Сокровище Колдуна

ГЛАВА 10. Проклятие Азовки

1779 год, Тарбеевский лес

Собирались долго. Граф наблюдал за тем, как суетятся расторопные слуги, а с небес медленно падал снег, превращая насущные проблемы в слякоть под ногами. Унылая зимняя спячка окутала серой пеленой лесную округу.

У дверей парадного входа появилась юношеская фигура Михаила Александровича. После ночного спиритического сеанса он стал мрачнее тучи и все больше пребывал в длительных раздумьях. Граф и не возражал: свою миссию он выполнил сполна, а дальше уж будь как будет. Если справится юный наследник с душевными терзаниями, быть продолжению рода, а не сдюжит, ну так на все воля Божия! А что тут еще скажешь? Русы — они сложны и просты одновременно. Отсюда и все их беды. Не способны отличить одного от другого, вот и маются: где нужно в сторону отойти, прут напролом, выпячивая никому не нужное геройство, а где наоборот, напор проявить надобно, — скромно топчутся в сторонке, дожидаясь, пока их место займет кто-нибудь другой.

Калиостро заглянул в карету и, убедившись, что саквояж и чемоданы на месте, раскурил длинную голландскую трубку. Душистый запах табака смешался с морозным дыханием. А снег все падал и падал, предвещая скорые новогодние празднества, которые граф Феникс собирался отметить в славном городе Петербурхе, столице необычайно дремучей и в то же время просветленной страны.

— Ежели так пойдет и дальше, скоро будете в Твери, — распинался камердинер.

А Петр поглядывал на графа, понимая, что маршрут их будет лежать не в северные земли, а обратно в Покров.

— Предупреди возьницу, чтобы нье дурил, а исполнял как вельено! — прошептал Калиостро сопровождающему.

Петр кивнул и направился с поручением вдоль обоза.

Прощания оказались недолгими. Дамы взмахнули платочками, а мужчины скромно поклонились — кто снял шапку, а кто остался при головном уборе. Граф улыбнулся и помахал рукой в ответ. Странными выдались гости. Роль он свою отыграл отлично, но хозяева явно оказались недовольны. Будь неладна эта русская замкнутость! Во Франции или Британии сеанс приняли бы на ура! А здесь нахмурились и быстро спровадили мага восвояси. Интересно, а чего они ждали от общения с духом?

Впрочем, Калиостро старался никогда не думать о своих неудачах. Победы всегда греют душу, а поражения расстраивают понапрасну. Уроков все одно из этого никаких не вынесешь, так чего тогда страдать?

Снаружи донеслось протяжное ругательство. А следом карета высоко подпрыгнула на ухабе. Граф дернулся влево и ударился плечом о стенку.

— Осторожнее, братишка! — выкрикнул Калиостро.

Но возница его не услышал. Через секунду карету качнуло и снова подбросило.

На этот раз возница не изрыгал проклятия, а натянул поводья, снизил скорость и остановился. Лошади заржали, забили копытами о землю. Калиостро недовольно выглянул наружу, но ничего не смог разглядеть сквозь запотевшие окна.

Накинув на плечи подаренную князем шубу, граф пробурчал под нос некое недовольство и вышел на мороз.

Петр сидел рядом с возницей на облучке, руками вцепившись в деревянные края. А сам возница, сняв шапку, медленно крестился, глядя куда-то вперед. Калиостро перевел взгляд на дорогу, окрест которой тянулась извилистая линия тумана. Посреди тракта в старых лохмотьях и огромном пуховом платке стояла сгорбленная старуха.

— Баба-Яха, не иначе, — прошептал Калиостро. Или просто подумал, а мысли сами сорвались с языка. Впрочем, его так никто и не услышал. Все наблюдали за странной путницей.

Старуха, опираясь на клюку, двинулась в сторону кареты. Возница ойкнул и вжался в спинку — видать, померещилось ему что-то эдакое. Петр оказался сильнее духом. Осторожно спрыгнул на землю, посмотрел на графа. Калиостро кивнул и указал на старуху.

Подойдя к селянке, Петр что-то сказал ей тихо, но требовательно, затем попытался сдвинуть в сторону. Но та стояла словно скала. Внезапно клюка горбуньи взмыла вверх и обрушилась на Петра карающим мечом. Отскочив в сторону, проводник ретировался, а старуха медленным шагом направилась к карете.

Она была древней словно старый пень: низенького роста, в драном полушубке и ветоши, которая раньше была платком, а из-под всего этого тряпья виднелось крохотное сморщенное лицо и огромный нос.

Не Баба-Яха вовсе, но очень похожа.

Подняв взгляд, старуха пошамкала беззубым ртом, спросила:

— Куда собрался, касатик?

— Ты чего, старая, на тот свет захотела⁈ — насупив брови, вмешался в разговор возница.

Но граф остановил его. А старуха, помедлив, ответила:

— Так я и так тама обитаю. Уж почитай двадцать годков как через Калинов мост хаживаю. Чаво страшиться?

Возница побледнел и отошел в сторонку, как и велел граф.

Теперь Калиостро мог говорить спокойно, без свидетелей.

— Отвечай! — потребовала старуха.

— Дела у менья есть в селеньии, вот и возвращаюсь, — спокойно сообщил Калиостро.

Старуха кивнула и медленно направилась дальше по дороге. Но Калиостро понимал: разговор не окончен. Потому и кинулся за ней следом. Только вот догнал горбунью уже у развилки. И ведь бежал быстро, а все равно не поспевал, хотя старуха шла неспешно, шаркая кривыми ногами.

— Погодьите, погодьите! — закричал Калиостро ей вслед.

Остановившись меж двух дорог, старуха обернулась и тяжело вздохнула:

— Чаво тебе?

— Дайте совьет, как мнье сокровище отыскать? — прямо спросил Калиостро.

Старуха облокотилась на клюку: прямо как настоящая Баба-Яха, которую граф повстречал давеча у землянки. Длинный крючковатый палец указал сначала на левую дорогу:

— Тама совесть твоя злодеяние совершить не даст.

— А тута, — палец указал на правый путь, — корысть взгляд застелет. Но решать-то все одно тебе. А как иначе. И неведомо, что потом будет да как жизнь сложится. Пожалеешь али нет. Найдешь больше иль усе потеряешь.

— Но раз найду, значит, счьастливым стану? — предположил Калиостро.

Старуха скривилась, потрясла волосатой бороденкой.

— А развеж в находке счастье-то?

— Думаю, что да. Иначе зачьем человек в поиски ударяется? — сказал граф. — Все мы что-то да ищем: кто любовь, кто истину, а кто справьедливость или познания. Весь мир на этом зиждется.

— Так-то оно так, — согласилась старуха. — Да только частенько цель эта омрачается поступками. Коли по проторенной дорожке идешь — дело легкое. А как сквозь канавы да рвы пробираться придется? Тут уж хочешь не хочешь, а замараешься! И будешь ли ты рад достижениям эдаким, коли кафтан не отстирать?

Калиостро нахмурился:

— Путано ты говоришь, старуха. Тьяжело мне тебья понять.

— А ты тыковку свою поломай, покумекай, — предложила та и указала графу на лоб. — Уму разума так просто не научиться. Я тебе удочку дала и показала, где рыбешку ловить. А дальше ты уж сам потрудись!

С этими словами она и побрела дальше — прямиком между проторенных дорог, где не было хоженых троп.

2

В Покров вернулись засветло, хоть и темнело нынче уже слишком рано, а все равно успели до опасной поры, когда с легкостью можно нарваться на дикое животное или одичалый люд. Достав трубку, Калиостро вышел за пределы двора и пошел вверх по улице, вдоль низких протопленных домов. Петр попытался остановить господина, да тот лишь отмахнулся. Прогуляться ему надо, проветриться — вот и весь сказ.

Остановившись возле последнего дома, Калиостро раскурил длинную трубку и, прищурившись, уставился на яркие церковные огни. У входа в дом божий толпились люди — видимо, возвращались с вечерней службы. Это что же получается, пока они там поклоны бьют, деревенька пустая остается? Калиостро улыбнулся, отметив наивность местных селян.

— Здесь она! — внезапно раздался из темноты знакомый голос.

Граф обернулся и встретился взглядом с любимой. Лоренца облачилась в легкую шубейку и замоталась в пуховый платок. От привычного итальянского изящества не осталось и следа, но даже в таком диковинном обличье ее божественная красота никуда не делась, а даже наоборот, расцвела новыми яркими красками.

— Рассказывай! — произнес Калиостро, хитро улыбнувшись.

Вездесущая лиса всегда радовала его хорошими новостями. Особенно когда наметит себе цель и возьмет след.

— Нашла я вчерашних грабителей. Отчаянные люди, хоть и весьма глупые.

— Зачьем они тебе? — поразился граф.

— Нам здесь союзники нужны, а не противники, милый мой муженек, — промурлыкала возлюбленная.

— Жадное воронье⁈

— В нашей ситуации выбирать не приходится. Тем более что над ними, оказывается, хозяин имеется!

— Хозяин? — переспросил пораженный Калиостро. — Это кто ж такой?

Лоренца сверкнула обворожительной улыбкой. Она просто обожала удивлять своего мужа, поэтому и не торопилась с ответом. Медленно приблизилась к чародею, провела рукой по его плечу, оставив на снежной вуали след, и тихо прошептала:

— Орден колдунов.

— Что⁈ — Калиостро выпучил глаза. При этом в его памяти всплыл эпизод с Мариной Мнишек и человеком в белой маске. Так вот, значит, кто еще охотится за Нептуном. По всей видимости, камень и впрямь особенный, раз такой интерес у тайного ордена.

— И где же они обьитают? — уточнил граф.

— Ну-ну, попридержи коней. У меня было не так много времени, чтобы ответить на все твои вопросы.

— Опасные конкурьенты! — кивнув, задумчиво произнес Калиостро.

— Не переживай, ты же понимаешь, что они в подметки тебе не годятся.

Лесть всегда приятна в подобной ситуации, но граф пропустил ее мимо ушей. У него сейчас было слишком много пищи для ума, чтобы упиваться хвалебными речами. Он-то по наивности своей считал, что уже никто не сможет ему помешать забрать камень, а оказывается, что не один Калиостро охотится за сокровищем мертвой царицы.

— Хорошо, что насчет разбойников? — поинтересовался чародей, когда Лоренца оказалась у него за спиной.

В ответ послышался легкий, словно дуновение ветерка, шепот:

— Я их подкупила. Польское серебро — лучшая награда за преданность.

— Сколько?

— Тринадцать монет сейчас и столько же, когда работа будет исполнена.

— А что они скажут своим хозяевам?

— Не переживай, об этом я позабочусь. Мы отдадим колдунам то, что они ищут.

Обернувшись, Калиостро обжог жену возмущенным взглядом.

— Шучу, — улыбнулась Лоренца и рассмеялась: — Ты разве никогда в детстве не играл в стекляшки? Правда или ложь? Настоящее или поддельное?

Теперь граф догадался, к чему клонит его супруга. Изменившись в лице, он позволил себе улыбнуться, приблизил ее и тихо прошептал:

— Я нье капельки не пожалел, что выбрал в жены именно тебья!

3

Азовка сидела напротив иконы Божией Матери и смотрела в крохотное мутное оконце. Видно сквозь него было плохо, но рассмотреть кружащиеся на ветру снежинки все-таки получалось.

Она любовалась тихой и скромной природой, что так таинственно вступала в зимний храм, погружая мир в новогодний трепет, который наполнял душу небывалой радостью.

Снежинки падали, а девушка была погружена в собственные мысли. Они медленно порхали бабочками, путаясь меж собой, отчего было тоскливо и одновременно спокойно. Так тянулись часы из нанизанных крохотных бусинок-минуток. Наконец Азовка оторвалась от созерцания и перевела взгляд на внутреннее убранство избы. На стенах висели еловые букеты с шишками, поперек — самодельные гирлянды из осенних листьев. Красиво! С таким нарядом и в новый год вступать не стыдно. Все-таки важное время, особенное. Время здесь петлю делает и узелок прошлого завязывает, а ниточка дальше в будущее тянется. Так что если что загадать захочешь, то обязательно получишь. А хотела Азовка только одного: покинуть красивые, но чужие земли, и поскорее вернуться на родину, в дом, где она впервые увидела свет Божий.

Только не было надежды на данное чудо до той поры, пока девушка не отпустила путеводную нить маменькиного клубка.

А случилось это так.

Давеча отправилась она, стало быть, в лес проверить кормушки, что на ветках приладила. Мало ли кто поломал или — еще чего хуже! — себе присвоил. И на последней остановке засмотрелась на птичек крохотных, что друг дружку в мороз грели. Посмотрела-посмотрела да слезу пустила. Такая ее в тот миг грусть-тоска взяла, и не описать. Вспомнился родной дом, братья и сестры, и матушка с батюшкой, что ладным рыбаком слыл. И не выдержало юное сердечко. Загоревало серьезно. И тут как огонек особый прошлое осветил. Вырвало из памяти, чему ее матушка учила. Опустила Азовка на землю клубочек крохотный, которым она площадки для кормления подвязывала, и наговорила желание свое заветное.

Клубочек лег в борозду, полежал тихонько, понежился на свободе и побежал по своим делам, куда глаза глядят.

Азовка подумала, что сон это, никогда в жизни она ничего подобного не видела. Знать, права была матушка: в волшебство перво-наперво надо поверить.

Клубок прокатился несколько саженей и остановился. Сделал небольшой круг, второй — и лишь после этого отправился дальше к намеченной цели. Раздумывать было некогда, надо было спешить следом за путеводной нитью.

Лес был знакомым, а потом резко сделался чужим, словно клубок завел Азовку в царство болотной старухи. Девушка резко остановилась — замер и клубок. Впереди их поджидала низина, окруженная сухими деревьями и пнями. «Плохое место, больное — определила Азовка. Если бы не надобность, ни за что в жизни сюда бы не сунулась. А так приходиться потерпеть, раз ее клубок ведет».

Присев, она погладила шерстяной бок и прошептала:

— Ну что же ты, маленький, заплутал? Ничего, сдюжим. Ты уж постарайся, поднатужься! Очень мне надо домой попасть. А как это сделать, и сама не знаю.

Услышав ее мольбу, клубок откатился назад и с разбегу заскочил на возникшее перед ним препятствие. Азовка только и успела проследить за его быстрым движением.

Примерно через час привел он девушку к тропке, где по одну руку буерак, а по другую ельник располагались.

Лес тут не просто мрачный был, а темнее темного, словно сердцевина червивая. Да ничего не поделаешь, раз дорога к мечте через него проходит, надобно выдержать.

Клубок остановился. Видать, окончился его путь.

Нагнулась Азовка, чтобы холмик у кривого дерева посмотреть. А сверху кашель старческий. Подняла голову — на ветке ворон древний сидит. Сгорбился, клюв низко опустил и наблюдает за непрошеной гостьей. Та сразу поняла, что хозяин он здешний, потому и позволение попросила:

— Не серчай, батюшка! Не по своей вине я за чужие границы забрела. Недолго я тут побуду. Только заберу свое и сразу уйду, не увидишь меня более.

И в качестве подношений семян ему на пенек насыпала. А то ведь без гостинца нехорошо в чужой дом приходить.

Но ворон только сильнее кашлянул, совсем по-человечески. Азовка еще раз поклонилась, а говорить больше не стала. Грозный хозяин, ну что с таким поделаешь? Что не скажи, любое слово поперек встанет. Склонилась над бугорком, варежкой снег первый с мерзлой земли смахнула и увидела рытвины, которые человеческой пятерней оставлены. Значит, кто-то здесь или прикопал что-то или, наоборот, раньше нее побывал. Но проверить надо. Она и стала, значит, в земле ямку делать.

Копает, а сама чувствует — наблюдает за ней важная птица. Глаз не сводит. Азовка остановилась — но не потому, что испугалась, а просто руки замерзли. Подышала на них, согрелась и снова за работу. Капнула раз, другой — пальцы уперлись во что-то мягкое и теплое. Попыталась ухватить, получилось.

Достала платок старый, развернула его, а там — батюшки! — камень красоты небывалой. Драгоценный. Хоть и ночь, а так красиво переливается, что глаз не оторвать. Прижала она находку к груди, посмотрела на ворона. А того уж и след простыл. И улетел как незаметно, даже шума не наделав.

Но это только начало было. Со спины донесся рев медвежий. Это кто же косолапого в зимний час потревожить-то осмелился⁈ Убрала платок с камнем в корзинку, а клубок позабыла.

Бежала Азовка к дому, не чувствуя ног. А рев так в ушах и стоял, словно все это время медведь за ней гнался. Но то страх оказался, а не правда. Уже за порогом Азовка отдышалась, да стала находку изучать. Камень еще краше прежнего оказался. Вот только поди ж ты, догадайся, как он поможет ей в родные земли вернуться? Думала она, думала, да так и не поняла.

Стук в ворота заставил девушку вынырнуть из воспоминаний. Накинула она платок на голову, обвязала вокруг пояса и вышла за порог. Негоже гостю возле закрытых дверей околачиваться. Тем более что на ночь глядя люди местные просто так не ходят. Знамо, случилось что-то важное.

Приоткрыв ворота, Азовка уставилась на старуху, присмотрелась — нет, не из Покрова родом. Спина дугой согнута, глаза на землю смотрят, словно ищут чего.

— Доброго вечера вам, бабушка, — молвила хозяйка.

— И тебе, дитятко.

— Проходите. А то зябко сильно. Напою вас душистым отваром, — предложила Азовка.

Но старуха на приглашение не отреагировала. Подняла голову и подслеповато уставилась на символы, что девушка начертила на обратной стороне забора.

— Что же вы, бабушка, медлите? — удивилась Азовка.

Старуха улыбнулась, ответила:

— Время уж позднее, чтобы по гостям-то шастать. Давай уж здесь мы с тобой словом обмолвимся и разойдемся кому куда надо.

Азовка кивнула, улыбнулась и приготовилась слушать.

— Знаешь, есть у нас закон один на Руси. Испокон века его все исполняют. Иначе никак.

— Что за закон такой? — не поняла девушка.

— А вот какой: чужое брать запрет имеется. Неважно, где эта вещица тобой найдена.

Нахмурившись, Азовка слегка прикрыла ворота.

— Не ваша правда, не брала я ничего чужого.

— Хорошо ответила, бойко, только уж больно смердит от слов твоих лживых, — спокойно сказала старуха.

И облокотившись на деревянную клюку, замерла будто изваяние. Улыбка сошла с лица Азовки. Стала она хмурой, неприветливой.

— Неприятны слова твои, так что иди дальше, куда хотела.

— Я-то пойду, да только тебе с этим оставаться.

— Останусь, не переживай.

— Это если потерянное вернешь, останешься, а иначе никак.

— Угрожаешь мне? — поинтересовалась Азовка.

— Непринято у нас на Руси угрожать, — покачала головой старуха. — А вот предупреждать можем. Имею я на то право!

Азовка вышла чуть вперед, заставив старуху отступить с порога.

— Да кто ж ты такая есть, чтобы мне указывать?

Пошамкав беззубым ртом, старуха слегка выпрямилась, выпятив грудь. Вытянула шею, отставила клюку в сторону и спокойно объявила:

— Хозяйка леса я! И все, что хранит лес, принадлежит мне и никому другому.

— Ты хозяйка?

На лице Азовки возникла злая улыбка. И хоть она никогда не видела раньше эту пожилую женщину ни на селе, ни в церкви, а все же не поверила. Мало ли здесь люда ходит, бывает, и блаженные попадаются.

Но старуха не унималась:

— Слышала ты, дитятко, про бабу, что Ягой зовется? По глазам вижу, слышала. И дом у Яги на бревнах стоит, как цапель. Так вот перед тобой бабка эта и предстала сейчас.

Улыбка Азовки стала еще шире. Какие только сказки в этой лесной стране не рассказывают. Только ведь брехня это все. Надумают себе люди разные страхи, а из них подобное и рождается. А вот в ее стране сказки все более радужные, поучительные.

— Прости, не слышала я про Бабу на цапеле! — твердо ответила Азовка.

Старуха кивнула, оперлась на свою клюку и внезапно ударила ей оземь, да так сильно, что мир пошел ходуном.

Вначале Азовка не поверила своим глазам, но потом все же поняла, что видит то, что видит. Поняла — и ужаснулась! Тело старухи стало расти и увеличиваться, будто тень перед закатом. За секунду она стала в два, нет, даже в три человеческих роста. Казалось, что старуха заслонила собой все пространство — ночная округа исчезла, елки слились в одно огромное пятно, снежные вихри закружили, а небо расплылось, превратив звезды в серебряные нити.

Азовка смотрела на представшую перед ней хозяйку леса и не могла вымолвить ни слова. Ее сковал настоящий ужас. Девушка мотала головой, пытаясь избавиться от наваждения. Но видение и не думало исчезать!

— Верни проклятое сокровище! — прорычала Яга.

—Τὸ Σύμβολον τῆς Πίστεως[1]

— Не поможет тебе заморский язык! — рявкнула старуха. — Чужая здесь земля! Не твоя!

Азовка попятилась назад, заметив, как ее обереги, что были вырезаны на заборе, вспыхнули ярким пламенем.

Сидевший в лесочке Митька, что караулил Азовку, как было велено, выпучив глаза, зажал себе рот варежкой, чтобы не закричать. Креститься и не подумал: страх закружил перед глазами кошмарными видениями. Вроде как не бывает такого на белом свете, а если увидишь — получается, есть! Да еще такое, что сердце тут же в пятки проваливается. А ведь ничего такого исхода не предвещало: ну пришла к Азовке в гости старуха, так что с того. «К кому по ночам соседи не ходят», — рассудил сначала Митька и собрался уже домой воротиться, как мир вдруг изменился, заворошился и заревел, словно потревоженный медведь из берлоги вылез! Все затрещало да заухало, а старуха начала быстро расти и шириться. Голос ее грозный окрест донесся, словно гром средь ясного неба.

Потребовала она, чтобы Азовка чужое отдала.

Тут уж Митька не выдержал: выбрался из-под куста, словно зайчишка, и припустился прямиком в деревню, рассказывать близким, что ему в лесу померещилось.

[1] Первые строки молитвы Символ веры (греческий).