Социальные функции священного

Однако молитве было присуще не только восходящее движение. Есть у нее и свои регрессы, что следует иметь в виду, если мы хотим проследить историю. Довольно часто молитвы становятся объектом бездумного повторения, лишенного какой бы то ни было индивидуальности . Они опускаются до уровня операционального ритуала и сводятся к

движениям губ, ничем не отличающимся от движений производимых другими частями тела. Яркий пример такого движения вспять - постоянно повторяемые молитвы, молитвы на незнакомом языке, формулы, потерявшие всякий смысл12 из-за того, что слова, входящие в них, затерты до неузнаваемости. Более того, в некоторых случаях самые возвышенные молитвы деградируют, превращаясь в обычный материальный объект - четки, молельное дерево, молитвенная мельница, амулет, филактеры, мезузоты (mezuzoth), медальоны с формулами, скапуляры, формулы ex-voto (по обету)13 суть настоящие материализованные молитвы. В религиях, догматы которых отрешены от фетишизма, фетишем становится молитва.

9 Мы имеем в виду, прежде всего, первые синагоги, бывшие по преимуществу молитвенными "собраниями": см. Isi Loeb. "La communaute des pauvres", Revue des etudes juives, 1889; Israel Levi. "Les dix-huit benedictions", ibid., 1896, p. 16, ibid., p. 61; Schurer, Geschichte des Volkes Israel im Zeitalter Jesu, 2-eme edit., II, p. 45 и далее. О происхождении христианской молитвы см. Von der Goltz, Das Gebet in der altesten Christeneit, 1901 и наши наблюдения в Аппёе Sociologique, 6, h. 216.

10 В настоящее время известно, что изначально псалмы были литургическими композициями. Одни были частью обрядов, совершаемых в храме: это алфавитные псалмы двенадцати и двадцати четырех апостолов, ср. Gressmann. Musik undMusikinstrumente im Alien Testament, 1903; или псалмы Галлеля; ср. Cheyne. The Origin and Religious Content Psalter. Oxford, 1891; другие своим происхождением связаны с "общиной бедных", ср. Coblenz. Uber das betende Ich der Psalmen, etc. Franct, 1897 [2].

11 В первую очередь, это касается молитв, перешедших в магию. См., например Dietrich. Eine Mitrasliturgie, 1902.

12 Далее мы увидим, что случаи стирания смысла слов достаточно широко распространены даже в самых примитивных цивилизациях. Немало примеров этому мы найдем в Австралии (кн. III, ч. 2, гл. III).

13 О важности, например, последней формы регресса во Франции можно почерпнуть немало полезных сведений в кн.: R. Andree. Uber Votiv und Weihegaben, Brunswick, 1906, где приведены списки формул.

241

Из этих четырех частей только первая часть является предметом нашего сочинения. Чтобы понять весь ход эволюции, прежде всего надо узнать элементарные формы. Мы будем действовать по порядку, исходя из природы фактов, подобно биологу, переходящему от изучения одноклеточных организмов к многоклеточным, обладающим половыми признаками и т. д. Действительно, мы довольно давно убедились в том, что в социологии исследование примитивных форм куда интереснее и даже нужнее для понимания современных явлений, нежели изучение форм, непосредственно им предшествовавших. Истоки знакомых нам явлений находятся вовсе не в ближайших к нам по времени явлениях. Так, системы молитв Греции и Рима, почти неизвестные нам14 и бывшие до времен так называемого синкретизма довольно бедными, оказали очень слабое влияние на систему христианских церквей. Так что действовать каким-либо другим способом, нежели предложенный выше, практически невозможно. Факты, которые сами представляют еще ступень варварства, например, ведический ритуал, настолько богаты и сложны, что даже с помощью таких дотошных теологов, как брахманы, нам не удастся разобраться в них, если мы не будем располагать какими-то опорными гипотезами, которые может дать только анализ элементарных форм.

ИСТОРИЯ ВОПРОСА

Бедность научной литературы по столь важной проблеме примечательна. Ученые - антропологи и филологи - основавшие науку о религии, так сказать, даже не задавались этим вопросом15. Дело в том, что по различным причинам он оказывался вне их поля исследований. Авторы, принадлежавшие к филологической школе, от Куна16 и Макса Мюллера17 до В. Генри и Юзенера, требовали от филологии не больше, чем она могла дать им. Они анализировали имена богов и, либо посредством исследований этих имен, либо независимо от них, мифы, описывающие этих богов. Их интересовал скорее смысл слов, произносимых верующим, чем производимое ими действие. Из области верований они так и не вышли18. Молитва как ритуал ускользнула от них. Что же касается антропологов, то они в первую очередь искали

14 См. ниже.

15 Ср. ниже, книга II, гл. I. См. Farnell. Evolution of Religion, 1906, p. 168 и далее.

16 Тем не менее есть хорошая статья Куна о магических формулах в европейском фольклоре: "Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Schprachwissenschaft", 1864, XIII, p. 49 и далее; р. 113 и далее.

17 См. ниже обсуждение небольшой работы Макса Мюллера, кратко излагающей курс лекций, читанных им в Оксфордском университете.

18 Впрочем, Юзенер и В. Генри в конце жизни (см. Usener, "Uber zwei Rechtsriten", Hessische Blatter fur Volkskunde, t. I; V. Henry La magie dans I'Inde antique, 1904) заинтересовались изучением ритуалов как ритуалов.

242

общие черты религиозной жизни всего человечества. Высшие цивилизации они изучили лишь для того, чтобы в них найти следы наиболее примитивных цивилизаций19. Отсюда то значение, которое придается изучению пережитков в мышлении примитивных народов. Что же удивительного в том, что они не занимались молитвой? Она далеко не пережиток и, по мнению некоторых антропологов, представляет собой продукт поздних этапов развития религии20.

У историков столь полного отсутствия интереса к молитве не наблюдается. Либо в учебниках и словарях по истории религий, либо в монографиях (впрочем, довольно редких) мы находим превосходные сообщения о различных системах ритуалов21. Но историк стремится прежде всего к описанию. Ни принципы, ни законы его не интересуют. Он показывает, из каких элементов состоит система молитв в той или иной религии, не изучая ни отдельные виды молитв, ни молитву в целом. Связи, устанавливаемые им между различными фактами, носят, главным образом, если не исключительно, хронологический характер. Он определяет не столько причины явления, сколько предшествующие ему формы. Разумеется, хронологические отношения могут указывать на каузальные связи. Иногда, впрочем, когда историк сталкивается с недатированными явлениями, порядок следования он устанавливает гипотетически, исходя из гипотетического объяснения. Именно это произошло с ведической и семитской системами ритуалов22. Таким образом, иногда материалы наших исследований оказываются с исторической точки зрения малоизученными. В наличии лишь фрагментарные, спорадические, случайные высказывания. Мы воспользуемся этими объяснениями. О них следует помнить, но все же они не составляют еще теории.

19 Ср. также J. J. Frazer. On the Scope of Social Anthropology Legon d'overture, Liverpool, 1907.

20 Ср. ниже, кн. II, гл. I и П.

21 Чтобы представить степень нашего невежества в том, что касается молитвы в Древней Греции и Риме см. С. Ausfeld. "De graecorum precationibus quaestiones", Jahrb. f. Klass. Phil. Flekeisen, XXVIII, Teubner, 1903, p. 305 и далее; и библиография: Chetelat, De Precatione apud poetas graecos et latinos, 1877; L'abbe Vincent. La priere chez les Grecs et les Latins, 1887; C. Ziegler. De precationum apud Craecos formis etc., Diss. Bresl. 1905; H. Schmidt. Veterisphilosopho quomodo judicaverint de prascibus (Religionsgesh. Unters. u. Vorarh. hergg. v. Dietrich, u. R. Wiinch, IV, I, x. 1907). Старая работа E. v. Lasaulx. Die Cebete des Greichen und der Romer (1842) по-прежнему остается ценным источником информации. Впрочем, вины филологов тут нет. Классическая литература и даже надгробные памятники слишком скупы на молитвы.

22 В спорах об относительной древности свода магов Атхарваведы и связанных с ним сутр, а также описаний ритуалов различных жрецов, Ригведы, Яджурведы и т. д. доминируют вопросы такого рода: одни утверждают, что возраст текста - совсем не то же самое, что и возраст упоминаемых в этом тексте явлений, и считают атхарваническую традицию столь же древней, как и остальные; другие же полагают, что многочисленные заимствования из других вед неявно доказывают меньший возраст Атхарваведы. См. превосходное изложение этого вопроса: Bloomfield. "The Atharva Veda", Grudriss der indo-arishenPhilologie, II, I, II, 1904.

243

Кроме того, следовало бы добавить, что историки просто не уделяют молитве должного внимания. Этнографы почти не упоминают о ней23. Историки восточных религий лучше чувствуют важность молитвы, но объем их работ несоизмерим с местом, занимаемым молитвой в изучаемых ими религиях. Веды, мы имеем в виду самхиты, сборники гимнов и формул - не что иное, как огромный молитвенник. Однако помимо заметок Бергеня24, возможно, мы и не найдем общих исследований ведической молитвы. Веды небезосновательно рассматриваются как сборник текстов, историю которых надо установить прежде всего25. Но, когда дело доходит до содержащихся в них фактов, Веды рассматриваются то как собрание мифов, то (в настоящее время) как каталог всевозможных ритуалов, а среди этих ритуалов выделяют, как правило, те, что относятся к магии, жертвоприношению, а не к молитве. Лишь в последнее время начали обращать внимание на то, что брахманы, то есть комментарии брахманов к Веде, говорят о молитве26, и обращать внимание на любопытную фигуру бога молитвы Брахманаспати, который играет, начиная с ведических времен, столь важную роль и которому суждены столь высокие превращения по ходу истории Индии27. В отношении других документов индийской литургии исследование только начинается. То же можно сказать о буддизме, китайских религиях, гатах Авесты, которыми пользуются только ради датировки - да еще с какими различиями! - самой Авесты. Что же до религий классической античности, то историческая литература о молитве и вовсе скудна, вероятно, поскольку источников почти нет. Только семитские религии и христианство составляют в некотором роде исключение. Потребности в экзегетике, вопросы ритуальной практики и теологии породили работы по истории древнееврейской, иудейской и христианской литургии, которые при всей своей важности остаются фрагментарными28. Трудно установить причину такого безразличия тем более что материалов предостаточно. Так, несмотря на то, сколько еилоч; содержит литература и греческие надписи, история этого слова точно прояснена только в том, что касается характера отношения философов к молитве29. Лишь в последнее время был

23 Как на исключение сошлемся на великолепный свод литературных текстов индейцев Пауни, опубликованный в A.

Fletcher "The Hako. A Pawnee Ceremony", 22d Ann. Rep. Of the Bur. of Amer. Ethno., 1904 (текст, музыка, теологический комментарий к молитвам).

24 Bergaigne, La Religion vedique, II, 2.

25 Weber. Indishe Studien, X; Oldenberg. Die Hymnen des Rig Veda, 1888; Bergaigne. "Histoire de la liturgie vedique", Jour. As. 1892. Очерк этих вопросов и библиографию можно найти в Winternitz. Geschichte der indishen Litteratur, I, 1905, p. 61 и далее.

26 S. Levy. La doctrine du sacrifice dans les Brahmanes, 1898, p. 100.

27 Strauss. Brhspati im Veda, Kiel, Diss., 1905.

28 Ср. выше; ср. Th. Engert. Der betende Gerechte der Psalmen, Wiirzburg, 1902; O. Dibelius. Das Vaterunser etc., Giessen. 1903 (cp. Annee sociologique, 7, p. 304 и далее) [З].

29 H. Schmidt. Veteri philosophi etc., 1907. 244

уточнен вопрос об ассиро-вавилонских молитвах 30 и заклинаниях31, а ведь литургические таблички составляют чуть ли не четверть всего дошедшего до нас письменного наследия этой цивилизации32. Несомненно, история прежде довольствовалась лишь внешним изучением фактов. Не так давно она была еще лишь более или менее художественным повествованием о политических событиях, наиболее поверхностных во всей социальной жизни. Только под давлением формирующихся социальных наук история была вынуждена перейти к изучению все более и более скрытых социальных феноменов с более глубокой основой. А молитва, похоже, как раз и относится к тому разряду фактов, которые не предлагают себя вниманию наблюдателя, являющегося представителем скрупулезной, но неглубокой научной дисциплины.

Вплоть до недавнего времени чуть ли не единственными теоретиками молитвы были теологи и философы. Однако как бы ни были интересны их теории, они далеки от требований науки. Теологи создали множество теорий молитвы. Они пытались выяснить, почему они молятся, почему при тех или иных обстоятельствах они используют ту или иную молитву. Они были вынуждены классифицировать и объяснять свои молитвы. Зачастую их объяснения33, дискуссии, классификации крайне ценны, поскольку в Индии, например, очень точно отражают смысл практикуемых ритуалов34. Однако такой способ восприятия молитвы говорит разве что о состоянии их духа, и сколь бы ни было ясно их религиозное сознание, их собственное толкование ритуалов не имеет научного характера. Теологи исходят из верований позитивного характера, принятых в исповедуемой ими религии, они анализируют эти верования на тот момент, когда они пишут и пытаются создать более или менее упорядоченную систему своих ритуалов, идей и чувств по отношению именно к этим верованиям. Кроме того, факты зачастую они видят лишь сквозь религиозные идеи, вовсе фактам не соответствующие или со временем утратившие это соответствие. Древняя практика постигается только благодаря новой догме35. Молитва чисто

311 См. Jastrow. The religion of Babylonia and Assyria, 1898 p. 292 и далее; Zimmern. Babylonishe Busspsalmen, Leipzig, 1888 и т. д., библиографию вопроса см. в Jastrow. Die assyrische-babylonische Religion.

31 King. Babj/Ionian Magic and Sorcery, London, 1896, part I; Fossey. La magie assyriene, 1902, p. 93 и далее.

32 По поводу молитвы в Египте мы не можем посоветовать ни одной полной работы: этот вопрос затрагивается лишь косвенно либо в филологических работах, посвященных "Книге Мертвых", либо в исследованиях по отдельным сводам ритуальных правил. Наиболее удачен труд М. Maspero. "La table d'offrande dans le rituel funeraire", Rev. hist, des relig., 1896, 1897.

33 Немногие книги столь полезны в этом отношении, как "De oratione" Оригена.

34 Например, в сущности совершенной является подразделение Вед на Веды гимнов, произносимых хотаром и удгатаром, который отвечал за музыкальное сопровождение (Ригведа и Самаведа), Веду жертвенных формул, произносимых адхварью, жрецом, обеспечивающим ход жертвоприношения (Яджурведа), Веду заклинаний, произносимых брахманом (Атхарведа).

245

магического, даже теургического характера, окажется благодаря одному из раввинов, составлявших Талмуд, или благодаря некому отцу церкви молитвой поклонения36. Наконец, не надо забывать и о том, что теология имеет, прежде всего, практическую цель; она стремится быть направляющим началом литургии. Если она и пытается понять и систематизировать молитвы, то лишь затем, чтобы распространить их или определить способ их использования. Так что вдохновляемые ею исторические исследования имеют главным образом следующую цель: установить, какой текст является самым древним, самым подлинным, самым каноническим и самым божественным. Это главный принцип всех теологических рассуждений о молитве, который встречается начиная с трактата Берахот в Мишне и Талмуде, затем Дидахия и Иринея и заканчивая неисчислимыми католическими,

православными, протестантскими и иудастическими сочинениями. Догматические теории оказываются для нас ценными документами лишь постольку, поскольку они сообщают о смысле, приписываемом ритуалам наиболее просвещенными верующими, а часто и религиозной властью. Но это, собственно говоря, факты. Они могут нас разве что направить на путь объяснений. Они помогают анализу, но не заменяют его.

Философы пытались дать рациональное объяснение молитвы. Они стремились объяснить ее особенностями природы человека. Однако при этом они захотели найти общую теорию, охватывающую всю совокупность фактов. Философы приняли за очевидность то, что одна и та же модальность религиозного чувства присуща всем молитвам. Для них молитва лишь отражала общее для всего человечества состояние души; вот его-то они и попытались описать. Соответственно, наиболее подходящим им показался метод интроспекции. Для них было совершенно естественно, что анализ своих собственных понятий, полученных в полном и ясном (как они считали) сознании позволяет понять идеи другого. Искать где-либо, нежели внутри самих себя, скрытые предметы, которые, по их мнению, являются истоком всех религиозных фактов, было для них немыслимо. Но в таком случае философы ничем не отличаются от теологов. Они изучают не молитву, а свои представления о ней. Поскольку идеи человека всегда так или иначе отражают идеи его среды, именно способ понимания молитвы становился предметом их исследования. С этой точки зрения философские, как и теологические теории имеют разве что историческую ценность: они сообщают нам не столько о самой практике, но о том, какой она представляется его современникам. Кроме того, весь ход подобных размышлений зависит от системы мировоззрения автора. Поскольку он определяет лишь соб-

35 Отчасти именно это дает ключ к пониманию догматических споров вокруг мессы и псалмов. Довольно хорошее изложение первых споров о ценности псалмов мы находим у Энгерта (Engert Op. cit.).

36 Ср. ниже. 246

ственные идеи, ему не выйти из круга фактов, по которому он должен постоянно ходить и границы которого он не имеет права нарушить, если желает подчинить свои концепции серьезному контролю. Ничто не заставляет философа учитывать противоречащие его представлениям факты и ничто не мешает ему рассматривать факты и явления более или менее близкие, глубоко отличные по форме с тем, что он изучает. Даже если он вышел из здоровой школы истории религий, он все равно занимается фактически лишь тем, что иллюстрирует свои общие убеждения примерами, которые ничего не доказывают, какими бы многочисленными и упорядоченными они ни были. По той же причине вопросы, толкуемые философом, не проистекают от фактов, но диктуются ему его же собственными предубеждениями или общественным мнением. Рамки и способ организации этих вопросов предписываются не методом и естественными отношениями предметов, но субъективными взглядами, а иногда даже и расхожими предрассудками, бессознательно разделяемыми автором.

Чтобы уточнить эти наблюдения, применим их к теориям молитвы Тиля и Сабатье. Мы выбрали именно их, во-первых, потому что они самые новые, а во-вторых, потому что они имели наибольший успех.

В книге, посвященной философии истории религий и религиозных учреждений, среди прочих многочисленных вопросов, связанных с культом, Тиль3' пишет и о молитве38. Он видит в ней духовную беседу с Богом, движение к божественному. Так сказать, априори приняв христианскую доктрину39, он в конце концов говорит, что "ответ Бога - это молитва", и что этот поступок человека уже является следствием некоей реакции Бога. Таким образом, мы имеем дело с совершенно субъективным понятием. Объектом анализа становится факт собственного сознания Тиля и его собратьев по вере. Более того, когда автор переходит от истории к философии и пытается восстановить в общих чертах эволюцию молитвы, именно с этой субъективной точки зрения он рассматривает и решает вопросы, которые можно решать только исходя из опыта, а не умозрительно. Он желает опровергнуть теорию, согласно которой молитва является в первую очередь средством воздействия на бога, то есть примитивной теургией40; Тиль ограничивается диалектическим показом того, что молитва, по определению, не может происходить из магического заклинания, "так же как религия не

может происходить

37 Elements of the Science of Religion (Gifford Lectures), 2 vol. Edinburg, 1898 and 1899. В этом сочинении Тиль рассматривает сначала эволюцию религий, взятых глобально, анимизм, политеизм и т. д., а. затем обращается к важнейшим учреждениям: молитве, жертвоприношению, церкви и т. д.

38 Vol. II, р. 130. Ср. Pfleiderer. Religionsphilosophie, edit. p. 301.

39 Можно даже сказать, доктрину ультралиберального, социнианского, ремонстрантского протестантизма, поскольку Тиль - ремонстрант.

40 Тиль не сообщает, с какими теоретиками он спорит. Мы предполагаем, что речь идет о Максе Мюллере. Ср. ниже.

247

из суеверия". Таким образом, вся аргументация сходится к идее религии и идее молитвы самого Тиля. В то же время мы видим, что исследование распространяется разом на все факты без какого бы то ни было ограничения или предварительного разделения. Речь заходит сразу о молитве в целом. Опять-таки исследование не основывается на строгом методе: вопросы избираются произвольно, многие важные вещи остаются в тени, другие же автор разрешает очень быстро, хотя эти проблемы и относятся к разряду неразрешимых, как, например, универсальность молитвы41.

Тот же подход и те же принципы приводят Сабатье к выводам, почти противоположным тилевскому. Тиль сделал из молитвы важную, но вторичную по отношению к "религии" в целом "манифестацию". Для Сабатье молитва стоит на первом месте. "Молитва, - говорит

42

он, - это религия в действии" .

Как будто так нельзя сказать о любом ритуале! Как будто соприкосновение со святыней и любой контакт с божеством не будет таким же общением с Богом! Итак, "внутренний порыв души к внутреннему Богу", как он осуществляется в медитативной молитве (&ррг\т,ос, avcomc; - "неизреченное восхождение") ультралиберального протестанта, становится роковым признаком молитвы, главным актом любой религии. Иными словами, религия и молитва определяются через свои последние, наиболее редкие и утонченные формы. Впрочем, Сабатье первым признает, что его концепции являются отражением эволюции и пытается обрисовать ее ход43. Он показывает, что изначально все религиозное содержание молитвы исчерпывалось верой в ее действенность. В отличие от Тиля, он допускает, что она могла держать богов в подчинении. Затем, согласно его доводам, фетишизм и политеизм установили между богами и людьми некий договор и человек отныне молился, чтобы что-то получить. Религия Израиля представляет собой еще один шаг вперед: в результате соединения морали и благочестия возникла молитва доверия, отрешенности, радости. Но строгий иуда-истский монотеизм сохранил страх перед богом, совершенно чуждым по отношению к человеку. Эволюция завершается с появлением Евангелия: после Иисуса человек может обращаться к Богу как к Отцу44. Однако как бы ни был интересен этот исторический экскурс, мы видим, насколько произвольно подобраны факты. По поводу истоков фетишизма (если таковой был) в иудаизме и христианстве мы имеем лишь беглые обзоры - философские изложения, которые никак не могут рассматриваться в качестве доказательств. Сущность великих религий

не исчерпаешь в нескольких строках, даже сжато. С другой стороны, не

41 El. Sc. Relig., II, p. 133.

42 Esquisse d'une philosophie de la religion d'apres la psychologie et Ihistoire Paris 1897 p. 24, p. 14.

43 Op. ей., I, chap. IV, § 4.

44 Op. ctt, p. 191.

248

рассмотрены важные факты, противоречащие этой теории. Так, Сабатье считает очевидным, что молитва - индивидуальное явление, хотя во многих религиях мирянам или женщинам молиться запрещено . Все это объясняет, что результаты обсуждения предопределяются вероисповеданием автора. Речь идет не столько об анализе фактов, сколько о демонстрации превосходства христианства.

МОЛИТВА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН

Если теоретики не выходят за рамки общих рассуждений, то это, в первую очередь, происходит потому, что способ постановки проблемы отгораживает их от данных, необходимых для ее разрешения. Действительно, для них молитва является главным образом индивидуальным феноменом: это дело совести, это дело духовной личности, проявление

состояния души46. Что же до принимаемых ею форм, то в них ученые видят некоторую недостачу духовного наполнения; по их мнению, это нечто внешнее и несущественное, некий язык, изобретенный для удобства верующих церковной властью или каким-то поэтом, каким-то специалистом и обретающий смысл лишь когда на нем выражают личные чувства. В таком случае молитва становится неуловимым феноменом, который можно познать, лишь спрашивая самого себя или тех, кто совершает обряд моления. Здесь единственно возможный метод - интроспекция, в лучшем случае подкрепляемая лишь ссылками на результаты интроспекции других людей, то есть "религиозных переживаний", которые можно найти в теологической литературе. Однако, будет ли это интроспекция или столь модная сегодня психологическая статистика, можно определить разве что способ, которым молятся такие-то и такие-то люди, их число и как они представляют себе то, о чем молятся. Нам постоянно приходится совершать действия, ни причин, ни смысла, ни значения, ни истинной природы которых мы не можем понять; зачастую все попытки осознавать приводят лишь к самообману. Даже когда речь идет о чем-то для нас привычным, мы можем составить относительно этого действия совершенно неадекватное представление. Эмпирическое знание языка даже у поэтов или драматургов - это одно, а знания филолога или лингвиста - другое. Аналогично, молитва _ это одно, а представление о ней, создаваемое с опорой лишь на собственные средства пусть даже религиозным и просвещенным умом, - совершенно другое. Если и есть явление, в отношении которого самонаблюдение совершенно несостоятельно, то это молитва. Мало того, что молитва вовсе не является продуктом индивидуального сознания, который можно было

45

Ср. ниже.

46 Ср. Hoffding. Philosophie de la religion, trad, fr., p. 140 и далее. 249

бы легко понять с помощью самосозерцания, она еще состоит из таких элементов, происхождение и природа которых нам совершенно непонятны. Здесь сливаются воедино миф и ритуал. Рассмотрим для примера одну из простейших религиозных формул47 - благословение: "Во имя Отца и т. д.". Почти вся христианская догматика и литургия теснейшим образом переплелись в ней. "In nomine": следовательно, сила приписывается самому слову благословения, имени божьему, а также особая сила приписывается человеку, произносящему формулу, что подразумевает целую священническую организацию, когда благословляет священник, индивидуализацию религии, когда благословляет мирянин и т. д. "Patris": имя отца дается единому богу, следовательно, подразумевается монотеизм, концепция внутреннего бога и т. д. "Fili": догмат сына, Иисуса, следовательно, речь идет о мессианстве, жертвоприношении Бога и т. д. "Spiritus sancti": догмат Духа, следовательно, имеется в виду Логос, Троица и т. д. Наконец, молитва в целом несет на себе знак Церкви, как создателя догмата и ритуала. И едва ли в настоящее время мы способны понять все, что содержит такая простая на первый взгляд фраза! Мало того, что она сложна в силу многочисленности своих составляющих, - каждое из них, в свою очередь, является итогом долгого развития, открыть которое индивидуальное сознание, разумеется, не может. Междометие, с которого начинается, например, воскресная молитва, появилось в результате работы, длившейся на протяжении веков. Молитва - не только излияние чувств или крик души. Это еще и часть религии. В ней мы слышим эхо бесконечной череды формул; это часть целой литературной традиции, продукт усилий целых поколений.

Это означает, что прежде всего молитва - социальный феномен, ибо социальный характер религии достаточно очевиден. Религия - это органическая система понятий и коллективных обрядов, имеющих отношение к сакральным существам, которые она признает. Даже когда молитва индивидуальна и имеет характер свободного творчества, и даже если верующий сам выбирает слова и момент, он произносит только освященные традицией фразы и говорит только о вещах, которые освящены традицией. Даже в мысленно произносимой молитве, когда, согласно формуле, христианин отдает себя духу - dvaKpaTr)Qfjvai тф яуеицатд ("укрепляться духом"), то это именно дух Церкви, молящегося вдохновляют идеи его секты, им владеют чувства, допускаемые моральными предпочтениями, исповедуемыми этой сектой. Буддист во время своих упражнений и аскетической медитации, karmasthdna, будет прислушиваться к своему внутреннему голосу совершенно иначе, поскольку в его молитве

выражается иная религия.

47 Хороший пример анализа важной формулы см. О. Dibelius. Das Vaterunser, Giessen, 1902. Сравнительный анализ догм и основанных на них формул, смысла, который они имели для ранней христианской традиции, с одной стороны, и для Лютера, с другой, показывает, насколько разительно изменился этот смысл [ср. ниже резюме].

250

Молитва социальна не только по содержанию, но и по форме. Происхождение ее форм исключительно социальное. Она не существует вне системы ритуальных установлений. Первобытные формы являются слишком очевидным доводом в пользу нашего тезиса, поэтому мы не будем говорить о них. Но даже в самых развитых религиях, призывающих весь мир к одной молитве, верующие все-таки пользуются сборниками письменных текстов. Тефила, мазор, литургические сборники сур, молитвенники и бревиарии, book of common prayer, подборки различных "исповедей" - этого более чем достаточно для нужд подавляющего большинства верующих. Мало того, что текст традиционен, он еще и материализуется в книге - в Книге! С другой стороны, обстоятельства, время и место произнесение молитвы, а также соответствующее расположение духа тоже строго закрепляются. Таким образом, даже в религиях, оставляющих максимум места для индивидуальных действий, любая молитва становится ритуальной речью, принятой религиозным обществом48. Это последовательность слов с определенным смыслом, выстроенных в порядке, признанном группой ортодоксальным49. Она обладает той силой, которая ей приписывается общиной. Она действенна постольку, поскольку религия объявляет ее действенной. Несомненно, в некоторых религиях индивид иногда может молиться, заставляя себя следовать формам, навязанным извне. Но это редко; внутренняя медитация не превратилась повсюду в обычную практику. Более того, даже при полной свободе импровизации в молитве всегда соблюдают общие принципы ритуалов и их не нарушают. Сознательно или нет, человек подчиняется определенным предписаниям, принимает позу, которая считается подобающей5". Внутренний монолог состоит из фраз, взятых из требников. Поэтому индивидуум лишь подстраивает под свои личные чувства язык, отнюдь не им изобретенный. Основанием самой индивидуальной молитвы остается содержание требника.

Социальная природа молитвы лучше всего заметна на следующем примере: в некоторых религиях она произносится только группой людей

48 Это верно для индивидуальной молитвы в синагоге, Talm. Babl. Berakhot, 16 а. Schiirer. Geschichte des Volkes Israel in der Zeit Jesu, edit., p. 25, 45 и далее; ср. J. J. Kohler "Prayer", в Jewish Encyclopaedia.

49 Слова Р. Бекай о Шемоне Эзре, восемнадцати благословениях, совершенно противоположны тому, что происходит в синагоге. Однако они содержат верную оценку ценности канонических формул: "Знай, что со времен Моисея, нашего учителя, и до дней великой синагоги молитва в Израиле не имела порядка, установленного для всех, и каждый верующий сам составлял для себя формулу (еврейское слово означает буквально "загадку") и молился, следуя своей воле, знанию, таланту и слову; тогда пришли люди великой синагоги и дали молитву Шемоне Эзре, так что она стала установленной и значимой для всего Израиля" ("Or hahatiim", 113). Об истории Шемоне Эзре см. Is. Loeb. "Les dix-huit benedictions", Revue des etudes juives, 1889, p. 17 и далее; Is. Levi. "Des dix-huit benedictions et les psaumes de Salomon", Rev. des et. /., 1896; "Encore un mot etc.", ib., p. 161, etc.

50 Ср. Мф., VI, 5 и 6. Противопоставление индивидуальной и общей молитвы в синагоге. Однако она идет от самой синагоги и не является изобретением христиан.

251

или священником. Бывает даже, что специальное правило запрещает любые другие молитвы. Это характерно для Индии. Кому-либо кроме брахмана запрещается произносить молитвы51. Брахманы, как указывает само слово, это приоры52. Это люди брахмана, священного слова. Никто не разделяет с ними эту функцию. Факт тем более примечательный, что коллективные жертвоприношения и, в общем, все народные, национальные и городские церемонии, кажется, исчезли в брахманизме. Ритуалы совершаются ради отдельного человека, а не ради коллектива63. Но тот, для кого совершается ритуал, не совершает его собственными руками: у него нет права совершать ритуалы, а, следовательно, и произносить молитвы, если только он сам не священник. Его участие в религиозной церемонии ограничивается тем, что предложит ему священник, да и то в строго определенных формах. Он лишь повторяет мантру, которую ему дали выучить. Да и это позволено лишь высшим кастам, кшатриям, благородным и свободным людям, инициированным, которым даруют брахманский шнур. Но даже при том, что они "дважды рожденные", молятся такие люди через посредство того, кому религиозное общество дало право и исключительную привилегию молиться. Низшим же кастам остается только бояться великих богов, не слышащих их.

У древних евреев явного запрета на индивидуальную молитву мы не найдем. Но на самом деле,

молитвы, текстами которых мы располагаем, коллективны по самой своей сути . В первую очередь, это гимны, певшиеся при большом стечении народа55 либо группами паломников, идущих в Иерусалим, либо общиной справедливых и бедных, где и

51 Manu. IX, 9: полный запрет для женщин; X, 74-80; ср. Vishnu, II, 1-7. Vasistha, П, 13-19; ср. тексты, собранные в Weber. Indishe Studien, X, p. 4, 17 и далее; ср. Oldenberg. Religion du Veda, Henry, p. 316 и далее.

52 Strauss. Brhspati, Kiel (disser.), 1905 и цитированные тексты.

53 Ср. Hubert et Mauss. "Essai sur le sacrifice", Melanges; (см. наст, изд.) ср. Oltramare. "Le yajamana", Museon, 1900. Мы выделили слово "кажется", потому что, по нашему мнению, тексты, в которых описываются ведические ритуалы, обладают скорее теоретической ценностью, нежели исторической достоверностью. Они представляют далеко не всю индийскую религию в эпоху, предшествующую буддизму, но эта часть текстов, обращение к которой было присуще различным брахманским школам.

54 Мы говорим о древних евреях, хотя библейских текстов о молитве, относящихся к эпохе до исхода, не так уж и много (гимн Деборы не архаичный, а архаизированный). См. Cheyne. The Psalter, впрочем, если это верно для времен после исхода, мы предполагаем, что то же самое относится и к культу первого храма.

5" К этой категории относится народная магико-религиозная песня, вероятно, самый древний и примитивный отрывок молитвы, сохранившийся в Библии. Это настоящий хор заклинателей дождя: Чис., XXI, 17, 18. Моисей наполняет Беэр [колодец] водой, а Израиль поет гимн: "Наполняйся, колодец (первого полустишия в Септуагинте нет, но оно особенно интересно, поскольку придает всему гимну магический характер),] воспойте его; колодец, который они выкопали; вожди вырыли | лучшие из народа | с законодателем жезлами своими". (В Септуагинте последний стих приведен в другой версии. Будд предложил добавить к этой песне: ummidhar mattana, но это бесполезно, да и текст начиная с этого места слишком сильно искажен, чтобы можно было улучшать его.) Мы благодарны нашему ученику де Фелису, который обратил наше внимание на этот текст.

252

было составлено большинство этих песнопений56. Кроме того, есть еще псалмы, явно предназначенные для пения на публике5'. Одного взгляда достаточно, чтобы увидеть священнический, левитский характер большей части из них: некоторые могут иметь заголовок, определяющий их использование во время службы в храме58: или же их форма указывает на то, что они были предназначены для исполнения певчими . Третья же группа объединяет народные гимны, принятые во времена, когда древнееврейского языка и изначального смысла гимнов уже не знали, и гимны религиозные60. И, наконец, подражания древним моделям. Даже самые последние тексты, как, например, песня Соломона , используются, прежде всего, во время всенародной молитвы. Наконец, сама эволюция иудаизма, долгая борьба Храма и Синагоги, трудности, с которыми синагогальная молитва была признана законной, достаточно хорошо показывают, что изначально молитва совершалась в храме всем народом, собиравшимся в нем, и представлявшими его (по несколько человек от каждого колена) левитами, а также верующим, который в сопровождении священников приближался к Яхве и исполнял свой обет или осуществлял искупления62.

Действительно, это лишь два особых случая одного культа и одной религии63; их причиной может быть то, что два священства стали полностью контролировать культы. Однако они, по крайней мере, доказывают, что молитва может быть только социальным феноменом. Тем не менее возможная эволюция имеет глубокие причины. У нас еще будет случай увидеть, в чем они состоят при исследовании элементарных религий; в принципе, там мы обнаружим только коллективные молитвы или молитвы в строго коллективной форме64. Конечно, ни о каких формальных запрещениях индивидуальной молитвы там речи не идет. Но поскольку система ритуалов еще не закоснела в точных правилах, нельзя и ожидать найти подобные запреты. Кроме того, отсутствие такого запрета вполне может быть связано с отсутствием самой идеи индивидуальной молитвы. Впрочем, каковы бы ни были причины, только этих двух случаев, ввиду их важности и значения, уже достаточно, чтобы рассматривать молитву как чисто коллективное явление и считать себя

вправе утверждать, что она по своей природе не является индивидуальным феноменом.

56 См. авторов, цитированных выше.

57 См. Kohler. "The Psalms and their Place in the Liturgy", Gratz College Publ, p. 31 и далее; ср. Talm. ВаЫ, трактат Berakhot. 14 а. - здесь вы прочтете, как люди повторяли первый стих.

58 Таково посвящение начальнику хора в 55 псалмах и т. д.

59 В первую очередь, мы имеем в виду алфавитные псалмы, 34, 37 и т. д.

60 Песнь песней.

61 Цар. I, VIII, 23 и далее. Начиная со стиха 29 речь идет уже только о народе.

62 Schurer. Gesch. Volk. Isr., 2е trad, p. 447 и далее. Won obstant: тексты, цитируемые в статье Cheyne. "Prayer", Encyclopaedia ЫЬИса, р. 3827.

63 Ср. принцип римского права, цит. выше.

64

Ср. ниже. 253

Для окончательного доказательства ее социального характера нам осталось сослаться на отношения, связывающие ее с другими коллективными феноменами. Целая категория явно социальных фактов находится с молитвой в тесных отношениях родства. Это юридические и моральные установления65. Теория молитвы не будет бесполезной для того, кто захочет

понять клятву, торжественный договор66, обороты речи, предписанные этикетом, когда речь идет о вождях, королях, дворах, парламентах, и правила хорошего тона. Все эти факты настолько близки к молитве, что позднее нам придется специально отделять их от нее. Начальная формула большей части католических священных молитв почти слово в слово совпадает с той, с которой начинается объявление решения в нашем суде. Ритуальные выражения "Во имя Отца и т. д." соответствуют принятым словам "Именем французского народа и т. д." И то и другое имеет смысл посвящения и ставит предмет, который они освящают, под покровительство существа, которое называют и к которому они взывают. Благодаря формулам молитва оказывается сцеплена со всей системой формального поведения67 и, соответственно, помогает понять эту систему. Следовательно, она помогает понять его. Даже творческий характер форм поведения, устанавливаемого обществом, лучше всего проявляется в молитве. Их своеобразная сила, особая печать, оставляемая ими на действиях людей, в молитве видны лучше, чем в каком-либо другом институте. Дело в том, что молитва воздействует словом, а ничего формальнее слова в мире нет. Таким образом, действенность готовой формы наиболее очевидна именно в молитве. Творение словом - это род творения из ничто (ex nihilo)68.

Более того, в общественной жизни нет ни одной сферы, где молитва не играла бы какой-нибудь роли. Она затрагивает организацию семьи во время инициации, во время свадьбы и т. д. Она скрепляет союзы, принятия в группу. Вместе с клятвой она участвует в юридической жизни в целом69. В исповеди, искуплении, покаянии она смыкается с моралью. На самом деле, часто молитвы становятся настоящей ценностью70 и приносят богатство классу священнослужителей. Более того, в некоторых культурах они стали фактором производственной деятель-

65 Особенно тесными связи были в Древнем Риме. Huvelin. Nexum, in Daremberg et Saglio. Diet, des Aniquites.

66 См. примеры в Ziebarth. "Der Fluch im greischichen Rechte", Hermes, XXX, 1895.

67 О формализации в римском праве вообще и в частности см. lehring. Esprit de droit, p. 156, 255 и т. д.

68 Это род вечности и в то же время каузальности, утверждают законы Ману, II, 84: "прочие дела, предписанные Ведами, - жертвоприношения, возлияния и т. д. - преходящи (сами по себе и в своих празднествах, говорит комментарий), брахман (формула) же, напротив, вечен и неизменен, это Праджапати (бог, давший начало миру, владыка творений)". Ср. Vishnu, 56, 18 ср., Vasistha, XXVI, 9, 10.

69 См. в особенности: Huvelin. "Magie et droit inidividuel", Аппёе sociologique, 1907, 10, p. 31, ср.; Westermark. Origin and Evolution of Moral Ideas, 1906, I, p. 568.

70 См. Ригведа, II, 32, 13; ср. Manu. IV, 234. 254

ности. Действенность, приписываемая им, аналогична той, которой обладают физический труд или технические ремесела. Для многих австралийских племен лучший способ обеспечить воспроизводство животных, употребляемых ими в пищу, - это совершить некоторые церемонии, произнести определенные слова или заклинания.

Однако говоря, что молитва - социальный феномен, мы вовсе не имеем в виду, что она вообще не является индивидуальным явлением. Истолковывая таким образом наши слова, читатель неправильно понял бы нас. Мы не считаем, что общество, религия, молитва - какие-то особые вещи, мыслимые без индивидов, которые дают им жизнь. Но мы полагаем, что молитва, хоть она и осуществляется в сознании отдельного человека, обладает все же в первую очередь социальным, внешним для индивида существованием в сфере установлений, религиозной конвенции. На самом деле мы лишь перевернули обычный порядок, в котором изучаются оба термина, ни один из них мы не отрицаем. Вместо того чтобы видеть в индивидуальной молитве принцип молитвы коллективной, мы сделали вторую принципом первой. Таким образом, мы обошли трудности выведения сложного из простого, то есть канонической молитвы Церкви из спонтанной молитвы индивида. Но при этом мы вовсе не забыли о важности индивидуального фактора. Мы не знаем, мог ли или умел ли каждый человек молиться на свой лад с самого начала; этому у нас нет доказательств и вряд ли мы найдем хоть одно, способное удовлетворить нас. Напротив, нам придется констатировать, что изначально существовали создатели молитв. Однако роль, неизбежно исполняемая индивидом в коллективных практиках, не лишает последних коллективного характера. Подобно тому как каждый человек говорит в своей манере со своим акцентом, но остается в рамках одного национального языка, каждый может создать свою молитву, но она от этого не перестанет быть социальным институтом. Что касается молитв, которые, будучи сочинены индивидами,

входят в исторические тексты, то с того момента, как их вносят в эти тексты, они перестают быть индивидуальным явлением. При этом если они смогли приобрести всеобщий характер и стать обязательными, то это случилось прежде всего потому, что они отвечали требованиям уже сущестовавших обрядовых норм, и, следовательно, отвечали коллективным потребностям в религиозных инновациях. Наконец, своим успехом подобные молитвы обязаны авторитету, которым наделило их авторов общественное мнение. Да и авторы являются не просто поэтами, но священниками, пророками, ясновидящими, то есть людьми, находящимися, по мнению членов общины, в связи с богами71. Их устами говорят боги. Это не обычные люди, они сами являются общественной силой.

71 В австралийских обществах, которые мы будем рассматривать, изобретение формул является привилегией магов и сочинителей песен. Мы покажем, что они действуют

255

Метод

Нам осталось определить наиболее подходящий для нашей темы метод. Хотя мы и не думаем, что нужно постоянно поднимать вопросы методологии72, все же мы видим определенный интерес в объяснении процедур определения, наблюдения и анализа, используемых в нашей работе. Благодаря этому будет легче осуществлять критику хода исследования и контролировать его результаты.

Коль скоро молитва, составляющая часть ритуала, является социальным институтом, исследование получает объект, предмет, вещь, к которому оно может и должно быть направлено. Действительно, если для философов и теологов литургический текст является условным языком выражения (впрочем, несовершенного) игры образов и личных чувств, для нас эта сама реальность. Он включает все, что содержится действенного и живого в молитве: он хранит в запасе весь смысл, содержащийся в словах, в зародыше в нем содержится все, что можно вывести из молитвы, даже в результате нового синтеза: общественные обряды и верования, сконцентрированные в этих текстах, полны прошлого и настоящего и несут в себе будущее. Поэтому когда молитва изучается в этом аспекте, она теряет свою неизрекаемость и недоступность. Она становится определенной реальностью, конкретным фактом, чем-то прочным и устойчивым, что важно для наблюдателя.

Определение. - Теперь мы знаем, что существует некая система фактов, называемых молитвами, однако наше представление о ней пока расплывчато: нам не известны ни ее протяженность, ни ее точные границы. Поэтому, прежде всего, придется претворить это неотчетливое и зыбкое впечатление в ясное понятие. В этом и состоит задача определения. Конечно же, речь не идет о том, чтобы сразу определить саму сущность явлений. Такое определение можно получить лишь тогда, когда теория полностью сложилась, определение же, которое мы можем дать вначале, будет иметь только предварительный характер. Его предназначение сводится лишь к тому, чтобы дать начало исследованию, определить изучаемый предмет, не предвосхищая результатов работы. Мы должны узнать, какие именно факты заслуживают названия молитвы. Но для того чтобы это определение было предварительным, его нельзя делать слишком конкретным, ибо оно будет предопределять весь ход дальнейшей работы. Действительно, оно облегчит наши изыс-

лишь потому, что обладают авторитетом в обществе и являются объектом внушения со стороны других членов общества. "L'origine des pouvoirs magiques", Melange dhistoire des religions, II [Cp. Oeuvres, II].

72 В дальнейшем изложении вы узнаете применение принципов, сформулированных Дюркгеймом (Regies de la methods sociologique, 3e edition, 1907). Ср. статью Mauss et Fauconnet. "Sociologie", Grande Encyclopedic. [Cp. Oeuvres III].

256

кания, поскольку ограничит поле наблюдения и в то же время оно придаст методический характер проверке гипотез. Благодаря ему мы избежим произвола и будем вынуждены рассматривать все факты молитвы и только их. Критика же будет основываться на точных правилах. Чтобы определить истинность того или иного утверждения, надо показать: либо определение вообще неверно, либо мы пренебрегаем фактом, подпадающим под данное определение, либо мы обратились к фактам, которые ему не соответствуют. Напротив, когда номенклатура не определена, автор незаметно переходит от одной категории фактов к другой, или даже одна и та же категория фактов встречается под разными именами у разных авторов. Неудобства, проистекающие от отсутствия определения, особенно чувствуются в науке о религиях, где исследователи мало заботятся о точных дефинициях. Так,

этнографы сначала объявляют, что в том или ином обществе молитвы неизвестны, а затем цитируют "религиозные песни" и многочисленные ритуальные тексты, бытующие в этом об-ществе73. Предварительное определение избавит нас от этих досадных недоразумений и бесконечных споров авторов, по-разному говорящих об одном о том же предмете. Поскольку такое определение дается в самом начале исследования, то есть в момент, когда факты известны лишь поверхностно, оно может основываться только на внешних признаках. Речь идет исключительно об ограничении объекта исследования и очерчивании его контуров. Что необходимо найти, так это несколько ярких, достаточно заметных признаков, позволяющих опознать практически с первого взгляда все, что является молитвой. Но, с другой стороны, эти признаки должны быть объективными. Мы не можем полагаться ни на наши впечатления, ни на наши обыденные представления и понятия, ни на представления, существующие в исследуемых обществах. Мы не будем называть тот или иной религиозный факт молитвой только потому, что нам кажется, что он таков, или потому, что верующие некоей религии так считают . Подобно тому как физик определяет теплоту по расширению тела, а не по нашему ощущению тепла, мы будем искать в самих вещах качество, в соответствии с которым должна быть определена молитва. Определить на основе впечатлений - значит ничего не определить; нет ничего более подвижного, чем впечатление: у одного человека или народа оно одно, у другого - иное; оно меняется как у человека, так и у народа в зависимости от обстоятельств. Вместо того чтобы установить научное понятие молитвы, - положим, произвольное, но основанное на логике и конкретном материале, - его составляют из таких непроизвольных элементов, как чувства отдельных людей и видят, как

73 См. ниже, И, гл. П.

74 Однако это достаточно сильное основание, хотя и только в тех случаях, когда мы сталкиваемся с установленной системой ритуалов и канонов.

257

оно раскатывается между противоположностями в ущерб работе. Вещи совершенно различные называются молитвами либо в рамках одной и той же работы одним и тем же автором, либо различными авторами, которые придают этому слову различный смысл, либо различными цивилизациями, являющимися объектами исследования75. Такой подход приводит к признанию противоположными фактов, принадлежащих к одному и тому же классу, или смешению фактов, которые следовало бы различать. Аналогично древнему физику, считавшему тепло и холод разными стихиями, сегодняшний идеалист все еще никак не может допустить, что между молитвой и простейшим магическим заклинанием существует определенное родство. Единственное средство избежать проведения произвольных различений и столь же произвольного смешения понятия - это разом отказаться от всех усвоенных субъективных понятий, чтобы добраться до данного культурного института как такового. В этом случае начальное определение станет первым реальным результатом исследования, поскольку объективное свойство, на которое оно опирается, в некоторой степени выражает природу предмета. Несмотря на свой внешний характер, оно соприкасается с более важными свойствами, открыть которые впоследствии будет гораздо проще. Так, расширение тел, по которому определяют количество теплоты, соответствует молекулярным движениям, которые открыла термодинамика.

Наблюдение. - Определив факты, надо вступить с ними в контакт, то есть приступить к наблюдению. Однако в нашем случае наблюдение и изучение представляет дополнительные сложности и осуществляется в особых условиях. Факты, поставляющие материал теории молитвы, не даны непосредственно, в отличие от организма, описание которого составляет зоолог. Они зафиксированы в исторических и этнографических документах, в которых их надо обнаружить, чтобы определить их истинную природу. Так что нам понадобится специальная процедура их выявления и, в определенной мере, их конструирования. Такой метод изучения в исторических науках называется критикой. Пользуясь теми же данными, что и история, социология должна применять к ним те же методы. Конечно, критика родилась вне рамок этой дисциплины, но социологии следует усвоить ее основные принципы, ибо в ее распоряжении оказываются непроверенные и противоречивые факты. Этнографы часто забывают об этом. Нет фактов, более требующих критики, чем этнографические, однако ни к каким другим она не применяется так слабо"3. Даже антропологическая школа, обычно использующая этнографические материалы, принимает их недостаточно критично77.

До сих пор никто не сомневается, что эпиклеза канона мессы - это молитва, однако относительно эллинистических папирусов такой уверенности нет. Cabrol.

Origines liturgiques, 1906, 1е Conference; Lapriere antique, 1900, p. 1300. '6 Пример того, что мы понимаем под этим родом критики, мы попытались дать как

в последующих главах, так и в другой работе: "L'origine des pouvoirs magiques",

Melanges, II.

258

Но это вовсе не означает, что социология должна заимствовать методы исследования у истории. Она не просто перенимает у истории ее методы, но вносит в нее свой дух. Они становятся более ясными, осознанными и строгими; социология расширяет круг приложения этих методов, сохраняя за ними прежнее место. Ведь историки порой делают из критики чуть ли не цель исследования. Полагая как принцип, что факт может быть использован лишь после того, как он будет определен до последней детали, ученые увязают в бесконечных бесплодных дискуссиях, постоянно отсрочивая момент систематизации. Напротив, усвоив, что критика - лишь вспомогательный научный инструмент, мы ориентируем ее на ясную цель. Обращаясь к документу, в первую очередь надо выяснить его ценность78, то есть установить, какую долю ошибок он содержит, основываясь на состоянии, в котором он находится, на том, как он до нас дошел, дате, источниках и т. д. Обычно это называется внешней критикой. Естественно, конкретный способ ее использования будет зависеть от того, имеем ли мы дело с текстами или косвенными сообщениями, касающимися молитвы. За материалами мы обратимся к этнографии, поскольку в этой первой работе мы вообще будем использовать сведения в основном из этой области. Если вплоть до настоящего времени некоторые социологи пренебрегали данными этнографов, то лишь потому, что те не подвергались необходимой критике. На самом же деле, в наблюдении довольно легко выявить элементы, связанные с личной интерпретацией. Так, когда антрополог, пусть даже такой осмотрительный, как Керр, говорит, что у австралийцев нет молитв, мы оставим подобное заявление без всякого внимания. Во-первых, подобные поспешные отрицания вполне в его стиле. Во-вторых, он сам сообщает о некоторых ритуалах, вполне достойных именоваться молитвами'9. Находя настоящие тексты молитв, мы оказываемся ближе к исходным фактам, но все равно следует учитывать все то, что отделяет нас от них. Как правило, мы располагаем переводами, а их ценность еще надо определить, основываясь на компетентности автора, его добросовестности и т. д. Затем придется оценить подлинность документа, зависящую от условий его обнаружения, продиктовавшего его информатора и т. д. Так, Эллис в своих "Polinesian Researches))80 приводит текст длинного гимна, не уточняя, в какой части Таити он нашел его, к какой эпохе он относится и кто является источником сообщения. С другой стороны, нам известно, что, хотя Эллис прекрасно знал язык острова, он был весьма набожен. Поэтому использовать этот документ можно лишь с большой осторожностью, учитывая и неясные места в тексте, и предубеждения его переводчика.

77 Исключение составляют работы Н. У. Томаса.

78 Об исторической критике см. Seignobos et Langlois. Introduction aux etudes historiques, Paris, 1898, 1-ere partie. Разумеется, мы не следуем мнениям, изложенным Сеньобосом во второй части этого труда.

79 См. ниже, кн. II, гл. II.

80 1 изд., т. II, стр. 1501 и далее. 259

Однако к критике документа надо добавить еще и критику излагаемого в нем факта. Первая не может избавить нас от последней, даже когда документ датирован. Ведь новый документ может содержать древние сведения, и далеко не всегда в двух документах разного времени менее древний содержит более свежие данные. Например, в Библии описываются ритуалы, явно более поздние, чем некоторые магические ритуалы, сохранившиеся только в Талмуде. Такой второй вид критики получил название внутренней. Здесь речь идет об установлении подлинности самого факта, помещении его в собственую среду и разложении его на составляющие элементы. Поэтому мы в рамках критики определяем дату факта, то есть период истории данной религии, к которому этот факт принадлежит, систему ритуальных текстов, к которой он примыкает, и значение, которое он имеет в целом в каждой из своих частей. Чтобы установить все это, историки используют разные методы, основанные, как нам кажется, на одном и том же принципе явно социологического характера. Речь идет о взаимозависимости социальных феноменов. Молитва датируется по древности вербальных и

синтаксических форм, употребляемых в ней, следовательно, она как социальный институт сопоставляется с другим социальным институтом - языком81. Показывают, что некоторый текст упоминает или подразумевает события, которые могли произойти лишь в определенный момент развития. Наконец, ряд гимнов классифицируют хронологически, основываясь на том принципе, что "чистые формы" находятся в отношении зависимости с "нечистыми формами" и, следовательно, являются более поздними или наоборот. В целом легко понять, что в основе всех этих рассуждений лежит одна фундаментальная аксиома: единственный способ связать факт со средой - это показать, как среда воздействует на него. Если этот постулат внутренней критики является достоверным, то все историки, пользующиеся ею, сознательно или бессознательно становятся на точку зрения социологии82. Между тем применение некоторого метода дает тем более точные и надежные результаты, чем более осознанно он применяется. Осваивая подходы критики, социология не может не сделать их использование более плодотворными.

Как только принцип, на котором они базируются, проясняется, более благоприятные условия

складываются для его использования согласно его истинной природе.

Прежде всего, становится меньше риск подмены этого принципа другими, на самом деле

имеющими совсем другой смысл и значение. Так, критика, и особенно библейская, порой

злоупотребляет принципом противоречия. За очевидность принимается то, что два

противоречащих

81 Это делается в большинстве филологических работ по изучению Гат в Авесте или различных частях Вед. См. Bloomfield. "On the Relative Chronology of the Vedic Hymns", Journ. Amer. Or. Soc., 1900, XXI. Критерий языка -.- один из лучших, но не самых надежных: своды ритуалов на самом деле полны архаизмов, даже в Австралии (ср. ниже, II, гл. III), и искусственный язык нового ритуала может содержать формы более старые, чем в древнем ритуале.

82 Ср. Bougie. Qu'est-ce que la sociologie. La sociologie incosciente, Paris, F. Alcan, 1907. 260

друг другу или просто противоположных факта имеют различный возраст или различное происхождение. Например, по мнению большинства авторов83, данастути (восславления и благословения, произносимые над человеком, приносящим жертву), завершающие многие ведические гимны, являются позднейшими вставками, потому что они непосредственно не связаны с остальной частью текста. Но потребности в такой связи никогда и не было. Предрассудок, согласно которому все молитвы должны быть законченными произведениями, происходит от непонимания истинной природы отношений, связывающих социальные феномены. Если наука о религии и достигла какого-либо результата, то это представление о том, что одно и то же понятие, одно и то же религиозное действие может приобретать самые разные, самые противоречивые смыслы. Один социальный институт может выполнять разнообразнейшие функции и приводить к совершенно противоположным последствиям. Молитва, начинающаяся с акта проявления бескорыстия, может в конце концов служить конкретным целям. Простое логическое противоречие еще не доказательство реальной несовместимости фактов.

Итак, когда мы избавились от ряда более или менее праздных вопросов, охотно обсуждаемых критикой, перед нами возникают более важные проблемы. Часто предполагается, что у молитвы был автор и, чтобы понять ее текст и смысл, начинают выяснять, кто был автор, каковы были его цели и идеи. Но в такой постановке вопрос практически неразрешим. Действительно, авторство в отношении молитв религии обычно приписывают богам, героям или провидцам. И даже если молитвы действительно сочиняют, как в религиях относительно молодых, составители сводов ритуальных правил стремятся стереть все следы индивидуальности. Если же видеть в молитве социальный институт, то настоящий вопрос с точки зрения критики заключается в другом . Поэтому действительно важно не то, кто ее написал, а то, какое сообщество, при каких условиях и на каком этапе религиозного развития, пользуется ею. Нас интересует уже не первоначальный, а унаследованный, традиционный, канонический текст, а в словах молитвы мы ищем уже не идеи какого-либо отдельного человека, а идеи группы.

С этой же точки зрения проблема датировки становится уже не такой важной. Несомненно, не следует пренебрегать вопросами хронологии, но значение факта для систематической теории молитвы зависит не столько от его относительного возраста, сколько от места, занимаемого им в системе ритуальных текстов. Важнее определить место факта в литургии, а не во

времени. Возьмем, например, так называемое собрание псалмов Галлеля. Время его создания точно не определено, однако ритуальное использование определить легче. Можно определить,

что они пелись при жертвоприношениях во время трех больших праздников

83 Max Muller. Sanskrit Literature, p. 49; Macdonnel. Sanskrit Literature, p. 127.

84 Недавно Луази применил сходные принципы при толковании Евангелий, которые, по его мнению, принадлежали разным церквам: Les Evangiles synoptiques. Introduction.

261

и Неомении, но не по случаю субботы, Рох Хашанаха или Кипура85. Отсюда следует, что они входили в состав ритуала древних торжественных жертвоприношений. Так они приобретают свой смысл и их проще подвести под теорию еврейской молитвы или под теорию молитвы вообще. Этим отчасти проясняется и вопрос датировки. Псалмы Галлеля сближаются с самыми древними литургиями, земледельческими и астрономическими праздниками, противоположными саввату и иудаист-ским праздникам. Следовательно, нельзя говорить с уверенностью, что в период первого храма не существовало псалмов этого типа, но при этом нельзя также отрицать, что их редакция имеет современное происхождение. Таким образом, социолог не менее требователен к описанию фактов, чем скрупулезный историк. Социолог тоже стремится отразить факт во всех деталях и для него является правилом выводить факт из досконально описанной среды. Но выяснением деталей для него наука не ограничивается. И среда, на которую обращено его внимание, - это прежде всего совокупность социальных институтов, которая обусловливает данный факт. Критика, осуществляемая в таком духе, не рискует потеряться среди комментариев и дискуссий ради чистого любопытства. Она готовит путь объяснению.

Объяснение. - Объяснить - это значит установить рациональный порядок отношений между уже известными фактами. Социологи, занимающиеся исследованиями молитвы, не должны ограничиваться описанием способов молитвословия в различных обществах. Они должны изучать связи между различными фактами молитвы и другими явлениями, обусловливающими их. Речь идет о создании иерархии взаимоопределяющих понятий, в целом образующих теорию молитвы.

Впрочем, подобная систематизация может осуществляться двумя различными способами. Во-первых, путем анализа более или менее многочисленных, но все же определенным образом отобранных явлений создается родовое понятие. Оно выражается в формуле, дающей как бы общую схему объясняемого факта, идет ли речь о молитве, жертвоприношении, наказании или семье. Это дает возможность выявить наиболее общие черты явлений, результатом анализа которых является данное понятие. Когда это сделано, исследуют, как эта схема изменяется в зависимости от тех условий, которые воздействут на данный институт. Таким образом, возникает система, идущая от наиболее общих к наиболее конкретным понятиям, в которой можно увидеть, как и почему, обогащаясь различными специфическими деталями, род дает начало многообразным видам. Именно этот метод мы использовали в другой нашей работе86.

85 См. Kohler. Op. ей.; ср. выше; ср. "Encyclopaedia Biblica", s. v. Hallel.

86 H. Hubert et Mauss. "Essai sur la nature et la fonction du sacrifice", Melanges dhistoire des religion, 1909. (см. наст. изд.).

262

Однако с равным успехом можно использовать и второй метод объяснения. Вместо того чтобы исходить из родовых принципов и заканчивать видовыми, мы можем взять самые примитивные из существующих форм рассматриваемого явления и постепенно восходить ко все более и более развитым и показывать, как последние появляются из первых. Как и в предыдущем случае, мы получаем иерархическую последовательность понятий. Единственно, при схематическом объяснении мы оказываемся вне времени и пространства, поскольку род и виды рассматриваются так, словно они существуют в одно и то же заданное логически время. Здесь же, напротив, речь идет о типах, реально сменявших друг друга в ходе истории, порождавших друг друга, и мы можем проследить порядок их развития. Поэтому такое объяснение можно назвать генетическим. Итак, если в нашем исследовании мы остановимся на первом методе, основываясь на точных наблюдениях, нам надо будет определить главные признаки молитвы как таковой, а затем выяснить, каким образом она становится, в зависимости от обстоятельств, искупительной молитвой, благодарственной молитвой, гимном,

мольбой, молитвой обета и т. д. При генетическом же объяснении для нас важнее указать на наиболее рудиментарную форму из всех известных молитв, чтобы затем определить непосредственно вытекающую из нее более высокую форму, а также пути ее возникновения и так далее, пока мы не дойдем до наиболее поздних форм. Мы увидим, например, как в Индии некоторые ведические гимны, порождение синкретического пантеизма, дают начало мистической молитве Упанишад, а та в свою очередь сменяется брахманистской или

87

буддистской аскетической медитацией .

Хотя оба этих метода одинаково уместны, второй представляется нам наиболее подходящим для исследования молитвы. Действительно, когда речь идет об изучении непрерывно развивающегося института, принимающего в ходе эволюции множество форм, схематическое объяснение, абстрагирующееся от истории, не слишком хорошо показывает подлинную физиологию явлений. Скорее оно пригодно тогда, когда феномен принимает достаточно развитую форму, чтобы его сущность можно было выделить относительно легко, и когда видоизменения, которым он подвергнется, достаточно ограничены как по числу, так и по функции. Молитва же, как мы видели, находится в постоянном становлении. Вероятно, было бы тяжело выделить момент, когда она реализуется более полно, чем в другие моменты. Поэтому историческая последовательность форм становится важным фактором объяснения. К тому же с известной точки зрения генетический подход имеет определенные преимущества. Он следует порядку фактов, оставляя тем самым меньше возможностей для ошибок. Упущения в этом случае

87 Ср. сноски выше; общее изложение вопроса см. Winternitz. Geschichte der indischen Litteratur, 1905, pp. 110, 130. 263

становятся менее вероятными: пробел в эволюционной цели привел бы к нарушению связи, которое мгновенно дало бы себя почувствовать. К тому же, следя за развитием явлений, лучше понимаешь их природу. Наконец, этот метод может стать подготовкой для схематического объяснения, которое стало бы совершеннее после методического обзора и первичной систематизации фактов.

Первый шаг генетического объяснения - это создание генеалогической классификации типов молитвы, то есть установление типов в соответствии с их местом в эволюционном ряду. Такая классификация сама по себе в ходе ее совершенствования выполняет роль объяснения. Действительно, сырьем любого типа молитв является непосредственно предшествующий ему тип или типы, поэтому его генеалогия позволит нам узнать, из чего он возник. Впрочем, выводя таким образом высшее из низшего, мы вовсе не пытаемся объяснить сложное через простое. Самые рудиментарные формы ни в коем случае не проще самых развитых. Просто их сложность имеет другую природу88. Элементы, которые в ходе эволюции отделяются друг от друга и приобретают самостоятельное существование, в низших формах оказываются в состоянии взаимного проникновения. Единство рождается от их смешения, и это смешение таково, что низший тип нельзя охарактеризовать ни по одному из этих элементов, но только этим соединением, слиянием настолько тесным, что разделение составляющих противоречило бы здравому смыслу и фактам. Разумеется, надо остерегаться распространенной ошибки, заключающейся в том, что примитивные формы сводятся к одному элементу. От этой первичной ошибки происходят всевозможные неразрешимые проблемы. До сих пор иногда поднимают вопрос о том, что из чего произошло - молитва из магического заклинания или магическое заклинание из молитвы89? На самом же деле, если уж заниматься выведением молитвы из чего бы то ни было, то стоит обратиться к более сложному началу, которое заключает в себе и то и другое одновременно.

Но даже если наиболее организованные формы рождаются из наиболее рудиментарных, причину эволюции надо искать не в них самих. Генеалогическая классификация дает нам логическую картину развития, но не определяющие факторы этого развития. Силы, трансформирующие систему молитвы по необходимости находятся вне ее. Так где же мы можем найти их? Только не в психологии индивида. Общие для всех культур законы, человеческого мышления не объяснят такого разнообразия типов. Максимум, что они могут объяснить, - это саму возможность молитвы вообще. Но такое объяснение, прибегающее к самым общим положениям, очевидно, слишком далеко от конкретных фактов.

88 Ср. Mauss. "Legon d'ouverture du Cours d'histoire des religions", Rev. de I'hist. des relgions, 1902.

89 Ср. ниже, II, гл. I. 264

И что гораздо важнее, оно не помогает понять, каким образом в той или иной религии складывается определенная система молитв, и почему, например, в одном случае возникает мистическая молитва, а в другом - молитва благодарения. По-настоящему определяющие причины, непосредственно связанные со всеми этими разновидностями, могут быть найдены лишь в столь же многообразной среде, в непосредственной связи с молитвой. Это социальная среда. Между конкретной молитвой, конкретным обществом и конкретной религией существует необходимая связь. Можно даже сказать, что определенные типы молитвы соответствуют определенной социальной организации и наоборот. Так, там, где мы видим молитвы магического типа, предназначенные для поддержания жизни некоторых животных или растительных видов, можно говорить о существовании тотемических групп90. Этот определяющий характер социальных причин проявляется также в разнообразии трансформаций, переживаемых порой молитвой в зависимости от общества, в котором она развивается. Из буддийского свода, первоначально медитативного и возвышенного по своей сущности, рождаются столь противоположные друг другу формы, как тибетские, китайские, непальские и японские дхарани - настоящая материализация молитвы - а также мистические формулы сиамских и бирманских бонз. Точно так же католицизм и православная церковь развили механическую и идолопоклонническую молитвы, тогда как в протестантизме главный акцент падал на мысленную внутреннюю молитву. Дело в том, что форма содержит самые разные и даже противоположные возможности, и в зависимости от обстоятельств реализуется та или иная из них. Это лишний раз показывает, что эволюция молитвы не связана с жестким детерминизмом, но, напротив, оставляет место случайности.

Что же до инструмента генетического объяснения, то он тот же самый, идет ли речь о генеалогической классификации или о поиске каузальных связей. Это сравнительный метод, ибо в области социальных феноменов к любому объяснению ведет только путь сравнения. Прежде всего, в том, что относится к установлению типов, сравнительный метод предполагает сопоставление разных систем молитвы, с тем чтобы выявить их общие черты. Но необходимо при этом сравнивать только те вещи, которые поддаются сравнению. Таким образом, ритуальные системы, которые мы будем относить к одному типу, должны принадлежать к религиям одного уровня. Разумеется, при нынешнем состоянии науки не существует объективной классификации религий. Тем не менее, бесспорно, что в настоящее время основные категории уже выработаны, поэтому можно ограничить поле сравнения, чтобы избежать слишком уж беспорядочных сопоставлений. Например, никто не оспорит наше право сравнивать между собой австралийские религии и тем самым следовать правилу определения природы молитвы в

90 Ср. ниже, в II, гл. III, § 5, приложение этого метода. 265

религиях одного типа. Однако при таких сравнениях в поле зрения оказывается только сходство. И если при исследовании одновременно не обращать внимания на различия, мы можем принять совершенно случайное сходство за существенное, поскольку даже самые разные вещи в определенных отношениях могут походить друг на друга и в результате быть отнесенными в один класс. Подобно тому, как к рыбам относили всякое животное, живущее в воде, можно определить гимн через песнопение и затем спутать гимн с народной песней. С другой стороны, за поверхностным сходством, как правило, следует столь же поверхностное различие, которое может привести к тому, что предметы одной природы будут радикально противопоставлены друг другу. Уподобляя гимн песне, можно было бы ошибочно отделить от него молитву, хотя гимн - лишь ее разновидность. Если мы считаем необходимым настаивать на этом методе, то потому, что наука о религиях и социология в целом слишком часто недооценивает его. Поскольку наша наука еще находится в состоянии зарождения, исследователи охотнее обращают внимание на сходства, которые привлекают их своими повторениями. До различия анализ не доходит. Так и появляются обширные классы явлений с неопределенными границами и состоящие из разнородных, в сущности, элементов. Это относится к таким расхожим понятиям, как тотемизм, табу, культ мертвых, патриархат, матриархат и т. д.

Если типы определены, их генеалогия выстраивается, так сказать, сама собой. Высший тип всегда входит в породивший его низший; общие элементы указывают на их родство. Действительно, в большинстве случаев элементарные формы не полностью исчезают перед лицом более развитых91, но продолжают существовать в основании, наряду или даже внутри последних, свидетельствуя тем самым

об их происхождении. Так, например, в Индии простая магическая мантра, как мы видели, существует бок о бок с аскетической молитвой92. Кроме того, очень часто эволюцию, в ходе которой появляются новые типы, можно проследить непосредственно; в этом случае для установления порядка следования достаточно простого наблюдения.

Если при установлении типов сравнение непосредственно основывалось на сходстве, то при определении причин возникновения явлений более показательны различия. Так, отличительные черты австралийской молитвы, с которых и начинается наше исследование, связаны со спецификой австралийской социальной среды. Поэтому, сопоставляя отличительные черты и данной социальной организации, и данного типа молитвы, мы сможем найти причины последней. Тем более так будет тогда, когда мы, совершая восхождение от элементарных форм, сможем

91

Ср. выше.

92 Магические силы (в частности, мантра), как считают в индийской мистике как брахманической, так и буддистской, владеют аскетом, йогином. Ср. Патанджали, йога-сутра, IV, I; Childers. Pali Dictionary, в словарной статье, iddhi, jhanam. 266

исследовать, как эта молитва развивалась, ибо последовательные изменения, которым подвергались формы, наверняка происходили параллельно тем изменениям, которые претерпела соответствующая социальная среда.

В этой социальной среде можно выделить две концентрические сферы, одна из которых формируется совокупностью общих социальных институтов, другая - совокупностью религиозных институтов. Роль этих факторов в развитии типов молитвы, очевидно, различна. Иногда социальная организация - политическая, юридическая или экономическая - оказывает непосредственное действие, и тогда, в зависимости от ситуации, мы получаем молитвы национального культа, домашнего культа, молитвы для охоты, для рыбной ловли и т. д. Зачастую даже структура молитвы зависит от социальной структуры. Так, мы видим что элементарные формы молитвы связаны с клановой организацией. В целом же молитва гораздо сильнее зависит от религиозных феноменов и развивается под их прямым воздействием. Она меняется в зависимости от того, персонифицированы или нет мифические силы, а также в зависимости от наличия или отсутствия жречества. Конечно, даже в этом случае главной движущей силой остается общая социальная среда, поскольку именно она производит изменения религиозной сферы, отражающиеся на форме молитвы, тем не менее верно то, что ближайшие причины все-таки являются религиозными. Именно в этом круге социальных феноменов и должно прежде производиться сравнение.

Таковы основные принципы, используемые нами в этом исследовании. Для удобства изложения нам пришлось отделить их друг от друга. Тем не менее, это не означает, что мы будем использовать их по отдельности, один за другим. Было бы бесплодным упражнением в крайностях диалектики пытаться разрешать проблемы не полностью по мере появления, но многократно в соответствии с делениями, которые подразумеваются в рамках метода. Первоначально объектом конкретного исследования становится предварительное определение, поскольку от него зависит весь ход дальнейших рассуждений. Но далее на практике все формы критики и сравнения, разумеется, смешиваются. Их предшествующее различение не ставит своей целью установку жестких рамок нашего изложения, оно необходимо для уточнения нашей позиции и для облегчения контроля над нашим наблюдением и нашими гипотезами.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ МОЛИТВЫ

Итак, прежде всего мы должны найти предварительное определение молитвы, то есть определить некий внешний, но объективный признак, который позволит распознавать факты молитвы. Ведь мы лишь хотим систематизировать факты. Говоря "молитва", мы вовсе не имеем в 267

виду, что существует некая социальная сущность, заслуживающая этого имени и позволяющая нам строить умозаключения о ее природе. Социальный институт не является некой неделимой единицей, отличной от фактов, в которых он проявляется. Он есть лишь система этих фактов. Мало того, "религия" как таковая не существует, а существуют различные конкретные религии, каждая из которых оказывается более или менее организованной совокупностью религиозных верований и практик. Также и слово "молитва" - лишь существительное, которым мы обозначаем совокупность феноменов, каждый из которых сам по себе является молитвой. Просто все они имеют некие общие черты, а абстрагирование позволяет выделить их. Поэтому мы можем собрать их под одним именем, обозначающим все эти факты и только их.

Но хотя мы никоим образом не считаем себя связанными существующими идеями о том, что

такое молитва, мы не должны совершать над ними бессмысленное насилие. Речь идет вовсе не о том, чтобы использовать в совершенно новом смысле слово, которым пользуются все, а лишь о том, чтобы на место привычного неясного понятия поставить понятие более ясное и отчетливое. Физик не искажает смысл слова "тепло", определяя его через расширение. Аналогично, социолог не исказит смысл слова "молитва", ограничив объем и содержание этого понятия. Единственная его цель - заменить индивидуальные впечатления объективным признаком, который развеет двусмысленность и путаницу понятий и, избегая неологизмов, предупредит игру слов.

Но определить - значит классифицировать, то есть поставить понятие в отношение к другим предварительно определенным понятиям. Между тем религиоведение не слишком заботится о методической классификации исследуемых фактов, и, следовательно, не может дать определений, на которые мы могли бы сослаться. Поэтому нам придется самим определить феномены, которые находятся во взаимной связи с молитвой. Разумеется, в отношении этих феноменов, как и в отношении собственно молитвы, речь может идти лишь о предварительном определении. Обряд

Обычно молитву причисляют к религиозным обрядам. Таким образом, мы уже имеем первый элемент определения, если, конечно, такая классификация приемлема. Чтобы установить, насколько она обоснована, надо сначала узнать, что называют обрядом. Поскольку слово обычно употребляют, не заботясь о его строгом определении, такое определение придется выработать нам самим93. Впрочем, даже когда принятая классификация оправданна, нам она поможет осветить характерные черты

93 См. Hubert et Mauss. "Esquisse d'une theorie generale de la magie", Annee Sociologique, 7, p. 14 и далее (см. наст. изд.). 268

молитвы лишь постольку, поскольку были предварительно определены признаки обряда. Все согласятся, что обряды являются действиями. Главная трудность состоит в том, чтобы узнать, какие именно действия представляют собой обряды.

Среди актов религиозной жизни некоторые являются традиционными, то есть совершающиеся согласно форме, принятой в обществе или освященной неким авторитетом. Другие, например, индивидуальные практики94 аскетизма, напротив, носят строго персональный характер, они не повторяются и не подчиняются никакой регламентации. Факты, которые обычно причисляются к обрядам, относятся, очевидно, к первой категории. Но и в случае, когда индивидуальности отводится несколько большее место, все равно в этих обрядах сохраняется значительный элемент предписания. Так, во время глоссолалии в первые века существования Церкви исступленный неофит беспорядочно выкрикивал бессвязные и загадочные изречения. Однако глоссолалия заняла свое место в ритуале мессы, став даже его составной частью; она должна была происходить строго в определенный момент и потому была обрядом95. Однако не все традиционные действия являются обрядами. Правила хорошего тона, установки морали обладают столь же жесткими формами, как и наиболее характерные религиозные обряды. Их даже часто путают с последними. Отчасти такое смешение понятий обоснованно. Обряд, несомненно, связан с простым обычаем посредством непрерывной серии промежуточных феноменов. Зачастую то, что является обычаем в одном месте, в других краях становится обрядом, а то, что было обрядом, становится обычаем, и так далее. Так, распространенное во всей Европе приветствие - это пожелание в виде конвенционной формулы, которая имеет лишь условное значение. Напротив, в законах Ману96 правила вежливости даны как строго определенные обряды, изменяющиеся в зависимости от религиозных характеристик человека. Отличие обрядов от обычаев состоит в том, что обычаи, правила хорошего тона и т. д. сами по себе не обладают действенностью. Дело не в том, что они бесплодны в отношении последствий. Просто их действие главным или исключительным образом основывается не на их собственных свойствах, а на том, что они предписывают. Например, не поздоровавшись с кем-либо, я обижу этого человека и буду достоин, по общему мнению,

94 Не изучив этого вопроса, мы не можем сказать, насколько индивидуальная практика противопоставляется правилам секты или ордена, и возможен ли аскетизм без правил. Вообще-то это маловероятно: ср. Zbckler Askete und Miinchtum, I, p. 170, ел.

95 1 Кор. 14, и особенно 14, 26., ср. Hildenfeld. Die Glossolalie in der alien Kirche, 1850; Weiszacker. "Die Versammlungen

der altesten Christengemeinden", Jahr. Deut. Theol, 1874, p. 589.

96 Законы Ману, II, 120 и далее. Ср. Tylor. "Salutations", Encyclopaedia Britannica; Ling Roth. "Salutations", Journal of the Anthropological Institute, XIX, 166 и далее.

269

порицания; если же поздороваюсь, то смогу избежать неприятностей. Однако это порицание или его отсутствие происходят не оттого, что состоит из тех или иных действий, а лишь оттого, что я должен здороваться в определенных обстоятельствах. Напротив, воздействие например, аграрных ритуалов, по мнению участников, идет от самой природы действия. Растения растут благодаря обряду. Действенность обряда проистекает не только из того, что он совершается согласно установленному правилу, но в первую очередь, из самого обряда, который сам по себе является результативным. Таким образом, обряд обладает реальной материальной эффективностью. Обычаи, регулирующие этику поведения, в этом отношении вполне сравнимы с обычаями, которым следуют в традиционных играх, песнях, хороводах, детских и взрослых танцах, немалая доля которых, впрочем, представляет собой следы древних обрядов97. Конечно, разница есть: в одном случае человек действует серьезно, а в другом - играет, но в обеих ситуациях действие получает ту или иную форму не потому, что эта форма сама обладает определенной ценностью, а потому, что она предписана правилом. Австралийцы сами великолепно это различают. В некоторых племенах, когда одна локальная группа встречает другую, совершается корробори, или, точнее, алтерха, серия забав и танцев, часто носящих тотемический характер. Однако сами туземцы праздники такого рода не считают схожими ни с большими церемониями интичиума (тотемической группы), ни с церемониями инициации, хотя между ними явно имеется близкое сходство. В одном случае обычай соблюдается ради того, чтобы оказать воздействие на какие-то предметы, увеличить количество пищи, повысить плодоносность цветов, в другом же он соблюдается только ради самого соблюдения. Таким образом, обряд - это традиционное действие, приводящее к определенному результату.

Впрочем, имеются и такие традиционные действия, которые столь же коллективны, как и обряды, и которые, возможно, обладают более явной результативностью, но, тем не менее, мы должны отличать их от обрядов. Речь идет о производственных техниках. Их эффективность не требует специального подтверждения и не существует других таких действий, которые имели бы столь выраженный коллективный характер. Они зависят от инструментов, используемых в данном обществе, от состояния разделения труда и т. д. Известно, что материальная культура, вероятно, характеризует общество не менее чем язык, юридическая структура и религия. Например, способ распределения работ в коллективе рыболовов и способ согласования их действий варьируют в зависимости от развития ремесел, среды обитания, религиозных и магических верований, формы собственности, устройства семьи и т. д. Отличать такие факты от обрядов тем важнее, чем теснее они связываются с ними на практике. Так, в охоте, рыболовстве, сельском хо-

97 Stewart Colin. "The Games of North American Indians", 24th, Ann. Rep. of the Bur. of Amer. Ethno., 1907 показывает, что все игры североамериканских индейцев происходят из древних обрядов.

270

зяйстве, действие техники и ритуала перемешаны настолько, что в общем результате мы не различаем части одного и другого. Весеннее жертвоприношение способствует прорастанию семян в той же мере, что и возделывание земли98. В некоторых случаях обряд является одновременно техникой. В Полинезии вершина кокосовой пальмы является табу, которое было установлено, несомненно, исходя из совершенно материального экономического основания. Точно так же еврейская шехита является не только способом забивания животных, но еще и жертвоприношением.

Эти два порядка данных различаются не по природе действий и их реальным результатам. С этой точки зрения об обрядах мы можем сказать лишь то, что они не могут производить тот реальный результат, который им приписывают. Но тогда было бы невозможно отличить обряд от ошибочной практики. Однако мы знаем, что ошибочная практика - это не обряд". Таким образом, мы находим специфическое различие, обращаясь не к самой по себе эффективности действий, а к тому, как она понимается. В случае техники считается, что результат полностью зависит от результативности механического труда. Это справедливо, и, действительно, дело цивилизации состоит отчасти в закреплении за

промышленной техникой и науками, на которых она основывается, этой самой полезности, приписывавшейся в другие времена ритуалам и религиозным понятиям. Напротив, в случае ритуальной практики считается, что в действие вступают совсем другого рода причины, которым как раз и приписывается достигаемый результат. Между действиями, из которых складывается ритуал принесения строительной жертвы, и прочностью дома, которую это ритуал должен обеспечить, даже с точки зрения жертвователя нет никакой механической связи100. Действенность, приписываемая ритуалу, не имеет ничего общего с действенностью, присущей материально совершаемым актам. Она представляется в умах как совершенно особенное явление, так как считается, что она полностью идет от особых сил, вводимых в действие исключительно ритуалом. Таким образом, даже если реальный результат является следствием совершаемых механических действий, тут имел бы место обряд, если бы верующий приписывал этот результат другим причинам. Так, поглощение токсических веществ физиологически приводит к состоянию экстаза, но тем не менее является обрядом для тех, кто связывает это состояние не с действительными причинами, а с особыми влияниями101.

98 Так, по поводу жертвоприношения сомы в ведической Индии Ригведа говорит, что оно лучше семи вспашек. См. Bergaigne. Religion vedique, III, p. 8, 9, n. 1.

99 Классический пример ошибочной практики - туземцы Таити, сажающие гвозди, которые дал им Кук; они воображали, что это зерна и что достаточно посеять их, чтобы получить новые.

100 См. Hubert et Mauss. "Melanges".

101 См. ниже, кн. Ill, часть II, гл. III. 271

Однако нам потребуется проследить еще одно различие, если мы обратим внимание на природу этих сил. В некоторых случаях они сосредоточиваются в самом ритуале. Именно он творит и он же совершает. Благодаря присущей ей силе он воздействует непосредственно на вещи. Ритуал самодостаточен. Так, одними заклинаниями, симпатическими действиями колдун вызывает дождь и ветер, останавливает бурю, дает жизнь и смерть, наводит и снимает порчу и т. д. Ритуал как бы одушевлен внутренней, нематериальной силой. В нем есть что-то от духа "мана", как говорят в Меланезии, хотя даже и это слово обладает слишком определенным значением, чтобы передать это расплывчатое понятие творческой способности. Обряды, ограничивающиеся использованием лишь такой внутренней силы, с полным правом могут быть названы магическими102. Однако существуют и другие обряды, которые приводят к определенному результату только за счет вторжения неких иного рода сил, которые рассматриваются как независимо существующие вне ритуала. Это священные или религиозные силы, персонифицированные божества, общие начала растительного царства, души тотемических видов и т. д. Считается, что ритуал воздействует на них, а через них - и на вещи. Не то чтобы ритуал в этом случае не сохранял своих особых внутренних потенций, просто тут в достижении результата участвуют иные специфические силы, которые ритуал и приводит в движение. Иногда даже оказывается, что именно они обладают творческой силой, а ритуал всего лишь сила провоцирующая. Ритуалы такого рода мы называем религиозными. От магических они отличаются дополнительной характеристикой; они эффективны, как эффективен и обычный ритуал, но они таковы не только благодаря себе, но и благодаря религиозным сущностям, к которым они обращаются. Так, индеец совершает магический обряд, когда, отправляясь на охоту, считает, что способен остановить солнце, забросив камень на дерево определенной высоты103, а Иисус Навин совершает религиозный ритуал, когда обращается ко всемогуществу Яхве, чтобы опять-таки остановить солнце. Впрочем, есть и другие внешние признаки, производные от уже указанных, которые позволяют различить эти два вида обрядов. Эффект магических обрядов часто носит принудительный характер: приводят к строго определенным событиям104. Религиозные же ритуалы допускают большую степень свободы. Они состоят в основном из обращений в форме подношений и просьб. Поэтому, когда воздействие оказывается на бога или безличную силу, например, растительности, существо, через которое идет это воздействие, не инертно, в отличие от скота, ожида-

Ср. Hubert et Mauss. "Esquisse d'une theorie generate de la magie", Annee socioloqique, 7.

104

Frazer. "Golden Bough", I, p. 20, и далее (см. наст. изд.).

104 Ср. Hubert et Mauss. "Esquisse d'une theorie generate de la magie", p. 16 (см. наст, изд.), и далее. Понятно, что и религия обычно обладает магическим элементом, а магия имеет оттенок посредничества и задабривания, но в разной степени.

ющего своей участи. Оно может сопротивляться ритуалу, поэтому с ним приходится считаться. То, что магические и религиозные ритуалы совершаются разными деятелями, позволяет почувствовать дистанцию, разделяющую два разряда практик. С одной стороны, мы видим колдуна, целителя, занимающегося магией, с другой - религиозную группу, действующую целиком или через представителей, которые уполномочены отправлять культ священных предметов. Это различие наблюдается даже в самых примитивных обществах. Но чтобы характеризовать два вида ритуалов, мы рассмотрели крайние случаи. На самом деле, это два вида в пределах одного рода, и между ними существует непрерывная шкала. Действительно, между вещами совершенно мирскими и чисто священными находится целая вереница промежуточных существ - демоны, гении, феи и т. д. Эти существа отчасти напоминают религиозные силы, но явно иного, низшего качества. Колдун овладевает ими, подчиняет их себе и пользуется ими, как поступает с профанными предметами. Если же соответствующие обряды и похожи на религиозные, их магический характер от этого не исчезает. Мало того, что между магией и религией находится целая гамма промежуточных форм; они еще и различаются часто не по природе своего воздействия, а по месту в системе ритуалов. С ними производят такие же действия, как и с демонами или мирскими предметами, и наоборот, для некоторых демонов используются процедуры, заимствованные из собственно религиозных культов. С помощью симпатической церемонии клан Кенгуру заставляет свой тотем, кенгуру, воспроизводиться105. Духам же, напротив, поклоняются и подносят дары106. Иногда можно наблюдать, как в ткань религиозной церемонии вплетается магический обряд, полностью сохранивший свою природу, и наоборот. В ходе самого большого брахманического жертвоприношения постоянно встречаются настоящие магические обряды, направленные на то, чтобы принести смерть врагам, плодовитость женщинам, удачу войскам и т. д.107 Таким образом, нельзя помещать магию целиком вне области религиозных феноменов, как это предлагалось108. Однако, при-1()6 Ср. ниже, кн. II, гл. III.

106 Ср. "Происхождение магических сил" в: "Melanges".

107 Множество примеров мы найдем в жертвоприношении сомы: Caland et Henry. LAgnistoma, I, p. 13, 14, 26, 27 и т. д. - практически на каждой странице. Однако мы не допускаем, что эти ритуалы, будучи магическими, потеряли свой религиозный характер. В системе ритуалов религии существуют действия, предметы, идеи, допускающие то же использование, что и в магии, с которой религия соперничает. Поэтому, несмотря на мнение Каланда, причисляющего (после Sten Konow. Das Samaviddhdna.brahmana, Ein altindisches Handbuch des Zauberei, 1893) жертвоприношения, направленные на достижение той или иной цели, к магическим ритуалам (мантры и операциональные обряды) ("Over de Wenschoffers", Versl. en Mededeel. der Kon. Akad. d. Wetensch. Afd. Leterk, IV, V, p. 396; "Altindische Zauberei, Darstell. d. Altind. Wunschopfer", Verhdl d. Kon. Akad. d. Wetensch. Afd. Leterk, X, n. 1, 1908), мы говорим, что эти и другие симпатические ритуалы составляют часть религии.

108 См. Фрэзера. Ср. Hubert et Mauss. "Melanges", p. XXX. 273

знавая наличие связей между религией и магией, не следует недооценивать различий между ними. Религиозные ритуалы имеют особый характер, происходящий от сакральной природы сил, к которым они обращены. Итак, мы можем их определить следующим образом: традиционные результативные действия с предметами, считающимися сакральными. Молитва

Теперь мы в состоянии показать, что значительная группа фактов, обычно называемых молитвами, обладает всеми свойствами религиозного ритуала, как мы его только что определили.

В первую очередь молитва - это действие109. Это не чистые грезы о мифе и не чистая спекуляция над догмами, но она есть всегда некоторое усилие, некоторые затраты физической и моральной энергии, направленные на достижение определенного результата. Даже молитва110, творимая в уме, "просьба", не допускающая внешних проявлений в виде жестов или произнесения каких бы то ни было слов, все равно остается действием, движением души. Более того, будучи частью системы ритуалов, молитва является действием традиционным. Мы уже видели, впрочем, что даже там, где она кажется наиболее свободной, она все еще связана традицией. В любом случае, столкнувшись с религиозными актами, во многих отношениях похожими на молитву, но не представляющими ни единого следа уподобления традиционным формам, в силу столь существенного различия мы будем вынуждены

классифицировать их как явления другого порядка и обозначить их другим именем. Точно так же молитва действенна; она обладает своей особенной действенностью, поскольку ее слова способны приводить к самым необычным феноменам. Некоторые первые раввины благодаря бераке, произнесенной к месту, могли преобразить воду в огонь111, а великие индийские цари с помощью определенных формул превращали нечестивых брахманов в насекомых, которые пожирали города, превращенные

112 тт

в муравейники . Даже когда молитва по видимости становится чистым поклонением, утратив всякую действенность, когда ее сила, кажется, полностью переходит к богу, как в католической, еврейской или исламской молитве, она все равно остается действенной, поскольку побуждает бога к действию в том или ином направлении.

109 Ср. Encyclopedic des sciences religieuses (Lochtenberger), ст. "Priere".

110 Так, все христианские церкви и секты связывали понятие молитвы со строительством (О1'ко5о|о,т)}, что как раз и подразумевает идею действия, 1 Пет., 2, 5; 1 Кор, 14, 4 и далее.

111 Blau. Altjiidisches Zauberwesen, 1901, p. 16, и далее.

Силы мантр являются одной из важнейших движущих сил развития действия в эпической литературе, связанной с

ведической традицией.

274

Наконец, ее действенность подобна действенности религиозных ритуалов, ибо она обращается к религиозным силам. Именно этим молитва отличается от близкого ей факта, с которым ее часто путают: от заклинания. Оно тоже состоит из действенных слов. Но в чистом виде заклинание в принципе целостно и просто: оно не обращается ко внешним по отношению к нему силам. Заклинание действует само по себе: произнесенное проклятие непосредственно прикрепляется к заколдованному предмету. Таким образом, это магический обряд, и у нас оказывается простое средство различить оба порядка фактов. Мы можем сказать, что, вероятно, молитва существует каждый раз тогда, когда мы сталкиваемся с текстом, который впрямую упоминает некоторую религиозную силу. При отсутствии такого упоминания мы все равно будем употреблять слово молитва, если место, обстоятельства или деятель ритуала будут иметь религиозный характер, то есть если ритуал будет совершаться в сакральном месте, в ходе религиозной церемонии или личностями, обладающими особым религиозным статусом. В остальных случаях это будет магическое заклинание в чистой или смешанной форме.

Однако между заклинаниями и молитвами, как и между религиозными и магическими обрядами, существуют разнообразные промежуточные ступени. Некоторые молитвы в каких-то отношениях оказываются настоящими заклинаниями. Например, те, которые служат тому, чтобы посвящать, с необходимостью производят посвящение. Напротив, некоторые заклинания содержат просьбы и хвалу демонам или богам, к которым они обращаются. С другой стороны, между этими двумя областями наблюдается процесс постоянного обмена. К самым великим богам может быть обращена мольба даровать их помощь в совершенно вторичных магических ритуалах. Так, в Индии Варуна вмешивается в процесс излечения водянки113. Самая древняя индийская мистическая молитва записана в Веде заклинаний - Атхарваведе; в Ригведе114 она использовалась в солярном ритуале, который имеет явно симпатическую природу, и ее можно интерпретировать либо как мистическое изложение обряда, либо как серию загадок115. Иногда система молитвы в конце

Каушика сутра, 25, 37 и т. д. Атхарваведа, I, 10, ср. V. Henry. La magie dans I'lnde, p. 209.

Мы имеем в виду гимн Р. В., I, 164 = А. В., IX, 9 и 10, использовавшийся в ритуале махаврата fankhayanafrauta sutra, 16, 22, 7. Ср. комментарий Сайаны к Ригведе I, 164) и обряд, обеспечивающий процветание (Каушика сутра, 18, 25), о чем см. также Айтарейя Араньяка, 5, 3, 2, часть Упанишад.

J На наш взгляд, обе традиции можно согласовать между собой. Представители второй таковы: Haug. "Vedishe Ratselfragen und Ratselsprilche", Sitzber, d phil. mat. Classe d. K. Bayer Ak. d Wiss. II; V. Henry. "Atharva Veda", Кн. VIII и XI, p. 107 и далее, 143 и далее; Дойсен и те, кто давали более мистическую интрепретацию, Allgem. Gesch. derPhilos. I, I p. 105 и далее. Библиографию вопроса и весьма разумный перевод мы найдем в: Lanmann-Whitney, Atharva Veda Samhitd, II, p. 533. Мы искренне благодарим Гарвардский университет за великолепные публикации, подаренные нам: за вышеуказанную книгу и "Vedic Concordance" Блумфилда, которые всегда были для нас драгоценными и незаменимыми источниками. 275

концов поглощает заклинание: так, трактат Берахот в Мишне и Тал-

П6 <-

муде по оольшеи части состоит из настоящих заклинаний, не имеющих религиозного характера, за исключением разве что воззвания к Яхве. Атхарваведа долгое время находилась вне круга Вед, затем была принята ими. Иными словами, она также стала сборником

религиозных формул, одним из столпов, на которых покоится мир117. Наконец, то, что является для одной Церкви молитвой, часто становится для адептов другой Церкви магическим рецептом. Итак, поскольку два вида обрядов сближаются в этой точке, поскольку между ними существуют постоянные взаимодействия и они находятся в состоянии непрерывного взаимопроникновения, можно предвидеть, что нам в ходе исследования не удастся радикально разделить их. Следует даже ожидать, что мы столкнемся с двусмысленными фактами, не допускающими точного определения. Если мы при этом ограничимся рассмотрением молитвы, в строгом смысле этого слова, то мы рискуем столкнуться с молитвами, происхождение которых мы вряд ли можем установить, а также мы рискуем обнаружить молитвы, о которых мы будем не в состоянии сказать, куда они исчезли. Впрочем, поскольку факты религии и магии в конкретном обществе составляют часть единой системы и, вероятно, восходят к одному истоку, сравнительное исследование обязательно окажется интересным. Тем не менее необходимо различать молитву и заклинание по какому-либо объективному признаку, так как именно в этом случае мы сможем указать соответствующее место заклинания и молитвы, одновременно определяя объединяющие их связи.

Всю совокупность религиозных обрядов следует разделить на две части: одни являются операциональными, другие - речевыми. Первые состоят из определенных телодвижений и перемещения предметов, вторые - из произнесения ритуальных высказываний. Выразительная сила речи совершенно иная, нежели выразительная сила жеста, и поскольку она основывается не на движениях, но на обычных словах, ее действенность происходит совсем из другого источника. Молитва, очевидно, является речевым ритуалом. Несмотря на это, в некоторых случаях классифицировать ее оказывается довольно трудно. Так, можно с некоторым основанием утверждать, что в беззвучной молитве "про себя" нет ничего вербального. Но на самом деле внутренняя речь остается речью.

Нет никакой необходимости в материальном произнесении слов для того, чтобы язык оставался языком. Это всегда некий ментальный акт118. С другой стороны, некоторые операциональные ритуалы настолько сим-

116 Blau. Loc. cit., см. Jewish Encyclopaedia, t. XXI, p. 713.

117 Прекрасную историю о судьбе Атхарваведы можно найти в книге: Bloomfield. "The Atharva Veda", Grundr. d. Indo-Ar. Philol, p. В. и далее.

118 Ср. Еф, V, 17, 18: 5ё?сютЕ кш rfv |д,а%сарау той яуеицатск;, б ecmv pfjjxa 0eov> 5ia яаотц; простуде, кш SETJCTEUK; тгроавихбцЕУсн ev navfi кшрф ev яуеицст %. т. X. (исполняйтесь Духом, назидая самих себя псалмами и славословиями и песнопениями духовными, поя и воспевая в сердцах ваших Господу и т. д.) (V, 18, 19

в Синодальном переводе). 276

воличны, что их можно назвать молитвами, поскольку на самом деле они оказываются чем-то вроде речи при помощи жестов; например, все религиозные драматургические действия, целью которых является воспроизвести свершения богов, их борьбу с демонами и т. д., эквивалентны молитвенным песнопениям, рассказывающим богам их собственные истории и побуждающим их повторить подвиги. Однако они маргинальны по отношению к молитве, как и общение при помощи жестов маргинально по отношению к языку звуков и, следовательно, мы не будем учитывать их в нашем определении. Напротив, существуют некоторые речевые ритуалы, которые мы будем рассматривать как молитвы, несмотря на то, что они стали операциональными из-за серии деградаций, так называемой регрессии молитвы. Происхождение таких обрядов всегда имеет отношение к речевой сфере, и именно благодаря словам они обладают силой.

Но не все речевые религиозные обряды являются молитвами: из круга молитв выпадают клятвы, пожелания, заветы, благословения, проклятия, обеты, посвящения и т. д. Их отличает одна важная особенность. Главный результат подобных обрядов заключается в том, чтобы изменить состояние профанного предмета, на который оказывается воздействие, чтобы придать ему религиозный характер. Клятва, ритуальный договор119 призваны прежде всего освятить данное слово, дать ему подтверждение двух свидетелей. В пожелании событие обретает свойство, обеспечивающее его исполнение120. В благословении и проклятии именно человек благословляем или проклинаем. В обете или посвящении121 обещание или предъявление переводят предмет в сферу сакрального. Несомненно, все эти обряды приводят

в движение религиозные силы, которые способствуют приданию нового качества тому, что объявляется, желается, обещается. Но суть акта - не влияние на религиозные предметы, а изменение состояния профанного объекта. Молитва же, напротив, оказывается прежде всего средством воздействия на сакральные существа; именно на них она влияет и именно в них вызывает изменения. Не то чтобы она совершенно не оказывала некоторого воздействия на область обычной жизни; впрочем, вряд ли найдется вообще хоть один ритуал, который так или иначе не служит верующему. Когда молятся, ожидают от молитвы какого-то результата для чего-то или кого-то, хотя бы и для себя122. Но это лишь следствие, не занимающее главного места в механизме ритуала. Он полностью

119 О клятве в классической древности см.: Glotz. Jusjurandum", Daremberg et Saglio. Diction-naive des Antiquites; Hirtzel. DerEid, Leipz., 1902; Wenger. "Der Eid in der greich. Papyrusurkunden", Zeitschr. d. Savigny Stiftung, 1902, XXIII, R. Abth., 158-274; cp. Huvelin. "Magie et droit individuel", Annie sociologique, 10, p. 32, n. 1, 12 и Westermack. Origin and Evolution of Moral Ideas, I, 58-61 и т. д. 1M См. G. Rousse. Greek Votive Offerings, 1903.

121 CM. G. Rousse. Ib., R. Andree. Votive und Weihegaben, 1906.

122 Обратите внимание на употребление среднего залога в глаголах VU'X.OIUM, precor ("молиться"). 277

адресован к религиозным силам, к которым он обращается, и лишь во вторую очередь, опосредованно воздействует на профанные существа. Иногда даже вся польза сводится к простому облегчению, которую обряд приносит молящемуся, а божественный мир почти полностью поглощает его действенность. Тем не менее различия между молитвой и другими религиозными речевыми ритуалами не столь уж разительны, чтобы с точностью можно было сказать, где начинается одно и кончается другое. Молитва может служить клятвой123, а пожелание - приобретать форму молитвы. В благословение может включаться молитва. Богу можно обещать что-либо в чистой форме молитвы. Но если эти две области религиозной жизни и не разделены четкими границами, они все же не перестают быть разными, и важно отметить различие, чтобы предупредить возможную путаницу.

Итак, мы пришли к следующему определению: молитва - это религиозный речевой ритуал, воздействующий непосредственно на сакральные предметы124.

123 Ср. Cheyne. "Blessings and Cursings", Encylo. Bibl.

С этой точки зрения бесполезно проводить различие между колдовством и молитвой, как это делают Маррет и Фарнел (ср. ниже). Мало того, что некое колдовство,' если принимать их терминологию, присутствует в любой молитве, было бы не вполне точно исключать из любой религии всякий элемент магии.

Книга вторая ПРИРОДА

ЭЛЕМЕНТАРНЫХ РЕЧЕВЫХ РИТУАЛОВ

ИСТОРИЯ ВОПРОСА И ГРАНИЦЫ ТЕМЫ

Теперь мы способны определить религиозный речевой ритуал и, в частности, молитву, поэтому мы можем приступить к обсуждению единственной проблемы, поставленной нами в этой работе: происхождение молитвы, что подводит нас, впрочем, к более общей проблеме происхождения веры в словесные формулы религиозного характера в обществах с примитивной структурой. I

Если научная литература, посвященная молитве, как мы видели, весьма небогата, то в отношении интересующего нас вопроса она и вовсе бедна. Мы едва можем назвать несколько имен.

Из двух философов, доктрины которых мы уже обсуждали, первый, Сабатье, после краткого обзора проходит мимо данной проблемы, даже не пытаясь установить собственно факты: он не проверяет, действительно ли молитва, как он ее понимает, то есть как "религия в действии и

Ф125 еноменом ;

второй, Тиль126, ограничивается тем, что выдвигает диалектические возражения против тех, кто пытается вывести примитивную молитву из теургических формул; свою позицию он подтверждает только некоторыми разработанными формулами уже развитых религий . Более того, оба128, как и большинство философов религии, даже не пытаются об-

125 Esquisse, p. 23, 40.

Elements of the Science of Religion, Edinburg, 1898, II, p. 150.

126

1ЭТ Ib., p. 154.

128 Как и их подражатели, R. Pfleiderer. Grundriss der Religionsphilosophie, p. 190; Bousset. Das Wesen der Religion, lecon de Gottingen, Gottingen, 1904, p. 21. Антро-

279

наружить форму и точный смысл ритуалов в предшествующих обществах; весь их труд направлен на критику или демонстрацию превосходства некоторых религиозных состояний души.

Среди антропологов этого вопроса касались только Тайлор, Фаррер и Макс Мюллер. Для первого из них129 изначальная молитва представлялась простым спонтанным выражением некоторого желания материального характера и адресовалась сверхъестественным силам, духам, чье появление объясняется анимизмом. Североамериканские индейцы как раз и были бы на этой стадии, древние индусы, греки и римляне так и не освободились от нее полностью. Но Тайлор, работавший в эпоху, когда антропология и социология только начинали приобретать форму научной дисциплины, смешал все примитивные народы в один огромный род, без подразделения на виды и без иерархии. Таким образом, он начал с ритуалов, очевидно, очень высокого уровня130, существовавших в уже развитых культурах. С другой стороны, в рамках своей анимистической системы он полагал за данность с самого начала представление о нематериальных и одновременно божественных личностях, которое, с нашей точки зрения, является понятием поздним и сформировавшимся именно при участии молитвы. Теория Макса Мюллера131 отчасти идентична теории Тайлора, а отчасти - теории Фаррера. Здесь филолог ведет себя как антрополог. Он исходит из данных, недавно обнаруженных Кодрингтоном132 среди меланезийцев, и его замечания могут быть весьма полезны. Он догадывается о существовании молитв, непохожих на то, что мы привыкли называть этим словом, однако имеющих право называться молитвами. В своем кратком обзоре тех форм, которые принимает молитва, Макс Мюллер выдвигает идею о том, что молитва, возникнув как высказывание, имеющее форму "да будет воля моя-", постепенно заменяется на диаметрально противоположное "да будет воля твоя"133. Между этими характерными типами находились такие молитвы, как ведическая и семитская. Однако блестящие рассуждения не могут заменять доказательства. Прежде всего, если упомянутые формулы являются исходными, поскольку они сосуществуют, согласно Кодрингтону, с другими молитвами, определенно обращенными к божественной личности134, ничто не подтверждает, в действительности, что одни примитивнее других и

полог-отступник Кроули впадает в ту же ошибку. Его труд (Tree of Life, 1906, p. 62, 182) действительно носит философский характер. Однако он знаком с австралийскими фактами и по праву оспаривает интерпретацию Фрэзера, но ведет спор как теолог (Lang. Mythes, cultes et religions, trad. p. 180 подходит к проблеме так же). [Ср. анализ этих текстов выше].