, который работал на него, обвинил Уайнента в краже какой-то идеи или изобретения. Его фамилия была Кельтерман. Он пытался вымогать у Уайнента деньги, угрожал застрелить его, взорвать дом, украсть детей, перерезать жене горло — не знаю, что еще, — если он не согласится. Мы его так и не поймали, — должно быть, спугнули. По крайней мере угрозы прекратились и ничего не случилось.

Нора отняла бокал от губ и спросила:

— А на самом деле он украл что-нибудь?

— Только не надо, — сказал я. — Сегодня рождественский вечер, старайся думать хорошо о ближнем.

IV

В тот полдень я повел Асту погулять. Я объяснил двоим, что это не шнауцер, а смесь шотландского и ирландского терьеров, зашел к Джиму выпить пару рюмок, встретил Лари Краули и взял его с собой в «Нормандию». Нора наливала коктейли Куину, Марте Инз, человеку, имя которого я не расслышал, и Дороги Уайнент. Дороти сказала, что хочет поговорить со мной, полому мы взяли коктейли и пошли в спальню.

Она сразу приступила к делу:

— Вы считаете, что мой отец убил ее, Ник?

— Нет. Почему я так должен считать?

— А полиция. Послушайте, она была его любовницей, не так ли?

Я кивнул:

— Когда я знал их.

Она смотрела в бокал, когда говорила.

— Он мой отец, я никогда его не любила. Я никогда не любила маму. — Она подняла на меня глаза. — Я не люблю Гилберта.

Гилберт был ее брат.

— Пусть это тебя не тревожит. Многие люди не любят своих родственников.

— Ты любишь их?

— Своих родственников?

— Моих. — Она хмуро посмотрела на меня. — И перестань говорить со мной, как будто мне все еще двенадцать лет.

— Пев этом дело, — объяснил я. — Я пьянею.

— Ну что, любишь ты их?

Я покачал головой.

— С тобой все было в порядке, ты была просто испорченный ребенок. А на всех остальных мне было наплевать.

— Что с нами происходит? — спросила она, не для того чтобы поспорить, но так, как будто действительно хотела знать. — Разные вещи. Твой…

Гарри Куин открыл дверь.

— Пошли сыграем в пинг-понг, Ник.

— Немного позже.

— И красавицу возьми с собой. — Он хитровато взглянул на нее и пошел.

Она предположила:

— Вы ведь не знаете Йоргенсона.

— Я знаю некого Нельса Йоргенсона.

— Некоторые люди счастливы по уши. Этого зовут Кристиан. Он милый. И вот мама разводится с сумасшедшим и выходит замуж за наемного танцора. — У нее начали мокнуть глаза. Она, вздохнув, сдержала рыдание и спросила: — Что мне делать, Ник? — У нее был голос напуганного ребенка.

Я обнял ее и постарался ее успокоить. Она плакала, уткнувшись мне: грудь. Зазвонил телефон, который стоял рядом с кроватью. В другой комнате по радио играли «Вставай и свети». Мой бокал был пуст. Я посоветовал:

— Наплюй на них.

Она снова заплакала.

— Человек не может сам на себя наплевать.

— Может, я не понимаю, о чем ты говоришь?

— Пожалуйста, не мучай меня, — промолвила она тихо.

Вошла Нора, чтобы снять трубку, и вопросительно посмотрела на меня.

Когда Нора произнесла в телефонную трубку «хэлло», девушка быстро отошла от меня и покраснела.

— Извините… — начала она запинаясь, — я не…

Нора сочувственно улыбнулась ей. Я сказал:

— Не будь дурой.

Девушка взяла платок и стала вытирать глаза.

Нора солгала в трубку:

— Да. Я посмотрю, есть ли он.

— Кто это звонит?

Она рукой прикрыла трубку.

— Это человек по имени Норман. Ты хочешь с ним говорить?

Я ответил, что не знаю, но взял трубку:

— Алло.

Грубоватый голос спросил:

— Мистер Чарлз? Мистер Чарлз, я слышал, вы когда-то работали в детективном агентстве «Континенталь».

— Кто это? — осведомился я.

— Мое имя Альберт Норман, мистер Чарлз, что, возможно, ничего вам не говорит, но я бы хотел сделать вам одно предложение. Я уверен, вы…

— Какое предложение?

— Я не могу говорить об этом по телефону, мистер Чарлз, но, если вы уделите мне полчаса, я могу обещать…

— Извините. Я очень занят и…

— Но, мистер Чарлз… — Тут в трубке послышался громкий шум.

Это мог быть выстрел, или что-то упало, или еще что-то, что производит громкий шум. Я повторил несколько раз «алло», не получил ответа и повесил трубку.

Нора стояла с Дороти перед зеркалом, прихорашивая ее пудрой и румянами.

Я соврал:

— Парень один, из страховой компании, — и направился в гостиную, чтобы выпить. Вошли еще люди. Я побеседовал с ними.

Гарри Куин встал с дивана, на котором он сидел с Мартой Инз, и произнес:

— Теперь — пинг-понг.

Лета прыгнула и толкнула меня в живот передними лапами. Я выключил радио и налил себе коктейль. Кто-то, чье имя я не расслышал, вещал:

— Настанет революция, и нас первыми поставят всех к стенке. — Казалось, он считает, что это хорошая идея.

Куин подошел, чтобы снова налить бокал. Он посмотрел на дверь спальни.

— Где вы откопали эту маленькую блондинку?

— Когда-то прыгала на моем колене.

— На каком? — спросил он. — Мне можно дотронуться до него?

Нора и Дороти появились из спальни. Я увидел газету на радиоприемнике и взял ее. Заголовки гласили:

Нора, стоявшая рядом со мной, сказала тихим голосом:

— Я попросила ее остаться с нами пообедать. Обходись с ней хорошо. — Норе было двадцать шесть лет. — Она так расстроена.

— О чем ты говоришь. — Я повернулся. Через комнату доносился смех Дороти, ей что-то рассказывал Куин. — Но если ты начнешь вникать в людские неприятности, не думай, что я тебя пожалею.

— Я не буду. Ты хороший, глупый чудак. Не читай это сейчас. — Она взяла у меня из рук газету и засунула ее подальше за радиоприемник.

V

Нора не могла спать в ту ночь. Она читала мемуары Шаляпина, пока я не начал дремать, а затем разбудила меня:

— Ты спишь?

— Нуда.

Она зажгла одну сигарету мне, а другую себе.

— Тебе никогда не хотелось снова заняться сыском, просто ради интереса? Ты знаешь, когда появляются особые дела, такие, как дело Линдб…

— Дорогая моя, видишь ли, я думаю, что Уайнент убил ее, и полиция поймает его без моей помощи. По крайней мере для меня это ничего не значит.

— Я не это имела в виду.

— Да к тому же у меня нет времени, я слишком занят из-за того, что приходится смотреть, как бы ты не потеряла тех денег, на которых я женился. — Я поцеловал ее. — Как ты думаешь, рюмка не поможет тебе уснуть?

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда — мне, если я выпью.

Когда я принес виски с содовой в кровать, она угрюмо смотрела в потолок. Я стал рассуждать:

— Она сообразительна, но не в своем уме. Иначе она не была бы его дочерью. Нельзя понять, что она говорит, как думает, и нельзя определить, что из сказанного действительно имело место. Я люблю ее, но я думаю, что ты…

— Я не уверена, что люблю ее, — призналась Нора задумчиво. — Она склонна к притворству, но, если хотя бы четверть из того, что она сказала, правда, она в трудном положении.

— Я ничем не могу ей помочь.

— Она думает, что можешь.

— И ты так считаешь, а это свидетельствует о том, что у тебя в жизни всегда будут попутчики, невзирая на то, чтó ты о них думаешь.

Нора вздохнула:

— Я бы хотела, чтобы ты был потрезвей, тогда можно было бы с тобой говорить. — Она наклонилась, чтобы сделать глоток из моего бокала. — Я сейчас преподнесу тебе твой рождественский подарок, если ты отдашь мне мой.

Я покачал головой.

— За завтраком.

— Но сейчас уже Рождество.

— За завтраком.

— Думаю, что твой подарок мне не понравится, — поддразнила она, — независимо от того, что ты мне подаришь.

— Как-никак, а тебе придется взять его, так как человек в Аквариуме точно сказал, что назад не возьмет. Он сказал, что они уже откусили хвосты…

— Тебе не повредит, если ты выяснишь, сможешь ли ты ей помочь или нет, не так ли? Она так верит в тебя, Ники.

— Грекам все верят.

— Пожалуйста.

— Ты любишь соваться в дела, в которые…

— Я просто хочу спросить, знала ли его жена, что Вулф была его любовницей.

— Я не знаю. Она ей не нравилась.

— Как его жена выглядела?

— Я не знаю, женщина как женщина.

— Красивая?

— Когда-то была очень.

— Она старая?

— Сорок или сорок два. Прекрати, Нора. Тебе не нужно соваться в это дело. Пусть Чарлзы занимаются своими бедами, а Уайненты — своими.

Она обиделась.

— Может, я выпью, и мне станет легче.

Я встал с кровати и сделал ей коктейль. Когда я вошел в спальню, зазвонил телефон. Я взглянул на часы на столе: было почти пять утра. Нора говорила по телефону:

— Алло. Да, я слушаю. — Она посмотрела на меня. Я покачал головой, чтобы она сказала, что меня нет. — Да, конечно. — Она положила трубку и улыбнулась.

— Ты замечательна, — сказал я. — Что там?

— Дороти идет к нам. Я думаю, что она пьяна.

— Просто великолепно. — Я взял свой халат. — Я боялся, что мне придется ложиться спать.

Она нагнулась, ища свои шлепанцы.

— Не будь занудой. Ты можешь целый день спать. — Она нашла шлепанцы, надела их и встала. — Она действительно так боится матери, как говорит?

— Если она говорит это в здравом уме. Мими — сущая отрава.

Нора сощурила темные глаза и медленно спросила:

— Что ты от меня скрываешь?

— О, дорогая, я надеялся, что мне не придется тебе говорить. Дороти в действительности моя дочь. Я не знал, что со мной происходит, Нора. Для меня это была весна в Венеции, и я был так молод, и луна светила…

— Придумай что-нибудь позабавней. Ты не хочешь что-нибудь поесть?

— Если ты хочешь. Что ты будешь есть?

— Говяжьи биточки с луком и кофе.

Дороти явилась, когда я делал по телефону заказ в круглосуточный буфет. Когда я вошел в гостиную, она с некоторым трудом поднялась и сказала:

— Я ужасно виновата, Ник, что так беспокою тебя и Нору, но и таком состоянии я не могу идти домой. Я не могу… Я боюсь… Я не знаю, что может случиться со мной, что я сделаю. Пожалуйста, не ругайте меня. — Она была очень пьяна.

Аста терлась у ее ног.

Я успокоил ее:

— Не волнуйся. Все в порядке, садись. Через пару минут принесут кофе. Где ты так набралась?

Она села и тупо покачала головой.

— Я не знаю. Где я только не была, после того как ушла от вас. Я была везде, только не дома, потому что в таком состоянии я не могу идти домой. Посмотрите, что у меня. — Она снова встала и вынула из кармана пальто пистолет — весь исцарапанный. — Посмотрите на это. — Она стала махать им передо мной.

Аста, виляя хвостом, стала прыгать. Нора тяжело задышала. Шея у меня похолодела. Я оттолкнул собаку и забрал у Дороти пистолет.

— Что это за фиглярство? Садись. — Я опустил пистолет в карман халата и толкнул Дороти, чтобы она села на стул.

— Не сердись на меня, Ник, — захныкала она. — Ты можешь взять его. Я не хочу никому приносить неприятности.

— Где ты его достала? — спросил я.

— В подпольной забегаловке на десятой авеню. За него я отдала браслет с изумрудами и алмазами.

— А затем выиграла его в карты. Он у тебя на руке.

Она уставилась на браслет.

— А я думала, что отдала.

Я посмотрел на Нору и покачал головой. Нора вступилась:

— Не приставай к ней, Ник, она…

— Он не пристает ко мне, Нора. Он не пристает, — возразила быстро Дороти. — Он единственный человек на свете, к которому я могу обратиться.

Я вспомнил, что Нора не дотронулась до своего бокала, поэтому я вошел в спальню и выпил его. Когда я вернулся, Нора сидела на ручке кресла Дороти, обняв ее. Дороти шмыгала носом, Нора говорила:

— Да Ник не сердится, дорогая. Он любит тебя. — Она посмотрела на меня. — Ты же не сердишься, Ник, правда?

— Нет, мне просто не по себе, — Я сел на диван. — Где ты достала пистолет, Дороти?

— У одного человека, я сказала тебе.

— Что за человек?

— Я сказала тебе, у человека в подпольной забегаловке.

— И ты дала ему браслет за это?

— Я думала, что дала, но посмотри — браслет у меня.

— Я это заметил.

Нора похлопала ее по плечу.

— Конечно, твой браслет у тебя.

Я пообещал:

— Когда разносчик принесет кофе и еду, я дам ему денег, чтобы он остался. Я не собираюсь оставаться наедине с парой…

Нора сердито посмотрела на меня и объяснила ей:

— Не обращай на него внимания, он всю ночь такой.

Дороти сказала:

— Он думает, что я глупая, маленькая пьяная дура.

Нора еще раз похлопала ее по плечу, успокаивая. Я спросил:

— А зачем тебе был нужен пистолет?

Дороти села прямо и уставилась на меня своими пьяными, расширенными глазами.

— Это для него, — прошептала она возбужденно, — если бы он приставал ко мне! Я боялась, потому что была пьяна. Вот что по было. Я и другого боялась тоже, поэтому и пришла сюда.

— Ты имеешь в виду своего отца? — спросила Нора, пытаясь скрыть в своем голосе появившийся интерес.

Девушка замотала головой.

— Клайд Уайнент — мой отец. Моего отчима.

Она наклонилась к Норе. Нора произнесла очень сочувствующим голосом:

— Бедный ребенок, — и многозначительно посмотрела на меня.

Я предложил:

— Давайте выпьем.

— Только не я. — Нора опять сердито посмотрела на меня. — И не думай, что Дороти хочет выпить.

— Нет, она хочет. Это поможет ей уснуть.

Я налил ей большую дозу виски и проследил, чтобы она все выпила. Это подействовало превосходно. Когда принесли кофе, она спокойно спала.

Нора захотела узнать:

— Теперь ты удовлетворен?

— Теперь я удовлетворен. Давай уложим ее, перед тем как есть.

Я перенес ее в спальню и помог Норе раздеть ее. У нее было замечательное маленькое тело. Мы вернулись к нашим биточкам. Я вынул пистолет из кармана и осмотрел его. Он был весь побитый. В нем было два патрона: один в стволе, другой в магазине.

— Что ты с ним собираешься делать? — спросила Нора.

— Ничего, пока я не выясню, не этим ли пистолетом убили Джулию Вулф. Это тридцать второй калибр.

— Но она утверждает, что достала его в забегаловке за браслет.

— Я слыхал это.

Нора через сандвичи наклонилась ко мне. Ее глаза горели и были почти темные.

— Ты считаешь, что она взяла его у своего отчима?

— Да, — сказал я, но сказал слишком честно.

— Ты, как уж. Может, она и взяла, но ты не знаешь. И ты не веришь ей.

— Послушай, дорогая, завтра я куплю тебе целый набор детективных рассказов, но не забивай свою маленькую головку тайнами сегодня ночью. Все, что она хотела тебе поведать, так это: боялась, что Йоргенсон попытается ее взять, когда она придет домой, а она будет настолько пьяна, что может не устоять.

— Но ее мать!

— В семьях все бывает. Ты можешь…

Дороти Уайнент, нетвердо стоявшая в проеме дверей, в ночной рубашке, которая была очень длинна ей, поморщилась от света и попросила:

— Пожалуйста, я могу с вами немного побыть? Я боюсь здесь одна.

— Конечно.

Она подошла и легла на диван, уютно свернувшись калачиком, а Нора пошла взять что-нибудь, чтобы накрыть ее.

VI

Мы рано завтракали в тот день, когда приехали Йоргенсоны. Нора взяла трубку, потом отошла от телефона, стараясь не показать, что ей неловко.

— Это твоя мать, — сообщила она Дороти. — Она внизу. Я сказала им, чтобы они поднялись.

Дороти пробормотала:

— Черт побери. Жалко, что я позвонила им.

— Мы теперь вообще можем поселиться в прихожей, — пошутил я.

Нора обратилась к Дороти:

— Он не это имеет в виду. — И похлопала Дороти по плечу.

В дверь позвонили. Я подошел к двери. Восемь лет никак не повлияли на внешность Мими. Она стала более зрелой, лучше выглядела — и все. Она была крупнее дочери, и ее белокурые волосы были ярче. Она улыбнулась и протянула мне руку:

— С Рождеством. Рада видеть тебя после стольких лет. Это мой муж, мистер Чарлз, Крис.

— Я рад тебя видеть, Мими, — и обменялся рукопожатием с Йоргенсоном.

Он, вероятно, был лет на пять моложе жены — высокий, худой, прямо держащий себя, тщательно и щеголевато одетый брюнет с гладкими волосами и напомаженными усами.

Он склонился передо мной.

— Здравствуйте, мистер Чарлз!

Говорил он тяжело, с тевтонским акцентом, у него была худая, мускулистая рука. Мы прошли в комнату. Мими, когда кончили знакомиться, извинилась перед Норой за то, что они нагрянули.

— Ноя действительно хотела встретиться с вашим мужем, и к тому же, чтобы вовремя забрать мою дочку, есть только один способ — прийти за ней лично. — Она обернулась, улыбаясь, к Дороти:

— Лучше оденься, солнышко.

Солнышко недовольно проговорило, с набитым гренками ртом, что она не хочет тратить день, чтобы идти к тете Алисе, даже если это Рождество.

Мими похвалила Асту — замечательная собака и спросила меня, знаю ли я, где может быть Уайнент.

— Нет.

Она продолжала играть с собакой.

— Он безумен, абсолютно безумен — исчезнуть в такое время. Неудивительно, что полиция сначала думала, что он замешан в этом.

— Что они думают по этому поводу? — спросил я.

Она посмотрела на меня.

— Вы что, газеты не читали?

— Нет.

— Это про одного Морелли, гангстера. Он убил ее. Он был ее любовником.

— Они поймали его?

— Нет еще. Но сделал это он. Я бы хотела найти Клайда. Макоули ничем не поможет мне. Он говорит, что не знает, где он, но это же странно. Он обладает полномочиями адвоката и всего такого, и я прекрасно знаю, что он поддерживает связь с Клайдом. Вы полагаете, что Макоули можно доверять?

— Он адвокат Уайнента. Почему вы не должны ему доверять?

— Я как раз так и думала. — Она слегка подвинулась на стуле. — Садись. Мне нужно узнать у тебя массу вещей.

— Как насчет того, чтобы сначала выпить?

— Я выпью все, кроме этого напитка из яиц, смешанных с ромом. Я себя плохо чувствую после него.

Когда я вышел из буфетной, Нора и Йоргенсон пытались говорить по-французски. Дороти все еще притворялась, что ест, а Мимн опять играла с собакой. Я подал рюмки и сел рядом с Мими.

— У тебя очаровательная жена.

— Мне нравится.

— Скажи мне правду, Ник, ты действительно думаешь, что Клайд не в своем уме? Я имею в виду — настолько не в своем уме, что с этим нужно что-то делать.

— Откуда я знаю?

— Я о детях беспокоюсь, — уточнила она. — Я на него не претендую больше — все это оговорено при разводе, — но дети! Мы абсолютно без копейки сейчас, и я думаю о том, что с ними может случиться. Если он сошел с ума, он же разбазарит все, что у него есть, и оставит их без цента. Как ты считаешь, что я должна сделать?

— Ты хочешь посадить его в психушку?

— Не-е-т. Но я бы хотела с ним поговорить. — Она тронула меня рукой. — Ты бы мог его найти?

Я покачал головой.

— Ты не поможешь мне, Ник? Мы были когда-то друзьями. — Ее большие голубые глаза были мягкими и просили меня об этом.

Дороти подозрительно смотрела на нас через стол.

— Ради Бога, Мими, — в Нью-Йорке тысяча полицейских, наймите одного из них. Я этим больше не занимаюсь.

— Я знаю, но — Дори очень была пьяна вчера?

— Может, я был пьян. Но мне она казалась вполне нормальной.

— Тебе не кажется, что она должна лучше себя вести?

— Мне кажется, что она всегда себя хорошо вела.

Она подумала немного, а затем произнесла:

— Она ведь только ребенок, Ник.

— К чему это? — спросил я.

Она улыбнулась.

— Как насчет того, чтобы одеться, Дороти?

Дороти угрюмо повторила, что она не знает, почему она должна тратить время на тетю Алису. Йоргенсон обратился к своей жене:

— Миссис Чарлз хочет предложить от всего сердца…

— Да, — подтвердила Нора, — почему вам не побыть еще у нас? Мы ждем еще гостей. Я не скажу, что будет очень весело, но… — Она сделала жест рукой, в которой была рюмка, чтобы окончить предложение.

— Я бы с удовольствием, — согласилась Мими, колеблясь, — но боюсь, что Алис…

— Позвони ей по телефону и извинись, — предложил Йоргенсон.

— Я это сделаю, — вызвалась Дори.

Мими согласилась.

— Будь повежливей.

Дороти пошла в спальню. Всем стало веселей. Нора поймала мой взгляд и подмигнула весело. Мне ничего не оставалось, как сразить радость, показать, что это мне нравится, потому что Мими смотрела на меня. Мими спросила:

— Ты действительно хочешь, чтобы мы остались?

— Конечно.

— Мне кажется, что ты врешь. Не нравилась ли тебе бедная Джулия, — некоторым образом?

— «Бедная Джулия» — замечательно звучит в твоих устах. Она нравилась мне.

Мими снова тронула меня рукой.

— Она сломала мне жизнь с Клайдом. Естественно, я ненавидела ее тогда, но с тех пор прошло много лет. У меня не было никакого злого чувства к ней, когда я пошла навестить ее в ту пятницу и увидела, как она умирала. Это было ужасно. Она не заслужила это. Не имеет значения, что я чувствовала когда-то, — сейчас, кроме жалости, к ней у меня ничего нет. Я от всего сердца казала «бедная Джулия».

— Я не знаю, к чему ты клонишь, — сказал я. — Я не знаю, что каждый из вас хочет.

— Каждый из нас, — повторила она. — А Дороти…

Дороти вышла из спальни.

— Я все уладила. — Она поцеловала мать и села с ней рядом.

Мими посмотрела на складное зеркало, не испачкалась ли она, и спросила:

— Она не очень сердилась?

— Нет. Что нужно сделать в вашем доме, чтобы выпить?

Я сказал:

— Тебе нужно пойти к тому столу, где стоят бутылки во льду, и налить.

Мими сказала:

— Ты слишком много пьешь.

— Я не пью столько, сколько Ник. — Она пошла к столу.

Мими покачала головой.

— Эти дети! Я хочу сказать, тебе нравилась Джулия Вулф, не так ли?

Дороти крикнула:

— Тебе налить рюмку, Ник?

— Да, — сказал я. Затем повернулся к Мими. — Она вполне мне нравилась.

— Ты чертовски скользкий человек, — пожаловалась она. — Гебе она нравилась так же, как когда-то я, например?

— Ты имеешь в виду те несколько дней, которые мы угробили?

Она искренне засмеялась:

— Вот настоящий ответ. — Она повернулась к Дороти, несущей нам рюмки: — Тебе нужно купить платье с голубым оттенком, дорогая. Оно очень пойдет тебе.

Я взял рюмку у Дороти и сказал, что мне надо переодеться.

VII

Когда я вышел из ванной комнаты, Нора и Дороти были а спальне. Нора причесывалась, Дороти сидела на краю кровати, занимаясь своим чулком. Нора послала мне поцелуй в зеркале. Она была очень счастлива.

— Ты очень любишь Ника, Нора? — спросила Дороти.

— Он старый, из Греции, дурак, но я к нему привыкла.

— Чарлз — это не греческое имя.

— Это Чараламбидес, — объяснил я. — Когда дед регистрировался на острове Эллис[2], то парень, который его записывал, сказал, что Чараламбидес очень длинное имя, слишком долго писать, и сократил его до слова Чарлз. Старику было все равно. Они могли назвать его хоть Икс.

Дороти внимательно посмотрела на меня.

— Никогда не узнаешь, когда ты врешь. — Она начала надевать чулок, остановилась. — Что там мама пыталась сделать с тобой?

— Ничего. Выспрашивала у меня. Хотела знать, что ты делала и говорила вчера вечером.

— Я так и думала. А ты что?

— А я? Ты ничего не говорила и ничего не делала.

Она задумалась, но когда заговорила, то уже о другом:

— Я никогда не знала, что у вас с мамой что-то было. Конечно, я тогда была ребенком и ничего бы не поняла все равно, даже если бы заметила, но я даже не знала, что вы называли друг друга по имени.

Нора повернулась от зеркала, смеясь.

— Наконец-то мы добрались до истины. — Она махнула расческой в сторону Дороти. — Продолжай, дорогая.

Дороти честно объявила:

— Что ж, я не знала.

Я вынимал булавки из рубашки.

— Что ты знаешь сейчас? — спросил я.

— Ничего-о… — пропнула она, и ее лицо начало медленно краснеть. — Но я и догадаться могу. — Она склонилась над чулком.

— Могу и сделаю! — прорычал я. — Ты глупая, но не смущайся. Ты ничего с этим не поделаешь, если у тебя плохое на уме.

Она подняла руку и засмеялась, но, когда спросила:

— Как ты считаешь, я очень на маму похожа? — то говорила серьезно.

— Я бы не удивился.

— А так ли это?

— Ты хочешь, чтобы я сказал «нет»?

— Нет.

— Вот с чем приходится мириться, — возвестила весело Нора — С ним ничего нельзя поделать.

Я первым кончил одеваться и пошел в гостиную. Мими сидела у Йоргенсона на коленях. Она встала и спросила:

— Что тебе подарили на Рождество?

— Нора подарила мне часы. — Я показал ей их.

— Они просто замечательные. А что ты подарил ей?

— Ожерелье.

Йоргенсон осведомился:

— Можно мне? — и встал, чтобы налить себе спиртного.

В дверь номера позвонили. Я впустил чету Куинов и Маргот Инз, представил их Йоргенсонам. К этому времени Нора и Дороти кончили одеваться и вышли из спальни. Куин стал разговаривать с Дороти. Пришли Лари Кроули с девушкой по имени Денис и — через несколько минут — супруги Эджи. Я сразу же выиграл у Маргот тридцать два доллара в триктрак. Денис вынуждена была пойти в спальню, чтобы немного отдохнуть. В начале седьмого Алиса Куин, с помощью Маргот, оторвала мужа от Дороти и они ушли, так как им нужно было идти еще куда-то. Ушли супруги Эджи. Мимн надела пальто, заставив мужа и дочь тоже одеться.

— Возможно, это неожиданно для вас, — сказала она, — но, может, вы придете к нам завтра вечером.

Нора ответила:

— Конечно.

Мы пожали друг другу руки, наговорили много приятных вещей, и они ушли.

Нора закрыла за ними дверь и прислонилась к ней.

— Боже мой! Он красивый малый, — сказала она.

VIII

Что касается дела Вулф и Уайнента, то я не имел о нем ни малейшего представления и не предпринимал никаких шагов. Но, когда мы сидели у Рубенса, куда мы зашли в четыре утра по дороге домой, чтобы выпить по чашке кофе, Нора открыла газету и нашла строчку в колонке местных новостей: «Ник Чарлз, бывший ас детективного агентства «Континенталь», прибыл из Калифорнии, чтобы расследовать убийство Джулии Вулф».

И когда спустя шесть часов я открыл глаза и сел в кровати оттого, что меня трясла Нора, я увидел в дверях спальни мужчину с пистолетом в руке. Это был полный, темноволосый, моложавый человек среднего роста, широкоскулый, с узко посаженными глазами. На нем была черная шерстяная шляпа, черное пальто, сидевшее очень хорошо, черный костюм и черные туфли. Все выглядело так, будто пятнадцать минут назад куплено в магазине. Черный тупорылый пистолет тридцать восьмого калибра спокойно лежал в его руке и ни на кого не был направлен.

Нора произнесла:

— Мне пришлось впустить его, Ник. Он сказал, что ему очень нужно.

— Мне нужно поговорить с вами, — подтвердил он. — Это все, что мне нужно. — У него был низкий, хрипловатый голос.

К этому времени я совсем проснулся и начал что-то соображать. Я посмотрел на Нору. Она нервничала, но не испугалась! словно смотрела, как ее лошадь подходит к финишу, идущая впереди только на полголовы.

Я сказал:

— Ладно, говорите, но не уберете ли вы пистолей? Моей жене все равно, но я, как беременный, не хочу, чтобы мой ребенок родился с…

Он улыбнулся, двинув нижней губой.

— Не нужно говорить мне, что вы серьезный человек. Я слышал о вас. — Он положил пистолет в карман пальто. — Я Шеп Морелли.

— Никогда не слышал о вас.

Он сделал шаг в комнату и покачал головой.

— Я не убивал Джулию Вулф.

— Возможно, что вы этого не делали, но вам не сюда нужно было идти с этим.

— Я тут ни при чем. Я не видел ее три месяца. Мы перестали встречаться.

— Скажите это полиции.

— У меня не было никаких причин, делать ей зло: она всегда мне честно относилась.

— Все замечательно, — сказал я. — Только вы не туда пришли.

— Послушайте. — Он сделал еще один шаг к кровати. — Стад-и Бэрк говорит, что вы человек что надо. Вот почему я пришел «ода.

— Как живет Стадси? — спросил я. — Я не видел его с тех пор, как он ходил вверх по реке в двадцать третьем году.

— У него все в порядке. Он бы хотел вас видеть. Он держит забегаловку на Сорок девятой Западной улице, «Пигирон-клаб». Но послушайте, что они делают со мной? Они считают, что это я делал? Или они хотят мне дело пришить?

Я покачал головой.

— Я бы сказал, если бы знал. Не верьте газетам. Я этим делом не занимаюсь. Спросите в полиции.

— Было бы чертовски здорово. — Он улыбнулся, опять двинув только нижней губой. — Эго было бы самой замечательной вещью в моей жизни. Я, из-за которого капитан полиции находится уже три недели в госпитале, так как мы повздорили, — им бы очень понравилось, если бы я пришел и стал задавать вопросы. Им бы это здорово понравилось. — Он повернул руку ладонью кверху. — Я пришел к вам с честными намерениями. Стадси говорит, что вы всегда честны. Будьте честны.

— Я честен, — заверил я его. — Если бы я что-нибудь знал, я бы…

В дверь, ведущую в коридор, резко три раза постучали. Стук еще не кончился — у Морелли пистолет был уже в руке. Его глаза забегали по сторонам.

— Что это? — Его голос, идущий из груди, звучал металлически.

— Я не знаю. — Я сел повыше в кровати и кивнул головой на его пистолет, — Эта штука делает тебя хозяином положения. — Пистолет был направлен точно мне в грудь. Я слышал, как у меня в ушах стучала кровь, и мне казалось, что у меня распухли губы. Я предупредил: — Запасного пожарного хода здесь нет. — И протянул левую руку к Норе, которая сидела на другом конце кровати.

В дверь снова начали стучать и глухим голосом потребовали:

— Откройте — полиция!

Морелли сжал губы, и глаза его забегали.

— Ты — сукин сын, — проговорил он медленно, как будто жалел меня, и немного подвинул свою ногу, чтобы ровней стоять на полу.

Снаружи вставили ключ. Левой рукой я ударил Нору так, что она перелетела через всю комнату. Подушка, которую я правой рукой кинул на пистолет Морелли, казалось, совсем не имела веса. Она летела медленно, как кусок папиросной бумаги. Я никогда не слыхал более громкого звука ни до, ни после, когда выстрелил пистолет Морелли. Что-то ударило меня в левый бок, когда я на четвереньках двигался по полу. Я ухватился за его колено и покатился, увлекая его за собой, а он колотил меня по спине пистолетом, пока я свободной рукой не ударил его, как можно пониже.

Вошли люди и растащили нас. У нас ушло пять минут, чтобы привести Нору в чувство. Она села, обхватив лицо руками, и смотрела вокруг себя, пока не увидела Морелли в наручниках, стоящего между двумя детективами. Лица Морелли разобрать было нельзя. Полицейские над ним немного поработали, для разнообразия. Нора со злостью посмотрела на меня.

— Дурак проклятый. Тебе совсем не нужно было бить меня до беспамятства. Я знала, что ты одолеешь его, но мне нужно было посмотреть.

Один из полицейских засмеялся.

— Боже мой, — проговорил он с восхищением. — Да, среди нас мужественная женщина.

Она улыбнулась ему и встала. Когда она взглянула на меня, она перестала улыбаться.

— Ник, ты…

Я сказал, что это не очень серьезно и раскрыл то, что осталось от моей пижамы. Пуля Морелли сделала мне рану около четырех дюймов под левым соском, из нее текла кровь, но рана была неглубокой. Морелли констатировал:

— Тебе повезло. Пара дюймов выше — и тебе был бы конец. Полицейский, которому понравилась Нора, — это был большой светловолосый мужчина, лет сорока восьми — пятидесяти, сером костюме, не очень складно сидевшем на нем, — ударил Морелли в челюсть.

Кейзер, директор «Нормандии», сказал, что он вызовет доктора, и побежал к телефону. Нора побежала в ванную за полотенцем. Я положил полотенце на рану и лег в кровать.

— Я нормально себя чувствую. И давайте не будем суетиться, пока не придет доктор. Как случилось, что вы зашли к нам?

Полицейский, который ударил Морелли, пояснил:

— Нам удалось узнать, что это место, где встречается семья Уайнентов, его адвокат и другие люди. Мы решили немного понаблюдать за вами — вдруг он появится здесь. И когда сегодня утром Мэк, следивший за номером, увидел, как вошел этот тип, он позвонил нам, мы взяли Кайзера и пришли к вам, в чем вам чертовски повезло.

— Да, повезло, а может, он вообще бы не выстрелил.

Он подозрительно посмотрел на меня. У него были светло-серые водянистые глаза.

— Этот тип — ваш друг?

— Я никогда его раньше не видел.

— Что он от вас хотел?

— Хотел сказать мне, что не убивал Вулф.

— С чем это связано для вас?

— Ни с чем.

— А что он думал по этому поводу?

— Спросите его. Я не знаю.

— Я вас спрашиваю.

— Продолжайте спрашивать.

— Я еще задам вам вопрос: вы будете обвинять его в том, что он выстрелил в вас?

— Это еще один вопрос, на который я не могу вам сразу ответить. Возможно, это произошло случайно.

— Ладно. У нас времени хватит. Я полагаю, что нам придется (просить вас о многом, больше, чем мы думаем. — Он повернулся к одному из своих сотрудников (их было четыре человека): — Обыщем номер.

— Только с постановлением на обыск, — сказал я.

— Это вы так говорите. Начинайте, Энди.

Они начали обыскивать номер.

Доктор, бесцветный, худой человек, с насморком, вошел и тал вертеться и сопеть вокруг меня. Он остановил кровь, наложил повязку и сказал, что если я пару дней полежу, то все быстро пройдет. Полиция не разрешила ему оказать помощь Морелли. Когда он уходил, то выглядел еще более бледным и рассеянным. Большой светловолосый мужчина возвратился из гостиной, держа одну руку за спиной. Когда ушел доктор, он спросил:

— У вас есть разрешение на пистолет?

— Нет.

— Тогда что вы с этим делаете? — Он протянул из-за спины пистолет, который я взял у Дороти Уайнент.

Тут я ничего не мог сказать.

— Вы знаете о законе Саливана? — спросил он.

— Да.

— Вы знаете, чем это пахнет. Это ваш пистолет?

— Нет.

— Чей?

— Мне придется попытаться вспомнить.

Он положил пистолет в карман и сел на стул рядом с кроватью.

— Послушайте, мистер Чарлз, я считаю, что мы оба неправильно себя ведем. Я не хочу относиться к вам плохо и думаю, что вы тоже не хотите относиться плохо ко мне. От этой дыры в боку вы себя лучше чувствовать не будете, поэтому я не хочу вас больше беспокоить, пока вы должным образом не отдохнете. Тогда мы, возможно, поговорим с вами, как этого требует дело.

— Спасибо! — поблагодарил я от всего сердца. — Давайте мы вас угостим.

Нора обрадовалась:

— Вот это правильно! — и встала с кровати.

Большой блондин смотрел, как она вышла из комнаты. Он важно покачал головой. И голос у него был важный:

— Честное слово, сэр, вы счастливый человек. — Он вдруг протянул руку. — Мое имя Гилд. Джон Гилд.

— Мое имя вы знаете.

Мы пожали друг другу руки. Нора вернулась, неся на подносе бутылку виски, сифон и несколько стаканов. Она попыталась налить Морелли, но Гилд остановил ее:

— Это очень великодушно с вашей стороны, миссис Чарлз, но это против закона — давать заключенному спиртное или лекарство, за исключением тех случаев, когда это назначает доктор. — Он посмотрел на меня. — Я не прав?

Я сказал, что он прав. Мы выпили. Тут Гилд поставил пустой стакан и встал.

— Я должен взять этот пистолет с собой, но не волнуйтесь. У нас будет много времени поговорить, когда вы будете чувствовать себя лучше. — Он взял руку Норы и неловко поклонился. — Я надеюсь, что вы ничего не имеете против того, что я сказал тогда, но я от всего сердца.

Нора может замечательно улыбаться. Она улыбнулась ему одной из своих замечательных улыбок.

— Против? Мне понравилось. — Она выпустила полицейских и арестованного. Кайзер ушел чуть раньше. — Он замечательный, — сказала она, когда отошла от двери. — Сильно болит?

— Нет.

— Это все из-за меня.

— Чепуха.

— Как насчет того, чтобы еще выпить? — Она налила мне. — Я сегодня не буду много пить.

— И я не буду, — пообещал я. — На завтрак я съем немного копченой селедки. Теперь, кажется, наши беды кончились на какое-то время. Ты можешь попросить, чтобы нам прислали нашу собаку. И скажи оператору, чтобы он отключил нас. Возможно, будут репортеры.

— Что ты собираешься рассказать полиции о пистолете Дороти? Тебе нужно будет им говорить, не так ли?

— Я еще не знаю.

— Скажи мне правду, Ник. Я выглядела слишком глупой?

Я покачал головой:

— Нет, так, немного.

Она засмеялась:

— Ну и хитер же ты, — и пошла к телефону.

IX

Нора заявила:

— Да ты просто рисуешься. И к чему? Я знаю, что пули отскакивают от тебя. Тебе не нужно доказывать мне это.

— Мне не повредит, если я встану.

— И тебе не повредит, если ты полежишь денек в постели. Доктор велел.

— Если бы он что-нибудь знал, то вылечил бы свой насморк.

Я сел и опустил ноги на пол. Аста начала лизать их. Нора принесла мне шлепанцы и халат.

— Хорошо, упрямец, вставай, и пусть кровь течет на ковры.

Я осторожно встал, и все было бы хорошо, если только бы не шевелить левой рукой и держаться подальше от передних лап Леты.

— Ты пойми, я не хотел связываться с этими людьми и сейчас не хочу, слишком много это уже мне принесло. Но дело в том, что я не могу просто так отсидеться. Я должен посмотреть, что будет дальше.

— Давай уедем, — предложила она. — Поедем на Бермудские острова, или в Гавану на неделю или две, или назад в Калифорнию.

— Мне нужно будет объяснить полиции все насчет пистолета. И, предположим, окажется, что из этого пистолета ее убили? И если они не знают сейчас, то выяснят.

— Ты действительно так считаешь?

— Это только догадки. Мы пойдем туда ужинать сегодня вечером…

— Ничего подобного мы не сделаем. Ты что, совсем с ума вошел? Если ты хочешь кого-нибудь увидеть, пусть придут сюда.

— Это не одно и то же. — Я обнял ее. — И не думай об этой царапине. У меня все в порядке.

— Ты рисуешься, — повторила она. — Ты хочешь, чтобы люди видели, какой ты герой, которого и пули не могут остановить.

— Не будь противной.

— Я буду противной. Я не хочу, чтобы ты…

Я закрыл ей рот рукой.

— Мне нужно видеть, что Йоргенсоны вместе дома, мне нужно увидеть Макоули и мне нужно увидеть Стадси Бэрка. Меня слишком много обходили. Я должен посмотреть, как обстоят дела.

— До чего же ты упрямый, — пожаловалась она. — Ладно, сейчас только пять часов. Полежи, пока не пора одеваться.

Я устроился поудобнее на софе в гостиной. Нам принесли вечерние газеты. Как оказалось, Морелли стрелял в меня — в одной газете писали два раза, в другой три, — когда я пытался арестовать его за убийство Джулии Вулф, и я находился в слишком критическом состоянии, чтобы принимать кого-либо или чтобы меня перевезти в госпиталь. Были помещены фотографии Морелли и моя, тринадцатилетней давности, где меня сняли в довольно смешной шляпе. Снимок был сделан, как мне помнится, когда я расследовал дело о взрыве на Уолл-стрит. Остальные описания подробностей убийства Джулии Вулф были довольно туманны. Мы читали их, когда пришла наша постоянная маленькая посетительница Дороти Уайнент. Я слышал, что она стояла под дверью, когда Нора открывала ей.

— Внизу не хотели сообщать вам, что я пришла, поэтому я прокралась. Пожалуйста, не прогоняйте меня! Я могу помочь вам ухаживать за Ником. Я все сделаю. Пожалуйста, Нора!

Когда она закончила говорить, Нора пригласила:

— Заходи, пожалуйста.

Дороти вошла. Она уставилась на меня.

— Н-но газеты пишут, что ты…

— Похож я на умирающего? Что с тобой случилось?

Нижняя губа у нее распухла и в углу была порезана, на одной стороне лица — синяк, на другой — два следа от ногтей, глаза — красные и распухли.

— Мама побила меня, — сказала она. — Посмотрите. — Она бросила пальто на пол; расстегивая платье, оторвала пуговицу, вынула руку из рукава и приспустила платье, чтобы показать спину. На руке были темные синяки, а спина в иссиня-красных рубцах. Теперь она уже плакала. — Вы видите.

Нора обняла ее:

— Бедный ребенок…

— За что она тебя побила? — спросил я.

Она отвернулась от Норы и опустилась на колени рядом с софой. Подошла Лета и стала обнюхивать ее.

— Она подумала, что я пришла к вам узнать об отце и Джулии Вулф, — говорила она всхлипывая. — Вот почему она сюда пришла — чтобы выяснить, и ты убедил ее, что это не так. Ты заставил ее поверить, что тебе безразлично, что произошло, так же, как ты заставил поверить меня. И все было хорошо, пока она не увидела сегодняшние газеты. Тогда она поняла, что ты врал ей, когда говорил, что ты этим делом не занимаешься. Она била меня, чтобы я рассказала ей все, что тебе.

— Что ты сказала ей?

— Я ничего не могла ей сказать. Я не могла рассказать ей о Крисе. Я ничего не могла ей сказать.

— Он был там?

— Да.

— И он дал ей так тебя побить?

— Но он никогда не останавливает ее.

Я обратился к Норе:

— Ради Бога, давай выпьем.

Нора ответила:

— Конечно. — Подняла пальто Дороти, положила его на спинку стула и пошла в буфетную.

Дороти попросила:

— Ник, разреши, пожалуйста, мне остаться здесь! Я не причиню вам хлопот, честно, и ты сам предложил мне от них уйти. Ты сам знаешь, что это так, а мне некуда больше идти. Пожалуйста!

— Успокойся. Тут нужно немного подумать. Ты знаешь, я так же боюсь Мими, как и ты. И что, она думает, ты мне сказала?

— Она, должно быть, знает что-то, что-то об убийстве, и она думает, что и я знаю. Но я не знаю, Ник. Честное слово, я не знаю.

— Это во многом облегчает дело, — откликнулся я недовольно. — Но послушай, девочка, есть вещи, которые ты знаешь и с которых мы должны начать. Ты все должна рассказать честно, с самого начала, или мы не играем.

Она сделала движение, как будто хотела перекрестить свое сердце.

— Клянусь, я расскажу.

— Это будет очень хорошо. Теперь давай выпьем.

Мы взяли у Норы по бокалу.

— Ты предупредила ее, что уходишь от них?

— Нет, ни о чем я не предупреждала. Может, она и не знает, что я не у себя в комнате.

— Это уже лучше.

— Ты не хочешь меня отправить назад! — крикнула она.

Нора вмешалась:

— Ребенок не может оставаться дома, когда его так бьют, Ник.

Я возразил:

— Тише. Я не знаю. Я просто думал, если мы пойдем к ним обедать, будет лучше, если Мими не будет знать.

Дороти смотрела на меня расширенными от ужаса глазами, а то время как Нора продолжала:

— Не думай, что я собираюсь теперь пойти с тобой туда.

Тут Дороти быстро проговорила:

— Да, мама не ждет вас. Я даже не знаю, будет ли она там. Газеты писали, что вы при смерти. Она не думает, что вы придете.

— Тем лучше. Мы удивим их.

Она приблизила лицо, совершенно белое, к моему, пролив в возбуждении часть содержимого своего бокала мне на рукав.

— Не ходи! Тебе нельзя туда идти сейчас! Послушай меня. Послушай Нору. Тебе нельзя идти. — Она повернула свое белое лицо и посмотрела на Нору. — Он может? Скажи ему, что нет.

Нора, не отводя темных глаз от моего лица, остановила ее:

— Подожди, Дороти. Он должен знать, что лучше. Что лучше, Ник?

Я состроил ей гримасу.

— Я об этом думаю. Если ты скажешь, что Дороти остается здесь, она останется. Я думаю, что она может поспать с Детой. Во всем остальном вы должны оставить меня в покое. Я не знаю, что я буду делать. Потому что я не знаю, что сделали мне. Я должен выяснить. Я должен выяснить по-своему.

— Мы не будем мешать, — пообещала Дороти. — Не будем, Нора?

Нора продолжала смотреть на меня, ничего не говоря. Я спросил Дороти:

— Где ты достала тот пистолет? В этот раз без выдумок.

Она облизнула нижнюю губу, и ее лицо покраснело. Она откашлялась.

— Я тебя предупредил. Если ты начнешь выдумывать, я позвоню Мими, чтобы она приехала и забрала тебя.

— Дай ей возможность подумать, — попросила Нора.

Дороти снова прокашлялась.

— Могу… могу я рассказать тебе, что случилось со мной, когда я была маленькой?

— Имеет ли это отношение к пистолету?

— Не совсем, но это поможет понять, почему я…

— Ладно, ладно. В другой раз. Где ты достала пистолет?

— Я бы хотела, чтобы ты дал мне рассказать. — Она опустила голову.

— Где ты достала пистолет?

Ее голос был едва слышен:

— У одного человека в нелегальной забегаловке.

— Я не сомневался, что мы узнаем правду.

Нора насупилась, покачала головой.

— Ладно. Согласен. Что за забегаловка?

Дороти подняла голову.

— Я не знаю. Думаю, что это было на десятой авеню. Твой друг мистер Куин знает. Он меня туда повел.

— Вы встретились после того, как ушли в тот вечер?

— Да.

— Случайно, я думаю.

Она с укором посмотрела на меня.

— Я пытаюсь рассказать тебе правду, Ник. Я обещала встретиться с ним в «Палм-клаб». Он написал мне адрес на бумажке. Когда я распрощалась с вами, я его там встретила, и мы побывали о многих местах, в конце концов оказались там, где я достала этот пистолет. Это было ужасно скверное место. Вы можете его просить, вру ли я.

— Куин достал тебе пистолет?

— Нет. Он напился до потери сознания к тому времени. Он пал, положив голову на стол. Я оставила его там. Они сказали, чтобы я не беспокоилась, что они доставят его домой.

— А пистолет?

— Я как раз подхожу к этому. — Она покраснела. — Он сказал мне, что это место, где собираются люди, у которых есть пистолеты. Вот почему я предложила пойти туда. И после того как он уснул, я разговорилась там с одним человеком, похожим на настоящего бандита. Я была очарована. К тому же мне совсем не хотелось идти домой, я хотела вернуться к вам, но я не знала, разрешите ли вы мне. — Она совсем раскраснелась и, смущаясь, путала слова. — Поэтому я думала, что, возможно, я… что, может, вы считаете, что я попала в переделку, и к тому же так я не чувствовала себя очень глупой. Как бы там ни было, я спросила того сильного на вид гангстера или кем он там был, не продаст ли он мне пистолет или не посоветует ли, где я могу купить его. Он подумал, что я шучу, и засмеялся сначала. Но я настаивала, что не шучу. Он и тогда продолжал улыбаться, но пообещал, что посмотрит. И когда вернулся, прошептал, что да, он может достать один и сколько я могу за него заплатить. Денег у меня было немного, и я предложила ему браслет. Но я думаю, он посчитал браслет недорогим, потому что не захотел — ему нужны деньги. Ну, я и дала ему двенадцать долларов. У меня остался только доллар на такси. Он мне дал пистолет, и я пришла сюда и выдумала, что боюсь идти домой из-за Криса. — Она кончила скороговоркой — ее слова звучали как одно, и она вздохнула, как бы радуясь, что уже все.

— Значит, Крис не домогался тебя?

Она прикусила губу.

— Да, но не слишком. — Она положила обе свои руки на мою, и ее лицо почти коснулось моего. — Ты должен верить мне. Если бы это не было правдой, я бы не смогла рассказать тебе всего, иначе я бы выглядела дешевой маленькой лгуньей.

— Было бы благоразумней не верить тебе. Двенадцать долларов небольшие деньги. Мы пока не будем об этом. Ты знала, что Мими хотела нанести визит Джулни Вулф в тот день?

— Нет. Я даже не знала, что она пыталась найти отца. Они не сказали, куда пошли в тот день.

— Они?

— Да. Крис ушел из номера вместе с ней.

— Во сколько это было?

Она поморщила лоб.

— Должно быть, около трех часов, после половины третьего по крайней мере, потому что я помню, что опаздывала к Эльзе Хэмильтон. Мы собирались делать покупки, и я торопилась побыстрей одеться.

— Они вернулись вместе?

— Я не знаю. Они оба были дома, когда я пришла.

— Во сколько это было?

— Где-то после шести, Ник. Ты думаешь, что они… О, я вспомнила: она что-то произнесла, когда одевалась. Я не знаю, что Крис ответил, но она заявила: «Когда я спрошу ее, она мне скажет — своим повелительным тоном королевы, как она говорит иногда. Ты знаешь. Я не слыхала больше ничего. Это имеет какое-нибудь значение?

— Что она сказала тебе об убийстве, когда пришла домой?

— О, просто что нашла ее, и как расстроилась, и о полиции, и обо всем.

— Она была поражена?

Дороти покачала головой.

— Нет, просто возбуждена. Ты знаешь маму. — Она посмотрела на меня внимательно и поколебавшись спросила:

— Ты не думаешь, что она замешана в этом?

— А что ты думаешь?

— Я не думала об этом. Я просто думала об отце. — Чуть помедлив, она сформулировала суровым голосом: — Если он сделал так, то только потому, что сумасшедший, а она могла бы убить, ели бы хотела.

— Это необязательно должен быть кто-нибудь из них, — напомнил я ей. — Полиция, кажется, поймала Морелли. Зачем ей нужен был твой отец?

— Деньги. Мы совсем без денет. Крис все истратил. — Уголки к губ опустились. — Я думаю, мы все способствовали этому, но он истратил больше всех. Мама боится, что он уйдет от нее, когда у нее не будет денег.

— Откуда ты знаешь?

— Я слышала, как они говорили.

— Ты думаешь, он сможет так поступить?

Она утвердительно кивнула головой.

— Если у нее не будет денет.

Я посмотрел на часы.

— Остальное подождет, пока мы не вернемся. Сегодня по крайней мере ты сможешь остаться у нас. Чувствуй себя как дома, закажи в ресторане обед в номер. Возможно, лучше, если ты не будешь выходить.

Она жалобно посмотрела на меня и ничего не ответила. Нора похлопала ее по плечу.

— Я не знаю, что он делает, Дороти, но если он говорит, что мы должны идти туда обедать, то он, возможно, знает, о чем говорит. Он бы…

Дороти улыбнулась и подпрыгнула.

— Я верю вам. Я не буду больше глупой.

Я позвонил по телефону вниз и попросил, чтобы нам принесли почту. Было несколько писем для Норы, одно мне, несколько запоздалых рождественских открыток, включая одну от Лари Краули, с одной из его вечных шуток, несколько телефонограмм и телеграмма из Филадельфии: «Чарлзу Нику тчк Отель «Нормандия» зпт Нью-Йорк тчк Свяжись с Макоули зпт обсуди с ним озможность расследования тобой дела об убийстве Вулф тчк Полностью инструктирую его тчк С наилучшими пожеланиями

Клайд Миллер Уайнент».

Я положил телеграмму в конверт с запиской, где написал, что только что получил ее, и отослал ее с посыльным в Бюро убийств полицейского управления.

Х

В такси Нора справилась:

— Ты действительно чувствуешь себя хорошо?

— Да.

— И тебя поездка не сильно обременяет?

— Я нормально себя чувствую.

— Что ты думаешь о том. что поведала Дороти? — Она заколебалась. — Ты что, не веришь ей?

— Что ты! Но я должен все проверить.

— Ты в этом больше меня разбираешься. Но я думаю, что она по крайней мере пыталась выдавить из себя правду.

— Много небылиц исходит от людей, которые пытаются это делать. Но очень нелегко это сделать, если ты привык врать.

Она ответила:

— Я полагаю, ты знаешь много о природе человека, мистер Чарлз, не так ли? Когда-нибудь ты должен мне рассказать о своем опыте сыщика.

Я стал рассуждать:

— Купить пистолет за двенадцать долларов в забегаловке? Что ж, возможно, но…

Несколько кварталов мы проехали молча. Затем Нора спросила:

— Что на самом деле с ней?

— Ее папаша сумасшедший, и она думает, что она такая же.

— Откуда ты знаешь?

— Ты меня спросила — я тебе отвечаю.

— Ты хочешь сказать, что это догадки?

— Я имею в виду — с ней что-то не так. Не знаю, действительно ли Уайнент сумасшедший и унаследовала ли она что-нибудь от него, если это так. Но она думает, что да, и поэтому не уверена в своих поступках.

Мы остановились перед отелем «Кортленд».

— Это ужасно, Ник. Кто-то должен…

— Не знаю. Возможно, Дороти права. — Я почти уверен, что она мастерит сейчас одежду для Асты.

Мы послали нашу визитную карточку Йоргенсонам, и через некоторое время нам передали, чтобы мы поднялись. Мими встретила нас в коридоре, когда мы вышли из лифта, — встретила нас с протянутыми руками, не переставая говорить:

— Эти проклятые газеты. Они заставили меня так переживать из-за этого глупого сообщения, что ты при смерти. Я дважды звонила, но они не соединяли нас, не хотели сообщать, в каком ты состоянии. — Она взяла меня за руки. — Я так рада, Ник, что это все неправда и что ты приехал к нам на обед. Естественно, я не ждала вас и… Но ты бледен. Тебя действительно задело?

— Не сильно. Пуля поцарапала мне бок, но рана совсем небольшая.

— И несмотря на это, ты пришел на обед! Это льстит, но я боюсь, что это легкомысленно. — Она заговорила с Норой: — Ты уверена, что это разумно — разрешить ему…

— Я не уверена, но он хотел навестить вас.

— Мужчины такие идиоты, — Мими обняла меня. — Они или горы ворочают, или совсем игнорируют вещи, которые могут… Но входите. Разреши, я помогу тебе.

— Рана не очень серьезная, — заверил я ее. Но она настояла на своем — довела меня до стула и обложила подушками.

Вошел Йоргенсон, поздоровался со мной за руку и сказал, что рад видеть меня в значительно лучшем состоянии, чем писали газеты. Слегка нагнувшись, поздоровался и с Норой за руку.

— Если можно, подождите еще минутку, я окончу делать коктейли. — И вышел.

Мими завела беседу:

— Я не знаю, где До. Сидит, скучает где-нибудь, я полагаю. У вас нет детей, не так ли?

Нора ответила:

— Нет.

— Вы много теряете, хотя иногда приходится столько терпеть! — Мими вздохнула. — Не думайте, что я недостаточно строга. Когда мне нужно проучить Дорри, мне кажется, она думает, что я настоящая злодейка. — Ее лицо посветлело. — А это мой другой малыш. Ты помнишь мистера Чарлза, Гилберт? Это и есть мистер Чарлз.

Гилберт Уайнент, высокий, худой, бледный блондин восемнадцати лет, с небольшим подбородком под несколько слабым ртом, был на два года моложе своей сестры. Большие, исключительно чистые голубые глаза и большие ресницы придавали его внешности нечто женственное. Я надеялся, что он уже не такое хныкающее, маленькое, надоедливое существо, каким был в детстве.

Йоргенсон внес коктейли. Мими принялась настаивать, чтобы я рассказал о ранении. Я рассказал ей, придавая всему еще меньшее значение, чем это было на самом деле.

— Но почему он пришел к тебе? — спросила она.

— Кто его знает. Я сам бы хотел это знать. Полиция тоже хотела бы знать.

Гилберт вступил в разговор:

— Я где-то читал, что, когда закоренелых преступников обвиняют в том, чего они не совершали, даже в чем-то незначительном, они более болезненно воспринимают это, чем обычные люди. Как вы считаете, мистер Чарлз?

— Вероятно.

— За исключением тех случаев, — добавил Гилберт, — когда это что-то большое, — понимаете, что-то, что они сами хотели бы сделать.

Я снова ответил, что вполне возможно.

Мими порекомендовала:

— Ты не деликатничай с Гилом, если он начнет говорить глупости, Ник. У него голова сильно забита чтением. Сделай нам еще один коктейль, милый.

Он пошел за миксером. Нора и Йоргенсон стояли в углу, разбирая пластинки.

Я проговорил:

— Получил сегодня телеграмму от Уайнента.

Мими утомленно оглядела комнату, затем наклонилась вперед и спросила почти шепотом:

— Что в телеграмме?

— Хочет, чтобы я нашел ее убийцу. Была сегодня послана из Филадельфии.

Она тяжело дышала.

— Ты будешь это делать?

Я пожал плечами.

— Я передал ее в полицию.

Вернулся Гилберт с миксером. Йоргенсон и Нора поставили на проигрыватель «Маленькую фугу» Баха. Мими быстро выпила коктейль и попросила Гилберта налить еще. Он сел и произнес:

— Я хочу узнать, можете ли вы определить наркомана, только посмотрев на него? — Он дрожал.

— Очень редко. А в чем дело?

— Меня просто интересует это. Даже если они настоящие наркоманы.

— Чем больше они принимают наркотики, тем больше возможности увидеть, что тут что-то не так. Но не всегда можно быть уверенным, что это наркотики.

— Еще один вопрос. Гросс говорит, что, когда тебя бьют ножом, ты в это время чувствуешь только толчок и только потом появляется боль. Это так?

— Да, если удар силен и нож довольно острый. С пулей то же самое. Ты только чувствуешь удар, а если пуля небольшого калибра, то и толчок совсем небольшой. Остальное появляется, когда туда попадает воздух.

Мими выпила свой третий коктейль и объявила:

— Мне кажется, что вы оба сегодня отвратительны, особенно после того, что случилось с Ником. Попытайся найти Дорри, Гил. Ты должен знать некоторых из ее друзей. Позвони им. Я думаю, что она уже пробирается домой, но все же беспокоюсь.

— Она у нас, — успокоил ее я.

— У вас?

Возможно, что ее удивление было искренним.

— Она пришла к нам в обед и спросила, может ли побыть у нас немного.

Мими сдержанно улыбнулась и покачала головой.

— Эта молодежь. — Она перестала улыбаться. — Немного?

Я кивнул. Гилберт, очевидно желая задать мне еще один вопрос, не проявил интереса к этому разговору между матерью и мной. Мими снова улыбнулась.

— Извини, что она причиняет вам неудобства, но я испытала облегчение, когда узнала, что она у вас, а не Бог знает где. Она кончит дуться к тому времени, когда вы вернетесь. Пошлите ее, пожалуйста, домой. — Она налила мне коктейль. — Вы были очень добры к ней.

Я промолчал. Гилберт начал спрашивать:

— Мистер Чарлз, а преступники, я имею в виду профессиональные преступники, обычно…

— Не перебивай, Гил, — прервала его Мими. — Вы пошлете ее домой, ладно? — Звучало приятно, но это была та королева Франции, о которой говорила Дороти.

— Она может остаться, если захочет. Она нравится Норе.

Мими погрозила мне пальцем.

— Но я не разрешу вам портить ее. Полагаю, она наговорила вам много вздора обо мне?

— Она говорила что-то насчет побоев.

— Вот те на! — воскликнула она самоуверенно, как будто это укрепило ее точку зрения. — Нет, вам придется послать ее назад, Ник.

Я кончил пить свой коктейль.

— Ну что? — гнула она свое.

— Если она хочет, то может остаться с нами, Мими. Нам нравится, когда она у нас.

— Это смешно. Ее место дома. Я хочу, чтобы она была здесь. — Это было немного резко. — Она только ребенок. И вам не нужно поощрять ее глупости.

— А я ничего не поощряю. Если она захочет остаться, то пусть остается.

Голубые глаза Мими сверкали от гнева.

— Она мой ребенок и должна слушаться меня. Ты был к ней очень добр. Но дело здесь не в том, что ты добр к ней или ко мне. Я не потерплю этого. Если ты не пошлешь ее домой, я сама приведу ее. Я бы не хотела спорить по этому поводу, но… — Наклонилась вперед и намеренно отчеканила слова: — Она должна прийти домой.

Я предложил:

— Давай не будем ругаться, Мими.

Она посмотрела на меня, как будто хотела признаться в любви.

— Это угроза?

— Хорошо, пусть меня арестуют за хищение ребенка, добавят за развращение малолетних и издевательство над ними.

Она вдруг взорвалась:

— Да скажи ты своей жене, чтобы она не лапала моего мужа! — Нора, подыскивая следующую пластинку, положила свою руку на руку Йоргенсона. Они оба обернулись и посмотрели на Мими с удивлением.

— Нора, миссис Йоргенсон хочет, чтобы ты не дотрагивалась руками до мистера Йоргенсона.

— Я приношу глубокие извинения. — Нора улыбнулась Мими, затем посмотрела на меня, придала своему лицу выражение озабоченности и певучим голосом, как будто она была школьницей, декламирующей стихи, проговорила:

— О, Ник, ты бледен. Ты слишком перенапряг свои силы, тебе будет сейчас хуже. Прошу простить, миссис Йоргенсон, но я думаю, что мне нужно немедленно отвезти его домой. Вы уж не сетуйте.

Мими не скрыла, что она все понимает. При прощании все проявили особую вежливость. Мы пошли вниз и взяли такси.

— Ну, — подвела итог Нора, — ты договорился до того, что нас не накормили. Что мы сейчас будем делать? Поедем домой и будем обедать с Дороти?

Я покачал головой.

— Какое-то время я смогу побыть без Уайнентов. Поехали к Максу: мне улиток охота.

— Хорошо. Ты выяснил что-нибудь?

— Ничего.

Она пробормотала задумавшись:

— Стыдно парню быть таким красивым.

— А каким он тебе показался?

— Как большая кукла. Стыдно.

Мы пообедали и вернулись в отель. Дороти не было. Я чувствовал, что как будто ожидал этого. Нора обошла комнаты, позвонила вниз. Ни запиской, ни устно она нам ничего не передала.

— Ну, что? — растерялась она.

Еще не было и десяти часов.

— Возможно ничего. Возможно, все что угодно. Я думаю, она появится в три часа ночи и с автоматом, купленным в детском универмаге.

Нора резюмировала:

— К черту eel Надевай пижаму и ложись в постель.

XI

Мой бок чувствовал себя немного лучше, когда Нора зашла ко мне на следующий день перед обедом.

— Мой замечательный полицейский хочет видеть тебя. Как ты чувствуешь себя?

— Ужасно. Должно быть, трезвым лег спать. — Я прогнал Лету и встал.

Когда я вошел в гостиную, Гилд поднялся со стаканом в руке и улыбнулся мне во все свое желтого цвета широкое лицо.

— Да вы, мистер Чарлз, выглядите сегодня хорошо.

Мы поздоровались за руку. Я подтвердил, что действительно чувствую себя очень хорошо, и мы сели. Он с добродушным видом задумался.

— Вам не нужно было разыгрывать меня.

— Разыгрывать?

— Конечно. Пошли делать визиты, в то время как я отложил наш с вами разговор, чтобы вы отдохнули. Я считал, что первым увидеть вас должен был я.

— Я не подумал об этом, извините. Вы видели телеграмму от Уайнента?

— Ага. Мы проверяем все в Филадельфии.

— Теперь о том пистолете, — начал я.

Он остановил меня:

— Каком пистолете? Это больше не пистолет. Боек у него спилен, внутренности все ржавые, и он не работает. Я больше чем уверен, что в последние полгода из него никто не стрелял. Давайте больше не будем говорить об этом ненужном куске железа.

Я засмеялся.

— Эго многое объясняет. Я взял его у одного пьяного, который сказал, что купил его в забегаловке за двенадцать долларов. Теперь я ему верю.

— Кто-нибудь продаст этому типу зал городской мэрии в один прекрасный день. Признайтесь откровенно, мистер Чарлз, вы занимаетесь делом Вулф или нет?

— Вы читали телеграмму от Уайнента?

— Да. Итак, вы на него не работаете? Я только спрашиваю вас.

— Я больше не частный детектив. Я вообще никакой не детектив.

— Я это слыхал. Вы ответьте мне.

— Хорошо. Нет.

Он подумал немного.

— Тогда давайте по-другому: вас это дело интересует?

— Я знаю этих людей, — естественно, я заинтересован.

— И это все?

— Да.

— И вы не будете заниматься этим делом?

Зазвонил телефон, и Нора пошла взять трубку.

— Честно говоря, не знаю. Если люди будут впутывать меня в это дело, трудно судить, насколько далеко это может зайти.

Гилд покачал головой.

— Я понимаю. Я бы хотел, чтобы вы им занимались, только на правой стороне.

— То есть не на стороне Уайнента? Это он сделал?

— Этого я не могу сказать, мистер Чарлз, но мне не нужно говорить, что он нам ничем не помогает.

В дверях появилась Нора.

— Телефон, Ник.

Звонил Герберт Макоули.

— Привет, Чарлз. Как себя чувствует раненый?

— Хорошо. Спасибо.

— Вы получили что-нибудь от Уайнента?

— Да.

— Я получил письмо от него, где он сообщает, что послал вам телеграмму. Вы не слишком слабы?

— Нет, я на ногах. Если вы будете к вечеру у себя в конторе, то я зайду.

— Замечательно. Буду там до шести.

Я возвратился в гостиную. Нора приглашала Гилда позавтракать с нами. Он ответил, что это очень любезно с ее стороны. Я предложил выпить перед завтраком. Нора пошла заказать еду и налить выпить. Гилд покачал головой.

— Ваша жена замечательная женщина, мистер Чарлз.

Я в ответ торжественно кивнул головой. Он продолжал:

— Предположим, что вас втянут, как вы говорите, в это дело. Я бы хотел быть уверенным, что вы на нашей стороне, а не против нас.

— Я обещаю вам это.

— Тогда договорились. — Он слегка покачался на стуле. — Не думаю, что вы помните меня, но, когда вы работали в этом городе, я был постовым на сорок третьей улице.

— Конечно, — вежливо соврал я. — Чувствовал что-то знакомое в вашем лице, но форма меняет людей.

— Думаю да. Я хотел бы быть уверенным, что вы ничего не скрываете от нас.

— Я ничего не собираюсь скрывать. Не знаю, что вам известно. Сам я знаю немного. Макоули я не видел со дня убийства и даже не читал, что пишут в газетах.

Снова зазвонил телефон. Нора налила нам выпить и пошла снять трубку.

— То, что мы знаем, не представляет собой большого секрета, и если вы хотите послушать, то я готов рассказать вам. — Он попробовал напиток и одобрительно кивнул. — Только сначала я Хотел бы спросить вас. Когда вы вчера вечером были у Йоргенсонов, вы говорили ей о том, что получили телеграмму?

— Да. И что передал ее вам.

— Что она ответила?

— Ничего. Она вопросы задавала. Хочет найти его.

Он слегка наклонил голову и сощурил один глаз.

— Как вы думаете, не в сговоре ли они? — Он протянул руку. — Понимаете, я не знаю, в сговоре ли она и что она замышляет. Просто спрашиваю.

— Все возможно. Но я бы сказал с уверенностью, что они не в сговоре. Почему бы?

— Думаю, вы правы. — И он неопределенно как-то добавил — Но есть несколько моментов. — Он вздохнул. — Всегда ость что-то. Ладно, мистер Чарлз, это все, что мы знаем определенно, и если вы сможете еще что-нибудь добавить, пока мы ведем расследование, то буду вам очень благодарен.

Я пробубнил: буду стараться делать все возможное.

— Ладно, где-то перед третьим октября Уайнент говорит Макоули, что должен уехать на некоторое время из города. Он не говорит Макоули, куда едет и зачем. Но Макоули полагает, он хочет уехать, чтобы обдумать изобретение или, скорее, чтобы пока скрыть его от всех. И позже узнает от Джулии Вулф, что это так. И он полагает, что Уайнент скрывается где-то в Адирондаке, но, когда он спрашивает ее об этом позже, она говорит, что ничего не знает, как и он.

— Она знала, что это за изобретение?

Гилд покачал головой:

— Как говорит Макоули, нет. Только это что-то, для чего нужно помещение и оборудование или еще что-то, на это нужны деньги, потому что именно об этом он с Макоули и договаривался. Он велел Макоули взять все его акции и ценные бумаги, какие у него были, и превратить их в деньги, когда это будет нужно, и от имени Уайнента вести все его, Уайнента, банковские счета.

— И все это с ведома прокурора?

— Конечно. И послушайте: когда он сказал, что ему нужны деньги, то он хотел иметь наличные.

— У него всегда были сумасбродные идеи.

— Это все говорят. Смысл здесь в том, что он не хочет, чтобы по чекам знали, где он находится, так как в чеке указана его фамилия. Вот почему он не взял с собой Вулф и даже не сказал ей, если она говорила правду, куда едет, чтобы ему не мешали. — Левой рукой он погладил подбородок, как будто у него была борода.

— Итак, — заключил я, — он был в Адирондаке?

Гилд повел плечами.

— Я так сказал, потому что этот район и Филадельфия — единственные места, о которых упоминают в связи с ним. Мы стараемся сделать все возможное, но мы не знаем, где он. Не исключено, в Австралии.

— И сколько же денег наличными хотел УайненТ?

— Это я могу сказать точно. — Он достал пачку грязных, с загнутыми углами и скомканных бумаг из кармана, выбрал конверт, который был грязнее всех остальных, а другие бумаги положил в карман. — Через день после того, как он говорил с Макоули, он сам взял из банка пять тысяч наличными. Двадцать восьмого октября он заставил Макоули взять для него еще пять тысяч; две с половиной тысячи шестого ноября и тысячу пятнадцатого; семь с половиной тысяч тридцатого; полторы тысячи — шестого, уже декабря; тысячу — восемнадцатого декабря и пять тысяч — двадцать второго декабря, за день до убийства.

— Около тридцати тысяч, — подвел итог я. — Хороший у него баланс в банке?

— Двадцать восемь тысяч пятьсот долларов, если быть точным. — Гидд положил конверт обратно в карман. — Вы понимаете, что всех денег наличными не было. После первого требования Макоули каждый раз что-нибудь продавал, чтобы получить деньги. — Он снова полез в карман. — У меня есть список того, что он продал, если хотите взглянуть на него.

— Не нужно. А как он передавал деньги Уайненту?

— Когда Уайненту нужны были деньги, он писал секретарше, она брала их у Макоули. У него есть ее расписки.

— А как она их Уайненту передавала?

Гилд покачал головой.

— Она сказала Макоули, что приходила в назначенное им место. Но он считает, что она знала, где Уайнент находится, хотя всегда говорила, что не знает этого.

— Возможно, что у нее были еще те пять тысяч, когда ее убили, а?

— Тогда это ограбление, если только… — серые водянистые глаза Гилда были почти закрыты, — он не убил ее, когда пришел и деньгами.

— Или если, — предположил я, — кто-нибудь другой, который убил ее по другой причине, решил забрать их, так как они все равно пропадут.

— Да, — согласился он. — Такие вещи все время случаются. Даже бывает так, что те, кто первыми находят труп, берут что-нибудь себе, перед тем как поднять тревогу. — Он протянул свою большую руку. — Конечно, миссис Йоргенсон такая женщина, я надеюсь, вы не считаете, что я…

— К тому же она не была одна, не так ли?

— Совсем немного. Какое-то время телефон в номере не работал, и мальчик-лифтер отвез управляющего вниз в контору, откуда тот позвонил нам. Поймите меня правильно, я не хочу сказать, что миссис Йоргенсон сделала что-то не так. Такая женщина не могла.

— Что было с телефоном? — спросил я.

Зазвонил дверной звонок.

— Видите ли, — сказал Гилд, — я не знаю, как это понимать. Телефон… — Он перестал говорить, так как вошел официант и начал накрывать на стол.

— О телефоне, — продолжил Гилд, когда мы сидели за столом. — Как я уже говорил, я не могу понять, в чем дело. Трубка была прострелена прямо в микрофон.

— Случайно или?..

— Я у вас могу это же спросить. Пуля была из того же пистолета, как и те четыре, что попали в нее, но то ли эта пуля не попала в нее, то ли он сделал это специально — не знаю. Довольно шумный способ вывести телефон из строя.

— Это наталкивает на мысль. Неужели никто не слыхал эти выстрелы? Пистолет тридцать второго калибра — это не дробовик, но кто-то должен был его услышать.

— Действительно, — признал недовольно. — Сейчас много людей, которые думают, что они что-то слышали, но тогда никто ничего не слыхал, и удивительно, почему они не соберутся вместе и не обсудят, что они слышали.

— Это всегда так, — посочувствовал я ему.

— Да, я знаю это. — Он отправил вилку, полную еды, в рот. — О чем я говорил? Да, об Уайненте. Он сдал свой номер, когда уехал, а тех, кто обслуживал его, — отпустил. Мы проверили персонал, но ничего не узнали: ни куда он делся, ни над чем он работал — ничего, что могло бы помочь нам. И в цехе у него, на Первой авеню, нам тоже не повезло. Он был заперт с тех пор, как Уайнент уехал. За исключением того, что она ездила туда раз или два в неделю, чтобы взять почту и взглянуть на помещение. В почте, которая пришла после того, как она была убита, ничего интересного для нас нет. И у нее ничего не нашли. — Он улыбнулся Норе. — Я думаю, вам это довольно скучно, миссис Чарлз.

— Скучно? — удивилась она. — Да я слушаю вас с большим интересом.

— Женщины обычно любят, когда приукрашивают. — Он кашлянул. — И чтоб витал романтический ореол. Так или иначе, у нас нет фактов, указывающих на место его пребывания, кроме его звонка Макоули в пятницу, когда он просил встретить его в два часа в фойе отеля «Плаза». Так как Макоули не было, то он попросил, чтоб ему это передали.

— Макоули, — вставил я, — завтракал здесь. Он сказал мне…

— Ладно. Макоули пришел в отель «Плаза» не раньше трех часов. Уайнента в фойе он не нашел, и в отеле тот тоже не был зарегистрирован. Макоули пытается описать его с бородой и ба, но никто в отеле не помнит, чтобы встречал его. Он звонит ему в контору, но трубку опять никто не снимает. Когда он звонит Джулии Вулф, она говорит ему, — не знает, в городе ли он; это Макоули считает ложью, потому что он только вчера дал ей пять тысяч долларов для Уайнента и полагает, что Уайнент приехал за ними, но он прощается с ней, вешает трубку и идет заниматься своими делами.

— Какими точно делами? — спросил я.

Гилд перестал жевать кусок булки, который только что откусил:

— Думаю, не повредит узнать. Я выясню. Кажется, нет фактов, указывающих на него, поэтому особенно заниматься этим мы не будем, но никогда не лишнее знать, у кого есть алиби, а у кого нет.

Я покачал головой в знак отрицания на вопрос, который он решил не задавать:

— Не вижу ничего, что указывало бы на Макоули, за исключением того, что он его адвокат и, вероятно, знает больше, чем говорит.

— Да, я понимаю. Но думаю, что для этого люди, наверно, и держат адвокатов. Теперь о секретарше. Возможно, Джулия Вулф — не настоящее ее имя. Пока что мы не смогли точно установить, но выяснили, что она не была той дамой, которой он доверил бы распоряжаться всеми его деньгами. Я имею в виду, если бы он знал все.

— За ней числится что-то?

Он покачал головой.

— Это деликатное дело. За несколько лет до того, как она стала на него работать, она отсидела шесть месяцев за обман на Западе, в Кливленде, под именем Роды Стюарт.

— Вы полагаете, что Уайнент был осведомлен об этом?

— Откуда я знаю. Судя по тому, что он доверял ей распоряжаться деньгами, не похоже, но уверенным быть нельзя. Мне говорили, что он по ней вроде как с ума сходит. Вы понимаете, как ведут себя мужчины в таком состоянии. А она гуляла со всеми, и с этим Шепом Морелли и его парнями — тоже.

— Он у вас в чем-нибудь обвиняется? — поинтересовался я.

— Не в этом, — сказал он с сожалением, — но мы разыскиваем его по другим делам. — Он слегка сдвинул светлые брови. — Я бы хотел выяснить, что заставило его прийти к вам. Конечно, эти наркоманы на все способны, но я бы хотел докопаться до причины.

— Я рассказал вам все, что знал.

— Я в этом не сомневаюсь, — заверил он меня и обратился к Норе: — Надеюсь, вы не думаете, что мы с ним слишком грубо обошлись, но вы понимаете, вы должны…

Нора улыбнулась и подтвердила, что она очень хорошо все понимает, и налила в его чашку кофе.

— Спасибо, мадам.

Она посмотрела на меня и спросила:

— Морелли был?..

— Да. Перед тем как прийти к нам, он принял большую дозу наркотиков.

— Почему ты мне не сказал этого? — упрекнула она. — Все проходит мимо меня. — И пошла, чтобы взять телефонную трубку.

Гилд спросил:

— Вы будете подавать на него в суд за то, что он стрелял в вас?

— Если вам это не нужно, то нет.

Он покачал головой. Голос у него был обычный, но в глазах светилось любопытство.

— Я думаю, пока у нас на него достаточно дел.

— Вы говорили мне о секретарше.

— Да. Мы выяснили, что она проводила очень много времени не у себя в номере, по два-три дня подряд. Возможно, в это время она встречалась с Уайнентом. Морелли утверждает, что не видел ее три месяца. Это мы не смогли проверить. Что вы думаете об этом?

— То же, что и вы, — ответил я. — Уже прошло около трех месяцев, как Уайнент уехал. Возможно, это имеет значение; возможно, нет.

Вошла Нора — звонит Харрисон Куин. Он сообщил мне, что продал несколько облигаций, на которых я начал терять проценты, и назвал цену.

— Ты видел Дороти Уайнент? — спросил я.

— С тех пор как мы расстались у вас, — нет. Но я должен встретиться с ней сегодня в ресторане «Палм-клаб». Подумай над этим, она просила меня не говорить тебе. Как насчет того золота, Ник? Если ты не будешь им заниматься, то потеряешь в деньгах. Эти сумасшедшие с Запада хотят устроить нам инфляцию, когда соберется конгресс. Это наверняка. Но если даже и нет, то все это предполагают. Как я уже говорил тебе на прошлой неделе, поговаривают, что образуется группа для устранения конкуренции…

— Хорошо. — И я попросил его купить несколько акций компании «Доум майнз» за двенадцать с половиной.

Тут он вспомнил, что читал что-то о моем решении. Говорил он довольно туманно и не обращал внимания на мои заверения, что я чувствую себя хорошо.

— Думаю, пару дней мы не сможем играть в пинг-понг, — Как мне показалось он явно о том сожалел. — Послушай, у вас есть билеты на сегодняшнюю премьеру. Если вы не сможете пойти, то я бы…

— Нет, мы пойдем. Спасибо, что позвонил.

Он засмеялся и попрощался со мной. Когда я возвратился в гостиную, официант убирал со стола. Гилд удобно расположился на софе. Нора объясняла ему:

— Мы должны каждый год уезжать на рождественские праздники, так как мои родственники полны желания погулять и они или к нам приходят, или мы идем к ним, а Нику это не нравится.

Аста лежала в углу и лизала лапы. Гилд посмотрел на часы.

— Я отнимаю у вас много времени. Я не хотел, чтобы вы…

Я сел и сказал:

— Мы только подошли к убийству, правда?

— Да. — Он снова устроился поудобнее на софе.-? — Оно произошло в пятницу, двадцать третьего числа, где-то до трех двадцати после полудня — именно в это время миссис Йоргенсон пришла и нашла ее. Трудно сказать, сколько времени она пролежала, умирая, до того как ее нашли. Одно мы знаем: она была в полном здравии и телефон был цел, когда позвонила миссис Йоргенсон, и была еще жива около трех часов, когда ей звонил Макоули.

— Я не знал, что миссис Йоргенсон звонила ей.

— Это установленный факт. — Гилд прокашлялся. — Мы ничего не подозревали в этом отношении, вы сами понимаете, но проверили, как и положено нам, и выяснили у дежурной на коммутаторе в Кортленде, что около половины третьего она подключила миссис Йоргенсон.

— Что сказала миссис Йоргенсон?

— Она сказала, что звонила, чтобы узнать, где можно найти Уайнента. Но Джулия Вулф ответила, что не знает. Тогда миссис Йоргенсон, думая, что она лжет и что, возможно, она узнает правду, если увидит ее, спросила, можно ли к ней приехать. И та согласилась. — Он нахмурился, посмотрел на мое правое колено. — И она поехала туда и нашла ее. Жители этого дома не помнят, чтобы видели кого-либо входящим или выходящим из ее квартиры. Но это просто объясняется. Многие смогли бы сделать так, и никто бы не увидел. Пистолет не нашли. Следов, указывающих на ТО, что кто-то взламывал дверь, нет. Все вещи на своих местах, никто комнату не обыскивал. На ней было кольцо с алмазом, которое, возможно, стоит несколько сот долларов, и в сумке у нее было тридцать с чем-то долларов. Люди, живущие там, знают и Уайнента, и Морелли — оба часто к ней ходили, — но заявляют, что в течение некоторого времени они их не видели. Окно на пожарную лестницу было закрыто, и по лестнице, по крайней мере ближайшее время, никто не ходил. — Он повернул руки ладонями вверх. — Я думаю, вот и все факты.

— Отпечатков пальцев не было?

— Ее; несколько отпечатков пальцев тех, кто убирает в квартире; больше ничего. Ничего хорошего для нас.

— У ее друзей ничего не узнали?

— У нее не было друзей, по крайней мере близких.

— А как с тем… как его фамилия? Нунхайм, он узнал в ней подружку Морелли?

— Он просто видел ее с Морелли и узнал ее на фотографиях, когда увидел в газете.

— Кто он?

— С ним все в порядке. Мы о нем все знаем.

— Вы не будете от меня ничего скрывать? — спросил я. — После того, как взяли с меня обещание ничего не скрывать от вас.

Гилд отозвался:

— Если это дальше вас не пойдет. Он изредка делает для нас ту или иную работу.

— А!

Он встал.

— Я бы не хотел говорить, но это почти все, что мы знаем. Вы можете нам чем-нибудь помочь?

— Нет.

Он пристально смотрел на меня какое-то мгновение, потом протянул кольцо.

— Что вы думаете об этом?

— Кольцо с алмазом; это кольцо, которое дарят перед помолвкой?

— Оно было у нее на этом пальце. — После паузы он спросил: — Ав чем дело?

— Неплохо было бы узнать, кто его ей купил. Я сегодня встречаюсь с Макоули. Если что-нибудь узнаю, то позвоню вам. Похоже, что Уайнент… хорошо, но…

Он добродушно прорычал:

— Ага, «но». — Попрощался со мной и с Норой за руку, поблагодарил за виски, завтрак, наше гостеприимство, вообще за нашу доброту и ушел.

Я счел за должное охладить пыл Норы:

— Ты, конечно, можешь вскружить голову любому мужчине, но не будь слишком уверена, что этот не сможет тебя или меня перехитрить.

— Итак, вот до чего дошло. Ты меня ревнуешь к полицейским!

XII

Письмо Макоули, написанное Клайдом Уайнентом, было большим; очень плохо напечатано на простой белой бумаге и помечено: «Филадельфия, Па. 26 декабря 1932 г.». В нем говорилось:

«Дорогой Герберт!

Я посылаю телеграмму Нику Чарлзу, который, как вы помните, работал на меня несколько лет и находится сейчас в Нью-Йорке; он свяжется с вами по поводу ужасной смерти бедной Джулии. Я хочу, чтобы вы сделали все от вас зависящее, чтобы (строчка зачеркнута, так что ничего нельзя прочитать) убедить его найти ее убийцу. Мне все равно, сколько это будет стоить, — «платите ему!

Вот несколько фактов, которые я хочу передать ему через вас, кроме тех, что вы сами знаете. Не нужно, чтобы он передавал эти факты полиции, но как ему поступить, пусть решает сам. Я хочу, чтобы у него была полная свобода, так как я ему полностью доверяю. Возможно, будет лучше, если вы покажете ему это письмо, после чего вы должны его уничтожить. Вот факты.

Когда я встретил Джулию в четверг вечером, чтобы взять у нее ту тысячу долларов, она сообщила мне, что хочет оставить работу. Она сказала, что в последнее время чувствовала себя плохо и доктор посоветовал ей поехать куда-нибудь отдохнуть. И теперь, когда дело с поместьем ее дяди решилось, она могла себе это позволить. Раньше она никогда не говорила о своем плохом здоровье, и я думаю, она скрывала настоящую причину. Я пытался выведать у нее, но она настаивала на своем. Я не слыхал, что у нее умирает дядя.

Она сказала, что ее дядя Джон — в Чикаго. Я думаю, если потребуется, это можно выяснить. Я не мог убедить ее изменить решение, и она собиралась уехать в последний день месяца. Она была озабочена или испугана, но отрицала это. Сначала мне было жаль, что она уезжает. Но потом нет, так как я ей всегда доверял, а теперь я полагаю, она обманывала меня.

Следующий факт, который должен быть известен Чарлзу, состоит в том, что Джулия и я (опять строчка слегка зачеркнута) ко времени ее убийства и за год до этого были не более чем хозяин и работник. Такие отношения были результатом нашей взаимной договоренности.

Следующее. Я думаю, нужно узнать настоящее местонахождение Сиднея Кельтермана, с которым у нас были неприятности несколько лет назад, так как эксперименты, которыми я сейчас занимаюсь, — это те, о которых он заявил, что я украл их у него. И я полагаю, он порядком не в своем уме и мог убить Джулию в гневе, если бы случилось, что она отказалась сообщить ему мое местонахождение.

Четвертое и самое важное. Поддерживала ли моя разведенная жена связь с Кельтерманом? Как она узнала, что я провожу эксперименты, в которых он мне когда-то помогал?

Пятое. Полицию надо убедить, что я ничего не могу сообщить об убийстве, чтобы они не пытались искать меня, так как это может привести к открытию или разоблачению моих экспериментов, что я рассматриваю в настоящее время как большую опасность. Этого можно добиться, раскрыв немедленно преступление, и я хочу, чтобы именно это было сделано.

Время от времени я буду поддерживать с вами связь, и, если что-нибудь появится и вам нужно будет срочно со мной связаться, поместите следующее объявление в «Таймс»: «Абнеру. Согласен. Банни». И тогда я с вами свяжусь.

Я полагаю, вы достаточно хорошо понимаете необходимость убедить Чарлза работать на меня, так как наши неприятности с Кельтерманом ему уже известны и он знает всех людей, связанных с этим.

Истинно Ваш

Клайд Миллер Уайнент».

Я положил письмо на стол Макоули.

— Это дает пищу для размышления. Вы помните, по какому поводу был скандал с Кельтерманом?

— Что-то касающееся изменения структуры кристаллов. Я могу посмотреть. — Макоули взял первый лист письма и задумался над ним. — Он пишет, что взял у нее тысячу долларов в тот вечер. Я дал ей пять тысяч для него. Она сказала, что ему нужно было именно столько.

— Четыре тысячи от поместья дяди Джона, — предположил я.

— Похоже на это. Интересно, никогда не думал, что она может его обмануть. Я должен буду выяснить насчет других денег, которые я передал ей.

— Вы знаете, что она отбывала наказание в Кливленде за обман и вымогательство?

— Нет. Это на самом деле так?

— Полиция так говорит, под именем Роды Стюарт.

— Где Уайнент нашел ее?

Он покачал головой:

— Представления не имею.

— Вы знаете, откуда она родом, родственников ее и тому подобное? — Он снова покачал головой. — С кем она была помолвлена? — спросил я.

— Я не знал, что она была помолвлена.

— У нее было кольцо с алмазом на этом пальце.

— Это для меня новость. Он закрыл глаза и подумал. — Нет, я не помню, чтобы видел у нее на руке кольцо. — Он положил руки на стол и ухмыльнулся, глядя на меня. — Как насчет его просьбы?

— Никак.

— Я так и думал. — Он дотронулся рукой до письма. — Вы не хуже меня знаете, как он к этому отнесется. Что может заставить вас изменить решение?

— Я не…

— Может ли что-то изменить, если я уговорю его встретиться с вами? Если докажу, что это единственный способ убедить вас взяться за дело?

— Я очень хочу побеседовать с ним, — сказал я. — Но ему придется быть более откровенным, чем в письме.

Макоули как бы размышляя, задал вопрос:

— Вы считаете, что он убил ее?

— Об этом я ничего не знаю, — сказал я. — Я не знаю столько, сколько знает полиция, и сто процентов, у них нет достаточно фактов, чтобы арестовать его, даже если они смогут его найти.

Макоули вздохнул:

— Не очень это интересно — быть адвокатом у дурака. Попытаюсь заставить его внять голосу разума, но знаю, что бесполезно.

— Я хочу спросить: как обстоят у него финансовые дела сейчас? У него по-прежнему все в порядке?

— Почти. Ему, как и всем нам, повредила депрессия. Отчисления с его плавильных установок мы потеряли из-за отсутствия руды в породе, но пергамент[3] и патенты на звуконепроницаемые материалы приносят от пятидесяти до шестидесяти тысяч в год, плюс единичные патенты. — Он замолчал и спросил: — Вас не беспокоит его способность за все платить наличными?

— Нет, это меня просто удивляет. Есть ли у него еще какие-нибудь родственники, кроме бывшей жены и детей?

— Сестра, Алиса Уайнент. Они были в ссоре. Вот уже четыре или пять лет.

Я предположил, что это тетя Алиса, к которой не пошли на Рождество Йоргенсоны.

— Из-за чего они поссорились?

— Он дал какой-то газете интервью, в котором заявил, что пятилетние планы России необязательно обречены на провал. Он в принципе больше ничего не сказал.

Я засмеялся:

— Они стоят друг друга!

— Она еще хлеще брата. Ничего не помнит. Когда брату вырезали аппендикс, она с Мими поехала навестить его. Им навстречу из больницы выехал катафалк. Она схватила Мими за руку и воскликнула: «О, милочка! Это, наверное… как его зовут?»

— Где она живет?

— На Мэдисон-авеню. Адрес можно найти в телефонной книге. — Он заколебался. — Я не думаю… Я не собираюсь беспокоить ее.

До того как я успел что-нибудь вымолвить, зазвонил телефон. Он поднес трубку к уху:

— Алло. Да, это я. Кто? О да. — У него напряглись мускулы на скулах, глаза слегка расширились. — Где? — Послушал еще. — Да, так. Я успею? — Он посмотрел на часы на левой руке. — Хорошо. Встретимся у поезда. — И положил трубку. — Это лейтенант Гилд. Уайнент пытался покончить с собой в Элентауне, штат Пенсильвания.

ХIII

Дороти и Куин стояли у стойки бара, когда я появился в «Палм-клаб». Они не видели меня, пока я не приблизился к Дороти и не поздоровался:

— Привет, люди!

Дороти была в том же платье, что и в последний раз. Она посмотрела на меня и на Куина и покраснела.

— Ты должен был предупредить его.

— Девочка сердится, — объяснил весело Куин. — Я купил тебе те акции. Тебе бы нужно было заказать их больше. А что ты будешь пить?

— Как всегда. У тебя замечательная способность смываться из гостей, без единого слова.

Дороти снова посмотрела на меня. Царапины у нее на лице стали светлее, синяк еще заметен, губы больше не распухшие.

— Я верила тебе. — Казалось, она вот-вот заплачет.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Даже когда вы пошли на обед к маме, я верила тебе.

— А почему нет?

Куин вмешался:

— Да она сегодня весь день хандрит. — Он тронул ее руку. — Успокойся, дорогая. Неужели ты…

— Заткнись, пожалуйста! — Она отняла руку. — Ты очень хорошо знаешь, что я имею в виду. — Эго уже мне. — Вы оба с Норой высмеяли меня перед мамой и…

Я начал понимать, что произошло.

— Она тебе сказала и ты ей поверила? — Я смеялся. — Тебе двадцать лет и ты веришь всему, что она тебе говорит? Она позвонила тебе после того, как мы ушли. Мы поссорились и недолго там были.

Она опустила голову, произнесла тихим, жалким голосом:

— О, я дура! — И она схватила меня за обе руки. — Послушай! Пойдем сейчас к Норе! Я должна объясниться с ней. Я такая дура! И поделом мне, если…

— Хорошо. У нас есть время. Давай выпьем сначала.

Куин обратился ко мне:

— Брат Чарлз, я хочу пожать тебе руку! Ты вселил жизнь и радость в нашу малышку. — Он выпил свою рюмку. — Пошли к Норе! Выпивка там есть, и стоить будет дешевле.

— Почему ты не хочешь остаться здесь? — воззвала к нему Дороти.

Он засмеялся и покачал головой.

— Только не я. Может, ты Ника оставишь здесь, а я пойду? Твое дурное настроение я терпел весь день, теперь я собираюсь отдохнуть.

Гилберт был с Норой, когда мы пришли в отель. Он поцеловал сестру, поздоровался за руку со мной и Харрисом Кучном, когда их представили друг другу. Дороти сразу же начала долго, честно и не очень внятно извиняться перед Норой.

Нора прервала эти излияния:

— Прекрати. Мне нечего прощать тебя. Если Ник наболтал тебе, что я обиделась или что-то в этом роде, то он необыкновенный лгун. Давай свое пальто.

Куин включил радио. Пробило без четверти шесть по восточному времени.

Нора передала свои функции Куину:

— Поухаживай за ними, ты знаешь, где все находится, — и пошла за мной в ванную.

— Где ты нашел ее?

— В забегаловке. Что Гилберт делает здесь?

— Он пришел, чтобы увидеть ее, так он сказал. Она прошлой ночью не была дома, и он подумал, что она еще здесь. — Она засмеялась. — Хотя он не удивился, что ее здесь не было. По его словам, она всегда где-то бродит. Это у нее мания, от маминой навязчивой идеи, и поэтому она очень интересная. Он слышал, как Стекель говорит, что люди, у которых эта мания бродить везде, имеют склонность к клептомании. Он оставлял вещи, чтобы посмотреть, возьмет ли она что-нибудь, но, насколько он знает, она ни разу не взяла ничего.

— Он уже взрослый парень. Говорил ли он что-нибудь об отце?

— Нет.

— Возможно, он не слыхал. Уайнент пытался наложить на себя руки в Элентауне. Гилд и Макоули уехали к нему. Я не знаю, говорить детям или нет. Интересно, а не Мими ли прислала его сюда?

— Я бы так не подумала, но если ты…

— Интересно. Он давно здесь?

— Около часа. Забавный парень. Он учит китайский и пишет книгу о Знании и Вере, но не на китайском, и считает, что Джек Оуки очень хорош.

— И я так думаю. Ты пьяна?

— Не очень.

Когда мы вернулись в гостиную, Дороти и Куин танцевали под мелодию «Иди была леди». Гилберт отложил журнал, который смотрел, и вежливо спросил, как у меня заживают раны. Я сказал, что хорошо.

— А у меня никогда не было настоящего ранения, — продолжал он. — Это я точно помню. Я сам себя старался поранить, но это не одно и то же. От этого мне было неловко, я чувствовал себя раздраженным и сильно потел.

— Это почти одно и то же. — сказал я.

— Неужели? Я думал, что как у вас — опаснее. — Он подвинулся ближе ко мне. — Эти вещи мне не знакомы. Я еще очень молод, и у меня не было возможности, мистер Чарлз, но я бы очень хотел поговорить с вами немного, но чтобы было поменьше людей и нас не перебивали. У меня к вам столько много вопросов, на которые, кроме вас, никто не ответит.

— Я в этом не уверен. Но я буду рад попытаться ответить в любое угодное тебе время.

— Вы действительно не против? И это не из желания быть вежливым?

— Нет, я серьезно, только не уверен, что оправдаю твои надежды. Все зависит от того, что ты хочешь узнать.

— Вам известны такие вещи, как каннибализм. — Я не имею в виду Африку или Новую Гвинею. В США, например?

— Были такие случаи, но не в наши дни, насколько мне известно.

— Значит, раньше были?

— Я не знаю, сколько случаев, но иногда они происходили, еще до того, как государство полностью образовалось. Подожди минуту, я приведу пример.

Я подошел к шкафу и взял книгу Дюка «Известные преступления Америки», которую Нора купила в букинистическом магазине, нашел место, которое было нужно, и дал ему.

— Тут всего три или четыре страницы.

Вот то, что Гилберт стал читать про себя:

«Альфред Г. Пэкер. Людоед, который убил пятерых спутников в горах Колорадо. Съел их тела и забрал деньги. Осенью 1873 года партия из двадцати отважных людей вышла из Солт-Лейк-Сити, штат Юта, чтобы разведать землю в районе Сан-Джуан. Наслушавшись заманчивых рассказов о возможности составить себе состояние, они обрадовались и, полные надежд, отправились в путь.

Но по мере того, как проходили недели и они ничего не видели, кроме голых камней и снежных гор, у них падало настроение. Чем дальше они продвигались, тем меньше нравилась им местность. И в конце концов они дошли до отчаяния, когда стало ясно, что наградой за все их труды будут голод и смерть.

Когда изыскатели хотели в отчаянии отказаться от своей попытки, они увидели вдали лагерь индейцев. И так как они не жали, как примут их краснокожие, они все же посчитали, что любая смерть лучше голода, и решили попытать счастья. Когда они подошли к лагерю, их встретил индеец, который был к ним дружественно настроен, и провел их к вождю Оурею. К их большому удивлению, индейцы очень внимательно отнеслись к ним и настаивали, чтобы те остались в лагере, пока не оправятся от перенесенных невзгод. Через некоторое время они решили еще раз отправиться в путь и дойти до Лос-Пинос Эйдженси. Оурей хотел отговорить их продолжать путешествие. И десять человек согласились вернуться в Солт-Лейк. Другие десять человек решили продолжить путь. Оурей снабдил их провизией и посоветовал идти вдоль реки Ганисон, которая была названа в честь лейтенанта Ганисона, убитого в 1852 году. (См.: «Жизнь Джо Смита Мормона».)

Альфред Г. Пэкер, лидер группы, продолжившей путешествие, хвастался знанием местности и был уверен в своей способности без труда найти путь. Когда его группа прошла небольшое расстояние, Пэкер сказал, что недавно открыты богатые шахты в истоках реки Рио-Гранде, и предложил отвести группу на эти шахты.

Четыре человека из группы настояли на том, чтобы выбрать путь, указанный Оуреем. Но Пэкер убедил пятерых, по имени Суон, Миллер, Нун, Бэл и Хамфрис, идти с ним на шахты, в то время как остальные четверо отправились вдоль реки. Из этой группы двое умерли от голода и лишений, но двое достигли земли Лос-Пинос в феврале 1874 года, испытав невыносимые трудности. Генерал Адамс управлял там землей, и несчастные были приняты со всем вниманием. Когда они восстановили свои силы, они пошли назад.

В марте 1874 года генерала Адамса вызвали по делу в Денвер. И одним холодным снежным утром, когда он все еще отсутствовал, рабочие этого поселения, завтракавшие за столом, были удивлены появлением в дверях их дома одичавшего человека, который жалобно просил еды и пристанища. У него было ужасно распухшее лицо, во всем остальном он был в довольно хорошем состоянии, хотя пищу желудок его не принимал. Он заявил, что его зовут Пэкер и что пятеро шедших с ним покинули его, когда он заболел, но оставили ему ружье, которое он принес с собой.

Воспользовавшись гостеприимством рабочих и пробыв там десять дней, Пэкер пошел в местечко, которое называлось Саквэч, заявив, что он оттуда собирался идти в Пенсильванию, где у него был брат. В Саквэче Пэкер сильно пил, и стало ясно, что у него много денег. В состоянии опьянения он рассказывал противоречивые истории, касающиеся судьбы его спутников. Стали подозревать, что он избавился от своих бывших попутчиков злодейским способом.

В это время генерал Адамс остановился в Саквэче на пути из Денвера в Эйдженси. И когда он был в доме Отто Меарса, ему посоветовали арестовать Пэкера и произвести расследование его действий. Генерал решил взять его обратно в свой поселок. По пути они остановились в доме майора Дауни, где встретили десятерых, которые послушались индейского вождя и не пошли в поход. При них было доказано, что основная часть заявления Пэкера была неправдой. Поэтому генерал решил произвести полное расследование. Пэкера связали и повезли в поселок, где посадили под стражу.

2 апреля 1874 года два сильно возбужденных индейца вбежали в Эйдженси, держа в руках полосы мяса, которое, как они заявили, было мясом белого человека и которое они нашли как раз рядом с Эйдженси. Так как мясо лежало на снегу и погода стояла холодная, оно было в хорошем состоянии.

Когда Пэкеру предъявили найденные полосы мяса, его лицо стало мертвенно-бледным и он рухнул на пол. Ему дали лекарство, и, после того как он попросил о помиловании, он поведал следующее:

«Когда я и пятеро других ушли из лагеря Оурея, мы считали, что имеем достаточно запасов пищи для долгого и трудного пути. Но пища наша быстро кончилась и скоро мы встали на грань голода. Мы выкапывали корни из земли, на чем продержались несколько дней. Но они были малопитательными, а сильный холод загнал всех зверей и птиц в убежища, поэтому наше положение стало отчаянным.

У всех сделалось странное выражение глаз, и все относились друг к другу с подозрением. Однажды я пошел за дровами для костра, а, когда вернулся, увидел, что мистер Суон, старший из группы, убит ударом по голове, а оставшиеся разрезали его тело на части, намериваясь съесть. Его деньги, две тысячи долларов, разделили между оставшимися. Его хватило лишь на несколько дней, и я предложил, пусть следующим будет Миллер, так как на нем много мяса. Его убили топором, когда он собирал дрова. Хамфрис и Нун были следующими. Бэл и я поклялись, что, раз мы остались вдвоем, что бы ни случилось, мы будем держаться друг друга. Однажды Бэл сказал: «Я больше не выдержу» — и бросился на меня, как голодный тигр, пытаясь ударить ружьем. Я отразил удар и убил его топориком. Затем я разрезал его тело на полосы и нес с собой, когда шел сюда. Когда я увидел Эйдженси с вершины холма, я выбросил оставшееся мясо, и с сожалением, так как оно мне понравилось, особенно грудная часть».

После того как он рассказал эту печальную историю, он согласился отвести группу во главе с X. Лаутером к останкам убитых людей. Он повел ее в район высоких, недоступных гор, но так как он заявил, что заблудился, то решено было поиск прекратить и на следующий день отправиться назад.

В ту ночь Пэкер и Лаутер спали рядом, и ночью Пэкер напал на него, пытаясь убить и сбежать, но его связали и по возвращении в Эйдженси передали шерифу.

В том же году, в начале июня, художник из Пеори, по имени Рейнолдс, делал зарисовки на берегу озера Кристоуэл. В лесу из теуги[4] он обнаружил останки пяти человек. Четыре тела лежали а ряд, а пятое, без головы, — невдалеке. Тела Бэла, Суона, Хамфриса и Нуна имели пулевые ранения в затылок, а голова Миллера была проломлена, очевидно прикладом ружья, валявшегося невдалеке, причем приклад был отломан. Вид убитых показывал, что Пэкер занимался каннибализмом. Видимо, он не лгал, утверждая, что мясо на груди ему очень нравилось, поскольку на всех трупах оно было вырезано до самых ребер.

От них к хижине, где находились одеяла убитых и другие личные вещи, вела проторенная дорожка. Все указывало на то, что Пэкер после убийства много дней провел в этой хижине, совершая частые походы за мясом.

После этого было решено судить убийцу, но во время отсутствия шерифа обвиняемый сбежал. О нем ничего не было слышно до 29 января 1883 года. Девять лет спустя генерал Адамс получил письмо, в котором одни золотоискатель из Солт-Лейк-Сити уверял, что встретился лицом к лицу с Пэкером в городе Чейенне, штат Вайоминг. Он утверждал, что Пэкера знали под именем Джона Шварца и что его подозревали в нескольких преступлениях, совершенных какой-то бандой.

Детективы начали расследование, и 12 марта 1883 года шериф Шарплз арестовал Пэкера, а 17-го числа того же месяца шериф Смит доставил задержанного назад в Солт-Лейк. Хинздейл вернул заключенного в Лейк-Сити, Колорадо.

Суд над ним по обвинению в убийстве Израеля Суона в графстве Хинздейл 1 марта 1874 года начался 3 апреля 1883 года. Было доказано, что у каждого члена его группы, за исключением самого Пэкера, были значительные деньги. Защищающийся повторил свое прошлое заявление, в котором он сказал, что убил только Бэла и сделал это в целях самозащиты.

Тринадцатого апреля суд признал его виновным, и он был приговорен к смертной казни. Ему гарантировали отсрочку приведения приговора в исполнение, и он немедленно обратился в Верховный суд. Пока же его перевели в тюрьму Ганисон, чтобы спасти от гнева людей.

В октябре 1885 года Верховный суд назначил новое следствие, которое обвинило его в убийстве пяти человек. Он был признан виновным по каждому обвинению и приговорен к 40 годам лишения свободы, по 8 лет за каждого человека. I января 1901 года его амнистировали, и он умер на ранчо возле Денвера 24 апреля 1907 года».

Пока Гилберт читал, я налил себе выпить. Дороти прекратила танцевать, чтобы присоединиться ко мне.

— Тебе он нравится? — Она кивнула в сторону Куина.

— А что, хорош.

— Возможно, но бывает очень глупым. Ты не спросил, где я была прошлой ночью. Хочешь правду?

— Это меня не касается.

— Но я нашла кое-что для тебя.

— Что?

— Я была у тети Алисы, — она немного не в тебе, но очень добра. У нее есть письмо от отца, где он предупреждает, чтобы она боялась мамы.

— Как он ее предупреждает? Что он точно написал?

— Я не видела его. Тетя Алиса зла на папу уже несколько лет, и она разорвала письмо. Она говорит, что он стал коммунистом, что коммунисты убили Джулию Вулф и убьют его в конце концов. Она думает, это все из-за какого-то секрета, который они выдали.

Я воскликнул:

— Боже мой!

— Ладно, не ругай меня. Я повторяю ее слова. И забудь, что она не в своем уме.

— Она тебе сказала, что было в письме?

Дороти покачала головой.

— Нет. Только о предупреждении. Насколько я помню, он писал, что маме нельзя доверять ни в коем случае и никому, кто связан с ней, — сюда, я думаю, входим все мы.

— Постарайся еще что-нибудь вспомнить.

— Но больше ничего не было. Это все, что она мне поведала.

— Откуда было письмо?

— Она ничего не знала, за исключением того, что оно пришло авиапочтой. Оно ее не занимало.

— Что она думала по этому поводу? Я имел в виду — она серьезно восприняла предупреждение?

— Она назвала его опасным радикалом — это ее слова.

— Насколько серьезно ты к этому относишься?

Она долго смотрела на меня и затем облизнула губы, перед тем как ответить.

— Я думаю, что он…

К нам подошел Гилберт с книгой в руке. Казалось, он разочарован тем, чтó я дал ему прочитать.

— Это очень интересно, — заявил он, — но, если вы хотите знать мое мнение, это не патологический случай. — Он обнял за талию сестру. — Тут нужно было или голодать, или делать это.

Дороти спросила:

— О чем это?

— История в книге, — ответил Гилберт.

— Скажи ему о письме, которое получила твоя тетя, — посоветовал я Дороти.

Она вняла моему совету. Когда она кончила, он не сдержался:

— Это глупо. Мама совсем не опасна. У нее просто случай замедленного развития. Многие из нас со временем перестают обращать внимание на этику и мораль. Мать просто не доросла до этого. — Он нахмурил брови и, подумав, поправил себя: — Она может быть опасной, но как ребенок, играющий со спичками.

Нора и Куин танцевали.

— А что ты думаешь об отце? — спросил я его.

Гилберт пожал плечами.

— Я не видел его с детства. У меня есть на его счет теория, но это все догадки. Я бы хотел… главное, что я бы хотел знать, — не импотент ли он.

Я сказал:

— Он пытался покончить с собой сегодня в Элентауне.

Дороти закричала:

— Неправда! — так резко, что Нора и Куин прекратили танцевать. Она резко повернулась к брату лицом. — Где Крис? — требовательно спросила она.

Гилберт посмотрел на меня, затем сразу на нее.

— Не будь дурой, — отрезал он холодно. — Он со своей подругой… этой по фамилии Фентон.

Дороти, казалось, не поверила ему:

— Она ревнует его. Это мания матери.

Я спросил:

— Видел ли кто-нибудь из вас Сиднея Кельтермана, с которым у вашего отца были неприятности?

Дороти отрицательно покачала головой. Гилберт коротко ответил:

— Нет. А что такое?

— У меня просто мысль появилась. Я сам его никогда не видел, но так, как мне описали его, — с небольшой натяжкой это мог бы быть Крис Йоргенсон.

XIV

В этот вечер мы с Норой пошли на открытие концертного зала городского радио. Через час мы решили, что с нас хватит, и ушли.

— Куда пойдем? — раздумывала Нора.

— Мне все равно. Хочешь, найдем этот «Пигирон-клаб», о котором говорил Морелли? Тебе понравится Стадси Бэрк. Он когда-то был взломщиком сейфов. Говорит, что вскрыл сейф тюрьме Хэгерстаун, когда отбывал там месячный срок за дебоширство.

— Давай!

Мы отправились на Сорок девятую улицу и, опросив двух водителей такси, двух разносчиков газет и полицейского, нашли это место. Швейцар сказал, что не знает никакого Бэрка, но выяснит. Стадси подошел к двери.

— Как поживаешь, Ник? Входи!

Это был крепко сложенный мужчина среднего роста, немного располневший уже, но не рыхлый. Ему, должно быть, было пятьдесят, но выглядел он на десять лет моложе. У него было широкое, некрасивое, но симпатичное, рябое после оспы лнцо, редкие, неопределенного цвета волосы, и даже лысина не делала его лоб большим. Говорил он глубоким, гортанным басом.

Я поздоровался с ним за руку и представил его Норе.

— Жена, — произнес он. — Подумать только. Честное слово, вы или выпьете шампанского со мной, или вам придется плохо.

Я отвечал, что драться нам не стоит, и мы вошли. Внутри уютно, но выглядело все немного ветхо. Время пересменки, в зале всего три посетителя. Мы сели за столик в углу, и Стадси объяснил официанту, какую точно бутылку вина принести. Затем внимательно посмотрел на меня.

— Женитьба пошла тебе на пользу. — Он почесал подбородок. — Давненько я тебя не видел.

— Давненько, — согласился я.

— Он меня в тюрьму засадил, — сообщил он Норе.

Она в знак симпатии щелкнула языком:

— Он был хорошим сыщиком?

Стадси сморщил маленький лоб.

— Говорят, что да, но я не знаю. Взял он меня случайно. Я делал все правильно.

— Как получилось, что ты вывел Морелли на меня?

— Ты знаешь этих иностранцев, они истеричны. Я не знал, что он такое может натворить. Его беспокоило, что полицейские хотят пришить ему убийство этой Вулф. И мы из газет видели, что ты имеешь к этому какое-то отношение, но я предупредил его: «Ник не похож на тех, кто может предать свою мать». Ему нужно было с кем-то поговорить. Вот он и решил пойти к тебе. В данном случае я помешать ему не мог.

— Его засекли, когда он пробирался ко мне, а он свалил вину на меня. Как он нашел меня?

— У него есть друзья, и ты не ведешь скрытный образ жизни.

— Я был в городе всего неделю, в газете ничего не писали обо мне.

— Так ли это? — спросил Стадси с интересом. — Откуда ты приехал?

— Я живу сейчас в Сан-Франциско. Как он нашел меня?

— Замечательный город. Давненько я там не бывал. Я не должен этого обсуждать, Ник. Пусть он. Это его дело.

— Если только ты не послал его ко мне.

— Ладно, да. Но я же хотел тебя только похвалить. — Он произнес это серьезно.

— И ты мой приятель.

— Откуда я мог знать, что он психанет. К тому же он не очень серьезно тебя ранил.

— Возможно, нет, но мне от этого не легче.

Я перестал говорить, так как подошел официант с шампанским. Мы попробовали и оценили его как замечательное. На самом деле оно было отвратительным.

— Ты думаешь, что он ее убил? — спросил я.

Стадси уверенно покачал головой из стороны в сторону.

— Он не мог это сделать.

— Но он из тех парней, которых можно уговорить стрелять, — напомнил я.

— Да, эти иностранцы истеричны, но в тот день он был здесь.

— Весь день?

— Весь. В этом я могу поклясться. Тут компания отмечала одну свою дату, и он от подруги своей не отходил, тем более не вылезал в этот день на улицу. Я не вру, он это может доказать.

— Тогда почему он нервничал?

— Меня самого это интересует. Но эти иностранцы.

Я подтвердил:

— Да. Они истеричны. А не мог бы он подослать к ней кого-нибудь из своих?

— Думаю, ты ошибаешься в нем. Я ее наблюдал. Иногда она приходила к нам сюда. Они просто забавлялись. Он не любил ее настолько, чтобы убить из-за ревности. Честно.

— Она тоже наркотики принимала?

— Понятия не имею. Видел, что иногда принимала, но, возможно, только за компанию, потому что он это делал.

— С кем еще она здесь гуляла?

— Ни с кем, насколько мне известно, — ответил Стадси безразлично. — Был тут один мерзавец, по имени Нунхайм, который ударял за ней, но, насколько я мог видеть, он успеха не имел.

— Так вот кто нашептал Морелли мой адрес.

— Не говори глупостей. Единственное, что хотел Морелли, — это разгромить Нунхайма. Зачем тому было нужно информировать полицию, что Морелли знаком с этой Джулией? Он что — твой приятель?

— Я его не знаю. Слышал только, что он иногда выполняет для полиции кое-какую работу, — ответил я, все обдумав.

— Мм… спасибо.

— За что? Я ведь ничего не сказал.

— Достаточно, понятно. Теперь растолкуй мне: ради чего вся заваруха? Ведь это Уайнент убил ее?

— Многие так думают, но ставлю два против одного — он здесь ни при чем, — ответил я.

Он покачал головой.

— Не стану спорить с тобой в твоей области, — его лицо прояснилось, — но вот, о чем поспорю, если не возражаешь. Помнишь, когда ты брал меня, я действовал правой, как я уже упомянул? Мне всегда было интересно, сможешь ли ты проделать это еще раз. Когда-нибудь, когда ты будешь вполне здоров, я бы…

Я рассмеялся.

— Нет, я не в форме.

— Да я сам жирный, как боров, — настаивал он.

— Кроме того, тебе просто не повезло: ты не сумел сохранить равновесия, а я крепко держался на ногах.

— Ты пытаешься поскорей меня успокоить — Он помолчал и заметил задумчиво: — Хотя я думаю, тебе действительно повезло. Ну что ж, если ты не хочешь… Давай-ка я наполню наши бокалы.

Нора решила, что пора домой, поэтому мы покинули «Пигирон-клаб»; было чуть больше одиннадцати. Стадси проводил нас до такси и энергично пожал нам руки на прощанье.

— Рад был с вами поговорить.

Мы заверили его в том же и уехали.

Нора признала, что Стадси — восхитителен.

— Я не поняла половину из того, что он говорил.

— С ним все в порядке.

— Ты зачем от него утаил, что больше не работаешь сыщиком?

— Он бы решил, что я морочу ему голову, — объяснил я. — Для такого, как он, тот, кого он знал сыщиком, — вечно сыщик, и я предпочел обмануть его, чем если бы он подумал, что я ему выдаю неправду. У тебя нет сигареты? Он мне действительно доверяет, по-своему конечно.

— А ты его не обманывал, утверждая, что Уайнент тут ни при чем?

— Сам не знаю. Но думаю, что нет.

В «Нормандии» нас ждала телеграмма от Макоули из Элентауна. «Этого человека зовут не Уайнент, и он не пытался совершить самоубийство».

XV

На следующее утро я вызвал стенографистку и избавился от большинства накопившейся корреспонденции, поговорил с нашим поверенным в Сан-Франциско — мы пытались спасти от разорения одного из наших постоянных клиентов, почти час потратили на то, чтобы составить план снижения госпошлины. Я здорово устал к двум часам, когда прекратил работу и пошел позавтракать с Норой. После завтрака она отправилась играть в бридж, а я пошел проведать Гилда (я еще утром ему позвонил).

— Так это была ложная тревога? — спросил я, удобно устроившись в кресле.

— Вот именно. Он — такой же Уайнент, как я. Знаете, как это бывает. Мы отправили полиции Филли донесение о том, что Уайнент прислал телеграмму, и дали его описание. Вот почему всю следующую неделю в штате Пенсильвания всех худых, возможно с усами, принимали за Уайнента. Этого парня зовут Барлоу. Безработный плотник, насколько мы поняли. Его ранил негр, при попытке ограбления. Он не может пока долго разговаривать.

— А не мог ли его ранить кто-то совершивший такую же ошибку, как и полиция в Элентауне?

— Приняв его за Уайнента? Думаю, такое возможно. Но какое это имеет значение?

— Сам не знаю.

— Макоули поделился, что получил письмо от Уайнента?

— Он не открыл, что в нем было. — Я изложил ему все, что мне было известно о Кельтермане.

Он отреагировал:

— Это интересно.

Я сообщил и о письме Уайнента к сестре.

— А он, оказывается, многим пишет, не так ли? — заметил Гилд.

— Я тоже об этом думал.

Потом я рассказал ему о том, что описание Кельтермана с небольшими изменениями подходит Йоргенсону.

— Никогда не вредно прислушаться к мнению такого человека, как вы. Не буду вас прерывать, — произнес он.

— Ноу меня все.

Он наклонил стул назад и уставился в потолок.

— Надо провести кое-какую работу, — наконец промолвил он.

— Приятеля из Элентауна ранили из пистолета тридцать второго калибра?

Гилд минуту смотрел на меня с любопытством и ответил:

— Нет. Калибр сорок четыре. А у вас есть какая-нибудь идея?

— Нет. Просто прокручиваю одну версию.

— Я понял какую. — Он снова наклонил стул, чтобы еще посмотреть на потолок. Когда он опять заговорил, создалось впечатление, что его мысли чем-то заняты.

— Алиби, представленное Макоули, проверено, все в порядке. Он опаздывал на встречу, и установлено, что он был в конторе у некого Германа, на Пятьдесят седьмой улице, с пяти минут четвертого до двадцати и дальше.

— А почему с пяти минут четвертого?

— Ах да, я ведь ничего не сообщил об этом. Мы нашли этого парня, по имени Каресс, который заходил к ней в это время и спросил, нет ли у нее для него работы. Она отказала и заметила, что ей нужно куда-то идти. Это сужает время совершения преступления с трех часов пяти минут до трех двадцати. А вы действительно не подозреваете поверенного?

— Я всех подозреваю. Где были вы сами с трех пяти до трех двадцати?

Он засмеялся.

— Я, наверное, один не имею алиби. Смотрел мультфильмы.

— А у остальных оно есть?

Он кивнул.

— Йоргенсон вышел вместе с женой — это было без пяти три. Затем он улизнул на Семьдесят третьей Западной улице, проведать девицу по имени Ольга Фентон. Мы обещали ему ничего не говорить его жене. Он пробыл там до пяти. Что делала миссис Йоргенсон, мы знаем. Их дочь одевалась, когда они ушли, в три пятнадцать она поймала такси и поехала прямо в магазин «Бергдорф — Гудмэнз». Сын весь день просидел в библиотеке — он читает очень забавные книги. Морелли был где-то в клубе. А где были вы? — И он захохотал.

— Себя не буду оправдывать до тех пор, пока это действительно не понадобится. Ни одно из этих алиби не является безупречным, однако редко встречается железное алиби. А как насчет Нунхайма?

Гилд был удивлен.

— А почему вы о нем спрашиваете?

— Я слышал, он страдал по Джулии.

— Откуда это известно?

— Слышал.

Он нахмурился.

— Информация точная?

— Да.

— Да. Этого парня стоит проверить. Но послушайте, что вы думаете — это сделал Уайнент?

Я ответил ему точно так же, как ответил Стадси:

— Ставлю два против одного, что он этого не делал.

Он хмуро посмотрел на меня.

— Во всяком случае, это идея. Кого вы подозреваете?

— Пока не знаю. Поймите, мне ничего не известно. Я не говорю, что Уайнент тут ни при чем. Я говорю, что не все улики — против него.

— И утверждаете, что ставите один к двум, за его невиновность.

— Можете называть это интуицией, если угодно, но… — начал я.

— Я никак не хочу это называть. Вы — опытный детектив. Хочу послушать, что вы мне расскажете.

— В основном собираюсь задать несколько вопросов. Например, сколько времени прошло с той минуты, когда лифтер высадил миссис Йоргенсон на этаже, где жила Джулия, до того момента, когда она его вызвала и сообщила, что слышала стоны?

Гилд сжал губы, потом растерянно начал:

— Вы думаете, что она могла?.. — Остальные слова повисли в воздухе.

— Думаю, что могла бы. Мне хочется знать, где был Нунхайм. Мне интересно получить ответ на вопросы, заданные в письме Уайнента. Интересно также узнать, куда делась разница в четыре тысячи долларов между теми деньгами, которые поверенный выдал Джулии для Уайнента, и той тысячей, которую она отдала Уайненту. Кроме того, очень важно узнать, откуда взялось обручальное кольцо.

— Мы делаем все, что в наших силах, — ответил Гилд. — Но сейчас я хочу выяснить, почему Уайнент не явился, чтобы все объяснить, если он не виновен.

— Единственная причина в том, что миссис Йоргенсон снова упрятала бы его в психушку. — Я задумался. — Герберт Макоули работает на Уайнента. Вы просто поверили ему, что человек в Элентауне — не Уайнент?

— Да нет. Тот намного моложе Уайнента, у него мало седины в волосах, и они не крашеные. К тому же он не похож на Уайнента, — казалось, он убежден в своей правоте. — У вас есть дела на ближайший час?

— Нет.

— Прекрасно. — Он встал. — Я отправлю несколько парней заняться теми вопросами, которые мы обсуждали, да и нам самим придется сделать несколько визитов.

— Отлично, — ответил я.

Он вышел из кабинета.

В почтовом ящике лежал номер журнала «Таймс»; я выудил его, нашел колонку объявлений. Там было объявление, помещенное Макоули: «Абнеру. Согласен. Банни».

Когда вернулся Гилд, я спросил:

— Как насчет помощников Уайнента? Их всех проверили?

— Угу, но они ничего не знают. Они были уволены в конце той недели, когда уехал Уайнент. Их всего двое, и они его до сих пор не видели.

— Над чем они работали, когда мастерская была закрыта?

— Над краской, что-то вроде «устойчивого зеленого цвета». Выясню, если хотите.

— Не думаю, что это имеет значение. Это большой цех?

— Похоже на хорошо оборудованное помещение, насколько я знаю. Вы думаете, с цехом может быть что-то связано?

— Все может быть.

— Да. Ну что ж, пойдем.

XVI

— Прежде всего, — решил Гилд, когда мы вышли из его кабинета, — мы навестим Нунхайма. Он должен быть дома. Я сказал ему, чтобы он никуда не уходил, пока я ему не позвоню.

Мистер Нунхайм жил на четвертом этаже темного, сырого здания, в котором было шумно из-за проходящей рядом Шестой пеню. Мы поднялись в лифте. Гилд постучал в дверь.

Послышались звуки быстрых шагов, затем голос спросил:

— Кто это? — Мужской голос, звучал он в нос и раздраженно.

Гилд откликнулся:

— Джон.

Дверь быстро открыл маленький, с лицом желтоватого цвета мужчина лет тридцати пяти — тридцати шести, он был в майке, голубых брюках и черных шелковых носках.

— Я не ожидал вас, лейтенант, — промычал он. — Вы обещали позвонить. Он казался напуганным.

У него были темные, близко посаженные маленькие глаза, рот широкий, губы тонкие и неряшливые, нос удивительно гибкий, длинный, висящий — как будто без костей и хряща. Гилд тронул меня за локоть, и мы вошли. Через открытую дверь налево была видна незастланная кровать. Комната, куда мы вошли, была общая, все в ней потрепано и грязно, повсюду валялись одежда, газеты и немытая посуда. В нише справа — умывальник и печь. Между ними стояла женщина с шипящей сковородой на длинной ручке. Ширококостная, мясистая, с рыжими волосами, лет около двадцати восьми, по-своему красивая, хотя грубая и неряшливая. На ней было розовое в складках кимоно и шлепанцы с загнутыми носами. Она угрюмо посмотрела на нас.

Гилд не представил меня Нунхайму и не обратил внимания на женщину.

— Садись. — Он отодвинул одежду, которая лежала на софе, чтобы можно было сесть.

Я убрал газеты с кресла-качалки и сел. Так как Гилд был шляпе, и я не снимал свою.

Нунхайм подошел к столу, на котором стояла литровая бутылка, где было немного виски, и пара рюмок.

— Выпьете?

Гилд поморщился:

— Только не эту гадость. Что ты имел в виду, когда сказал, что знал Вулф только с виду?

— Это правда, лейтенант. Чистая правда. — Два раза он быстро посмотрел на меня и так же быстро отвел взгляд. — Может, здоровался с ней изредка, когда виделся иногда, этим наше знакомство исчерпывалось. Это чистая правда.

Женщина в нише засмеялась, только раз, презрительно, но лицо ее не выражало никакого веселья. Нунхайм повернулся к ней.

— Слушай, ты там, — голос его срывался от злости, — скажи хоть слово и я вышибу тебе зубы!

Она размахнулась и кинула сковороду ему в голову. Сковорода пролетела мимо и ударилась о стену. Жир и яичный желток свежими пятнами украсили стену, пол и мебель. Он бросился к ней. Мне не нужно было подниматься, чтобы протянуть ногу и подставить ему подножку. Он упал на пол. Женщина схватила нож.

— Прекрати! — грозно проговорил Гилд. Он также не вставал. — Мы пришли поговорить с тобой, а не наблюдать вашу комедию. Поднимайся и не шали!

Нунхайм медленно поднялся на ноги.

— От нее с ума можно сойти, когда она пьет. Целый день она меня изводит. — Он поводил правой рукой взад и вперед, — Кажется растянул запястье.

Женщина прошла мимо нас не поднимая взора и спальню и закрыла дверь. Гилд прокомментировал:

— Возможно, если бы ты за другими юбками не бегал, у тебя бы с этой не было неприятностей.

— Что вы имеете в виду, лейтенант? — Нунхайм был удивлен, выражал невинность и обиду.

— Джулию Вулф.

Маленький желтолицый человек начал возмущаться:

— Это ложь, лейтенант! Любой, кто скажет, что я…

Гилд прервал его, обращаясь ко мне:

— Если ты хочешь стукнуть его разок, я не помешаю тебе, хоть у него и вывихнута рука. Правда, у него никогда не было сильного удара.

Нунхайм повернулся ко мне, протянув обе руки.

— Я не хотел сказать, что вы лжец. Я хотел сказать, что кто-то, возможно, ошибся, если они…

Гилд снова прервал:

— Ты бы взял ее, если бы смог?

Нунхайм облизнул губу и осторожно посмотрел на дверь спальни:

— Что ж, — признал он медленно, тихим голосом, — конечно, она была классной женщиной. Наверно, не отказался бы.

— Но ты никогда не добивался ее?

Нунхайм колебался, затем повел плечами.

— Вы знаете, как бывает. Когда околачиваешься везде, всякое бывает.

Гилд посмотрел на него с раздражением.

— Было бы лучше, если бы ты повторил мне это сначала. Где ты был в тот день, когда ее убили?

Этот маленького роста человек подпрыгнул, как будто его укололи иголкой.

— Ради Бога, лейтенант, я здесь ни при чем! Зачем мне было ее убивать?

— Где ты был?

Неряшливые губы Нунхайма задергались.

— В какой день ее… — Он прекратил говорить, потому что открылась дверь спальни.

Вышла женщина, неся чемодан. На ней была одежда, в которой выходят на улицу.

— Мариам, — произнес Нунхайм.

Она посмотрела на него хмуро и сказала:

— Я не люблю обманщиков, а если бы я любила, мне бы не понравился обманщик провокатор, а если бы я любила обманщиков провокаторов, то не любила бы тебя. — И пошла к наружной двери.

Гилд, схватив Нунхайма за руку, чтобы тот не пошел за женщиной, повторил:

— Где ты был?

Нунхайм закричал:

— Мариам, не уходи! Я буду себя хорошо вести! Я все сделаю, не уходи, Мариам!

Она вышла и закрыла дверь.

— Пустите меня! — просил он Гилда. — Дайте мне привести ее назад! Я не могу жить без нее! Я приведу ее сюда и расскажу вам все, что вы хотите. Пустите меня! Она нужна мне!

Гилд остановил его:

— Чепуха, садись. — И толкнул этого маленького человека на стул. — Так мы пришли не смотреть на тебя и на твой балаган. Где ты был в тот день, когда убили женщину?

Нунхайм закрыл лицо руками и начал плакать.

— Продолжай скрывать, и я тресну тебя хорошенько разок.

Я налил в стакан немного виски и дал Нунхайму.

— Благодарю, сэр, благодарю. — Он выпил, кашлянул и достал грязный носовой платок, вытереть лицо. — Сразу не могу вспомнить, лейтенант, — захныкал он. — Может был на стрельбище у Чарли, может здесь — Мариам вспомнит если вы разрешите мне привести ее сюда…

Гилд прервал:

— К черту Мариам! Как тебе понравится, если мы посадим тебя за решетку за то, что ты не помнишь?

— Дайте мне подумать… Я вспомню! Я ничего не скрываю. Вы знаете, что я всегда с вами честен. Я просто расстроен сейчас. Посмотрите на мое запястье. — Он протянул нам правую руку, чтобы мы увидели, что она распухла. — Только одну минуту, — Он снова закрыл лицо руками. Гилд подмигнул мне; мы ждали, когда этот маленький человек начнет вспоминать. Вдруг он отнял руки от лица и засмеялся. — Боже мой! И поделом мне, если бы вы меня взяли. В этот день я был… Подождите, я покажу вам. — Он пошел в спальню.

Через несколько минут Гилд закричал:

— Эй, мы не можем ждать тебя целый вечер, пошевеливайся!

Ответа не было. Спальня была пуста, когда мы туда вошли, и, когда мы открыли дверь в ванную, там тоже было пусто. Было открыто окно, а рядом с ним проходила пожарная лестница. Я ничего не сказал и не выразил никаких эмоций. Гилд сдвинул шляпу на затылок и произнес:

— Не завидую ему. — И пошел к телефону в общей комнате.

Пока он звонил, я порылся в шкафах, чуланах, но не нашел ничего. Искал я не очень тщательно и прекратил, как только он кончил приводить полицейскую машину в действие.

— Думаю, мы его найдем, — заявил он. — У мен, есть новость. Мы установили, что Йоргенсон — это Кельтерман.

— Кто установил?

— Я послал человека к девушке, которая была его алиби. Это Ольга Фентон, и он в конце концов вытащил это из нее. Он сказал, что, как ни старался, она настаивала на его алиби. Я собираюсь пойти к ней и поговорить. Хочешь пойти со мной?

Я посмотрел на часы.

— Хотел бы, но уже поздно. Взяли его?

— Ордер на арест выдан. — Он задумчиво посмотрел на меня. — А той девочке придется поговорить со мной.

Я улыбнулся.

— Теперь ты думаешь, кто убил ее?

— Я спокоен на этот счет. Дайте только мне проверить достаточное количество людей, и я вам очень скоро найду его.

На улице он пообещал дать мне знать, если что случится, мы пожали друг другу руки и расстались. Через несколько секунд он подбежал ко мне, чтобы я передал Норе его наилучшие пожелания.

Дома я передал Норе привет от Гилда и рассказал ей все новости дня.

— У меня для тебя тоже кое-что есть, — оповестила она. — Заходил Гилберт Уайнент и огорчился, не застав тебя. Он хотел рас-казать тебе что-то очень важное.

— Он, вероятно, хочет сказать, что у Йоргенсона, как и у его матери, есть идея фикс.

— Ты думаешь, Йоргенсон убил ее?

— Думал, что знал, кто это сделал, но сейчас все перемешалось, остается только ждать.

— Каково же твое предположение?

— Мими, Йоргенсон, Уайнент, Нунхайм, Гилберт, Дороти, тетя Алиса, Морелли, ты, я или Гилд. Может, Стадси это сделал. Как насчет того, чтобы сделать коктейль?

Она приготовила несколько коктейлей. Я пил свой второй или третий коктейль, когда она отошла от телефона и позвала меня:

— Твоя подруга Мими хочет поговорить с тобой.

Я взял трубку:

— Здравствуй, Мими.

— Я очень сожалею, что была так груба в тот вечер, Ник, но я была расстроена и просто потеряла выдержку. Пожалуйста, извини меня. — Она проговорила все это очень быстро, как будто торопилась побыстрее закончить извинения.

— Ничего, все в порядке.

Она едва дала мне вымолвить три слова, как снова начала, помедленнее и больше держалась сути дела:

— Могу я тебя увидеть, Ник? Случилось что-то ужасное. Я не знаю, что делать, куда идти.

— В чем дело?

— Это не по телефону. Но ты должен подсказать мне что делать, мне нужен совет. Ты не мог бы подойти?

— Ты имеешь в виду — сейчас?

— Да, пожалуйста.

Я согласился:

— Ладно, — и пошел в гостиную. — Хочу сходить к Мими. Она говорит, что попала в переделку и ей нужна помощь.

Нора рассмеялась:

— Держись! Она просила у тебя извинения? У меня просила.

— Да. Говорила на одном дыхании. Дороти дома или у тети Алисы?

— Если верить Гилберту, то еще у тети. Как долго ты пробудешь там?

— Не больше, чем будет нужно. Возможно, что Йоргенсона схватили и она хочет знать, можно ли уладить дело.

— Они могут с ним что-то сделать? Я имею в виду — если он не убивал Вулф.

— Наверно, старые обвинения против него: угрозы по почтя и попытка вымогательства. — Я перестал пить, чтобы задать себе и Норе вопрос:

— Интересно, знают ли они с Нунхаймом друг друга? — Об думал это, но, кроме предположения, ни к чему прийти не мог.

— Ладно, я пошел.

XVII

Мими приняла меня с распростертыми объятиями.

— Это очень отрадно, что ты простил меня, Ник, но ты всегда был ужасно хорошим. Не знаю, что вселилось в меня в понедельник вечером.

Я успокоил ее:

— Забудь это.

Ее лицо было немного розовее, чем обычно, и свежее, и моложе. Голубые глаза очень ясные. Руки холодные, когда она дотронулась до меня. Она была вся напряжена от возбуждения, но я не мог решить, что это за возбуждение.

— Было ужасно любезно со стороны твоей жены… — начала она.

— Забудь это.

— Ник, что могут сделать тебе, если ты скрываешь, что кто то виновен в убийстве?

— Ну, если захотят, то могут записать тебя в сообщники.

— Даже если ты сама изменишь решение и дашь им показания?

— Могут. Но обычно не делают этого.

Она посмотрела вокруг, как бы желая убедиться, что в комната больше никого нет.

— Клайд убил Джулию. Я нашла доказательство и скрыла по. Что они мне сделают?

— Возможно, ничего, только отругают сильно, если это так.)н когда-то был твоим мужем. Ты и он довольно близки, поэтому никто не осудит тебя за попытку прикрыть его. Если только, конечно, у них не появиться оснований думать, что у тебя другие мотивы.

Она подчеркнуто холодно спросила:

— Ты так считаешь?

— Не знаю. Я бы подумал, что ты собираешься использовать доказательства его вины с целью получить от него деньги, как только встретишься с ним, и, вероятно, появилось что-то еще и по заставило тебя изменить свое решение.

Она согнула пальцы правой руки, как когти, и замахнулась, чтобы ударить меня. Зубы у нее были сжаты. Но я поймал ее руку.

— Что-то женщины хулиганить начинают… — Я пытался казаться задумчивым. — Только что у одной был — швырнула в парня сковородку.

Она засмеялась, хотя выражение глаз ее не изменилось.

— Ты такой противный! Всегда думал плохо обо мне, не ток ли?

Я отпустил ее запястье, и она растерла следы от пальцев, которые на нем остались.

— Что это за женщина, которая швырнула сковородку? Кто-нибудь, кого я знаю?

— Не Нора, если ты это имеешь в виду. Они арестовали Сиднея Кристиана Кельтермана — Йоргенсона.

— Что?

Я поверил в то, что она смутилась, хотя и это, и то, что я поверил, удивило меня.

— Йоргенсон — это Кельтерман, — объяснил я. — Ты помнишь его. Я думал, что ты знаешь.

— Ты имеешь в виду того ужасного человека, который…

— Да.

— Я не поверю этому! — Она встала, разминая пальцы. — Я не поверю, я не поверю! — Ее лицо побледнело от страха, голос был натянутым, неестественным, как у чревовещателя. — Я не поверю этому!

— Это поможет во многом.

Она слушала меня. Повернувшись ко мне спиной, подошла и окну, где и осталась стоять. Я произнес:

— Там, в машине, на улице, сидят несколько человек, которые похожи на полицейских, и ждут, чтобы взять его, когда он..

Она повернулась и резко спросила:

— Ты уверен, что это Кельтерман?

Страх в основном сошел с ее лица, и голос ее по крайней мере снова зазвучал по-человечески.

— Полиция уверена.

Мы оба посмотрели друг на друга, каждый был занят своими мыслями. Я думал, что она не боялась, что это Йоргенсон убил Джулию Вулф или по крайней мере что его могут арестовать. Она боялась, что единственной причиной жениться на ней была часть заговора против Уайнента.

Когда я засмеялся не потому, что мысль была забавной, но потому, что она так неожиданно пришла мне в голову, — она по> смотрела на меня и неуверенно улыбнулась.

— Я не поверю этому, — сказала она, и ее голос теперь был очень мягким. — Пока он сам мне не скажет.

— И что будет, когда он скажет?

Она слегка повела плечами, и ее нижняя губа задрожала.

— Он мой муж.

Это должно было быть забавным, но меня раздражало.

— Мими, я Ник. Ты помнишь меня? Н-и-и-к.

— Я знаю, ты никогда не будешь хорошо думать обо мне, — проговорила она печально. — Ты думаешь, я…

— Хорошо, хорошо. Давай не будем. Давай вернемся к той информации об Уайненте, которая у тебя есть.

— Да, это. — Она и отвернулась от меня. Когда она опять повернулась, ее нижняя губа снова дрожала. — Это была ложь, Ник. Я ничего не нашла. — Она подошла ко мне вплотную. — Клайд не имел права посылать эти письма Алисе и Макоули, пытаясь сделать так, чтобы меня подозревали. И я думала, поделом ему будет, если я придумаю что-нибудь против него. Я хочу сказать, а действительно думаю, что он убил ее, и это будет только…

— Что ты придумала? — спросил я.

— Я еще ничего не придумала. Хотела выяснить, что они могут сделать. Ты знаешь, то, о чем я тебя спрашивала сначала Я бы могла наврать, что она пришла в себя, когда была наедине со мной, и, когда другие звонили по телефону, сказала, что это он сделал.

— Ты не говорила, что ты что-то слышала и молчала. Ты сказала, что что-то нашла и утаила.

— Но я еще не решила, я…

— Когда ты узнала о письме Уайнента Макоули?

— Сегодня в обед приходил человек из полиции.

— Он ничего не спрашивал о Кельтермане?

— Он спросил меня, знаю ли я его или знала ли когда-либо. И я думала, что это правда, когда ответила, что нет.

— Возможно, да, и сейчас я впервые верю: ты говорила правду, что нашла какие-то доказательства против Уайнента.

Она широко раскрыла глаза от удивления.

— Я не понимаю…

— И я не понимаю, но могло так быть. Ты могла что-то найти и решила придержать это, возможно имея в мыслях продать по Уайненту. Но когда из-за его письма люди стали косо смотреть на тебя, ты решила отказаться от мысли о деньгах и сделать двойной ход — отплатить ему и передать сведения полиции. Наконец, когда ты узнаешь, что Йоргенсон — это Кельтерман, ты делаешь еще один поворот и придерживаешь этот факт. Не из-за денег на этот раз, но чтобы поставить Йоргенсона в наихудшее положение за то, что он женился на тебе в плане игры против Уайнента, а не из-за любви.

Она улыбнулась спокойно.

— Ты действительно думаешь, я способна на все, да?

— Это не имеет значения. Что для тебя должно иметь значение, так это возможность закончить свою жизнь в тюрьме.

Крикнула она негромко, но это был ужасный крик, и страх, бывший у нее до этого, был ничто по сравнению с тем, который появился сейчас. Она схватила меня за отвороты пиджака и повисла на них, бормоча:

— Не говори так, пожалуйста! Скажи, что ты не думаешь так!

Она вся дрожала, поэтому я обхватил ее рукой, чтобы она не упала. Мы не слышали Гилберта, пока он не кашлянул и не спросил:

— Ты себя хорошо чувствуешь, мама?

Она медленно отняла руки от моего пиджака и отступила на шаг назад.

— Твоя мама — глупая женщина. — Она все еще дрожала, но улыбнулась мне и заговорила игриво — Жестокое ты животное — так напугать женщину!

Я сказал, что сожалею об этом.

Гилберт положил свои пальто и шляпу на стул и смотрел то на меня, то на нее с вежливым интересом. Когда стало очевидно, что ни один из нас ничего не скажет ему, он кашлянул снова, промолвил:

— Очень рад вас видеть! — Он подошел ко мне, поздороваться за руку.

Я ответил, что рад его видеть. Мими проговорила:

— У тебя усталые глаза. Уверена, ты снова читал весь день без очков. — Она покачала головой. — Он так же неразумен, как его отец.

— Об отце есть новости? — спросил он.

— Не было, кроме той ложной тревоги насчет его самоубийства. — Ты ведь слышал, что это ложная тревога?

— Да. — Он колебался. — Я бы хотел поговорить с вами несколько минут, перед тем как вы уйдете.

— Ладно.

— Но он же перед тобой, родной, — вмешалась Мими. — Или есть секреты, которые мне не следует знать? — Она говорила довольно спокойно и перестала дрожать.

— Тебе будет скучно.

Он взял свою шляпу и пальто, кивнул мне и вышел из комнаты. Мими снова покачала головой.

— Я этого ребенка совсем не понимаю. Интересно, как он воспринял нашу сцену? — Казалось, она ничем не встревожена. Потом она более серьезно спросила: — Почему ты так сказал?

— Насчет окончания жизни?

— Не говори так! — Она вздрогнула. — Не хочу этого слышать. Ты можешь остаться поужинать? Я, вероятно, буду одна.

— Сожалею, но не могу. Как насчет улики?

— Я в самом деле ничего не находила. Не смотри на меня так.

Я соврала. — Она нахмурилась.

— Ты, значит, звала меня сюда, чтобы соврать? Тогда почему же передумала?

Она усмехнулась.

— Видимо, я действительно тебе нравлюсь, если ты со мной не соглашаешься.

Ход ее мыслей был мне непонятен. Я заявил:

— Ну а теперь я должен побеседовать с Гилбертом и возвращаться домой.

— Я хочу, чтобы ты остался.

— Сожалею, но не могу. Где я могу его найти?

— Вторая дверь на… А они действительно арестуют Криса?

— Все зависит от того, что он им ответит. Ему придется много рассказать.

— Ах, он… — Она резко оборвала фразу, пристально посмотрела на меня и спросила: — Ты не разыгрываешь меня? Неужели он — действительно тот самый Кельтерман?

— Полиция уверена в этом.

— Но полицейский, который был у нас днем, не задал о Крисе ни одного вопроса, — возразила она. — Он только спросил, не знаю ли я…

— Тогда они еще не были уверены, — объяснил я. — Это было предположение.

— Но сейчас они уверены?

Я кивнул.

— Как они выяснили это?

— У женщины, которую он знает.

— Кто это? — Ее глаза немного потемнели, но голос свой она контролировала.

— Я не могу вспомнить ее имя. — Затем я решил не скрывать правду: — Это та, которая обеспечивала ему алиби в день убийства.

— Алиби?! — возмутилась она. — Не хочешь ли ты сказать, что полиция поверит такой женщине?

— Какой «такой»?

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Нет. Ты знаешь эту женщину?

Она помотала головой так, как будто я обидел ее. Глаза ее сузились, голос понизился почти до шепота:

— Ник, ты думаешь, что он убил Джулию?

— Зачем ему нужно было это делать?

— Предположим, он женился на мне, чтобы отомстить Клайду. И ты знаешь, это он заставил меня приехать сюда и попытаться взять немного денег у Клайда. Может, это я предложила, но это он меня подтолкнул. И затем, предположим, он случайно встретил Джулию. Она знакома с ним, конечно, так как оба в одно время работали на Клайда. И он в курсе, что я собираюсь идти к ней я тот день, и боится, что, если я разозлю ее, она может выдать его. Могло быть так?

— Тут нет никакого смысла. К тому же ты и он ушли отсюда месте. В тот день у него бы не хватило времени, чтобы…

— Но такси ехало очень медленно, — возразила она. — И я могла бы остановиться где-нибудь. Думаю, я останавливалась… У аптеки, купить аспирин. — Она энергично кивнула головой. — Я помню, что так и было.

— И он знал, что ты собираешься останавливаться, потому что ты сказала ему об этом? — предположил я. — Нет, так нельзя, Мими. Убийство — это серьезное дело. Не стоит убивать людей а то, что они хотят провести тебя.

— «Провести»? — Она с ненавистью глядела на меня. — Да это же… — Она осыпала Йоргенсона всеми грязными ругательствами, голос ее постепенно повышался, в конце она уже кричал* мне прямо в лицо.

Когда она остановилась, чтобы перевести дыхание, я этим воспользовался:

— Ты его так обвиняешь, но это…

— У него даже хватило смелости намекнуть, что я могли убить ее. У него не хватило смелости спросить меня, но он все время клонил к этому, пока я ему решительно заявила что, не делала этого.

— Ты не с этого начала разговор. Что ты ему решительно за явила?

Она топнула ногой.

— Перестань осыпать меня вопросами!

— Хорошо, и ну тебя к черту. Я сюда не сам пришел. — Я направился к своему пальто и шляпе.

Она побежала за мной, схватила за руку.

— Пожалуйста, Ник! Извини меня! Это мой проклятый характер! Я не знаю, что я…

Вошел Гилберт и предложил:

— Я пройдусь немного с вами.

Мими огрызнулась на него:

— Ты подслушивал.

— Как я мог не слышать, если вы так кричали? Мне нужно немного денег.

— Мы не кончили говорить, Ник.

Я посмотрел на часы.

— Мне нужно идти, Мими. Уже поздно.

— Ты придешь ко мне после твоего делового свидания?

— Если не будет поздно. Не жди меня.

— Я буду здесь. Неважно, как поздно это будет.

Я пообещал, что постараюсь прийти. Она дала Гилберту денег. Он и я пошли вниз по лестнице.

XVIII

— Я слышал, как вы говорили, — сообщил Гилберт, как только мы вышли из дома. — По-моему, глупо не слушать, если есть возможность, а ты занимаешься изучением людей; они ведь не всегда ведут себя так, когда ты с ними. Люди не любят этого, конечно, но… — он улыбнулся, — наверно, птицы и животные тоже не любят, когда за ними подсматривают натуралисты.

— Ты много услышал из нашего разговора?

— О, достаточно, чтобы знать, что не пропустил самой важной части.

— И твое мнение по этому поводу?

Он сжал губы, наморщил лоб и начал рассудительно:

— Трудно определенно сформулировать. Мама иногда умеет очень хорошо скрывать, но она никогда не может ни в чем хорошо разобраться. Любопытная вещь, — думаю, вы заметили это. Люди, которые часто врут, почти всегда делают это неловко, и к тому же их легче обмануть. Ты думаешь, что они остерегаются обмана, но они, оказывается, верят почти всему. Вы ведь заметили?

— Да.

Он продолжал:

— Я хотел вам сказать, что Крис не приходил домой прошлой ночью. Вот почему мама больше обычного расстроена. А когда я утром достал почту, там для него было письмо, и я подумал, в нем что-то есть, и открыл его над паром. — Он вынул письмо из кармана и протянул мне. — Вы лучше прочтите, потом я снова заклею и положу в завтрашнюю почту, в случае если он завтра придет, хотя… вряд ли.

— Почему ты думаешь, что он не придет?

— Потому что он на самом деле Кельтерман.

— Ты намекал ему об этом?

— Не пришлось. Я не видел его с тех пор, как вы мне сказали.

Я взглянул на письмо, которое было в моей руке. На письме стоял штемпель: «Бостон, Массачусетс, 27 декабря. 1932»; адрес был написан немного по-детски, но писала женщина: «М-ру Кристиану Йоргенсону, отель «Кортленд», Нью-Йорк».

— Как тебе удалось открыть его? — спросил я, доставая письмо из конверта.

— Я не верю в интуицию, — отвечал он. — Но, вероятно, существуют запах, звуки, возможно, что-то есть в самом почерке, что нельзя предугадать, — его вы вовсе не осознаете, но что-то влияет на вас. Не знаю… не знаю, что это было. Просто почувствовал: в нем есть что-то важное.

— И часто у тебя такие ощущения в отношении семейной почты?

Он быстро взглянул на меня, как будто хотел понять, разыгрываю ли я его, и ответил:

— Не часто, но раньше я вскрывал их почту. Я говорил вам, что хочу изучить людей.

Я прочитал письмо:

«Дорогой Сид!

Ольга написала мне, что ты опять в Штатах, женат на другой женщине и живешь под именем Кристиан Йоргенсон. Ты сам от< лично знаешь, как это нехорошо, также и то, что ты в течения всего этого времени не написал ни строчки и не прислал ни гроша.

Я знаю, ты вынужден был уехать из-за неприятностей, которые у тебя были с Уайнентом. Но я уверена, он уже забыл об этом. И я думаю, ты мог бы написать мне, так как ты отлично знаешь, что я была тебе другом и готова сделать для тебя все, что в моих силах, и в любое время. Я не хочу ругать тебя, Сид, но мне нужно с тобой встретиться. У меня будет выходной в воскресенье и понедельник по случаю Нового года, и я приеду в Нью-Йорк в субботу вечером и должна поговорить с тобой. Напиши мне, где мы можем встретиться с тобой и в какое время, так как я не хочу причинять тебе неприятности. Пожалуйста, напиши мне сразу, чтобы я вовремя получила письмо.

Твоя действительная жена Джорджия».

Был указан адрес.

— Ну и ну! — Я положил письмо обратно в конверт. — И ты устоял перед искушением рассказать об этом матери?

— О, я знал, как она отреагировала бы. Вы видели, что творилось с ней во время вашего разговора. Как вы думаете, что я должен делать с этим?

— Ты должен разрешить мне рассказать это полиции.

Он сразу же кивнул.

— Если вы думаете, что так лучше. Можете показать им, если хотите.

Я поблагодарил и положил письмо в карман.

Он продолжал:

— Теперь еще один вопрос. У меня было немного морфия для эксперимента, и кто-то украл его, около двадцати граммов.

— Для какого эксперимента?

— Принять его. Я хотел изучить последствия.

— И как тебе это понравилось?

— Я и не ожидал, что он мне понравится. Мне нужно было просто знать, что это такое. Я не люблю вещи, которые притупляют мне разум. Вот почему я не очень часто пью или курю. Но хочу попробовать кокаин все же, потому что считают, что он обостряет работу мозга, — ведь правда?

— Он должен по крайней мере оказывать такое воздействие. И кто, ты думаешь, украл его у тебя?

— Я подозреваю Дороти, у меня есть теория на ее счет. Вот почему я иду на обед к тете Алисе: Дороти еще там, и я хочу все выяснить. Я могу заставить ее сказать мне все.

— А если она там, как она могла?

— Вчера вечером она приходила домой на несколько минут и и тому же я точно не знаю, когда его взяли. Сегодня я первый раз открыл коробку, в которой он лежал три или четыре дня.

— Она знала, что он у тебя есть?

— Да. Это одна из причин, почему я подозреваю ее. Не думаю, что кто-то другой это сделал. Я с ней тоже экспериментировал.

— Как ей это понравилось?

— О, ей очень понравилось, но она и без меня приняла бы его, Но я хочу вас спросить: могла бы она стать наркоманкой за такой короткий промежуток времени?

— Какой?

— Неделю… нет, десять дней.

— Навряд ли, если сама не захочет. Ты много ей дал?

— Нет.

— Поставь меня в известность, когда выяснишь. Я хочу взять здесь такси. Мы еще увидимся.

— Вы должны прийти сегодня поздно вечером, да?

— Если смогу. Может, я тебя тогда и увижу.

— Да. И огромное спасибо.

В первой же аптеке я остановился, позвонить Гилду, не надеясь застать его в кабинете, но надеясь узнать, как позвонить ему домой. Тем не менее он был там.

— Поздно работаешь, парень.

— Вот такие дела! — прозвучало очень живо.

Я прочитал ему письмо Джорджии и дал ее адрес.

— Хороший урожай, — промолвил он.

Я сообщил ему, что Йоргенсон не был дома со вчерашнего дня.

— Думаешь, мы найдем его в Бостоне? — усомнился он.

— Или там, — высказал я предположение, — или подальше на юге, куда ему удалось добраться к этому времени.

— Искать будем и его, и ее, — пообещал он бодро. — Теперь у меня есть новость для тебя. Нашего друга Нунхайма изрешетили пулями тридцать второго калибра как раз через час после того, как ему удалось от нас улизнуть, — убили наповал. Похоже, что пули из того же пистолета, из которого убили Вулф. Эксперты сейчас работают над ними. Думаю, сейчас на том свете он и жалеет, что не остался и не рассказал нам все.

XIX

Когда я пришел домой, Нора в одной руке держала кусок хо лодкой утки, а в другой — картинку-загадку.

— Я уже подумала, ты остался жить у нее. Ты когда-то был сыщиком — найди мне коричневый кусочек, напоминающий форму улитки с длинной шеей.

— Тебе кусочек из утки найти или из загадки? Давай не пойдем сегодня к Эджам, это скучные люди.

— Хорошо, но они обидятся.

— Они не удостоят нас этой чести, — посетовал я. — Они на Куинов обидятся и…

— Харрисон звонил. Он сказал, что теперь пора покупать акции «Мак интейер поркюпайн» (я правильно произнесла?) а придачу к твоим облигациям «Доум». Он сказал, их кончили продавать за двадцать с четвертью. — Она приложила палец и картинке-загадке. — Кусочек, который мне нужен, помещается здесь.

Я нашел кусочек, который был ей нужен, рассказал почти слово в слово, что я делал и говорил у Мими.

— Я не верю этому! — заявила она. — Ты все это придумал Таких людей нет. Что с ними происходит? Они что, из породы монстров?

— Я просто констатирую факты. Не объясняю.

— А как бы ты объяснил это? По-моему, у них в семье теперь, когда Мими восстала против Криса, нет ни одного человека, имеющего хоть мало-мальски дружелюбное чувство к другим, и вес же в каждом из них есть что-то общее.

— Что, возможно, и объясняет все, — предположил я.

— Я бы хотела встретиться с тетей Алисой. Ты передашь это письмо в полицию?

— Я уже позвонил Гилду, — ответил я и рассказал о Нунхайме.

— Что это значит?

— Допустим, если Йоргенсона нет в городе, а я думаю, это так и есть, и пули из того же пистолета, которым была убита Джулия Вулф, что, вероятно, так и есть, — полиция должна будет разыскивать его сообщника, если они хотят что-нибудь пришить ему.

— Вот был бы ты хорошим сыщиком, так понятнее объяснил бы мне все это. — Она опять вернулась к своей картинке-загадке. — Ты снова пойдешь к Мими?

— Навряд ли. Может, ты оставишь в покое эту игрушку и мы займемся обедом?

Зазвонил телефон, и я взял трубку. Звонила Дороти.

— Алло, это Ник?

— Ник. Как поживаешь, Дороти?

— Гил пришел сюда и спросил меня — ты знаешь о чем. И я хочу сказать тебе: да, я взяла его, но только для того, чтобы Попытаться помешать ему стать наркоманом.

— Что ты сделала с этим?

— Он заставил меня отдать ему назад, и он не верит мне. Но Честное слово, я взяла его по этой причине.

— Я верю тебе.

— И ты скажешь Гилу? Если ты мне веришь, то и он поверит, — он считает, что ты знаешь все об этих вещах.

— Скажу, как только увижу его, — пообещал я.

Некоторое время мы помолчали, затем она осведомилась:

— Как Нора?

— Мне кажется, нормально. Хочешь поговорить с ней?

— Да, но я хочу кое о чем тебя попросить. Мама говорила Гебе обо мне, когда ты был там сегодня?

— Насколько я помню, нет. А почему ты спрашиваешь?

— А Гил?

— Только о морфии.

— Ты уверен?

— Конечно. А в чем дело?

— Да ничего, если это так. Просто глупость.

— Хорошо. Позову Нору. — Я вошел в гостиную. — Дороти хочет поговорить с тобой. Не приглашай ее к нам обедать.

Когда Нора возвратилась, у нее во взгляде что-то было.

— В чем еще дело?

— Ни в чем. Она просто спросила, как я поживаю и все такое.

— Если ты обманываешь пожилого человека, Бог накажет тебя.

Мы пошли в японский ресторанчик на Пятьдесят восьмой улице, а потом я все же дал Норе уговорить себя отправиться к Эджам.

Хэлси Эдж был высокий, сухопарый мужчина в возрасте пятидесяти с чем-то лет, с худым, желтым лицом и совсем лысый. Он называл себя «вампиром по профессии и склонностям» — его единственная, если ее можно так назвать, шутка. При этом он имел в виду, что был археологом, — он очень гордился своей коллекцией боевых топоров. Неплохой человек, если вы соглашались Посмотреть специальный каталог его оружия: каменных топоров, медных топоров, бронзовых топоров, топоров с двойным лезвием, топоров с фасками, многоугольных топоров, топоров с зубца ми, топоров-молотков, топоров для тески, месопотамских топоров, венгерских топоров, северных топоров — и все довольно ржавые. Это его жену мы не любили. Ее звали Леда, но он звал ее Тип (Кончик). Очень маленькая, волосы, глаза и кожа разных оттенков серого цвета. Редко садилась на все сиденье стула, только на краешек, и любила наклонять голову в одну сторону. Нора высказывала предположение, что, когда Эдж открыл одну из древних могил, Тип выбежала оттуда, а Маргот Инз, когда вспоминала ее, называла гномом, произнося все слово по буквам. Тип однажды сказала мне, что любая литература, созданная двадцать лет назад, не выживет, если в ней нет психологии. Они жили в ста ром, приятном трехэтажном доме в конце Гринвич Вилледж, и у них подавали отличный ликер. Там была уже дюжина или больше людей, когда мы прибыли. Тип представила нас тем, кого мы не знали, а затем отвела меня в угол.

— Почему вы не сказали мне, что те люди, которых мы встретили у вас в Рождество, замешаны в убийстве? — Она наклонила голову влево, пока ее ухо практически не дотронулось до плеча.

— А я не знал этого. К тому же что сейчас значит еще одно убийство?

Она склонила голову вправо.

— Вы даже не сказали мне, что взялись вести это дело.

— Взялся… что? А, понял, что вы хотите сказать! Я ни тогда, ни сейчас не брался за это. И то, что в меня стреляли, должно доказать, что я ни во что не вмешивающийся наблюдатель.

— Вам больно?

— Раздражает. Забыл сделать сегодня перевязку.

— И Нора не напугалась до смерти?

— И я напугался, и тот, кто стрелял, тоже напугался. А вон Хэлси. Я еще с ним не говорил.

Когда я обошел ее, чтобы оставить, она сообщила:

— Харрисон обещал привести сегодня свою дочку.

Я поговорил с Эджем несколько минут, в основном о доме, который он покупал в Пенсильвании, затем нашел себе выпить и послушал Лэри Краули и Фила Тэмза, рассказывавших друг другу грязные анекдоты, пока не приблизилась какая-то женщина и не спросила Фила (он преподавал в Колумбийском университете) что-то, о чем на той неделе все говорили. Мы с Лэри улизнули к Норе.

— Берегись! — пригрозила она мне. — Гномиха очень настроена выведать у тебя историю убийства Джулии Вулф.

— Пусть она узнает это от Дороти. Она с Куином придет.

— Я знаю.

Лэри полюбопытствовал:

— Он с ума сходит по этой девчонке, правда? Сказал мне, что хочет развестись с Алисой и жениться на ней.

Нора произнесла:

— Бедная Алиса! — Это прозвучало сочувственно — она не любила Алису.

Лэри возразил:

— Это как смотреть. — Ему нравилась Алиса. — Я вчера видел этого парня, который женат на ее матери. Вы знаете, этот высокий парень, я его встретил у вас дома.

— Йоргенсон?

— Да. Он выходил из ломбарда на Шестой авеню возле Сорок шестой улицы.

— Говорил с ним?

— Я был в такси. Элементарная вежливость — тебя не должны видеть люди, выходящие из ломбарда.

Тип обратилась ко всем:

— Тихо!

И Леви Оскэнт начал играть на пианино. Куин и Дороти пришли, когда он играл: Куин — стельку пьян, а Дороти — немного Грезвей. Она подошла ко мне и прошелестела:

— Я хочу уйти вместе с вами.

Я предупредил:

— Тогда ты к столу не попадешь.

Тип зашикала на меня. Мы еще послушали музыку. Дороти поерзала рядом со мной минуту и зашептала:

— Гил сказал, что вы позже к маме пойдете. Это так?

— Сомневаюсь.

К нам, пошатываясь, подошел Куин.

— Как поживаешь, малыш? Как ты, Нора? Ты передала ему то, что я просил?

Тип зашикала на него. Он не обратил внимания. Другие почувствовали себя свободно и начали говорить.

— Послушай, ты держишь деньги — в «Голден Гейт траст» Сан-Франциско?

— Да, у меня там немного денег.

— Забирай их, малыш. Я слышал, они на грани банкротства.

— Ладно. Только у меня там не очень много денег.

— Нет? А что ты делаешь со всеми своими деньгами?

— Как французы коплю золото.

Он торжественно покачал головой.

— Это из-за таких, как ты, наша страна летит к черту.

— И это такие парни, как я, не идут вместе с ней к черту, — подхватил я. — Где ты так набрался?

— Это Алиса дуется на меня целую неделю. И если бы я и» пил, то сошел бы с ума.

— На что она дуется?

— На то, что я пью. Она думает… — Он наклонился вперед и понизил голос до шепота: — Послушай… Вы все — мои друзья, и а хочу вам сказать, что я собираюсь делать. Я собираюсь… развестись и жениться! — И попытался обнять Дороти.

Она оттолкнула его руку.

— Ты глупый и надоедливый тип. Оставь меня в покое!

— Она считает меня глупым и скучным, — пожаловался он мне. — Ты знаешь, почему она не хочет выходить за меня замуж? Уверен, что нет. Потому что она в…

— Замолчи, замолчи, пьяный дурак! — Дороти стала колотить его обеими руками по лицу. Она покраснела, голос звучал резко. — Если ты еще это скажешь — я убью тебя!

Я оттащил Дороти от Куина, Лэри подхватил его и поддержал, чтобы тот не упал. Он захныкал:

— Она била меня, Ник… — Слезы потекли по его щекам.

Дороти прижалась лицом ко мне, — кажется, плакала. Все, кто там были, обратили на нас внимание. Подбежала Тип — лицо у нее раскраснелось от любопытства.

— Что такое, Ник?

Я ответил:

— Пара пьяных дураков забавляются. С ними все в порядке. Я позабочусь, чтобы они добрались домой целыми и невредимыми.

Тип этого было мало. Она хотела, чтобы они остались, по крайней мере до тех пор, пока у нее появится возможность узнать, в чем дело. Она настаивала, чтобы Дороти прилегла на кровать, предложила достать что-нибудь (что она имела в виду?) для Куина, который еле стоял на ногах.

Мы с Норой вывели их. Лэри предложил проводить нас, но мы отказались. До своего дома Куин спал в углу такси; Дороти, молчаливая и застывшая, сидела в другом углу; Нора — между ними. Я держался за складывающееся сиденье и думал, что мы недолго пробыли у Эджей.

Нора и Дороти оставались в такси, пока я отводил Куина наверх. Он еле передвигал ногами. Алиса открыла дверь, когда я позвонил. Она была в зеленой пижаме и с расческой в руке. Устало поглядев на Куина, она попросила:

— Внеси это в комнату.

Я внес «это» и положил на кровать. Оно что-то прошептало, чего я разобрать не мог, и слабо поводило рукой взад и вперед, с зарытыми глазами.

— Я уложу его. — Я ослабил у него галстук.

Алиса склонилась над спинкой кровати.

— Если хочешь.

Я снял с него пиджак, жилетку и рубашку.

— Где он напился в этот раз? — осведомилась она без большого интереса, все еще стоя в ногах у кровати и расчесывая волосы.

— У Эджей. — Я расстегнул ему брюки.

— С этой маленькой потаскухой Уайнент?

— Там было много людей.

— Да, он не любит уединенные места. — Она несколько раз провела по волосам. — Ты считаешь, не по-приятельски говорить мне что-нибудь?

Ее муж зашевелился и пробормотал:

— Дори…

Я снял с него туфли. Алиса вздохнула:

— Я помню, когда его было не свалить. — Она смотрела на Мужа, пока я не раздел его и не положил под одеяло; потом вздохнула.

— Я налью тебе выпить.

— Тебе придется поторопиться, Нора ждет меня в такси.

Она открыла рот, как бы собираясь что-то сказать, закрыла, снова открыла.

— Хорошо.

Я пошел с ней на кухню. Тут она не выдержала:

— Мне все равно, Ник, но что говорят люди обо мне?

— Ты — как все. Некоторые тебя любят, некоторые — нет, а другие вообще к тебе безразличны.

Она задумалась.

— Это не совсем то, что я хотела узнать. Что люди думают о том, что я живу с Харрисоном, а он бегает за каждой свободной и «горячей» юбкой.

— Я не знаю, Алиса.

— А что думаешь ты?

— Я думаю, возможно, ты знаешь, что делаешь, и, что бы ты ни делала, это твое дело.

Она разочарованно посмотрела на меня.

— Ты никогда не договоришься до неприятностей, так ведь? — Она горько улыбнулась. — Ты ведь знаешь, что я живу с ним только из-за денег, правда? Для тебя это, может, и небольшие деньги, но для меня — да, если вспомнить, как я росла.

— Всегда можно развестись и получать алименты. Ты должна была…

— Пей и проваливай к черту отсюда! — велела она устало.

XX

Нора освободила мне в такси место между собой и Дороти.

— Я хочу выпить кофе, — объявила она. — К Рубенсу поедем?

Я ответил:

— Ладно, — и назвал шоферу адрес.

Дороти робко спросила:

— Его жена сказала что-нибудь?

— Передала тебе свои лучшие пожелания.

Нора проговорила:

— Не будь противным.

Дороти не унималась:

— Я на самом деле не люблю его, Ник. Я больше не буду встречаться с ним, честно! — Она, кажется, почти трезвая. — Это было… ну, я тогда одна… представляешь — мне надо с кем-нибудь провести время…

Я начал что-то говорить, но остановился, когда Нора толкнула меня в бок и вступила:

— Не волнуйся на этот счет. Харрисон всегда был дураком.

— Не хочу подливать масло в огонь, — объяснил я, — но думаю, он действительно любит ее.

Нора снова толкнула меня в бок. Дороти смотрела на мена сквозь полутьму такси.

— Ты… ты не шутишь надо мной, Ник?

— Должен бы был.

— Сегодня вечером я услыхала еще один рассказ о Гномихе, — начала Нора тоном человека, который не хочет, чтобы его перебивали, и объяснила Дороти — Это миссис Эдж. История была довольно забавная, если знать Тип.

Нора продолжала говорить, пока мы не вышли из такси у Рубенса. В ресторане был Герберт Макоули. Он сидел за столом с темноволосой девушкой в красном. Я махнул ему рукой и после того, как мы сделали заказ, подошел к нему поговорить.

— Ник Чарлз — Луиза Якобс, — представил он. — Садись. Что нового?

— Йоргенсон — это Кельтерман, — сообщил я ему.

— Надо же, это он!

Я кивнул.

— И, кажется, он имеет жену в Бостоне.

— Я бы хотел увидеть его, — проговорил он медленно. — Я знал Кельтермана, — я бы хотел убедиться.

— Полиция уверена в этом. Не знаю, где они его нашли. Думаешь, он убил Джулию?

Макоули покачал головой.

— Не могу представить себе Кельтермана, убивающего кого-либо, насколько я его знал, — несмотря на те угрозы, которые он произносил. Ты помнишь, я никогда не принимал их всерьез. А что еще случилось? — И, видя, что я заколебался, успокоил: — С Луизой все в порядке, можешь говорить при ней.

— Не в этом дело. Мне нужно идти к своим. Я подошел спросить: был ли опубликован ответ в «Таймс» сегодня утром?

— Нет еще. Садись, Ник, мне нужно о многом тебя спросить. Ты рассказал полиции о письме Уайнента, не…

— Приходи завтра в обеденное время, и мы все обговорим. Мне нужно к своим.

— Кто эта маленькая блондинка? — спросила Луиза Якобс. — Я видела ее в разных местах с Харрисоном Куином.

— Дороти Уайнент.

— Ты знаешь Куина? — спросил Макоули.

— Десять минут назад уложил его в постель.

Макоули заулыбался.

— Надеюсь, ты не поддерживаешь с ним деловое знакомство?

— Что ты имеешь в виду?

Улыбка Макоули погрустнела.

— Он был когда-то моим поверенным, и его советы почти разорили меня.

— Вот чудесно! Сейчас он поверенный в моих делах и я следую его советам.

Макоули и девушка засмеялись. Я притворился, что смеюсь, и возвратился к своему столу. Дороти предложила:

— Еще не поздно, и мама обещала, что будет ждать вас. Почему бы нам всем не пойти к ней?

Нора очень осторожно налила кофе в ее чашку.

— К чему? — спросил я. — Что вы еще задумали?

Трудно было бы найти более невинные, чем у них, лица.

— Ничего, Ник, — прощебетала Дороти.

— Мы подумали, что было бы хорошо. Еще рано, и…

— И мы все любим Мими.

— Нет, но…

— Слишком рано идти домой, — подытожила Нора.

— Есть забегаловки, — напомнил я, — ночные клубы и Гарлем.

Нора скривилась.

— У тебя все одни и те же мысли.

— Хочешь, пойдем к Барри и попытаем счастья в фаро?

Дороти собралась было согласиться, но остановилась, когда Нора еще раз скорчила гримасу.

— Мне неохота снова встречаться с Мими, — признался я. Я наслушался ее на целый день.

Нора вздохнула, показывая, что у нее есть терпение.

— Что ж, если ты хочешь, как обычно, завершить день в забегаловке, я бы лучше пошла к твоему другу Стадси, не давай ему угощать нас этим ужасным шампанским. Он приятный человек.

— Что ж, я там поухаживаю за вами, — пообещал я и спросил Дороти:

— Тебе Гилберт говорил, что застал нас в компрометирующей ситуации?

Она попыталась обменяться с Норой взглядами, но Нора смотрела в свою тарелку, на пирог с сыром.

— Конкретно он не говорил.

— Он рассказал тебе о письме?

— От жены Криса?

— Да.

Ее голубые глаза засверкали.

— Ну и взбесится же мама!

— А по-моему, тебе это нравится.

— Предположим, да. Что из этого? Что она хоть бы раз сделала, чтобы мне…

Нора потребовала:

— Ник, перестань приставать к ребенку!

Я перестал.

XXI

В «Пигирон-клаб» дела шли хорошо. В зале было полно народа, шум и дым. Стадси вышел из-за кассы поприветствовать нас.

— Я знал, что вы придете. — Он пожал руку мне и Норе и широко улыбнулся Дороти.

— У тебя есть что-нибудь? — спросил я.

Он поклонился.

— Для таких дам у меня всегда что-нибудь есть.

Я представил его Дороти. Он поклонился, сказал какую-то любезность по адресу друзей Ника и остановил официанта.

— Пит, поставь стол для мистера Чарлза.

— У тебя всегда столько народа? — спросил я.

— Приходя раз, потом приходят второй. Возможно, у меня и нет плевательниц из черного мрамора, но то, что я подаю здесь людям, не приходится выплевывать. Хотите постоять у стойки, пока они устанавливают стол?

Мы согласились и заказали себе выпить.

— Ты слыхал о Нунхайме? — спросил я.

Он посмотрел на меня перед тем, как собраться с мыслями, и сказал:

— Ага, я слыхал. Его женщина здесь. — Он повернул голову, показывая в другой конец зала: — Отмечает что-то, я думаю.

Я посмотрел мимо Стадси через зал и увидел большую рыжеволосую Мариам, сидящую за столом вместе с полдюжиной мужчин и женщин.

— Слыхал, кто сделал это? — спросил я.

— Она говорит, что полиция сделала это — он знал слишком много.

— Это насмешка, — сказал я.

— Насмешка, — согласился он. — Вот вам стол, садитесь. Через минуту я вернусь.

Мы отнесли наши стаканы на стол, который втиснули между двумя столами, и устроились поудобнее. Нора попробовала напиток и вздрогнула.

— Ты думаешь, это настоящий напиток?

Дороти сказала:

— О, посмотрите!

Мы посмотрели и увидели Шепа Морелли, который шел к нам. Его лицо привлекло внимание Дороти. Где не было ссадин, оно распухло, и цвета его были от темно-лилового под одним глазом до светло-розового пластыря на подбородке. Он подошел к нам, наклонился и положил руки на стол.

— Послушайте, Стадси говорит, я должен просить извинения.

Нора прошептала:

— Старина Стадси — любитель этикета.

А я спросил:

— Ну и что?

Морелли покачал своей побитой головой:

— Я не прошу извинения за то, что делаю. Люди могут это или принимать, или нет. Но я хочу сказать — мне жаль, что я потерял голову и натворил дел у вас. Надеюсь, рана вас не очень беспокоит. Если бы я мог что-нибудь сделать, чтобы загладить вину…

— Забудь это. Садись и выпей. Это мистер Морелли — мисс Уайнент.

Глаза у Дороти расширились, в них появился интерес.

Морелли нашел стул и сел.

— Вы ведь не будете таить на меня зло, — обратился он к Норе.

Она проговорила с расстановкой:

— Это было забавно.

Он подозрительно посмотрел на нее.

— На поруки выпустили? — осведомился я.

— Ага, сегодня днем. — Он осторожно одной рукой потрогал лицо. — Вот откуда появляются новые синяки. Перед тем как выпустить, они мне еще здорово поддали.

Нора возмутилась:

— Это ужасно! Вы хотите сказать, что они действительно вас…

Я похлопал ее рукой.

— А чего еще можно было ожидать? — Нижняя губа у Морелли дрогнула — он, должно быть, презрительно улыбался. — Ничего, — когда два или три человека тебя бьют.

Нора повернулась ко мне.

— Ты делал такие вещи?

— Кто, я?

Подошел Стадси, неся стул.

— Разукрасили лицо, да? — произнес он, кивая на Морелли.

Мы подвинулись, и он сел; самодовольно улыбнулся Норе, взглянул на ее стакан.

— Вы лучше напитка в ваших барах на Парк-авеню не получите, а здесь вы платите полдоллара за порцию.

Нора слегка улыбнулась. Под столом она тронула меня ногой. Я спросил Морелли:

— Ты знал Джулию Вулф в Кливленде?

Он искоса посмотрел на Стадси, который отклонился на спинку стула, глядя вокруг себя и наблюдая, как растут его доходы.

— Когда она была Розой Стюарт, — добавил я.

Он посмотрел на Дороти.

Я успокоил:

— Не нужно тебе бояться. Это дочь Клайда Уайнента.

— Так это вы? Как ваш папа поживает?

— Но я не видела его с тех пор, как была маленькой девочкой.

Морелли смочил кончик сигареты и вложил ее между распухших губ.

— Я из Кливленда. — Он зажег спичку. Его глаза ничего не выражали, и он старался сохранять непроницаемый вид. — Она была Розой Стюарт один раз, а так — Нэнси Кейн. — Он снова посмотрел на Дороти. — Ваш отец знает это.

— Вы знаете моего отца?

— Говорил с ним однажды.

— О чем? — спросил я.

— О ней. — Спичка в его руке догорела до пальцев. Он бросил ее, зажег другую и прикурил. Посмотрел на меня, сморщив лоб. — Ничего, если я расскажу?

— Конечно. Здесь нет никого, кого бы ты мог опасаться.

— Ладно. Он сильно ревновал. Я хотел стукнуть его разок, но она не позволила мне. Я ничего не имел против: он был ее главным источником существования.

— Как давно это было?

— Шесть месяцев назад.

— Ты видел его с тех пор, как ее убили?

Он покачал головой.

— Я видел его только пару раз, и этот случай, о котором я сказал, был последний.

— Она обманывала его?

— Она не говорила. Думаю да.

— Почему?

— Она умная. Где-то деньги доставала. Однажды мне нужно было пять тысяч. — Он щелкнул пальцами. — Наличными дала.

Я решил не спрашивать, вернул ли он ей деньги.

— Может, он ей дал?

— Действительно, может.

— Ты об этом в полиции рассказал?

Он засмеялся презрительно.

— Они думали, что выбьют это из меня. Спроси, что они дума-об этом сейчас. Вы правильный человек. Я не… — он оборвал фразу, взял в руки сигарету, — мальчик с рожистым воспалением кожи. — Он и протянул руку с сигаретой прямо в ухо человека, за одним из столов, между которыми мы сидели, и все ближе к нам наклонявшегося.

Человек подпрыгнул и повернул бледное, вытянутое лицо к Морелли.

— Убери свое ухо, а то оно нам прямо в рюмки лезет!

Человек заговорил сбивчиво:

— Я нечаянно, Шеп, — и прижался животом к своему столу, Отодвигаясь от нас подальше, что, однако, не лишало его возможности слышать наш разговор.

— Ты всегда нечаянно. — Морелли повернулся ко мне. — Я хочу вам все рассказать. Она теперь мертвая, ей вреда не будет, но у Мулруни нет отчаянных ребят, которые могли бы выбить это из меня.

— Вот и отлично! — одобрил я. — Расскажи мне о ней. Где ты первый раз встретил ее; что делала она, перед тем как связаться с Уайнентом; где он ее нашел?

— Я должен выпить. — Он повернулся на своем стуле и по звал: — Эй, гарсон, который с мальчиком на спине!

Официант с небольшим горбом на спине, которого Стадси назвал Пнтом, протиснулся к нашему столу и приветливо улыбнулся Морелли.

— Что будешь пить?

Морелли громко цокнул. Мы сделали заказ, и официант ушел.

— Мы с Нэнси жили в одном доме, — начал Морелли свой рассказ. — У старика Кейна была кондитерская на углу. Она воровала у него для меня сигареты. — Он засмеялся. — Ее папаша один раз отколотил меня за то, что я показывал ей, как таскать монеты проволокой из телефонного автомата. Вы знаете, как это раньше делали. Боже мой, мы, вероятно, были тогда в третьем классе. — Он снова гортанно засмеялся. — Я хотел стащить кое-что из строящихся рядом домов, сложить у него в подвале и сказать Шульцу, полицейскому, чтобы отплатить ему, но она не позволила мне.

Нора предположила:

— С тобой, должно быть, намаялись.

— Да! — подтвердил он с гордостью. — Послушайте, например. Однажды, когда мне было не больше пяти лет или…

Его прервал женский голос:

— Я так и подумала, что это вы!

Обернувшись на голос, я увидел: это рыжеволосая Мариам обращалась ко мне. Я поздоровался с ней.

Она приставила руки к губам и мрачно смотрела на меня.

— Итак, для вас он слишком много знал.

— Возможно, но все, что знал, взял с собой, когда сбежал от нас с ботинками в руке по пожарной лестнице.

— Чушь!

— Ладно. Вы считаете, он что-то знал, что было для нас слишком?

— Где Уайнент находится.

— Так. А где же он?

— Я не знаю, Арт знал.

— Хотел бы я, чтобы он рассказал мне об этом.

— Чушь! — повторила она. — Вы знаете, и полиция знает Кого вы обманываете?

— Я не обманываю. Правда не знаю, где Уайнент.

— Вы работаете на него, а полиция работает с вами. Не дурите меня! Арт считал, это может принести ему много денег, — бедный дурак. Он не знал, что это могло ему принести.

— Он говорил вам, что знает? — спросил я.

— Я не такая дура, как вы думаете. Он сказал: что-то, и это принесет мне большие деньги. И я увидела результат. Знаю, сколько будет дважды два.

— Иногда четыре, — откликнулся я, — а иногда это двадцать два. Я не работаю на Уайнента. Теперь не говорите слова «чушь». Вы хотите помочь?..

— Нет, он был доносчиком и обманывал людей, на которых работал. Он получил что хотел. Только не думайте, я не забыла, что, когда ушла, он был с вами и Гилдом, а потом его нашли уже мертвым.

— Я не хочу, чтобы вы забыли что-нибудь. Наоборот, чтобы вы вспомнили…

— Мне нужно в туалет, — сообщила она и пошла. Держала она себя довольно грациозно.

— Не хотел бы я связываться с этой дамой, — высказался Стадсн, подумав, — настоящая отрава.

Морелли подмигнул мне. Дороти тронула меня рукой.

— Я не понимаю, Ник…

— Все в порядке, Дороти. — Я обратился к Морелли:

— Ты рассказывал нам о Джулии Вулф.

— Да. Итак, старина Кейн выгнал ее, когда ей было пятнадцать или шестнадцать лет, — она забавлялась с учителем старших классов, потом стала гулять с парнем по имени Фейс Пеплер. Неглупый парень, если бы много не болтал. Я вспоминаю, как однажды мы с Фейсом были… — Он остановился и прокашлялся. — По крайней мере Фейс и она подошли друг другу, черт побери, кто продолжалось пять или шесть лет, если не считать времени его службы в армии, когда она жила с другим парнем. Не помню его имени, двоюродный брат Дика О’Брайена. Худой, темноволосый парень, любил поддать. Но она вернулась к Фейсу, когда он пришел из армии. Они снова были неразлучны, пока их не поймали на попытке шантажа — подвернулся им один тип из Торонто. Фейс взял вину на себя, ей дали шесть месяцев. Его посчитали основным виновником. Когда мне говорили о нем в последний раз, он еще сидел. Я встретил ее, когда она вышла. Она попросила у меня пару сотен, чтобы погулять. А когда мне прислала долг, то сообщила, что ее имя теперь Джулия Вулф и что ей очень нравится жить в большом городе. Но я знаю, с Фейсом они переписывались. И когда в двадцать восьмом году я приехал сюда, я пошел к ней. Она…

Вернулась Мариам и, как прежде, стояла с руками, поднесенными к губам.

— Я думаю над тем, что вы сказали. Вы меня считаете совсем дурой.

— Вовсе нет, — опроверг я не очень уверенно.

— Уж наверняка я не такая дура, чтобы попасться на вашу удочку! Если есть факты, разобраться смогу.

— Вот и хорошо.

— Не «хорошо». Вы убили Арта и…

— Не нужно так громко, девочка. — Стадси поднялся и взял ее за руку. У него был успокаивающий голос. — Пойдем, я хочу с тобой поговорить. — И повел ее к стойке бара.

Морелли снова подмигнул.

— Он любит это. Значит пошел я к ней, когда приехал сюда. И она сказала, что работает у Уайнента. Он любил ее без ума, и она хорошо устроилась. Как оказалось, ее обучили стенографии, когда она отбывала свои шесть месяцев в Огайо. И мне кажется, она посчитала, что это может быть началом, вы сами понимаете. Думала, ей повезет получить работу, где забудут закрыть сейф с деньгами. Агентство послало ее поработать пару дней у Уайнента. И она решила: лучше подольше из него тянуть деньги, чем сразу взять часть и скрыться. Итак, она начала работать и решила остаться там постоянно. Догадалась рассказать ему, что с ней было, и что она пытается исправиться, и все такое, боясь испортить все задуманное, если он узнает о ней, — тем более ей казалось, его адвокат подозревает что-то. Я не знаю, что она делала: вы понимаете, она вела свою игру, и ей не требовалась моя помощь. И, хотя мы были друзьями, не имело смысла говорить мне много — ведь я мог пойти к ее хозяину и рассказать все. Понимаете, она не была моей или что-то там. Мы были просто старые друзья, в детстве играли вместе. Мы иногда с ней встречались. Много раз приходили и сюда, пока он не поднял шум. Тогда она сказала, что прекратит встречаться со мной. Она не хотела терять место из-за пары рюмок, выпитых со мной. Вот и все. Это был октябрь, как я помню, когда она настояла на своем. С тех пор я ее не видел.

— С кем еще она встречалась? — спросил я.

Морелли покачал головой.

— Не знаю. Она не говорила об этом.

— У нее на руке было кольцо с бриллиантом, такие дарят в честь помолвки. Знаешь ли ты что-нибудь об этом?

— Ничего, за исключением того, что это не мое кольцо. Его у нее не было, когда я ее видел.

— Как ты думаешь, она хотела бы встретиться с Пеплером, Когда он выйдет из тюрьмы?

— Возможно. Она, казалось, не очень думала об этом, раз он В тюрьме. Но ей нравилось с ним работать, и я думаю, что они бы сошлись снова.

— А как насчет двоюродного брата Дика О’Брайена — худого, темноволосого, любителя выпить? Что с ним стало?

Морелли удивленно посмотрел на меня.

— Ей-богу, не знаю.

Стадси вернулся один.

— Может, я ошибаюсь, — он сел, — но, по-моему, если этой Птицей заняться хорошенько, из нее выйдет толк.

Морелли уточнил:

— Если за горло ее взять.

Стадси добродушно улыбнулся.

— Нет. Она хочет попасть куда-нибудь. Усиленно занимается уроками пения и…

Морелли посмотрел на свой пустой стакан.

— Твое молоко от бешеной коровы, должно быть, хорошо Рствует на ее голосовые связки. — Повернулся и крикнул Питу: — Эй, мешочник, еще того же! Нам завтра в хоре петь.

Пит поспешил:

— Иду, Шеппи. — Его серое, в морщинах лицо перестало быть апатичным, когда Морелли обратился к нему. Весьма толстый блондин, с почти белыми волосами, сидящий за столом с Мариам, встал, подошел к нам и сказал мне тонким, дрожащим, Похожим на женский голосом:

— Итак, вы из тех, кто убил Арта Нунхайма?

Морелли не поднимаясь изо всей силы ударил толстяка в жирный живот изо всей силы. Стадси неожиданно поднялся и через Морелли тоже его ударил — в лицо, своим большим кулаком. Я заметил, кстати, что он все ведет правой рукой. Горбатый Пит Подошел сзади и сильно ударил блондина пустым подносом по голове. Подошедший повалился назад, опрокинув трех человек на пол. В это время оба бармена оказались возле нас. Один ударил упавшего, когда тот пытался подняться, дубинкой, толкнув его Вперед на руки и колени, другой схватил рукой сзади за воротник и стал душить, закручивая ворот. Затем с помощью Морелли они Подняли его на ноги и вытолкали вон. Пит посмотрел им вслед и зацыкал языком.

— Этот чертов Воробей! — объяснил он мне. — Когда он пьян, с ним сладить нельзя.

Стадси был рядом с соседним столиком, тем, что опрокинули, и помогал людям подняться и собрать свои вещи.

— Плохо, — говорил он, — плохо для дела, а где провести грань? У меня не притон, но и пансион для благородных девиц я тоже держать не собираюсь.

Дороти побледнела от испуга. У Норы широко раскрылись от удивления глаза.

— Это сумасшедший дом, — определила она. — Зачем они это сделали?

— Я знаю столько же, сколько и вы, — ответил я ей.

Морелли и бармены вошли очень довольные собой. Морелли и Стадси сели на свои места за нашим столом.

— Вы горячие ребята, — молвил я им.

Стадси повторил:

— Горячие, — и засмеялся.

Морелли был серьезен.

— Если этот парень что-либо затевает — надо начинать первым. А разойдется — поздно будет. Мы его видели таким раньше, правда, Стадси?

— Каким? — поинтересовался я. — Он ничего не сделал.

— Ладно, ничего не сделал, — повторил Морелли спокойно, — но насчет него иногда возникает предчувствие. Как, а, Стадси?

Стадси подтвердил:

— Ага, он может скандал устроить.

XXII

Было около двух часов ночи, когда мы распрощались со Стадси и Морелли и ушли из «Пигирон-клаб». Дороти забилась в угол такси, бормоча:

— Я знаю, мне будет плохо. — Она говорила так, будто ей уже плохо.

Нора бубнила:

— Уж эта выпивка… — Она положила голову мне на плечо. — Твоя жена пьяна, Ник. Послушай, ты должен рассказать мне все, что произошло, — все. Не сейчас, завтра. Я не поняла ничего… ничего-ошеньки… Все они потрясающие ребята!..

Дороти обратилась ко мне:

— Послушай, не могу я ехать к тете Алисе такая. Она в обморок упадет.

Нора решила:

— Им не следовало бы так бить того толстяка… Может, это и правда забавно, но только для жестоких людей.

Дороти гнула свое:

— Я лучше к маме поеду.

Нора размышляла:

— Рожистое воспаление кожи ничего не имеет общего с ушами. А что это за слово он сказал, Ник?

— Ухо.

Дороти была озабочена:

— Тете Алисе придется открывать мне дверь — я забыла ключи. И разбудить ее придется…

Нора призналась:

— Я люблю тебя, Ник. Ты замечательный и знаешь таких интересных людей!

Дороти забеспокоилась:

— Вам ведь нужно сделать большой крюк, чтобы завезти меня к маме?

Я ответил:

— Нет, — и назвал шоферу адрес Мими.

Нора подхватила:

— Поехали к нам домой!

Дороти отказалась:

— Нет, лучше не надо.

Нора спросила:

— Почему?

Дороти ответила:

— Я думаю, что не следует.

И так продолжалось до тех пор, пока такси не остановилось у «Кортленда». Я вышел и помог Дороти выйти. Она тяжело опиралась на мою руку.

— Пожалуйста, поднимемся наверх, только на минуту!

Нора сказала:

— Только на минуту, — и вышла из такси.

Я попросил шофера подождать. Мы пошли наверх. Дороти позвонила. Гилберт, в пижаме и халате, открыл дверь. Он поднял руку, предупреждая нас тихо:

— У нас полиция.

Из общей комнаты донесся голос Мими:

— Кто это, Гил?

— Мистер и миссис Чарлз и Дороти.

Мими вышла к нам навстречу.

— Никогда не была так рада кого-нибудь увидеть! Просто не знаю, как быть.

На ней был розовый атласный халат поверх розовой ночной рубашки, и лицо у нее было розовое, она не выглядела несчастливой. Не обратила внимания на Дороти, пожала руку Норе и мне.

— Теперь я не буду волноваться и оставлю все на Ника. Ты должен сказать, что делать маленькой, глупой женщине.

Сзади раздался возглас Дороти:

— Чепуха! — Она произнесла это, притаив дыхание, но с большим чувством.

Мими ничем не выдала, что услышала дочь. Все еще держа за руки, она повела нас в гостиную, болтая:

— Вы знаете лейтенанта Гилда. Он очень приятный человек, но я уверена, что злоупотребляю его терпением. Я была так смущена. А теперь вы здесь и…

Мы вошли в гостиную.

Гилд сказал мне:

— Привет, — а Норе: — Добрый вечер, мадам.

Человек, которого он назвал Энди и который помогал ему обыскивать комнату в то утро, когда Морелли нанес нам визит, недовольно кивнул нам.

— В чем дело? — спросил я.

Гилд краешком глаза посмотрел на Мими, затем на меня и объяснил:

— Бостонская полиция нашла Йоргенсона, или называйте его как хотите, в доме его первой жены и допросила по нашей схеме. Главное, он, кажется, ничего не имеет общего с убийством Вулф, и миссис Йоргенсон может доказать это, потому что у нее есть улики против Уайнента. — Его глаза снова остановились и «Мими. — Мадам вроде не хочет говорить «да» и вроде не хочет говорить «нет». Сказать правду, мистер Чарлз, я не знаю, как понимать ее.

Это мог понять только я. Я предложил:

— Возможно, она испугалась. Он был разведен с первой женой?

— Первая жена говорит, что нет.

Мими вмешалась:

— Уверяю вас — она лжет.

Я сказал:

— Тише! Он вернется в Нью-Йорк?

— Похоже, он заставит нас применить к нему санкции, если мы хотим его заполучить. Бостонская полиция сообщает, что он настаивает на адвокате.

— Он нам так нужен?

Гилд пожал плечами.

— Если это поможет нам в расследовании убийства. Мне наплевать на его старые обвинения и двоеженство. Если что-то меня не касается, то я людей зря не тревожу.

Я обратился к Мими:

— А ты что скажешь?

— Могу я поговорить с тобой наедине?

Я посмотрел на Гилда. Он не возражал:

— Пожалуйста, если это поможет делу.

Дороти тронула меня за руку.

— Ник, послушай сначала меня, я… — И замолчала.

Все смотрели на нее.

— Что? — спросил я.

— Я хочу сначала поговорить с тобой.

— Давай.

— Я хочу наедине.

Я похлопал ее по руке.

— После.

Мими ввела меня в спальню и тщательно закрыла дверь. Я сел на кровать и закурил сигарету.

Мими прислонилась спиной к двери и улыбнулась мягко и доверчиво. Так прошло около минуты. Затем она вкрадчиво осведомилась:

— Я нравлюсь тебе, Ник? — И когда я ничего не ответил, продолжала: — Ведь правда?

— Нет.

Она засмеялась и отошла от двери.

— Ты хочешь сказать, что не одобряешь мои поступки. — Она села на кровать рядом со мной. — Но я нравлюсь тебе настолько, чтобы ты помог мне?

— Посмотрим.

— Посмотрим — на что?

Открылась дверь, и вошла Дороти.

— Ник, я должна…

Мими вскочила и встала перед дочерью.

— Убирайся отсюда! — проговорила она сквозь зубы.

Дороти вся напряглась, но ответила:

— Я не уйду! Ты не посмеешь.

Мими ударила ее по лицу тыльной стороной ладони.

— Убирайся отсюда!

Дороти вскрикнула и поднесла руки ко рту. Так, с руками у рта, глядя перепуганными глазами в лицо Мими, она вышла из комнаты.

Мими снова закрыла дверь. Я предупредил:

— Ты должна прекратить распускать руки.

Она, казалось, не слышала меня. У нее был тяжелый, задумчивый взгляд, губы чуть-чуть выступали в полуулыбке. И когда заговорила, голос у нее был более тяжелый и гортанный, чем обычно:

— Моя дочь влюбилась в тебя.

— Чепуха!

— Да, и она ревнует меня. Ее прямо переворачивает, когда а подхожу к тебе. — Она говорила так, как будто думала о чем-то другом.

— Чепуха. Возможно, что-нибудь осталось у нее с двенадцати лет, но это все.

Мими покачала головой.

— Ты ошибаешься. Но все равно. — Она снова села на кровать рядом со мной. — Ты мне должен помочь в этом. Я…

— Да, ты нежный цветок, которому нужна защита сильного мужчины.

— О, это… — Она махнула рукой в сторону двери, через которую ушла Дороти. — Уж не становишься ли ты… Да, ты ничего раньше не слышал, не видел, не делал. Беспокоиться тебе не о чем. — Она улыбнулась, как раньше, глаза у нее были тяжелые, задумчивые, губы она слегка вытянула вперед. — Если ты хочешь Дороти, бери ее, но не нужно сентиментальничать по этому поводу. Но не будем об этом. Конечно, я не нежный цветок. Да ты никогда и не считал меня такой.

— Нет, — согласился я.

— Тогда ладно, — проговорила она, как будто приняла окончательное решение.

— Что «тогда ладно»?

— Не надо кокетничать со мной, черт побери! Ты знаешь, что я имею в виду. Ты понимаешь меня так же хорошо, как и я тебя.

— Почти, но это ты начала кокетничать…

— Я знаю. Это была игра. Сейчас я не играю. Этот сукин сын сделал из меня дуру, Ник, совершенную дуру. Сейчас он попал > беду и хочет, чтобы я ему помогла. Я помогу ему! — Она положила руку на мое колено и острыми ногтями впилась мне в тело. — Полиция. Они не верят мне. Как я могу заставить их поверить, что он лжет, что я знаю об убийстве не больше, чем они от меня услышали?

— Возможно, ты и не сможешь заставить их поверить, — медленно проговорил я, — особенно если Йоргенсон только повторяет то, что ты поведала мне несколько часов назад.

Она перевела дыхание, и ее ногти снова впились в меня.

— Ты сказал им это?

— Нет еще.

Я убрал ее руку со своего колена. Она вздохнула с облегчением.

— И, конечно, ты им сейчас не скажешь, да?

— Почему нет?

— Потому что это ложь. Он врал, и я врала. Я ничего не нашла, ничего совсем.

Я прояснил:

— Мы вернулись с тобой к тому, что было раньше, и я верю тебе сейчас так же, как и раньше. Как насчет того, о чем мы говорили с тобой? Между нами должно быть взаимопонимание — никакого кокетства, никакой игры или интриги.

Она легко стукнула меня по руке.

— Хорошо. Я действительно что-то нашла. Немного, но кое-что. И я не собираюсь в этом признаваться, чтобы помочь этому Сукиному сыну. Ты можешь понять мои чувства, Ник. Ты бы чувствовал то же…

— Возможно. Но пока у меня нет причин быть с тобой заодно. Твой Крис не мой враг. И я ничего не выигрываю, помогая тебе вести против него игру.

Она вздохнула.

— Я об этом много думала. Я думаю, ни деньги, которые я Могла бы дать тебе, ни мое красивое белое тело, — она искаженно улыбалась — не значат для тебя сейчас многого. Но неужели тебе не интересно спасти Клайда?

— Большой необходимости нет.

Она засмеялась.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду.

— Я думаю, возможно, нет необходимости спасать его. В отношении него у полиции мало фактов. Он хитрит. Он был в городе в день убийства Джулии, и она вымогала у него деньги, кого недостаточно для ареста.

Она снова засмеялась.

— А если я добавлю?

— Я не знаю. Что это? — спросил я и продолжал, не ожидая «с ответа: — Что бы это ни было, ты валяешь дурака, Мими. Ты можешь открыто обвинить Криса в двоеженстве. Пришей ему это. И на…

Она, мягко улыбнувшись, сказала:

— Но я держу это в резерве, чтобы потом использовать, если он…

— Если обвинение в убийстве пройдет против него? Нет, так не выйдет, любезная. Ты можешь предъявить ему обвинение в течение трех дней пребывания в тюрьме. К этому времени районный прокурор допросит его, сверит факты и установит, что он не убивал Джулию и что ты дурачишь его. И когда обратишься к прокурору с обвинением в двоеженстве, он пошлет тебя к черту и откажется предъявлять обвинение.

— Но он не может так сделать, Ник.

— Может и сделает, — заверил я ее. — А если он еще откопал факты сокрытия тобой доказательств, то тогда берегись.

Она закусила нижнюю губу и спросила:

— Ты правду говоришь?

— Я говорю тебе, что точно произойдет, если только районные прокуроры не очень изменились с тех пор, как я работал сыщиком.

Она снова закусила губу.

— Я не хочу, чтобы его отпускали, — сказала она, — и самой мне неохота ввязываться ни в какие передряги. — Она посмотрела на меня. — Если ты мне врешь, Ник…

— А тут ничего нельзя поделать: или верить мне, или нет.

Она улыбнулась, поднесла руку к моему лицу, поцеловала меня в губы и встала.

— Ты такой пройдоха. А я тебе верю.

Она прошлась по комнате взад и вперед. Глаза ее сияли, лицо было приятно возбуждено.

— Я позову Гилда, — сказал я.

— Нет, подожди. Я хочу сначала узнать, что ты думаешь по этому поводу.

— Хорошо, только без фиглярства.

— Ты, конечно, боишься своей тени, — сказала она, — но на беспокойся, я не собираюсь хитрить.

Я сказал, что это замечательно, и попросил ее показать найденное доказательство.

— А то они беспокоиться начнут.

Она обошла кровать и подошла к шкафу, открыла дверцу, отодвинула в сторону одежду и засунула внутрь руку.

— Это интересно, — сказала она.

— Интересно? — Я встал. — Да это же сногсшибательно, Гилд по полу будет валяться. — Я пошел к двери.

— Не горячись, — сказала она. — Я нашла.

Она повернулась ко мне, держа в руке смятый носовой платок. Когда я подошел, она раскрыла платок, чтобы показать мн «небольшую цепочку, оборванную с одного конца, а другим концом прикрепленную к небольшому золотому ножу. Платок был женский, и на нем были бурые пятна.

— Ну и что? — спросил я.

— Она была в руке у нее. Я увидела ее, когда оставалась с ней одна. Я знаю, это цепь Клайда, поэтому взяла ее.

— Ты уверена, что это его цепь?

— Да! — сказала она нетерпеливо. — Смотри, у нее золотые, серебряные, медные звенья. Он сделал ее из первой партии металла, полученного в результате процесса плавления, который он изобрел. Любой, кто хоть мало-мальски знает его, может доказать это. Другой такой цепи быть не может. — Она передала мне нож, чтобы я посмотрел на буквы, выгравированные там, — «К. М. У.» — Это его инициалы. Я никогда не видела раньше ножа, но цепь я бы везде узнала, Клайд носил ее все время.

— Ты так хорошо знала эту цепь, что могла бы описать ее не глядя?

— Конечно.

— Это твой носовой платок?

— Да.

— И пятна на нем — это кровь?

— Да. Цепь была у нее в руке, я тебе говорила, и там была Кровь. — Она сердито посмотрела на меня. — Не… Ты так себя едешь, как будто ты мне не веришь.

— Не совсем так, — сказал я, — но я думаю, ты сейчас должна рассказать все, ничего не скрывая.

Она топнула ногой.

— Ты!.. — Она засмеялась, и вся злость сошла у нее с лица. — Ты можешь быть самым надоедливым человеком. Сейчас я правду говорю, Ник. Я рассказала тебе все как было.

— Надеюсь, что так. Как раз вовремя. Ты уверена в том, что Джулия не пришла в себя и ничего не сказала, когда ты оставалась наедине с ней?

— Ты опять хочешь свести меня с ума. Конечно, я уверена.

— Хорошо, — сказал я. — Подожди здесь. Я приведу Гилда, но, если ты скажешь ему, что цепь была у Джулии в руке и она была еще не мертва, у него возникнет вопрос, а не пришлось ли лбе приложить немного силы, чтобы отнять ее.

Она широко раскрыла глаза:

— Что мне ему сказать?

Я вышел и закрыл дверь.

XXIII

Нора, выглядевшая немного сонной, развлекала Гилда и Энди в гостиной. Детей Уайнента видно не было.

— Давай, — сказал я Гилду. — Иди в первую дверь налево. Я думаю, она созрела для тебя.

— Расколол ее? — спросил он.

Я кивнул головой.

— Что тебе удалось узнать?

— Посмотрим, что она скажет тебе, а затем сравним, — пред ложи л я.

— Хорошо. Пошли, Энди.

Они вышли.

— Где Дороти? — спросил я.

Нора зевнула.

— Я думала, что она с тобой и с матерью. Гилберт где-то здесь. Он был здесь всего несколько минут назад. Нам здесь долго еще нужно быть?

— Недолго.

Я пошел назад по коридору, мимо двери Мими, в другую спальню, дверь в которую была открыта, и заглянул. Там никого не было. Дверь напротив была закрыта. Я постучал. Раздался голос Дороти:

— В чем дело?

— Это Ник, — сказал я и вошел.

Она лежала на боку на кровати, одетая, только на ногах не было комнатных туфель. Гилберт сидел на кровати рядом с ней Губы у нее были слегка надуты, но, возможно, это оттого, что она плакала. Глаза у нее были красные. Она подняла голову и угрюмо посмотрела на меня.

— Ты все еще хочешь со мной поговорить? — спросил я.

Гилберт встал с кровати:

— Где мама?

— Разговаривает с полицией.

Он что-то сказал, что — я не разобрал, и вышел из комнаты Дороти вздрогнула.

— Он меня раздражает, — сказала она, а затем снова угрюмо посмотрела на меня. — Ты все еще хочешь поговорить со мной?

— Что заставило тебя так ко мне относиться?

— Ты ведешь себя глупо. — Я сел на место, где раньше сидел Гилберт. — Знаешь ли ты что-нибудь о ноже и цепочке, которые якобы нашла мать?

— Нет. А где?

— Что ты хотела мне сказать?

— Теперь ничего, — ответила она недовольно, — за исключением того, что ты можешь вытереть эту помаду со своих губ.

Я вытер ее. Она выхватила носовой платок из моих рук, свернула его, взяла коробок спичек со столика, стоящего с другой стороны кровати, зажгла спичку.

— Да вонять же будет неимоверно, — сказал я.

Она ответила:

— Мне все равно. — Но спичку задула. Я взял платок, подошел к окну, открыл его, выкинул платок, закрыл окно, пошел и сел на свое место на кровати.

— Если тебе от этого лучше…

— Что мама сказала обо мне?

— Она сказала, что ты влюбилась в меня.

Она резко села.

— Что ты сказал?

— Я сказал ей, что нравлюсь тебе с детских лет.

Ее нижняя губа задрожала.

— Ты считаешь, это так и есть?

— А что еще может быть?

— Я не знаю. — Она заплакала. — Надо мной все потешаются — и мама, и Гилберт, и Харрисон. Я…

Я обнял ее.

— Ну их к черту всех!

Через некоторое время она спросила:

— Мама любит тебя?

— Боже мой, нет! Она ненавидит мужчин больше любой другой женщины, у которой нет патологического отвращения.

— Но у нее всегда есть к тебе что-то…

— Да это плотское чувство. Не обманывай себя. Мими ненавидит мужчин — всех нас — очень сильно.

Она прекратила плакать. Сморщила лоб и сказала:

— Я не понимаю. Ты ненавидишь ее?

— Обычно нет.

— А сейчас?

— Я думаю нет. Она глупая, а считает себя очень умной, вот в чем беда, но я не думаю, что ненавижу ее.

— А я — да, — сказала Дороти.

— Ты сказала мне это на прошлой неделе. Я хотел тебя спросить: знала ли ты или видела Арта Нунхайма, о котором мы говорили в забегаловке?

Она недовольно посмотрела на меня.

— Ты просто хочешь сменить тему разговора?

— Я хочу знать. Ты знала его?

— Нет.

— О нем упоминалось в газетах, — напомнил я ей. — Это он рассказал полиции, что Морелли знал Джулию Вулф.

— Я не помню его имени, — сказала она. — Я не помню, чтобы я слышала о нем до вчерашнего вечера.

Я описал его.

— Видела когда-нибудь?

— Нет.

— Знаешь ли ты кого-либо из людей, которые были у Стадси. или что-нибудь о них?

— Нет, честно, Ник. Я бы рассказала тебе все, что знаю, что могло бы помочь.

— Не думая о том, кому это может повредить?

— Да, — сразу сказала она. — Что ты имеешь в виду?

— Ты хорошо знаешь, что я имею в виду.

Она закрыла лицо руками, слова ее едва были слышны:

— Я боюсь, Ник, я… — Она резко опустила руки, так как кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — сказал я.

Энди открыл дверь настолько, чтобы можно было просунуть голову. Он пытался скрыть любопытство, когда говорил:

— Лейтенант хочет видеть вас.

— Я сейчас приду, — пообещал я.

Он шире раскрыл дверь.

— Он ждет. — Он мне многозначительно моргнул, но при этом губы его искривились, и в результате получилось поразительное выражение лица.

— Я вернусь, — сказал я Дороти и пошел за ним.

Он закрыл за мной дверь и приставил свой рот к моему уху.

— Парень подслушивал, — прошептал он.

— Гилберт?

— Да. У него было время, чтобы убежать, когда он услыхал, как я иду, но он точно подслушивал.

— Это его слабость, — сказал я. — Как у вас дела с миссис Йоргенсон?

Он свернул губы трубочкой и громко выдохнул:

— Что за дама!

XXIV

Мы вошли в комнату Мими. Она сидела в глубоком кресле у окна, очень довольная собой. Она весело улыбнулась мне и сказала:

— Моя душа теперь чиста. Я во всем призналась.

Гилд стоял у стола, вытирая платком лицо. На висках у него были еще видны капли пота, и лицо у него казалось постаревшим и усталым. Нож, цепочка и платок, в который они раньше были завернуты, лежали на столе.

— Кончили? — спросил я.

— Я не знаю, и это факт, — сказал он. Он повернулся к Мими, чтобы спросить ее: — Вы бы сказали, что мы кончили?

Мими засмеялась:

— Я представить не могу, о чем еще можно тут говорить.

— Ладно, — сказал Гилд медленно, несколько недовольно, — в таком случае я бы хотел, извините, поговорить с мистером Чарлзом. — Он тщательно сложил свой платок и убрал его в карман.

— Вы можете говорить здесь. — Она встала с кресла. — Я пойду поговорю с миссис Чарлз, пока вы не кончите. — Она игриво стукнула меня кончиком указательного пальца по щеке, когда проходила.

— Не позволяйте им говорить слишком плохо обо мне, Ник.

Энди открыл ей дверь, закрыл за ней, снова сложил губы трубочкой и резко дунул. Я лег на кровать.

— Ну, — спросил я, — что вам удалось выяснить?

Гилд прокашлялся.

— Она сказала, что нашла эту цепь и нож на полу, где Вулф, по всей вероятности, оборвала ее, борясь с Уайнентом, и она сказала, почему прятала ее до сих пор. Между нами говоря, в этом нет большого смысла, если здраво рассуждать. Но, может, в данном случае нужен другой подход. Я не могу понять ее во многом, не могу — и все.

— Самое главное, — посоветовал я ему, — это не дать ей замучить вас. Когда ты уличишь ее во лжи, она допускает это и вместо пой говорит еще одну ложь и т. д. Большинство людей, даже женщины, теряют мужество, когда ты ловишь их на третьей или четвертой брехне, и начинают говорить правду или молчать, но не Мими Она продолжает врать, и нужно быть осторожным: ты начинаешь верить ей — не потому, что она, кажется, говорит правку, а потому, что устаешь не верить.

Гилд сказал.

— Хмм… Возможно. — Он засунул палец за воротник. Ему было очень неловко. — Послушай, как ты считаешь, она убила ее?

Я увидел, что Энди смотрит на меня очень внимательно Я сел и опустил ноги на пол.

— Я не знаю. Мне кажется, цепь подбросили. Мы можем выяснить, была ли у него такая цепь. Если Мими помнит эту цепь, может, она и сейчас где-то есть. Если она помнит эту цепь так же хорошо, как говорит, — почему она не могла заказать ювелиру сделать такую же. И любой может купить нож и выгравировать любые инициалы, какие хочет. Но есть много фактов, противоречащих тому, что она могла зайти так далеко. Если она действительно подложила ее, более чем вероятно, у нее была вся цепь. Может, она у нее давно была. Но все это нам надо проверить.

— Мы делаем все, что можем, — терпеливо сказал Гилд, — Итак, ты думаешь, что она это сделала?

— Ты про убийство? — Я покачал головой. — Я так далеко еще не зашел. Как насчет Нунхайма? Пули совпали?

— Да, из того же пистолета, каким она была убита, — вся пять.

— В него пять раз стреляли?

— Да. И так близко, что одежда обожжена.

— Я видел его красноволосую любовницу в ресторане, — сказал я ему. — Она утверждает, что я и ты убили его, потому что он много знал.

Он проговорил:

— Гм… А в каком ресторане? Мне, возможно, надо будет поговорить с ней.

— «Пигерон-клаб» Стадси Бэрка, — сказал я ему и дал адрес. — Морелли там тоже ошивается. Он говорит, что настоящая имя Джулии Вулф — Нэнси Кейн и что ее друг, Фейс Пеплер, отбывает наказание в Огайо.

По тому, как он сказал: «Да?» — мне показалось, он уже выяснил о Пеплере и о прошлом Джулии.

— А что еще ты узнал?

— Мой друг Лэри Кроули, журналист, видел Йоргенсона вы ходящим из ломбарда на Шестой авеню рядом с Сорок шестой улицей вчера в обеденное время.

— Да?

— Тебя, кажется, не волнует эта новость. Я…

Мими открыла дверь и вошла со стаканами виски и минерала ной водой на подносе.

— Я подумала, вам неплохо будет выпить, — проговорила она весело.

Мы поблагодарили ее. Она поставила поднос на стол, сказала:

— Я не хочу мешать вам, — улыбаясь нам с видом снисходительности, как любят улыбаться женщины собравшимся мужчинам, и вышла.

— Вы что-то говорили, — напомнил мне Гилд.

— Если вы думаете, что я не до конца откровенен с вами, вы должны сказать это. Пока что мы вместе работаем, и я бы не хотел…

— Нет, нет, — поспешно сказал Гилд, — совсем не это, мистер Нарлз, — Его лицо слегка покраснело. — Я… дело в том, что комиссар нас торопит, и, думаю… я не придал этому значения, но второе убийство осложнило дело. — Он повернулся к подносу на столе: — Как будешь пить?

— Неразбавленное. И никаких наметок у нас нет?

— Тот же пистолет и много пуль, как и в случае с ней, но это все. Никто не подтверждает, что знает Нунхайма, или Уайнента, или кого-нибудь другого, кто у нас в списке. Дверь была не заперта, любой мог войти, но смысла в этом нет никакого. Никто ничего не видел и не слышал. Выстрелы-то они слышали, но они никого не видели.

Он дал мне стакан с виски.

— Пустые гильзы нашли? — спросил я.

Он покачал головой.

— Ни в тот, ни в этот раз. Вероятно, стреляли из револьвера.

— И оба раза он разрядил весь барабан, учитывая выстрел в телефон, если, как и многие другие, для безопасности он не держит под курком патрона.

Гилд опустил стакан, который уже поднес ко рту.

— Не хочешь ли ты найти в этом зацепку, — недовольно спросил он, — только потому, что так можно стрелять?

— Но любая зацепка может помочь. Вы узнали, где был Нунхайм, когда ее убили?

— Ага. Слонялся возле дома Вулф. По крайней мере часть времени. Его видели перед домом, сзади дома, если верить людям, которые обратили мало внимания на это и у которых нет причины лгать. И за день до убийства он был у ее дверей, по словам мальчика-лифтера. Мальчик сказал, что он сразу же вышел и он не знает, заходил ли тот или нет.

Я сказал:

— Тогда, возможно, Мариам права, он слишком много жал. Вы узнали что-нибудь о разнице в четыре тысячи долларов, которые Макоули дал ей и которые Уайнент, по его словам, не получил?

— Нет.

— Морелли говорит, у нее всегда было много денег. Он ска зал, она однажды одолжила ему пять тысяч наличными.

У Гилда поднялись брови.

— Да?

— Да. Он также говорит, что Уайнент знал о ее прошлом.

— Мне кажется, — проговорил Гилд медленно, — Морелли о многом вам рассказал.

— Он любит говорить. Узнали что-нибудь о том, над чем Уайнент работал, когда уехал, и над чем он собирался работать там, куда уехал?

— Нет. Вы вроде интересуетесь его цехом.

— А почему нет? Он изобретатель, цех — его место работы Я бы как-нибудь хотел взглянуть на этот цех.

— Нет ничего проще. Расскажите мне еще о Морелли и как вам удалось разговорить его.

— Он любит говорить. Вы знаете человека по кличке Воробей — большой, толстый парень, с бледным лицом и женским голосом?

Гилд задумался.

— Нет. А что такое?

— Он там был с Мариам — хотел мне взбучку устроить. Ему не дали.

— Почему он хотел это сделать?

— Я не знаю. Возможно, она сказала ему, что я помог убить Нунхайма, вам помог.

Гилд сказал:

— О! — Он почесал подбородок ногтем большого пальца, посмотрел на часы. — По-моему, уже поздновато. Зайдите ко мн» завтра или сегодня.

Я сказал:

— Ладно, — хотя думал я о другом.

Я кивнул головой ему и Энди и пошел в гостиную. Нора спала на диване, Мими отложила книгу, которую читала, и спросила:

— Ваше секретное совещание окончено?

— Да. — Я пошел к дивану.

Мими сказала:

— Пусть она поспит немного, Ник. Ты останешься посла того, как твои друзья полицейские уйдут?

— Ладно. Я хочу увидеть Дороти.

— Но она спит.

— Ничего. Я разбужу ее.

— Но…

Вошли Гилд и Энди, попрощались. Гилд с сожалением по* смотрел на спящую Нору, и они ушли. Мими вздохнула.

— Я устала от полицейских, — сказала она.

— Ты помнишь ту историю?

— Да.

Вошел Гилберт.

— Считают, что Крис сделал это?

— Нет, — сказал я.

— А кто это сделал, по их мнению?

— Я мог бы вчера тебе сказать. А сегодня не могу.

— Это же нелепо, — возразила Мими. — Все знают, и ты также, что это сделал Клайд. — Когда я ничего не ответил, она повторила более резко: — Ты знаешь прекрасно, что это Клайд сделал.

— Нет, — сказал я.

У Мими от восторга осветилось лицо.

— Ты на него работаешь, ведь так?

То, что я сказал «нет», не произвело на нее никакого впечатления. Гилберт спросил, не споря, а просто потому, что хотел узнать:

— Почему он не мог это сделать?

— Он мог бы, но не сделал. Стал бы он писать эти письма, которые бросали подозрение на Мими, единственного человека, который скрыл главную улику против него?

— Но, возможно, он не знал этого. Может, он думал, что полиция не все узнает. Они часто так делают, не так ли? Или, может, он хотел дискредитировать ее, чтобы ей не поверили, если…

— Вот, — сказала Мими. — Вот что он сделал, Ник.

Я спросил Гила:

— Ты не думаешь, что он убил ее?

— Нет, я так не думаю, но я хочу знать, почему у вас такое мнение, — вы понимаете, ваш метод.

— А я бы хотел узнать твой.

Он слегка покраснел, и в его улыбке было некоторое смущение.

— О, но это другое дело.

— Он знает, кто убил ее, — сказала Дороти из двери.

Она была все еще одета. Она уставилась на меня так, как будто боялась смотреть на кого-либо другого. Лицо у нее было бледное, и она держала свое маленькое тело строго прямо. Нора открыла глаза, поднялась, облокотившись на локоть, и спросонья (просила:

— Что?

Никто ей не ответил. Мими сказала:

— Дороти, давай не будем устраивать драматические сцены Дороти ответила:

— Ты можешь побить меня, когда все уйдут. Ты это сделаешь Она сказала это не спуская с меня глаз. Мими старалась показать, что она не знает, о чем говорит ее дочь.

— Кто ее убил? — спросил я ее.

Гилберт сказал:

— Ты ставишь себя в глупое положение, Дори. Ты…

Я перебил его:

— Пусть, пусть она скажет, что хочет сказать. Кто ее убил, Дори?

Она посмотрела на брата, опустила глаза, сгорбилась. Глядя я пол, она неразборчиво сказала:

— Я не знаю. Он знает. — Она подняла глаза на меня и задрожала. — Вы что, не видите, что я боюсь?! — закричала она. Я боюсь их! Уведите меня, и я скажу, но я боюсь их…

Мими засмеялась, глядя на меня.

— Ты сам напросился. Поделом тебе.

Гилберт покраснел.

— Так глупо, — прошептал он.

Я сказал:

— Я действительно уведу тебя, но я хотел бы, чтобы ты сказала это сейчас, когда мы сидим все вместе.

Дороти покачала головой:

— Я боюсь.

Мими сказала:

— Я бы попросила тебя не нянчиться с ней, Ник. Ей от этого только хуже. Она…

Я спросил Нору:

— Ты что-то хотела узнать?

Она поднялась и потянулась не поднимая рук. Лицо ее был» розовое и приятное, как всегда, когда она вставала после сна. Она сонно улыбнулась мне и сказала:

— Пойдем домой. Мне не нравятся эти люди. Пошли. Бери свою шляпу и пальто, Дороти.

Мими сказала Дороти:

— Ложись спать.

Дороти поднесла кончики пальцев левой руки ко рту и прохныкала сквозь них:

— Не позволяй ей бить меня, Ник.

Я наблюдал за Мими, чье лицо носило спокойную полуулыбку, но ноздри двигались вместе с дыханием, и я слышал, как они дышала.

Нора подошла к Дороти.

— Пойдем, мы умоем тебе лицо и…

Из горла Мими донеслись звериные ноты, мускулы у нее на лице напряглись, она вся подалась вперед. Нора встала между Мими и Дороти. Я схватил Мими за плечо, когда она пошла вперед, другой рукой я схватил ее за пояс сзади и поднял ее. Она кричала и била меня кулаками и ногами — на моих голенях от этого остались следы. Нора вытолкнула Дороти из комнаты и встала у двери, наблюдая за нами. Лицо у нее было очень живое. Я четко и ясно видел это, все остальное было в тумане, когда неуклюжие, бесполезные удары по спине и плечам заставили меня обернуться и я увидел, что меня колотит Гилберт. Я его не очень хорошо видел и почти не почувствовал, как оттолкнул его.

— Перестань. Я не хочу делать тебе больно.

Я отнес Мими на диван, положил ее, сел на колени и взял за руку Гилберт снова подскочил ко мне. Я попытался ударить его в коленную чашечку, но ударил слишком низко и сшиб его. Он повалился на пол. Я снова ударил его ногой, но промазал и сказал:

— Мы потом можем подраться, принеси воды.

Лицо у Мими стало багроветь. Глаза у нее выпучились, стали стеклянными, бессмысленными и большими. Слюна пузырями с шипением проходила сквозь сжатые зубы, когда она дышала, и ее красная шея, все ее тело было корчащейся массой вен и мускулов, которые распухли до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнут. Ее руки в моих руках были горячими, и от пота их трудно было держать. Я обрадовался, когда увидел рядом Нору со стаканом воды.

— Плесни ей в лицо, — сказал я.

Нора плеснула. Мими разжала зубы, чтобы вдохнуть воздух, и закрыла глаза. Она со всей силы завертела головой из стороны в сторону, но в ее извивающемся теле было уже меньше неистовства.

— Еще раз, — сказал я.

От второго стакана она дернулась в знак протеста и перестала сопротивляться. Она лежала тихо, безмолвно, тяжело дыша. Я отпустил ее руки и встал. Гилберт, стоя на одной ноге, прислонился к столу, поглаживая ногу, которую я ушиб. Дороти, бледни, с расширенными глазами, стояла в дверях, реши, входить ли ей или убегать и прятаться. Нора, стоявшая рядом со мной с пустым стаканом в руке, спросила:

— Ты думаешь, с ней все в порядке?

— Да.

Тут Мими открыла глаза, заморгала, пытаясь стряхнуть них воду. Я вложил в ее руку платок. Она вытерла лицо, дрожи всем телом, вздохнула и села на диван. Она посмотрела вокруг все еще моргая. Когда она меня увидела, она слабо улыбнулась По этой улыбке было видно, что она считала себя виноватой, но ни о чем не сожалела. Неверной рукой она тронула волосы и сказала:

— Конечно же, меня вытащили из воды.

Я ответил:

— Когда-нибудь, если у тебя будет еще такой приступ, ты можешь остаться там навсегда.

Она посмотрела мимо меня на сына.

— Гил, что случилось с тобой? — спросила она.

Он быстро отнял руку от ноги и поставил ее на пол.

— Я… н-ничего, — сказал он заикаясь. — Со мной все в по рядке. — Он разгладил волосы, поправил галстук.

Она стала смеяться.

— Ой, Гил, ты действительно пытался защитить меня? И от Ника? — Она еще больше стала смеяться. — Это очень мило с твоей стороны, но глупо. Он же чудовище, Гил. Никто бы не смог… — Она приложила платок ко рту и закачалась вперед и назад.

Я посмотрел на Нору. Губы у нее были сжаты, а глаза ее от гнева метали молнии. Я тронул ее рукой.

— Пошли. Гилберт, дай матери выпить. Через минуту или две она будет чувствовать себя нормально.

Дороти, со шляпой и пальто в руках, на цыпочках пошла к входной двери. Мы с Норой нашли пальто и пошли за ней, оставив Мими, смеющуюся в мой носовой платок, на диване. В такси по дороге в «Нормандию» никто из нас троих не разговаривал Нора думала о чем-то своем, Дороти была довольно напугана, а а устал — целый день на ногах.

Было почти пять утра, когда мы приехали домой. Лета нас радостно встретила. Я лег на пол поиграть с ней, Нора пошла готовить кофе. Дороти хотела рассказать мне что-то о том, что случилось с ней, когда она была маленькой. Я сказал:

— Нет. Ты уже делала попытку в тот понедельник. Что? Го верить не даю? Поздно уже. Что это ты боялась рассказать мне у Мими?

— Но ты бы лучше понял, если бы дал мне…

— Ты в тот понедельник сказала. Я не специалист по психоанализу. Я ничего не знаю о предварительном влиянии. И мне наплевать на него. К тому же я устал. Целый день на ногах Столько дел пришлось переделать.

Она обиделась на меня.

— Ты пытаешься сделать так, чтобы мне было тяжелей.

— Послушай, Дороти, — сказал я. — Ты или знаешь что-то, что побоялась сказать в присутствии Мими и Гилберта, или нет. Если да, то выкладывай. И если я что-нибудь не пойму, то спрошу тебя.

Она вертела складку юбки и угрюмо смотрела на нее, но, когда подняла глаза, они сверкали от возбуждения. Она говорила шепотом, но достаточно громко, чтобы любой находящийся в комнате мог услышать:

— Гил видел отца сегодня, и он сказал, кто убил мисс Вулф.

— Кто?

Она покачала головой.

— Он не говорит, он только это сказал.

— И ты боялась сказать это в присутствии Гилберта и Мими?

— Да. Ты бы понял все, если бы дал мне сказать…

— Что-то, что случилось, когда ты была маленькой. Ладно, я не буду. Прекратим это. Что еще он сказал?

— Ничего.

— Ничего о Нунхайме?

— Нет, ничего.

— Где ваш отец?

— Гил не сказал мне.

— Когда он встречался с ним?

— Он не сказал. Пожалуйста, не приставай ко мне с вопросами, Ник. Я рассказала тебе все, что он сказал мне.

— И много же это, — проворчал я. — Когда он тебе это сказал?

— Сегодня вечером. Он говорил мне, когда ты вошел в мою комнату, и, честное слово, это все, что он сказал мне.

Я ответил:

— Было бы замечательно, если бы хоть раз кто-нибудь из вас сказал о чем-нибудь — не имеет значения, о чем, — ясно и определенно.

Вошла Нора с кофе.

— О чем ты задумался сейчас, сын мой? — спросила она.

— О всяком, — ответил я, — загадки, ложь… А я слишком стар и устал от всего этого. Поехали назад в Сан-Франциско.

— До Нового года?

— Завтра, сегодня.

— Яс удовольствием. — Она дала мне чашку. — Мы можем полететь туда, если хочешь, и быть там до Нового года.

Дороти проговорила робко:

— Я не врала тебе, Ник. Я сказала тебе все, я… Пожалуйста, не сердись на меня! Я так… — Она перестала говорить и всхлипнула.

Я гладил Асту по голове и стонал. Нора сказала:

— Мы все устали, и нервы у нас распустились. Давай ото шлем собаку вниз на ночь и ляжем спать, а поговорим после того, как отдохнем. Пошли, Дороти, я принесу тебе кофе в постель и что надеть на ночь.

Дороти встала.

— Спокойной ночи, извините, что я так глупа, — и пошла за Норой.

Когда Нора вернулась, она села на пол возле меня.

— Наша Дори плачет сейчас, — сказала она, — на жизнь жалуется. — Она зевнула. — Что это был у нее за страшный секрет?

Я рассказал ей, что сообщила мне Дороти.

— Похоже, все это чепуха.

— Почему?

— А почему нет? Все, что они нам говорили, — все была чепуха. — Нора снова зевнула: — Полицейскому, возможно, этого достаточно, но не очень убедительно для меня. Послушай, почему не сделать список всех подозреваемых, всех мотивов и доказательств и не проверить их…

— Ты и сделай. А я ложусь. Какие еще доказательства, мамуля?

— А такие. Когда я была одна в гостиной, Гилберт думал, что я спала. Он подошел на цыпочках к телефону и попросил, чтобы со звонящими из города телефон не соединяли.

— Так-так…

— И, — сказала она, — что у Дороти все время есть ключ от квартиры тети Алисы.

— Так.

— И что Стадси толкнул Морелли ногой под столом, когда он начал говорить тебе о пьянице кузене… как его — Дика О’Брайене, которого знала Джулия Вулф.

Я встал и поставил чашки на стол.

— Я не знаю, как это другие детективы обходятся, не имея тебя в женах. Но все равно ты переборщила. Стадси толкнул Морелли под столом ногой, чтобы он лишнего времени не тратил зря. Я больше думаю над тем, били ли они Воробья затем, чтобы он мне что-нибудь не сделал, или затем, чтобы он не сказал мне что-нибудь лишнее. Я совсем сплю.

— Я тоже. Скажи мне, Ник. Скажи правду: когда ты боролся с Мими, у тебя никакого желания к ней не возникло?

— О, немного.

Она засмеялась и поднялась с пола.

— Эх ты, старый распутник! — сказала она. — Посмотри, уже светает.

XXV

Нора разбудила меня в четверть одиннадцатого.

— Телефон, — сказала она. — Это Герберт Макоули, и он говорит, что очень важно.

Я вошел в спальню (я спал в гостиной) к телефону. Дороти крепко спала. Я с трудом проговорил в трубку:

— Алло.

Макоули сказал:

— Еще рано для завтрака, но мне нужно сейчас тебя увидеть. Я могу сейчас к вам прийти?

— Да, приходи к завтраку.

— Я уже позавтракал. Завтракайте, я буду через пятнадцать минут.

— Хорошо.

Дороти, наполовину раскрыв глаза, спросонок сказала:

— Должно быть, уже поздно, — перевернулась и снова уснула.

Я умылся холодной водой, почистил зубы, причесался и вернулся в гостиную.

— Он придет, — сказал я Норе. — Он позавтракал, но ты закажи ему кофе. А мне — куриную печень.

— Ты приглашаешь меня в свою компанию, или я…

— Конечно. Ты никогда не встречала Макоули, не так ли? Довольно неплохой парень. Я был с ним в течение нескольких дней в одном подразделении, недалеко от Ваукса, и после войны мы встречались. Он несколько раз давал мне работу, в том числе и для Уайнента. Как насчет того, чтобы выпить?

— Почему бы тебе не быть сегодня трезвым?

— Мы приехали в Нью-Йорк не для того, чтобы быть трезвыми. Хочешь посмотреть сегодня вечером хоккей?

— Неплохо бы!

Она налила мне выпить и пошла заказать завтрак. Я просмотрел утренние газеты. Там сообщалось о задержании Йоргенсона бостонской полицией и об убийстве Нунхайма. Но следующие сообщения, под заголовками «Война шайки бандитов «Хэл Китчен», «Арест «Принца Майка» Гергусона» и интервью с Джавси о переговорах по поводу похищения Линдберга занимали места побольше. Макоули и мальчик-коридорный, который привел Лету, вошли вместе. Аста любила Макоули, потому что, когда он с ней играл, она могла применять всю свою силу: она никогда hi любила слишком нежных. В это утро вокруг его рта были морщи ны и щеки у него не были такими розовыми.

— Где полиция нашла эту версию? — спросил он. — Они думают?..

Он перестал говорить, так как вошла Нора. Она была одета.

— Нора, это Герберт Макоули, — сказал я. — Моя жена.

Они пожали друг другу руки, и Нора сказала:

— Ник сказал мне, чтобы я заказала вам только кофе. На могла бы я…

— Нет, спасибо. Я только что позавтракал.

Я спросил:

— Что насчет полиции?

Он заколебался.

— Нора практически знает все, что знаю я, — заверил я его. Поэтому, если то, что ты хочешь сказать, не…

— Нет, нет, ничего подобного, — сказал он. — Это только ради миссис Чарлз. Я не хочу причинять беспокойства.

— Тогда выкладывай. Ее беспокоит только то, что она на знает.

— Что это за новая версия полиции? Утром ко мне пришел лейтенант Гилд, — сказал он. — Сначала он показал мне цепочку от часов с прикрепленным к ней ножом и спросил, видел ли я ее когда-либо раньше. Да, я видел. Это вещь Уайнента. Я сказал ему, что да, она похожа на вещь Уайнента. Дальше он спросил, знаю ли я, как она могла попасть к кому-либо другому. После ряда уклончивых ответов я понял, что под кем-то другим он имел в виду Мими. Я сказал ему, что Уайнент мог дать ее кому нибудь, ее могли украсть или найти на улице, или ее мог отдать кому-то кто-то, кто ее увидел или нашел на улице, и ее могли взять у кого-нибудь, кому Уайнент дал эту цепочку и нож «Были другие пути, как вы могли их заполучить», — сказал я ему. Но он понял, что я разыгрываю его, и не дал мне больше говорить об этом.

На щеках у Норы появились пятна, а глаза ее потемнели.

— Идиот!

— Успокойся, — сказал я. — Возможно, мне нужно было пред упредить тебя, он вчера к этому клонил. Похоже, это моя старая подруга Мими намекнула ему. А что еще его интересовало?

— Он хотел узнать о… Он хотел спросить следующее: «Не считаете ли вы, что у Чарлза и Вулф была любовная связь? Или она кончилась?

— Тут Мими приложила руку, — сказал я. — Что ты ему ответил?

— Я сказал ему, что не знаю, имели ли вы что-либо общее, и напомнил, что вы уже долгое время не живете в Нью-Йорке.

Нора спросила:

— Вы действительно так ответили?

Я сказал:

— Не пытайся сделать из Мака лгуна. Что он ответил на это?

— Ничего. Он спросил меня, не думаю ли я, что Йоргенсон знает, что было между тобой и Мими? А когда я спросил, что он имеет в виду, то он обвинил меня, что я притворяюсь, что ничего не знаю. Это были его слова. Поэтому мы много не говорили. Его интересовало, когда я встретился с тобой и где, с точностью до минуты.

— Замечательно, — сказал я. — У меня нет алиби.

Вошел официант с нашим завтраком. Мы говорили о том о сем, пока он не ушел. Затем Макоули сказал:

— Тебе нечего бояться, я сдам Уайнента полиции. — Голос у него был неровный и слегка прерывался.

— Ты уверен, что это сделал он? — спросил я. — Я не уверен.

Он сказал просто:

— Я знаю. — Он прокашлялся. — Даже если бы у него был один шанс из тысячи за то, что я не прав — а этого нет, — он сумасшедший, Чарлз. Он не должен быть на свободе.

— Возможно, это правильно, — начал я. — И если ты знаешь…

— Я знаю, — повторил он. — Я видел его в тот день, как он убил ее, — это могло быть через тридцать минут после убийства, хотя я не знал этого, не знал даже, что она убита. А сейчас я знаю.

— Ты встретил его в конторе Германа?

— Что?

— Ты должен был быть в конторе человека по имени Герман на Пятьдесят седьмой улице от трех до четырех часов в тот день. По крайней мере мне так полиция сказала.

— Да, — сказал он. — Я имею в виду то, что говорит полиция. На самом деле, после того как мне не удалось найти Уайнента или получить известие о нем на улице Плаза, я позвонил к себе в кон-гору и Джулии. Но все было безрезультатно, поэтому я отказался от попытки найти его и пошел к Герману. Он горный инженер, мой клиент, я только что написал для него несколько статей, и нужно было сделать небольшие поправки. Когда я вышел на Пятьдесят седьмую улицу, у меня появилось ощущение того, что за мной кто-то идет, — тебе знакомо это ощущение. У меня нет причин, чтобы меня преследовали, но все же я адвокат и все может быть. По крайней мере я хотел выяснить, поэтому свернул на восток от Пятьдесят седьмой, дошел до площади Мэдисон и все еще не был уверен, что это не так. Там был небольшой, желтолицый мужчина, мне показалось, что я видел его на улице Плаза, но… Быстрей всего выяснить, следят ли за тобой, — это взять такси. Я так и сделал и сказал шоферу, чтобы тот ехал на восток Было слишком много машин, и я не смог увидеть, сел ли желтолицый или кто-нибудь другой в такси, чтобы ехать за мной. Поэтому я сказал шоферу, чтобы он повернул на юг к Третьей улице, потом на восток, на Пятьдесят шестую, и опять на юг, снова на Вторую авеню. К этому времени я был уверен, что желтое такси едет за нами. Я не видел, был ли мой маленький человек в такси, слишком далеко было.

На следующем углу, когда нас остановил красный свет, я увидел Уайнента. Он сидел в такси, ехавшем на запад, на Пятьдесят пятую улицу. Естественно, меня это не очень удивило. Мы были всего в двух кварталах от дома Джулии, и я принял за само собой разумеющееся то, что она не хотела, чтобы я знал, что он был у нее, когда я звонил, и что сейчас он ехал на встречу со мной на улицу Плаза. Он никогда не был особенно пунктуальным. Поэтому я сказал шоферу, чтобы он повернул на запад. Но на Ленсингтон-авеню — мы были всего в полквартале от них — такси, в котором ехал Уайнент, свернуло на юг. Это не было по дороге на улицу Плаза или к моей конторе. Поэтому я послал его к черту и снова стал смотреть, кто за мной следит. Такси больше не ехало за мной. Я все время глядел по сторонам, когда ехал к Герману, и никаких признаков преследования не увидел.

— В какое время вы видели Уайнента? — спросил я.

— Должно быть, в пятнадцать пятнадцать. Было без двадцати четыре, когда я приехал к Герману, и я думаю, что это было минут на тридцать пять позже. Секретарь Германа Луиза Якобс, девушка, с которой вы видели меня вчера вечером, сказала мне, что он занят на конференции весь день, но, возможно, будет через несколько минут. И он пришел. Через десять или пятнадцать минут я закончил с ним дело и уехал обратно в свою контору.

— Я понял: вы не находились настолько близко от Уайнента, чтобы увидеть, был ли он возбужден или нет, была ли на нем цепочка от часов, шел ли от него запах пороха и т. д.

— Все, что я видел, — это его лицо. Но ты не думай, будто я не уверен, что это был не Уайнент.

— Я не думаю. Продолжай.

— Мне он не позвонил. Примерно через час после того, как я вернулся, позвонила полиция и сообщила, что Джулия мертва. Ты должен понять: в том, что Уайнент убил ее, я не сомневался ни минуты. Ты можешь это понять. Ты все еще думаешь, что это сделал не он. Поэтому, когда я пошел туда и полиция стала задавать мне вопросы, я увидел, что они подозревают его. Я сделал то, что девяносто девять адвокатов из ста сделали бы для своих клиентов. Я не сказал, что видел его поблизости в пределах времени, когда совершилось убийство. Я сказал им то, что сказал тебе, — что у меня с ним была встреча, — и, раз он не приходил, я дал им понять, что уехал к Герману прямо с улицы Плаза.

— Это вполне резонно, — согласился я. — В том, что ты рассказал, нет смысла, пока нет показаний другой стороны.

— Точно. И дело в том, что я никогда не слыхал его показаний. Я ожидал: он появится, позвонит мне или еще что-нибудь. Но от него ничего не было слышно до вторника, пока я не получил письмо из Филадельфии. И в нем не было ни слова о том, почему он не смог прийти ко мне в пятницу, — ничего. Да ты видел письмо. Что ты думаешь по этому поводу?

— Ты хочешь знать, было ли в письме чувство вины?

— Да.

— Нет, — сказал я. — В нем написано все так, как если бы он ее не убивал. Нет особенных волнений по поводу того, что полиция подозревает его, за исключением того, что это может помешать работе и он хочет, чтобы все прояснилось и не было никаких осложнений; если сравнивать с другими, то оно ничем не отличается, разве что написано в его заумном стиле. Я так и вижу его отправляющим письмо без малейшего представления о том, что ему лучше подумать над тем, как он объяснит свои действия в день убийства. Насколько ты уверен, что он именно от Джулии ехал, когда ты видел его?

— Сейчас я уверен. Сначала предполагал. Затем подумал, он, может быть, из своего цеха едет. Цех находится на Первой авеню, за несколько кварталов от того места, где я его видел, и, хотя он был закрыт с тех пор, как он уехал, мы снова снимаем его и все готово к работе, если он вернется, — возможно, в тот день он был там. Полиция ничего не смогла найти там, что бы подтверждало, что он там был.

— Я хотел спросить тебя, — говорят, он бакенбарды отрастил. Он…

— Нет. У него все такое же длинное, худощавое лицо, с такими же редкими белыми усами.

— Другой вопрос. Вчера здесь убили одного типа, по имени Нунхайм. Это был небольшого роста…

— Я к этому как раз и подхожу, — сказал он.

— Я подумал о маленьком человеке, который, как ты полагаешь, мог следить за тобой.

Макоули посмотрел на меня.

— Ты хочешь сказать, это мог быть Нунхайм?

— Я не знаю, я думал.

— И я не знаю, — сказал он. — Я никогда не видел Нунхайма. насколько я…

— Это был маленький человек, не больше пяти футов и трех дюймов, а весом не более ста двадцати фунтов. Ему было около тридцати пяти или тридцати лет. Желтоватый, темные волосы и глаза, глаза почти рядом сидят, большой рот, большой, мягкий нос, уши как у летучей мыши крылья.

— Это мог быть он, — сказал он. — Хотя близко я его не видел. Возможно, полиция даст мне посмотреть на него. — Он пожал плечами. — Я бы не сказал, что это имеет значение сейчас. На чем я остановился? А, да, на том, что не мог связаться с Уайнентом. Это поставило меня в неудобное положение, раз полиция знает, что я связан с ним и ничего об этом не говорю. Ты ведь знал?

— Да, — признался я.

— И ты, возможно, как полиция, подозревал, что я встречался с ним на улице Плаза или позже в день убийства?

— Это могло быть.

— Да. И конечно, ты частично прав. Я по крайней мере видел его, и видел в том месте и в такое время, что полиции станет ясно, кто виноват. Итак, инстинктивно солгав, теперь я уже врал намеренно. Герман был занят на конференции весь день и не знал, сколько я его ждал. Луиза Якобс — мой хороший друг. Не вдаваясь в подробности, я сказал ей, что она может мне помочь, помочь клиенту, если скажет, что я прибыл в две или три минуты четвертого, и она довольно охотно согласилась. Чтобы защитить ее от неприятностей, я сказал ей: если дело пойдет неладно, она может заявить, что не помнит, когда я приходил, но что на следующий день я случайно упомянул о времени своего прихода и у нее не было причин не верить мне, все целиком сваливая на меня. — Макоули глубоко вздохнул. — Сейчас это не имеет значения. Важно то, что я получил известие от Уайнента.

— Еще одно ненормальное письмо? — спросил я.

— Нет. Он позвонил. На вечер я назначил ему встречу с нами. Я сказал, что ты ничего не будешь делать, если не увидишься с ним, поэтому он пообещал встретиться с нами. Конечно, я хочу полицейских взять. Я не могу продолжать защищать его так. Я смогу оправдать его на почве сумасшествия, пусть его упрячут куда следует. Это все, что я могу сделать, — все, что я хочу сделать.

— Ты уже сообщил полиции?

— Нет. Он позвонил после того, как они ушли. В любом случае я хотел сначала тебя увидеть. Я хотел сказать, я не забыл, что должен тебе и…

— Ерунда, — сказал я.

— Нет. — Он повернулся к Норе. — Я не думаю, что он рассказал вам, как спас меня в воронке…

— Да он ерунду говорит, — сказал я ей. — Он выстрелил в одного, промазал. Я выстрелил и не промазал, и все тут. — Я снова спросил его: — Почему ты сразу хочешь вызвать полицию? Предположим, что мы с тобой приходим на встречу и слушаем, что он говорит нам. Мы можем связаться и вызвать полицию, когда мы убедимся, что он убийца.

Макоули устало улыбнулся:

— Ты все еще сомневаешься? Ладно. Я готов сделать как ты хочешь, хотя это как в… Но, возможно, ты изменишь решение, когда я расскажу о нашем телефонном разговоре.

Дороти, в Нориной пижаме, слишком длинной ей, вошла зевая.

— О! — воскликнула она, когда увидела Макоули, а затем, когда узнала его: — Хэлло, мистер Макоули. Я не знала, что вы здесь. Есть новости от отца?

Он посмотрел на меня. Я покачал головой. Он ответил ей:

— Пока нет, но, возможно, будут на днях.

Я сказал:

— У Дороти есть новость. Расскажи Макоули о Гилберте.

— Ты говоришь о моем отце? — спросила она неуверенно, глядя в пол.

— Что ты, дорогая, нет — сказал я.

Она покраснела и с укором посмотрела на меня. Затем быстро сказала Макоули:

— Гил видел моего отца вчера, и он сказал Гилу, кто убил мисс Вулф.

— Что?!

Она кивнула головой несколько раз. Макоули посмотрел на меня недоумевающими глазами.

— Это необязательно должно быть так, — напомнил я ему. — Это то, что Гил сказал.

— Понимаю. Тогда вы думаете, что он мог?..

— Вы не очень часто говорили с семьей, с тех пор как началось? — спросил я.

— Нет.

— Это нужно испытать. Они все помешаны на сексе, я думаю Это сказывается на них. Они начинают…

Дороти сказала сердито:

— Ты ужасен. Я делала все…

— Ты против чего возражаешь? — серьезно спросил я. — Сейчас я даю тебе возможность: я хочу верить, что Гил сказал тебе это.

— Не ждите от меня многого.

Макоули спросил:

— И кто же убил ее?

— Я не знаю. Гил не захотел говорить.

— Ваш брат его часто видел?

— Я не знаю, как часто. Он сказал, что они встретились.

— И говорилось что-нибудь о человеке по имени Нунхайм?

— Нет, Ник спрашивал меня. Ничего другого он мне не говорил.

Я перехватил взгляд Норы и подал ей сигнал. Она встала, говоря:

— Пойдем в другую комнату, Дороти, дай этим ребятам поговорить.

Дороти недовольно, но пошла за Норой. Макоули сказал:

— Она хорошенькой выросла. — Он прокашлялся. — Я надеюсь, что твоя жена не будет…

— Не нужно. Нора все понимает. Ты начал говорить о своем разговоре с Уайнентом.

— Он позвонил сразу, как ушла полиция, и сказал, что видел объявление в «Таймс» и звонит узнать, что я хочу. Я сказал, что ты не очень хочешь ввязываться в его неприятности. И сказал, что ты не приступишь к делу, пока не переговоришь с ним. И мы назначили встречу на сегодня. Затем он спросил меня, видел ли я Мими. Я ответил ему, что видел раз или два с того момента, как она вернулась из Европы, а также видел ее дочь. И затем он сказал следующее: «Если моя жена попросит денег, дай ей в разумных пределах».

— Ну и ну, — сказал я.

Макоули кивнул.

— И я такого же мнения. Я спросил его почему. И он ответил, что прочитанное в утренних газетах убедило его в том, что она сентиментальная дура, она не его союзник, и у него были основания считать, что она «хорошо» расположена к нему. Я начал понимать, к чему он клонит, и сказал, что она передала и нож, и цепь в полицию. И попробуйте отгадать, что он ответил на это.

— Я отказываюсь.

— Он ничуть не смутился, а спокойно спросил: «Ты имеешь в виду нож на цепи к часам, которые я оставил, чтобы Джулия отремонтировала?» Я засмеялся: «Что ты сказал?» Это поставило меня в тупик. Я не успел подумать, что ответить, а он уже говорил: «Мы можем обсудить это более подробно, когда встретимся». Я его спросил, где мы встретимся, и он ответил, что позвонит, а пока он не знает, где будет. Он позвонил мне домой в десять часов. А теперь торопится, хотя до этого совсем не спешил, и у него нет времени, чтобы ответить хоть на один из моих вопросов. Поэтому он повесил трубку, а я позвонил тебе. Что ты думаешь о его невиновности сейчас?

— Иначе, чем я думал раньше, — ответил я медленно. — Ты уверен, что он позвонит нам в десять часов вечера?

Макоули пожал плечами:

— Ты знаешь это так же, как и я.

— Тогда, если бы я был на твоем месте, я бы не стал беспокоить полицию, пока мы не поймаем этого безумца и не сдадим его им. Этот твой рассказ комплиментов у полиции не вызовет, и, если они тебя сразу же не посадят, они устроят тебе веселую жизнь, если Уайнент обведет нас вокруг пальца сегодня вечером.

— Я знаю, но я хотел бы сбросить с себя этот груз.

— Несколько часов не имеют значения, — сказал я. — Вы с ним говорили о несостоявшейся встрече на улице Плаза?

— Нет, мне не удалось его спросить. Что ж, если ты говоришь «подожди», я подожду, но…

— Давай подождем по крайней мере до сегодняшнего вечера, пока он не позвонит. Если он позвонит, мы решим, говорить полиции или нет.

— Ты думаешь, он не позвонив?

— Я не уверен, — сказал я. — Он не пришел на последнюю встречу с тобой, и он что-то стал не очень внятно говорить с тобой, когда узнал, что Мими сдала цепочку с ножиком в полицию. Я бы не очень надеялся на встречу. Хотя мы посмотрим. Я приду к тебе лучше около девяти часов.

— Приходи к обеду.

— Я не смогу, но приду как можно раньше. Но придется пошевелиться. Где ты живешь?

Макоули дал мне свой адрес в Скарсдейле и встал.

— Попрощайся за меня с миссис Чарлз и поблагодари ее. О, кстати, я думаю, ты правильно понял меня в отношении Куина, вчера вечером. Я хотел сказать только то, что его советы мне не помогли. Я не хотел сказать… ну, ты сам знаешь, — что он другим клиентам не делал деньги.

— Я понимаю, — сказал я и позвал Нору.

Они с Макоули пожали друг другу руки, наговорили друг другу любезностей, он погладил Асту рукой, попросил меня «Приходи пораньше» — и ушел.

— Хоккей летит к черту, — сказал я. — Если ты не найдешь кого-нибудь другого, с кем пойти.

— Я многого не услышала? — спросила Нора.

— Немного.

Я изложил ей все, о чем рассказал Макоули.

— И не спрашивай, что я думаю по этому поводу. Я не знаю. Я знаю, Уайнент — сумасшедший, но он не ведет себя как сумасшедший и как убийца. Он ведет себя как игрок. Богу только известно, что это за игра.

— Я думаю, — сказала она, — что он прикрывает кого-то еще.

— А почему ты думаешь, что не он убил ее?

Она посмотрела удивленно на меня.

— Потому что ты так не думаешь.

Я сказал, что это замечательная причина.

— Кто этот другой?

— Я еще не знаю. Давай не смейся надо мной. Я много думала над этим. Это не может быть Макоули, потому что он использует его, чтобы помочь прикрыть того, другого, и…

— И это не могу быть я, — предположил я, — потому что он хочет использовать меня.

— Правильно, — сказала она. — И ты будешь глупо выглядеть, если ты сейчас смеешься надо мной, а потом я угадаю раньше, чем ты, кто это. И это не будет ни Мими, ни Йоргенсон, потому что он пытался бросить на них тень подозрения. И это нс может быть Нунхайм, потому что, по всей вероятности, его убил тот же человек и его сейчас можно не подозревать. И это не может быть Морелли, потому что Уайнент ревновал его и у ник была ссора. — Она строго посмотрела на меня: — Я бы хотели, чтобы ты побольше узнал об этом толстяке, по имени Воробей, и той большой, рыжеволосой женщине.

— А как насчет Дороти и Гилберта?

— Я хотела тебя об этом спросить. Ты думаешь, как отец он их очень любит?

— Нет.

— Ты, по-моему, хочешь меня обескуражить, — сказали она. — Зная их обоих, трудно сказать, что кто-то из них мог быть виновен, но я попытаюсь отбросить в сторону мои чувства и придерживаться логики. Перед тем как ложиться спать вчера, я составила список всех…

— Нет ничего более верного, чем придерживаться логики, чтобы побороть бессонницу. Это…

— Не нужно говорить со мной таким тоном. Ты сам ничего стоящего до сих пор не сделал.

— Я не хотел тебя обидеть, — сказал я и поцеловал ее, — У тебя новое платье.

— Ой, трус! Сразу меняешь тему разговора.

XXVI

Сразу после обеда я пришел к Гилду, и мы приступили к делу, как только пожали друг другу руки.

— Я без адвоката пришел. Я подумал, лучше будет, если я приду сам.

Он поморщил лоб и покачал головой, как будто я его обидел.

— Значит, так? — сказал он не спеша.

— Да, так.

Он вздохнул.

— Я полагаю, что вы сделаете ошибку, какую делают другие люди, только потому, что мы… Вы же знаете, мы должны смотреть на дело с разных сторон, мистер Чарлз.

— Мне это знакомо. А что вы хотели узнать?

— Все, что я хочу узнать, — это кто убил ее и его.

— Расспроси Гилберта, — предложил я.

Гилд сжал губы.

— А почему именно его?

— Он сказал своей сестре, что знает, кто сделал это; сказал, что узнал это от Уайнента.

— Вы хотите сказать, он видел отца?

— Она говорит, что он так сказал. У меня не было возможности его самого спросить об этом.

Он, сощурясь, посмотрел на меня своими водянистыми глазами:

— Скажите, что они за люди, мистер Чарлз?

— Йоргенсоны? Вы, вероятно, знаете так же, как и я.

— Я не знаю, — сказал он. — И это факт. Я вообще не могу их понять. Эта миссис Йоргенсон. Кто она?

— Блондинка.

Он угрюмо кивнул:

— Да, и это все, что я знаю. Но, послушайте, вы давно их знаете, и из того, что она говорит, вы и она…

— И я и ее дочь, — сказал я. — И я и Джулия Вулф, и я и миссис Астор. Я с женщинами хват.

Он протянул руку.

— Я не хочу сказать, что верю всему, что она сказала, и но нужно обижаться. Вы занимаете неправильную позицию, если вы не возражаете против того, что я говорю. Вы ведете себя так, как будто мы все хотим до вас добраться, но это же неправильно, абсолютно неправильно!

— Может быть, но ты все время говоришь со мной двусмысленно, еще с…

Он посмотрел на меня бесцветными глазами и сказал спокойно.

— Я полицейский и должен делать свою работу.

— Это довольно разумно. Ты сказал мне, чтобы я сегодня пришел. Что ты хочешь?

— Я не приказывал вам приходить, я попросил вас.

— Хорошо. Что ты хочешь?

— Только не так, — сказал он. — Так говорить я не хочу. До сих пор мы все время честно и откровенно говорили друг с другом, и я бы хотел, чтобы так и продолжалось.

— Из-за вас все изменилось.

— Я не думаю, что это так. Послушайте, мистер Чарлз, вы можете поклясться или просто сказать прямо, что вы до конца со мной откровенны?

Было бесполезно говорить «да», он бы мне не поверил. Я сказал:

— Практически.

— Практически да, — недовольно проговорил он. — Каждый говорит мне практически всю правду. Что я хочу, так это чтобы какой-нибудь упрямый сукин сын взял и сделал за меня все дело.

Я сочувствовал — понимал, каково ему.

— Может, из всех, кого вы нашли, никто и не знает всей правды.

Он сделал недовольное лицо:

— Очень может быть, не так ли? Послушайте, мистер Чарлз, я переговорил с каждым, кого мог найти. Если вы найдете еще, я с ними тоже переговорю.

— Вы имеете в виду Уайнента?

— Неужели вы думаете, что у нашего отдела есть неограниченные возможности, чтобы искать его день и ночь.

— Есть его сын, — предложил я.

— Есть его сын, — согласился он. Он позвал Энди и смуглого, кривоногого человека, по имени Клайд: — Приведите мне этого сына Уайнента, я хочу поговорить с ним.

Они вышли. Он сказал:

— Видите, я хочу говорить с людьми.

Я ответил:

— Сегодня у тебя нервы расходились, не так ли? Ты распорядился, чтобы Йоргенсона привезли из Бостона?

Он пожал своими большими плечами:

— Его рассказ звучит правдоподобно. Я не знаю. Вы хотите высказать свое мнение по этому поводу?

— Да.

— Я сегодня какой-то неуравновешенный, — сказал он. — Прошлой ночью я глаз не сомкнул. Проклятая жизнь! Я не знаю, зачем мне нужна эта работа. Можно взять кусок земли, развести серебристую лисицу и… Вы знаете, когда вы напугали Йоргенсона в двадцать пятом году, он сбежал в Германию, бросив свою жену. Хотя он об этом много не говорит. Он изменил имя, чтобы его сразу не нашли, и из-за этого боится устроиться на постоянную работу. Он говорит, он механик или еще что-то. Он говорит, что брался то за одно, то за другое, что попадалось под руку, но, насколько я мог понять, в основном увивался возле Женщин, у которых были деньги. Но с большими деньгами женщины ему не попадались. А где-то в двадцать седьмом или двадцать восьмом году он был в Милане — это город в Италии — и прочитал в парижской газете «Геральд», что эта Мими, недавно разведенная жена Клайда Миллера Уайнента, прибыла в Париж. Лично он ее не знал, и она не знала его. Но он знал, что она сногсшибательная блондинка, любит мужчин, повеселиться и не очень умна. Он решил, после развода Уайнент дал ей денег и, как считал он сам, среди этих денег была и его часть, та, на которую Уайнент обманул его, и через нее он возьмет только то, что принадлежит ему. Итак, он собирает деньги на проезд в Париж и едет туда.

— Все верно пока. Звучит правдоподобно.

— Я так и подумал. Найти ее в Париже ему было нетрудно. Самому подойти, или через кого-то, или как получится. Все остальное произошло просто. Она сразу же им увлеклась, как он говорит, с первого взгляда, но думает обойти его, решив женить на себе. Естественно, он ее не отговаривает. Она получила приличную сумму вместо алиментов — двести тысяч долларов. С такими деньгами замужество не представляет проблем, и он оказался среди денег как лис в курятнике. Итак, они поженились. Как он говорит, они ловко зарегистрировали брак где-то в горах между Испанией и Францией. Делал все испанский священник, но на французской земле, из-за чего брак был незаконный. Но я думаю, он хочет замазать обвинение в двоеженстве. Лично мне наплевать. Дело в том, что в его руки попали деньги. Он держал их у себя, пока не осталось ни гроша. И вы понимаете, все это время она не знала, что он не Йоргенсон, человек, которого она ветре тала в Париже, и не знала до тех пор, пока его не поймали в Бос тоне. Все в норме?

— Да, все нормально, — сказал я. — За исключением, как ты сказал, женитьбы, и даже с этим все может быть в порядке.

— Да; впрочем какое это имеет значение? Итак, приходи! зима, денег становится меньше. Он решает нажать на нее, сказан, что деньги кончаются, и она говорит, что они, возможно, могут поехать в Америку и выпросить у Уайнента еще. Он считает это справедливым. Она думает, что это можно сделать, и они садятся на корабль…

— Здесь что-то немножко не так, — сказал я.

— Почему вы так думаете? Он не рассчитывает ехать в Бос тон, где живет его жена. Он рассчитывает на то, что не будет попадаться своим знакомым, включая в особенности Уайнснтя Кто-то сказал ему, что закон в отношении двоеженства после семи лет теряет силу. Он понял, что рискует немногим. И они не собираются оставаться здесь долго.

— И все же эта часть мне не нравится, — настойчиво сказал я. — Но продолжай.

— На второй день его пребывания здесь, когда они все еще пытаются найти Уайнента, ему страшно не везет. Он встречает подругу своей первой жены — эту Ольгу Фентон — на улице, и она его узнает. Он пытается уговорить ее, чтобы она не сообщала жене, и это ему пока удается. Он рассказывает ей свои небылицы, на которые он мастер. Какое же у него воображение! Но долго дурачить ее ему не удается. Она идет к своему священнику, par сказывает ему все и спрашивает, что ей делать. Тот говорит, что она должна сообщить первой жене. Она так и делает. И в следующий раз, когда она встречает Йоргенсона, она говорит ему, что она сделала. И он сразу летит в Бостон, чтобы уговорить жену не поднимать шум. И там мы его берем.

— А как насчет его визита в ломбард? — спросил я.

— Это было все взаимосвязано. Он говорит, что поезд в Бостон отходит через несколько минут и у него не было с собой денег, а времени идти домой не остается. К тому же он не очень хотел видеть вторую жену, пока не успокоил первую. И банки были закрыты, поэтому он заложил часы. Все совпадает.

— Вы часы видели?

— Я могу на них посмотреть. А что такое?

— Ты не думаешь, что они когда-то были на цепочке, которую Мими передала вам?

Он фазу выпрямился.

— Боже мой! — Затем подозрительно посмотрел на меня и спросил: — Вы что-то знаете об этом или нет?

— Я просто предполагаю. А что он говорит об убийствах сейчас? Кто, по его мнению, убил их?

— Уайнент. Он признается, какое-то время он думал, что это сделала Мими, но она его разубедила. Он заявляет, она не говорила ему, что у нее есть что-то против Уайнента.

— Возможно, он хочет себя немного выгородить. Я не сомневаюсь: они хотели использовать эту цепь, чтобы выжать из него Немного денег. Тогда — ты не думаешь, что это она подложила нож и цепь?

У Гилда опустились уголки рта.

— Она могла подложить, чтобы потрясти его немного. Ты не согласен с этим?

— Для такого человека, как я, это немного сложно, — сказал я. — Вы выяснили, Фейс Пеплер еще в тюрьме в Огайо?

— Да. На следующей неделе выходит. Это объясняет появление алмазного кольца. Он через своего друга на свободе передал его ей. Кажется, они собирались пожениться и жить вместе, когда он выйдет, или что-то в этом роде. По крайней мере охранник говорит, что такие письма были. Этот Пеплер ничего не сказал, что могло бы помочь нам. И охранник не может вспомнить, чтобы в письмах было что-нибудь полезное для нас. Конечно, даже это немного помогает, чтобы объяснить мотив. Положим, Уайнент ревнует, а она носит это кольцо и собирается уходить от Лего. Это… — Он перестал говорить, чтобы снять телефонную трубку.

— Да, — сказал он. — Да. Что? Конечно. Конечно. Но оставьте кого-нибудь там. Хорошо. — Он оттолкнул в сторону телефон. — Еще одно ложное сообщение по поводу убийства на Двадцать девятой Западной улице, которое произошло вчера.

— О! — сказал я. — Мне показалось, я услышал имя Уайнента. Ты знаешь, как искажаются сегодня слова по телефону.

Он покраснел и прокашлялся:

— Может, что-нибудь и прозвучало наподобие «уай», но… Да, могло так и прозвучать. Я совсем забыл, мы были у того человека, по имени Воробей.

— Что вы выяснили?

— Похоже, для нас ничего нет. Имя его Джим Брофи. Оказывается, он заигрывал с этой девушкой Нунхайма, а она была зла на вас. А он был пьян и думал, — если он вам что-то сделает, то пня ответит взаимностью.

— Хорошая мысль, — сказал я. — Я думаю, что вы не устроите неприятностей Стадси?

— Вашему другу? Он рецидивист, как вы знаете. У него большой послужной список.

— Да. И я его один раз посадил. — Я начал собираться. — Вы заняты. Я пойду.

— Нет, нет, — сказал он. — Останьтесь, если есть время.

— У меня есть время.

— У меня тут пара дел, они могут вас заинтересовать, и вы можете помочь нам с сыном Уайнента.

Я сел.

— Может, вы выпить хотите, — предложил он, открывая ящик шкафа.

Но мне никогда не было хорошо от полицейского вина, поэтому я сказал:

— Нет, спасибо.

Его телефон зазвонил снова, и он сказал в трубку:

— Да… Да. Хорошо. Поднимайтесь.

В этот раз я ничего не услышал. Он отклонился на спинку стула и положил ноги на стол.

— Послушайте. А я серьезно говорил о ферме серебристых лисиц и хотел бы узнать ваше мнение о месте в Калифорнии.

Я пытался решить, не сказать ли ему о фермах в нижних штатах, где разводят львов и страусов, когда открылась дверь и толстый, рыжеволосый мужчина ввел Гилберта Уайнента. Один глаз его совершенно распух, а левая штанина брюк была разорвана.

XXVII

Я сказал Гилду:

— Когда вы говорите «приведите их», они их действительно приводят, не так ли?

— Подождите, — сказал он. — За этим кроется больше, чем вы думаете. — Он обратился к рыжему толстяку: — Давай, Флинт, расскажи нам все.

Флинт обтер губы тыльной стороной ладони.

— Этот парень как дикая кошка, честное слово. Он не сильный, но идти со мной не хотел. А вот бегает здорово.

Гилд сказал недовольно:

— Ты герой, и я пойду к комиссару, чтобы тебе сразу же дали медаль, но оставим это в покое. Давай о деле.

— Я не говорил, что я сделал что-то большое, — возразил Флинт. — Я только…

— Мне наплевать, что ты делал, — сказал Гилд. — Я хочу знать, что он делал.

— Да, сэр. Я как раз к этому и подхожу. Я сменил Моргена в восемь часов сегодня утром. Все шло хорошо и тихо, как обычно; никого не было слышно, когда в десять минут третьего, я слышу, в замок двери вставляют ключ. — Он облизнул губы и дал нам возможность выразить удивление.

— Это в квартире Вулф, — объяснил Гилд мне.

— У меня было предчувствие. И какое предчувствие! — воскликнул Флинт, переполненный восхищением.

— Какое предчувствие? — Гилд строго взглянул на него, и он поспешно продолжал:

— Да, сэр, ключ, а затем открывается дверь, и входит этот молодой человек. — Он гордо и любовно улыбнулся Гилберту. — Он был очень напуган, когда я подошел к нему, вылетел пулей, и только на первом этаже я догнал его. И там, честное слово, он сам потасовку затеял. Мне пришлось стукнуть его раз, чтобы охладить его пыл. Он не сильный, но…

— Что ему нужно было в квартире? — спросил Гилд.

— Он ничего не сделал там. Я…

— Ты хочешь сказать, что ты сразу же набросился на него, не подождав, чтобы увидеть, что он будет делать? — У Гилда шея надулась, а лицо стало красным, как волосы Флинта.

— Я подумал, лучше не рисковать.

Гилд смотрел на меня злыми, непонимающими глазами. Я старался изо всех сил, чтобы мое лицо ничего не выразило. Он сказал сдавленным голосом:

— Хватит, Флинт. Подожди за дверью.

Рыжий был озадачен. Он проговорил медленно:

— Да, сэр, вот ключ. — Он положил ключ на стол Гилда и пошел к двери. Там он повернулся и сказал:

— Он заявляет, что он сын Клайда Уайнента. — И весело засмеялся.

Гилд был все еще не в состоянии справиться со своим голосом, но сказал:

— Неужели?

— Да. Я видел его где-то раньше. Мне кажется, он из компании Биг Шорти Долена. Кажется, я видел его с ними.

— Проваливай! — гаркнул Гилд.

Флинт вышел. Гилд застонал — звук шел изнутри, откуда-то снизу:

— Этот тип угробит меня! Компания Биг Шорти Долена. Боже мой! Ну что, сынок?

Гилберт сказал:

— Я знаю, мне не нужно было этого делать.

— Хорошее начало. — В голосе Гилда чувствовалась доброта. Лицо его снова становилось нормальным — Мы все ошибки делаем. Бери стул, и мы посмотрим, как можно выйти из этого положения. Тебе к глазу что-нибудь приложить?

— Нет-нет, спасибо, все хорошо. — Гилберт подвинул стул немного в сторону Гилда и сел.

— Этот бездельник тебя сам ударил?

— Нет, я виноват. Я сопротивлялся.

— Ладно, — сказал Гилд. — Я думаю, никому не нравится, когда его арестовывают. Теперь рассказывай, в чем дело?

Гилберт посмотрел на меня неподбитым глазом.

— Ты попал в переделку — Гилд может сделать с тобой все что захочет, — сказал я ему. — Если ты хочешь легко отделаться расскажи ему все.

Гилд в знак подтверждения кивнул головой:

— Это так. — Он поудобнее сел на стуле и спросил дружеским тоном: — Где ты взял ключ?

— Отец переслал его с письмом. — Он вынул белый конверт из кармана и дал его Гилду.

Я обошел Гилда сзади, посмотрел через его плечо на конверт Адрес был напечатан на машинке: «Мистеру Гилберту Уайненту «Кортленд», и на конверте не было почтовой марки.

— Где ты его взял? — спросил я.

— Оно было на столе, когда я пришел вчера вечером, около десяти часов. Я не спросил у клерка, сколько оно там лежало, но я думаю, его не было там, когда я уходил, иначе они бы отдали мне его.

Внутри конверта были два листа бумаги со знакомым неумело напечатанным текстом. Мы с Гилдом вместе стали читать:

«Дорогой Гилберт!

Если за все это время я ни разу не написал тебе, то только по тому, что так хотела твоя мать, и если сейчас я нарушаю свое молчание просьбой помочь мне ввиду крайней необходимости, то иду против желания твоей матери. Ты сейчас уже мужчина и сам дол жен решить, остаться ли нам незнакомыми или мы должны действовать, как нам подсказывает кровное родство. Ты знаешь, я сейчас нахожусь в неприятном положении, связанном с убийством Джулии Вулф. И я верю, у тебя есть ко мне доброе чувство и убежденность, что я не виновен, что на самом деле так и есть Я обращаюсь к тебе за помощью, чтобы раз и навсегда доказать полиции и всем остальным мою невиновность, в полной уверяй мости, что, если я не смогу рассчитывать на твою любовь, я тем не менее могу рассчитывать на твое естественное желание сделать все возможное, чтобы сохранить имя твое, твоей сестры, а также и твоего отца незапятнанным.

Я обращаюсь к тебе также потому, что, хотя у меня и есть адвокат, вполне способный, верящий в мою невиновность и делающий все, чтобы доказать это, и я надеюсь на помощь м-ра Чарлза, — я никого из них не могу попросить сделать то, что является незаконным, и к тому же я не знаю никого, кроме тебя, кому бы я мог довериться. Я прошу тебя сделать следующее: завтра утром сходи на квартиру Джулии Вулф, д. 411, Пятьдесят четвертая Восточная улица, куда ты попадешь с помощью этого ключа, который я вложил в конверт, и между страниц книги «Хорошие манеры» ты найдешь лист бумаги. Ты его прочтешь и сразу же уничтожишь. Ты его обязательно должен уничтожить. Когда ты прочитаешь, ты узнаешь, почему это нужно и почему именно к Тебе я обратился с просьбой. В случае если что-нибудь вызовет изменение в наших планах, я позвоню тебе вечером. Если мне не удастся позвонить, то я позвоню завтра вечером, чтобы узнать, Выполнил ли ты мою просьбу, и договориться о встрече. Я очень Верю, что ты осознаешь всю огромную ответственность, которую в возлагаю на тебя, и не подведешь меня.

С любовью. Твой отец».

Размашистая подпись Уайнента была написана чернилами под словами «Твой отец». Гилд ждал, что я скажу. Я ждал его слов. И через некоторое время он спросил Гилберта:

— И он позвонил?

— Нет, сэр.

— Откуда ты знаешь? — спросил я. — Ты разве не говорил оператору, чтобы он не соединял ваш телефон с городом?

— Я — да. Я боялся, вы узнаете, кто это, если он позвонит. Но я знал, — он оставит оператору сообщение для меня, но он не позвонил.

— Выходит, ты не встречался с ним?

— Нет.

— И он не сказал тебе, кто убил Джулию Вулф?

— Нет.

— Ты врал Дороти?

Он опустил голову и кивнул, глядя в пол.

— Я… я думаю, это из-за ревности. — Он посмотрел на меня, яйцо его покраснело. — Вы понимаете, Дороти раньше уважала меня, считала, что я знаю больше, чем другие, почти обо всем. Когда ей нужно было что-нибудь узнать, она подходила ко мне, и она всегда слушала меня. А затем, когда она стала с вами ветречаться, все изменилось. Она стала больше вас уважать. Естеством но, было бы глупо, если бы это было не так, потому что сравнение тут неуместно, конечно. Но, я думаю, я ревновал, и мне это и «нравилось. Не то чтобы не нравилось, потому что я тоже вас ум жал. Но я хотел сделать что-нибудь, чтобы произвести на нее впечатление, порисоваться — как бы вы это назвали. Когда я получил это письмо, я притворился, будто встречаюсь с отцом и что ом сказал мне, кто совершил эти убийства, — пусть бы она увидела что я знаю то, чего не знаете вы. — Он перестал говорить, так как выдохся, и носовым платком вытер лицо.

Я ждал, пока Гилд заговорит. Он сказал:

— Я думаю, здесь вреда большого нет, сынок, если ты уверен что не утаил что-нибудь, что мы должны знать.

Парень покачал головой:

— Нет, сэр, я ничего не утаил.

— Ты ничего не знаешь о ноже и цепочке, которые твоя мата дала нам?

— Нет, сэр, я ничего не знал, пока мать не отдала их вам.

— Как она? — спросил я.

— О, все в порядке, я думаю, хотя она сказала, что весь день пролежит в постели.

Гилд прищурил глаза:

— Что с ней?

— Истерика, — сказал я. — Она с дочкой поругалась вчера вечером и сорвалась.

— Из-за чего?

— Кто знает, просто душевный приступ. Гилд сказал «гм» и почесал подбородок.

— Флинт правду сказал, что у тебя не было возможности найти свою бумагу? — спросил я парня.

— Да, я даже не успел закрыть за собой дверь, как он бросился на меня.

— Я с замечательными сыщиками работаю, — недовольна сказал Гилд. — Он не кричал «держи его!», когда бросился на тебя? Ладно, оставим это. Сынок, я могу сделать одно из двух, а что — зависит от тебя. Я могу немного подержать тебя здесь и от пустить, но за это ты должен сообщить мне, когда отец свяжется тобой. Ты должен дать мне знать, что он скажет тебе и где он хо чет с тобой встретиться.

Я заговорил прежде, чем Гилберт ответил:

— Ты не можешь так, Гилд. Это его отец.

— Я не могу? Неужели? — осклабился он на меня. — А не на пользу ли это отцу, если он не виновен?

Я ничего не сказал. Лицо Гилда медленно посветлело.

— Тогда хорошо, сынок, положим, я отпущу тебя под честное слово. Если твой отец или кто-нибудь другой попросит тебя что-нибудь сделать, ты должен обещать мне, что откажешься, так как дал мне слово.

Парень посмотрел на меня. Я проговорил:

— Это звучит разумно.

Гилберт сказал:

— Да, сэр, я дам вам такое слово.

Гилд сделал широкий взмах рукой:

— Хорошо, иди.

Парень встал, говоря:

— Большое спасибо, сэр. — Он повернулся ко мне: — Вы тоже идете?

— Подожди меня там, — сказал я ему, — если ты не торопишься.

— Хорошо. До свидания, лейтенант Гилд, и спасибо. — Он вышел.

Гилд схватил телефонную трубку и отдал распоряжение найти книгу «Хорошие манеры» и что в ней и принести ему. Сделав это, он обхватил голову сзади руками и стал раскачиваться на стуле.

— Итак, что мы имеем?

— Приходится только гадать, — сказал я.

— Послушайте, вы все еще думаете, что это не Уайнент сделал?

— Какое имеет значение, что я думаю? У вас сейчас достаточно доказательств, с тем, что дала Мими.

— Это меняет дело, — сказал он мне. — Но я очень хочу знать, что вы думаете и почему.

— Моя жена думает, он кого-то прикрывает.

— Даже так? Гм. Я никогда не принимал в расчет женскую интуицию, и если вы не будете возражать, так я скажу: миссис Чарлз — очень умная женщина. Кто же это, она считает?

— Она еще не решила, так в последний раз она сказала.

Он вздохнул.

— Что же, возможно, этот лист бумаги, за которым он послал парня, скажет нам что-нибудь.

Но в тот день лист бумаги нам ничего не сказал. Люди Гилда не смогли найти книгу «Хорошие манеры» в комнатах убитой женщины.

XXVIII

Гилд позвал в комнату рыжего Флинта и стал его «накачивать». С рыжего пот градом лил, но он настаивал, что у Гилберта не было возможности дотронуться до чего-нибудь в квартире и во время пребывания Флинта там никто ничего не трогал. Он не по мнил, видел ли книгу под названием «Хорошие манеры», но он был не из тех, кто запоминает названия книг. Он пытался помочь и делал идиотские предположения, пока Гилд не выгнал его.

— Парень, вероятно, ждет меня там, — сказал я. — Если ты считаешь, что еще один разговор с ним может помочь…

— Вы так думаете?

— Нет.

— Тогда ладно. Но, честное слово, кто-то взял эту книгу, и я хочу…

— Почему? — спросил я.

— Что «почему»?

— Почему она должна быть там?

Гилд почесал подбородок.

— Что вы этим хотите сказать?

— Он не попадался Макоули на улице Плаза в день убийства, он не кончил самоубийством в Элентауне. Он говорит, что вил только тысячу долларов у Вулф, когда мы думаем, что он взял пять. Он говорит, они были просто друзьями, а мы думаем, «но любовниками. Он слишком разочаровывает меня, чтобы я очень уж верил в его слова.

— Да, — согласился Гилд. — Я бы его лучше понял, если бы он пришел или пропал куда-нибудь. То, что он вертится вокруг нас, путает наши карты, это ни на что не похоже, насколько я понимаю.

— Вы наблюдаете за его цехом?

— Да, вроде того. А что?

— Я не знаю, — сказал я откровенно. — Только он указал нам на много вещей, которые ни к чему не привели. Может, нам лучше обратить наше внимание на то, на что он не указывал, и как цех относится к этому.

Гилд проговорил «гм». Я сказал:

— Я оставляю тебя с этой гениальной мыслью, — и оделся. Предположим, мне нужно будет связаться с тобой поздно веча ром, — как мне тебя найти?

Он дал мне номер телефона, и я ушел. Гилберт ждал меня в коридоре. Никто из нас не сказал ни слова, пока мы не сели в такси. Затем он спросил:

— Он ведь думает, я правду говорю, не так ли?

— Да. А разве нет?

— Но люди не всегда тебе верят. Вы маме ничего об этом не скажете?

— Нет. Если ты хочешь.

— Спасибо, — сказал он. — Как по-вашему, где у молодого человека больше возможностей — на Западе или на Востоке?

Я подумал, как бы он работал на ферме по разведению лисиц у Гилда, и ответил:

— Не сейчас. На Запад хочешь поехать?

— Я не знаю. Я хочу что-то делать. — Он стал поправлять Галстук. — Вы подумаете, это странный вопрос: кровосмешение часто бывает?

— Бывает, — ответил я. — Вот почему есть название этому.

Он покраснел. Я сказал:

— Я не разыгрываю тебя. Это то, о чем никто ничего не знает. И не существует способов выяснить это.

После этого мы несколько кварталов молчали. Потом он сказал:

— Есть еще один вопрос, который бы я хотел вам задать: что вы думаете обо мне?

Он был еще более застенчив, чем Алиса Куин.

— У тебя все хорошо, — сказал я. — И все плохо.

Он отвернулся и посмотрел в окно.

— Я так молод.

Мы еще помолчали. Затем он кашлянул и немного крови вытекло у него из угла рта.

— Тот тип хорошо стукнул тебя, — сказал я.

Он, смущаясь, кивнул и приложил платок ко рту.

— Я не очень силен.

У «Кортленда» он не дал мне помочь ему выйти из машины, Настоял, что справится сам. Но наверх я пошел с ним, подозревая, что он не скажет никому о своем состоянии. Я позвонил до того, как он успел вставить ключ, и Мими открыла нам двери. Она вытаращила глаза. Я сказал:

— Его побили. Уложи его в постель и вызови доктора.

— Что случилось?

— Уайнент втянул его в заваруху.

— Во что?

— Ладно, не думай об этом, пока мы его не найдем.

— Но Клайд был здесь, — сказала она. — Вот почему я звонила тебе.

— Что?

— Да. — Она энергично закивала головой. — Он спросил, где Гил. Он был здесь в течение часа или, может, больше. Еще десяти минут не прошло, как он ушел.

— Ладно, давай уложим его в постель.

Гилберт упрямо настаивал, что ему не нужно помогать, поэтому я оставил его в спальне с матерью и пошел к телефону.

— Звонили мне? — спросил я Нору, когда меня соединили.

— Да, сэр, Макоули и Гилд хотят, чтобы ты им позвонил, и жены мистера Йоргенсона и мистера Куина. Дети пока не звонили.

— Когда звонил Гилд?

— Около пяти минут назад. Ты один поешь? Лэри просил меня сходить с ним на новый спектакль Осгуда Пэркинса.

— Давай. Пока.

Я позвонил Герберту Макоули.

— Свидание отменяется, — сказал он. — Наш друг звонил, и он черт знает что хочет. Послушай, Чарлз, я иду в полицию. Мня все надоело.

— Я полагаю, сейчас ничего больше не остается делать, сказал я. — Я сам думал позвонить в полицию. Я у Мими. Он был здесь несколько минут назад. Я не застал его.

— Что он делал там?

— Я собираюсь выяснить.

— Ты серьезно насчет полиции?

— Да.

— Тогда давай звони, а я подъеду.

— Хорошо. До встречи.

Я позвонил Гилду.

— Пришла небольшая новость, как только вы ушли, — сказал он. — Я могу сообщить вам по телефону? Так.

— Я у миссис Йоргенсон. Мне пришлось вести парня домой Этот красноголовый что-то внутри ему повредил.

— Я убью этого тупицу! — зарычал он. — Тогда не будем говорить.

— У меня тоже есть новость. Уайнент был здесь час назад; по словам миссис Йоргенсон, он ушел за несколько минут до моего прихода.

Он немного помолчал, затем сказал:

— Подожди. Я сейчас приеду.

Когда я искал номер телефона Куина, в гостиную вошла Мими.

— Ты думаешь, ему нанесли серьезное увечье? — спросила она.

— Я не знаю, но нужно позвать доктора. — Я подвинул ей телефон. Когда она кончила говорить, я сказал: — Я сообщил полиции, что здесь был Уайнент.

Она кивнула головой.

— Я поэтому и звонила, — спросить тебя, нужно ли мне сообщать им.

— Я Макоули тоже позвонил. Он придет.

— Он ничего не сможет сделать! — сказала она возмущенно — Клайд сам дал их мне, они мои.

— Что твои?

— Эти облигации, деньги.

— Какие облигации и деньги?

Она подошла к столу и выдвинула ящик.

— Видишь?

Внутри были пачки акций, наверху лежал розовый чек «Парк-Ввеию траст компани» на выдачу Мими Йоргенсон десяти тысяч долларов, подписанный Клайдом Миллером Уайнентом. Стояла дата: 3 января 1933 года.

— За пять дней вперед? — спросил я. — Что это за чепуха?

— Он сказал, на счету у него немного денег и он не может Внести депозит в течение нескольких дней.

— Тут может быть все что угодно, — предупредил я ее. — Я надеюсь, ты готова к этому.

— Я не понимаю почему, — возразила она. — Я не понимаю: Почему мой муж, мой бывший муж, не может обеспечить меня и Своих детей, если он захочет этого?

— Прекрати. За что он тебе дал деньги?

— За что… дал деньги?

— Ага. Что ты обещала сделать ему в течение этих нескольких дней, чтобы он не объявил чек неплатежеспособным?

У нее от нетерпения задергалось лицо.

— В самом деле. Ник, ты иногда как полоумный, со своими глупыми подозрениями.

— Я учусь только, чтобы быть таким. Еще три урока, и я подучу диплом. Но помни, ты, возможно, кончишь…

— Прекрати! — закричала она. Она приложила руку к моему рту. — Неужели тебе нужно так говорить? Ты же знаешь, меня это Пугает. — Голос у нее стал мягкий и вкрадчивый. — Ты знаешь, Через что я прошла и прохожу в эти дни, Ник. Не можешь ли ты быть ко мне добрее?

— Что ты меня уговариваешь, — сказал я. — Уговаривай полицию. — Я пошел к телефону и позвонил Алисе Куин:

— Это Ник. Нора сказала, что ты…

— Да. Ты видел Харрисона?

— Нет. С тех пор как оставил его у тебя.

— Ладно, если увидишь его, ничего не говори о том, что я тебе наговорила. Я не то хотела сказать тогда, совсем не то.

— Я так и подумал, — заверил я ее. — И я ему ничего не скажу. Как он сегодня?

— Он ушел, — сказала она.

— Что?

— Он ушел. Он оставил меня.

— Он это и раньше делал. Он вернется.

— Я знаю. Но на этот раз я боюсь. В контору к себе он не ходил. Я надеюсь, он пьет где-нибудь. Но в этот раз я боюсь. Ник, ты думаешь, он действительно любит эту девочку?

— Кажется, он думает так.

— Он тебе говорил об этом?

— Это не имело бы никакого значения.

— Как ты думаешь, поможет ли, если я с ней поговорю?

— Нет.

— Почему ты так думаешь? Ты думаешь, она его любит?

— Нет.

— Что с тобой? — спросила она раздраженно.

— Я не дома.

— Что? А, ты хочешь сказать, что ты в таком месте, где не можешь говорить.

— Да.

— Ты у нее дома?

— Да.

— Она там?

— Нет.

— Ты думаешь, она с ним?

— Я не знаю.

— Когда ты сможешь говорить, ты позвонишь мне, или лучше, может, ты заедешь ко мне?

— Хорошо, — пообещал я и повесил трубку.

Мими смотрела на меня с любопытством своими голубыми глазами.

— Кто-то серьезно воспринимает дела моей дочери? — Когда я не ответил, она засмеялась и спросила: — Дори все еще горюет?

— Я полагаю да.

— О, она будет горевать, пока не сможет кого-нибудь заставить поверить в это. И это ты, кого нельзя провести, ты, который боится поверить в то, что я, например, всегда говорю правду.

— Это мысль, — начал я, но звонок в дверь не дал мне продолжить.

Мими впустила доктора — это был невысокого роста, толстый пожилой человек, согнувшийся и с шаркающей походкой, — и провела его к Гилберту. Я открыл ящик и снова посмотрел на акции. «Почтово-телеграфная компания» — 5 тысяч долларов; «Сао Паоло сити» — 6,5 тысячи; «Тайп фаундерс» — 6 тысяч; «Сертен тид продакте» — 5,5 тысячи; Верхняя Австрия — 6,5 тысячи; «Юнайтед драп» — 5 тысяч; «Филипин рейлвэй» — 4 тысячи; «Токио электрик лайтинг» — 6 тысяч долларов. Общая номинальная стоимость 60 тысяч долларов, как я прикинул, и, предположим, между четвертой и третьей частью на рынке. Когда зазвонил звонок, я закрыл ящик и впустил Макоули. Он выглядел усталым. Он сел не снимая пальто и сказал:

— Расскажи мне все. Что он тут затеял?

— Я не знаю еще, за исключением того, что он дал Мими акции и чек.

— Я знаю это.

Он порылся в кармане и протянул мне письмо.

«Дорогой Герберт!

Я даю сегодня миссис Мими Йоргенсон акции, перечисленные ниже, и чек на 10 тысяч долларов в банке «Парк эйв» к оплате 3 января. Пожалуйста, обеспечь к этой дате деньги. Я бы предложил продать облигации предприятий общественного пользования, но смотри сам. У меня сейчас нет времени оставаться дольше Нью-Йорке, и я, возможно, не смогу приехать сюда в течение следующих нескольких месяцев, но буду время от времени поддерживать с тобой связь. Жаль, но я не могу ждать нашей встречи с Чарлзом сегодня вечером.

Твой Клайд Миллер Уайнент».

Под размашистой подписью был список акций.

— Как это письмо попало к тебе? — спросил я.

— С посыльным. Как ты думаешь, за что он платит ей?

Я покачал головой.

— Она сказала, он заботится о ней и детях.

— Похоже, — похоже так же, как и то, что она всегда говорит правду.

— А эти акции? — спросил я. — Я думал, все его состояние в твоих руках.

— Я тоже так думал, но этого у меня не было. Я не знал, что они у него есть. — Он поставил локти на колени, голову положил на руки. — Если бы все, что я не знаю, сходилось…

XXIX

Вошла Мими с доктором и сказала:

— О, здравствуйте, — и несколько строго поздоровалась с ним за руку. — Это доктор Грант — мистер Макоули — мистер Чарлз.

— Как пациент? — спросил я.

Доктор Грант прокашлялся и ответил, что, по его мнению, Гилбертом ничего серьезного не произошло. Последствия ударов небольшое кровотечение, нужно немного отдохнуть. Он сном прокашлялся и сказал, что был счастлив видеть нас. Мими вывела его.

— Что с мальчиком? — спросил меня Макоули.

— Уайнент послал его в погоню за химерами на квартиру Вулф, и он наткнулся на крепкого полицейского.

Возвратилась Мими, проводив доктора.

— Вам мистер Чарлз рассказал о чеке и акциях? — спросила она.

— У меня была записка от мистера Уайнента, в которой он ставит меня в известность об этом, — сказал Макоули.

— Тогда не будет трудностей.

— Нет, насколько я знаю.

Она расслабилась немного, и глаза ее потеплели.

— Я не понимаю, почему они должны быть, но мистер Чарлз, — она показала на меня, — любит пугать.

Макоули вежливо улыбнулся.

— Могу я спросить вас, говорил ли мистер Уайнент что-ни будь о своих планах?

— Он говорил что-то, но я не думаю, что внимательно слушала. Не помню, чтобы он говорил, когда уедет и куда.

Я недовольно пробормотал что-то; Макоули притворился, что верит ей.

— Говорил ли он что-нибудь о Джулии Вулф и о своих трудностях или о чем-нибудь связанном с убийством? — спросил он.

Она энергично замотала головой.

— Ни слова. Я спрашивала его об этом, но вы знаете, когда он хочет, то ничего не скажет. Он только ворчал.

Я задал вопрос, который Макоули постеснялся задать:

— О чем он говорил?

— Ни о чем особенном, за исключением нас и детей, в особенности о Гиле. Он очень хотел его увидеть и ждал около часа, надеясь, что он придет домой. Он спрашивал о Дори, но не очень.

— Говорил ли он о том, что писал Гилберту?

— Ни слова. Я могу повторить весь наш разговор, если вы хотите. Зазвонил звонок, я открыла дверь, а он стоит. Немного постарел и похудел. Я сказала: «Это ты, Клайд!» — или еще что-то, а он спросил: «Ты одна?» Я сказала, что да, и он вошел. Тогда он… — Зазвонил дверной звонок, и она пошла открывать дверь.

— Что ты думаешь по этому поводу? — спросил Макоули глуховатым голосом.

— Когда я начинаю верить Мими, — сказал я, — я надеюсь, что у меня хватит ума не допустить этого.

Она вернулась с Гилдом и Энди. Гилд кивнул мне и поздоровался за руку с Макоули. Затем обратился к Мими:

— Что ж, мадам, я буду вынужден просить вас рассказать мне…

Макоули перебил его:

— Давайте расскажу вам, что должен, сначала я, лейтенант Мой рассказ должен предшествовать рассказу миссис Йоргенсон и…

Гилд махнул своей большой рукой адвокату:

— Давай.

Он сел на край дивана. Макоули рассказал ему то, что он рассказал мне утром. Когда он упомянул об этом Гилду, тот с огорчением посмотрел на меня один только раз. Гилд не перебивал Макоули, который рассказал все ясно и кратко. Дважды Мими хотела что-то сказать, но каждый раз отказывалась и продолжала слушать. Когда Макоули кончил говорить, он передал Гилду записку, в которой говорилось об акциях и чеке.

— Он прислал мне все это сегодня с нарочным.

Гилд внимательно прочитал записку и обратился к Мими:

— Теперь вы, миссис Йоргенсон.

Она рассказала ему о визите Уайнента, тщательно объясняя подробности, все время повторяя, что он отказывался говорить о чем бы то ни было касающемся Вулф или ее убийства. Что, давая ей акции и чек, он просто сказал, что хочет обеспечить ее и детей; хотя он уезжает, она не знает, когда и куда. Она не была обеспокоена тем, что все ей явно не верили. Она закончила улыбаясь, сказав:

— Он во многом хороший человек, но без винтика в голове.

— Вы хотите сказать, что он на самом деле сумасшедший? — спросил Гилд. — А не просто с причудами?

— Да.

— Что заставляет вас думать так?

— О, нужно пожить с ним, чтобы знать, насколько он сумасшедший, — сказала она беззаботно.

Гилд был недоволен:

— Во что он был одет?

— Коричневый костюм, коричневое пальто и шляпа, и я думаю, в коричневых туфлях, белой рубашке и сером галстуке < красным или красно-коричневым узором.

Гилд кивнул головой Энди:

— Скажи им.

Энди вышел. Гилд почесал подбородок, нахмурился задумчиво. Остальные наблюдали за ним. Когда он перестал чесать подбородок, он посмотрел на Мими и Макоули, но не на меня и спросил:

— Кто-нибудь из вас знает человека с инициалами Д.У.К.?

Макоули медленно покачал головой. Мими сказала:

— Нет. А что такое?

Гилд теперь посмотрел на меня.

— А вы?

— Я не знаю.

— Что такое? — повторила Мими.

Гилд сказал:

— Постарайтесь вспомнить. Он почти наверняка был связан с Уайнентом.

— Как давно? — спросил Макоули.

— Сейчас трудно сказать. Может, несколько месяцев; может, несколько лет. Это довольно крупный по объему человек с широкими костями, большим животом и, возможно, хромой.

— Макоули снова покачал головой:

— Я никого такого не помню.

— И я не помню, — сказала Мими. — Но я сгораю от любопытства. Я хочу знать, почему вы об этом говорите.

— Да, я скажу вам. — Гилд взял сигарету из нагрудного кармана, посмотрел на нее и положил опять в карман.

— Этот человек похоронен под полом цеха Уайнента.

Мими приложила обе руки ко рту и ничего не сказала. Глаза у нее были стеклянные. Макоули, хмурясь, спросил:

— Вы уверены?

Гилд вздохнул.

— Такие вещи зря никто не говорит, — сказал он устало.

Макоули покраснел и робко улыбнулся.

— Это был глупый вопрос. Как вы его нашли?

— Хм… Мистер Чарлз все время намекал, что мы должны были обратить больше внимания на тот цех. Поэтому, считая, что мистер Чарлз известен как человек, который знает гораздо больше, чем говорит об этом, я послал несколько человек сегодня утром, и они обыскали все. Мы уже осматривали его и ничего там не нашли. В этот раз решили осмотреть пол, так как мистер Чарлз сказал, что мы должны на это обратить внимание. И мистер Чарлз оказался прав. — Он посмотрел на меня с холодным недружелюбием. — Вскоре они нашли часть цементного пола, который был несколько новее остального. Они его взломали и нашли там останки мистера Д. У. К. Что вы думаете по этому поводу?

Макоули сказал:

— Ну и здорово же, что Чарлз додумался до этого! — Он повернулся ко мне. — Как вы…

Гилд прервал его:

— Вы не должны так говорить. Вы говорите просто «додумался», вы не отдаете должное уму мистера Чарлза.

Макоули был озадачен тоном Гилда. Он вопросительно посмотрел на меня.

— Он меня ставит в угол, потому что я не сказал лейтенанту Гилду о нашем утреннем разговоре, — объяснил я.

— И это есть, — сказал Гилд. — Среди всего прочего.

Мими засмеялась и, извиняясь, посмотрела на Гилда, когда тот взглянул на нее.

— Как убили мистера Д.У.К.? — спросил я.

Гилд заколебался, как будто решал, отвечать или нет, затем слегка повел своими большими плечами и сказал:

— Я еще не знаю, и когда это произошло — тоже. Я еще не видел останки, и медик еще не окончил осмотр, насколько мне известно.

— Что осталось от него? — спросил Макоули.

— Его распилили на части и опустили все в известь или еще во что-то, поэтому тела там почти не осталось, но вещи его, свернутые и положенные рядом, частично сохранились и по ним можно сделать кое-какие выводы. Там есть часть палки с резиновым наконечником. Вот почему мы подумали, что он должен хромать, и мы… — Он перестал говорить, так как вошел Энди. — Ну?

Энди угрюмо покачал головой.

— Никто не видел ни как он входил, ни как выходил. Как это в шутке говорится о человеке, который настолько тонок, что ему Нужно было два раза встать на одном месте, чтобы отбросить тень.

Я засмеялся, но не в ответ на шутку, и сказал:

— Уайнент не настолько тонок, — скажем, как бумага, из которой сделан чек или на которой написаны его письма.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Гилд — лицо его по краснело, глаза смотрели зло и подозрительно.

— Он мертв давно уже. Только на бумаге жив. Я на сто процентов ручаюсь, что в этой могиле, с одеждой толстого, хромого мужчины, лежат его кости.

Макоулн наклонился ко мне.

— Ты уверен в этом, Чарлз?

Гилд заворчал на меня:

— Что вы еще выдумываете?

— Если хотите, я заключаю пари. Кто будет столько возиться с телом, а после этого оставит самое простое, от чего можно избавиться, одежду — нетронутою, если только они…

— Но они не были нетронутыми. Они…

— Конечно, нет. Они бы неестественно выглядели тогда. Они должны быть только частично уничтожены — остаться должна только часть, по которой можно было бы сделать выводы. Я ручаюсь, что инициалы были явно заметны.

— Я не знаю, — сказал Гилд уже не с таким пылом. — Они были на пряжке ремня.

Я засмеялся. Мими сказала зло:

— Это нелепо, Ник. Как это может быть Клайд? Ты же знаешь, он был здесь в обед. Ты же знаешь…

— Глупо быть тебе с ним заодно. Уайнент мертв; твои дети, вероятно, его наследники. А это больше денег, чем лежит у тебя a ящике стола. Зачем тебе брать только часть награбленного, когда ты можешь взять все?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — сказала она. Она очень побледнела.

Макоули сказал:

— Чарлз думает, Уайнента не было здесь в обед, а эти ценные бумаги и чек тебе дал кто-то другой или ты сама их украла. Это так? — спросил он меня.

— В сущности.

— Но это нелепо! — упорствовала она.

— Будь разумна, Мими, — сказал я. — Предположим, Уайнент был убит три месяца назад, а труп замаскировали под кого-то другого. Все думают, что он уехал, оставив право распоряжаться всем своим имуществом Макоули. Хорошо, тогда все его имущество целиком в руках Макоули, по крайней мере до тех пор, пока он его не кончит грабить.

Макоули сказал, вставая:

— Я не знаю, к чему ты клонишь, Чарлз, но я…

— Спокойно, — сказал ему Гилд. — Пусть он выскажется.

— Он убил Уайнента, и он убил Джулию и Нунхайма! — заверил я Мими. — Что тебе еще надо? Ты хочешь быть следующей в списке убитых? Ты должна понять, раз ты помогала ему, сказав, что видела Уайнента, а это у него слабое место, так как он единственный человек, который заявляет, что видел Уайнента с октября, — он не будет рисковать, ожидая, когда ты изменишь свое решение: ведь можно убить тебя из того же пистолета, а вину свалить на Уайнента. И для чего ты это делаешь? Ради этих нескольких паршивых акций в ящике — лишь маленькой части того, что ты можешь получить через своих детей, если мы докажем, что Уайнент мертв.

Мими повернулась к Макоули:

— Ах ты сукин сын!

Гилд, глядя на нее, от удивления открыл рот. Макоули сделал движение. Я не собирался ждать и смотреть, что он будет делать, а ударил его кулаком в челюсть левой рукой. Удар был хорош — он упал, а я почувствовал жгучую боль в левом боку и понял, что от удара разорвал рану.

— А вы что ждете?! — закричал я на Гилда. — Хотите, чтобы а завернул вам его в целлофановый пакет?

XXX

Было около трех часов утра, когда я вошел в наш номер в «Нормандии». Нора, Дороти и Лэри Краули были в гостиной комнате. Нора и Лэри играли в карты. Дороти читала газету.

— Действительно Макоули убил его? — сразу спросила Нора.

— Да. Утренние газеты писали что-нибудь об Уайненте?

Дороти ответила:

— Нет, только об аресте Макоули.

— Макоули его тоже убил.

Нора спросила:

— Действительно?

Лэри сказал:

— Ну и ну!

Дороти заплакала, — Нора удивленно посмотрела на нее. Дороти проговорила, рыдая:

— Я хочу домой, к маме!

Лэри предложил не очень охотно:

— Я был бы рад отвести тебя домой, если…

Дороти повторила, что хочет домой. Нора суетилась возле нее, но не отговаривала. А Лэри, пытаясь скрыть нежелание, взял свою шляпу и пальто. Они с Дороти ушли. Нора закрыла за ними дверь и прислонилась к ней.

— Объясни ты мне все, мистер Чараламбидес, — попросила она меня.

Я покачал головой. Она села на диван рядом со мной:

— Выкладывай. Если ты пропустишь хоть слово, я…

— Мне придется выпить, прежде чем начать говорить.

Она обругала меня и принесла виски.

— Он признался?

— С какой стати? В убийствах, проходящих по первой категории, никто не признается. Чересчур много было убийств, и по крайней мере два из них были слишком хладнокровно совершены, чтобы прокурор позволил ему признаться как в убийствах, проходящих по второй категории. Ему ничего больше не остается, как отказываться.

— Но он совершил их?

— Да.

Она оттолкнула стакан от моего рта.

— Не молчи, давай рассказывай:

— Ну, оказывается, он и Джулия обманывали Уайнента некоторое время. Тот потерял много денег на бирже, и он выяснил все о ее прошлом, как Морелли намекнул. И эти двое вступили в заговор против него. Мы заставим бухгалтеров проверить счета Макоули и Уайнента и проследим, как переходило награбленное от одного к другому.

— Тогда вы не до конца уверены, что он грабил Уайнента?

— Мы наверняка это знаем. Иначе и быть не может. Возможно, Уайнент уезжал третьего октября, потому что он взял свои пять тысяч из банка наличными, но он не закрывал цех и не еда вал свою квартиру. Это было сделано Макоули несколько дней спустя. Уайнент был убит у Макоули в Скарсдейле вечером третьего числа. Мы знаем это, потому что утром четвертого, когда повариха Макоули, ночевавшая дома, пришла на работу, Макоу ли встретил ее у двери с выдуманным обвинением. Выдал ей двух недельную зарплату и сразу уволил, не впуская в дом, чтобы они не обнаружила труп или пятна крови.

— Как вы выяснили это? Говори подробно.

— Обычным способом. Естественно, после того как мы его взяли, мы пошли к нему в контору и домой обыскать все и выяснили все мельчайшие подробности. Повариха, которая сейчас у него работает, сказала, что она у него с восьмого октября, и это нас привело к истине. Мы также нашли стол с едва заметными следами крови[5].

— Тогда вы не уверены, что он…

— Не говори так. Конечно, мы уверены. Только так может быть! Уайнент обнаружил, что Джулия и Макоули обманывали его, и думал также, правда или нет, что они любовники. А мы знаем, он был ревнивым, поэтому он пошел к нему выяснять отношения, и Макоули, боясь тюрьмы, убил его. Теперь не говори, что мы не уверены. Иначе и быть не может. Однако от трупа очень трудно избавиться. Я могу сделать глоток виски?

— Только один, — сказала Нора. — Но это только теория, не правда ли?

— Называй как хочешь. По мне, все было так.

— Ноя думала, что каждый считается невиновным, пока не доказана его вина, и если есть какая-то существенная причина, то…

— Это дело присяжных, а не сыщиков. Ты находишь человека, который, по-твоему, совершил убийство, ты сажаешь его в тюрьму, и каждый знает, что ты считаешь его виновным, и во всех газетах помещают его фотографии. Прокурор составляет обвинение по всем доказательствам, а, пока ты тут и там собираешь дополнительные факты, люди, узнающие его по фотографии, — так же как и те, которые считают его невиновным, если он не арестован, — приходят к тебе и говорят о нем, и тут ты сажаешь его на электрический стул[6].

— Но это все так неточно.

— Когда убийство совершают математики, — сказал я, — раскрыть его могут только математики. Большинство убийств совершается не математиками — и это тоже. Я ничего не имею против твоей идеи, что правильно, а что нет. Но когда я говорю, что он, вероятно, расчленил тело и мог его вывезти в город в мешках, то я говорю только то, что является самым вероятным. Это должно было быть шестого октября или позже, потому что механики из цеха Уайнента были уволены именно тогда и цех закрыли. Итак, он похоронил Уайнента под полом — похоронил его с одеждой толстяка, и с палкой хромого человека, и с ремнем, на котором были буквы Д. У. К. Положил так, чтобы на них не попало много извести или того, что он использовал для уничтожения головы и тела. Это место он снова покрыл цементом. Пока идет процедура расследования, у нас есть возможность выяснить, где он купи» или взял эту одежду, палку и цемент[7].

— Я думаю, все так, — сказала она не очень уверенно.

— Сделав это, он снова снял цех и держал его пустым, как бы ожидая возвращения Уайнента. Это давало ему уверенность, и законную, в том, что никто не обнаружит могилу, а если же случайно найдут, то подумают: этот толстый мистер Д.У.К. (к этому времени от Уайнента останутся только кости и нельзя будет сказать, какой это был человек, тонкий или толстый, — останется только скелет) был убит Уайнентом, что объясняет, почему он скрылся. Сделав все это, Макоули подделывает документы, дающие ему право пользоваться имуществом Уайнента, и с помощью Джулии постепенно начинает переводить деньги на свое имя. Теперь, опять чисто теоретически: Джулия не любит убийств, она напугана, и он не уверен, что у нее выдержат нервы. Вот почему он заставляет ее порвать с Морелли, объясняя все ревностью Уайнента. Он боится, что в момент слабости она может рассказать все Морелли. И так как время выхода из тюрьмы ее друга Фейса Пеплера приближается, он начинает все больше проявлять беспокойство. Все было хорошо, пока Пеплер сидел в тюрьме, потому что писать об этом в письме она ему не будет, так как письма читаются; но теперь… Он начинает думать, и вдруг неожиданность — приезжает Мими с детьми и начинает искать Уайнента, и я приезжаю и поддерживаю с ними контакт, а он думает, что я нм помогаю. И он решает обезопасить себя, убрав Джулию с пути Подходит тебе это?

— Да, но…

— Дальше становится еще хуже, — заверил я ее. — По пути а нам на ланч он звонит к себе в контору, притворяясь, будто он Уайнент, и назначает свидание на Плаза, чтобы создать видимость пребывания Уайнента в городе. Когда он уходит отсюда, то идет на Плаза и спрашивает людей, видели ли они Уайнента, что бы было все правдоподобно. И по той же причине звонит к себе и контору, чтобы узнать, было ли что-нибудь от Уайнента, и звонит Джулии. Она говорит ему, что ждет Мими, и говорит, что Мими не верит, что она не знает, где Уайнент. Джулия довольно напугана. Он решает не дать состояться интервью с Мими. Опережает и убивает Джулию. Он плохой стрелок. Я видел, как он стрелял во время войны. Вполне вероятно, что первым выстрелом он промазал, — это та пуля, которая попала в телефон; и ему не удалось убить ее сразу и остальными четырьмя выстрелами, но он, вероятно, думал, что она мертва; как бы там ни было, ему нужно было уходить, пока не пришла Мими. Поэтому он кидает кусок цепи Уайнента, которую он принес с собой в качестве решающего довода; то, что он держал ее три месяца, заставляет полагать, что он с самого начала собирался ее убить.

Он спешит в контору инженера Германа, где пользуется случаем обеспечить себе алиби. Двух вещей он не ожидал, не мог их предвидеть. Это то, что Нунхайм, в попытке овладеть Вулф, вертелся возле ее дома и видел, как он выходит из квартиры (возможно, даже слышал выстрелы), и что Мими, имея мысль воспользоваться шантажом, решила придержать цепь, чтобы «потрясти» своего бывшего мужа. Вот почему Макоули был вынужден ехать в Филадельфию и дать оттуда мне телеграмму, а также послать письмо себе и тете Алисе. Если Мими подумает, что Уайнент бросает на нее подозрение, она будет вне себя и отдаст в полицию цепь. Ее желание навредить Йоргенсону почти спутало все его карты. Кстати, Макоули знал, что Йоргенсон — это Кальтерман. Сразу же после того, как он убил Уайнента, он посылает детективов в Европу, чтобы они посмотрели за Мими и ее семьей — их интерес в наследстве делал их потенциально опасными. И детективы выяснили, кто такой был Йоргенсон. Мы нашли их сообщения в делах Макоули. Он делал вид, конечно, что держал эту информацию для Уайнента. Затем его начал беспокоить я, тем, что не считаю Уайнента виновным и.

— А почему ты так думал?

— Зачем ему писать письма, направленные против Мими, которая помогает ему укрывать улику? Вот почему я подумал, что цепь подбросили, когда она сдала ее в полицию. Только я почему-то думал, что это она подложила цепь. Морелли тоже беспокоил Макоули: он не хотел, чтобы подозрение падало на человека, который, стараясь избавиться от подозрений, направил бы следствие не туда, куда нужно. С Мими все в порядке, потому что она бросила подозрение опять на Уайнента, любой другой бы исключался. Подозрение, брошенное на Уайнента, было единственным, что могло удержать других от возникновения у них подозрений, что Уайнент мертв; если Макоули не убил Уайнента, ему незачем было убивать других. Самым очевидным во всем этом деле и ключом к решению его должна была быть смерть Уайнента.

— Ты хочешь сказать, что думал так сначала? — спросила Нора, посмотрев пристально на меня.

— Нет, дорогая, хотя мне должно быть стыдно, что я не увидел этого. Но сразу, как я услышал, что под полом был труп, — даже если бы доктора клялись, что это кости женщины, я бы на стаивал на том, что это Уайнент… Это должен был быть он. Это было единственным правильным выходом.

— Я думаю, ты, должно быть, устал. Оттого ты так говоришь.

— И ему о Нунхайме тоже нужно было подумать. Указав на Морелли только для того, чтобы показать, что он нам может быть полезен, он пошел к Макоули. Я опять думаю, дорогая. Мне звонил человек, который назвался Альбертом Норманом, и раз говор окончился шумом на том конце провода. Я полагаю, что Нунхайм пошел к Макоули и потребовал денег за свое молчание, когда Макоули попытался его обмануть, Нунхайм позвонил мне, чтобы назначить встречу и узнать, не куплю ли я его информацию. Тогда Макоули вырвал у него телефон и пообещал ему что-нибудь. Но когда мы с Гилдом поговорили с Нунхаймом и он сбежал, то позвонил сразу Макоули, потребовал действий, — воз можно, даже круглую сумму — и пообещал уехать из города, подальше от сующих везде свой нос сыщиков. Мы знаем, что он в тот день звонил. Телефонистка Макоули помнит, что звонил не кий Альберт Норман и Макоули сразу же пошел переговорить с ним, поэтому не смотри свысока на ход моих размышлений. Макоули не был настолько глуп, чтобы считать, что Нунхайму можно доверять, даже если он ему заплатил; поэтому он заманил его в то место, которое он заранее выбрал, и убил его, и дело было решено.

— Вероятно, — сказала Нора.

— Это слово нужно очень часто использовать в этом деле. Письмо к Гилберту было написано с целью показать, что у Уайнента был ключ от квартиры. И то, что он послал Гилберта туда, было способом удостовериться, что письмо и ключ Гилберт не утаил, а отдал в полицию. Наконец появляется Мими с цепочкой от часов, но тут появляется и другая забота. Она убедила Гилда подозревать меня. Я думаю, когда Макоули пришел ко мне со своим вздором сегодня утром, он собирался заманить меня а Скарсдейл и убить там, делая меня третьим в списке жертв Уайнента. Может, он просто изменил свое решение; может, подумал, что я подозреваю это, выражая желание идти туда без полицейских. По крайней мере то, что Гил солгал, сказав, что видел Уайнента, натолкнуло его на другую мысль. Если бы он мог найти человека, который бы сказал, что видел Уайнента и настаивал на этом… Эту часть мы знаем наверняка.

— Слава Богу.

— Он поехал к Мими сегодня в обед, проехал в лифте на два этажа выше, сошел вниз, чтобы мальчик-лифтер не запомнил его, и доложил ей суть своего дела. Он сказал, что, несомненно, Уайнент виновен, но навряд ли полиция его когда-нибудь схватит. В то время как у него, Макоули, в распоряжении все его имущество. Что он не может позволить завладеть хоть частью, но он все устроит и она сможет получить все его деньги, если поделится с ним. Он даст ей эти акции и чек, но она должна сказать, что это Уайнент дал их ей, и должна отослать эту записку, которая была у него, ему, Макоули, как будто бы от Уайнента. Он заверил ее, что Уайнент, находящийся в бегах, не появится и не разоблачит их, а, за исключением ее и детей, не существует никого, кто бы мог проявить интерес к его имуществу, кто бы мог оспорить ее право. Мими всегда была не очень благоразумна, если была возможность получить какую-либо выгоду, поэтому все прошло хорошо и он получил то, что хотел, — человека, который видел Уайнента живым. Он предупредил ее: все будут думать, что Уайнент платит за услугу, но если она будет просто отрицать это, то никто ничего не сможет доказать.

— Тогда то, что он сказал тебе сегодня утром, — Уайнент велел ей дать любую сумму, которую она запросит, — было просто для подготовки?

— Может быть. Может, он только вынашивал эту идею. Теперь ты удовлетворена теми фактами, что мы имеем против него?

— Да, некоторым образом. Кажется, фактов достаточно, но не все чисто.

— Достаточно чисто, чтобы посадить его на электрический стул. И только это имеет значение. Эти факты объясняют все, и я не могу представить себе, что здесь может быть еще какая-нибудь версия. Действительно, было бы неплохо найти пистолет и пишущую машинку, на которой он печатал письма Уайнента, — они должны быть где-то недалеко, чтобы он мог использовать их, когда надо[8].

— Пусть будет по-твоему, — сказала она. — Но я всегда думала, детективы ждут, когда сойдется все до мельчайших подробностей…

— А затем будут удивляться, как это подозреваемому удалось добраться до страны, с которой у них не заключен договор о вы даче преступников.

Она засмеялась:

— Хорошо, хорошо! Ты еще хочешь уехать завтра в Сан-Франциско?

— Нет, если только ты не торопишься. Давай побудем здесь еще немного. Из-за этой нервотрепки мы не можем по-человечески выпить.

— Меня это не очень волнует. Как ты думаешь, что будет с Мими, Дороти и Гилбертом теперь?

— Ничего нового. Они будут такими же, как были. Так же как мы, Куины. С убийством прекращается только жизнь убитого, а иногда и убийцы.

— Может быть, — сказала Нора. — Но меня этот ответ не очень устраивает.