Сокровище Колдуна

ГЛАВА 14. Тринадцать серебряников

1779 год, Тарбеевский лес

Тот кошмарный день начался с ледяного дождя. Небо заволокло тучами, и пронизывающий ветер смахнул с деревьев светлый налет зимней безмятежности. Мир погрузился в ненастье.

Калиостро долго размышлял насчёт Азовки и её поступка. Его утренний визит в лачугу на краю села не увенчался успехом. Девушка не открыла ему ворота и даже не ответила на просьбу поговорить.

Хмурясь и изрыгая проклятия, Калиостро долго стоял в сенях, а затем, облачившись в овечий тулуп, вышел на улицу. Непогода завывала словно дворовый пес.

Есть ли в этом знак, что ему стоит торопиться? Калиостро не знал.

Но если Нептун оказался у пришлой девки, что занимается ворожбой, — это очень плохо! Захочет ли она расстаться с таким сокровищем? И какую цену за него запросит? Или попытается сбежать?

Ее ведь здесь ничего не держит: родовые корни у нее где-то далеко, у теплых морей. Суженного среди местного люда тоже, насколько чародею известно, у Азовки не имеется.

Плохой расклад. Очень плохой.

Калиостро зябко поежился, достал табакерку и нюхнул горсть душистого табаку. От этого нехитрого приема на недолгое время наступала такая ясность ума, что даже на самый сложный вопрос ответ нашелся бы с небывалой легкостью.

Граф закашлял, поплевал на пол и недовольно скривился. Табак ударил в нос привычной кислостью. Калиостро прищурился, уставившись куда-то вдаль, где возникла одинокая девичья фигура. Вот так озарение! И впрямь ставшая осязаемой мысль.

А вдруг это и есть Азовка? Бредет себе подальше от опасности. Нет, не бредет, а бежит что есть мочи. И котомка заветная при ней.

Калиостро потерял дар речи. Опасения-то его истиной оказались. Покидает село эта жалкая воровка. А тут телега её нагнала, девушка на нее и запрыгнула.

Граф почувствовал, как внутри все перевернулось вверх тормашками и вспыхнуло огнем. Бросив дорогую голландскую трубку, он рванул в хату. Собрался быстро и уже через пару минут был снова на улице. Но не расслабленный, а собранный в путь.

Крикнул Петра и, не дождавшись, быстрым шагом отправился на конюшню.

Коня не седлал, вскочил так на спину гнедого и поскакал навстречу судьбе.

Если ты вынашиваешь тайные замыслы или строишь заговоры, делай это осторожно и без лишней шумихи. Ну а когда все летит в тартарары и планам твоим уж не суждено осуществиться — действуй открыто и решительно, используй последний шанс по максимуму, не мешкая ни секунды. А коль не готов, объявляй безоговорочную капитуляцию, признавая себя побеждённым.

Охотничья сторожка располагалась неподалеку, в паре верст от наезжего тракта. Спрыгнув с коня, Калиостро влетел внутрь, сбив с ног худощавого бородатого детину, возвышающегося у самого входа. Тот даже за саблю схватиться не успел: только ойкнул и повалился на землю как подкошенный.

Оказавшись внутри, Калиостро обвел грозным взглядом притихших разбойников и требовательно заявил:

— Гдье ваш атаман⁈ Я говорить с ним желаю! Есть работьенка по вашу душу!

Эффектно чародей появился, а присутствующие никак не отреагировали. Тогда Калиостро топнул ногой, грозно сдвинул брови.

Из глубины сторожки послышался старческий кашель. Из темноты на первый план, будто на сцену, вышел старый знакомый — фестер Федор Валерьянович. Вот, оказывается, кто истинный управитель этого бородатого сброда!

— И чего ж такого вам от нас понадобилось, граф Фюникс? — поинтересовался бородатый разбойник.

— Дело до вас есть важное. И, насколько мнье известно, задаток от моей супруги вы уже получили!

На этот раз среди разбойников пошел шепот. Но атаман, присвистнув, быстро всех утихомирил.

— Так вот оно что, — протянул фестер. — Стало быть, лихая девица в дорогих одежах — ваша жинка? Лихую себе кобылицу ты оттяпал!

Бородатый подошел к Калиостро и обошел того кругом, положив руку на пистоль, что был заткнут за кушак. Осмотрел гостя с ног до головы, словно решая, стоит ли иметь с ним дела или прогнать взашей. А может, и того хуже — прикончить на месте, кто ж заграничного гостя в дремучем лесу искать станет?

— Братцы, — внезапно произнес атаман. — Нас хочет нанять вот этот чернявый фрязин издалеча. Муженек остроносой лисички, что к нам давеча на вечерок заглянула!

По толпе прошелся одобрительный гогот. Кто-то даже отпустил скабрезную шуточку насчет Лоренцы. Но граф не смутился и не потребовал сатисфакции — знал, что для достижения цели многим можно пожертвовать, и его супругой двигали те же великие цели.

— Ну так что, по рукам? — уточнил Калиостро.

Атаман посмотрел на тонкую гладкую ладонь графа — ни единой мозоли или пореза — и усмехнулся:

— И что же за работенку вы нам думаете предлагать?

— Прятки, — немного подумав, ответил Калиостро.

На лице бородача возникло удивление:

— Прятки? Какие такие прятки? Али вы шутить изволите⁈

— Да какие тут шутки. Дьевку я одну ищу, иноверку. Говорят, что ворожбой она в вашьих краях промышляет. Украла она у менья вещь одну весьма ценную. Фамильное наследство. И тьеперь пытается сбежать: сам видел, как на телеге из села уходила. Поэтому требуется ее найти и сокровище законному владельцу вернуть. Где она сьечас и как далеко от Покрова — мне неизвестно. Потому и назвал я сие мероприятие привычной для вас игрой — прятки. Так что она прячется, а вы находите. Из всех примет что и знаю: молодая да светлоликая, поскольку южанка. Кличут Азовкой. Хорошо по вашему говорит. Нравом кротка и обходьительна. Вот, кажется, и все, что мне известно. Осталось только разыскать ее в ваших дремучих лесах. А как это сделать, я не знаю и советовать вам ничего нье стану. Зато за исполненную задачу отплачу сьеребром. Тринадцать моньет для вас заготовлены!

Выслушав лживый рассказ Калиостро, атаман плюнул под ноги и уверенно заявил:

— Половина! Иначе не сговоримся.

Калиостро нахмурил лоб:

— Чьего половина?

— Того самого: сокровища твоего семейного, — объяснил атаман.

Чародею ничего не оставалось, как обескураженно развести руками.

— Но, позвольте, как же возможно разделить целую вещь?

На лице атамана появилась хитрая ухмылка:

— Ты нам задачку задал, а мы тебе. Так что ты там давай того самого — поразмысли мозгами, а мы пока по дороге кривой пошукаем. Не сомневайся, сыщем твою беглянку!

Калиостро шел домой пешком, а коня вел под уздцы. Мысли кружили вихрем, словно вторя непогоде. Человек волен выбирать свой путь, совершать поступки и платить за собственные ошибки. Для этого и требуется во всяком деле осмотрительность да разумность. А коли ты подался эмоциям и наворотил чего не надобно, не разобравшись, так пеняй на себя, никто тебе с этим не поможет. Так вот и возник у Калиостро один простой вопрос: правильно ли он поступил, что обратился за помощью к лихим людям? Не прогадал ли? Впрочем, что сделано, то сделано. Обратно поступки не воротишь, слов не вернешь.

2

Азовка встала еще затемно и принялась кружиться по хозяйству. Воды с реки натаскала, избу вымела, кур, что держала прямо в доме, накормила, и села у окна рукодельничать. В эту самую минуту и раздался требовательный стук в ворота. Не женский осторожный, а мужской — резкий, громогласный.

Вышла Азовка во двор, прислушалась. Интересно, кто к ней в такую рань пожаловал? Но ворота отперла без опаски, почуяла, что близкий человек на пороге.

— Доброго тебе дня, — произнес Петр.

— И вам, дядечка. Пожалуйте, проходите. Я как раз на стол накрывать собралась.

Гость зашел в сени, снял шапку, отвесил земной поклон и перекрестился.

— С чем пожаловали, просто так али случилось что? — осторожно спросила девушка.

— Случилось, — не стал врать мужчина. — Слухи нехорошие по селу про тебя поползли. Беспокоюсь, кабы из них чего дурного не вышло.

Азовка присела, насупилась. Не стала ходить вокруг да около, а прямо сказала:

— Вот оно, знамо, как сложилось. А я надеялась, что обойдется.

— Это что же значит: правду люди болтают? — поразился Петр, потому как до последнего не верил сплетням. Думал, оклеветали девушку.

Хозяйка не стала юлить, а лишь грустно улыбнулась:

— Правда? Так она ведь у каждого своя. Начну объяснять — вроде как оправдаюсь. И зачем? У вас оно как заведено: кто первый рассказал, ему и поверят.

— Так я же не все. Мне можно довериться. Ты, главное, скажи, а дальше решу, что делать и как тебя от клеветы избавить.

Помолчав, Азовка кивнула. Потом вытерла ладони о фартук и, подойдя к печи, засунула руку в зазор между стеной и беленым боком. Достала сверток, вернулась к столу и раскрыла его, предоставив на обозрение камень невиданной красоты.

— Ух ты, святая Богородица! — прошептал Петр. — Это что же за диво дивное?

— Находка моя. Не крадена и не забрана силой. В лесу я её нашла, не на чужой земле, а среди коряг да кочек болотных, — пояснила Азовка. — Думала, что он мне поможет с чужбины домой воротиться, да прогадала. Как забрала его из лесу, так покоя найти себе не могу. Первую ночь еще кое-как выдержала, а на вторую такие черные сны видеться стали, что хоть волком вой.

— Проклято, что ли? — спросил Петр, не решаясь взять камень в руки.

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Да только как я его домой принесла, так нечисть из лесу повылезала. Ночью старуха приходила, Яхой представилась. А поутру змей в саду узрела. Прогнать хотела, так они пошипели и сами исчезли. Потом в дом вернулась, на иконку взглянула, а у нее весь оклад почернел, пылью краска покрылась, хотя вчера только за ней ухаживала.

— Да… дела, — протянул Петр.

Азовка долго смотрела на камень. А потом с ее губ слетело едва различимое: «Нептун». Петр аж вздрогнул.

Усидеть на одном месте Азовка не смогла: внезапно вскочила, сделала несколько шагов к печке и замерла. Немного помолчала, а затем тихо прошептала:

— Забери его, снеси в церковь, пусть там решат, что с этим исчадием зла делать.

Глаза Петра стали как две плошки.

— Чего? Да ты, что ли, сдурела, девка⁈ Ты знаешь, чего со мной отец Василий сделает⁈

— Ничего, коль как на духу все расскажешь! Исповедь — она для того и требуется. Чтобы все тайное явным стало.

— А сама чего?

— От меня он даже самой чистой правды не примет.

Азовка резко обернулась: на ее лице застыли крупные слезы. Поняла, видимо, в какие себя силки загнала.

— Считаешь, намоленная земля проклятый камень сдержит?

— А то как не сдержать! — согласилась гречанка. — Меня так еще в детстве отец Феодорий учил: тьму надобно поглубже зарыть, там, где место свято, чтобы ни одна бродячая псина то место не учуяла и своим хозяевам безродным не сообщила. А иначе все труды напрасны будут, отыщут и применят зло по назначению.

Петр внимательно слушал Азовку, бросая косые взгляды на камень удивительного лазурного цвета. Красив, глаз не оторвать! «Ну как с таким богатством расстаться можно?» — подумал Петр и задрожал всем телом. Никогда он не был охоч до чужого. А теперь взял и решил у Азовки камень забрать да себе присвоить. И как только помыслить такое смог? И ведь не просто помыслить, а уже просчитал, как осуществить намеченное!

— Сама неси, тут я тебе не помощник, — внезапно заявил гость побледневшей девушке.

— Отказываешь? Но почему? — удивилась Азовка. — Я всегда тебе только добро делала, без всякой корысти. Почему же мне тем же отплатить не хочешь?

— Хочу! Но боюсь. Боюсь, что сил не хватит до церкви дойти и сокровище это из рук в руки передать. Показала ты мне его, а в голове уже мысль червонная зародилась, как его себе оставить. Да не просто так забрать, а душегубство совершить. Так что, прошу тебя великодушно, не искушай меня этой темной вещицей. Твоя эта ноша, не моя. Но, если надобно, с тобой схожу и ответ перед отцом Василием держать буду. Подтвержу слова твои, хоть и не видел, что случилось. Но верю тебе безгранично.

Кивнула Азовка спокойно, с пониманием. Села у окна и заплакала. Петр тяжело вздохнул. Подошел к ней, но обнимать не стал. Пусть выплачется девка, так и полегче станет. А на свежую голову и думать сподручнее.

— Отнесу его туда, откуда взяла, — сказала Азовка. Решение пришло как-то внезапно, даже размышлять не пришлось.

Петр снова вздохнул, покосился на камень. Вот и хорошо.

Но рука сама потянулась к тряпице, на которой бирюзовый прелестник лежал. Хотел было взять его, но пересилил себя. Накрыл тканью красавца, чтобы не смущал.

Азовка покосилась на мужчину. Одобрила его поступок. Затем подошла к печке, быстро оделась. Раз решила избавиться, так чего тянуть-то?

Тут шум посторонний послышался.

Обернулась, когда внезапно хлопнула дверь, впустив в избу ледяной воздух, — и ахнула! На столе пусто, а Петра уж и след простыл.

3

К вечеру погода поутихла. Ледяной дождь с вьюгой успокоились, а с небес повалил густой снег. И все бы хорошо, если бы в вечерний час не зазвонил колокол. Изо всех сил, тревожно — так, что кровь застыла в жилах.

Калиостро как раз был на улице, ждал возлюбленную возле кареты. Лоренца появилась, но не скрытно, не таясь от селян, она быстро шла по дороге навстречу чародею.

— Чьто стряслось? — спросил Калиостро.

На лице Лоренцы застыл ужас. Вместо ответа она указала на пригорок, где вспыхнуло множество факелов.

— Душегубы!

— Кто? — не сразу понял Калиостро. А когда понял, то ругнулся и стал быстро собирать вещи.

Договариваться с разбойниками, где бы это ни было, — весьма дурная затея! И ждать от них чего-то дельного никогда не приходится.

— Быстро, собьирай вещи! — приказал он супруге.

Лоренца подчинилась словам супруга беспрекословно и лисой юркнула в избу.

Село медленно просыпалось, словно после спячки потягивалось от ночного спокойствия. Люди выходили во дворы, пытаясь понять, что за напасть свалилась на их бедные головы.

— Седлайте коньей! Седлайте! — разрывался на всю округу граф. — Пьетр, ты куда подевался⁈ Мы срочно отбываем! Срочно, значит срочно!

Но ответом ему была тишина.

Тогда Калиостро кинулся на конюшню. Конечно, стоило ему загодя продумать ходы к отступлению: наладить полозья на карету, погрузить чемоданы, обговорить маршрут, но, к сожалению, все его мысли последние дни были заняты исключительно Нептуном. И ведь камень был практически у него в руках. Если бы не эта мерзкая воровка!

Огненное пятно разрасталось. Разбойники уже крутились возле церкви, пытаясь нахрапом взять непреступную постройку.

Пономарь тревожно посмотрел в узкое окно. Произнес короткую молитву и обернулся, почувствовав чужое присутствие.

Азовка стояла возле алтаря и с трепетом говорила по-гречески. Молится — догадался Василий. Обращение к Богу всегда узнаешь, тем более когда вера, по сути, одна и та же.

— Твоих рук дело? — уточнил он, когда девичий голос затих.

— Нет, — замотала головой гречанка. — Не моих. Точнее, не знаю.

— Тогда зачем они в святой дом залезть пытаются? Наверняка тебя ищут! Вот выдать бы им — и дело с концом!

Девушка отчаянно замотала головой:

— Сохраните! Христом Богом клянусь, никому дурного никогда не делала и помыслов не было!

Пономарь нахмурился, отошел в сторону, уставившись на святые образа. Строгие лица святых смотрели на Василя с немой укоризной. Чем они могли помочь ему? Только помолиться о грешной его душе! Впрочем, и на том, как говорится, спасибо.

— Значит, невиновна ты? — уточнил после недолгой паузы пономарь.

— Нет, батюшка.

Василь приблизился к девушке, склонился и внимательно посмотрел в её большие, небесного цвета глаза. Копившаяся внутри ненависть мгновенно улетучилась, словно и не было её. И как он мог так ненавидеть молодую гречанку? Ведь, одним словом, ангел небесный!

— Выдавай нам пришлую! Знаем, что у тебя прячется! — раздалось снаружи.

Василь вздрогнул. И пелена пала с глаз. Да ведь это он все и сотворил — ирод! Заключил союз с иноверцем, доверившись тому как самому себе. А оно вон что вышло. Накликал беду — душа неразумная!

Но от взгляда Божьего ничего не утаишь — потому и привел он изгнанницу к нему для сохранения. Мол, сам исправляй, что набедокурил! Такие вот испытания за прегрешения приготовил для священника отец небесный.

Василь еще раз посмотрел на Азовку, улыбнулся по-отечески. А она, глянь, улыбнулась в ответ, утерев выступившие слезы. И все стало как-то ясно и понятно. Словно Божий свет изнутри душу согрел.

Встав на ноги, Василий тяжело вздохнул, взял девушку за руку и спокойно сказал:

— Не пугайся! Идем со мной! Укрою я тебя от злодейского племени.

И Азовка снова улыбнулась.

Спустились они в подвал. Остановились. Отвел он её в сторонку от крохотной кованой двери и твердо наказал:

— Здесь сиди. И никуда не высовывайся, как бы того не хотелось. А с теми, кто по твою душу пришел, я разберусь.

Азовка кивнула, присела в уголок, сжавшись будто птичка-невеличка.

Вернувшись в зал, священник прошелся вдоль святых образов, немного задержался у алтаря, три раза перекрестился. На его глазах застыли слезы раскаяния.

Сам виноват! С его подачи пришла в обитель беда!

Удары в дверь стали сильнее. Петли дрогнули, возникла брешь, сквозь которую можно было разглядеть злые лица разбойничьего воронья.

4

— Быстрее, сюда! — крикнул Митька и указал Калиостро на старую постройку, которую местные называли странным словом «хлев».

Граф кинул тревожный взгляд в сторону церкви — к селу уже приближался десяток разбойников. Потом посмотрел на заметенную дорогу и понял, что стоит послушаться юркого мальчонку и прятаться здесь. Другого выхода просто нет.

Внутри было тесно и жутко воняло испражнениями. Откуда-то из темноты послышался недовольный храп и протяжное ржание.

— Тихо, Клюся. Не пужайся! Я это, Митька.

Лошадь вроде бы успокоилась.

Приставив лестницу, парнишка ловко забрался на верхнюю балку и протянул руку Лоренце, которая полезла следом. Та мило улыбнулась и быстро оказалась на втором этаже. Последним забрался на чердачок Калиостро.

Солома была влажная, и пахло здесь сильнее, чем внизу. Но граф понимал, что в обмен на страдания он получит собственную жизнь.

— Сидите тихо, а если понадобиться, не дышите, — приказал Митька. — Сюда, если что, они не сунутся. Им наша ребрястая кобыла ни к чему. У них, видали, какие кони бокастые! А больше с нас и взять нечего!

Калиостро кивнул и накрыл себя и супругу сеном. Началось томительное ожидание.

5

Из-под тряпичных повязок торчали широкие грязные бороды и горели ненавистью злые глаза. Заблудшие души, которые давно потеряли жизненный ориентир, погрузившись в болотную жижу человеческих пороков.

Василий твердым шагом вышел навстречу душегубам, преградив путь к алтарю.

— Чего вам надобно в доме Божьем? — обратился пономарь к застывшим на пороге разбойникам.

— Отдай девку, тогда не тронем! — рявкнул стоявший впереди атаман.

Был он невысокого роста и слегка прихрамывал на левую ногу. «Наверняка кто-то из прихожан, — подумал Василь. — Приходит в храм в обычный день, ставит свечу и отвешивает земной поклон иконе. А, спрятавшись за маской, личину на себя дьявольскую примеряет. И ничего-то ему не страшно: суда земного он не пугается, потому как уверовал, что не поймают, а небесный… когда он еще будет? Жизнь-то она всегда долгой кажется, если особо не задумываться».

— Отдавай Азовку! Знаем, что у тебя она укрылась! — донеслось из толпы.

«Будто псы беспризорные, — продолжал рассуждать про себя священник. — Вот кому нужны проповедь и доброе слово. Только с чего начать, как подступить к таким ежам, когда глаза ненависть и азарт застилают?».

— Ну, чаво встал? — рявкнул атаман.

— Одумайтесь, — уняв внутреннюю дрожь, произнес пономарь. — Ведь до добра ваши поступки не доведут. Подумайте, как перед отцом нашим небесным ответ держать будете? Как свои злодеяния оправдаете⁈

Атаман только фыркнул. Не трогали его слова ни о Боге, ни о раскаянии. Приблизился он к пономарю, посмотрел на того снизу вверх и прохрипел:

— А ты чаво о себе возомнил, чужеяд[1]? Наслушались мы твоей лжи вдоволь! Нясём подношение, да только не Вседержителю, а тебе, бычья морда! Гляди каку ряху отъел на наших-то мозолистых харчах. Выдавай нам визгопряху[2]! А будешь противиться, так мы всё тута сожжём! И пойдешь ты по миру без своего храма побираться.

— А станет ли вам легче от этого? — поинтересовался пономарь. — Освободите вы этими поступками души свои али, наоборот, окончательно в бездну свалитесь?

Голос его стал спокойным, без дрожаний и надрыва. Словно смирился он со своей незавидной участью.

— Созидать сложно, а разломать в щепки или пепел — большого ума не надо. Да только станет у вас на душе от того спокойнее? Ну сыщите вы девку-беглянку, надругаетесь над ней почем зря, чего изменится-то?

— Разбогатеем, заживем! — выкрикнул кто-то из толпы.

На лице пономаря возникла грустная улыбка. Взгляд сделался добрым, открытым.

— Карманы вы наполните, не златом — серебром, конечно, но все же. Только надолго ли того богатства хватит? На седмицу али месяц? А что потом, снова на большую дорогу? И так и будете промышлять, пока вас в острог не посадят или, того хуже, где-нибудь в лесах как кур не пострелят? Богатство, оно же не сюды ложится, — указал Василий на карман, — а здесь хоронится! — прислонил он ладонь к сердцу.

— Кончай бряхать, пес шелудивый! — рявкнул атаман. Терпеть не мог он таких речей, да и побоялся, что ребятушки его бравые слабину дадут и на поводу у вруна в рясе отправятся восвояси.

— Сколько бы ни кричал ты и не кичился, а все одно правда на моей стороне будет! — ответил пономарь. — Потому как вера — есть любовь, и не может здесь быть других определений. А ненависть и насилие — оно все от лукавого!

Не стерпел атаман. Потому и подал знак своему младшему брату, что рыжую бороду носил. Щелкнул пальцами! Толпа и ожила, потому как выкрикнул кто-то:

— Не пудри нама мозги! Кончай с ним, братцы!

И полетел в иконостас один факел, а затем и остальные. Началась паника да суета. Все вокруг загрохотало, заохало. Этим атаман и воспользовался — ударил саблей священника наотмашь.

Брызнула кровь на иконы, Василий охнул и осел, оказавшись на коленях.

Все вокруг превратилось в ужасную круговерть, словно Содом и Гоморра, наполненные грехом и отчаянием.

Разбойники растворились в диком безумии. Кто-то пытался сорвать со стен драгоценный оклад, кто-то поджигал алтарь или просто ломал утварь. Василий видел, как медленно умирает Божье творение, и лишь над входом, пылая в огне, виднелась фигурка Георгия Победоносца, одержавшего победу над кошмарным змеем.

Василий смотрел на образ святого воина, и на его лице расцветала радость. Он знал, что справедливость обязательно восторжествует, даже если все вокруг должно обратиться в прах.

Это и было истинное испытание веры!

[1] Старорусское — нахлебник, паразит.

[2] Старорусское — непоседливая девушка.