Сокол и цветок

Глава 38

В горле Джезмин стоял горький ком, не давая вздохнуть. Лежа на широкой постели, Фолкон выглядел таким юным и уязвимым! К этому времени она успела узнать о лечебных свойствах трав не меньше Эстеллы и настояла на том, что будет сама ухаживать за мужем. Джезмин дни и ночи проводила у постели раненого и спала, лишь стоя на коленях около мужа, когда ее усталая головка сама опускалась на подушку. Однако, как только опасность миновала и лихорадка улеглась, она больше не приходила, предоставив Уильяму, Жервезу и даже Мэрфи развлекать Фолкона во время выздоровления. Наконец Фолкон не выдержал и послал за ней Жервеза. Тот нашел Джезмин в детской, занятой игрой с близнецами.

– Миледи, Фолкон так несчастен... просит, чтобы вы пришли к нему.

Джезмин, прикусив губу, подняла юбки и последовала за верным оруженосцем.

– Ну, сэр, вижу, вы занимаетесь любимым делом.– Фолкон вопросительно поднял бровь.– Отдаете приказы, – сухо пояснила она.

Фолкон многозначительно показал глазами на дверь, и Жервез ретировался, оставив их наедине.

– Джезмин, почему ты избегаешь меня? Чем я тебя обидел?

– Слишком много дел. Я совсем детей забросила. У меня нет времени развлекать тебя, пусть уж другие этим займутся, – небрежно бросила Джезмин.

Выражение боли появилось на лице Фолкона.

– Подойди сюда, – тихо попросил он. Джезмин нерешительно приблизилась к постели.

Удивительно сильная рука потянула ее вниз, заставив сесть на край.

– Взгляни на меня, Джезмин.

Она медленно подняла на него глаза, но горло так сильно сдавило, что говорить она не могла.

– Слишком многое было между нами – любовь, ненависть, назови как хочешь это безумное буйное чувство, сжигающее меня с первой встречи, так что, пожалуйста, не проси, чтобы я поверил этому притворному безразличию.

И тут Джезмин не выдержала – все слезы и страхи вырвались наружу, словно прорвавшая плотину вода. Она намеренно старалась уйти в себя, держаться подальше от мужа – только так можно вынести боль разлуки, предчувствие беды, ужас смерти.

Фолкон прижал жену к туго перебинтованной груди, нежно гладил ее волосы, пока та не выплакалась. Поразительно мягким голосом, совсем не похожим на тот, каким он обычно отдавал приказы, де Берг сказал:

– Ты ведь позволила Фезеру летать в саду, несмотря на ворон и ястребов, которые могут в любую минуту его разорвать.– Он пальцем смахнул слезы с ее щек.– И, говорят, выпустила Шанну в лес.

Джезмин показалось, что он хочет сменить тему, но она все же начала оправдываться:

– Было бы жестоким держать их и дальше в клетках. Это дикие создания, и в неволе их жизнь стала бы невыносимой. Я и не собиралась их приручать. Пусть живут, как хотят, и если какой-то враг сократит это существование, значит, так суждено.

– Совершенно верно, – кивнул Фолкон. Джезмин подняла на него мокрые глаза.– Мы должны жить полной жизнью, дорогая. До последней минуты.

Джезмин против воли рассмеялась сквозь слезы.

– Хочешь сказать, ты слишком дик, чтобы стать ручным и сидеть в клетке, Фолкон де Берг?

– Именно, – подтвердил он, притягивая жену к себе, так что она почти легла на него.

– Видишь? Это одна из причин, почему я старалась держаться подальше. Твоя похоть поистине не знает границ. Смотри, рана может опять открыться.

– Сама знаешь, есть и другие способы, другие вещи, которые мы могли бы попробовать, – искушал Фолкон.

– А тебе прекрасно известно, что ты этим не удовольствуешься! – съязвила Джезмин и, вспыхнув, добавила:– Как, впрочем, и я...

Фолкон уже успел обнажить ее груди.

– Если я не сумею дать тебе наслаждение, значит, заслуживаю смерти, – прошептал он между поцелуями.– Ляг со мной. Как по-твоему, многие ли женщины могут похвастаться тем, что убили мужа любовью?

– Фолкон! – запротестовала она, уже готовая сдаться. Он откинул покрывало, чтобы показать, насколько готов к любовному поединку.

– Сядешь на меня верхом, – предложил он.

– Ты недостаточно окреп.

– Я сильнее тебя, – принял вызов Фолкон, и Джезмин ощутила, как слабеют колени.

– Но тебе будет больно, – лишь для порядка отбивалась она.

– Мне уже больно.– Ствол могучего отростка набух кровью и пульсировал.– Исцели меня, – прошептал Фолкон, и Джезмин потеряла голову.

Эстелла призналась Джезмин и Фолкону, что Уильям де Берг никогда не оправится. Иногда у него шла кровь ртом, и, что бы ни предпринималось для излечения, жить ему оставалось не больше года.

Этим летом в Галуэй постоянно прибывали люди Уильяма, уцелевшие во время резни. Как только ирландцы смирились с вторжением де Бергов, Фолкон предложил обучать их воинскому искусству и даже произнес речь перед обитателями замка и горожанами:

– Вы сражались с англичанами, бедностью и друг с другом, пока не обескровили себя окончательно, но все это в прошлом. Я намереваюсь сделать вас сильными и совершенно непобедимыми. В Англии города окружают стенами. Мы тоже построим стену вокруг Галуэя.

Послышались громкие приветственные возгласы. Фолкон поднял руку, призывая к молчанию.

– Потом я собираюсь построить много замков по всему Конноту, для защиты от врага, и буду бороться до последней капли крови за мир и безопасность на этих землях, но мы должны положить конец войнам.– Радостные крики вновь заглушили его слова.– Кроме того, я хочу, чтобы во всех домах был достаток. Мы разбогатеем на продаже овец, коров и лошадей.– И зная, какое огромное значение придают эти люди клановости, улыбаясь, добавил:– Мы, де Берги, происходим из рода завоевателей. Теперь вы тоже принадлежите к племени де Бергов.

Про себя де Берг удивлялся, что за такое короткое время сумел покорить их сердца, но в глубине души знал, что по большей части обязан этим Джезмин. Он усмехнулся про себя. Эти люди искренне считали его жену феей, принцессой из сказки. Ирландские дети видели ее верхом на «единороге», и по округе поползли слухи. Воробьи слетали с деревьев и садились на золотистую головку, горные львы выходили из леса и брали пищу из ее рук. Некоторые клялись, что она умеет летать и они видели это собственными глазами. Черт побери, Фолкон не мог понять, откуда они взяли все это, разве что заметили ее новое прозрачное одеяние с рукавами в форме крыльев бабочки! Джезмин и Эстелла никогда не отказывались лечить заболевших малышей, и скоро женщины начали приходить к ним за зельями и предсказаниями и все как одна были потрясены хрустальным шаром и магическими ритуалами. Ирландцы верили в русалок, дриад и банши[17] и поэтому открыли Джезмин души и сердца.

Себе Фолкон никаких заслуг не приписывал, но на самом деле завоевал их уважение. Он был приветлив с детьми, дарил им сладости, цветы и монетки, интересовался работой и делами взрослых. Пастухи, фермеры, рыбаки, ткачи... Фолкон был ненасытен в своем любопытстве, то и дело задавал вопросы, пытался вникнуть в самую суть. К нему всегда можно было запросто подойти, а любой спор он старался рассудить по справедливости, внимательно осматривал заболевших коров и лошадей и, что самое главное, горячо любил свою семью. Часто его видели в саду, где он, смеясь, носил сыновей на могучих плечах. Де Берг боготворил жену и не стеснялся при малейшей возможности подхватить ее на руки и поцеловать.

Король Джон в конце концов понял, что советники были правы и с церковью лучше не ссориться. Он признал Стивена Ленгтона архиепископом Кентербе-рийским. Примирившись с папой, Джон отправился в Ирландию, но расположился лагерем далеко от Коннота и вскоре, устав от этой непокорной страны, вернулся в Англию. Иногда казалось, что единственной причиной его появления в Ирландии было стремление отомстить Матильде де Бреоз. Куда бы ни скрылась несчастная женщина, он безжалостно преследовал ее. Зять Матильды получил приказ выдать ее. Когда Уолтер де Лейси отказался, король отобрал у него титул лорда Мит и отдал Джону де Грею, закадычному другу Мейлера фитц Генри.

Матильда с сыном пытались сбежать в Шотландию, но в конце концов их поймали. И тут король Джон совершил то, что переполнило чашу терпения знати, – он велел уморить голодом пленников в подземельях замка Уиндзор. Лорды и бароны, сознавая угрозу собственному благополучию, тайно собрались в Бери-Сен-Эдмундс и принесли перед алтарем клятву в том, что заставят Джона возобновить действие хартии Генриха I и старых земельных законов, в противном же случае угрожали начать войну.

В Ирландии же знать переживала свои трудности. Пользуясь властью, данной королем, верховный судья, Мейлер фитц Генри, притеснял богатых землевладельцев, отбирая у них замки и поместья и раздавая их своим фаворитам. Он захватил весь Корк и в обход прав законных наследников раздарил их владения приятелям. Сначала пострадал Хью де Лейси, потом – Джон де Курси. Семейство де Берг решило, что судья подобрался слишком близко к Конноту – в его лапах оказались все земли к востоку от реки Шеннон. Фолкон начал совершать набеги из замка Галуэй, опустошая владения фитц Генри и его сторонников. Кроме того, Уильям де Берг послал официальный протест королю Джону.

Люди фитц Генри не заботились об ирландском народе. Они не стеснялись даже грабить церкви, зная, что ирландцы хранят в них все – от золота до зерна и скота. Судья захватил Оффели в Лейнстере и Феркал в Мите, восстановив против себя Уильяма, маршала Англии, которому принадлежал Лейнстер. Маршал получил разрешение короля Джона приехать в Ирландию, присмотреть за своими землями, но только после того, как отдал королю в заложники младшего сына Ричарда.

Де Берг и Уильям Маршалл объединили силы и с двухтысячной армией англичан и ирландцев всю зиму сражались с войсками верховного судьи. Наконец король приказал врагам прекратить раздоры и явиться в Англию, где будет назначена специальная комиссия для разбора жалоб обеих сторон.

Уильям де Берг и Фолкон стояли в огромной оружейной замка Галуэй, куда сносили все вооружение, чтобы вычистить, заострить и приготовить к будущим битвам.

– Если хочешь, чтобы я поехал вместо тебя, Уильям, только скажи, – объявил де Берг.

– Король потребовал именно моего приезда. Не доставлю ему удовольствия порадоваться моей болезни.

Фолкон нахмурился, зная, что здоровье дяди будет окончательно подорвано тяжелым путешествием и необходимостью встреч с королем, но Уильям коротко рассмеялся.

– Я и так всю зиму чувствовал себя совершенно бесполезным, пока ты дрался за меня. Это сражение я намереваюсь выиграть сам и даю слово возвратиться с правом владения на новые земли и замки. Мне нечего терять, Фолкон, и есть что приобрести для моих сыновей. Господь подарит мне немного времени.

– Думаю, ты должен взять с собой Эстеллу, – посоветовал Фолкон.– С тех пор, как она тебя лечит, ты выглядишь гораздо лучше.

Глаза Уильяма весело блеснули.

– Придется ее подкупить. Пообещаю взять с собой Мэрфи.– Но он тут же добавил, вновь став серьезным:– Поскорее строй замок в Портумне. Я оставлю тебе корабли, чтобы можно было наладить торговлю с О'Мэйли, и даже пошлю судно, на котором мы приплывем в Англию, назад, по самые мачты заполненное товарами, которых здесь не хватает.

Этим вечером Фолкону удалось получить редкое за последнее время удовольствие – уложить в постель близнецов. Проказники ухитрились обрызгать родителей с головы до ног во время купания, но отец только смеялся.

– Клянусь Богом, эти маленькие демоны настоящие де Берги. Как могла такая светловолосая красавица произвести на свет сыновей с локонами цвета воронова крыла?

– Может, они и похожи на тебя, зато унаследовали мой ум, – поддразнила Джезмин.– Неужели не понимаешь, как редко бывает, чтобы годовалые дети начинали ходить и говорить?

– А я-то думал, к этому времени они смогут ездить верхом! Даже выбрал пару пони в конюшнях!

Фолкон думал, что жена начнет негодующе протестовать, но она только пожала плечами.

– Начнут ездить еще до следующего дня рождения.

– Можно посмотреть, как ты их кормишь? – прошептал он ей на ухо.

Джезмин с силой оттолкнула мужа.

– Болван! Они уже давно пьют из чашки! Собираешься вечно их нянчить?

Рикард потянулся ручонками к матери, звонко чмокнул ее, Майкл отвесил ему оплеуху. Родители оставили близнецов с Большой Мег, единственной, кого те побаивались.

– Двойное несчастье, – пробормотал Фолкон, обнимая Джезмин за талию и уводя в спальню. – Завтра мы начинаем строить замок в Портумне. Для них.

Джезмин подняла глаза, чтобы взглянуть в лицо мужа.

– Здесь они будут гораздо большим владеть, чем в Уэльсе! Фолкон, расскажи, как ты собираешься его строить.

Фолкона не нужно было долго упрашивать, и, раздевая жену, целуя каждую частичку шелковистой кожи, он объяснял:

– Сначала выкладываем каменную башню, простой крепкий донжон. Окружаем его толстой каменной стеной. Замок будет стоять на естественном укреплении – скале, откуда открывается широкая панорама. С нашей башни мы сможем увидеть весь залив, мли лох, как тут его называют. Первый этаж редназначен для хранения припасов, а жить станем на втором. У нас будут зал, кухни, комнаты для слуг и караульная, где будут спать стражники. Наши спальни сделаем на третьем этаже и, конечно, пробьем амбразуры, сквозь которые можно бросать камни и лить кипящую смолу на головы врагов. Хочешь, устроим наверху и часовню? Джезмин наморщила носик.

– Лучше уж купальню для нас и еще одну для детей. Я уже начала разрисовывать изразцы цветами, животными, эльфами и стихами. Все дети Портумны много лет будут учиться читать по моим изразцам.

Фолкон прижал ее к себе.

– Эта земля творит чудеса... заставляет тебя думать о детях наших детей и их детях...

– Знаешь, эти завитки в виде виноградной лозы над окнами высек старый каменотес, который до сих пор жив! Обитает в коттедже у реки. Можно, и у нас будут такие?

– Все что угодно, дорогая. А взамен попрошу только...

Он нагнулся и прошептал что-то ей на ухо. Джезмин шлепнула мужа, дернула его за волосы, а он опрокинул ее на постель, и оба покатились по широкой кровати, резвясь как дети. Наконец Фолкон угомонился, обнял жену за талию сильными руками, высоко поднял над собой, но она ухитрилась изогнуться и сомкнуть пальцы вокруг напряженного длинного отростка. Фолкон охнул от неожиданного наслаждения, которое Джезмин всегда умела подарить ему. Она обвела головкой дрожащего от напряжения копья живот, впадину пупка, подтянула повыше, нежно погладила им груди, и только потом окунула соски в крохотное отверстие на самом копчике Фолкон, застонав, перевернул Джезмин, так что она оказалась под ним, оседлал ее, прижав бедрами к кровати, и, сжав ее запястья, поднял обе руки над головой. Потом, поймав губами ее сосок, начал немилосердно терзать языком розовый бутон, пока она извивалась под ним, ощущая, как возбужденный до предела фаллос трется о мягкую ляжку, и, умирая от желания, выгнулась, раздвинула ноги, чтобы ускорить неминуемое. Когда Фолкон одним мощным толчком врезался в нее, заполнив до основания, Джезмин обхватила ногами его спину, сомкнула медово-сладостные стены влажной расщелины так тесно, что он не мог двинуться, зная, что только так можно заставить Фолкона оторваться от ее груди и впиться губами в губы.

Его язык начал медленно проникать в глубины ее рта, и только теперь она перестала стискивать мраморно-твердый ствол, позволив мужу входить и отстраняться в том же экстатическом ритме, что и настойчивый язык.

– Быстрее, – молила она, – быстрее... Но Фолкон знал, что только медленные ласки могут продлить наслаждение, разжигая страсть, а напряжение достигнет высшей точки, становясь все сильнее, пока не завершится взрывом, от которого оба забьются в восхитительных судорогах блаженства, каждый великолепный спазм чуть слабее предыдущего, пока все не затихнет, и один будет чувствовать только как бьется сердце другого. Останется только ошеломляющее ощущение необыкновенной удовлетворенности и полного счастья.

Когда в Портумне приступили к постройке хозяйственных помещений во внутреннем дворе, Фолкона осенила великолепная идея относительно Банретги. Во дворе должны были стоять молочная, амбар, ко-нюшни, хлевы и кузница. Банретги был выстроен и устье реки Шеннон. Почему не сделать пристань, чтобы суда могли подходить прямо ко двору замка?

Все свое время Фолкон посвящал обоим владениям, и Джезмин охотно отпускала его, радуясь, что муж не отправляется в очередной набег, откуда мог вернуться ногами вперед.

Фолкон был в Банретги, когда из Англии вернулось судно, посланное Уильямом. Стоял жаркий летний день, и Фолкон с Жервезом усердно работали над постройкой дамбы во внутреннем дворе. Оба были в грязи, их обнаженные торсы, залитые потом, успели загореть почти до черноты. Теперь появилась возможность увидеть, может ли большой корабль причалить едва ли не у порога, рядом с замковой стеной. Фолкон знал, что его люди будут лишь рады перерыву: всем надоело таскать тяжелые камни. И хотя разгрузка корабля – дело отнюдь не легкое, желание увидеть привезенные товары и услышать последние новости из Англии словно магнитом влекло мужчин к судну.

После всей суматохи, криков и противоречивых советов, исходивших от каждого обитателя Банретги, судно наконец благополучно бросило якорь, и матросы начали убирать паруса.

Осматривая привезенный груз, Фолкон невольно улыбался. Без сомнения, именно Мэрфи закупил вооружение, доспехи и сбрую для коней, а Эстелла посылала отрезы бархата, меха, шерстяные ткани, выбор которых в Англии был гораздо разнообразнее. Но его улыбка тут же исчезла, когда он увидел маленькую фигурку, нерешительно стоявшую на корме. Хотя девушка высоко держала голову, но все же не двинулась с места, пока Фолкон жестом не подозвал ее к себе. Морганна судорожно прижимала к груди маленькую девочку, отлично понимая, какое жалкое зрелище представляет. Жервез гневно сжал губы, но, не желая спорить, ринулся прочь.

– Обязательно было тащиться за мной в Ирландию? – рявкнул Фолкон.

– Поверь, без крайней нужды я не смирила бы гордость и не стала умолять.

– Я дал тебе золото, – напомнил Фолкон. Морганна ясно видела, что совсем не привлекает его как женщина. Значит, придется выждать. Но сначала нужно добиться разрешения остаться.

– У меня все украли, – солгала она и, подняв правую скрюченную руку, горько добавила:– Я уже не могу защитить себя, как когда-то.– Малышка захныкала, и Морганна гордо выпрямилась.– Я ничего не прошу, кроме крыши над головой.

Наконец Фолкон согласно кивнул.

– Только никаких смут и беспорядков, – резко предостерег он.

Морганна скользнула мимо и вошла в ворота замка. Обернувшись, Фолкон увидел стоявшего сзади Жервеза.

– Это отродье может быть от меня или любого мужчины в Маунтин-Эш, – проворчал оруженосец, посчитав, что девушка шантажирует де Берга.

– У нее хватило ума не утверждать, что ребенок мой, – ответил тот.

– Тогда зачем разрешил ей остаться? – удивился Жервез, думая о Джезмин, которая была так ему дорога.

Де Берг покачал головой и пробормотал:

– Трудно приходится одинокой женщине с ребенком. Да и какое это имеет значение? У нас всего много.