Социализм. Некоторые вопросы теории

Если члены нынешних, называющих себя коммунистическими, партий возмутятся их определением как номенклатурных, считая его слишком огульным и уж во всяком случае не относящимся к их собственной партии, можно предложить простой тест, показывающий, верно ли такое определение по отношению к той или иной конкретной партии. Он заключается в том, чтобы отыскать в программе данной партии положение, соответствующее категорическому требованию, предъявляемому классиками марксизма к преобразованиям уже в самом начальном периоде построения нового общества. Среди всего трех первоначальных мероприятий “переходного периода” Энгельс называет “воспитание всех детей на государственный счет”.40 Важным моментом преобразований в ходе революции он считает следующий: “Воспитание всех детей с того момента, как они могут обходиться без материнского ухода, в государственных учреждениях на государственный счет. Соединение воспитания с фабричным трудом”.41 А на практике? В тяжелейшее время начала 1919 года Ленин “ближайшими задачами” считает “осуществление тесной связи обучения с общественно производительным трудом” и “снабжение всех (!) учащихся пищей, одеждой и учебными пособиями за счет государства”.42 Очень хорошо, скажут нам, но причем здесь “тест”? Ведь есть же, казалось бы, немало гораздо более важных принципиальных вопросов, которые должны быть отражены в программах? А вот потому-то и тест. Если классики считали этот момент важнейшим, а у нынешних коммунистов до него “руки не доходят” за более важными вопросами, то одно это уже говорит само за себя. Но еще важнее другое. Одно дело громко шуметь о “защите интересов трудящихся” и о “диктатуре пролетариата” – номенклатура никогда не жалела сил на такого рода шумиху, не несущую никакого конкретного содержания, а другое – программно заявлять вполне конкретное мероприятие, номенклатуре не только не нужное, но и вредное, потенциально подрывающее ее господство. Не нужное, поскольку бремя воспитания подрастающего поколения для номенклатуры в материальном отношении бременем не являлось – в отличие от тех самых трудящихся, интересы которых предполагается защищать. Заявить: “все лучшее – детям” – это пожалуйста, а вот дать всем действительно равные шансы, реально поставить своих детей в одинаковые условия с остальными, да еще чтобы они занимались “производительным трудом”, – на это номенклатура как господствующий класс никак согласиться не может. Но главное заключается в том, что при таком эгалитарном воспитании подрывалась бы сама основа господства номенклатуры: уже через одно поколение такого воспитания трудящимся не удалось бы внушить, что вкалывая под мудрым руководством всяческого начальства они как раз и осуществляют “диктатуру пролетариата”. Вот почему это тест, и он дает достаточно точные результаты.

Та путаница, которую – чаще всего вполне благонамеренно – идеологи различных течений современного коммунистического движения вносят в вопросы их социальной принадлежности, влияет даже на теоретиков-марксистов, приводя их к фантастическому выводу о возможности каких-то “неклассовых” партий. В результате при достаточно корректном (хотя и не совсем полном) анализе нынешнего состояния коммунистического движения, показывающем, что, например, “основная сила”, на которую опирается КП РФ, “это стоящие на средних и нижних ступенях иерархии бывшей КПСС партийные работники, часть средней интеллигенции”, а основу РКРП составляют “в основном мелкие служащие, представители самых нижних слоев партийного аппарата, низшие слои интеллигенции”, делают более чем странный (для марксиста) вывод, что эти партии “не являются классовыми партиями”43! И это вместо того, чтобы просто показать различие между провозглашаемыми и действительно защищаемыми этими партиями классовыми интересами.

Нет, никогда не существовало, не существует и существовать не может “неклассовых” партий. Как политическая организация партия для того и создается, чтобы отстаивать интересы вполне определенного класса (правда, чаще всего не всего класса как целого, а тех или иных его групп, частей, слоев и т.п., что не меняет существа дела, а только плодит множество партий, – как это сейчас и имеет место в коммунистическом движении). Иное дело, что действительные цели партии крайне редко совпадают не только с провозглашаемыми, но и теми, которыми – особенно вначале, пока условия не принуждают к четкому проявлению ее классовой сущности – субъективно руководствуются многие ее конкретные члены. Но, что бы не провозглашали партийные идеологи, какими бы ни были искренними в своих убеждениях и они, и тем более рядовые члены партии, раньше или позже фактическое развитие событий обязательно выявит, каковы объективно были классовые цели. По прошествии времени это ясно проявилось в эволюции практической деятельности мелкобуржуазных партий, существовавших в нашей стране в начале века. Ведь очень многие члены этих партий не только считали себя, но и были беззаветно преданными делу революции, готовыми пожертвовать всем ради обездоленного народа. Но если такие революционеры, порвав с интересами – пусть и революционной! – мелкой буржуазии, ясно и четко не становились на действительные позиции действительно революционного класса – пролетариата, то логика борьбы раньше или позже, но неизменно приводила их в лагерь его противников, в лагерь контрреволюции (достаточно вспомнить судьбу меньшевиков, эсеров, украинских социалистов и др.).

Определение нынешних коммунистических партий в нашей стране как номенклатурных вовсе не значит, что таким образом всей их деятельности дается отрицательная оценка. Ни в коем случае! Они выполняют целый ряд важнейших функций, давая возможность консолидироваться сторонникам социализма, уже самим своим существованием пробуждая надежду у противников капитализации нашего общества и страх и нервозность у их сторонников, по мере сил уже хотя бы этим препятствуя особо одиозным мерам последних. Но они не в состоянии предложить трудящимся ясной и четкой перспективы такого общества, которое соответствовало бы именно их интересам (и являлось бы результатом не утопических мечтаний, а прогноза реального общественного развития), а следовательно, не могут и организовать их на борьбу за него. В связи с таким характером нынешних коммунистических партий вполне справедливым выглядит утверждение, что сегодня “передового борца попросту нет, есть арьергардные бойцы, позволяющие отступать, если есть кому, более-менее в порядке и спасающие остатки разбитой армии от полного уничтожения. Но быть передовым борцом, то есть наступающим первым, сейчас ни одна партия не в состоянии как в силу объективных, так и в силу субъективных причин”.44 Такой “передовой борец” появится тогда, когда будет образована Коммунистическая партия трудящихся, выражающая интересы не различных групп номенклатуры, а всех трудящихся Советского Союза.

Так что когда сегодня для тех, кто считает себя коммунистом, возникает необходимость ясно и четко стать на позиции трудящихся нашей страны, речь не в том, чтобы провозгласить себя защитниками их интересов (всех трудящихся, или преимущественно какой-то их группы – реально имеющейся или придуманной, вроде несуществующего “пролетариата”), а в том, чтобы действительно свою деятельность подчинить именно этим интересам. Это значит – интересам всех советских трудящихся, т.е. не отдельных “самостийных” государств-неоколоний, а именно трудящихся Советского Союза, который, будучи сегодня разрушенным как политическое образование, продолжает вполне реально существовать как явление социально-психологическое в сознании советских людей, каковыми продолжает оставаться большинство трудящихся. Тогда сама собой отпадет и “коммунистическая многопартийность”.

Вот этого, доходящего до мозга костей, сознания своей принадлежности к советскому народу, как раз и недостает подавляющему большинству нынешних коммунистических идеологов. В бытность свою одним из редакторов коммунистического журнала, мне приходилось прочитывать множество статей таких идеологов, которые, вполне искренне считая себя интернационалистами, при рассмотрении реальных сегодняшних задач фактически становились на вполне номенклатурную позицию великодержавности или сепаратизма. Так, в очень многих статьях, присланных из России, их авторы, даже прямо заявляющие о необходимости воссоздания СССР, при анализе конкретных вопросов всегда реально ограничивались анализом ситуации и перспектив ее развития только в самой России (дескать, решим свои задачи в России, а там и до Союза очередь дойдет), всегда как бы забывая (или и не подозревая?) о том, что проблема социализма – это одновременно и проблема Советского Союза, и что иначе как одновременно эти задачи вообще неразрешимы. А, например, на Украине такие же убежденные интернационалисты, на словах отдавая дань какому-то непонятному “союзу братских народов” или “обновленному Союзу”, на деле немедленно погружаются в решение локальных задач, также практически не увязывая их с общими задачами всех советских людей. Естественно, многие задачи действительно могут и должны решаться по частям, но при этом ни на минуту нельзя забывать, что их решение имеет смысл и возможность только как часть целого – и никак не иначе. Вот этого-то понимания, не на словах, а на деле пронизывающего всю пропаганду, агитацию и практическую деятельность, катастрофически не хватает нынешнему коммунистическому движению.

Мы ни на минуту не имеем права забывать об империалистическом характере нынешнего капиталистического мира. Не для того империализм потратил столько сил и средств, помогая нам “обрести свободу”, чтобы позволить вытащить самим себя из того болота, в которое мы угодили в результате произошедшей аварии, и вернуться на твердый путь социалистического развития. Он сделает все от него зависящее, чтобы не лишиться жизненно важной для него сегодня возможности эксплуатировать наши природные ресурсы, дешевую рабочую силу, размещать вредные производства и т.п. И противостоять этому ни одна республика в одиночку не в состоянии. Только Советский Союз обладал человеческими, природными и иными ресурсами, достаточными для того, чтобы быть в состоянии существовать в качестве особого социального организма во враждебном окружении, постоянно стремящемся к его ассимиляции. И он убедительно доказал это как в периоды мирного развития, так и в военные годы. Даже огромная Россия на это не способна, а уж о социализме в “отдельно взятой” Украине, как и в любой другой республике, не может быть и речи.

Капитализм, занимающий господствующее положение в мире, и социализм, оказавшийся сегодня в исключительно трудном положении, — два существенно различных по своему “метаболизму” общественно-экономических организма, и для сохранения своей специфики они должны быть разделены проницаемой, но прочной перегородкой-мембраной. То, что еще не успело окрепнуть, должно защищаться от неконтролируемого воздействия. Если бы первые млекопитающие попытались в свое время на равных, без занятия особой экологической ниши, конкурировать с динозаврами, их участь была бы предрешена. Социализм на данном этапе должен быть прочно защищен государственным барьером. Сказанное, естественно, ни в коей мере не исключает необходимости и возможности включения в равноправное разделение труда в мире. Но все экономические внешние связи должны составлять государственную монополию и осуществляться в интересах всего социалистического государства как целого. А возможность этого однозначно связана с могучим Советским Союзом, а не с “идиотской системой мелких государств и национальной обособленностью”.45 Поэтому для нас социализм и Союз нераздельны.

Чтобы передовой отряд действительно смог организовать борьбу трудящихся за возврат нашей страны на путь социалистического развития, он должен хотя бы в общих чертах представлять те конкретные цели, которых предполагается достичь. Было бы недопустимым утопизмом пытаться в деталях предсказывать все особенности того третьего этапа развития социализма, который явится закономерным завершением нынешних революционных преобразований. Но коль скоро мы убеждены в существовании объективных закономерностей общественного развития, то есть основания полагать, что его анализ применительно к социализму может дать основу для научного прогноза наиболее общих характерных черт третьего этапа социализма. Ниже мы попытаемся изложить некоторые из тех выводов, к которым позволяет прийти проведенное выше рассмотрение развития социализма.

В наиболее общем виде “будущий” социализм можно бы было определить как социализм без номенклатуры. Мы уделили столько внимания номенклатуре потому, что ее ликвидация является наиболее важным социальным изменением, без которого невозможен переход к новому этапу развития социализма. Но такого определения слишком мало, поскольку ликвидация этой особой социальной группы, игравшей столь важную роль в политической и экономической системе прошедшего этапа социализма, весьма существенно повлияет на основные характеристики его следующего этапа, в том числе и на те, которые отражены в “триедином символе веры” коммунистов — социализм, Советы, Союз. Понятно, что речь при этом должна идти именно об особой социальной группе, а не об отдельных личностях. В этом смысле оценка не должна быть огульной, ибо и среди номенклатуры также были и есть настоящие коммунисты, и их опыт является бесценным достоянием коммунистического движения. То, что интересы номенклатуры как социальной группы сегодня враждебны интересам трудящихся, не является помехой для конкретного выходца из ее среды в отстаивании этих последних, коль скоро он стал на соответствующие позиции, — как, скажем, буржуазное происхождение Энгельса не помешало ему быть признанным вождем пролетариата. Поэтому “здесь дело идет о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов”.46

Итак, какие же общественно-экономические отношения должны стать результатом перехода социализма к третьему этапу своего развития? В основном их определяет система собственности на средства производства. Какую же форму собственности можно считать органичной для третьего этапа социализма, закономерно вытекающей из всего предшествующего его развития, соответствующей социально-психологическим условиям в нашем обществе и обеспечивающей высокую эффективность производства? Прежде всего следует еще раз подчеркнуть, что для этого этапа, как и для предыдущих этапов социализма, характерным является расщепление отношений собственности по владению, распоряжению и пользованию. На данном этапе реализация отношений собственности будет осуществляться через государственное владение, общенародное пользование и коллективное распоряжение средствами производства. Посмотрим, каким образом это может быть осуществлено и к каким социальным последствиям приведет.

В плане производственных отношений одной из наиболее характерных черт будущего этапа социализма станет демократизация экономической жизни, выражающаяся прежде всего в усилении роли трудовых коллективов. Эта роль вовсе не будет сводиться лишь к некоему “рабочему контролю” (дескать, “слуги народа” управляют, а трудящиеся их контролируют, следя, чтобы те их не надули). Именно трудовой коллектив окончательно станет главным элементом производственных отношений. Через демократически сформированный совет трудового коллектива он будет полностью распоряжаться средствами производства предприятия, находящимися в его полном хозяйственном ведении. Только трудовой коллектив предприятия, без какого либо внешнего принуждения, будет выбирать направление хозяйственной деятельности и, являясь ее полноправным субъектом, полностью отвечать также за ее результаты. Предприятие будет самостоятельно определять также способ использования хозрасчетного дохода, и столь же самостоятельно подразделять его на фонд заработной платы, фонд социального развития, фонд развития производства и другие нужды, устанавливать систему оплаты, разные формы материального и другого поощрения. Непосредственное управление производством как технологическим процессом будет осуществляться администрацией, нанимаемой советом трудового коллектива и подконтрольной ему.47

Не такие ли формы организации производства имел в виду Ленин, когда писал, что “строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства… – это и есть строй социализма”48? В своей, во времена “перестройки” столь часто упоминавшейся, статье “О кооперации” он ведь говорил вовсе не о той кооперации, которую тогда усиленно стремились насаждать. В ней он специально (и неоднократно!) обращает внимание на то, что “с принципиальной стороны” кооперация в его понимании (т. е. специфически социалистическая кооперация) сохраняет “собственность на средства производства в руках государства”.49 И уж, конечно, никакой “перемены взглядов на социализм” в этом смысле здесь у Ленина нет – он последовательно развивает взгляды на кооперацию основателей марксизма. Вот как они выглядят у Энгельса: “Что при переходе к полному коммунистическому хозяйству нам придется в широких размерах применять в качестве промежуточного звена кооперативное производство, – в этом Маркс и я никогда не сомневаюсь. Но дело должно быть поставлено так, чтобы общество – следовательно, на первое время государство – сохранило за собой собственность на средства производства и, таким образом, особые интересы кооперативного товарищества не могли возобладать над интересами общества в целом”.50 Мы уже упоминали, что Ленин совершенно определенно считал кооперацию буржуазной, если в ней “выделяется слой пайщиков, составляющих меньшинство населения”, и если она “дает выгоды (дивиденды на паи и т. п.) группе особых пайщиков”.51 Так какой же выход из этого положения? “А выход один – слияние кооперации с Советской властью”.52 Только в этом случае можно получить предприятия, в которых их члены, во-первых, равноправны, а во-вторых, свободно распоряжаясь средствами производства, соблюдают тем не менее интересы общества в целом – именно потому, что не им, а “государственной власти принадлежат все средства производства”.53 Сейчас много говорят о некоторых коллективных предприятиях на Западе, представляя их едва ли не “ростками социализма”. Но мы должны ясно отдавать себе отчет в их буржуазной природе – уже хотя бы потому, что вообще “кооперация в обстановке капиталистического государства является коллективным капиталистическим учреждением”.54 Так что не они, а те “кооперативы” в ленинском понимании, т. е. трудовые “арендные” коллективы, базирующиеся на находящихся во владении государства средствах производства, определяют будущее социалистической экономики. Что же касается других форм собственности, в том числе и кооперативной, то они вполне могут (в той мере, в какой они совместимы с социалистической собственностью) существовать и в дальнейшем – многоукладность народного хозяйства некоторое время вполне может сочетаться с господством форм собственности, определяющих саму сущность производственных отношений на данном этапе развития общества.

Мы стоим еще только на пороге третьего этапа развития социализма, а потому трудно сколько-нибудь определенно говорить о конкретных формах осуществления распорядительной функции. Демократизация всей нашей, в том числе экономической, жизни, открыв свободу творчества трудящихся, позволит отыскать оптимальные формы, а пока наиболее целесообразно “не связывать себе… рук какими-либо предписаниями, директивами или правилами, пока мы недостаточно собрали фактов хозжизни на местах”.55 Исходя из изложенных соображений, можно только предположить, что в наиболее вероятном варианте отношений в сфере материального производства (как в промышленности, так и в сельском хозяйстве) основной ячейкой станет трудовой коллектив, “арендующий” находящиеся во владении государства средства производства, которыми он распоряжается непосредственно или через демократически избранный совет трудового коллектива, а управляет средствами производства по его поручению назначаемая и сменяемая советом трудового коллектива администрация. И это все при условии, что производственная деятельность данного коллектива в конечном счете направлена на пользу всего народа. Это последнее имеет важнейшее значение и обеспечивается именно государственным владением средствами производства через Советы.

На третьем этапе развития социализма владение средствами производства, как и на первых двух этапах, останется государственным, но будет осуществляться через систему Советов. Советская система уже в принципе значительно отличается от парламентской представительной системы в буржуазном обществе, и не только тем, власть какого класса каждая из них осуществляет. Отличается она также тем, что здесь речь идет не только о политической (и тем более не только о законодательной) власти. Лозунг времен революции гласил: “Вся власть Советам!” Именно вся, а не только политическая, т. е. и экономическая власть — через владение средствами производства. Без этого нет Советской власти. Только вся полнота власти у Советов каждого уровня обеспечивает реальную возможность народовластия, возможность определять всю (в том числе и экономическую) жизнь советского народа им самим во всех его частях сверху донизу. Только Совет, будучи владельцем практически всех средств производства, расположенных на его территории, сможет координировать деятельность всех использующих их предприятий. По этой же причине он будет иметь также реальную возможность обеспечить социальную защищенность всех проживающих на своей территории граждан через создание каждому условий общественной самореализации, а не условную посредством социального вспомоществования, закрепляющего за иногда вполне дееспособными гражданами статус “людей второго сорта”, питающихся, говоря словами Маркса, “унизительным хлебом благотворительности” — частной ли, государственной ли.

Для обеспечения целостности социалистического государства как зародыша будущей целостности общества владение средствами производства должно носить иерархический характер (и в этом отличие характера владения на третьем этапе развития социализма от второго, где государство функции владельца выполняло через свои центральные органы, создавая таким образом возможность распоряжаться сверху вниз всеми принадлежащими ему средствами производства организованному в иерархическую систему господствующему классу). Это значит, что непосредственным владельцем средств производства, расположенных на его территории, выступает местный Совет. Только он может принимать решения как их владелец, и никто, кроме Совета более высокого уровня, не может изменить эти решения. Что же касается Совета более высокого уровня, то он, как представитель всего населения более широкого региона, также выступает в качестве владельца, но уже всех находящихся в данном регионе средств производства, каждая часть которых одновременно находится также во владении Советов более низкого уровня. Так выстроится вся пирамида владения всеми основными средствами производства — вплоть до Верховного Совета всей страны, являющегося воплощением всеобщего государственного владения (но не распоряжения!) всей совокупностью ее средств производства, поскольку он представляет в совокупности весь советский народ. Такая иерархическая система владения допускает сколь угодно большое расширение количества входящих в нее элементов, создавая возможности дальнейшего объединения. Основная власть при этом сосредоточится в низовых Советах, причем их относительное значение будет все время возрастать.

Политическая власть в обществе всегда базируется на экономических отношениях, конкретно воплощаясь в определенные политические институты. В капиталистическом обществе экономическая власть полностью сконцентрирована в руках буржуазии как класса, а политическая осуществляется по ее поручению административной системой, организация которой должна быть максимально эффективной для достижения поставленной цели. Управляющая административная система должна выражать волю буржуазии именно как класса. Но существование различных групп буржуазии, имеющих определенные (хотя бы и частные по отношению к коренным интересам класса) различия в интересах, может приводить, и иногда приводит, к тому, что политическая власть склоняется в ту или иную сторону, что, в свою очередь, ведет к дестабилизации общественной жизни и в пределе может поставить под угрозу интересы класса как целого. Этому противостоит демократия как форма организации господствующего класса, выражающая его совокупную волю и своими механизмами наиболее полно обеспечивающая его интересы как целого. Одним из главных таких механизмов, предотвращающим указанную угрозу, является разделение властей, обеспечивающее стабильность и баланс интересов различных групп господствующего класса в соответствии с его коренными общими интересами.

Переход к третьему этапу социализма при отсутствии внеэкономических факторов организации (как это было на предыдущих его этапах) также требует создания специальных стабилизационных механизмов, способных согласовывать интересы все еще существующих при социализме различных социальных групп и слоев. Как и в предыдущем случае, они неизбежно будут связаны с определенным взаимодействием экономических и политических факторов. Однако, если в буржуазном обществе господствующий класс объективно заинтересован в сохранении экономических механизмов своего господства над остальными социальными группами политическими методами, то при отсутствии господствующего класса, при сохранении только одного производственного класса механизмы стабилизации должны быть направлены только на “внутреннее” регулирование. Становление и развитие народовластия, самоуправления через Советы (то есть без особой административной системы, базирующейся на представительной демократии) не оставляет места для “разделения власти, вообще столь дорогого буржуазии”.56 Поскольку народу не с кем разделять свою власть, то нет и необходимости в каком-либо ограничении политического полновластия Советов (и их органов).

Но это не означает, что проблема общественной стабилизации, обеспечения баланса интересов снимается, ибо на данном этапе общественного развития еще сохраняется наличие общественных групп с различными интересами, сохраняется до полного обобществления средств производства, которое произойдет только в конце этапа. Следовательно, сохраняется и необходимость в специальных стабилизационных механизмах. Их роль будет выполнять упомянутое ранее разделение экономической власти, связанное с юридическим разделением субъектов владения, распоряжения и пользования, при их значительном и все усиливающемся физическом совпадении (что является также базой политической власти через Советы). Именно это разделение (при общей базе) станет противоядием для вызываемого существованием таких групп “группового эгоизма”.

Для выполнения таких задач Советы также должны быть избавлены от влияния номенклатуры. Чтобы они, говоря словами Ленина, стали “органами управления через трудящихся”, необходимо вернуться к ленинским принципам их формирования и функционирования. Опора на низовые (районные) Советы как основу Советской власти, формирование высших уровней Советской власти — вплоть до общегосударственного — не прямыми выборами (результаты которых всегда и неизбежно будут определять те, кто имеет политическую или экономическую возможность манипулировать избирателями), а на съездах Советов, реальная возможность отзыва депутатов в любое время с любого уровня, — вот те основные условия народовластия, без выполнения которых о нем не может быть и речи. Они и должны быть реализованы на третьем этапе социализма.

Таким образом, на третьем этапе социализма разделение по владению, распоряжению и пользованию будет иметь юридический характер, связанный с функционированием собственности, но не произойдет разделения физического субъекта, поскольку в основном здесь действуют одни и те же люди. Они пользуются собственностью для создания средств своего жизнеобеспечения, но они же владеют ею через органы самоуправления – Советы, и распоряжаются как члены трудового, производящего коллектива. Собственно, именно поэтому они и имеют возможность пользования. Как мы отмечали, такое совпадение на начальном этапе будет только частичным. По мере развития отношений, характерных для третьего этапа социализма, оно будет становиться все более полным, что фактически означает постепенное формирование целостного отношения теперь уже действительно общественной собственности на средства производства, в своем развитом виде реализующейся только в коммунистическом обществе. Но уже на начальном этапе такие отношения, даже если их за неимением нового термина назвать арендными, существенно отличаются от классических отношений имущественного найма при разделении вступающих в них физических субъектов. Соответственно меняется и характер обмена между производителями.

В спорах о том, каким быть социализму в будущем, немалое внимание уделяется теме “социализм и рынок”, но при этом редко дают себе труд определить, что же именно понимается под рынком. А ведь если под ним, как нередко и делается, понимать наличие любого обмена продуктами деятельности индивидов, неизбежного при любом разделении труда в обществе (даже поло-возрастном в обществе первобытном), то это понятие приобретает столь расширительное значение, что рынок становится неизменным атрибутом едва ли не любого общественно-экономического строя. Тогда нет и предмета для обсуждения.

Однако марксизм под рынком понимает механизм отнюдь не любого обмена, но стихийно складывающегося эквивалентного обмена продуктами производства между самостоятельными производителями, который по своей общественной функции в качестве такового является средством обобществления и регулирования производства. Другими словами, рынок – экономический механизм саморегулирования производственной деятельности общества в отсутствие внешнего (по отношению к отдельным производителям) управляющего центра, обеспечивающий целостность общества как общественно-экономического организма. А его характер определяется характером производственных отношений, и стало быть, может быть различным. Другое дело, что нам пока известен только один вид такого экономического механизма в его достаточно развитом виде – применительно к буржуазному обществу, где в качестве субъектов экономической деятельности выступают отдельные индивиды. Однако в принципе такого рода отношения возможны не только между “лицами”, но и между “общинами” (выше мы приводили высказывание Энгельса по этому поводу).

Рынок как экономический механизм давно уже стал объектом идеологических и политических спекуляций. Его усиленно отождествляют вообще с капиталистическими производственными отношениями – на том основании, что на определенном этапе их развития (особенно в домонополистический период) рынок действительно был основным механизмом обобществления и развития производства. Но с вхождением капитализма в стадию империализма положение начало качественно меняться. Образование транснациональных корпораций, сращивание монополистического капитала с государственными структурами, разделение капиталистических государств на эксплуатирующие (“цивилизованные”) и эксплуатируемые (все прочие), истощение природных ресурсов – все эти факторы неизбежно ведут к усилению олигархического управления мировой капиталистической системой (непосредственно, или через государственные органы и межгосударственные образования) за счет систематического снижения роли и значения рыночных механизмов, которые в настоящее время в капиталистическом мире стремительно теряют свою ведущую роль как в обобществлении производства, так и в регулировании экономики.

И наоборот, социализм неизбежно войдет в следующий этап своего развития, где жесткое управление со стороны номенклатуры закономерно сменится самоорганизацией экономики, но уже построенной на коллективистских началах. При желании такую экономику также можно назвать “рыночной” – при условии, что учитывается ее специфический характер.

Тем, кто стремится изобрести новую “модель” социализма, обращаясь к рыночным механизмам и заимствуя буржуазный опыт, приходится учитывать существенные трансформации этого механизма в последнее время, возрастание роли внешних по отношению к нему факторов, не только оказывающих все большее влияние на его функционирование, но и все сильнее ограничивающих сферу его действия. Соответственно появляются “гибридные” концепции вроде “регулируемого рынка”. Просто поразительно, как при этом не замечают внутренней противоречивости самой этой логической конструкции. Коль уж рынок – это регулятор экономики, на который возлагается столько надежд как на механизм ее “естественного” саморегулирования, то о каком же еще его регулировании может идти речь? Ведь в этом случае нарушается сам принцип рыночного саморегулирования экономики. И тем не менее, происходящая сейчас смена экономических механизмов капиталистического общества, замена одного из них (рыночного саморегулирования) другим (управление со стороны постепенно организующейся в мировую систему олигархии) принимается за некий “новый” механизм – “регулируемый рынок”. И вот на этого-то мифического кентавра возлагают надежды не только приверженцы капитализма, но и некоторые сторонники социализма. Когда понимание существа происходящих процессов подменяется их простой констатацией, всегда возникает искушение избежать “односторонности”, прибегнув к эклектике. Тут открывается широчайший простор для манипулирования (вспомним гоголевскую Агафью Тихоновну, желавшую нос одного жениха приставить к губам второго, да еще кое-что взять от третьего…). И создают “экономические программы” с эклектическим сочетанием приглянувшихся элементов, тщась соединить “преимущества” капитализма и социализма, отбросив их “недостатки”. А ведь это не кубики детского “конструктора”, допускающие любое желаемое сочетание, а органические элементы разнородных общественно-экономических систем, в рамках которых они взаимосвязаны и взаимообусловлены, и существовать друг без друга не могут. Их механическое соединение никогда не образует органической целостности. Вот что действительно возможно, так это временное существование их рядом друг с другом – с неизменным стремлением каждого решить в свою пользу вопрос “кто кого” (что, кстати, чаще всего и происходит в переходные периоды).

На предстоящем этапе социализма будет совсем другой “рынок”, и сходство его с “рынком” буржуазным будет ограничиваться, главным образом, тем, что в обоих случаях имеет место саморегулирование экономики. Однако уже то, что субъектом экономических отношений при социализме выступает не индивид, а производственный коллектив, приведет к существенным отличиям. Первое из них заключается в том, что государство здесь, как мы видели, в отличие от капиталистического “регулируемого рынка”, играет роль не внешнего по отношению к данному экономическому механизму фактора, а входит в него органической составляющей, ибо включено в отношения собственности на средства производства. Влияние государства (в лице Советов) как владельца средств производства приводит к тому, что несмотря на наличие товарных отношений, “продукт социалистической фабрики … не есть товар в политико-экономическом смысле, во всяком случае не только товар, уже не товар, перестает быть товаром”.57 Другими словами, это хоть и товар, но не в том смысле, который ему придает классическая политэкономия – нецелостный характер социалистической собственности накладывает отпечаток и на эту категорию. Посредством ренты за “арендуемые” средства производства (а не налога!), госзаказа, инвестиций и других экономических механизмов государство будет в своем качестве владельца средств производства иметь возможность действительно планового согласования интересов отдельных коллективов с общегосударственными интересами, не вмешиваясь непосредственно в распоряжение средствами производства, целиком и полностью осуществляемое производственными коллективами. Последнее не только развязывает инициативу производственных коллективов, но и впервые действительно создает их глубокую заинтересованность в результатах своего хозяйствования.

“Новые” рыночные отношения станут повторением “старых” в новых условиях и, следовательно, никак не будут сводиться к последним. Они будут отличаться прежде всего разделением сфер обращения средств производства и предметов потребления, вообще специфичным для социализма. Как уже отмечалось, экономический субъект, вступающий в отношения обмена продуктами производства, при социализме не совпадает с субъектом потребностей, ради удовлетворения которых вообще ведется производство; соответственно разделяются и сферы обращения. В условиях капиталистической системы рынок всех товаров принципиально един, сколь бы ни были различны его варианты для их различных типов. При социалистическом “рынке”, как и на предыдущем этапе социализма, обращение будут осуществляться в виде двухконтурной системы обращения с разделением сфер обращения средств производства и предметов потребления, образуя как бы два круга кровообращения. Производственное предприятие все так же останется узлом пересечения этих контуров, однако контроль над происходящими в нем процессами возьмет сам трудовой коллектив. “Рыночные отношения” будут действовать во внешнем контуре, в отношениях между предприятиями (коллективами), но не внутри коллективов – здесь функции распределения примет на себя сам коллектив.

То обстоятельство, что экономическим субъектом в первой сфере может являться только производящий коллектив, имеет существеннейшее значение, поскольку исключает возможность продажи индивидом своей рабочей силы и, следовательно, эксплуатации. Не являясь экономическим субъектом, индивид не может выходить на рынок с этим специфическим товаром. Да и кто будет покупателем? Не может же работник, становясь членом экономически самостоятельного производящего коллектива, сам быть покупателем своей же рабочей силы. Иначе придется прийти к высмеянному еще в свое время Марксом выводу, что “рабочий, ссужающий самого себя не только жизненными средствами, но и средствами труда, является в действительности своим собственным наемным рабочим”.58 Не сможет он также совместно с другими членами коллектива покупать рабочую силу другого работника, поскольку не они владеют условиями ее применения (средствами производства), а государство (которое, однако, ими не распоряжается). В результате труд перестает быть наемным; совершается очередной важный шаг к его освобождению.

Разделение сфер обращения, другие особенности социалистического “рынка”, как, впрочем, и сама необходимость в нем на определенном этапе развития – следствие все еще неполного обобществления средств производства, что связано со сложным и длительным переходом от частной к общественной собственности. В это время сохраняется также индивидуальный характер потребления – но только частично. Как мы уже упоминали, удовлетворение индивидуальных потребностей, связанных с существованием индивида в качестве биологического организма, всегда индивидуально; что же касается потребностей общественных, отражающих функцию индивида как элемента общественного организма, то оно разделяется на две части. Одна часть их удовлетворяется адекватно в производящем коллективе (ее адекватность обуславливается общенародным характером пользования), вторая – посредством “социальной компенсации” (т.е. через те или иные “вещные” факторы), все еще необходимой из-за того, что социализм также еще не является (даже на третьем этапе) обществом, адекватным природе человека. Но государственное владение и общенародное пользование собственностью создают условия для доминирования и постепенного вытеснения извращенных форм удовлетворения общественных потребностей людей адекватными, соответствующими их общественной природе. На третьем этапе делается завершающий шаг в уровне обобществления, а следовательно, существенно расширяются также изменения в характере мотивации у индивидов в отношении трудовой деятельности.

У нас много лет ситуация была таковой, что при общем скромном уровне жизни обеспечивалась сравнительно высокая социальная защищенность. Да и вообще у наших людей нет веками выработанной привычки полагаться только на себя, рассматривая остальных только как конкурентов в жизненной борьбе. Зато есть привычка удовлетворяться достаточно скромными благами. В результате уже достаточно длительный опыт показал, что для большинства наших трудящихся тот стимул чисто материального успеха, который и у трудящихся развитых капиталистических стран уже не действует в былую силу, эффективно действовать так и не стал. А при переходе к третьему этапу развития социализма все большее значение будут приобретать способы прямого, не опосредованного вещами, удовлетворения общественных потребностей.

Попытки применять систему прямого удовлетворения общественных потребностей, систему “моральных стимулов”, давали ощутимые результаты и на втором этапе социализма, особенно в его начале, хотя уже и тогда специфические интересы “номенклатурного класса” препятствовали их эффективному использованию. В дальнейшем же, когда социализм перешел в стадию загнивания, эти стимулы стали использоваться представителями соответствующих уровней номенклатуры главным образом для достижения собственных целей (для укрепления своего положения и продвижения в иерархической системе), практически не связанных с интересами производства. Это, естественно, привело к их вырождению: и сам поощряемый, и окружающие прекрасно знали, как и для чего это делается; понятно, что такие “игры” никем не воспринимались всерьез. Но это, конечно, никак не доказывает порочности самой системы “морального поощрения”, которая по своей сути, базируясь на важнейших потребностях человека, способна в условиях социальной защищенности и обеспечения приемлемого уровня удовлетворения потребностей индивидуальных действовать гораздо лучше, чем любая система экономического принуждения, позволив при этом избежать негативных следствий, обязательно сопутствующих последней в ее классическом виде (прежде всего безработицы и социального неравенства). Однако действенной эта система может быть исключительно в том случае, если средства поощрения всецело окажутся в руках самого производственного коллектива.

Естественно, что данная система стимулирования вовсе не означает какого бы то ни было принижения принципа оплаты по труду. Наоборот, именно в ней этот принцип только и может найти свое наиболее полное воплощение, поскольку уже сам уровень оплаты становится одним из важнейших показателей положения человека в коллективе и, следовательно, реализуется в удовлетворении основных потребностей не только вне, но и в самом коллективе (а чем ближе к человеку объединение, в которое он входит, тем сильнее оно влияет на его поведение), т. е. с одной стороны, окончательно теряет значение цены рабочей силы, а с другой – приобретет качество еще и “морального стимула”. Будучи приведенной в действие, такая система способна обеспечить производительность труда и качество продукции, недостижимые никакими другими способами.

Вот что значит “социализм без номенклатуры”. А прийти к нему можно только ликвидировав саму номенклатуру как господствующую социальную группу, ибо именно она, а не некая мифическая “буржуазия” теперь, или не менее мифическая “бюрократия” раньше, являлась и все еще является главным препятствием на пути “естественного” развития социализма. Действительно, что же мы имеем, как говорится, на сегодняшний день? Все те же “номенклатурщики”, благополучно перекрасившись в либералов (сами они называют себя “демократами” — “нынче всякий перебежчик зовет себя демократом”59) и националистов, опять норовят вести нас к “светлому будущему”, теперь уже капиталистическому, в которое они сегодня так же не верят, как вчера не верили в коммунизм. Зато вовсю пользуются случаем, чтобы обеспечить это “светлое будущее” себе лично. А наши противники, как бы забыв о том, кем еще недавно были сами, беззастенчиво врут, что у власти сейчас коммунисты, по шулерски именуя так бывших номенклатурных носителей партбилетов, несмотря на проводимую ими антикоммунистическую программу сепаратизма и капитализации. Но в том, что все та же номенклатура опять у власти, они безусловно правы, да вот только коммунистами эти люди никогда не были — ни бывший секретарь обкома и кандидат в члены Политбюро Ельцин, ни отставной партийный идеолог Кравчук, ни бывшие члены Политбюро, а ныне президенты “независимых государств” Шеварднадзе, Назарбаев или Алиев, ни парторг крупнейшего производственного объединения Кучма, ни прочие такие же коммутанты-“перевертыши” калибром помельче, имя которым – легион. Никогда не смогли бы сановные “профессиональные коммунисты” развалить Союз, разрушить экономику, организовать грабеж народного достояния, если бы не опирались на лежащие ниже слои номенклатуры, на всю ее структуру, на систему связей, весь образ жизни и представлений этой социальной группы. На них они опираются и сейчас, в свою очередь обеспечивая им условия для власти и наживы. Отсюда в основном выходят и нынешние недоделанные “капиталисты” — “наиболее богатые и влиятельные бизнесмены”: как показали исследования, “62 % из них вышли из партийно-государственной элиты”; “75 % руководящей группировки вокруг Ельцина, который привел прокапиталистическую коалицию к власти, вышло из партийно-государственной элиты”.60 Добавим сюда еще обслуживающих эти “группировки” чиновников более низкого ранга. Впечатляющая картина! Так что нечего сваливать главную ответственность за произошедшее на всяких там “теневиков” да “западные спецслужбы” (хотя и те, и другие также приложили руку). Конечно, в целом номенклатура уже не та (“ротация” идет, однако она шла всегда), но новое пополнение вписывается в ту же основную систему (тоже, разумеется, не остающуюся неизменной, но пока что в главных чертах сохраняющую прежнюю структуру).

Таким образом, главной задачей предстоящей конструктивной фазы нынешних революционных преобразований является ликвидация “номенклатурного класса” как господствующей социальной группы. Но речь идет именно об определенной социальной группе, представляющей собой господствующий производственный класс, а не о входящих в нее людях. При ликвидации класса люди остаются. И мы не можем забывать, что в большинстве своем это тоже наши советские люди, которые должны найти себе достойное место на новом этапе развития социализма. Более того, они очень будут нужны обществу. Разумеется, речь не идет об антикоммунистической “верхушке” — забыть о ее ответственности за страдания миллионов советских людей было бы просто безнравственно. Да и толку от них никакого — на самый верх, как правило, всплывало то, что обычно всплывает в таких случаях. Без них обойдемся. Но потеря основной массы этого контингента (представляющего собой не только членов господствующего класса, но в то же время и профессионалов-управленцев высокого уровня) для активного и соответствующего их возможностям участия в общественных процессах означала бы ощутимое снижение общего потенциала. Многие из этих людей, опираясь на прошлый опыт и обогащенные новым, свои знания и энергию смогут применить на всех этажах управленческой лестницы, но уже не в качестве членов господствующего класса-распорядителя, а в качестве менеджеров-управленцев, действительно, а не на словах выполняющих волю народа, выраженную не через декоративные, а через настоящие Советы.

*

Противники социализма криком кричат о его кончине. Социализм действительно находится в тяжелейшем состоянии. А вот слухи о его смерти сильно преувеличены. Социализм жив. Не говоря уж о некоторых других странах, во многом сохраняющих социалистические общественные отношения (прежде всего о великом Китае — при всех сложностях нынешнего положения в этой стране, основы социализма в ней пока сохранены), у нас его тоже несмотря на переживаемый им глубочайший кризис хоронить пока еще рано. Более того — на нас сейчас лежит особая ответственность. Снова утвердить пошатнувшееся знамя социализма можем только мы, советские люди, — пока нас еще окончательно не загнали в болото неоколониализма. Если не мы, то кто же? Надежды на социалистические преобразования в империалистических странах тщетны: в них нет социальных сил, заинтересованных в истинно социалистических преобразованиях, а то, что там с натяжкой могло бы сойти за социализм, вызывалось частично влиянием социалистической системы (нынче резко ослабленным), а в основном было следствием империалистической внутренней консолидации, жизненно необходимой для эксплуатации всего остального мира, которая и является его материальной базой. “Третий мир” сегодня еще не готов к социалистической революции. Да и не позволили бы так называемые “цивилизованные страны” проводить там социалистические преобразования — не терять же, в самом деле, саму основу своего процветания. Они и у нас-то примут все меры, чтобы не допустить нашего возврата на социалистический путь развития, но пока что “запретить” нам это они вряд ли смогут — при условии нашего единства. Наши преобразования будут революционными, и направленными не только против мирового и возрождающегося внутреннего капитала, но и, главным образом, против той “коммунистической” номенклатуры, которая довела страну до нынешнего состояния, а теперь, предварительно ее расчленив, стремится властвовать в ней в качестве компрадорской буржуазии и ее прислужников.

Наше дело правое, победа будет за нами!