Глава двенадцатая

Шаманы Севера говорят, что прежде, чем был создан мир, не существовало ничего, только хаос и темнота, бушующий и бурлящий, никогда не стихающий пустой океан. Из мрака морей возник крошечный островок. На нём появились два живых существа. Оба были и мужского и женского рода, но ни одно не могло быть завершено без другого.

Одно из этих созданий нашло палку и разломило надвое, и воткнуло в берег, который не был ни землёй, ни водой, но одновременно и морем и сушей. Существа стали смотреть и ждать.

Потом из мрака прилетел белый сокол, и когда он спустился на шест, над островом стал разгораться свет, и море от него отступило. Остров становился всё больше и больше, пока не превратился в наш мир.

А сокол летал над миром, пока не увидел женщину прекраснее любой, что жила с тех пор, и от их единения родились самые первые шаманы, владевшие силой отправлять души к звёздам.

Изабелла

Охотничья пара — два сокола, охотящиеся вместе на одну жертву.

Я опять заблудилась в лесу. Кажется, я совсем маленькая. Рядом со мной быстро шагает старая женщина. Она крепко держит мою детскую руку, чуть ли не тянет меня за собой. Она моя бабушка. Откуда-то я это знаю. Мы пробираемся в темноте между толстыми стволами деревьев.

В темноте я различаю тёмные фигуры других, идущих впереди нас. Я знаю, мужчина — отец, он несёт на руках моего маленького брата. Хотела бы я, чтобы он нёс меня. Я устала, и ноги болят. Я не хочу больше идти. Я хочу домой, в мою тёплую постель. Бабушка слишком крепко сжимает мне руку. Кольцо у неё на пальце впивается мне в ладонь. Мне больно. Мне слишком тепло. На мне слишком много одежды. Мне хочется сорвать её с себя. Она жмёт и давит. Мне трудно поднимать руку. В ботинок попал острый камешек. Он причиняет мне боль при каждом шаге. Я всё тяну бабушку за руку, пытаюсь заставить остановиться, чтобы я могла вытряхнуть камешек, но она сердито дёргает меня, заставляя бежать. Я её ненавижу. Я хочу держаться за мамину руку, но мама несёт младенца.

Отец останавливается. Перед нами из-за деревьев выходят люди. Отец оглядывается, смотрит на что-то позади меня. Я оборачиваюсь.

Из темноты позади нас появляются ещё люди, они идут к нам. Они несут мечи и дубины. Один приближается к бабушке, помахивая своей палкой.

— Бежите прочь, предатели-гугеноты?

— Отпустите детей, — говорит отец. — Прошу… они не виноваты.

Человек усмехается.

— Как можно быть таким дураком — поймать гадюку и не уничтожить её потомство? Думаешь, мы позволим гугенотам плодиться, отравляя Францию своим ядом?

Он похлопывает дубинкой по ладони другой руки, неспешно подходит к нам через опавшие листья. По-прежнему не отпуская моей руки, бабушка заталкивает меня за спину.

Человек ухмыляется, глядя на неё. Я чувствую, как она дрожит, и хочу сказать, чтобы не боялась. Этот человек не причинит нам вреда. Он же нам улыбается.

Дубинка со свистом мелькает в воздухе, ударяет бабушку в висок, и та падает. Человек опять поднимает палку и с силой бьёт её по спине. Он ударяет снова и снова. Она плачет. Бабушка никогда не плачет.

Я кричу отцу, чтобы остановил этого человека, но отец стоит на коленях, прижимая к груди моего младшего брата. Двое рубят его мечами. Я поворачиваюсь и бегу, но кто-то хватает меня и поднимает в воздух. Меня ломают толстые волосатые руки. Я дёргаюсь, сопротивляюсь, но вырваться не могу. Лёгкие разрываются, я пытаюсь кричать, но не выходит ни звука.

Я внезапно проснулась, вспотев и дрожа от ужаса. Головы обеих сестёр обращены ко мне, и я знала, что из-под вуалей они наблюдают за мной. Я чувствовала напряжённые взгляды, хотя и не видела глаз. Казалось, они могли заглянуть и в мой страшный сон.

Входя впервые в эту пещеру, я была как во сне. Мысли путались, голова отяжелела от голода и усталости, и я не ожидала окружающего меня здесь жара, хотя сначала тепло меня радовало.

Раньше, когда мы ходили ловить перелётных соколов, отец брал меня с собой в пещеры. Некоторые были мелкими и сухими, другие — глубокими и гулкими, с водой, капавшей с тёмно-зелёных папоротников, обрамлявших вход. Но в пещерах всегда было прохладно, даже холодно. Я не представляла, что пещера может оказаться тёплой и наполненной паром, или что камни, по которым я ступаю, лежащие глубоко под землёй, могут быть горячи как на булыжники мостовой в жаркий солнечный день.

А потом я увидела Эйдис. На минуту мне показалось, что она — страшный демон, прикованный цепью охранять вход в преисподнюю. Я едва удержалась от крика. Но посмотрев внимательнее, я поняла, что она не демон, просто женщина, такая же, как и я. Высокая и худая, в коричневой шерстяной юбке, но голая выше талии. Грудь перетянута простой полоской ткани, связанной узлом на груди. Голову и лицо закрывала чёрная вуаль.

Но меня бросило в дрожь не из-за её одежды. Из бока Эйдис вырастала другая женщина, одетая точно так же.

Валдис, сестра-близнец, была соединена с ней бедром. У каждой женщины своя голова, руки и торс, но у них общая пара ног. Вторая женщина безвольно висела на прямом теле Эйдис. Руки свободно болтались, а ногти на тонких, как ветки, пальцах почернели. Голова клонилась назад под собственным весом, и когда Эйдис двигалась, ей приходилось обнимать сестру за плечо и сжимать её в странном объятии, только так они и могли ходить.

Но не это самое страшное. Кожа на теле и руках Эйдис была гладкая и здоровая, хоть и очень бледная от жизни без солнца и свежего воздуха. Кожа сестры — желтовато-коричневая, обвисшая и морщинистая. Её тело и руки напоминали мумифицированные руки и ноги святых, хранящихся в реликвариях крупных церквей и соборов Португалии.

Я могла бы поклясться, что она мертва, но понимала, что это не так — она оборачивалась посмотреть на нас сквозь вуаль, а когда говорила, я видела, как движутся под вуалью губы.

Талии обеих окружали два толстых железных обруча. Они крепились к двум длинным тяжёлым цепям, а те, в свою очередь — к единому железному кольцу, вбитому в каменную стену пещеры. На коже женщин, где годами тёрло железо, образовались мозоли. Длины цепей хватало на то, чтобы близнецы могли свободно ходить по пещере, но не приблизиться к выходу, не выглянуть сквозь щель в камне, не увидеть солнце и звёзды.

Я видела прикованных таким образом сумасшедших. Людей, что бредили, бормотали чушь, яростно бросались на тех, кто к ним приближался и до крови и мяса раздирали собственную плоть и волосы. Но Эйдис совсем не безумна. Я слышала спокойствие в её голосе, видела, с какой уверенностью и методичностью она ухаживает за раненым, лежащим без чувств в углу пещеры. Безумная не могла бы лечить. Тут нужны разум и обширные знания.

К Эйдис я чувствовала огромную жалость — как к запертому в крошечной клетке орлу, который не может даже расправить крылья. Разве мало того, что Эйдис и Валдис навсегда соединены друг с другом и не могут уединиться ни на минуту? Так зачем кому-то понадобилось приковывать их в придачу ко всем их страданиям?

Первые два дня в пещере прошли в странной неопределённости. Как будто я умерла и жду своей участи в этом месте, которое не рай и не ад, но и не земля, и жду, что нам скажут, куда идти.

Ари не мог вынести заточения. Он постоянно выскальзывал вниз, постоять у входа, посмотреть, есть ли на небе солнце, встала ли луна. Каждый раз, когда он выходил, во мне поднималась паника. Часы и дни ускользали. Мой отец тоже заточён в темноте и прикован, как эти сёстры. Я не могу его там оставить, не могу дать ему умереть. Я должна выйти, идти искать соколов. Но каждый раз, когда я приближалась к проходу, Фаннар загораживал путь.

— Danir! Датчане! — твердил он, указывая наверх.

Маркос и Витор тоже тревожились. Должно быть, ограниченное пространство заставляло их чувствовать себя пойманными и нервничать, но кроме того, между ними была какая-то странная вражда. Конечно, все трое никогда и не были друзьями, но сейчас Маркос заметно старался держаться как можно дальше от Витора.

Однажды я даже видела, как он затеял беседу с Уннур, лишь бы избежать Витора, хотя женщина была совершенно растеряна и не понимала ни слова из того, что он говорил.

Я часто вспоминала про Хинрика, молилась, чтобы его не ранили, чтобы отпустили. Он так боялся попасть в плен к данам, но неужто они сразу же не поймут, что мальчик не виноват ни в каком преступлении? Что он сделал, в чём можно его обвинить?

Я думала и о несчастном Фаусто. Был ли он так влюблён в меня, как сказал бедный маленький Хинрик? И поэтому он совершил это глупое геройство, вернулся в дом? Я была так уверена, что он пытался меня убить, когда пнул мою лошадь. А теперь он сам мёртв, и я знаю, что это был просто несчастный случай, как говорил Маркос.

Что же со мной такое? Как я могла подумать, что человек, рисковавший жизнью, защищая меня от данов, мог желать причинить мне вред? Может, это из-за потрясения, ведь всё, во что я верила, оказалось ложью, от того, что мои родители, которым я доверяла больше всех в этом мире, обманывали меня. И теперь я подозреваю всех.

Я даже вообразила, что Витор хотел причинить мне зло, а ведь он ничего не сделал, лишь старался меня защитить. Как и бедный Фаусто, Витор и Маркос оказались порядочными людьми, и я злилась на себя за то, что могла их подозревать.

Но ко второй ночи, я уже не могла выносить ожидания. Как бы ни были опасны датчане, я должна покинуть убежище и идти искать соколов. Я чувствовала вину, ведь семья Фаннара лишилась всего, защищая нас. Опять подвергнуть себя опасности означало предать их, но я не могла оставаться в пещере, не могла допустить, чтобы отца, мать, и кто знает, скольких ещё людей, сожгли на костре.

Я дождалась, когда все остальные уснут, хотя в усыпляюще-тёплой пещере трудно удержаться и не закрыть глаза. Наконец, убедившись, что все погрузились в сон, я тихонько встала, на цыпочках выскользнула из пещеры и пошла по каменной насыпи. Я пробиралась к выходу, стараясь ступать осторожно и не задеть ни один из камней, усыпавших пол.

В конце прохода я увидела груду камней, сложенных в грубую лестницу, которая заканчивалась тремя или четырьмя каменными уступами, нависавшими один над другим и уходящими вверх, к узкой щели высоко над моей головой. Снизу я могла разглядеть единственную серебряную звезду, мерцающую в темноте надо мной, но её слабый свет не освещал камни. Когда я входила в пещеру, Фаннар помог мне спуститься, придерживал за лодыжки и помогал поставить ногу на каждый следующий выступ, но теперь, выбирая путь вверх, я не могла ничего разглядеть дальше вытянутой руки.

Я выругала себя за то, что не хватило ума взять с собой фонарь, подумала, не вернуться ли за ним, но вспомнила, что даже слабый свет, исходящий снизу, могут увидеть на поверхности, и я выдам укрытие всех остальных. Придётся наощупь переступать с камня на камень. Но когда я протянула руку, ища за что ухватиться, кто-то вцепился в моё плечо. Я обернулась. За моей спиной стоял Витор.

— Я проснулся и увидел, что тебя нет, — прошептал он. — Я беспокоился. Что это ты делаешь?

— Я… я только хотела выглянуть наружу, — я старалась говорить как можно спокойнее. — Мне нечем дышать, здесь так жарко. Хотела немного свежего воздуха.

— Я бы тоже не прочь подышать свежим воздухом, но это так безответственно. Если тебя увидят — узнают о нашем убежище, мы все пострадаем. Ты вечно куда-то хочешь уйти, Изабелла, — сначала во Франции, и в первую ночь в Исландии — и в обоих случаях ты бы погибла, если бы мы не…

— Не прикасайся к ней!

Мы оба вздрогнули от неожиданности. К нам по камням карабкался Маркос, спотыкаясь в спешке.

— Уверяю вас, у меня нет намерения касаться этой юной леди, — сказал Витор. — Я просто посоветовал Изабелле не выходить, это небезопасно. У неё уже есть печальный опыт несчастных случаев, происходивших, когда она оказывалась в одиночестве. К счастью, пока не фатальных, но…

— Мерзавец, — зарычал Маркос. — Да как ты…

Из-за обломка скалы выглянул Фаннар. Он махал нам, призывая вернуться в пещеру, прижимал к губам палец и указывал наверх.

— Danir!

Нечего делать, пришлось идти назад вслед за ним. Фаннар что-то ворчал Ари, указывая на нас. Он снова лёг, но на этот раз поперёк дороги к проходу, так что тому, кто захочет пойти наверх, пришлось бы переступать через него.

Мы опять улеглись. Я дрожала от досады. Если бы Витор меня не удержал, а Маркос не разбудил бы Фаннара, я уже была бы снаружи. Почему и Витор и Маркос всё время ходят за мной, словно я непослушный ребёнок? И какая им разница, остаюсь я здесь или нет? Напряжённость меж ними стала такой ощутимой, что, если бы не проснулся Фаннар, они, наверняка, сцепились бы в драке, как мальчишки. Это заключение доконает нас всех. Мне нужно найти способ выбраться.

Я всматривалась в узкий выступ по краю озера. Он уходил высоко вверх, исчезая в туннеле за озером, куда утекала вода. Может там, дальше, другая пещера? В тот день, когда Фаннар привёл нас сюда, оттуда вышли Витор, Маркос и Ари. И возможно, если пойти за водой, я найду другой выход наверх.

Мне хотелось тут же вскочить и проверить, но я знала — нужно подождать, пока не уснут остальные. Не хотелось, чтобы Витор опять увязался за мной. Я села, прислонившись к острому выступу каменной стены, чтобы не погрузиться в сон от тепла пещеры. Я приказывала себе не спать, нужно опять попытаться выбраться из пещеры, но в глубине души знала, что это не единственная причина. Я стала бояться этих кошмаров, утаскивающих меня в тот лес, где в темноте, среди деревьев, меня караулят люди с дубинами и мечами.

Но несмотря на мои усилия, в таком тепле невозможно было устоять перед сном, и скоро я начала сдаваться. Голова завалилась вбок, ударилась о камень, и я, встрепенувшись, потёрла ушиб.

Подняв взгляд, я внезапно увидела Хинрика, стоящего в тени у противоположной стены пещеры. Я вскочила, вне себя от радости и облегчения, что с ним всё в порядке.

— Хинрик, ты сбежал от них! Как…

Он сделал шаг вперёд, держа что-то в руке. Лицо, грудь и руки окровавлены и в синяках, и только когда он двинулся, я увидела вокруг шеи петлю из толстой верёвки.

Хинрик раскрыл ладонь. В руке была зажата маленькая белая галька.

— Камень, — сказал он. — Я думал, что он для колдуньи, но он был для тебя.

— Хинрик, ты ранен. Что они с тобой сделали?

— Ты звала Хинрика, — прошептал за моей спиной Маркос. — А разве парнишка здесь? Он придвинулся ближе, оглядываясь. — Где он?

Известно, что в сумерках зрение может обманывать — сухие деревья кажутся стариками, или кто-то сидит в пустом кресле. И я была уверена, что взглянув повнимательнее, увижу, что приняла за Хинрика выступ скалы, а то, что услышала — просто эхо, голос из сна. Но я обернулась, а Хинрик стоял там же и смотрел на меня, не превратился под моим взглядом в тень. Несмотря на жару в пещере, меня окатило волной ледяного ужаса. Я вдруг поняла, что он не сбежал, и уже никогда не сбежит.

Я проглотила ком в горле, стараясь сдерживать страх.

— Я… я проснулась, и мне показалось, что видела мальчика, но…

Маркос зевнул.

— В этом месте адская жара. Кого хочешь с ума сведёт. Но не думаю, что мы снова увидим бедного парня. Я собирался попробовать освободить его там, возле фермы, но начался пожар, и спасти его оказалось уже невозможно. Как только вспыхнуло пламя, стало слишком светло, и если бы я подошёл, то был бы заметен, как на прогулке под ярким солнцем. Он приподнял руку, мне показалось, хотел погладить меня по плечу, но что-то его останавливало, и рука опустилась. — Не беспокойся. Мальчишка местный. Он знает, как вести себя с данами. В конце концов, им придётся его отпустить, но не думаю, что он тогда поспешит снова к нам. Теперь он, должно быть, уже вернулся к своей семье, рассказывает им о своих приключениях и уверяет сестрёнок, что на корабле его сделали капитаном. — Маркос улыбался мне, как будто хотел меня успокоить. — Пожалуй, я снова лягу и постараюсь уснуть, Изабелла. Видит Бог, больше тут ничего не сделать.

С этими словами он побрёл к своей постели и устроился поудобнее, явно намереваясь последовать собственному совету.

Я обернулась, молясь, чтобы не увидеть ничего кроме голой стены пещеры, но Хинрик стоял всё там же, со свисающей с шеи петлёй. Мне страшно хотелось сорвать её, освободить его от верёвки, но я понимала, что не смогу. Теперь её никому не удастся снять.

В дальнем углу пещеры что-то зашевелилось. Эйдис уже не спала, голова, укутанная вуалью, повернулась, словно она всматривалась как раз туда, где стоял Хинрик. Уверена, она его тоже видела.

Эйдис протянула к нему руку ладонью вверх, как будто приветствуя гостя. Её жест придал мне мужества. По крайней мере, я не сошла с ума.

Хинрик повернулся к ней, казалось, они разговаривали, шептались друг с другом, но голосов я не слышала. Это напоминало зов соколов — я его слышала, но знала, что крика не было.

Окровавленное лицо Хинрика обратилось ко мне, глубокие тёмные глаза встретились с моими. Мне стало страшно, но как бояться того, к кому чувствуешь огромную жалость?

— Почему… зачем ты пришёл? — прошептала я.

— Ты призываешь мёртвых.

Я смотрела на него, не в силах осознать, что услышала, но прежде, чем до меня дошёл смысл его слов, меня сбило с ног, и я растянулась на камнях.

Пол пещеры дрожал. Лилия и Маргрет закричали от ужаса. Казалось, под нами, в земле, ревёт неведомый зверь. Встряска длилась короткий миг, но щебень и камни продолжали осыпаться в проход и после того, как всё кончилось. Боясь, что нас засыплет, мы бросились к озеру, но в этот момент из его середины с громким шипением стал вырываться вонючий газ. Уннур оттащила дочерей в дальний угол пещеры, подальше от булькающей воды.

Неподвижным остался только человек, что лежал без сознания. Даже трясущаяся скала не смогла пробудить его к жизни.

Все остальные в ужасе смотрели на выступ, где два дня назад стояли Маркос и Витор. Теперь его скрыло плотное облако белого пара.

Когда всё наконец затихло, Витор и Ари полезли к выходу. Мы молча следили за ними. Через всю стену пещеры теперь шёл глубокий разлом, которого, я уверена, до этого не было. С потолка со стуком продолжали падать мелкие обломки камней.

Просто чудо, что никто из нас не пострадал. Все притихли, боясь того, что обнаружат в проходе Витор и Ари. Но спустя несколько минут, они возвратились, тяжело дыша, но с видом огромного облегчения.

— Камни местами сдвинулись, — сказал Витор, но вход ещё остаётся открытым, и мы пока можем к нему подобраться, хотя теперь это будет гораздо труднее.

Эйдис подошла к озеру, придерживая голые плечи сестры. На минуту она вытянула руку над водой, как будто приказывая, потом отступила.

Она тихо заговорила с Фаннаром и его семьёй, указывая на облако пара над озером. Фаннар выглядел обеспокоенным, а его жена прижимала детей к себе, словно хотела защитить их от слов Эйдис.

Фаннар подошёл к стене и взялся за цепи, приковывавшие Эйдис и её сестру. Он потянул за вбитое в камень кольцо, пытаясь освободить. Но Эйдис тут же подошла к нему и оттолкнула. Казалось, они заспорили, к разговору присоединилась и Валдис. Голова у неё болталась, хотя Эйдис поддерживала руками тело сестры.

Наконец, Фаннар сдался и, покачав головой, потопал назад, продолжая недовольно ворчать. Он остановился, лишь чтобы рявкнуть на Ари, ткнув рукой в сторону сестёр, а после на нас, и направился прямо к проходу. Минутой позже мы услышали, как он карабкается по камням вверх, к выходу из пещеры.

Уннур, закусив губу, растерянно смотрела в сторону доносившихся звуков. Она в отчаянии взглянула на Ари, а потом, в точности как моя мать, а может, и как все матери, когда ничего уже не поделать, она вздохнула и принялась рыться в припасах, ища из чего приготовить еду.

— Помоги мне, — раздался голос рядом со мной. — Ты должна нам помочь.

Я ощутила у плеча неожиданный холод. Можно было не оборачиваться. Я знала — за моей спиной стоял Хинрик.

— Я не могу помочь, — прошептала я. — Не могу исправить того, что с тобой сделали. Прошу… оставь меня.

Рикардо

Крэб — схватка между ястребами. Если сокол раздражителен или пытается напасть на другого сокола, он считается крэбби, несдержанным.

Я взмок от пота в удушливой жаре, и наверняка раскраснелся, как после половины бутылки бренди, хотя, к сожалению, спиртного не было. Но лицо надменно глядящего на меня Витора казалось ещё бледнее, чем обычно.

Ему всё же удалось загнать меня в угол. С тех пор, как мы пришли сюда, я старался избегать этого мелкого мерзавца, а когда вы заключены в пещере, уж поверьте, это требует немалой изобретательности. Но от невыносимой жары я потерял осторожность. Я ослабил внимание, и он перекрыл мне путь, теперь выбора не оставалось, придётся с ним говорить. Я понимал, что происходит. Он следил за Изабеллой как… нет, не как кот за мышкой, поскольку, кот хотя бы сам убивает, если приходится. Витор напоминал мне отвратительного стервятника, кружащего над жертвой, пока другой хищник сделает то, на что у него не хватает смелости.

— Ведь ты понимаешь, что совсем скоро придётся отсюда уйти, — зашептал Витор. — В пещере становится слишком жарко, остаться надолго в ней не получится.

Я не нуждался в объяснениях иезуита на этот счёт. Думал, не бывает ничего жарче Белема посреди лета, но этот пар меня уже доконал. Одежда вся мокрая, хоть выжимай, и от духоты так тяжело, что не хочется двигаться, только лежать, хватая воздух, как выброшенная на берег рыба. И, как будто этого мало, мерзкий пар вонял тухлыми яйцами.

— Вот твой шанс, — продолжал Витор. — Постарайся, чтобы, когда мы уйдём, Изабелла осталась в пещере, остальное сделает пар.

— Ты хочешь сказать, оставить её вариться живьём. Один из способов обеспечить бескровную смерть. И сможешь поклясться своему исповеднику, что руки у тебя чисты как снег на вершинах гор, а не запачканы её кровью. Я полагаю, иезуиты тоже исповедаются, или они так святы и невинны, что им это ни к чему?

Витор смотрел на меня как на наглого школьника, напрашивающегося на розги.

— Я просто не понимаю — ты, не раздумывая, голыми руками задушил свою любовницу, выбросил в море на съедение крабам, словно щенка утопил, а теперь боишься запачкать руки, как знатная дама, которая и таракана не раздавит. Ну, а если в тебе внезапно проснулась совесть — тогда ты должен сообразить, что я предлагаю тебе неплохой выход? Ведь тебе не придётся убивать девушку самому. Когда все полезут наверх, постарайся, чтобы вы с ней остались в пещере последними. Камни и раньше падали. Их легко снова столкнуть — и она не сможет подняться.

— Хочешь, чтобы я оставил её умирать в мучениях, медленно поджариваться заживо?

Витор схватил мою руку с такой силой, будто хотел оторвать. Он знал, что я ничего не сделаю, чтобы не привлекать внимания.

— Если бы ты вместо того, чтобы кидаться на помощь, оставил её тонуть в болоте, сейчас всё уже было бы кончено. Но если ты, в самом деле, так беспокоишься об её страданиях, стукни девчонку по голове, чтобы потеряла сознание. Не понимаю, зачем тебе эти сложности, Круз. На самом деле, всё очень просто.

Я внезапно подумал, не собрался ли он бросить нас с ней обоих умирать в этой пещере. Тоже совсем не сложно, разве что он сочтёт это убийством, а грех он брать на душу не желает, тем более, убийство двоих.

— Слушай, — я изо всех сил старался сдержаться, не пнуть его коленом по яйцам и говорить самым дружелюбным и рассудительным тоном.

— Понятно, будь мы с тобой сейчас в Португалии, где полно людей короля, инквизиторов и их фамильяри — пришлось бы нам с тобой убивать эту девушку. У нас бы просто не было выбора. Не сделаем — и сотня людей узнает. А здесь — ну кто на нас донесёт? Белых соколов ей никогда не поймать. Мы ни пёрышка этих несчастных птиц не видали. Я вообще сомневаюсь в их существовании. А при том, что за нами охотится половина всех данов на этом острове, — как она будет ставить силки или что там понадобится? Если же каким-то чудом в её руки попадёт хоть один, — я могу проследить, чтобы у неё не осталось денег на поездку домой. И она никогда не покинет остров.

— Я изобразил заискивающую улыбку, что не просто, когда лицо плавится от жары так, что стекает с костей. — Брось, Витор, нам и так довольно проблем с тем, чтобы выбраться отсюда живыми, незачем беспокоиться об этой девчонке. Нам и без неё потребуются все силы, чтобы выжить между этой пещерой и данами. Почему бы просто не оставить её? Мы с тобой можем уехать домой, сказать, что она никогда не вернётся назад, в Португалию, что так и есть. Ни один из нас не желает иметь на руках её кровь. А так — у нас обоих совесть будет чиста.

Витор задрал подбородок и воззрился на меня, словно я предложил ему изнасиловать его епископа.

— Ты решил, что я, иезуит и священник, стану по своей воле лгать своему руководству, святой католической церкви и моему королю? — Ледяной тон его голоса мог заморозить пар.

— Не будет ложью сказать…

— Убей её, Круз. Убей, или я обещаю — в Португалию ты вернёшься в цепях, и я сам прослежу, чтобы перед смертью ты насладился самыми изысканными пытками инквизиции, какие она своей милостью когда-либо изобретала. Каждый живой еретик — лишний гвоздь, вбитый в руки Христа. И за каждого еретика, которого мы, его слуги, не смогли привести к покаянию или отправить навечно в глубины ада, мы будем сурово наказаны. Я не намерен предавать ни моего Бога, ни церковь. Я хочу, чтобы она умерла, понял, Круз? Не сбежала… не осталась доживать свою гнусную жизнь на чужой земле… умерла!

Эйдис

Коуп — подрезка клюва и когтей ястребу.

Времени ждать больше нет. Я сказала Фаннару, чтобы этой же ночью забирал свою семью и чужаков, и уводил из пещеры. Он пошёл поискать дорогу и безопасное место для них. Как и я, Фаннар понимает — эта встряска была лишь предупреждением. Скоро будут другие, и выход может обрушиться, мы окажемся заключены здесь, как в гробнице.

Изабелла призвала в пещеру Хинрика, но этого недостаточно. Он ведь только мальчик, после смерти такой же робкий, каким был и в жизни, да и кто его за это осудит? Если он встанет против драугра, и тот справится с ним — так и будет — тогда драугр сможет мучить мальчика целую вечность. Что старая женщина и ребёнок могут сделать против этого драугра? Хоть они и мертвы, им его не осудить. Он их запугает, заставит молчать.

Мне нужно, чтобы девушка созвала и других, но она не послушает. Я не могу заставить её слышать меня. Нужно, чтобы она поняла, что делать. Она говорит с мёртвым мальчиком, но боится его, боится смерти. Я должна поговорить с ней прямо, убедить поверить, сделать сильнее. Нужно поговорить с ней там, где нас не услышит дух, вселившийся в мою сестру. Он не должен знать наших планов. Но пойдёт ли туда Изабелла? Для неё это страшное место. Хватит ли у неё духа войти туда по собственной воле?

Камни снова дрожат, на сей раз не так яростно, но глубоко под землёй я слышу грохот, похожий на гром. Мне нельзя больше ждать. Если не поговорить с ней сейчас, для всех нас будет слишком поздно. Хинрику страшно выполнять мою просьбу, но он сделает. Он понимает — если драугра не уничтожить, не спастись ни живым, ни мёртвым.

Я подхожу к своим припасам, роюсь в банках, пока не нахожу нужное снадобье. Я тщательно отмеряю дозу — слишком мало, и оно не сработает так быстро, как надо. Слишком много — и это её убьёт.

— Хинрик, ты должен привести её ко мне. Теперь не осталось другого выхода, и времени больше нет.

Изабелла

Джук — когда ястреб или сокол спит.

Липкий холод у моего плеча исчез, и на миг я решила, что Хинрик ушёл, но потом я его увидела. Он стоял возле тела раненого.

В пещере по-прежнему были другие люди, двигались, говорили, но их голоса, казалось, доносились издалека. А голос Хинрика стал громким, звучал как будто прямо в моей голове.

— Ты должна послать его дух назад, в это тело.

Этого не могло быть. Не было. Мне показалось. Хинрика нет. Я сплю, вижу сны, и никак не проснусь. Но я ответила, заговорила, как говорят и с мёртвыми, и с живыми, что приходят во сне.

— Он не труп. Этот человек болен, но жив. Посмотри на него, он дышит.

— Нет, — как удар по камню. — Много месяцев назад он утонул. Но есть один человек, владеющий силой поднимать из могилы трупы, он вызвал его, чтобы уничтожить живых.

Нет, неправда, он вовсе не мёртв. Это всякому видно. Он выглядит даже лучше Валдис, а я знаю, она жива. И Эйдис ухаживает за ним как за больным стариком. Если это мертвец, вызванный чтобы убивать, зачем она это делает? Если только… если я не ошиблась в Эйдис. Может, из-за этого она и прикована цепью. Эйдис — ведьма, поднимающая из могил трупы? Потому она и лечит его?

Хинрик ответил, как будто я сказала всё это вслух.

— Эйдис не могла прийти к его могиле, чтобы поднять его. Она не может ходить к могилам. Ты должна ей помочь. Нужно встретиться с ней, она скажет тебе, что делать.

Я оглянулась на Эйдис. Голова под вуалью повернулась ко мне, тело напряжено.

— Но я же здесь, рядом с ней, — я не могла понять.

— Ты должна встретиться с ней в своих страшных снах. Дух Эйдис не в силах покинуть пещеру, но она может войти в твои сны. Она не войдёт, если ты её не пригласишь. Только делать это нужно сейчас.

Эйдис протянула мне маленький деревянный кубок. Она предлагает мне зелье, чтобы усыпить, или хуже того, чтобы я не очнулась от сна?

Я всматривалась в раненого, лежащего в углу. Это она его отравила? Дала выпить какое-то зелье?

— Ты должна уснуть, должна нам помочь, — повторил Хинрик. — Доверься ей.

Довериться женщине, о которой я ничего не знаю, не одной женщине — двум, странно связанным общим телом? Монстру, запугавшему местных так, что они приковали её к стене? Должно быть, Эйдис убила дюжину человек, или даже больше.

— Твои белые соколы. Эйдис знает о белых соколах. Ей известно, что они тебе нужны. Она знает, где их найти. Помоги нам, и она тебе их отдаст. Ты должна заснуть, иначе соколов не получить.

Но откуда ей известно про птиц? Это Хинрик сказал? Эйдис обернулась, наклонилась ко мне. Коснулась сердца рукой и склонила голову.

Я поняла — она даёт мне обещание. Правда ли, что у неё есть и силы, и умение помочь мне добыть соколов? А одна я могу искать и недели, и месяцы, и ничего не найти. Но можно ли ей доверять? Я с подозрением относилась к Витору, Фаусто и Маркосу, а они лишь пытались помочь. Нужно снова начать верить людям, может, Эйдис — мой единственный шанс. И она просит только о том, чтобы я уснула.

Нет-нет, я не могу. Мысль о сне, из которого я не выйду сама, пугала. Что, если земля опять задрожит, а я не проснусь?

Что, если снова стану одной из тех… тем ребёнком, той женщиной, которую зарыли заживо. Я не смогу проснуться, выйти, останусь с ними.

— Нет, я не стану. Я не хочу так спать… Я больше не хочу возвращаться в тот лес.

— Помоги нам, — повторил Хинрик. В голосе звучало отчаяние.

Я оглянулась на остальных. Все были заняты. Витор, наконец, загнал Маркоса в угол, и они поглощены тихой, оживлённой беседой, и судя по выражению лиц, ни одному это не доставляло удовольствия. Ари точил о камень нож, постоянно вздёргивая голову — прислушивался, не приближается ли кто к входу в пещеру. Уннур и её дочери готовили блюдо из тёмно-серого лишайника. На ферме его заливали молоком, но здесь молока не водилось, и даже они морщили носы, пробуя эту еду.

Я не знала, плакать или смеяться. Я должна выпить зелье, от которого вполне могу не проснуться, а они просто готовят пищу, как у своего очага.

— Помоги нам, — шептал Хинрик.

Я неуверенно двинулась в сторону Эйдис. Всего несколько шагов, но я как будто разучилась ходить. Пот ручьём бежал по лицу, спина вся промокла. Я присела на камень. Эйдис поставила между нами кубок. Сквозь плотную вуаль я видела блеск её наблюдающих за мной глаз, но понимала — она не заставит меня пить. Она станет ждать, чтобы я сама сделала выбор.

Меня так трясло, что кубок пришлось держать обеими руками — я боялась пролить. Понюхав жидкость, я уловила резкий дух застарелого пота. Валериана. Я чуть не заулыбалась. Из-за этой травы, которую собрал Маркос, бедный Фаусто обвинил его в попытке нас отравить. Но в тёмной жидкости было и что-то ещё, и это я не могла распознать.

Хинрик встал за спиной Эйдис. Теперь его шёпот стал таким слабым, что я лишь видела, как движутся губы. Но я знала, о чём он молит. Эйдис опять коснулась сердца рукой. Клятва. Соколы. Она даст мне соколов! Я подняла кубок и, не давая себе времени на раздумье, проглотила горькую жидкость.

Пару мгновений я с трудом сдерживала рвоту, но всё же, мне удалось справиться. Пламя очага Уннур закружило по тёмной стене, пол пещеры качался будто опять начинается землетрясение, но похоже, никто кроме меня этого не замечал. Голова кружилась так сильно, что пришлось лечь. Глаза закрывались.

Я стояла в лесу. Ни единой звезды не мерцает на чёрном небе. Как будто потушили весь свет этого мира и небес, что над ним. Ветки деревьев шумят на ветру. Вокруг меня, царапая кожу, кружат сухие листья. Но я одна. Семья не спешит вслед за мной.

Я прильнула к шершавому стволу дерева и до боли в глазах вглядываюсь в темноту. Живот сводит от ужаса — я жду, что из-за тёмных деревьев вот-вот появятся люди, но они всё не шли. Я не знаю, что делать, куда идти. Теперь, когда я одна, я боюсь ещё больше, чем когда убегала от тех людей. Теперь я как будто отрезана от жизни.

— Ты смелая. Я почувствовала это сразу, едва ты ступила на нашу землю. Но ты должна стать ещё смелее.

Я обернулась, но никого не увидела.

— Эйдис? Где ты?

— Рядом с тобой. Но ты должна слушать, у нас мало времени. Нам нужно сказать тебе, что делать.

— Но я ничем не могу вам помочь. Хинрик умер. Я не могу вернуть его к жизни. Я должна уйти из пещеры, искать белых соколов. Хинрик говорил, что ты можешь их дать. Мне нужно два белых сокола, чтобы спасти жизнь отцу и многим другим. Прошу, если знаешь, где есть эти соколы, скажи мне.

Я отчаянно озиралась, пытаясь её разглядеть, но не видела ничего кроме деревьев. Но её сильный голос доносился сквозь стон ветра и шелест ветвей.

— Мы знаем, чего ты ищешь, но, если ты нам не поможешь, тебе не выжить, и не спасти отца. Слушай нас, Изабелла. Дух мёртвого человека, который лежит в пещере, вошёл в мою сестру Валдис. Пока цел железный обруч на её теле, дух драугра не может покинуть пещеру. Но если мы избавимся от железа, он станет свободен и выйдет. В горе шевелится огонь, вода в озере отвечает. Ты слушала, как дрожит пещера. Вода быстро становится горячее, совсем скоро пещера наполнится обжигающим паром, и все, живущие в ней, погибнут. Вот почему Фаннар хочет разбить железные обручи — чтобы мы с Валдис могли выйти, спастись от смерти. Но вне пещеры я не смогу удерживать дух, вселившийся в мою сестру. Освободившись, мы окажемся вовлечены им во зло для многих будущих поколений. Нас станет нельзя уничтожить. Он заставит нас нести разрушения, зло и месть, а он будет становиться всё сильнее. Драугр истребляет людей. Птицы, пролетающие над ним, падают замертво с неба. Где бы он ни появился, люди и звери делаются безумными — мужчины нападают на своих жён, считая их скрытыми демонами, матери пьют кровь младенцев. Сила драугра возрастёт, он сможет обратить лето в вечную зиму, превратить день в ночь, полную ужаса и разрушения, которая никогда не закончится для тех, кого он убивает, поскольку они, в свою очередь, тоже поднимутся из мёртвых как драугры. Вот почему нельзя, чтобы Фаннар и Ари нас освобождали.

— Но ты же умрёшь, Эйдис… обваришься. Ты не должна… это… ужасная смерть. И если тебя не станет — что будет с духом этого дра… с этим. Что случится с тобой?

Ветки деревьев в тёмном лесу наклоняются ниже. Ветер усиливается, словно к нам приближается большой шторм.

— Если мы умрём, оставаясь связанными железом, ни его дух, ни наши не покинут эту пещеру. Мы останемся там вместе с ним навсегда. — В её голосе звучала ледяная твёрдость, Эйдис словно произносила вслух свой смертный приговор. — Он разорвёт нас в клочья. Он поглотит нас. Он направит на нас всю свою ненависть, он будет нас убивать, а мы — снова вставать из мёртвых, чтобы он мучил нас снова. Но я приму даже это, лишь бы не стать таким же адским чудовищем.

Мои ладони сжимают жёсткую кору дерева. От ужаса перед тем, что ей предстоит, я забыла собственный страх.

— Нет, нет! Так нельзя! Должен быть какой-то иной путь. Обязательно должен.

— Ты и есть другой путь. Ты должна вызвать мёртвых, должна собрать их в пещеру на совет мертвецов, дор-дум, пока ещё не слишком поздно. Теперь только в их власти заставить его возвратиться в собственную плоть.

То же самое говорил Хинрик — «ты вызываешь мёртвых».

— Но я не пойму… я не умею звать мёртвых. Ты сказала про Хинрика? Я его вызвала? Нет, я не звала… я не знаю, как.

— Ты привела Хинрика с помощью камня. Но есть и другие, те, кого ты видела в этом лесу. Они следуют за тобой. Чем ты их вызываешь?

— Ничем, — возразила я. — Я только вижу про них сны, не знаю сама, почему. Я даже не знаю, кто они.

— А у тебя нет ничего, принадлежащего им? — она продолжала настаивать, как будто хотела выяснить правду, неизвестную даже мне.

Я постаралась припомнить.

— В лесу было темно, но я увидела в листве на старой могиле что-то бледное и блестящее. И подобрала — просто чтобы взглянуть. Я не собиралась брать это себе, но едва коснулась — раздался крик. Ужасный. Я думала, позади меня дикий зверь, и побежала, не понимая, что делаю. Я упала в овраг, и только потом поняла, что всё сжимаю этот предмет.

— Скажи мне, что ты взяла с той могилы?

— Это оказалась кость, человеческий палец, с кольцом.

Я ощутила её взгляд на щеке — как дыхание ветра.

— Вот нить, что связывает их с тобой. И ты должна ею воспользоваться, созывая их на дор-дум. Если бы мне освободиться от железа так, чтобы драугр не знал, с помощью этой косточки мы с тобой созвали бы мёртвых. Но делать это нужно в нужный момент. Опоздаем — и озеро извергнется прежде, чем мы избавимся от железа. А если поспешить отправить дух назад в его тело — тогда драугр встанет. Мы все окажемся запертыми в пещере с тем, у кого сила десятерых и неугасающая жажда мести. Он уничтожит всех вас легко, как ребёнок разбивает яичную скорлупу, и никто не уйдёт из пещеры.

— Как же нам освободить тебя без…

Мой взгляд что-то выхватывает темноты. Я оборачиваюсь. Чуть подальше, среди деревьев, из земли сочится бледный свет, поднимается вверх как туман. Но не туман — отливающий жемчугом свет, ярко-белый, как от полной луны, а луны в небе нет. Он висит неподвижно меж дальних деревьев. Ветер, шумящий в листве и треплющий ветки, совсем его не колышет. И в это свете я вдруг вижу, как лесная земля под ним вздымается огромным курганом, как будто что-то пробивает путь изнутри.

С рёвом ярости из земли вырывается огромная рогатая голова, толстая шея. Высвобождается зверь, и вот уже он, мощный бык, стоит на поляне и бьёт копытами по земле. Шкура содрана с туши и свисает клочьями с голой кровоточащей плоти. Глаза — огромные чёрные дыры, из пасти капает кровь. Прежде, чем я успеваю двинуться, зверь опускает огромные чёрные рога и устремляется прямо ко мне.

Я бегу меж деревьями изо всех сил, но знаю — мне от него не уйти. Копыта стучат за моей спиной, под ногами трясётся земля.

Рёв зверя взрывается в моей голове. Он всё ближе и ближе. Я спотыкаюсь и падаю. Теперь он совсем рядом, я чувствую зловонную влагу его дыхание, но убежать не могу.

Крик сокола.

Высоко вверху мелькает что-то белое. Бык яростно мычит. Умирая от страха, я чуть оборачиваюсь.

Над быком парит большой белый сокол. Он целится прямо в глаза быку вытянутыми лапами, бьёт крючковатым клювом, раздирает когтями. Бык мотает тяжёлой головой, старается пронзить птицу рогами, но сокол слишком проворен. Он снова и снова бросается на быка, отгоняя его назад.

С последним яростным рёвом бык опять погружается в землю, исчезает, и земля, как морская волна, смыкается над его головой.

На мгновение сокол зависает надо мной в темноте, раскинув крылья над моей головой. Я протягиваю к нему руку, но сокол исчезает как дым на ветру.

Я просыпаюсь, тяжело дыша, взмокшая от пота. Эйдис закрыла руками лицо, грудь тяжело вздымается, словно она старается перевести дух. Валдис дёргает головой, кажется, она очень взволнована. Она говорит что-то, но я не могу понять слов. Сначала голос звучит вкрадчиво, потом звенит, как у ребёнка, поддразнивающего товарища по игре, а после тон становится резким и грубым.

Уннур и её дочери застыли на месте, испуганно глядя на Валдис. Малышка Лилия бросилась к матери, зарылась лицом в юбки Уннур.

Голова Валдис поворачивается в мою сторону. Лицо покрыто вуалью, но я вижу под ней два огромных глаза, кажется, полностью чёрных. В них совсем не видно белков, словно смотришь в бездонные чёрные ямы. Такие же, как у твари, что гналась за мной в том лесу. Я видела эти глаза во сне, теперь они глядят на меня с лица Валдис. Если это создание способно прийти в мой кошмар — что мешает ему овладеть мной, как оно овладело Валдис?

Рикардо

Каджер или переносчик — человек, который носит кадж, деревянную раму с обитыми чем-нибудь мягким краями, предназначенную для переноски в поле нескольких соколов одновременно.

— Просто не дай ей уйти из пещеры живой! — Витор отвернулся, даже не потрудившись дождаться ответа.

От этого гнусного негодяя у меня мурашки по коже. Теперь я понимаю, почему женщины так хотят отмыться дочиста, после того, как мужчина возьмет их силой.

С чего священники взяли, что стоит им произнести слово «еретик», как все должны хвататься за вилы? Меня вообще не волнует, во что верит какой-то мужик или девка — до тех пор, пока они не пытаются навязывать мне своё ханжество. В детстве, святоша-мать и священники годами вбивали мне в глотку байки про рай и ад, пока я не начал чувствовать себя поросёнком, которого откармливают под нож мясника. А я вам скажу, если человека чем-то перекормить, то самый слабый дух этой пищи станет вызывать у него рвоту.

Я опять прислонился к стене пещеры. Изабелла лежала на полу около близняшек. Похоже, она спала — уткнулась лицом в руку, влажные пряди вьющихся тёмных волос спадают на тонкую шею. Она казалась такой юной и беззащитной. Изабелла напомнила мне бедную Сильвию, раскинувшуюся жарким летним вечером на моей постели, спящую как ребёнок.

Господи, что же мне делать? Единственное ради чего я здесь — убить эту девушку, и видит Бог, причины у меня были достаточно веские. Всё достаточно просто: убийство, и потом возвращение домой, в цивилизованный мир, комфортная жизнь в своём доме, с позвякивающим в карманах золотом иезуитов. Или я её не убью, и тогда — вечное изгнание, а может и смертные муки для меня самого, если постарается этот проныра Витор. Кажется, выбор несложный, так почему же я не могу решиться? Глядя, как она спит, я знал лишь одно — по какой-то неизвестной причине я никогда не смогу причинить ей вред. Другой женщине — да, возможно. Но не Изабелле. Но если я откажусь — её всё равно убьёт Витор? Он говорил, что надо обрушить камни, чтобы она осталась в пещере. Достаточно ли Витор ненавидит марранов, чтобы справиться с отвращением и нежеланием пачкать руки? Я должен предупредить Изабеллу, однако, проблема в том, как сказать ей, кто такой Витор, не открывая, что он послан сюда проследить, чтобы я совершил убийство. Её убийство. Такое не скажешь девушке просто так, между делом.

Я оглянулся на шум голосов. Кажется, сёстры-близняшки затеяли какой-то спор. Не знаю, о чём там шла речь, но Уннур и её дочки выглядели совершенно напуганными. Должно быть, непросто приходится этим сёстрам — поссориться, но не иметь возможности в гневе уйти друг от друга.

Должен признать, сначала они меня малость шокировали. Две женщины на одной паре ног — такое не каждый день видишь. Я думал — занимался ли кто-то с ними любовью, должно быть, интересный опыт втроём.

Однако, если вам любопытно — я в этом направлении никакого желания не испытывал. Признаюсь, одна из пары имела приятное плотное тело, но другая — совсем увядшая, как прабабка своей сестры.

Но мне приходило в голову, что если бы удалось уговорить сестёр вернуться со мной в Португалию, то показывая их, я заработал бы целое состояние. Я проследил бы, чтобы им хорошо платили, а уж на пару часов в день показаться перед толпой, должно быть получше, чем жить на цепи в пещере, так ведь? Странно, что никто до сих пор до этого не додумался. С другой стороны, на этом острове никто не заметит хорошей возможности, даже если она окажется под самым носом.

Сёстры подошли к больному, лежащему в углу, одна из них принялась натирать его снадобьем. Он выглядел так, словно кто-то дал ему хорошую трёпку, однако за то время, что мы здесь, мазь, казалось, отлично подействовала. Учитывая, что Изабелла сказала мне, из чего это, — неудивительно. Но бедняга так и не двигался. Вынести бесчувственного человека из пещеры будет чертовски непросто, особенно если нам придётся уходить в спешке.

Изабелла уже проснулась и неуверенно поднялась на ноги. Она шла ко мне, пошатываясь как матрос после ночи в таверне.

Я едва успел подхватить её, чтобы предотвратить падение, опустил на пол возле стены и присел рядом.

— Можно подумать, ты перепила того варева, что жена фермера предлагала нам в первую ночь. Тебе нехорошо? — заботливо поинтересовался я. — Я и сам едва сумел сделать пару глотков — мало, что это воняет тухлыми яйцами, так и вкус такой же.

Изабелла покачала головой, потом приложила руку ко лбу, словно говоря «лучше не надо.» Она долго сидела, прислонившись к стене, погружённая в свои мысли. Я уж было подумал, что она опять задремала, но внезапно, будто вспомнив о чём-то, она схватила меня за руку.

— Маркос, можешь кое-что для меня сделать?

— Что угодно, — сказал я. — Что ты хочешь? Принести воды?

— Я… я могу попросить тебя перерезать железные обручи на талиях у сестёр? Озеро становится всё горячее, и нам скоро придётся уйти. Нельзя бросать Эйдис погибать здесь, на цепи. Но чтобы перепилить железо понадобится время. И не думаю, что у сестёр есть подходящие инструменты. Придётся тебе использовать что-нибудь вроде этого, — она подняла с пола острый обломок камня, один из многих, рассыпанных по полу. — Это всё, что у нас сейчас есть. Я видела раньше, как на таком же камне Ари точил свой нож. Значит, если скрести по металлу, со временем обруч удастся переломить.

— Кусочком камня? — переспросил я. — Послушай меня, Изабелла. Прежде всего, должен признаться, что я не мастер в таких делах. Единственное, что мне привычно пилить ножом — мясо старой лошади в местной таверне, которое негодяй трактирщик выдаёт за телятину. Но даже я понимаю — на то, чтобы сломать эти обручи, потребуется целая жизнь. Куда проще отколоть от скалы камень, в который вбито кольцо. Покрутим немного, может, получится расшатать, и тогда сразу освободим обеих. Я прямо сейчас и начну.

— Нет-нет, так нельзя, не надо, пожалуйста… пообещай, что не будешь.

Меня озадачила паника в её голосе и выражение лица, очень похожее на испуг. Можно подумать, я предложил разрубить близнецов пополам, чтобы освободить от железа.

— Ничего, — сказал я. — Понимаю, что сёстрам не слишком удобно будет карабкаться по камням с цепями, но ты не волнуйся, мы можем помочь их нести. Главное — вывести их из пещеры. А после мы сможем найти подходящий напильник или кусачки, и освободим их быстрее, чем вор вырежет кошелёк.

Изабелла снова вцепилась в мой рукав.

— Не надо, пожалуйста. Эйдис этого не захочет. Она понимает, что в этих горах звон цепей буден слышен на мили, а датчане нас всё ещё ищут. Нет, мы должны снять с них обручи. Они, наверняка, заржавели за долгие годы в сырой пещере, так что, уверена, ты сможешь. Ари уже пытается освободить Эйдис, а ты не мог бы заняться Валдис?

Я обернулся. Ари занял место рядом с Эйдис, и, суда по хмурому выражению лица, уже погрузился в работу. Пожав плечами, я было поплёлся к сёстрам, но Изабелла удержала край моей рубахи.

— Есть ещё одно… мне трудно объяснить, почему… Не перерезай обруч Валдис полностью. Пусть его будет легко разломать, но не разбивай его, пока нет. Это важно… действительно, важно.

— Я думал, весь замысел в том, чтобы снять с них обручи, — раздражённо ответил я.

— Валдис не хочет удалять обруч, до самой последней минуты, потому… потому, что… она так привыкла. Обещаешь, что не снимешь его, пока я не скажу?

— А откуда тебе известно, чего хочет Валдис?

— Я уже говорила, что не могу объяснить… но я знаю. Прошу тебя, Маркос, поверь мне.

Даже если проживу на свете мафусаилов век, женщин мне никогда не понять. Они все сумасшедшие, как исландские лошади.

Я тут же твёрдо решил — если когда-нибудь сумею выбраться из этой страны психов с её гнусной едой, домами, похожими на кроличьи норы, кипящими реками и ледяным солнцем — больше никогда в жизни ноги моей не будет ни на какой чужой земле.

Я подобрал несколько камней поострее и занял место рядом с Ари, за близнецами. Эйдис крепко обняла сестру и удерживала прямо, чтобы я мог взяться за обруч на её талии. Вам не случалось перетирать куском камня железный обруч, да ещё когда он на ком-то надет?

Я старался не прикасаться к коже Валдис. И хотя я убеждал себя, что это исключительно из уважения к женщине, сказать по правде, кожа выглядела такой сморщенной и потемневшей, что я просто не мог заставить себя до неё дотронуться.

Но камень соскальзывал с обруча Валдис, задевая руку сестры. По моим рукам и по камню стекали капельки крови, а она даже не шелохнулась.

Изабелла подошла ко мне и присела рядом, внимательно наблюдая за работой.

— Не бойся касаться Валдис. Возьмись за обруч покрепче, как Ари.

Конечно, я был польщён её вниманием к моей работе, но отчасти и оскорблён предположением, что Ари гораздо опытнее в подобных делах.

— Может, Ари всю жизнь пилил железные обручи, — ответил я. — Полагаю, долгими зимними вечерами это у них тут единственное развлечение. Найдут себе хорошенький прочный обруч, и пилят. Возможно, даже и ставки делают. А мои руки никогда не знали чёрной работы.

— Я понимаю… но, пожалуйста, постарайся, — сказала мне Изабелла.

Стиснув зубы, я схватил обруч и стал отодвигать подальше от обвислой кожи. Меня удивило, что несмотря на жару в пещере, она холодна как могила.

Дрожа от отвращения, я оттянул обруч так далеко от её спины, как сумел. Я понимал, что прорез надо бы делать на животе, но не хотел чувствовать на руках эту плоть. Чем скорее я сниму с неё обруч, тем лучше. Я принялся яростно пилить край обруча острым камнем.

Под обручем виднелась полоса кожи, жёсткая и грубая как подошва. Сколько времени она носила эту штуку? Я слишком хорошо знал, как железо натирает плоть, как врезается всё глубже с каждым лёгким движением. Я помнил горящие открытые раны на своих запястьях и лодыжках, оставленные неделями заключения в башне Белема. На корабле я прятал шрамы, пока они не зажили, под длинными рукавами камзола, однако, они и сейчас заметны.

Я принялся пилить энергичнее, потея, но не останавливаясь даже когда камень выскальзывал из руки, обдирая костяшки пальцев. Камень, залитый кровью Эйдис, теперь попробовал и мою.

Неожиданно передо мной всплыло лицо Сильвии, а руки теперь сжимали не железо и камень, а что-то мягкое и тёплое. Сильвия смеялась надо мной, дразнила, бросала вызов. Потом смех сменил иной звук, какого я от неё никогда прежде не слышал, даже когда она визжала в порыве страсти. Глаза Сильвии были широко открыты, но она больше не шутила со мной. На мгновение, лишь на миг, в её тёмных глазах мелькнуло что-то похожее на испуг. Шок, а потом — пустота. В этих глазах больше не было ничего, даже жизни.

— Почему ты остановился? — взволнованно спросила меня Изабелла. — Что случилось? Ты чем-то напуган?

Я покачал головой, перевёл дыхание и, подобрав выскользнувший из влажных пальцев камень, опять набросился на железо.

Не знаю, сколько времени мы работали. Фаннар возвращался поесть и снова ушёл. Несколько раз нам с Ари пришлось отдыхать. Пот градом катился с нас обоих. Даже питьё не приносило облегчения — хотя зачерпнутую в озере воду и оставляли охладиться, она почти не становилась прохладнее, а вкус у неё был ещё хуже, чем запах.

Я оглянулся посмотреть, как дела у Ари, и успел увидеть, как выломался последний кусочек обруча Эйдис. Он разомкнулся не больше, чем на ширину детского пальца. Должно быть, Эйдис ощутила, что обруч поддался, но не показала ни малейшего вида. Чтобы разогнуть сломанный обруч пошире и снять с Эйдис, нам вдвоём пришлось потянуть его в стороны, но теперь это вышло достаточно быстро.

Ари отошёл принести воды и стереть струящийся по лицу пот, и я тоже собирался к нему присоединиться.

Обруч Валдис был уже почти в том состоянии, когда ещё несколько ударов — и переломится, но я не успел закончить. Изабелла усиленно закивала, давая знак отойти, и повела меня в дальнюю часть пещеры под предлогом поискать ткань, чтобы стереть с глаз жгучий пот.

— Ты уже почти пропилил обруч, Маркос. А теперь оставь.

— Осталось совсем немного, — я потер руку, покрывшуюся синяками и порезами. — Железо по краям заржавело, а не то, думаю, я в нём и зарубки не сделал бы. Ари распилил обруч Эйдис. Я сделаю то же для Валдис, останется только разогнуть и снять.

— Нет-нет, прошу тебя, оставь Валдис так. Когда придёт время, мы легко разломаем обруч, но не сейчас. Обещай, что оставишь.

Голова Валдис повернулась в мою сторону. Она что-то выкрикнула, и это звучало не похоже на слова благодарности. Скорее, как нескрываемый гнев.

— А ты уверена, что она именно этого хочет? Что-то голос звучит нерадостно.

Изабелла прикусила губу.

— Эйдис хочет, чтобы было так. А она знает, что делает. Ты должен поверить ей… нужно оставить так. Может быть, ты устал.

Эти исландцы дурнее, чем бешеные собаки при полной луне, но спорить я не намеревался. Пальцы распухли, сделались как сосиски, и, сказать по правде, я не был уверен, что смог бы пилить и дальше, даже если она меня попросит об этом.

Потянувшись, я пошёл через душную пещеру к ведру с горячей водой. И тут же отшатнулся назад — пещера загрохотала, из озера вырвались струи вонючего пара, заполняя всё плотным белым туманом.

Раздался крик, но я не мог понять, чей. Должно быть, запотевшие стены пещеры чуть охлаждали накатывающий на меня пар, но дышать в нём стало почти невозможно.

Кричал Ари. В горячем дыму я не мог рассмотреть почти ничего, только расплывчатые фигуры людей, появляющиеся и исчезающие в тумане.

— Маркос, помоги снять с них обручи! — крикнула Изабелла.

Я вслепую тыкался по пещере, скользя на мокрых камнях, но никак не мог разглядеть ни Изабеллу, ни сестёр. Все кричали. Фигуры людей появлялись и опять исчезали в горячем тумане. Я ужасно боялся, что забреду не в ту сторону и свалюсь в кипящее озеро. Больше всего на свете я желал выбраться из этого ада, и чем скорее, тем лучше.

По правде сказать, если бы речь шла лишь о спасении тех безумных сестёр, я направился бы прямо к выходу и вылез наружу, но где-то в этом водовороте остался Витор, и будь я проклят, если брошу Изабеллу на его милость.

Я опустился на колени и пополз по камням. Оказалось, что у земли немного полегче дышать. Потом я увидел их. Ари согнулся над извивающейся и крутящейся Валдис. Изабелла отчаянно пыталась разомкнуть железное кольцо вокруг талии Эйдис.

— Помоги мне, Маркос! — Изабелла выглядела крайне напуганной.

— Не могла бы ты попросить сестёр сидеть тихо? — раздражённо выкрикнул я, когда железный обруч в третий раз выскользнул из моих потных рук.

— У нас ничего не получится, если они и дальше будут так извиваться. И вообще, какого чёрта Эйдис пытается делать?

Я задыхался от пара. Пальцы намокли так, что я не мог ухватить железо. Изабелла отползла в сторону, и на минуту я решил, что она сдалась, но она возвратилась с одеялом, стянутым с лежанки сестёр.

— Пользуйся им, чтобы держать железо, — она сунула мне в руки пропитанную влагой ткань.

Я обмотал пальцы краешком одеяла и обеими руками вцепился в кольцо. Я тянул, и чувствовал, как железо начинает сгибаться.

— Берись за другую сторону, — сказал я Изабелле. — А теперь опирайся ступнями на мои ноги и тяни назад.

Мы изо всех сил тянули в разные стороны, и обруч понемногу стал раскрываться, а потом разломился, так неожиданно, что мы повалились назад. В пещере раздался яростный рёв, перекрывший все остальные крики. Упавшая рядом со мной Изабелла вскочила на ноги и всматривалась в глубь пещеры широко распахнутыми, застывшими от ужаса глазами.

Эйдис

Отбившийся от рук или дурной — ястреб или сокол, дикая птица, которую трудно изловить, или ловчая птица, вернувшаяся в дикую природу, такую крайне трудно приручить снова.

Драугр рвётся сломать железный обруч на талии Валдис. Но в его распоряжении только руки. Пока он связан железом, вся его мощь — только сила Валдис, а её руки высохли и ослабли. Но если Ари или тому иностранцу удастся сломать кольцо прежде, чем я смогу выгнать его из Валдис, сила начнёт расти, и мне этого не остановить.

Прежде, чем железное кольцо разомкнётся, я должна увести Изабеллу из нашего времени, забрать её в место мёртвых.

Я хватаю девушку за руку.

— Послушай меня Изабелла, как тогда, в том лесу.

Но по её глазам вижу — она слишком напугана, чтобы впустить меня внутрь. Придётся мне сделать это без её разрешения и надеяться, что она поймёт и не станет сопротивляться.

Я поднимаю лукет, за ним потянулась верёвка. Быстро, пока Изабелла не отстранилась, я обвиваю шнуром нас троих — Валдис, Изабеллу, себя.

Чёрная нить смерти вызовет из могил мёртвых. Зелёная нить возрождения даст им надежду. Красная нить крови одолжит им нашу силу.

Белый туман сразу же застывает. Вопли и крик обрываются, опускается тишина. Мы остаёмся только втроём. Глаза Изабеллы полны тревоги. Она оглядывается, старается рассмотреть что-то за белой завесой тумана, но там ничего не видно.

— Где мы? В пещере? Или я снова сплю?

Мне некогда объяснять. Нужно действовать быстро.

— Изабелла, подними косточку, что взяла с могилы, воспользуйся ею чтобы созвать дор-дум.

— Я не знаю, как… и что делать. Я не могу.

Я стараюсь её успокоить.

— Можешь. Они все теперь с тобой связаны. Хинрик — через камень, что ты дала, старуха, чья мумия использована для лечения твоего ожога, те тени, что пришли за тобой из леса. Я призвала тебя к себе, а теперь ты должна привести их к нам. Пора.

— Маленькая Изабелла, Изабелла, — рычит мрачный голос губами моей сестры. — Ты сама понимаешь, у тебя нет власти вызывать мёртвых. Ты даже не знаешь, с чего начинать.

Я пытаюсь заставить Изабеллу слушать меня. Вижу, она в ужасе от той твари, что говорит с ней через мою сестру, а страх заставляет нас слушать и подчиняться.

— Ты позвала к себе Хинрика, — мягко внушаю я. — Он сам тебе говорил. Достань кость, обернись и смотри на них. Они уже здесь. Они — тени, с которыми ты боишься встречаться. Смотри на них, позволь им прийти к тебе.

— Это просто уловка чтобы удержать тебя здесь, — рычит драугр. — Она хочет, чтобы ты умерла вместе с ней в этой пещере, и тогда ты навечно останешься с ней. Она опасна. Она само зло. Как думаешь, почему её приковали к этой пещере? С хорошими людьми так не поступают. Наказывают только злодеев. Приковывают только безумных. Разве ты этого не знаешь, маленькая Изабелла, Изабелла?

Изабелла застывает, лицо становится жёстким. Она потирает запястья, вспоминает о чём-то. Драугр сделал ошибку, сказал что-то, вызвавшее её гнев, и гнев отгоняет страх.

Её пальцы тянутся к кожаному мешочку на шее, она вынимает маленькую желтоватую кость, охваченную железным кольцом.

— Не смей, Изабелла, Изабелла, — пронзительно кричит драугр. — Не приводи сюда мёртвых. Они следуют за тобой потому, что разгневаны. Ты украла это у них. Ты разграбила их могилы, потревожила их покой. И теперь они хотят наказать тебя за всё, что ты сделала. Если впустишь их, мертвецы утащат тебя за собой в могилу. Ты окажешься погребена заживо. Они никогда тебя не отпустят.

— Замолчи! — приказываю я ему. — Обернись, Изабелла, взгляни на них. Мёртвые не страшны. Ты их знаешь, ты видела, как им пришлось страдать. Пригласи их, позволь им говорить.

Изабелла дрожит. Глаза у неё закрыты. Я понимаю, как ей сейчас страшно, но знаю, что она сама хочет обернуться.

В воздухе вокруг нас висит белый туман, неподвижный и мягкий, мы словно в снегу. Я не вижу их, но чувствую, что они там, в тумане, ждут, когда она позовёт.

Она медленно поворачивается, поднимает голову. Косточку она сжимает так крепко, что суставы пальцев побелели до почти такого же цвета.

— Входите, — шепотом произносит она, голос дрожит.

— Не отворачивайся, — говорю я ей. — Посмотри на них, познакомься.

Туман колышется, из него выступает Хинрик. Лицо окровавлено, тяжёлая петля вокруг шеи. Он останавливается, ввалившиеся глаза смотрят на Изабеллу. Она чуть кивает, приветствуя Хинрика.

Шаркая ногами, из тумана выходит старуха, щёки ввалились от голода.

Губы Валдис размыкаются под вуалью.

— Убирайся, матушка, матушка. Я тебе говорил. Я предупреждал. Я заберу тебя в могилу с собой. Я заставлю тебя бесконечно страдать. И ты тоже, мальчик, уходи, пока можешь, а не то обещаю — будешь тысячу раз умирать, оживать и умирать снова.

Хинрик и старая женщина съёживаются от страха. Им против драугра не устоять, но в тот момент, когда я пугаюсь, что они снова уйдут в туман, из него выступает другая фигура. Она тоже стара. Голова залита кровью, но она с вызовом вздёргивает подбородок.

— Я сражалась с силами зла, покуда была живой, и встану против них после смерти.

Хинрик и старая женщина отходят от края тумана. Я понимаю — теперь они не уйдут.

К нам выходят другие. Мужчина с маленьким мальчиком на руках, оба покрыты страшными ранами. За ним — маленькая девочка с сине-красными отметинами на шее, потом женщина, сжимающая младенца, почти перерубленного надвое. Рот у женщины открыт и забит землёй, как и глаза. Она сделалась слепой и немой. К ним присоединяются ещё двое мужчин и женщина.

Они тоже изрублены и искалечены. Одежда на них порвана, истлела и вымазана землёй. Глаза — пустые чёрные ямы. Не говоря ничего, мёртвые смыкают кольцо вокруг нас.

Наконец, когда я думаю, что больше никто не придёт, из тумана появляется последняя фигура. Старик в полусгоревшей одежде. Лицо, руки и ноги обожжены и покрыты волдырями, почерневшая кожа потрескалась, плоть в зияющих ранах до белых костей. Рот заткнут кожаным кляпом.

Изабелла вскрикивает от ужаса. Выставив вперёд руки, как щит, девушка пятится от ковыляющего к ней жуткого призрака. Но он протягивает к ней руку ладонью вверх. На ладони написаны сотни слов, синим и алым, зелёным и золотом. Слова скользят по руке, падают с кончиков обгорелых пальцев и остаются лежать вокруг покрытых волдырями ног.

— Хорхе! — выдыхает Изабелла.

Он серьёзно кивает и занимает место в кругу.

Голова Валдис поворачивается, драугр одного за другим разглядывает мертвецов. Я ощущаю его смятение, но чувствую и что-то ещё. Кто-то пытается разрезать железный обруч на Валдис. Драугр знает. Надо спешить.

— Приветствую вас, — говорю я. — Вы созваны на дор-дум, на суд, который должен вынести приговор одному из вас. Ваше слово — закон. Ваше решение — окончательно. Я приношу обвинение против него. Он вошёл в тело моей сестры без её согласия. Я вылечила его тело, но он отказывается выходить и возвращаться в него. Я прошу дор-дум приказать ему оставить тело моей сестры и вернуться в своё.

Бабушка девочки из леса поднимает избитую руку и указывает на Валдис.

— Ответь, драугр, что ты можешь сказать нам в свою защиту?

— Валдис мертва. Ей не нужно теперь это тело, а мне оно необходимо. Я имею все права на него, поскольку вызван из могилы одним из живущих. Если я вернусь в своё тело, Эйдис его уничтожит. Она уничтожит меня. Она отошлёт меня обратно в могилу. Вы же знаете, как там тяжело, как наши тела гниют в темноте, знаете одиночество и отчаяние. Я был вызван, и теперь, опять вкусив жизнь, я не вернусь обратно. Вы не можете приказать мне разрушить себя самого. Вы мои братья и сёстры в смерти, вы не дадите живым уничтожить нас.

Старуха кивает.

— Что ж, мы тебя выслушали. А ты, Эйдис, одна из живых, тебе есть что сказать?

— Если он останется в Валдис, превратит нас обеих в драугров. Если освободится от железа — получит силу, которой никто не сможет сопротивляться. Мы с Валдис соединены ещё с чрева матери. Всё, что он творит в её теле, он делает и в моём. Он пройдёт по этой земле, принесёт ужас и смерть, он сделает драуграми тех, кого убивает, станет терзать тех, кто уже в могилах. И всё это с помощью тела, которое ему не принадлежит.

— Да, да, — зашипел тёмный голос. — Но вы же мертвы. Вы помните, что сделали с вами живые. Посмотрите на свои раны, на раны ваших детей. Разве вам не хочется отомстить им за то, что с вами сделали? Идите за мной, вы получите вашу месть. Вы заставите их умолять о пощаде, и не пощадите, как они не щадили вас. У них на глазах вы станете разрывать их детей в клочья, вырывать у их жён сердца пока они ещё бьются. Хорхе, Хорхе, сладчайшей музыкой зазвучат их крики в твоих ушах, их кровь согреет тебя как лучшее вино. Хинрик, бедняжка Хинрик, ты хотел бы увидеть данов, в ужасе убегающих от тебя? Заставить их попробовать вкус страха?

— Довольно! — говорит бабушка. — Мы слушали, и мы услышали. Теперь каждый должен сам вынести свой приговор.

— Ты. — Она указывает на старуху. — Твоя мумия исцелила его тело. Что скажешь?

Старая женщина поднимает дрожащую руку, боязливо глядя на Валдис, голова которой поворачивается в её сторону.

— Говори, — призывает бабушка. — Мы все поддерживаем тебя. Просто скажи, как по-твоему справедливо.

— Он должен вернуться в своё тело, — шепчет старуха.

С губ Валдис срывается яростный вой.

Но бабушка, не обращает на него внимания. Она по очереди указывает на каждого из мертвецов, на взрослых и на детей.

— Говори, сын мой. Должен ли он вернуться в своё тело?

Запавшие глаза мертвецов пристально смотрят на Валдис, и каждый произносит свой приговор.

— Он должен вернуться.

— Он должен вернуться.

Женщина, чей рот забит землёй, может только кивнуть, но её жест понятен без слов.

Наконец, остаётся сказать лишь Хорхе, но бабушка указывает не на него, а на Изабеллу.

— Он не может говорить. Тебе выносить приговор за него. Ты должна произнести слова, идущие из его сердца, не из твоего.

Валдис вертит головой. Слова с её губ слетают мягкие, уговаривающие.

— Он хочет мести, маленькая Изабелла, Изабелла.

И ты это знаешь. Из всех нас, Хорхе досталась самая страшная смерть. Он невиновен. У него есть право на справедливость. Ты можешь подарить ему справедливость. Ты знаешь, что у него в сердце. Он не хочет, чтобы меня уничтожили. Ты знаешь, что он хочет сказать твоими устами. Просто скажи, и кляп, что душит его, исчезнет. Скажи, и его раны исцелятся. Твоя мать его предала, но ты можешь ему помочь, Изабелла, Изабелла. Можешь исправить сотворённую несправедливость. В твоих силах освободить его навсегда.

Хорхе неподвижен. Он стоит, пристально глядя на Изабеллу. Вздутое пузырями, обугленное лицо старика не выдаёт его мыслей.

Изабелла оборачивается ко мне, на её лице муки сомнения.

— Это правда, я могу помочь? Я могу освободить его от этого?

Бабушка повторяет.

— Скажи, что на самом деле у него в сердце. Говори правду, только правду.

— Но я не знаю его мыслей. Не знаю.

— Что связывает его с тобой, Изабелла? — спрашиваю я. — Как ты призвала его?

— Я не знаю, говорю же вам, не знаю. Он не давал мне камень. Я не брала у него косточку.

Хорхе поднимает руку, зелёные и алые слова плавно скользят с его пальцев, опускаясь на землю как опавшие листья. Некоторое время Изабелла просто смотрит на слова, лежащие у её ног.

— Сказки… — удивлённо шепчет она. — Он рассказывал сказки, и я до сих пор их помню. Вот как я призвала его.

Она поднимает голову и оборачивается к Валдис, как и все остальные.

— Хорхе не хочет мести. Он хочет, чтобы ты вернулся.

Раздаётся яростный вопль. Тело Валдис мечется взад и вперёд, почерневшие ногти царапают меня по лицу. Я изо всех сил удерживаю нас обеих в вертикальном положении.

Бабушка повышает голос, перебивая крики драугра.

— Ты вошёл в тело, которое тебе не принадлежит. Ты украл жизнь, которую прожил другой. Приговор дор-дума таков — ты сейчас же оставишь тело Валдис.

С губ Валдис срывается оглушительный вопль, пронзающий наши тела, Валдис будто оторвана от меня. С её губ сочится чёрная струйка, проходит через вуаль и обращается в огромную чёрную тень. Тень растёт, расползается, и белый туман как будто окрашивается чёрным. Он становится гуще и темнее любого дыма. Он льётся изо рта Валдис, словно чёрная кровь, вытекающая из раны. Тень поднимается всё выше и выше, нависает над нами, раздувается как огромная чёрная пиявка, разрывает круг мертвецов.

— Я не подчинюсь суду дор-дума, — рокочет мрачный голос. — У вас нет права судить меня. Я живу. Я — жизнь, которая погубит и живых, и мёртвых. Меня вам не уничтожить.

Изабелла испуганно опускается на пол рядом со мной, всё ещё стискивая в руках косточку. Я наклоняюсь, выдёргиваю её из пальцев девушки.

Я поднимаю руку и чувствую силу крыльев сокола. Я ощущаю в своём сердце смелость птицы, будто сама срываюсь в стремительное вертикальное падение. Я чувствую душой хватку его когтей, хватку, которая не ослабнет даже после смерти. Я поднимаю голову и смотрю в черноту, клубящуюся передо мной.

— Дор-дум мёртвых постановил. Ты — мёртв. И ты подчинишься. Ты вернёшься в тело, которым владел при жизни. Силой белых соколов, что были нашим рождением и будут нашей смертью, я приказываю тебе вернуться.

Я вонзаю косточку с железным кольцом прямо в середину тени. Леденящий холод, которого я никогда не испытывала, охватывает мою руку. Холод иссушает мою кожу, вгрызается в кости, но я продолжаю проталкивать руку вглубь тени.

— Нет! Нет! — ревёт драугр.

Холод настолько невыносим, что я не могу терпеть боль. Я больше не могу сжимать косточку. Придётся мне её выпустить. Но если я это сделаю, он победит. Он никогда не уйдёт, и я не смогу помешать ему опять войти в наше тело. Я превращусь во тьму.

Когда я понимаю, что больше терпеть не могу, и рука выскальзывает из ледяной тени, я чувствую, как теплеет зажатая в моей руке косточка. Они со мной. Мёртвые по-прежнему со мной. Мы его одолеем. Я откидываю голову, из моего горла вырывается крик.

Крик сокола.

Тьма раскалывается на тысячу крошечных осколков. Сильный ветер проносится по пещере, подхватывает чёрную тень.

Несколько мгновений осколки беспомощно мечутся в этом вихре, а потом он уносится прочь, остаётся лишь клубящийся вокруг нас белый пар.

Рикардо

Чек — когда сокол оставляет одну добычу, чтобы охотиться за другой.

Пещера наполнилась диким рёвом, потом раздался пронзительный визг, как кинжалом прокалывающий наши уши. Как будто два диких огромных зверя набросились друг на друга.

Я испуганно оглянулся, и, как мне показалось, на мгновение увидел сквозь клубы пара кучку людей. Незнакомые мне мужчины, женщины и даже дети не сводили глаз с сестёр, и выглядели они куда более потрёпанными, чем я могу передать. Откуда только они взялись? Но прежде, чем я успел что-либо предпринять, рёв и визг внезапно оборвались, а люди словно растворились в тумане. Конечно, вряд ли они там были на самом деле, это просто на нас так действует чёртова жара в пещере.

Внезапно я понял, что потерял Изабеллу из вида, и принялся лихорадочно озираться. Наконец, я увидел, что она лежит на полу позади Эйдис. Глаза девушки были закрыты, она не двигалась.

Господи, неужели Витор выполнил свою угрозу и чем-то ударил ее по голове, чтобы она потеряла сознание? Я подполз к Изабелле, осторожно коснулся её руки.

Она резко выпрямилась с выражением тревоги и растерянности на лице, как у человека, который внезапно очнулся от сна и не может припомнить, где он.

Я слишком хорошо знал это чувство, особенно после весёлой ночи в таверне, но хоть иногда и случается время немного вздремнуть, так уж точно не в этот момент.

Я так сосредоточился на Изабелле, что не сразу услышал Ари, который кричал мне, указывая на Валдис. Я с трудом развернулся и пополз в его сторону. Ари разломил железное кольцо, но его руки дрожали от изнеможения. От влажности и жары все мы промокли насквозь, как только что вылупившиеся птенцы.

Валдис совсем затихла, бессильно склоняясь вбок от сестры, которая старалась поддерживать её вертикально, чтобы Ари мог снять обруч. Пытаясь ухватить кольцо, я опять коснулся пальцами её кожи, и снова почувствовал отвратительный холод плоти.

Я отдёрнул руку, и, к своему ужасу, обнаружил, что оторвал длинную полосу жёлтой кожи, налипшую на мои ногти. И хуже того — я понял, что рана не кровоточила.

— Она умерла, Изабелла. Господи Иисусе, она мертва!

— Я знаю, — тихо ответила Изабелла, — но… нам нужно её освободить. Иначе Эйдис останется здесь вместе с ней. Давай же!

Я стиснул зубы, обмотал одеялом пальцы и ухватился за край распиленного кольца. Как же это она умерла? Не может быть. Всего пару минут назад я видел, как она трепыхалась и слышал её крики.

Я вполне способен понять, что от жары у неё внезапно могло отказать сердце — моё билось так тяжело, что, я уверен, тоже вот-вот остановится. Но тело Валдис было не просто мёртвым, оно разлагалось.

— Я уже вывел жену и дочерей Фаннара к выходу из пещеры, — произнёс чей-то голос.

Подняв взгляд, я увидело стоящего перед нами Витора.

— Теперь твоя очередь, Изабелла, — продолжил он. — Идём, я тебя выведу и помогу подняться по камням.

— Я пока не могу уйти, — ответила Изабелла. — Нужно помочь Эйдис… Нужно освободить… нельзя оставлять их здесь.

— Как только Ари и Маркос освободят женщин, они их сразу же выведут. А тебе тут больше нечего делать. Выбираться из пещеры можно только по одному. Идти надо прямо сейчас, чтобы освободить им проход. Оставаясь, ты только помешаешь им выбираться наверх. Быстрее, пара всё больше, у нас уже мало времени.

Он потянул её за руку, и девушка подалась к нему, уже собираясь уходить вместе с ним.

— Нет, не уходи. Нам нужно держаться всем вместе, — вмешался я. Я вскочил на ноги и попытался ухватить Изабеллу.

— Наша помощь понадобиться… — Изабелла захлебнулась удушливым паром, — чтобы вывести сестёр из пещеры. Если мы будем снаружи, сможем помочь их вытаскивать.

— Кроме того, — сказал Витор, — жена и дочери Фаннара там, наверху, без защиты… кто-то из нас должен быть рядом. — Он согнулся, закашлявшись, и с трудом перевёл дыхание.

— Тогда я сам выведу Изабеллу, — сказал я, но Ари несильно потянул меня за штаны. Я посмотрел на него.

Он настойчиво указывал мне на обруч. Я слышал, как вода в озере бурлит словно ведьмин котёл. Струи кипящей воды разбивались о свод пещеры и убийственным водопадом с шумом падали вниз.

Я поднял глаза, протянул руки, чтобы схватить Изабеллу, но там, где мгновение назад стояли она и Витор, клубился лишь белый пар.

— Hjálpa! Hjálpa!! — закричал Ари, отчаянно стискивая мою ногу.

Я снова присел и ухватился за железный обруч, готовясь к последнему рывку. Но тут, из клубов пара кто-то с яростным воплем кинулся к нам. Я успел только мельком увидеть лицо человека, который несколько минут назад лежал в углу без сознания. Ари бросился между Эйдис и нападавшим, пытаясь дать отпор.

— Hjálpa Валдис! — кричал он.

Я схватил оба конца железного обруча и попытался раздвинуть, но от жары мои мышцы превратились в кисель.

Человек ударил Ари кулаком в грудь, сбил с ног и отбросил назад. Тело мальчика с отвратительным хрустом ударилось о стену пещеры.

Я чувствовал, как рука Эйдис цепляется за мою ногу, и понимал, что она умоляет меня поторопиться, но прежде чем я успел что-либо предпринять, человек метнулся к ней. Всей своей тяжестью он навалился на Эйдис, пытаясь схватить её. Его пальцы потянулись к горлу Эйдис, она отшатнулась и вырвалась из его рук. Его ноги заскользили по мокрым камням, он рухнул наземь лицом вниз и затих.

Эйдис с трудом подняла тело сестры, чтобы я снова мог ухватиться за железный обруч вокруг талии Валдис. Я вцепился обруч с обеих сторон от распила, потянул с силой, которую мог придать только дикий страх, и железная полоса разломилась.

— Ари, ты где? — крикнул я в клубящийся пар.

Но отвратительное предчувствие подсказало мне, что он не ответит.

— Изабелла, ты здесь? — я не мог рассмотреть никого, и ничего кроме Эйдис, стоящей рядом, обхватив руками тело мёртвой сестры.

— Мы здесь, Маркос, — отозвалась Изабелла с другой стороны пещеры. — Нет, нет, Витор. Не думаю, что это верный путь.

— Руки прочь от неё, ублюдок! — закричал я. — Изабелла, не верь ему. Он хочет убить тебя. Уходи от него, беги прочь.

Я вслепую пошёл на голос Изабеллы, позабыв об Ари. Я должен был добраться до девушки. Пар немного рассеялся и, я, кажется, разглядел две фигуры. Но они удалялись от выхода по направлению к озеру.

— Стой, Изабелла, остановись! — закричал я. — Там вода, он ведёт тебя к воде!

Должно быть, она остановилась и попыталась вырваться — я услышал, как Витор убеждает её идти дальше.

— Я просто пытаюсь вывести тебя, Изабелла. Я помог тебе в лесу, помнишь? Тогда ты доверилась мне. Доверься же и сейчас. Я помог выбраться жене Фаннара. Я знаю дорогу. Давай же, бери меня за руку. Вот так, хорошо. Ещё несколько шагов и доберёшься до прохода наружу.

Я попытался бежать, но поскользнулся и упал на колени.

За моей спиной раздался рёв. Человек, который напал на Ари, ковылял прямо ко мне в клубах пара. Потом он опять исчез в белой мгле. Впереди я услышал вопль Витора и крик Изабеллы.

Я вскочил на ноги, скользя и падая с трудом добрался до них. Незнакомец и Витор сцепились в драке. Витору удалось вытащить нож, но противник прижал его руку, и он не мог воспользоваться оружием. Незнакомец явно был гораздо сильнее Витора, но с трудом сохранял равновесие на мокром каменном полу.

Я потянул Изабеллу за собой.

— Идём, сюда.

— Но мы не можем оставить Витора, и как же Ари и Эйдис? — Она безуспешно всматривалась в клубы пара.

— Со мной они в безопасности, — раздался спокойный голос. Позади меня из тумана выступила высокая статная женщина. Она держала на руках бесчувственного Ари — легко, как ребёнка.

Вслед за ней появилась Эйдис. Кажется, от жары у меня началась лихорадка. Я уже не понимал, вижу её у самом деле или мне это кажется — как та кучка людей, которых я, вроде бы, видел.

— Изабелла, нам надо идти, — позвал я.

— Но Витор… тот человек его убивает, — растерянно произнесла Изабелла. Она задыхалась от пара, но всё же пыталась направляться туда, где мы их оставили.

— Нет, Изабелла, брось их, — уговаривал я, и пытался тащить, но девушка сопротивлялась и мои мокрые пальцы соскальзывали в её руки.

Внезапно, пещеру снова тряхнуло.

Высокая женщина обернулась к нам.

— Сюда, скорее, пока не поздно.

Мы не могли останавливаться и задавать вопросы, даже Изабелла не сопротивлялась. Не знаю, как этой женщине удавалось так уверенно идти сквозь этот густой туман. Но раз она знает, где выход — я совершенно не собирался с ней спорить. Сам я больше не понимал, где мы.

Споткнувшись, я обнаружил каменный выступ, ведущий к проходу. Не обращая внимания на ушибы, я, как слепой, потащил за собой Изабеллу.

Она крепко сжимала мою руку, и вдвоём мы карабкались по камням, пока не достигли прохода. Пар заполнял узкий туннель, скрывая скальный разлом, а ближе к выходу, наверху, он становился всё менее плотным. От последнего землетрясения в проход навалилось много камней, но путь наверх ещё оставался открытым.

Высокая женщина шла впереди. На плечах у неё висел Ари, но она шла вверх безо всяких усилий, как дома по лестнице. Она легко подняла вверх Ари, протиснула сквозь щель наверху, а потом выбралась вслед за ним.

Следующей я хотел пропустить вверх Изабеллу, но она отступила.

— Пусть первой выходит Эйдис, может, ей понадобится наша помощь.

Я медлил, но Эйдис уже начала взбираться. Одной рукой она придерживала тело мёртвой сестры, подтягиваясь с помощью другой вверх по камням.

Эйдис остановилась у последнего валуна. Пробраться вместе с сестрой сквозь узкую щель она смогла бы, только очень плотно прижав к себе тело сестры, но голова Валдис свисала назад. Эйдис должна была использовать обе руки — одной удерживать тяжесть торса и болтающиеся руки, а другой прижимать голову сестры к своей шее. Это означало, что ей нечем держаться, балансируя на краю обрыва.

Я видел, что самой ей не справиться. Придётся подняться наверх и помочь. Щель совсем узкая, если Эйдис застрянет, мы все окажемся здесь в ловушке. Я взобрался по камням наверх и остановился за спиной Эйдис.

Из провала вытянулась пара рук — полагаю, принадлежавших той высокой женщине — и подхватила Эйдис под мышки.

Я уперся спиной в стену, стараясь не думать, что опасно балансирую на узком краю уступа, и попытался подставить под Эйдис плечо и подтолкнуть её вверх. Минуту ничего не происходило. Нога заскользила к краю обрыва, я вскрикнул и отчаянно замахал руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Потом тяжесть веса Эйдис ушла с моего плеча, и я увидел, как она исчезает в темноте надо мной.

Едва рука женщины протянулась ко мне, я с благодарностью за неё ухватился. Но поднимая другую руку, я зацепился ремнём висевшей на поясе сумы за острый выступ. Я ощутил, как натянулась и лопнула кожа, и сума, в которой хранились все мои деньги, всё, чем я владел в этом мире, свалилась вниз, в клубы пара.

Мне хотелось кричать, но ведь ничего нельзя сделать. Теперь важно только выбраться.

Я глянул в белый туман подо мной.

— Идём, Изабелла, поднимайся, мы вытащим тебя наверх.

Я перевалился через край расщелины, захлёбываясь свежим ночным воздухом после жары в пещере. Я чувствовал себя так, будто нырнул в ледяную реку.

Из глубины расщелины послышался слабый крик. Дрожа от холода, я заглянул вниз. Но всё, что увидел — клубящийся белый пар.

— Изабелла, ты ранена? Упала? Ты можешь подниматься наверх? Оставайся на месте, сейчас я к тебе спущусь.

Перебираясь через выступ скалы обратно в расселину, я услышал ещё один мучительный крик, доносящийся откуда-то из глубины.

— Маркос!

Я наклонился, вглядываясь вниз, в заполненный паром проход. Несколько мгновений я не мог ничего разглядеть. Потом я стал различать мелькание чего-то тёмного, движущегося сквозь белый туман. По лестнице из камней кто-то взбирался к выходу.

— Изабелла! — окликнул я. — Давай, ты уже почти наверху. Я тебя вижу. Иди ко мне. Хватай меня за руку, и я тебя вытащу!

Я наклонился над щелью как можно ниже, стараясь схватить её. И тут же, как ужаленный, отдёрнул руку.

Из тёмной ямы показалось не лицо Изабеллы. Лицо Витора. Он цеплялся за каменный выступ расщелины подо мной, на расстоянии вытянутой руки.

— Где Изабелла? — закричал я. — Что ты с ней сделал?

— Я? — Витор тяжело дышал, хватая ртом воздух. — Я… ничего не сделал. Тот человек… утащил её вниз, в пещеру… мерзкий нрав… больше она нас не потревожит…

Речь прервалась испуганным криком — земля яростно затряслась. Витор выбросил руку вперёд в отчаянной попытке ухватиться за край расщелины и выбраться, но ему это не удалось. Едва он размахнулся, другая рука соскользнула с дрожащей скалы, и он с криком рухнул обратно в проход, уходящий вниз.

Из отверстия вырвался огромный столб пара, я тут же выдернул из расщелины ногу, но при этом потерял равновесие и покатился по склону вниз, под градом мелких камней и комьев земли.

Я изо всех сил старался остановить падение, но затормозить удалось, только когда моё тело наткнулось на большой камень. Я так и остался лежать, задыхаясь, пытаясь вздохнуть. Наконец, мне с большим трудом удалось перевести дух. Земля перестала дрожать, хотя камни ещё сыпались вниз. Я слышал, как кто-то в ночной тишине тихо звал меня, снова и снова.

Но я не отзывался. Я не хотел. Всё кончено, Изабелла мертва, погребена где-то в толще горы подо мной, и, хотя я ни разу ни слезинки не пролил о Сильвии, внезапно понял, что плачу, вою в ночи, и никак не могу остановиться.

Эйдис

На облёте — когда соколу позволяют несколько недель свободно летать, дабы улучшить его состояние, он возвращается дважды в день, чтобы сокольничий покормил его.

Столько лет прошло с тех пор, как я дышала холодным свежим воздухом или видела пурпурные облака в чёрном небе, тяжёлые, окаймлённые серебром там, где их касался лунный свет. Время хлынуло назад, в мою жизнь, так стремительно, как когда-то ушло из неё.

Сейчас ночь, но со временем… в своё время наступит рассвет, придёт день, солнечный свет и закат, зима и весна. Я застыла на месте, глядя вверх, на безбрежный купол звёзд, глотая свежий морозный воздух, словно выжатый из сладчайших ягод.

Стон Ари заставляет меня взглянуть вниз. Он старается сесть, потирает затылок.

— Как я оттуда выбрался?

Я ищу глазами Хейдрун, но она исчезла. Я улыбаюсь сама себе. Я знала, она не останется ждать благодарности.

— Ночной ходок… он вышел?

— Нет, благодаря девушке, нет, не вышел.

— Изабелла… где она? — Ари пытается заглянуть за моё плечо.

Уннур присаживается рядом с ним, с тревогой ощупывает его руки, ноги и голову, как будто ушиблось её собственное дитя.

— Боюсь, она всё ещё там, Ари, — шепчет она.

Ари с трудом поднимается.

— Я должен вернуться, найти её.

Уннур пытается усадить его.

— Нет, Ари, у тебя большой синяк на голове, что если тебе станет плохо, и ты опять упадёшь?

Но он отталкивает её руки и поднимается. Пар больше не клубится из расщелины, там темно и тихо. Ари наклоняется.

— Изабелла! Изабелла!

Мы слушаем, но снизу не слышно ответного крика. Ари опускает ногу с края обрыва, нащупывая уступ, на который можно поставить ногу.

Тем временем я тяну его обратно.

— А если драугр там, внизу, всё ещё жив…

— Я буду сражаться с ним. Я не оставлю её тело внизу, чтобы он мучил её душу, так же как поступил бы с твоей. Я должен вынести оттуда её тело. Это последнее, что я могу для неё сделать… Но я не могу нащупать уступ. Он исчез. Должно быть, обрушился. Что…

Я закрываю его рот ладонью.

— Слушай. Я что-то слышу.

Мы все замираем, затаив дыхание.

Ари качает головой.

— Это просто ветер свистит над расщелиной.

Голос слабый, но на этот раз мы оба слышим его, это крик о помощи.

Ари поспешно вытаскивает из расщелины ногу и наклоняется вглубь, так низко, как только может.

— Изабелла!

Ари поднимает голову из отверстия.

— Камни внутри тоннеля обрушились и перекрыли проход.

Должно быть, поэтому из отверстия больше не поднимается пар, но некоторые валуны с выхода обрушились тоже. Она прошла часть прохода, но не может забраться сюда.

— Нам нужно отыскать что-нибудь и вытащить её, — говорит Уннур.

— У меня кое-что есть, — раздаётся низкий голос за нашими спинами. Мы оборачиваемся и видим в нескольких ярдах Фаннара, он карабкается по направлению к нам. Уннур и дочери бегут к нему и бросаются в его объятия. Он крепко обнимает их, пристально вглядываясь по очереди в каждое лицо, чтобы убедиться, что они целы.

— Я увидел, как из горы поднимается пар и почувствовал, как задрожала земля. Я так испугался… — из-за слёз голос зазвучал хрипло, он закашлялся, яростно колотя себя в грудь, как будто просто холодный ночной воздух попал ему в горло.

— Я слышал, вы сказали, что чужестранка всё ещё там? — Он снимает с плеча толстый моток верёвки и обвязывается одним концом вокруг пояса. — Я подумал, что нам придётся поднимать тебя на верёвке, Эйдис, поэтому и позаимствовал её на одной из ферм. — Владелец не знает, но когда-нибудь я отдам ему должок. Держи, — и бросает другой конец Ари. — Завяжи петлю и опусти её вниз, девушке. Нужно спешить — если земля опять задрожит, весь проход может рухнуть.

Они стараются работать как можно быстрее, Ари и Фаннар тянут вместе, но всё равно, кажется, что прошла целая жизнь, прежде чем во тьме расщелины показалась белая рука. Уннур лежит на животе на краю расщелины и хватает её.

Но как только пальцы Изабеллы вцепились в руку Уннур, земля снова ощутимо вздрогнула под ногами, и раздался ужасный грохот обрушивающихся вниз камней.

Ари и Фаннаром падают, не устояв на ногах. Верёвка провисает, но Уннур не выпускает руку Изабеллы.

Фаннару удаётся подняться на колени с последним сильным толчком, Изабелла выскальзывает из трещины и лежит на краю, на склоне, тяжело дыша и всхлипывая от облегчения. Уннур что-то мурлычет ей, Ари стоит с ними рядом, сияя от счастья.

Мы все садимся на землю и стараемся отдышаться, боясь стоять — вдруг гора опять задрожит. Уннур прижимает к себе дочерей.

— Тот раненый человек, ты его бросила?

Отвечает Ари.

— Он не человек. Теперь-то я знаю, он был ночным ходоком. Надо было оставить его на дороге умирать снова, когда те датчане его отделали, но тогда я не был в этом уверен. — После того, как ты и девочки вышли наружу, он поднялся и попытался напасть на Эйдис, там в пещере… на всех нас. — Ари с унылым видом потирает ушиб на затылке.

Фаннар присвистывает сквозь зубы.

— Драугр… как это возможно? Я слыхал о них, мой отец рассказывал мне о таком, одна ферма по-соседству страдала от него много лет, но сам я ни разу не встречал драугра. Кто же поднял его?

Ари глядит на меня.

— Судя по тому, что сказал мне Ари, — отвечаю я, — уверена, что это сделал лютеранский пастор, который хоронил его товарищей. По-моему, пастор собрался наслать драугра на одну из семей, где, как он полагал, до сих пор проводятся мессы. Ари говорил, на шее драугра было распятие. Датчане решили, что он католик. Он нанялся бы на работу в одну из семей, где тайно исповедуют католичество, и они, думая, что драугр одной веры с ними, со временем пригласили бы и его на тайную мессу.

— Ари нашёл его по дороге на мою ферму, — мрачно говорит Фаннар.

Я киваю.

— Без сомнения, драугра подняли из могилы, чтобы использовать его силу для убийства всех на той мессе — запереть людей, как в ловушке, и обрушить или сжечь дом. Драугры часто убивают огнём. Но тот пастор не оценил силу создания, которое поднял. Его мощь намного превзошла то, что сумел бы удержать в руках пастор.

Уннур вздрагивает и крепче прижимает к себе дочерей. Лицо мрачнеет от воспоминаний о том, что сделали с её домом датчане.

Фаннар тоже ненадолго умолкает, но на его лицо падает лунный свет, и я вижу, что его челюсти сжаты от гнева.

— А где те два иностранца? — наконец произносит он.

— Маркос спасся, — отвечаю я, — но скатился вниз по склону, когда гору опять затрясло. Может, он ранен или не нашёл дороги обратно. Нам надо пойти поискать его.

Ари опускается перед Изабеллой, которая уже села, подтянув к груди ноги и сжимаясь от холода.

— А Витор?

Дрожащей рукой девушка указывает на расщелину.

Фаннар наклоняется над дырой, несколько раз зовёт громким голосом, кричит в глубину, но ответа нет.

— Если бы он был жив — он бы откликнулся. Если завален обрушившимися камнями — надежды нет. Пусть покоится с миром. Нет смысла кому-то рисковать жизнью, доставая тело, чтобы снова похоронить.

— Но рядом с драугром он не будет покоиться в мире, — возражает Ари.

Фаннар крестится.

— Мне очень жаль, но нельзя допускать, чтобы драугр и тебя захватил. — Он берёт за руку свою младшую дочь. — Мы должны уходить. Если земля опять затрясётся, могут обрушиться ещё валуны, пар вырвется через провалы. Мне случалось такое видеть.

Мы спускаемся по склону горы. Я придерживаю рукой мёртвое тело сестры. Я отвыкла ходить по траве и несколько раз поскользнулась.

Когда-то давно мы с Валдис обнимали друг друга за талию и беспечно сбегали по склонам, а если спотыкались — смеялись и кувыркались от радости.

Сейчас я напугана и устала. Ноги, что когда-то легко несли нас двоих, ослабели и тяжелы как свинец, словно в них понемногу вливается яд. Они больше не могут выносить нас двоих.

Я чувствую тепло чьей-то руки, тяжесть Валдис уходит. Рядом с ней идёт Ари, помогает мне удерживать безвольное тело. Нужна смелость и немалая толика доброты, чтобы держать в объятиях труп.

Маркоса мы обнаруживаем ниже по склону, или, вернее, он сам находит нас по камням, осыпающимся из-под наших ног. С виду он не ранен, хоть и сильно побит, но судя по усталой походке и опущенным плечам, он не слишком радуется, что уцелел. Подходя ближе, он почти не смотрит на нас.

— Маркос? — Изабелла выступает из-за спины Фаннара.

Маркос рывком поднимает голову, глядит на неё, открыв рот, как на призрак, поднявшийся из земли. Он на мгновение застывает, потом бросается к девушке, раскинув руки, будто хочет обнять, но тут же останавливается и, потупив взгляд, что-то бормочет.

Фаннар ведёт нас сквозь узкий проход к долине в горах. Мы отдыхаем, торопливо едим сушёное мясо, которое он тоже украл. Кусочки приходится держать во рту пока не размокнут, чтобы можно было жевать.

По небу над нами плывут лёгкие облака, в тёмном небе горят белые звёзды. Я опять восхищаюсь ими. Я успела забыть, как их много, они похожи на стайки маленьких серебряных рыбок, кишащие в чёрном озере. На глаза наворачиваются слёзы, и звёзды сливаются воедино. Мне хочется, чтобы Валдис была жива и увидела их, хотя бы в последний раз.

— Когда горы волнуются, доверяться пещерам небезопасно, — наконец произносит Фаннар, но я знаю неподалёку одну заброшенную ферму, отсюда всего день пути. Большая часть разрушена, но бадстофа там далеко от склона холма, и пол прорыт глубоко. Зал достаточно прочный, и, если сумеем туда добраться, мы будем там в безопасности, а что ферма заброшена — так даже лучше. А если будем осторожны с огнём — там можно скрываться хоть целую зиму.

— Но как же мы будем кормить детей? — причитает Уннур. — Всё, что мы заготовили на зиму, пропало, и весь скот тоже.

Фаннар обнимает жену за плечи.

— Сначала отыщем убежище, потом подумаем о еде. Я уже становлюсь настоящим вором, хотя и никогда не мечтал приобрести такой навык. А когда был мальчишкой — неплохо умел ловить птиц, и теперь, конечно смогу. Для тебя Эйдис, всегда найдётся почётное место у нашего очага, и для иностранцев тоже.

— Ты добрый человек, Фаннар, — отвечаю я. — Но я не пойду с вами. Теперь мы должны разделиться. Моя сестра умерла, а я клялась упокоить её у реки из синего льда. Я должна отыскать эту реку. Я так долго здесь не была. Нас забрали в пещеру, когда я была ребёнком, но горы ведь не меняются. И я снова найду туда путь. Что же до Изабеллы — она ищет белых соколов. Ей нельзя отдыхать, от неё зависят жизни многих людей. Она сделала всё, о чём я просила, она была храброй. Без неё нам бы не справиться с драугром, и тогда ни один мужчина, женщина или ребёнок на этом острове не были бы в безопасности. Я обещала помочь Изабелле найти то, что она ищет, и я не нарушу клятву.

Ари угрюмо кивает, потом, кусая губы, обращается к Фаннару.

— Фаннар, я нанялся к тебе на этот сезон, но прошу меня отпустить, или хотя бы дать на время отсрочку. Я проведу Эйдис к синей реке, а потом помогу девушке поймать белых соколов. Ей не справиться в одиночку, а Эйдис… — он смущённо прерывается. Я понимаю, он считает, что, когда нужно лазать по скалам, от меня мало толку.

Я улыбаюсь.

— Нет, мальчик. Фаннару ты сейчас нужен как никогда. Чтобы семья пережила зиму, потребуются силы вас обоих, а если он заболеет, Уннур одной не справиться. Раз уж им придётся строить новую жизнь, ты для них станешь сыном. Теперь ты не должен их оставлять. Они будут к тебе добры. Я дойду до реки изо льда, и проведу Изабеллу. Я всё время буду с ней рядом.

Ари вздыхает, но не протестует. Я знаю, он ещё обвиняет себя за драугра, и сделает всё, что прикажут, чтобы загладить вину.

Фаннар и Уннур обмениваются облегчёнными взглядами от вести, что Ари останется с ними, хотя я знаю, что Фаннар без возражений отпустил бы мальчика, если бы я попросила.

— Но Эйдис, — говорит Уннур, — твоя сестра соединена с тобой. Как же ты упокоишь её у реки? Разве можно её отрезать?

Я улыбаюсь под тёмной вуалью.

— Когда придёт время, мне будет указан путь.

Загрузка...