Солдат номер пять

В конце концов нам повезло: раздался вой сирены воздушной тревоги, за которым почти мгновенно последовали гулкие раскаты выстрелов из зенитной артиллерии в ночное небо. Военные самолеты союзников были начеку. Земля содрогалась от ярости артиллерийского обстрела, огромный зонтик красных трассирующих снарядов тянулся в иракское небо, отчаянно ища ненавистные бомбардировщики.

Чтобы сократить расстояние до границы и сбить с толку преследователей, мы свернули на восток, к Евфрату, и быстро выбежали на дорогу, хотя нам пришлось спрятаться от проезжавших мимо бронетранспортеров, которые заставили нас остановиться на обочине шоссе. Несомненно, они направлялись на подкрепление войскам, уже прочесывающим местность позади. Как только машины проехали, мы перебежали дорогу и сразу же оказались среди небольшого квартала глиняных и каменных домов. Это было типично для многих маленьких деревень, возникших вблизи приграничного дороги; здесь люди могли воспользоваться проходящим транспортом, а также богатыми сельскохозяйственными угодьями, которые граничили с рекой.

Быстро и бесшумно двигаясь по голой грунтовой улице, разделявшей дома, мы через несколько минут добрались до реки.

— Подожди секунду, — срочно прошептал я Энди. — Давай возьмем по фляге воды, пока есть такая возможность.

Нам всем не хватало драгоценной жидкости, и минутка, потраченная на то, чтобы наполнить флягу в Евфрате, могла оказаться спасительной в дальнейшем.

Спустившись к кромке воды, я впервые взглянул на могучую и древнюю реку. Она была огромной, шириной не менее 600 метров, и течение было сильным.

— Закончили? — Спросил Энди, и получив в ответ кивок, добавил. — Тогда пошли.

Сам же он пошел впереди. Я был следующим, за мной шли Боб, Легз и Динжер. Поначалу мы двигались по небольшой дорожке, идущей вдоль реки. К счастью, над нами возвышался трехметровый берег, скрывавший наше продвижение. Но вскоре берег исчез, и тропинка вернулась обратно к деревне, заставив нас срезать путь на север, чтобы не сбиться с направления.

Пока мы патрулировали, каждый мускул в моем теле был напряжен, готовый взорваться действием. Кровь снова стучала в ушах, глаза вглядывались в ночь в поисках возможной угрозы. «Миними» в моих руках, снятый с предохранителя, был уже совсем легким, и я знал, что еще один залп — и последние боеприпасы будут израсходованы. Помимо этого, у меня оставалась пара магазинов от винтовки М16, которые я все еще носил с собой на крайний случай (приемное окно у «Миними» было взаимозаменяемо, в него можно было вставлять магазины от М16).

Мы подошли к окраине еще одной небольшой деревни, и Энди на минуту остановился, чтобы сориентироваться.

— Далеко еще до границы, Майк?

Взглянув на ЖК-дисплей «Магеллана», я увидел мигающий индикатор низкого заряда батареи. «Не делай этого со мной, мне просто нужно, чтобы ты продержался еще пару часов», — мысленно произнес я, пытаясь заставить прибор работать. С трудом, но она начала выдавать информацию.

— Осталось чуть больше шести кликов. — На карте была отмечена телекоммуникационная вышка на границе между Сирией и Ираком, и по мере того как мы незаметно продвигались на север, ее красные сигнальные огни становились видны даже на таком расстоянии. Мы были уже так близко.

Теперь наш азимут привел нас к полю с посевами. Продвигаясь вперед, мы снова оказались в необычной ситуации: на расстоянии более чем на пару метров в любом направлении ниже уровня головы невозможно было ничего разглядеть, но все остальное выше этого уровня было легко различимо, купаясь в радужном лунном свете. Мы чувствовали себя совершенно незащищенными.

Двадцать минут спустя наступил конец нашей попытки уйти на свободу; это был последний раз, когда мы впятером действовали вместе как патруль.

Мы остановились, чтобы осмотреть большой овраг, который теперь преграждал нам путь, небольшой ручей у его основания вливался в Евфрат в 50 метрах к востоку.

— Мы с тобой спустимся вниз и осмотрим другую сторону, — сказал мне Энди. — Передай это остальным».

Я кивнул и поднялся, чтобы вернуться к Бобу, который стоял в десяти метрах позади. Пока я это делал, с тыла патруля раздался спорадический огонь, за которым сразу же последовала длинная автоматная очередь, которая могла быть только из «Миними» Динжера. Внезапно трассирующие пули полетели со всех сторон, в том числе и с другой стороны оврага. Мы умудрились выйти прямо на подготовленные оборонительные позиции иракцев.

Качнувшись влево, я припал к земле, вытянув вперед левую руку, чтобы откинуть складные сошки, которые находились под цевьем пулемета. Я услышал тот приятный звук, с которым отработали рабочие части «Миними», выпустив очередную порцию огня в сторону маленьких красно-белых вспышек, сверкавших вокруг. Пулемет Боба сделал то же самое.

И снова большинство пуль летело над моей головой, но на этот раз это было слабым утешением — возможности у нас заканчивались.

Клац — мое оружие перестало стрелять.

— Черт! — Заорал я, ни к кому конкретно не обращаясь, и снова взялся за рукоятку затвора. Тренировки по устранению задержек при стрельбе, предусмотренные руководящими документами, ушли в прошлое. Потребовалось бы слишком много драгоценных секунд, чтобы завершить сложную процедуру освобождения патронника и перезарядки, которую мы изучали на тренировках. Я знал, что у меня в ленте только что закончились последние патроны, поэтому перекатился на правый бок, достал из подсумка магазин и с силой всадил его в корпус «Миними», и на миллионную долю секунды позже дослал вперед патрон, передернув затвор.

Вражеский огонь уже начал нащупывать наше местоположение, подбираясь слишком близко. Посмотрев направо, я увидел, что Энди уже скрылся в безопасной лощине — разумный шаг, учитывая обстоятельства, — и оглянулся назад, туда, где был Боб, чтобы передать ему, чтобы он сделал то же самое, но его не было видно.

Пришлось принимать решение. Если я останусь на месте, то в мгновение ока превращусь в швейцарский сыр. Поднявшись на одно колено, я опустошил остатки магазина в направлении, откуда велся наиболее плотный огонь, а затем промчался десять с лишним метров до оврага и бросился вниз по его крутому склону. Каскад камней и земли сопровождал мое падение на дно, где меня ждал Энди.

— Где, сука, остальные? — Потребовал он голосом, едва слышным из-за непрекращающегося винтовочно-пулеметного огня.

— У меня нет ни малейшего понятия! — Крикнул я ему в ответ, мое сердце колотилось так быстро, что казалось, оно вот-вот взорвется. — Там, наверху, просто кошмар какой-то! В одну минуту Боб был рядом со мной, в другую — ничего. Должно быть, он отошел к реке вместе с Динжером и Легзом!

— Ладно, давай спустимся вниз, к Евфрату, и посмотрим, сможем ли мы их встретить.

Сердцебиение пришло в норму, наверное, всего 180 ударов в минуту против 300 несколькими минутами ранее.

— Давай, приятель, все равно надо уходить отсюда.

По мере того, как мы продвигались по оврагу, огонь вокруг нас начал стихать, пока, наконец, не стали раздаваться лишь редкие выстрелы.

— Похоже, у них вышло время для стрельбы, — сказал я, вынимая пустой магазин из своего оружия и убирая его в подсумок. Но на этом закончилась и моя замена магазина. — Вот дерьмо! — Прошипел я.

Энди остановился и повернулся ко мне, держа оружие наготове.

— В чем дело?

— Я потерял последний магазин. Должно быть, он выпал где-то во время контакта.

— Господи, и это все? Не волнуйся об этом, через час мы будем за границей, и тогда это не будет иметь значения.

Через несколько минут мы наткнулись на препятствие. В овраге оказалась большая бетонная плотина, слишком высокая, чтобы ее преодолеть. Пришлось выбираться обратно на поле, а затем продолжать путь на восток, к реке. Через сто метров мы оказались на берегу Евфрата и начали искать хоть какие-то следы Боба, Легза или Динжера, но их нигде не было.

— Черт! — Выругался Энди. — Ну, теперь остались только мы с тобой, Киви. По крайней мере, у тебя есть «Магеллан».

Глядя на темные воды, я на мгновение почувствовал искушение прыгнуть в воду и переплыть на другой берег, чтобы избежать петли, которая медленно, но верно затягивалась на нашей шее. Но я знал, что пытаться преодолеть в нашем состоянии ледяное, быстрое течение — значит навлечь на себя беду. Это должно было оставаться последним вариантом.

— Мы не можем двигаться по берегу реки, — начал Энди. — Вон на том мосту взад-вперед ходят часовые.

Не далее, как в 150 метрах к северу через реку проходил автомобильный мост, охраняемый иракцами.

Повернувшись к сержанту, я сказал:

— Очевидно, у них тут прорыто что-то вроде стрелковых окопчиков. Войска сидят на месте и либо ждут, когда мы свалимся туда, либо дожидаются рассвета. В любом случае нам придется пробиваться. У нас осталось несколько драгоценных часов темноты.

— Что ты предлагаешь?

— Думаю, нам придется пробираться через них на леопардовых лапах. Так мы увидим их раньше, чем они нас, и сможем избежать столкновения. Есть шанс, что, как только мы пройдем, то сможем добраться до границы. Сколько у тебя осталось патронов?

— Кончились, — ответил Энди.

— Я не собираюсь отдавать свой «Миними» иракской армии без боя.

Я посмотрел на кусок черно-синего металла, ставший за последние несколько дней частью меня, но теперь лишенный зубов, позволявших ему больно кусать. Переместившись к берегу реки, я погрузил оружие в камыши, росшие в мутной воде у самого берега.

После снял с себя РПС и начал рыться в различных подсумках, перекладывая нужные вещи из ременной системы в карманы. Полная фляга воды, «Магеллан», немного сублимированной еды, мой аварийный комплект выживания… Все остальное было отправлено в Евфрат. Энди без колебаний последовал моему примеру. В предстоящем пути нам нужно было быть как можно менее обремененными. Через несколько минут мы были готовы.

— Это все, Киви! — Подтвердил Энди. — Веди!

Я снова двинулся впереди, на запад через поля, чувствуя себя без оружия совершенно голым, но уверенный, что узнаю точку, где нам нужно будет спуститься на землю и начать ползти. Через десять минут или около того я опустился на одно колено, совсем недалеко от места нашей последней встречи с противником, и обратился к Энди:

— Теперь нужно двигаться ползком.

— Тогда давай сделаем это.

Опустившись на живот, я начал мучительно медленно ползти на коленях и локтях по ровной пашне, лишь изредка приподнимая тело на несколько дюймов, чтобы перебраться через одну из многочисленных насыпей, пересекавших этот участок.

Наш маршрут пролегал мимо трех вражеских позиций, причем одна из них находилась так близко, что я мог разглядеть силуэты четырех солдат в окопах, которые передавали друг другу сигареты и тихо шептались на арабском языке. Когда мы находились так близко, с каждым дюймом я приостанавливался, чтобы проверить, не заметили ли нас, но враг, казалось, не замечал нашего продвижения. Это было одно из самых нервных занятий в моей жизни.

Попеременно сменяя друг друга, мы двигались так, казалось, целую вечность, но на самом деле это был всего лишь час — час, чтобы преодолеть около 100 метров. Время работало против нас, и это была тяжелая цена за столь малое расстояние. Наконец показалось, что линия вражеских войск преодолена, что мы успешно прорвались. В течение 20 минут я не видел и не слышал ничего, что говорило бы об обратном, поэтому, поначалу нерешительно, я медленно поднялся на одно колено, и на пару минут застыл неподвижно в таком положении, проверяя поверхность воды и оценивая ситуацию.

— Вроде бы все выглядит нормально, приятель. — Я вернулся к Энди и снова начал двигаться вперед в полуприседе. — Давай делать диди-мау.

Еще некоторое время мы двигались так же, каждые несколько минут делая паузы, чтобы осмотреть местность и послушать, нет ли врага. Вскоре, однако, местность начала работать против нас: сочетание застроенной территории на юге и оврагов на севере направило нас в ту сторону, куда нам идти не хотелось. В конце концов до нас дошло, что местность заставит нас вернуться на основную дорогу, где мы точно не хотели оказаться.

— Нам придется пересечь перекресток, иначе через минуту мы снова окажемся на главной дороге, — прошептал я.

— Черт, на той стороне вáди куча солдат. Только этого нам не хватало!

— Ну и что ты предлагаешь? Они здесь повсюду, черт возьми!

Энди на минуту замолчал.

— Придется рискнуть. Может быть, мы уже находимся дальше к западу от них.

Без лишних разговоров мы снова стали пробираться на север и спустились в глубину сухого русла. За пару минут я добрался до противоположного края — само русло оказалось гораздо мельче. Остановившись на вершине, я простоял неподвижно около пяти минут, отчаянно ища хоть какой-то намек на то, что находится дальше, но мои пытливые глаза и уши встретили лишь тишина и непроницаемая чернота.

Снова полуприседая, я начал медленно пробираться вперед, с каждым шагом обретая уверенность. Возможно, все было так, как предположил Энди, и войска находились дальше на восток. Все произошло в тот момент, когда я был в 50 с лишним метрах от вáди, а Энди шел чуть позади меня.

Жизнь мне спасло взведение затвора АК-47. Резкое лязганье металла дало мне долю секунды, чтобы упасть на землю до того, как все полетит кувырком. Я только успел увидеть, как Энди успел прыгнуть под прикрытие сухого русла, прежде чем на меня обрушился град огня из целого ряда стрелковых ячеек, которые тянулись с востока на запад, насколько хватало глаз. Теперь стало понятно, что у меня серьезные проблемы.

Иракцы находились примерно в 20 метрах от меня, с интервалом в 10 метров, и, к счастью, они выбрали для своих позиций поля с посевами. Каждое поле было отмечено небольшими валами из утрамбованной земли, один из которых в этот самый момент стал объектом моей привязанности. Я отчаянно вжимался в скудное укрытие, используя вал в качестве насыпи для поглощения тех пуль, которые действительно почти находили свою цель.

Должно быть, солдаты потеряли меня из виду, как только я упал на землю, и поэтому их неточный и спорадический огонь теперь велся во всех направлениях, — они пытались перестрелять любую тень или куст, под которым им мерещилось движение, и который представлял угрозу. Минут через десять или около того стрельба снова затихла до редких выстрелов.

Двое более смелых солдат набрались храбрости и двинулись вперед, чтобы осмотреть «место убийства» на предмет наличия того, что должно было быть очень изрешеченным трупом. Пошатываясь, как пара обезьян, они спустились к краю оврага и прошли в двух метрах от того места, где лежал я. Пока они стояли и осматривали сухое русло, направив свои АК вглубь него, разговаривая и смеясь, я затаил дыхание, боясь, что они увидят пар, который я выдыхал.

«Ну же, ублюдки, отваливайте». — Думал я про себя, впившись глазами в их спины, желая силой воли заставить их повернуться и уйти, не заметив меня.

Как ни в чем не бывало, через цепь иракцев проехал автомобиль, водитель которого маневрировал таким образом, чтобы осветить вáди по всей длине. Путь к отступлению теперь был просто отрезан.

Затем оба солдата вернулись к своим товарищам, даже не взглянув на меня, уверенные в том, что никто не воспользуется сухим руслом, чтобы напасть на них снова этой ночью.

В голове у меня все крутилось, я пытался разработать план действий, чтобы выбраться из этого щекотливого положения с целыми и невредимыми яйцами. Удивительно, но, оценивая ситуацию и свои шансы на выживание, я чувствовал себя очень спокойно.

Первым делом мне нужно было уйти от света фар автомобиля, который определенно фокусировал внимание солдат прямо передо мной. Извиваясь, как гусеница, я начал отползать в противоположном направлении, прижимаясь к невысокой стенке вала, чтобы спастись от смерти. Мне потребовалось больше часа, чтобы продвинуться на 20 с лишним метров и выйти из-под слепящего света фар.

С этого момента я начал ползти вдоль вала немного быстрее, пока не наткнулся на первое препятствие: еще один вал, перпендикулярный тому, вдоль которого я двигался. Перебраться через него означало бы выставить себя солдатам наверху, а такая возможность мне не нравилась. Изменив положение так, чтобы теперь растянуться рядом с новым валом, я поднял над ним правую руку и, используя ее как рычаг, медленно втащил оставшуюся часть тела наверх. Оказавшись там, я быстро перекинул ногу, а затем как можно тише перекатился на дальнюю сторону. Закончив процедуру, я затаил дыхание, ожидая, не заметил ли кто-нибудь. К счастью, иракцы наверху были вполне счастливы дождаться рассвета, который теперь стремительно приближался.

Я позволил себе взглянуть на подсвеченный циферблат своих дайверских часов. «Вот дерьмо! — Подумал я про себя, — у меня осталось чуть больше 80 минут до того, как ночь превратится в день».

Перевалившись на новое поле, я лишился прикрытия в виде вала и, соответственно, продолжил ползти на восток со скоростью, которая, как я надеялся, не привлечет внимания. С поля, на котором я находился, открывался неограниченный обзор местности, мне удалось разглядеть, что иракцы оборудовали свою оборонительную линию параллельно небольшой дороге, несомненно, ведущей к мосту неподалеку. В ста с лишним метрах к востоку от моей нынешней позиции были установлены две большие военные палатки, которые, как я предполагал, должны были служить командным пунктом для этих войск.

О движении на юг, запад или восток не могло быть и речи; вариант пробраться через разрозненные позиции в двадцати с лишним метрах к северу тоже не слишком привлекал, но мне нужно было принимать решение. Я отчаянно осматривал местность, ища хоть какую-то отсрочку, хоть какой-то путь к спасению, и наконец моя сосредоточенность была вознаграждена. Небольшое изменение рельефа местности в 30 метрах от меня подсказало, что здесь, возможно, проходит небольшая канава или вал, идущий с севера на юг, разделявшие две иракские позиции. Это было не так уж много, но и других вариантов не было.

Настолько быстро, насколько я осмелился, мне удалось добраться до участка пересеченной местности и, к своему удивлению и огромному облегчению, обнаружил, что это была дренажная канава глубиной около полуметра — идеальный вариант. Не теряя времени, я проскользнул в нее и сразу почувствовал себя в безопасности. Они никак не могли увидеть, как я сюда заползаю. Единственная причина для беспокойства заключалась в том, что дно канавы было выложено гравием, и мне нужно было быть осторожным с шумом, который могли вызвать мои движения.

Кому-то другому такой образ действий мог показаться самоубийством, невозможным безумием — ползти навстречу врагу, пытаясь проскочить мимо него. При других обстоятельствах я, возможно, и согласился бы, но сейчас мне было уже все равно. Мне нужно было действовать, и это был мой выбор. Медленными, контролируемыми, извивающимися, как гусеница, движениями я начал бесшумно пробираться вперед, прижимая лицо к земле так, чтобы не допустить ни малейшего отблеска света от него.

Все мое естество было сосредоточено на этом единственном действии: я все ближе подбирался к вражеским позициям и относительной свободе, которая, как я надеялся, ждала меня на другой стороне. Я убедил себя в этом: как только мне удастся пройти эту оборонительную линию, я буду дома, а до границы останется всего пара километров. Именно эта цель и заставляла меня идти вперед.

Я находился в пяти метрах от ближайших иракцев, когда моя отчаянная попытка обрести свободу была окончательно пресечена, и самое ужасное было в том, что я чувствовал себя совершенно беспомощным, чтобы это предотвратить.

Из одного из окопов вылез иракский солдат и подошел к канаве. Затем он спрыгнул в нее и начал идти вдоль нее, болтая при этом со всеми своими товарищами, вероятно, чтобы они его не подстрелили. Осознание того, что должно было произойти, пришло ко мне в тот момент, когда он впервые ступил в траншею.

Лежа там и не имея ничего, чем можно было бы защититься, кроме ножа, я был уверен, что мое время вышло. Нас всех проинструктировали, что иракцы не будут брать пленных, и в моей голове промелькнули рассказы о солдатах САС, чьи отрезанные головы вывешивали на пиках во время кампании в Дофаре. Почти как в замедленной съемке я начал подниматься на ноги, крепко сжимая нож в правой руке, готовясь броситься на приближавшегося ко мне солдата, но это уже был жест отчаяния.

Он заметил мое движение примерно с двух метров и в испуге отпрыгнул назад. Сжимая в руках АК-47, солдат бешено закричал своим товарищам, одновременно разряжая оружие в мою сторону. Двое его друзей присоединились к нему, сделав то же самое несколько секунд спустя. Это был конец пути.

ЧАСТЬ II

ЗОВ ОРУЖИЯ

ГЛАВА 9

Ранние дни

Я родился в районе Грей Линн, в Окленде, Новая Зеландия, второго мая 1964 года. Усыновленный при рождении, я стал первым ребенком в семье британцев-эмигрантов из среднего класса, оба из которых служили офицерами в армии.

После Второй мировой войны в Австралию и Новую Зеландию хлынул поток иммигрантов из Великобритании, и оба моих родителя оказались частью этой волны. Мой отец, уроженец лондонского района Вест-Хэм, эмигрировал в Новую Зеландию сразу после демобилизации. Бывший штурман бомбардировочной авиации, он откликнулся на призыв Королевских ВВС Новой Зеландии (RNZAF), которые в то время испытывали острую нехватку квалифицированных штурманов. Посетив Верховную комиссию Новой Зеландии в Лондоне, заполнив соответствующие бланки и пройдя строгий медицинский осмотр, он просто ждал, пока после процедуры проверки не получит «добро», и уже через несколько недель оказался в самолете на полностью оплаченном рейсе (любезно предоставленном RNZAF), и вылетел в Новую Зеландию. Первое, что узнала его семья в Великобритании об эмиграции в Новую Зеландию, было письмо, которое он отправил своему брату примерно два года спустя. Больше вернуться в Великобританию моему отцу не довелось.

Сначала он был направлен на авиабазу Хобсонвилл, расположенную в получасе езды на северо-запад от центра Окленда, где в то время базировались летающие лодки «Сандерленд».

Моя мать родилась в шотландском Джонстоне, и была старшей из двух детей. Ее родители-англичане, оба учителя, решили покинуть разоренную войной Британию ради лучшей жизни в доминионах. Первоначальным пунктом назначения они выбрали Канаду, но, не найдя в Лондоне канадского представительства, они наткнулись на его новозеландский аналог. Остальное — уже история. Моей маме было 15 лет, когда она вместе с братом и родителями сошла с корабля «Капитан Кук» в Веллингтоне.

В 18 лет она начала свое обучение на медсестру в госпитале Веллингтона, а по окончании курсов в звании лейтенанта поступила в армейский корпус медсестер и была направлена на авиабазу Венуапаи, расположенную прямо за углом от Хобсонвилля. Таким образом, мои родители познакомились в армии и поженились в 1962 году.

Поскольку в то время моя мать делала успешную карьеру, вместе с отцом они решили, что, хотя они и хотят детей, но на том этапе предпочтут усыновить ребенка, чем потерять работу на какое-то время. Однако мое усыновление прошло не слишком гладко. Поскольку мои родители в то время жили на Фиджи, а отец служил в эскадрилье летающих лодок «Сандерленд», дислоцированной там, власти не хотели разрешать мне покидать страну в столь юном возрасте.

Шесть недель бесплодных переговоров с органами здравоохранения не привели ни к каким сдвигам в этом вопросе. В конце концов, моей матери это надоело, и она обратилась за помощью к своему другу, который по стечению обстоятельств оказался местным членом парламента. После этого ситуация разрешилась очень быстро, и в мгновение ока я уже летел на Фиджи, где провел следующие 18 месяцев своей жизни.

По возвращении в Новую Зеландию моя семья переехала в Западный Окленд и в конце концов поселилась в районе Те Атату Саут, являвшийся пригородом, особенно удобным для того, чтобы добираться и в центр Окленда, и в район Венуапаи. Дополнительным бонусом было то, что он находился в месте, откуда можно было легко добраться до прекрасных пляжей восточного и западного побережья северного Окленда и удивительных природных зарослей хребта Уайтакер. Что еще более важно, в получасе езды от дома находился Эден-парк, где играла оклендская команда по регби.

Говорят, что жизнь в Новой Зеландии — это как возвращение на десять лет назад по сравнению с Великобританией, но, по правде говоря, различия гораздо глубже. Новозеландский образ жизни — это нечто уникальное для «Страны длинного белого облака», что невозможно оценить, пока не поживешь за границей.

После нашего возвращения в Новую Зеландию мой отец вернулся в Венуапаи, а мама начала карьеру медсестры в гражданском секторе. Где-то между ночными сменами, работой по дому и обязанностями жены она успевала воспитывать еще троих детей, все девочки, и все они были не такими уж непоседливыми, как я. Через пару лет мой отец тоже вышел на гражданку, так как его служба подошла к концу, и он был уволен из ВВС. На свою пенсию он смог купить скромный угловой книжный магазин неподалеку от нашего дома в Те Атату, которым управлял много лет до выхода на пенсию.

К тому времени, как я закончил начальную школу, мои родители решили, что меня нужно готовить к бóльшим свершениям. Мои успехи в учебе оказались весьма неожиданными, и не в последнюю очередь для меня самого, и после долгих размышлений было решено, что я должен учиться в гимназии для мальчиков, поскольку, по идее, такая обстановка будет способствовать развитию моих академических способностей.

Гимназия Mount Albert Grammar School (MAGS) сыграла огромную роль в становлении моей личности, привив мне великое чувство традиций, патриотизма и преданности своей стране — качества, которые помогали мне на протяжении всей моей военной карьеры. Именно здесь зародились первые зачатки романтических представлений молодого парня о воинской службе и героической защите своей страны от какой-либо национальной или международной угрозы.

Каждый год, в дни, предшествующие «Дню АНЗАКа»,³¹ главный зал украшали фотографии бывших учеников MAGS, которые отдали свои жизни в двух мировых войнах, защищая наш образ жизни. Я бродил по залу — огромному внушительному помещению со сводчатым потолком — и смотрел на молодых людей с цветущими лицами, каждый из которых принес себя в жертву. Даже в моем юном возрасте это было очень трогательно.

В старших классах у меня проявилась любовь и склонность к истории, особенно европейских стран. С помощью очень толковых и увлеченных учителей я добился успехов в изучении этого предмета, который увлекал меня на протяжении всех школьных лет и завершил тем, что получил в аттестате оценку с отличием как лучший ученик по историческим предметам.

Однако даже самые благие планы мышей и людей зачастую не сбываются, и, как может подтвердить любой родитель, эти судьбоносные и тревожные подростковые годы, через которые должны пройти дети на пути к своей взрослой жизни, несут в себе множество благих намерений. В последние годы моего обучения в MAGS мои родители разошлись, и я немного потерял берега. Я перешел на сторону «мальчиков в ботинках» — скинхедов в Doc Martens, и с соответствующим отношением к окружающим³² — все это совпало с резким падением моей успеваемости в гимназии.

Моя мать и сестры переехали в Веллингтон, куда должен был последовать и я, но мне не хотелось туда переезжать. Как это часто бывает в таком возрасте, с отцом мы не ладили, поэтому оставаться с ним тоже было не лучшей идеей. Последним и предпочтительным вариантом, по моему мнению, было остановиться у друзей нашей семьи, Майка и Кайе Трубухович.

Итак, в семью Трубуховичей вошел 17-летний мальчик-скинхед, жестко настроенный на то, чтобы обвинить весь мир во всем, что пошло не так в его жизни. Но благодаря терпению и более чем настойчивости им удалось направить меня по верному пути, удержать на прямой дороге и добиться того, чтобы на другой стороне появился вполне вменяемый и достойный уважения молодой человек.

*****

Мое обучение в MAGS продолжалось до седьмого класса, и в конце 1981 года я оказался на одном из многочисленных жизненных перекрестков в своей жизни — с треском провалив свои школьные экзамены, я все-таки получил право на получение аттестата о среднем образовании и поступление в университет. Я был в растерянности, не зная, в какую сторону повернуть, и в конце концов, решил дать себе передышку, поступив в следующем году на комбинированную программу бакалавриата и магистратуры в Оклендский университет.

Следующие несколько месяцев, посещая лекции по политологии, шекспировскому английскому и другим не менее увлекательным предметам, я обманывал себя, утверждая, что это то, чем мне хочется заниматься, но в глубине души я всегда знал, что это просто способ скоротать время. Единственная проблема заключалась в том, ради чего?

В апреле 1982 года аргентинские вооруженные силы вторглись на малоизвестную группу островов в Южной Атлантике, удерживаемых Великобританией, заявив, что они являются суверенной территорией Аргентины. Я внимательно следил за событиями Фолклендской войны и был очарован героикой, связанной с такими названиями, как Гус-Грин и Уайрлесс Ридж. Об этих событиях слагали легенды, и это был, возможно, звездный час Британии, последняя великая колониальная война. Спустя годы я ощущал великую честь в том, что мне довелось служить рядом с людьми, которые могли по праву заявить, что были там и «делали дело».

К тому времени, когда наступил июнь, и Фолкленды были успешно возвращены под контроль Великобритании, идея пойти в армию прочно засела в моей голове, поэтому я явился в вербовочный пункт на Куин-стрит в Окленде. Поскольку на тот момент я был студентом университета, меня направили на комиссию по комплектованию офицерскими кадрами. Через несколько недель меня вместе с десятками других рекрутов отправили на семь дней в Бёрнхем (недалеко от Крайстчёрча) на сдачу экзаменов в офицерском совете, призванного выявить потенциальных кандидатов в офицеры для дальнейшего обучения и карьеры в армии.

Хотя этот курс мне очень понравился, я его не прошел, и все мои надежды были развеяны. Тем не менее, я получил небольшое представление об армейской жизни, и она мне понравилась.

*****

В начале 1980-х годов 1-й эскадрон новозеландской Специальной Авиадесантной Службы находился в тисках кризиса комплектования. Строгий и сложный режим, установленный для отбора солдат, желающих вступить в ряды САС, оказался слишком большим препятствием для ограниченного числа претендентов, которые прибывали туда для прохождения службы. Поэтому тогдашний командир части и его помощники разработали план по расширению базы потенциальных кандидатов за счет их набора непосредственно с гражданки.

Эта идея была не новой. На самом деле, когда новозеландская САС была сформирована в 1955 году для участия в Малайской кампании, по всей стране была проведена большая кампания по набору подходящего личного состава. Тогда это сработало успешно, так почему бы не сработать этому и сейчас? Итак, была развернута полномасштабная рекламная кампания, призывавшая всех желающих в возрасте от 20 до 35 лет подавать заявления о вступлении в Специальную Авиадесантную Службу.

Бумаги подало порядка 320 человек. К сентябрю их число сократилось до дюжины людей, которая затем отправилась на трехмесячные учебные сборы перед собственно отбором; пятеро из них в 1984 году прошли обычный курс отбора в САС. Одним из этих пятерых оказался и я, и в свои девятнадцать лет стал самым молодым кандидатом, прошедшим отбор. Мне сделали поблажку по возрасту, так как в случае успешного прохождения отборочного курса, на торжественной церемонии зачисления в состав части мне должно было исполниться 20 лет.

Трехнедельный отбор в новозеландскую САС показался мне одним из самых изнурительных в моей жизни, и несомненно, более тяжелым, чем отборочный курс 22-го полка САС Великобритании.

Если в британском отборе упор делался на длительные тяжелые пешие марши (марш-броски), то новозеландский отборочный курс того времени (сейчас его формат более схож с британским) включал элементы лишения сна и пищи, а также физическое и психологическое давление.

Однако, несмотря на все это, курс показался мне весьма увлекательным и, несомненно, авантюрным, и по истечении трех недель я оказался в числе тех кандидатов, которые остались в живых (на самом деле выжили все гражданские кандидаты).

В течение последующих трех месяцев те из нас, кому удалось пройти всю дистанцию, проходили специальную подготовку в различных областях, имеющих ключевое значение для базовой подготовки бойца САС. Связь, медицина, тактика спецназа, выживание и уклонение от попадания в плен — все эти навыки преподавались в рамках первого этапа цикла боевой подготовки. По его окончании кандидаты зачислялись в часть, отчислялись или, — если они не соответствовали установленным требованиям, но имели потенциал, — им предоставлялась возможность перейти на службу в пехоту. Последняя награда досталась и мне.

Я отчетливо помню, как предстал перед офицером по боевой подготовке. Ветеран Вьетнама и солдат с 20-летним стажем, капитан Билл был тем человеком, которому хотел подражать любой начинающий молодой солдат САС. Он вызывал такое уважение, что я и по сей день считаю его одним из главных авторитетов в своей армейской карьере. Стоять перед ним и слушать, что меня отправляют совершенствовать базовые пехотные навыки, оказалось совершенно деморализующим опытом.

В то время уход из части стал для меня огромным ударом, но в ретроспективе я понимаю, что капитан Билл и инструкторский состав оказали мне огромную услугу. У меня определенно не было ни зрелости, ни достаточной пехотной подготовки, чтобы достичь требуемых стандартов, а у САС не было ни времени, ни людей, чтобы помочь мне наверстать упущенное.

Из пяти первоначальных гражданских кандидатов один был отчислен за драку до завершения курса подготовки, двое решили перейти в территориальное подразделение САС; из оставшихся только один, здоровяк Кен, продолжил службу и через три года перешел в 22-й полк САС, где сделал очень успешную карьеру. И наконец, что не менее важно, меня на год отправили в пехоту.

Я с завистью попрощался с теми, кто получил заслуженные знаки отличия спецназовца, сел на самолет в Крайстчёрч и приготовился войти в состав 1-го батальона Королевского новозеландского пехотного полка (RNZIR).

*****

Новозеландскую армию нельзя назвать одной из самых больших, хорошо оснащенных или высокооплачиваемых военных организаций в мире, но она, без сомнения, является одной из наиболее профессионально подготовленных и высокомотивированных. В частности, Королевский новозеландский пехотный полк, состоящий всего из двух регулярных пехотных батальонов, имеет гордую и почетную историю, а его солдаты пользуются заслуженным уважением во всем мире.

Расположенный среди бескрайних просторов Кентерберийских равнин на Южном острове Новой Зеландии, Бёрнхем стал домом для боевого пехотного батальона, а его родственное подразделение, дислоцированное в Сингапуре, получило название учебного пехотного батальона. По прибытии туда я был направлен в складскую роту, куда определялись все новички, и сразу же окунулся в суровые будни пехотинца.

После напряженного и требовательного режима обучения в САС «зеленая армия» стала для меня полнейшим шоком. Я также оказался в некотором роде загадкой для своих пехотных инструкторов, командиров отделений и взводных сержантов, многие из которых в прошлом пытались пройти отбор в САС, зачастую безуспешно. У них появился солдат, который отлично разбирался в тактике ведения ближнего боя малыми группами, был хорошо подготовлен по вооружению, связи и медицине, но при этом имел крайне смутное представление о пехотной тактике и боевых порядках, не мог маршировать или выполнять строевые упражнения, чтобы спасти свою службу. Ситуация была довольно нелепой.

Должен сказать, что мои инструкторы прекрасно справились с этим делом и без всякой злобы или недоброжелательности интегрировали меня в роту, взвод и отделение настолько хорошо, что уже через несколько недель никто и не догадался бы, что я служил где-то еще. Спустя три месяца я выпустился из учебки вместе с ноябрьским набором, и занял свое место среди остальных пехотинцев во 2-м батальоне 1-го Королевского новозеландского пехотного полка.

Примерно через шесть месяцев после прибытия в батальон я оказался перед довольно серьёзной дилеммой. Все знали, что через несколько месяцев мне предстояло вернуться в САС, но командир моей роты предоставил мне возможность пройти двухгодичную службу в Сингапуре. Я решил этот вопрос, позвонив капитану Биллу, поскольку опасался, что, отправившись в командировку, я потеряю право вернуться в Специальную Авиадесантную Службу без прохождения еще одного отборочного курса. Его ответ послужил для меня стимулом: «Тащи туда свою задницу, и увидимся через два года». Три недели спустя я уже сидел в самолете, летящем в Сингапур.

Сингапур, 1985 г.

Когда я вышел из самолета в международном аэропорту Чанги, меня чуть не сбила с ног гнетущая влажность. Уже через несколько минут после прибытия и выхода из терминала я промок насквозь от пота, а моя шикарная зеленая униформа превратилась в мокрое месиво.

Поскольку я впервые оказался за границей начиная с двухлетнего возраста, мне, как и большинству новичков, все это казалось захватывающим приключением.

После прохождения таможенных и иммиграционных формальностей нас проводили в зону ожидания за пределами терминала, предназначенную, очевидно, для прибытия организованных групп и т.п., а затем подняли на борт знаменитых, выкрашенных в белый цвет автобусов, ласково называемых «белыми слонами», которые и доставили нас в пункт дислокации.

В казармах Дьепп, расположенных на северной оконечности острова, размещался 1-й батальон Королевского новозеландского пехотного полка — единственное иностранное подразделение, оставшееся в Сингапуре после ухода британцев в 1971 году. Батальон получил известность в регионе, прежде всего, во время «чрезвычайных ситуаций» в Малайе и на Борнео, а затем во время Вьетнамской войны; на самом деле, большинство старших унтер-офицеров, служивших в батальоне, носили на груди ленты за войну во Вьетнаме.

Сам Сингапур оказался мечтой молодого солдата, — экзотическим, хорошо оплачиваемым местом службы, где упорно трудились и много отдыхали. Это было главное учебное заведение новозеландской армии, занимавшее почетное место среди всех воинских частей Новой Зеландии.

Первая неделя в Сингапуре прошла в подготовке к вводному курсу по ведению боевых действий на данном театре военных действий, — курс, который ласково называют курсом ТИК.³³ Этот курс должен был пройти каждый, кто прибывал в батальон, будь то в первый раз или в десятый. Его задача состояла в ознакомлении и акклиматизации тех, кто недавно прибыл в Сингапур и Малайзию, с чудесами джунглей Юго-Восточной Азии.

Через пять дней мы покинули лагерь Дьепп и направились в штат Джохор на юге Малайзии. Переход между Сингапуром и Малайзией чаще всего осуществляется по дамбе — длинному мосту, соединяющему островное государство с Малайским полуостровом. Одним из первых приветственных знаков, которые мы увидели возле зоны таможенного контроля, было огромное изображение висящего скелета с надписями «наркоторговля» и «смерть» на малайском и английском языках. Больше ничего говорить было не нужно.

Сразу же после пересечения дамбы вы понимали, что попали в другую страну. Контраст между режущей глаз роскошью Сингапура и разросшейся нищетой Джохор-Бахру вряд ли мог быть более разительным.

Курс ТИК стал в своем роде уникальным опытом и, безусловно, достиг всех своих целей. На протяжении 23 дней мы проходили интенсивную подготовку — от ориентирования и патрулирования в джунглях до полевой гигиены и стерилизации воды. Ни один камень не оставался незамеченным, ни один час не пропадал даром в стремлении вырастить солдата, способного эффективно действовать в джунглях. Первоначальные опасения и страх перед всеми жуткими гадами, которые могут причинить вам вред в тропиках, по мере увеличения нагрузки быстро исчезали.

Была одна история, которую пересказывали много раз. Первые пару ночей в джунглях для организации лагеря вы расчищали участок размером с вертолетную площадку, но спустя несколько дней тренировок вы навсегда от этого излечивались, и в итоге просто спали там, где остановились, совершенно обессиленные и не думая о том, что может оказаться под вами.

Итак, спустя 23 дня мы вышли из-под деревьев значительно похудевшими, воняющими до небес и, конечно, гораздо более мудрыми в вопросах выбранной профессии. Вернувшись в лагерь Дьепп, мы разошлись по своим ротам и снова погрузились в батальонную жизнь.

*****

Молодой одинокий солдат жил в Сингапуре жизнью, которую я никогда раньше не мог себе представить, и которая, безусловно, была завидной. Смесь разнообразных азиатских культур, объединенных в полузападном стиле, опьяняла и притягивала. Потрясающая ночная жизнь с ночными барами и клубами (что было совершенно неизвестно в Новой Зеландии в то время), возможность посещать зарубежные страны практически по своему желанию в сочетании с беспрецедентным товариществом позволили двухлетней сингапурской командировке пролететь незаметно.

Во время службы в 1-м Королевском новозеландском пехотном полку я успел послужить и в штабной роте, и в роте «А», мне посчастливилось принять участие в различных представительных учениях, таких как гонконгские минометные стрельбы, стрелковые соревнования в Брунее и турнир по регби-7 в Малайзии. Только когда наступил срок моего возвращения в Новую Зеландию и в ряды САС, я в полной мере осознал, насколько более компетентным и уверенным в себе я стал.

Помню, как за два дня до отъезда в Новую Зеландию я плюхнулся на землю. Заснув в пересыльном бараке вместе с остальными солдатами своего взвода, я был разбужен командиром лагерного караула.

— Майк, Майк, — произнес он, одновременно тряся меня за плечи. Я уставился на него мутными от сна глазами и взглянул на часы. Было 03:30 утра.

— Что? — Это все, что я смог вымолвить в этот нечестивый час.

— Мне звонили из штаба сухопутных войск в Окленде. Мне очень жаль, но твой отец только что умер.

Это было сказано очень прямолинейно, но полагаю, что другого простого способа передать такую трагическую новость не существует. Знаю, что мне бы точно не хотелось этого делать.

Через пять часов я уже летел домой рейсом «Air New Zealand», все еще не веря, что это могло случиться. Я не видел и не разговаривал с отцом с момента своего отъезда в Сингапур, единственной формой общения между нами была пара писем, и то, что он умер за два дня до моего возвращения, стало жестоким ударом.

Думаю, что по-настоящему это осозналось только после похорон. Пока не увидишь тело, лежащее в гробу, все кажется каким-то нереальным. Мой отец всегда был очень замкнутым человеком, после развода жил один, никогда никому не доверял и уж тем более не хотел рассчитывать на чью-то помощь. В день своей смерти он дошел до местной станции скорой помощи, расположенной в 15 минутах езды от дома, и сказал: «Кажется, у меня только что случился сердечный приступ». Через шесть часов в больнице у него развился обширный инфаркт, и он скончался.

Через неделю после возвращения в Новую Зеландию я возобновил свою подготовку в САС, но у моего отца уже не было возможности увидеть, как я служу.

ГЛАВА 10

Пункт постоянной дислокации 1-го полка Специальной Авиадесантной Службы Новой Зеландии, военная база Папакура, 1985 г.

Интенсивный режим цикла боевой подготовки САС стал, пожалуй, лучшим эликсиром для меня в то время. Возможность с головой погрузиться в процесс подготовки отвлекла меня от мыслей о смерти отца. Мне повезло, что в это же время курс проходили несколько моих хороших друзей из Сингапура: Пит, Экс, Дэйв и большой Хоки, — все они сплотились и в этот трудный период поддержали меня, в основном благодаря хорошим сессиям популярной музыки.

Поскольку мои навыки по связи и медицине уже практически устарели, я повторно прошел эти курсы вместе со своими товарищами, будущими спецназовцами. Самым сложным для меня оказался курс тактики малых подразделений, называемый по-другому «патрулирование», который стал камнем преткновения при моей первой попытке. На этом курсе изучались основные навыки патруля САС в составе четырех человек, составляющего основу сабельного (боевого) эскадрона.

Курс патрулирования требовал больших умственных и физических усилий, и чаще всего именно он оказывался самым показательным фактором, определяющим процент отсева курсантов после самого отбора. Курс обучения патрулированию охватывал широкий круг вопросов, включая навыки, порядок и способы патрулирования, организацию и порядок работы на наблюдательном пункте, навыки действий при встрече с противником, организация засад, устройство мин-ловушки, проведение ближней разведки целей и многое другое. Все это завершалось контрольным упражнением, которое призвано было проверить как отдельного человека, так и весь патруль во всех приобретенных навыках.

На этот раз я был полон решимости не оступиться и, вооружившись сингапурским опытом, был уверен, что повторного разочарования не будет. Так оно и оказалось, и в конце курса обучения я получил блестящий отчет, который развеял последние остатки сомнений, терзавших меня. Я не только оправдал себя, но и система проявила веру в мои способности, разрешив мне вернуться, и я полностью оправдал это решение.

Патрулирование — это еще и курс, который по-настоящему скрепляет курсантов курса подготовки, заставляя их полагаться друг на друга, доверять своим товарищам и верить им. За эти недели сформировалось почти непобедимое чувство товарищества; завязались дружеские отношения, которые останутся на всю жизнь. Четверо из этого набора потом успешно поступили на службу в 22-й полк САС Великобритании.

После курса патрулирования мы приступили к ужасному «боевому выживанию». Я уже проходил этот курс во время своей первой подготовки, сбросив при этом не менее стоуна веса,³⁴ так что давление на меня в какой-то степени спало. Первые две учебные недели курс я проходил, но когда дело дошло до финального упражнения, меня, слава Богу, пощадили.

Боевое выживание — это именно то, что следует из его названия. Поскольку патрулю САС чаще всего приходится действовать на значительном расстоянии в тылу противника, шансы попасть в плен в случае обнаружения чрезвычайно высоки. Целью этого курса было научить спецназовцев искусству выживания во враждебной окружающей среде, предполагая самый худший сценарий: что они потеряли все свое снаряжение, находятся в бегах от врага, и живут за счет земли.

Для этого на курсе преподаются различные навыки, позволяющие максимально увеличить шансы на выживание: ориентирование по небесным светилам, распознавание фауны и флоры, искусство охоты и установки ловушек, организация встреч с агентами, изготовление импровизированной одежды и укрытий, уклонение и уход от выслеживания людьми и собаками, и, наконец, сопротивление допросам. Последняя неделя этого курса чрезвычайно интересна, когда бывшие военнопленные рассказывают о своем пережитом опыте, а настоящие следователи приходят и читают лекции о методологии своей профессии.

Курс этом в целом довольно приятный и, безусловно, информативный, вплоть до контрольного упражнения, которое является тяжелейшей задачей. Сценарий упражнения имеет многократно испытанный и проверенный формат. Кандидатов собирают, завязывают им глаза и везут на грузовиках в заранее оговоренное место: обычно это безлюдная пустошь армейского полигона Вайуру. По прибытии, уже в составе патрулей, их высаживают в ночной темноте, выдают импровизированную карту для уклонения и побега, сообщают место и время встречи с первым агентом, а затем велят убираться восвояси. Теперь патруль принимает облик четырех беглецов из лагеря для военнопленных, которые пытаются избежать захвата, живя за счет земли и проходя через серию встреч с агентами; в то же время «охотники», в распоряжении которых имеются значительные силы и средства, как на земле, так и в воздухе, пытаются их поймать.

Этот курс всегда проводится в середине зимы и обеспечивает то, что вы будете холодными, мокрыми, голодными и несчастными на всем протяжении своего пути. Особенно деморализует, когда на месте встречи с агентом вам в холодные онемевшие руки суют пакетик с пайком на ближайшие 24 часа. При ближайшем рассмотрении в нем оказывается по паре ломтиков хлеба, две-три картофелины и кусок сырой требухи — очень аппетитно.

Если вас не поймали раньше, курсанты передвигаются от агента к агенту в течение примерно недели, после чего их намеренно отлавливают и подвергают изнурительному допросу. Имя, звание, личный номер и дата рождения — вот примерно общий объем информации, которую вам разрешено разглашать; если вы скажете больше, вам выдадут «волчий билет».

Спустя 30 с лишним часов, сидя в комнате для допросов, с ваших глаз внезапно снимают повязку, и перед вами стоит офицер-инструктор с повязкой судьи на руке и говорит: «Конец упражнению». Это один из самых запоминающихся моментов в вашей жизни. С благодарностью принимается горячая чашка до безобразия сладкого чая, и вас ведут в комнату, где достаточно еды, чтобы накормить целую армию. Наконец-то вы можете осмелиться подумать: «Слава Богу, все закончилось!». Один за другим проходят другие курсанты, все с ошеломленно-облегченным выражением лица. А потом вы начинаете говорить, и вдруг оказывается, что все не так уж и плохо.

На следующий день после обеда весь курс собирается в баре вместе с остальными военнослужащего группы. Без всяких притворств и церемоний командир вызывает каждого из успешных кандидатов вперед, чтобы вручить ему знаменитый бежевый берет с прикрепленным к нему крылатым кинжалом. Достаточно сказать, что пиво льется до глубокой ночи. Вспоминая тот вечер, когда я получил свой берет, я никогда бы не подумал, что через пять лет четверо из этих гордых, только что получивших значок спецназовцев завершат свою службу в новозеландской САС и сделают все заново в стране, находящейся за 20 000 километров от нас.

Однако на церемонии награждения в Новой Зеландии цикл боевой подготовки не заканчивается. В отличие от своих более известных британских коллег, в САС продолжается обучение другим боевым навыкам, таким как минно-подрывное дело, альпинизм, амфибийное дело, ведение специальных боевых действий (иначе называемое контртеррористической подготовкой) и курс парашютно-десантной подготовки для тех, кто ее еще не прошел.

Именно на курсе альпинизма я впервые попробовал, что такое «жизнь на краю» в составе САС. Начальный этап курса скалолазания проходил в Лей, идиллическом месте в нескольких часах езды к северу от Окленда. Поначалу мне показалось, что это довольно пугающе. Идея карабкаться вверх по отвесной скале с веревкой, прикрепленной к маленьким проволочным клиньям в качестве единственного средства безопасности, поначалу не казалась мне забавной. Однако по мере того как шли дни, а моя уверенность росла, я начал получать от этого все больше удовольствия.

Начали мы с «боулдеринга» — лазанья по огромным отколовшимся кускам, разбросанных у подножия скал, отрабатывая приемы и технику, необходимые для успешного преодоления этих самих скал. Вскоре последовали восхождения, постепенно увеличивающиеся по сложности и продолжительности. Однако, как и во всех других случаях в САС, именно тогда, когда вам кажется, что вы попали в хорошую ситуацию, они начинают вводить военный элемент. Внезапно я обнаружил себя привязанным к веревке, в кромешной ночной тьме, взбирающимся на 50-метровый утес, таща за собой «берген» и винтовку. Добро пожаловать в реальный мир.

Тем не менее, мне удалось пережить этот этап целым и невредимым. Далее нам предстояло перейти собственно к альпинизму и арктическому выживанию, базовая подготовка по которому также проходила в Лей. Для подготовки альпинистов, разумеется, нужны горы, поэтому курс был отправлен южнее, на расположенный на высоком центральном плато Северного острова, 2797-метровый, периодически действующий вулкан Руапеху, который доминирует над своими меньшими и менее известными вулканическими сестрами — Тонгариро и Нгаурухоэ.

На горнолыжном курорте мы выглядели жалкой кучкой людей, одетых в мешанину из белых и зеленых камуфляжных цветов, с «бергенами» в руках, пробиравшихся к вершине мимо полчищ модных лыжных фанатов со всеми их наборами «Гуччи». Именно на этом этапе боевой подготовки в наш лексикон вошла поговорка «Не играйся с горами». Каждый, кто проводил время в горах, будь то катание на лыжах или скалолазание, знает, насколько изменчивой, опасной и непредсказуемой может быть альпийская погода.

Мы прошли примерно две трети расстояния до нашего приюта, когда разразилась буря. Казалось, не было никаких предупредительных признаков: в одну минуту ясное голубое небо, а в следующую — сплошная белая мгла. В течение нескольких минут на нас обрушился ветер, несущий со скоростью 100 километров в час поднятый снег и лед. Вам сильно везло, если вы могли видеть больше метра перед собой. Свирепость бури была такова, что единственный способ выстоять — повернуться спиной к вихрю и пригнуться; у стоящей фигуры противостоять натиску не было шансов.

Наши инструкторы очень быстро поняли, что ситуация плачевная. Их было всего трое, и они присматривали за четырнадцатью начинающими альпинистами, большинство из которых никогда раньше в горах не были, не говоря уже о том, чтобы столкнуться с такими условиями. Хотя до вершины и безопасного горного приюта оставалось всего несколько сотен метров, найти его в такую погоду не представлялось возможным, — как и безопасно спуститься с горы при оставшемся дневном свете. Инструкторы быстро посовещались и решили, что единственным вариантом остается оставаться на месте и попытаться переждать бурю.

Теперь в нас летели ледяные пули, которые становились все больше и больше. Фил, один из инструкторов, подошел к Питу, Бомберу и мне, прокричав нам сквозь рев ветра.

— Мы остаемся на месте! Доставайте лопаты и копайте снежную пещеру!

Несколько дней назад в безопасных и уютных стенах учебного класса нам рассказывали, как оборудовать снежные пещеры, но применять эти знания на практике в таких условиях — значит довести практическое применение урока до крайности. Я принялся возиться с зажимами на своем «бергене». Урок первый: держите лопату снаружи рюкзака — клипсы оказались прочно вморожены в уплотненный лед. Бомберу удалось достать свою лопату, и я одолжил ее, и бил свой «берген» до тех пор, пока не отколол лед, и не достал затем свою.

Первым делом нужно было вкопать рюкзаки, потому что ветер к этому времени был настолько сильным, что начинал сдувать со склона оставленные без присмотра «бергены». Когда с этим было покончено, мы начали копать снег, начиная с траншеи, которая должна была быть около двух метров глубиной и полтора метра длиной, под прямым углом к направлению преобладающего ветра. На рытье траншеи ушла целая вечность, и то, что примерно через десять минут работы лопатами наши руки начали терять чувствительность, нам абсолютно не помогало. Пришлось снять перчатки, чтобы засунуть замерзшие пальцы в подмышки и согреть их. Как только тепло восстанавливалось и чувствительность возвращалась, боль становилась мучительной, но единственной альтернативой этому была ветро-холодовая травма, такая как обморожение или еще что похуже.

Бомбер, бывший стрелок и бодибилдер, рост которого достигал всего 5 футов 6 дюймов,³⁵ и то на каблуках, орудовал лопатой как берсеркер — настолько, что в спешке он выронил лопату, и это был последний раз, когда мы ее видели — она кувыркнулась в снегу, снесенная ветром, и исчезла в ночи.

Мы втроем чередовали работу: двое копали, а один пытался выстроить снежную стену против наступающего на нас натиска, но без особого успеха. Как только траншея была готова, началась собственно работа по раскопке пещеры. Это и в обычных условиях достаточно сложно сделать, не говоря уже о таких условиях, как были сейчас. Нам пришлось прорыть вход под прямым углом к траншее, а затем вырыть саму пещеру. Работать сейчас, когда не было ветра, снега и льда, оказалось намного легче.

Инструкторы постоянно переходили от группы к группе, проверяя правильность конструкции и соблюдение мер предосторожности против обморожения, переохлаждения и т. п. «Всегда следите друг за другом», — таков был их напутственный совет.

К трем часам утра все группы благополучно зарылись под землю, и передышка от бури была просто райской. Однако теперь, как никогда, мы должны были быть начеку — если не оборудовать вентиляционное отверстие, в снежной пещере легко скапливается угарный газ. Сделать такое отверстие позволяло проталкивание лыжной палки через крышу, но нужно было следить за тем, чтобы оно оставалось чистым; поэтому один человек постоянно бодрствовал.

Несмотря на передышку от непрекращающегося ветра, внутри было все еще отчаянно холодно; в попытке согреться на наши тела накатывали сильные приступы дрожи. Ни у кого из нас не было арктического снаряжения, необходимого для длительного бодрствования в таких условиях; мы были экипированы для неспешного отдыха в горном приюте. Замысел горной подготовки заключался в том, чтобы тренироваться на снегу и льду на протяжении дня и возвращаться в относительную роскошь горного домика при первых признаках неблагоприятной погоды.

Хотя мы освободили достаточно места, чтобы улечься втроем, отдыхать все равно приходилось по очереди, хотя о полноценном сне в таких условиях и речи не шло. Мы дежурили по два часа, заваривая чай, поддерживая вентиляцию в крыше и выход из пещеры, но самое главное — присматривая за двумя другими своими товарищами, пытавшимися заснуть.

К девяти утра метель все еще не утихла, и предстояло принять еще одно важное решение. Оставаться ли нам на месте, пока буря окончательно не утихнет, или рискнуть спуститься с горы при свете дня, опасаясь ухудшения физического состояния? Наши инструкторы выбрали последнее, и уже через час мы отправились в обратный путь. Оглядываясь назад, можно сказать, что это решение, несомненно, оказалось спасительным. Лучше было предпринять попытку, пока все были еще достаточно сильны, чем сидеть и ждать.

Оказаться обратно в эпицентре этого шторма было, по меньшей мере, кошмаром. Пробыв несколько часов вне его яростных порывов, я добровольно вернул себя в его лапы, и ситуация стала казаться еще хуже.

Все начали медленно спускаться с горы, видимость перед собой составляла всего несколько метров. Мы шли цепочкой, постоянно наблюдая за теми, кто идет впереди и сзади, и медленно, но верно снижались, постепенно вырываясь из лап снежной бури, пока наконец, словно оазиса в пустыне, не достигли безлюдного убежища лыжной трассы и нашего базового лагеря.

Из всех опасных мероприятий, в которых я участвовал, именно этот случай мне особенно запомнился по многим причинам. Во-первых, мы были еще неподготовленными новичками, и благодаря вере в своих инструкторов, собственные возможности и своих товарищей мы выжили в испытании, которое могло иметь гораздо более серьезные последствия. Уроки, полученные на суровом опыте, не забываются никогда, и на той горе я получил много уроков. Однако самым печальным из них стала судьба другой экспедиции, отправившейся на ту же гору пару лет спустя.

Группа из девяти солдат, двое из которых были инструкторами, отправилась в поход к приюту на вершине, чтобы пройти курс обучения, но попала в снежную бурю. Один из инструкторов сумел найти дорогу к горноспасательному центру и поднял тревогу. Из-за ужасных условий группу не могли найти в течение трех дней, а когда спасатели добрались до них, то обнаружили, что двое из них погибли, а оставшиеся в живых пострадали от переохлаждения и обморожения. И по сей день я знаю, что нам исключительно повезло, что нас не постигла подобная участь.

*****

После окончания рождественского отпуска меня направили на службу в авидесантный отряд эскадрона «B». В Специальной Авиадесантной Службе Новой Зеландии всего два эскадрона, которые несут службу по принципу ротации: один год в «зеленой роли», относящейся к более традиционным сферам деятельности САС — вывод в тыл противника и патрулирование, и один год в «черной роли», включающей в себя группу по борьбе с терроризмом. Эскадрон «B» находился в процессе принятия на себя ответственности за контртеррористическую деятельность, и те из нас, кто недавно вошел в его состав, сразу же включились в программу боевой подготовки.

На снайперском курсе, проводимом на этапе подготовки к ведению специальных боевых действий, я стал лучшим, опередив Пита. К его большому раздражению, такой же подвиг я повторил четыре года спустя на снайперском курсе в 22-м полку САС, — и, естественно, я никогда не напоминал ему об этом факте.

Вики, такой же бывший выпускник гимназии MAGS, как и я, был снайпером номер один, к которому меня назначили напарником, и именно под его руководством мне предстояло научиться многим снайперским хитростям. Когда речь заходит о борьбе с терроризмом, снайперы получают лучшее из двух миров, — они тренируются как в своей основной роли, так и во второстепенной роли «штурмовиков».

Между двумя этими группами всегда было много раздоров и соперничества: снайперов звали «Джулиями» — потому что позывной снайперской группы был «Джульет», а также из-за того, что их задача казалась проще. Штурмовики, с другой стороны, имели честь быть известными как «Орехи», потому что для того, чтобы пролезть через окно и поразить цель в нескольких метрах, требовался мозг размером с орех. Однако за всем этим скрывалось взаимное профессиональное уважение, которое делало эскадрон почти похожей на большую семью.

Командиры обеих групп в то время являли собой совершенную противоположность друг другу. Броццо, командир штурмовой группы, был одним из моих инструкторов на курсе боевой подготовки и недавно был переведен обратно в эскадрон «B» после завершения своей командировки в учебное подразделение. Ростом около 5 футов 10 дюймов и весом 13 с лишним стоунов,³⁶ Броццо был скрупулезным профессионалом, прирожденным лидером, вдохновлявшим окружающих, помешанным на физической подготовке. Агрессивный и очень амбициозный, он также взял на себя роль инструктора по рукопашному бою — роль, которой он особенно наслаждался, обычно в ущерб остальным. Будь то работа, регби или выпивка, вы могли быть уверены, что он будет в гуще событий.

Фил, командир снайперской группы, был настолько расслаблен, что почти спал. Жилистый и высокий, он только что вернулся в группу после добровольного отсутствия в течение нескольких лет, проведенных в составе поддерживаемых ЮАР вооруженных сил Намибии, действовавших против ангольских повстанцев-террористов.³⁷ Вооруженный этим опытом и множеством новых идей, он за время своего командования изменил подготовку снайперской группы, внедрив множество приемов, приобретенных за годы действительной службы. Закаленный годами охоты на террористов в африканском буше, он был уверен, что единственное, что может поднять его кровяное давление, — это мысль о том, что ему придется заниматься физической подготовкой, или о том, что бар закроется раньше, чем он успеет заказать еще одну кружку пива. Одним из его любимых приемов было держать на расстоянии вытянутой руки головную мишень, а затем по радиосвязи вызвать снайперов, чтобы они проверили на ней пристрелку на 100 метров.

Первые три месяца нашего пребывания в контртеррористической группе были очень напряженными: все необходимые навыки отрабатывались и применялись до тех пор, пока не становились привычными. Для снайперской группы три дня из обычной пятидневной недели обычно отводились на снайперскую подготовку, включавшую, как правило, стрельбу по движущимся целям на дистанции до 600 метров. Оставшиеся два дня отводились на штурмовую подготовку и все связанные с ней навыки: скоростной спуск по тросовым системам, ближний огневой бой в помещениях, взрывной способ проникновения и многое другое. Кроме того, не реже одного раза в месяц (неизменно в пятницу во второй половине дня) вся группа «упражнялась» в сценарии захвата заложников, вводя как можно больше элементов и неожиданных вводных, максимально проверяя каждого бойца, группу и командира.

Для молодого спецназовца с неутолимым аппетитом к обучению и подготовке это были захватывающие времена. Хотя мне и понравилось служить в пехоте, это и близко не могло сравниться с реалистичными и уникальными тренировками, которые проходили в САС. Именно это и побудило меня вступить в ее ряды.

ГЛАВА 11

Пункт постоянной дислокации 1-го полка Специальной Авиадесантной Службы Новой Зеландии, военная база Папакура, 1989 г.

По причине изменений в оперативной деятельности подразделения срок пребывания эскадрона «B» в составе контртеррористической группы (КТГ) был продлен с одного до почти двух лет. На первый взгляд, в этом нет ничего страшного, однако с учетом ограничений, налагаемых на КТГ, даже у лучших командиров рано или поздно заканчиваются идеи о том, как не повторяться во время тренировок. Поэтому я с огромным облегчением наконец-то сдал снайперское и штурмовое снаряжение каптёрщику, не понеся никаких расходов за возможные утери, и был готов к тому, что мой коллега из эскадрона «А» распишется в его получении. Но самым приятным моментом стало избавление от настоящего бича моей жизни — чертова пейджера. Провести 22 месяца в 30-ти минутной готовности к выезду несколько утомительно.

На первом построении эскадрона, состоявшемся в конце октября, было принято решение довести до необходимого уровня тех, кто еще в своих отрядах не получил навыков проникновения, а таких было немало. Те, кто были постарше, либо распределялись по своим отрядам для продолжения службы, либо уходили на дополнительные курсы, такие как усовершенствованные курсы минно-подрывного дела, тактической медицины, связистов — вариантов было бесконечное множество.

Вместе с пятью другими военнослужащими, включая Пита и Марша, я начал проходить курс затяжных парашютных прыжков, проводимый в школе парашютно-десантной подготовки (PTSU)³⁸ на авиабазе Венуапаи. Продолжительность курса составляла шесть недель, если позволяли погодные условия и наличие самолетов, и к исходу этого времени курсант должен был быть достаточно подготовлен, чтобы самостоятельно выполнять парашютные прыжки как с принудительным раскрытием парашюта, так и затяжные прыжки, в том числе ночью и с полным снаряжением (то есть «бергеном», ременно-плечевой системой и вооружением).

Первые пару дней курса вы проводили в классе, изучая метеорологию и знакомясь с расчетами для определения точек выброски и приземления, или в огромном ангаре для парашютной подготовки, отрабатывая правильное положение тела во время свободного падения, управление куполом и порядок действий на случай нештатных ситуаций.

Порядок действий на случай нештатных ситуаций, не только при затяжных прыжках, но и в любом другом виде парашютного спорта, имеют гораздо бóльшее значение, чем в других учебных дисциплинах. Я считаю, что это связано с тем, что здесь вы уже находитесь в значительно повышенном состоянии психического восприятия. Знания могут быть контрпродуктивными, особенно когда вы впервые собираетесь выйти из совершенно исправного самолета на высоте N тысяч метров, и мысль о том, что вы будете падать на землю со скоростью более 160 километров в час, может показаться малопривлекательной. Единственное утешение — два заранее упакованных куска хлипкого шелка, прикрепленные многочисленными маленькими нейлоновыми стропами к вашей спине, — вот ваша надежная защита от безвременной кончины.

Вот такие мысли роились у меня в голове, когда я сидел в самолете C-130 «Геркулес», летящем на высоте 3000 метров, и заходящего против ветра над гаванью Вайтемата, за несколько минут до того, как мне предстояло совершить свое первое погружение в неизвестность. Все усугублялось тем, что за день до этого я уже находился на этой стадии, стоя на хвостовой рампе в готовности к выброске, и в последнюю минуту прыжок был отменен, так как на посадочную площадку надвинулась туча, скрывшая ее на весь день. Теперь, 24 часа спустя, я наблюдал за Беном и Чарли, стоявшими на опущенной хвостовой рампе, вокруг нас свистел ветер, один инструктор держал их обоих, а второй лежал на палубе и визуально определял точку выброски. Затем, по сигналу руки и после похлопывания по спине, они исчезли.

Мы с Роком были следующими, стояли у заднего люка и смотрели в бездну, а непрекращающийся гул двигателей и засасывающий вихрь, хлеставший меня по ногам, дополняли барабанный бой в ушах.

— Две минуты!

Команда была передана вместе с соответствующим сигналом рукой, и инструктор по парашютно-десантной подготовке подтолкнул нас на расстояние метра от пропасти. Несмотря на то, что я осознавал все происходящее вокруг, я чувствовал себя автоматом, выполняющим движения, независимо от того, нравятся они мне или нет.

— Внимание! — у моего уха прозвучал сигнал о 30-ти секундной готовности, за которым последовал крик «Пошел!» и хлопок по плечу.

Я вынырнул из самолета и на миллисекунду удивился спокойствию окружавшего меня воздуха, но это продолжалось очень недолго, и когда я вышел из вакуума, который создается сразу за самолетом, то заскользил в полновесном потоке. Выгнув спину дугой, и одновременно отводя плечи назад, я попытался занять позу «лягушки», которая стабилизировала бы мой полет. Несмотря на тряску, я занял устойчивое положение и наконец-то смог перевести дух, хотя и не был еще достаточно уверен в себе, чтобы наслаждаться окружающим видом.

Внезапно передо мной появился мой инструктор, ухмыляющийся от уха до уха и показывающий мне большой палец вверх. Затем он начал стебаться, облетая вокруг меня, ставя мои ноги в правильное положение, после чего отошел в сторону и приготовился наблюдать за тем, как я буду «распечатываться» (открывать парашют).

Во время первых двух прыжков нашими парашютами управлял специальный прибор с высотомером, раскрывавший купол автоматически, и который предварительно калибровался и настраивался перед каждым прыжком. Устройство работало на основе барометрического давления и автоматически раскрывало либо основной, как в данном случае, либо запасной парашют, в зависимости от высоты, на которую он был выставлен.

Однако несмотря на наличие высотомера, мы по-прежнему отрабатывали все действия, которые должны были выполнять перед раскрытием парашюта. Я проверил свой прибор: при прыжке с высоты 3000 футов до высоты раскрытия парашюта оставалось 100 футов. Несколько раз скрестив руки перед собой в знак того, что мой парашют сейчас будет раскрываться, я прекрасно понимал, что даже такое легкое движение дестабилизирует мой полет. Тут с треском сработало устройство автоматического раскрытия парашюта, и за несколько секунд моя скорость падения снизалась со 160 километров в час примерно до двадцати пяти.

Сила раскрытия оказалась ужасающей. Мне показалось, что моя спина раскололась на две части, а боль в носовых пазухах и барабанных перепонках после быстрого замедления и сброса давления была мучительной. Хуже всего, однако, была мысль о том, что я только что обеспечил себя самым лучшим средством контрацепции и мне потребуется серьезная хирургическая операция по удалению из брюшной полости того, что осталось от моего мужского достоинства.

Я проверил купол, отпустил клеванты рулевых строп, затем быстро зажал нос и пробил уши. Сориентировавшись на площадку приземления, я поправил подвесные ремни, чтобы вернуть себе голос и дыхание, после чего взял паузу, чтобы насладиться полетом и полюбоваться захватывающим видом.

В парашютной школе среди тех, кому посчастливилось пройти начальный курс парашютно-десантной подготовки, на котором изучаются прыжки с вытяжным парашютом, бытует поговорка: «Ты не приземляешься, ты прилетаешь!». Такова сила удара, сотрясающего кости, когда тело встречается с землей — стандартный армейский парашют T10 не самый щадящий.

Несмотря на то, что «крыло» MT1X — это управляемый парашют, обладающий всеми качествами обычного спортивного парашюта, но немного бóльшего размера, чтобы выдерживать бóльшие нагрузки, до тех пор, пока вы не приземлитесь во время затяжного прыжка, вы не узнаете, насколько сильным будет удар. Поэтому к маркеру площадки приземления я подошел с естественным цинизмом десантника.

Инструктор, находящийся на площадке, держал в руках ручные панели, очень похожие на те, которыми подают сигналы самолетам, и на последних 50 футах полета он начал махать ими, чтобы дать мне понять, когда нужно сделать «подушку».³⁹ На всякий случай я уже приземлялся «передним правым», и когда «распустил» парашют, он отреагировал соответствующим образом, сложившись в последний момент и обеспечив мне достаточно мягкую посадку. Из-за того, что в полете я все равно напрягся, то приземлился, как идиот, на задницу и попытался перекатиться, чтобы скрыть свое смущение. Вытянув и собрав парашют, я затем захватил свой второй парашют и направился к уже выруливавшему C-130. Мне не терпелось повторить все сначала — это было самое захватывающее занятие в моей жизни.

*****

Чтобы успешно пройти квалификацию на курсе, нежно было сделать минимум 40 затяжных прыжков, из которых определенное количество нужно было выполнить днем, ночью, со снаряжением, а также сделать длительное планирование под куполом. При мерно на половине курса в моей подготовке возникла огромная проблема, которая сделала вероятность выполнения требуемого количества прыжков за отведенное время практически невозможной.

Основным самолетом, который мы использовали, был «Эндовер»,⁴⁰ поскольку транспортников C-130 было слишком мало, и они не могли постоянно находиться в нашем распоряжении на протяжении не менее шести недель. Один из «Эндоверов» после налета в X тысяч часов проходил капитальный ремонт, и в ходе осмотра на фюзеляже было обнаружено большое количество заклепок, которые либо отсутствовали, либо были едва закреплены. В течение часа эксплуатация всех «Эндоверов» в стране была запрещена на неопределенный срок, до проведения детальной проверки. Наш график проведения прыжков сократился с двух в день примерно до двух в неделю. К счастью, помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.

К нам по обмену на двухмесячную стажировку, которая должна была охватить как Новую Зеландию, так и Австралию, прибыл эскадрон «B» 22-го полка САС Великобритании. В частности, авиадесантный отряд эскадрона «B» британцев должен был разместиться вместе с нами на базе Венуапаи для участия в учениях «Фаст Глайд», что, по сути, означало, что они будут прыгать до шести раз ежедневно, используя свой собственный C-130. Потребовался всего один день, чтобы получить разрешение на использование их самолета, и, естественно, предложение было встречено взаимностью. В кратчайшие сроки мы вернулись на прежний уровень и в конце концов преодолели магическую отметку в 40 прыжков.

Это был первый раз, когда я работал с другим подразделением спецназа, и он стал важной вехой в моей армейской карьере. К концу нашего учебного курса работа 22-го полка САС произвела огромное впечатление и на Пита, и на меня.

*****

Кульминацией визита британцев к нам стал матч по регби между двумя подразделениями Специальной Авиадесантной Службы, и эскадрон «В» 22-го полка САС, безусловно, оценил свои шансы против своих менее именитых соперников.

Большой Кен служил в эскадроне «B» британцев уже два года. Он покинул 1-й полк новозеландской САС в тот год, когда я вернулся из Сингапура, и в том же году успешно прошел отборочный курс в 22-й полк. Как регбист я был полезным игроком, способным показать достойную игру, но редко когда выдающуюся. Кен, имевший рост 6 футов и вес около 16 стоунов,⁴¹ напротив, был выдающимся регбистом, бывшим игроком сборной Новой Зеландии среди школьников. Он был типичным представителем своего отряда в то время, лодочного отряда эскадрона «В», который тогда в полку ласково называли «отрядом сумо». Почти вся передняя линия британцев состояла из военнослужащих отряда сумо, и большинство из них отличались немалыми габаритами.

Каждый раз, когда мы встречались на привале, Кен рассказывал, что они были чемпионами полка по регби и как ему понравится надрать нам задницы, особенно мне. Разговор всегда сворачивал на эту тему.

— Да, Большой Нос, а что ты будешь делать, когда я ворвусь в схватку и прижму тебя в сокрушительном захвате? — обычно это была его любимая фраза.

— Смирись, Выступающая Челюсть, тебе придется сбросить не меньше трех стоунов,⁴² чтобы догнать меня. Единственное, что ты увидишь, — это цвет моих шипов на бутсах, когда я пронесусь мимо тебя к зачетной линии, — ну и так далее.

Наконец, наступил день большой игры. Это событие заслуживало такого внимания, что начальник базы Папакура предоставил всем военнослужащим и сотрудникам, не занятым по службе, выходной, чтобы понаблюдать за игрой. Команда хозяев, и я в том числе, последние пару дней репетировала хаку,⁴³ чтобы придать игре местный колорит и бросить традиционный вызов сопернику. К сожалению, половина команды была пакеха,⁴⁴ и наши жалкие попытки изобразить боевой вызов оказались настолько постыдными, что многие из нас были изгнаны в заднюю шеренгу, где нам, безусловно, и было самое место. Нет нужды говорить, что в тот день белые парни выглядели неважно, но наши товарищи, занявшие место впереди, заставили гордиться своей командой, и хака произвела на всех нас желаемый эффект: мы были готовы к убийству.

Многие люди, играющие в эту игру по всему миру, не понимают, что для новозеландцев регби — это не просто игра; это религия, образ жизни, к которому мы все относимся очень серьезно. Будь то соревнование или просто товарищеская встреча, вы можете быть приятелями в противоположных командах до и после матча, но во время игры пленных не берут и там пощады не жди.

Главный сержант гарнизона, наш полковой сержант-майор, судивший игры в местном чемпионате графств по регби, взял на себя руководство игрой, и с первых же свистков понял, что ему придется несладко. Первые 20 минут были, по сути, массовой дракой, когда две противоборствующих схватки и полузащитники пытались завладеть преимуществом. Собственно, самого регби было очень мало. Таймы были сокращены до 30 минут, чтобы дать хозяевам меньше преимущества, однако к концу первой половины счет показал, что в этом не было необходимости. При счете 13:0 в нашу пользу британцы держались более чем уверенно. Но во втором тайме все изменилось.

Мы начали вторую половину встречи, решив не позволить тактике эскадрона «B» британцев испортить игру, и начали выбивать быстрый мяч на заднюю линию, что сразу же принесло результаты. К финальному свистку мы набрали в общей сложности 48 очков, единственным провалом стал перехват сомнительного качества (уверен, что полковой сержант-майор их пожалел), который занёс чертов Динжер. После его заноса празднование и самодовольство было таким, что можно было подумать, что они только что выиграли чемпионат мира.

Мне и самому удалось забить, но самым запоминающимся моментом стало то, как я вальсировал вокруг Кена, демонстрируя ему свои пятки. Я даже позволил себе оглянуться через плечо, когда приближался к зачетной линии, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он отказывается от погони и приветствует меня поздравительным жестом. Этот момент я всегда люблю вспоминать, когда он выходит из себя, и мы с ним знаем, что существует неопровержимое доказательство этого события: оно было записано на видео, и я являюсь гордым обладателем ее копии. А вот Кену еще предстоит ее найти.

*****

Такая совместная подготовка новозеландского и британского спецназа оказалась тем самым катализатором, который мы с Питом искали. Мы оба уже подумывали о том, чтобы уволиться из новозеландской армии и отправиться за границу, чтобы попытать счастья на отборочном курсе в 22-м полку САС, но визит к нам эскадрона «В» этого полка послужил окончательным стимулом.

Мы чувствовали себя как регбисты на скамейке запасных, неделя за неделей, жаждущие войти в игру, доказать свою состоятельность, но так и не получившие такого шанса. Будучи солдатами новозеландской армии, мы не имели возможности проверить себя, поэтому пришлось искать выход за пределами страны.

Для нашего поколения солдат такой переход не был уникальным — путь в 22-й полк САС был проторен еще до того, как я, Пит или Кен окончили начальную школу. Со времен войны во Вьетнаме в материнское подразделение постоянно прибывали киви из подразделения, которое тогда называлось 1-м эскадроном рейнджеров Специальной Авиадесантной Службы. Амбициозные, уверенные в себе и достаточно решительные, чтобы преодолеть 20 000 километров, рискнуть всем и начать все с нуля, большинство из них добилось успеха. Это был поток людей, который в 22-м полку не поощряли, но, в то же время, и не особо препятствовали.

На мероприятии по случаю отъезда эскадрона «B» британцев на родину я отозвал Кена в сторону и сообщил ему о нашем решении. Даже в нетрезвом состоянии его поддержка вырвалась наружу:

— Молодец, Большой Нос, значит у меня еще будет шанс надрать тебе задницу на «Вентиляторе».⁴⁵

Мы с Питом решили поучаствовать в отборочном курсе, проводимом в августе 1990 года, через девять месяцев, и поэтому составили планы с учетом этой даты. Первым делом мы подали в часть рапорт, заполнив форму №717 — рапорт о добровольном увольнении с военной службы. Мы оба, каждый в отдельности, прошли собеседование с командиром эскадрона, а затем с командиром полка, но когда причина нашего ухода стала очевидной, они воздержались от попыток отговорить нас и пожелали нам удачи.

Поездка эскадрона «B» в Малайзию в январе следующего года оказалась последними учениями, в которых мы участвовали в составе подразделения новозеландского спецназа. Эскадрон поднялся на борт самолета C-130 «Геркулес» на авиабазе Венуапаи для двухдневного перелета в Малакку.

Через несколько дней мы приступили к рутинной работе: акклиматизация, рекогносцировка, организация гарнизонной службы и подготовка к последующим трем неделям. Вначале эскадрон поучаствовал в совместных занятиях с подразделениями малазийской армии, проводя для них небольшие курсы по различным темам — от проведения засад до следопытства и выслеживания. В свою очередь, малазийцы провели для нас краткий курс выживания в джунглях, которым руководили представители ибанов.⁴⁶

Эти учения стали для меня первой возможностью вернуться в Малайзию после увольнения из пехотного батальона, и изменения, произошедшие в стране за три года, были разительными. Хорошо знакомые мне учебные зоны, где раньше росли пышные первичные джунгли, были расчищены, чтобы освободить место для плантаций, новых дорог и автомагистралей. Это стало совершенно очевидным на последних учениях. За год до этого на данных территориях была проведена рекогносцировка, но когда патрули проникли в свои районы ответственности, то обнаружили, что огромные площади недавно расчищенных джунглей теперь засажены масличными пальмами, а многочисленные маленькие деревни, в которых проживают местные жители, обеспечивают достаточно рабочей силы для работы на плантациях. Это лишило эскадрон стимула к обучению.

В последнюю неделю малазийской командировки у эскадрона было пять дней отдыха, и тогда несколько человек решили воспользоваться предоставленной возможностью и отправиться в ностальгическое путешествие к югу от границы, чтобы посмотреть на Сингапур.

В начале 1987 года лейбористское правительство Дэвида Ланге предрешило судьбу новозеландского присутствия на этом острове, объявив, что новозеландские войска начнут сворачивать свои операции в стране и окончательно покинут регион к 1989 году.

Ожидание на таможенном/иммиграционном пункте на малазийской стороне в ожидании разрешения на въезд в Сингапур вызывало приятные воспоминания. Возвращение в Сингапур по этому маршруту было обычным делом после тренировок в джунглях на севере страны, и, оказавшись на границе, вы знали, что находитесь в получасе езды от хорошего душа, еды и более чем нескольких добротных бутылок крепкого пива.

Неделя, проведенная в Сингапуре, оказалась в некотором роде разрядкой. Нам всем хотелось воссоздать атмосферу и обстановку ушедшей эпохи, и мы посетили несколько старых заведений, однако без буйного веселья двадцати или около того солдат-киви или бренчания «Десяти гитар»⁴⁷ все это было не то.

Через несколько дней после прибытия в Сингапур я совершил паломничество в казармы Дьепп, чтобы посмотреть, осталось ли там хоть какое-то напоминание о том, что было. Съехав на арендованном автомобиле с Сембаванг-роуд на небольшой спуск, по которому можно попасть в лагерь, я сразу же увидел, что все изменилось.

Высокий забор из сетки и колючей проволоки, окружавший лагерь, не давал возможности войти, но позволял все хорошо рассмотреть. Глядя сквозь него на заросшие лужайки, унылые бараки и засыпанные листвой дороги, я с трудом узнавал гарнизон. На меня нахлынула волна грусти, — теперь стало понятно, что того Дьеппа, который я знал и любил, больше нет.

В тот момент я смог провести аналогию между вѝдением, сидевшим у меня в голове, и своим собственным путем, который вскоре должен был начаться. Всему когда-то приходит конец; время лагеря Дьепп, как и время моей службы в новозеландской армии, закончилось. Пора было двигаться дальше.

Неделя прошла быстро, и вскоре мы снова оказались в самолете C-130, направлявшемся в Новую Зеландию. Для нас с Питом двухдневный поход дал время сосредоточиться и разработать план действий на следующие пару месяцев, предшествующих нашему отъезду в Великобританию.

Для увольнения из новозеландской армии мы с Питом выбрали май 1990 года, и наступил он с поразительной быстротой. После того как с новозеландской САС были улажены административные и материально-технические вопросы, остались только «отвальные» в расположении группы и эскадрона, которые сопровождались обильным употреблением алкоголя. На официальной группной «попойке» были произнесены речи и вручены памятные знаки. Нам обоим были переданы все надежды, ожидания и наилучшие пожелания от Киви-САС.

Думаю, до этого момента я не осознавал, насколько верили в нас военнослужащие нашего подразделения и насколько сильно мы несли на своих плечах гордость и честь нашего киви-эскадрона. От нас многого ожидали по обе стороны света. Новозеландцы хотели, чтобы мы показали, что они производят «хороших бойцов», способных служить наравне с лучшими. В то же время британцы ожидали, что кандидаты в САС из состава бывших кивийских спецназовцев будут хорошо работать и достигнут уровня выше среднего, и это было справедливо.

Прощальный вечер в эскадроне был гораздо более расслабленным, но и более эмоционально выматывающим. Семейная атмосфера в эскадроне «B», искренняя теплота и уважение, с которыми ребята относились друг к другу, были, безусловно, уникальным явлением, и я знал, что мне будет этого очень не хватать. И по сей день нас связывают дружеские отношения, завязавшиеся в эскадроне «B» 1-го полка новозеландской САС, и они могут быть восстановлены в любой момент, даже если мы не общались много лет.

ГЛАВА 12

Отбор в 22-й полк САС, 1990 г.

Когда мы с Питом садились в самолет, направлявшийся в Сингапур, — первый этап нашего путешествия в Великобританию, — на наши плечи легла вся тяжесть ожиданий. Проводить нас пришли несколько приятелей, но прощание — не самая сильная наша сторона, поэтому мы постарались сделать его как можно короче.

Когда самолет покинул международный аэропорт Окленда и взял курс на северо-запад, чтобы начать свой долгий путь к Австралии и дальше, мы получили возможность в последний раз взглянуть на наш дом. Пит схватил меня за руку и крепко пожал ее.

— Вот и все, приятель, — сказал он, широко улыбаясь во все тридцать два зуба. — Удачи!

— Да, и тебе, приятель, — ответил я, в то же время задаваясь вопросом: «Вернусь ли я сюда снова?

*****

Стоял теплый летний день, когда мы наконец приземлились в Лайнэме, и нас встретил Блю, сержант-майор из 22-го полка САС Великобритании. Долгое время он был связным для всех киви, совершающих переход из новозеландской САС в Херефорд, — переход, который он и сам совершил много лет назад после окончания службы во Вьетнаме.

Пока Блю спокойно рассказывал о событиях, которые произойдут в последующие дни, перемежая их небольшими анекдотами, связанными с местными деревнями и достопримечательностями, встречавшимися по пути, двухчасовая поездка в Херефорд прошла незаметно. Я уже бывал в Англии, но тот визит представлял собой лишь прославленную недельную пьянку в Лондоне, и, конечно же, мне никогда не доводилось видеть сельскую местность или дома, подобные тем, которые мелькали мимо меня. Одно дело изучать елизаветинскую или викторианскую историю в новозеландских классах, но видеть воочию примеры архитектуры того периода — домики с соломенными крышами, «черно-белые» деревни,⁴⁸ коттеджи со стенами, выгнутыми под углами, не поддающимися гравитации, — было просто восхитительно.

Когда показался десятимильный указатель на Херефорд, Блю изменил направление и свернул на север, объяснив, что мы остановимся в одной из множества маленьких деревень-спутников, расположенных вокруг города. Проехав через живописную деревушку, от которой веяло «старым миром», мы остановились у входа в старый коттедж.

— Ну что ж, вот ваш дом на ближайшие пару месяцев. Заходите, почаевничаем.

Коттедж Блю представлял собой старую резиденцию шерифа, построенную еще в 1600-х годах. Все эти годы он с любовью реставрировал и модернизировал его, так что теперь дом предоставлял постояльцам лучшее из двух миров: очарование старого мира в сочетании с современными удобствами. Нас поприветствовали все члены семьи, находившиеся там, уже давно привыкшие к кочевым гостям, которые привычно вторгались в их жизнь на несколько коротких месяцев.

После быстрой экскурсии мы устроились с Блю на кухне и наметили план действий на недели, предшествующие дате начала отборочного курса в августе.

— Другие мальчики оставили для вас двоих старый «Чеветте»,⁴⁹ но ему нужно заново пройти техосмотр. Вам также нужно будет поменять новозеландские права на британские, а затем оформить страховку на машину.

— Страховка обойдется вам примерно в 200 фунтов, если у вас есть подтверждение отсутствия претензий из Новой Зеландии, в противном случае она будет стоить гораздо дороже, — добавила Гейл, жена Блю. — Завтра я отвезу вас в Херефорд и покажу, где все это можно оформить.

Мы пробыли в стране всего пару часов, но расходы на содержание здесь автомобиля уже начали ощутимо сказываться на нашем бюджете. В ближайшие недели это станет дорогостоящей необходимостью.

В Новой Зеландии все казалось таким простым — уволиться из армии, купить билет и сесть на самолет до Великобритании, подготовиться и пройти отбор. Что может быть проще?

Гора административной работы, которую повлекло за собой наше прибытие, стала поистине зрелищем. Нам пришлось утрясать не только свои личные дела, такие как открытие банковских счетов, оформление документов на машину, включая страховку, решение вопросов медицинского страхования, но и выполнять требования армии, которые были вдвое обширнее.

Обычно солдат должен был отслужить четыре года в британских войсках, прежде чем ему разрешалось стать добровольцем для прохождения отбора в САС. Таким образом, его служба уже была задокументирована, а сам он был известен системе. В нашем же случае не было истории, на которую можно было бы опереться, у нас даже не было родного материнского подразделения, которое могло бы отправить нас на отбор. Таким образом, в значительной степени нам пришлось «блефовать перед системой», и нашим путем стало вступление в эскадрон «R» 22-го полка САС, — территориальное (резервное) подразделение регулярной воинской части.

Мы могли присоединиться к программе подготовки к отбору, который проводился в 22-м полку и в котором принимали участие как действующие, так и бывшие военнослужащие части. Это давало множество положительных побочных эффектов, не последним из которых было получение ценного представления о том, что представляет собой полк САС, а также возможность заработать в процессе немного столь необходимых денег.

Заполнение огромного количества бланков, форм и анкет, предшествовавших этому, заняло почти весь день, и чтобы расшифровать некоторые из них, нам потребовалась помощь Блю.

Течение дня периодически прерывалось различными людьми, которые приходили поздороваться и пожелать нам удачи, в том числе и Большим Кеном, который пришел к нам поздно вечером.

— Привет, Большой Нос, — раздалось по дому его обычное приветствие. — Значит, ты все-таки явился за своей порцией!

Кен пожал руки мне и Питу, а затем продолжил:

— Итак, в субботу утром я отвезу вас в Брекон, чтобы навестить Ван. Будьте готовы к восьми часам, хорошо?

Очевидно, Кен избавил нас от лишних любезностей.

Гора Пенн-и-Ван и связанный с нею марш, известный на отборе как «Вентилятор», был одной из первых зубодробительных прогулок, которую нужно было пройти за неизвестное время (устанавливаемое старшим сержантом-инструктором учебного отряда в зависимости от погодных условий). Кандидаты должны были нести «берген» и винтовку. Это был чрезвычайно тяжелый и печально известный марш, призванный отсеять при отборе слабых военнослужащих и установить минимальный стандарт для остальной части отборочного курса.

******

Наступила суббота, и вместе с ней мы впервые увидели то, что должно было стать нашим вторым домом на ближайшие месяцы, — холмы Брекон Биконс. По мере того как мы ехали по идиллической валлийской сельской местности, все чаще и чаще открывались виды на то, что ждет нас впереди, пока мы не обнаружили, что петляем среди огромных холмов, лишенных какой-либо растительности, кроме травы и редких деревьев. На пастбищах, разделенных древними стенами из сложенного на сухую камня, паслись обдуваемые ветром овцы, не обращая внимания на бесконечный поток проносящихся мимо машин.

К пробкам на дорогах, которые существовали по всей стране, пришлось привыкать. Будучи родом из Окленда, я привык к большому количеству машин, но если в Новой Зеландии, выехав за пределы городов, можно было рассчитывать на относительно свободную и открытую дорогу, то здесь, в Великобритании, такой удачи не было. Повсеместный огромный постоянный поток транспорта умопомрачительно раздражал и расстраивал.

Мы углублялись в горную страну, пока Кен наконец не указал на нашу цель, —самый высокий холм, грозно вырисовывающийся среди окружающих высот.

— Вон там, слева от вас. — Мы повернули шеи, чтобы увидеть вершину. — Теперь вы видите уступ Пенн-и-Ван.

Ван гордо возвышался над холмами Брекон, соединяясь узким хребтом с одной стороны со своим меньшим кузеном, а на западной стороне — с отвесной скалой, словно расщепленной ударом всемогущего топора миллионы лет назад.

Мы припарковались на стоянке «Стори Армз» у подножия холмов и выгрузили пару сумок с теплой одеждой, едой и термосом. Хотя погода казалась хорошей, я на собственном опыте убедился, что горному климату никогда нельзя доверять. Каждый год холмы Брекон берут определенную плату у бесстрашных туристов, отважившихся подняться по их суровым склонам. Благодаря тем, кто достаточно глуп, чтобы совершить здесь восхождение, не предприняв должных мер предосторожности, у команды горных спасателей, базирующейся в Бреконе, постоянно есть работа.

Кен выступил в роли гида, поведя нас по общедоступной тропе, которая, постепенно поднимаясь, петляла у подножия Пенн-и-Ван. Снизу я не мог определить размеры горы, так как большую часть времени вершину скрывала непрерывная череда ложных гребней.

То, что начиналось как легкая прогулка, вскоре превратилось в полноценный поход, причем уклон быстро увеличивался по мере того, как мы уходили с подножия. Теперь можно было разглядеть истинную природу зверя. Его суровые бесплодные очертания с бессистемно разбросанными сланцевыми и гранитными валунами всех размеров свидетельствовали о том, что время уже давным-давно здесь остановилось. Несмотря на то, что место внушало опасения, оно в то же время было величественным.

Потребовалось более полутора часов, чтобы добраться до вершины, и все мы блестели от пота и слегка запыхались от приложенных усилий.

— Отсюда можно увидеть весь масштаб «Вентилятора», — произнес Кен, когда его дыхание пришло в норму.

Сцена, безусловно, была впечатляющей, с нее, точно на открытке, открывался потрясающий вид на окрестности.

— Вам двоим лучше насладиться этой панорамой по максимуму, потому что, попав на отбор, у вас уже никогда не будет времени, чтобы его оценить.

Кен описал маршрут, по которому должны были пройти кандидаты, и который предполагал двукратное восхождение на Ван, а затем указал на моменты, которые были важны и во время других маршей на отборочных испытаниях. Мы с Питом внимательно слушали, стараясь впитать как можно больше информации. Стоя на краю пропасти, можно было легко испугаться масштабов предстоящей задачи. Местность была достаточно сложной, чтобы ориентироваться на ней без дополнительных трудностей, связанных с переносимым весом и ограниченным временем.

— Вниз будем двигаться в том темпе, который будет вам необходим для совершения марша. Это примерно шесть километров в час.

Мы отправились вниз, спустившись, как мне показалось, с безрассудной скоростью, хотя позже я буду считать это нормой. Это был просто взрывной темп, учитывая, что мы еще не несли никакого значительного веса, да и оружия тоже. Прохожие, не такие безумцы, как мы, с полным недоумением смотрели, как мы несемся вниз по крутым склонам, наполовину бегом, наполовину скачками.

Нам удалось добраться до самого низа и безопасной парковки целыми и невредимыми, хотя и запыхавшимися гораздо сильнее, чем раньше.

— Что за чертовски глупый способ спускаться с горы, — простонал я между вздохами. — Как минимум можно порвать связки и сухожилия!

— Ну, все проходят через подобное, Большой Нос, так что такое вполне возможно.

Я чувствовал, как наружу снова вырываются воспоминания.

— Полагаю, это просто вопрос подготовки, — ответил я, когда дыхание нормализовалось. — Просто не хочется думать о том, что ты проделал такой путь и из-за травмы все испортил.

Мы с Питом прекрасно понимали, что ранняя травма может негативно сказаться на наших шансах пройти отбор. Сама суть отборочного процесса, направленного на повышение требований к выносливости и одновременно на выполнение все более и более сложных заданий, не оставляла организму возможности для полноценного восстановления. Если вы получали травму на ранней стадии, ваши шансы на успешное прохождение отбора были ничтожно малы. Мысль о том, что мы не пройдем отбор, никогда не приходила нам в голову, но смертельный страх получить подрывающую здоровье травму присутствовал постоянно. У нас не было ни дохода, ни дома, на который можно было бы опереться в таком случае.

Поездка обратно в Херефорд дала мне возможность поразмыслить над предстоящей задачей. Стоя на вершине Вана, я окончательно осознал реальность ситуации. Провал был недопустим; и только гордость не позволяла мне поддаваться суровости и жестким требованиям отбора. Я знал, что если мне удастся освоить «Вентилятор», все остальное встанет на свои места.

По возвращении в коттедж Блю мы с Питом серьезно посовещались: оба понимали необходимость тренировок, которые с одной стороны достаточно хорошо подготовили бы нас к достижению требуемых стандартов, а с другой — не позволили бы нам слишком рано достичь пика физической формы.

Мы решили принять «Вентилятор» в качестве ориентира, и, поскольку до начала отбора оставалось восемь недель, было бы неплохо нацелиться на четырехнедельный срок, чтобы проверить себя на этом маршруте — оценив, таким образом, свой прогресс, можно было при необходимости изменить свои тренировки в зависимости от результата. Взяв календарь, мы соответствующим образом спланировали свой штурм этой высоты. Было решено, что для начала достаточно четырех дней в неделю на холмах, а оставшиеся три дня можно использовать для альтернативных тренировок, таких как бег, езда на велосипеде, плавание и прогулки без нагрузки. Наиболее сбалансированная программа выглядела так: два дня работы в горах с «бергенами», один день альтернативной тренировки, два дня снова с «бергенами», затем два дня альтернативной тренировки или отдыха. Это также позволило нам при необходимости гибко увеличить интенсивность занятий.

Таким образом, преисполненные энтузиазма и бодрости, мы с головой окунулись в установленный нами же самими режим тренировок. Рано утром, согласно программе, мы загружали в наш «Метеор» снаряжение и отправлялись в часовое путешествие в Брекон.

Поначалу наши организмы не воспринимали таких постоянных нагрузок, оставляя нас обоих измотанными и измученными как физически, так и морально. Но это был просто вопрос преодоления болевого порога, что мы уже делали раньше в различных ситуациях.

В свое время мы с Питом, пусть и в совершенно иной плоскости, занимались триатлоном, который ставил перед участниками схожие задачи и не менее схожие барьеры, которые нужно было преодолевать.

Дни работы на холмах и дорогах очень быстро превращались в недели, а тело непреклонно реагировало, в конце концов подчиняясь предъявляемым к нему требованиям. Хотя никто из нас не был толстым, количество калорий, сжигаемых нашим метаболизмом в течение дня, привело к тому, что вскоре исчезли даже последние остатки лишнего веса: вместо них появились сухие, крепкие мышцы. То, что поначалу казалось тяжелым и трудоемким, даже с небольшим весом на спине, теперь оказалось совсем не сложным, а наши ноги, казалось, могли с необычайной легкостью преодолевать крутые уэльские склоны.

Но все же оставался один немного тревожащий фактор. Не зная ни точного маршрута, ни отводимого на его преодоление времени, было крайне сложно судить о том, достаточно ли мы продвинулись в своей подготовке, чтобы выдержать заданный темп. Мы могли строить любые предположения, но все сомнения могло развеять только известное испытание на известном маршруте. Настало время для нашего собственного «Вентилятора».

Для того, чтобы отправиться в поход на Ван, холмы Биконс подарили нам потрясающе красивое летнее утро. Когда я думал о 26 километрах изрезанной, гористой валлийской местности, которая ждала нас, то понимал, что если мы пройдем маршрут быстро, это даст нам обоим огромный психологический заряд. И, конечно же, если мы провалимся на маршруте, то произойдет обратное, — но этого не должно было случиться.

Я взвалил на спину 45-фунтовый «берген»,⁵⁰ и слегка модифицированные и хорошо изношенные мягкие лямки скрипнули, распределяя вес по моим теперь уже привыкшим к нагрузкам плечам. Потом я взглянул на Пита.

— Пора инвестировать деньги в дело, приятель. Давай-ка покажем класс этой горе!

Пит стоял с каменным лицом и, прищурившись, смотрел на далекую вершину. Я почти видел, как он мысленно представляет себе маршрут и восхождение, изображая сосредоточенность. Всегда глубокомысленный, он никогда не был таким импульсивным, как я, но в тот момент он был лет на 50 старше, — по крайней мере, он так выглядел. Посмотрев на часы, мой приятель ответил:

— Двадцать шесть километров за четыре часа. Это минимум шесть с половиной километров в час. Нет проблем, давай сделаем это!

Запустив секундомеры, мы вышли на дистанцию, держа вполовину медленный темп, чтобы дать организму время включиться в работу, и чтобы кровь разогналась по всем мышцам и суставам. Уже через десять минут мы перешли на полную скорость, где-то между полубегом и силовой ходьбой, чередуя их, чтобы приноровиться к местности. Фокус заключался в том, чтобы поддерживать хороший устойчивый темп на протяжении всего марша — двигаться как можно быстрее на подъеме, очевидно, несколько замедляясь по мере увеличения уклона, легкий бег на плато и полный бег на спуске. Только так можно было поддерживать необходимую среднюю скорость на протяжении всего маршрута.

Через час мы добрались до первого серьезного препятствия на пути, известного как «Лестница Якова» — название, которое точно описывает способ, необходимый для преодоления этого препятствия. Хотя это был небольшой участок холма, всего около 50 метров, он представлял собой почти вертикальный подъем по огромным разбросанным валунам, которые не обеспечивали легкого пути к вершине, лежащей всего в нескольких метрах дальше.

Мы с энтузиазмом взялись за «Лестницу Якова», но вскоре сбавили темп буквально до переползания: жестокость подъема вызвала жестокую физическую расправу над организмом, которая обернулась потерей скорости. Что было еще хуже, на обратном пути потерю времени невозможно было отыграть, так как на спуске нужно было соблюдать осторожность, а не гнаться за скоростью.

Преодолев «лестницу», я двинулся к вершине, стремясь достичь ее первым и желая снять напряжение со своих кричащих квадрицепсов и икр. Остановившись на гребне, я повернулся, ожидая увидеть Пита рядом с собой, но он все еще находился далеко. Обычно либо я опираюсь на плечо Пита, либо он на мое, и мы вдвоем подгоняем друг друга, поэтому видеть его отстающим было крайне необычно.

Отметив время остановки, я крикнул в его сторону несколько подбадривающих слов.

— Давай же, старый негодяй, у нас не так много времени!

Не успели эти слова сорваться с моих губ, как я заметил, что идет он не слишком свободно. Веселость тут же сменилась озабоченностью.

— Что случилось, приятель?

— Я поскользнулся и вывихнул колено. Чувствую, оно уже начинает опухать.

На минуту мы замолчали, не желая признавать последствия этого происшествия. Прежде чем сбросить «берген» и достать небольшой медицинский пакет, я снова засек время.

— Закатай штанину, я забинтую колено. По крайней мере, это уменьшит отек.

Как и при любых травмах мягких тканей, лучшим решением для контроля травмы и восстановления было лечение по методу «РАЙС».⁵¹ Об отдыхе, льде и поднимания места травмы на данном этапе не могло быть и речи, но, по крайней мере, наложение компрессионной повязки в какой-то мере помогло решить проблему.

Пит опустил свой «берген», сел на него и сделал все, как я сказал. Достав из упаковки эластичный бинт, я туго перевязал колено, стараясь как можно меньше ограничивать приток крови к этой области.

— Не так уж и больно, — сказал он, — но рисковать не стоит. Я собираюсь бросить это и не спеша прогуляться до машины. — Хотя он этого не произнес, я понял, что он очень зол на себя. — Ты остановился всего на пару минут, так что иди; увидимся на том конце.

Я смотрел на него с минуту, прежде чем ответить.

— Хорошо. Только постарайся туго не затягивать. До отбора у нас еще есть время, так что паниковать не стоит.

С этими словами я снова поднял свой «берген» и на полной скорости отправился вдоль хребта по направлению к «Стори Армс», стремясь наверстать упущенное время и стараясь не думать о последствиях травмы Пита.

Половину пути я преодолел за достаточно хорошее время, десятиминутный привал на вершине не оказал никакого влияния на мой прогресс, но не это стало реальным показателем моего успеха. Настоящим испытанием характера стал повторный 60-градусный подъем обратно на вершину. Следующий час показался мне целой вечностью, грудь вздымалась, а ноги кричали от постоянного напряжения при подъеме, но я достиг вершины Вана, не сбавляя темпа, и теперь мне оставалось только спуститься вниз к автомобилю.

Когда я вернулся, Пит лежал рядом с машиной, сняв рубашку, и загорал — без сомнения, «сливался в единое целое с природой». Мы все знали, что внутри него живет постоянно подавляемый хиппи, который только и ждет, чтобы вырваться наружу.

Освобождая ноющую спину от груза, я бросил «берген» рядом с машиной, одновременно сверяясь с секундомером.

— Три часа 25 минут. И это с учетом короткой остановки на вершине. Ну что, задницу мы надрали, — произнес я, ни к кому конкретно не обращаясь. Ни для кого, кроме меня, не имело значения то, что психологический барьер успешно преодолен. Я чувствовал себя сильным, уверенным и воодушевленным. Последние сомнения были развеяны, и я знал, что готов.

Травма Пита оказалась достаточно серьезной, чтобы на неделю выбить его с тренировок в горах, но интенсивный режим физиотерапии, дополненный плаванием, очень быстро вернул его в строй. Тем не менее, это оказалась достаточно сильная встряска, чтобы подчеркнуть для нас обоих важность концентрации на поставленной задаче, особенно при переноске тяжелых грузов.

Мы решили, что оставшиеся недели до отбора не требуют столь интенсивной программы тренировок, и пришли к выводу, что, просто продолжая тренировки, мы сможем поддерживать свой нынешний уровень, не достигая пика физической формы слишком рано и не перегорая. В недели, предшествующие «тестовой неделе», будет более чем достаточно холмов для подъема.

Стирлинг Лэйнс, 2-е августа 1990 г.

На первом построении группы кандидатов на отбор 2/90, собравшейся на четырехугольном плацу на Стирлинг Лэйнс, мы с Питом заметно выделялись. Стоя в своей боевой камуфлированной униформе, лишенной каких-либо знаков различия, которые могли бы показать нашу принадлежность к роду войск или к какой-то воинской части, мы удостоились более чем нескольких любопытных взглядов.

Создавалось впечатление, что здесь в той или иной форме представлена вся Британская армия. Некоторые из представленных кокард на фуражках, на наш неосведомленный и невежественный взгляд, были, мягко говоря, странными, и я по сей день не знаю, каким полкам они принадлежат. Как и следовало ожидать, здесь было немало парашютистов, собиравшихся в небольшие группы. Представители Парашютного полка, вероятно, составляли около 40 с лишним процентов личного состава 22-го полка САС.