Солдаты революции. Десять портретов

Франческо Мизиано ведет бой...

Хмурым выдался в Москве день 11 октября 1918 года. Накрапывал дождь. В Кремлевском дворце шло заседание Президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. Председательствовал Я. М. Свердлов.

Накануне Владимир Ильич Ленин попросил Якова Михайловича Свердлова подготовить директиву Реввоенсовету республики о принятии срочных мер помощи Царицынскому фронту. Там положение донельзя трудное. А где оно легкое? Со всех сторон на Москву и Петроград наступают интервенты и белогвардейские армии.

Ночью Свердлов не спал, его клонит ко сну. Но он не подает вида. Сквозь пенсне оглядывает членов Президиума, просит доложить очередной пункт повестки дня. Секретарь сообщает, что в Президиум ВЦИК поступило из-за границы заявление 34-летнего итальянца Франческо Мизиано с просьбой предоставить ему советское гражданство. Секретарь оглашает:

«Заявление Мизиано Франческо

Нижеподписавшийся Мизиано Франческо, сын Джузеппе и Каролины, родившийся в Ардоре (провинция Реджо Калабрия), итальянский гражданин, желает перейти в русское гражданство по мотивам политическим, служить делу социализма и революции.

Франческо Мизиано».

Я. М. Свердлов опрашивает членов Президиума ВЦИК, дают ли они согласие на принятие итальянца в советское гражданство, и в протокол вносится пункт:

«СЛУШАЛИ. 2. Заявление Итальянского гражд. Мизиано Франческо о желании перейти в Русское Гражданство.

ПОСТАНОВЛЕНО: Заявление удовлетворить».

Кто он, этот итальянец, решивший уехать в Россию, где холод, война, голод?

...11 сентября 1918 года в Берне в дверь здания Советской миссии на улице Шваненгассе, 4 постучался довольно высокий черноволосый человек. Латышский стрелок, дежуривший в вестибюле, позвал технического секретаря миссии Любовь Николаевну Покровскую. Незнакомец сказал, что хочет поговорить с русским послом Яном Антоновичем Берзиным. Л. Н. Покровская ответила, что сейчас же передаст эту просьбу послу, спросила, как доложить Я. А. Берзину.

— Передайте, что с ним хочет поговорить Франческо Мизиано. Я только что приехал из Цюриха.

И вот он сидит в кабинете посла Советской России, испытующе смотрит в открытые умные глаза Берзина, первого человека новой России, с которым он встретился, быстро оглядывает его ладную фигуру в дешевом, но хорошо сидящем на нем костюме. Я. А. Берзин также рассматривает гостя, рад его приходу. Он много слышал о нем, знает, что Мизиано является руководителем итальянских социалистов, эмигрировавших в Швейцарию, что арестовывался за свою революционную деятельность, а сейчас редактирует газету на итальянском языке «Л’Аввенире дель лавораторе» («Будущее трудящегося»), издающуюся в Цюрихе.

Пока Берзин и Мизиано беседуют, я познакомлю читателей с итальянцем.

Франческо Мизиано родился 26 июня 1884 года в Калабрии, в горной деревушке, в семье бедного многодетного крестьянина. Отец его рано ослеп, не мог кормить семью, а старший брат стал «благородным разбойником»: он отнимал землю у помещиков и отдавал ее беднякам. Но недолго он «разбойничал»: какой-то негодяй подстрелил его из-за угла.

Путь Франческо был другим. Ему единственному в семье посчастливилось получить образование в светской школе при монастыре «Сан Франческо Д’Ассизи», где бесплатно обучали детей бедняков юга Италии.

В 1907 году Мизиано вступает в Социалистическую партию. Ораторские способности делают его имя популярным в народе, вскоре его избирают секретарем Социалистической федерации Неаполя и секретарем профсоюза железнодорожников.

В 1914 году за руководство забастовкой железнодорожников в Неаполе Мизиано был уволен с работы, переехал в Турин, где его избрали секретарем местного профсоюза железнодорожников.

К началу империалистической войны популярность Мизиано еще больше возросла. На митинге в городе Анкона он произнес речь со страстным призывом не отдавать свои жизни за буржуазию и помещиков. За активную антивоенную пропаганду Мизиано был арестован и приговорен к четырем месяцам тюрьмы, а затем к отправке на фронт.

Накануне отправки на фронт он вместе с тридцатью пятью другими солдатами оставил ночью казарму якобы для того, чтобы попрощаться с родными. Воспользовавшись этим, реакционные круги немедленно обвинили Мизиано в дезертирстве. Теперь ему грозил военный суд. Мизиано эмигрировал в нейтральную Швейцарию, чтобы оттуда продолжать борьбу против шовинизма, против войны.

В те первые часы знакомства Франческо Мизиано рассказал Яну Антоновичу Берзину о своей деятельности в Цюрихе, где он часто видел Владимира Ильича Ленина.

— Ленин знал вас тогда, в Цюрихе? — спросил гостя Берзин.

— Нет. Но я уже знал о его роли на Циммервальдской конференции. И это дало мне ориентир на будущее...

— Мне известно, что вы часто выступаете в «Л’Аввенире дель лавораторе».

Ян Антонович подошел к шкафу, извлек оттуда подшивку итальянской газеты, нашел нужный экземпляр, сказал:

— Вот газета от первого декабря семнадцатого года. Здесь есть передовая по поводу нежелания западных правительств признать Советскую Россию. В ней говорится: «Правительство Ленина — это правительство народа, основанное на свободе и раскрепощении масс». Яснее не скажешь. Интересно, кто автор этой статьи; очень хотелось бы с ним познакомиться.

Мизиано улыбнулся:

— Мы с вами уже знакомы.

— Вот как! — ответил Ян Антонович и крепко пожал руку итальянскому другу.

Правительство правого либерала Орландо, желая потрафить союзникам, еще в начале 1918 года послало итальянские части воевать против Советской России. Многие солдаты оказались в русском плену, в Уфимской губернии, а потом, когда они были освобождены советскими властями и направились в Швейцарию, им удалось проехать через Москву, где их принял В. И. Ленин. 3 августа 1918 года Владимир Ильич вручил итальянцам письмо для Я. А. Берзина. Вот что в нем говорилось:

«Тов. Берзин!

Податели — итальянские военнопленные, представившие нам рекомендацию председателя Уфимского Совдепа. Я их видел два раза и очень доволен впечатлением от беседы с ними. Надо соблюсти максимум осторожности и помочь им всячески для организации работы и изданий среди итальянцев, на итальянском языке...»

Через три месяца после приезда Берзина и его миссии в Швейцарию группа итальянских военнопленных прибыла из России в Берн.

Я. А. Берзин подробно беседовал с итальянцами, привезшими письмо В. И. Ленина, установил контакт с итальянскими социалистами, находившимися в Берне. Но с Франческо Мизиано он впервые встретился только теперь, на Шваненгассе, 4.

В эти дни швейцарское правительство начало кампанию против миссии Берзина. Вместе с Фрицем Платтеном и другими швейцарскими социалистами Франческо Мизиано на страницах «Л’Аввенире дель лавораторе» выступил против преследования советской миссии.

В беседе с Берзиным Мизиано высказал давно назревшее решение всеми силами служить делу русской революции.

Тогда-то Я. А. Берзин передал Мизиано предложение В. И. Ленина возглавить газету на итальянском языке. Дело в том, что на севере России высадились английские интервенты. Вместе с англичанами на Мурманском фронте действовали уцелевшие итальянские части. Цель газеты — разъяснить итальянским солдатам, что их обрекли на гибель во имя неправого дела.

Франческо Мизиано восторженно принял предложение В. И. Ленина. Однако осуществить эту задачу можно было, лишь перейдя в русское гражданство, ибо по Брестскому договору иностранцы, оказавшиеся в России, не могли вести пропаганду в интервенционистских войсках.

В кабинете Яна Антоновича Берзина Франческо Мизиано написал официальное заявление в Президиум ВЦИК о приеме его в русское гражданство. Это решение отвечало всей линии его жизни.

В конце октября 1918 года Берзину сообщили из Москвы, что Президиум ВЦИК принял Мизиано в русское гражданство. Вызванный в Берн к Яну Антоновичу, Мизиано, обрадованный известием, тут же начал горячо обсуждать, как будут выглядеть первые номера газеты.

Редакция «Л’Аввенире дель лавораторе» в номере от 13 ноября 1918 года сообщила своим читателям, что предыдущий номер газеты выпущен без главного редактора, который «продолжает свою деятельность в другом месте». Ходом событий этим «другим местом» оказался восставший Берлин.

...Переезд через немецкую границу прошел благополучно. В Штутгарте Мизиано задержался на два дня, выступил на митингах и через несколько дней уже был в Берлине.

Как и было договорено с Яном Антоновичем Берзиным, Франческо Мизиано сразу же явился к советскому полпреду Адольфу Абрамовичу Иоффе. Тот уже знал, что Мизиано получил советское гражданство, спросил, нужна ли помощь, поручил заведующему хозяйством полпредства экипировать его — в Москве уже легла зима, а Франческо приехал в Берлин в легком пальтишке. Завхоз отдал ему свой последний резерв — теплое пальто и высокую смушковую шапку, которую выпросил в штабе Красной Армии перед отъездом из Москвы.

Сборы в дорогу у Мизиано были недолгие. Он уже хотел, не мешкая, выехать в Советскую Россию. Но все обернулось иначе.

Германское правительство, напуганное размахом революционных событий, выслало сотрудников советского полпредства из Германии. Когда Мизиано пришел на Унтер-ден-Линден, чтобы попрощаться с полпредом, здание уже было оцеплено полицией, а из ворот под эскортом жандармов выезжали последние грузовики с имуществом.

Решение было принято мгновенно: Мизиано отправляется на улицу Вильгельмштрассе, 114, в редакцию газеты «Роте фане», один из главных штабов спартаковцев — немецких коммунистов.

Мизиано поднялся по лестнице, вошел в комнату и увидел человека, которого никогда не видел, но сразу понял, кто он. На него внимательно смотрели чуть близорукие глаза, прикрытые очками, над которыми возвышался красивый лоб.

Франческо Мизиано представился. Пожимая ему руку, тот также назвал себя:

— Карл Либкнехт.

Они продолжали оживленно разговаривать, мешая немецкие слова с французскими, когда в комнату вошла женщина среднего роста, с аккуратно зачесанными назад волосами, обрамлявшими ее энергичное лицо, на котором выделялись блестящие черные глаза. Она на мгновение остановилась у двери, не желая мешать разговору. Но Карл, повернувшись, улыбнулся:

— Познакомьтесь, друзья.

Женщина протянула руку, мягким, грудным голосом назвала себя:

— Роза... Роза Люксембург.

Франческо Мизиано предполагал, что именно здесь, на Вильгельмштрассе, в центре Берлина, он должен увидеть Карла Либкнехта и Розу Люксембург, но эта встреча все же застала его врасплох. Он подыскивал немецкие слова из своего скудного словарного запаса, чтобы выразить горячие чувства этим двум людям, которые провели годы в тюрьме, не страшась, возвысили свой голос против войны, насилия, горя и страданий. Конечно, он прекрасно знал о них, читал их речи, статьи. Но их увидел впервые.

Роза перешла на французский, сказала, что уже слышала о Мизиано: друзья рассказали о его выступлении в Штутгарте, где он говорил о значении Октябрьской революции. Будет очень хорошо, если Франческо выступит в Берлине.

Вечером того же дня Роза Люксембург увезла Мизиано на митинг. В огромном трамвайном парке собрались тысячи людей.

Франческо взобрался на ящик-трибуну. Ему подали рупор. Рядом стояла Роза, переводила фразу за фразой. Она не сбивалась с темпа, даже когда Франческо, потеряв французское слово, переходил на итальянский. Он говорил об Италии, о нуждах и чаяниях людей своей страны, о проклятой войне, которая унесла миллионы жизней, и о тех, кто нажил на ней миллионы лир, марок, долларов, фунтов и франков...

После митинга Роза Люксембург попросила Франческо Мизиано написать статью для «Роте фане». Он выполнил ее просьбу. Роза перевела статью с французского на немецкий, и 4 января 1919 года она была опубликована.

На моем столе лежит этот номер газеты, прошедший через подполье, кровавые сражения в Берлине, переживший рейх Гитлера, войну, бомбардировки, разруху. Под заголовком «Роте фане» во всю полосу строка: «Центральный орган Коммунистической партии Германии (союз Спартака)», а внизу в центре: «Редакционное руководство: Карл Либкнехт и Роза Люксембург». На первой странице, занимая две трети, статья Франческо Мизиано: «Перспективы революции в Италии». Перед тем как сдать ее в набор, Роза Люксембург выделила шрифтом несколько главных мыслей автора. Одна из них была сформулирована так: «Буржуазия, мечтающая наживаться на войне, сама себе роет яму, в которой она неизбежно окажется».

5 января 1919 года положение в Берлине резко обострилось. Это не было неожиданностью. После свержения монархии власть перешла к коалиционному правительству, которое возглавили социал-демократы Шейдеман и Носке, давно переродившиеся в оголтелых шовинистов. В это правительство вошли социал-демократы большинства и члены центристской Независимой социал-демократической партии. В начале 1919 года в Германии развернулась борьба за переход буржуазно-демократической революции в социалистическую. Лидеры социал-демократов большинства пошли на союз с реакционной военщиной, чтобы предотвратить социалистическую революцию. К посту президента они привели Эберта, практически возглавившего контрреволюцию. Шейдеман приказал сместить «красного» полицей-президента Берлина Эйхгорна. Это был сигнал к началу жесточайшего подавления революции, уничтожения Компартии. Берлин покрылся баррикадами, начались уличные бои, особенно сильные в районе «газетного квартала», где размещались здания буржуазных газет. Шестого января революционные отряды взяли штурмом здание социал-демократической газеты «Форвертс» на Линденштрассе, а затем в руках восставших оказался весь «газетный квартал».

Отряд, овладевший зданием «Форвертса», состоял из немцев-спартаковцев, группы итальянцев во главе с Мизиано, нескольких швейцарских социалистов, молодой венгерки и одного русского революционера: после Октября он не смог выехать в Россию и теперь решил, что дело русской революции будет защищать в Берлине.

Русского приставили к единственному пулемету, который был у спартаковцев. Он его поднял, как игрушку, почистил, смазал все части, поставил рядом тощую коробку с лентами и сказал: «Ладно, ребята, повоюем!» Был он кряжист, с большими сильными руками, любил старинные песни. Слово «ладно» никто не понял, но улыбка русского всех покорила, и его ни о чем не расспрашивали. Когда человек идет на смерть за идею, паспорта у него не требуют...

Чтобы помочь защитникам здания газеты «Форвертс», Центральный Комитет КПГ направил на Линденштрассе пополнение во главе с членом ЦК Евгением Левине. Вражеское командование также подтянуло силы и начало ожесточенный штурм. Бои развернулись на крышах многоэтажных зданий. В этом кольце, в самой гуще сражения, был Франческо Мизиано.

Через пятнадцать лет после описываемых событий, 26 июня 1934 года, в здании «Межрабпомфильма» в Лиховом переулке в Москве чествовали старого бойца революционной гвардии. С воспоминанием выступил участник берлинских боев, сын Карла Либкнехта Вильгельм Либкнехт. Говорил он по-немецки. Речь его записана, дошла до наших дней.

«С Франческо Мизиано, — рассказывал Вильгельм Либкнехт, — я встретился впервые сразу же после того, как группа Левине пробилась в осажденный дом «Форвертса». Это произошло в одной из редакционных комнат, где готовили новую газету «Красный Форвертс», которая должна была выпускаться вместо социал-демократического органа...

Наше положение было чрезвычайно трудным. Контрреволюционное командование стянуло в Берлин свои силы. Кольцо вокруг здания «Форвертса» все сжималось. Через несколько дней наша связь с внешним миром практически была полностью прервана... Мизиано и его отряду было поручено перейти на верхний этаж, а затем на крышу здания, взять под обстрел Якобштрассе, ведущую непосредственно к нашей обороне, не допустить туда врага.

В первую же ночь я пробрался на верхний этаж. Там был настоящий бивак. Мизиано и его группа имели пулемет и старые ружья. Итальянцы устроились довольно «уютно». Как только выпадала свободная минута между боями, они шутили, пели, дискутировали. Никто не терял присутствия духа...

Тем временем бои принимали все более ожесточенный характер. Стало ясно, насколько невыгодно наше положение: мы были в ловушке. Пробиваться через прилегающие улицы было бессмысленно — их заняли вражеские войска. Нас ждало полное уничтожение. Высокие дома мешали нам обстреливать противника, в то же время вражеские минометы пробили бреши в верхних этажах «Форвертса». Группа Мизиано перешла в нижние этажи.

Когда Франческо спустился к нам, то мы обратили внимание на то, что его русская меховая шапка прошита пулями в четырех местах. К счастью, шапка не была глубоко надвинута, снайперские пули прошли чуть выше головы...»

К 11 января положение осажденных стало катастрофическим. Надежды на присылку подкрепления растаяли. На прилегающих улицах буйствовали берлинские «версальцы». Как и палачи Парижской коммуны в 1871 году, они жаждали крови.

Развязка приближалась. После полудня было решено отправить к врагу парламентеров. Мизиано вызвался начать переговоры, но его предложение отвергли: итальянцы не знают немецкого языка. Из осажденного здания на улицу спустились парламентеры-немцы.

...Тишину взрывают озлобленные вопли, а затем раздаются залпы: один, другой, третий, четвертый, пятый... Парламентеров расстреляли. Пушка прямой наводкой бьет по массивным дверям, и в пролом устремляются контрреволюционеры. Последние ожесточенные схватки на этажах, и под дулами винтовок на улицу выводят на расстрел защитников бастиона па Линденштрассе: немцев, пятерых итальянцев, двух швейцарцев, одну венгерку и одного русского. Их ведут сквозь строй обывателей, алчущих крови. Как тогда в Версале, в них тычут кулаками, зонтиками. И вдруг раздается вопль: «Смотрите, господа, это русский». Десятки злобных глаз устремлены на... Франческо: на нем русская шапка. Офицер командует: «Стоп!» Мизиано выводят из группы пленных и ведут к стенке. Толпа злорадствует: сейчас ненавистного русского казнят. Но в это мгновение немка из отряда спартаковцев закричала: «Он не русский. Он итальянец!» Офицер в замешательстве. И тут прискакавший из штаба вестовой передает приказ: всех пленных немедленно доставить в тюрьму Моабит.

Приказ есть приказ. Солдаты, взявшие винтовки на изготовку, опускают их к ноге. И последних защитников революционного бастиона на Линденштрассе под злобное улюлюканье толпы ведут в Моабит.

Большой куб с зарешеченными окошками на окраине Берлина, квадратный двор, скрытый от человеческих глаз. Это Моабит, одна из главных тюрем бывшего кайзеровского рейха. Туда привели Мизиано и его друзей, втолкнули в одиночные камеры. Каждые три часа выводили на допрос.

Тюремщики догадались, что Мизиано — командир боевой группы, но никак не могли понять, что заставило его приехать в Германию, покинуть жену, детей, родной дом. При обыске искали деньги: были уверены, что он хорошо оплаченный наемник-ландскнехт. А в чемодане обнаружили две пары белья, фотографии жены и детей, номер газеты «Роте фане» от 4 января 1919 года с его статьей. Это было хорошей уликой. Искали деньги, награбленные ценности, а нашли простреленную шапку; вспороли подкладку, но и там не обнаружили ничего, кроме тонкого слоя ваты.

Мизиано передали опытнейшему следователю. Тот применил испытанный способ запугивания: ночью Мизиано повели на расстрел. Над узким квадратом тюремного двора высветилась пелена хмурого январского неба. Франческо подвели к стенке, повернули лицом к серому шершавому бетону. Он заранее написал прощальное письмо жене и дочерям...

16 января утром в камеру ворвался отдаленный гул. Он становился все яростнее. В стену кто-то настойчиво, методично стучал. Франческо прислушался. Дробь повторилась, смысл ее прояснялся: кого-то убили. Кого? Он отстучал вопрос — дважды, трижды. Сквозь тюремные стены донеслось: «К» и «Р».

Гул нарастал. По коридорам бегали тюремщики, где-то хлопали железные двери. Все отчетливее простукивалось: «К» и «Р», «Р» и «К». Франческо подбежал к двери, яростно забарабанил кулаками. Приоткрылся «глазок». На лице тюремщика была растерянность. Он сунул под дверь клочок бумаги, прошептал: «Убили!.. Их убили». — «Кого? Кого?» — «Либкнехта и Люксембург...»

Моабит гудел, кричал, плакал. Из конца в конец, нарастая, катились волны бессильного гнева...

Мизиано перевели в тюрьму Тегель. Записка, которую ему передал тюремщик, состояла из нескольких коротких фраз, написанных по-французски: «Друзья на страже, семья здорова. Жди письма. Р. Б.».

В конце января под железную дверь подбросили конверт с письмом из Италии от жены. Позже Франческо узнал, что таинственные инициалы принадлежали Розе Блок, которой Центральный Комитет Коммунистической партии Германии поручил быть связной с узниками Тегеля.

На март 1919 года был назначен военный суд. Сообщение об аресте Мизиано проникло в итальянскую печать. Первыми возвысили голос протеста неаполитанцы. За ними последовали жители Турина и Милана. Кампания в защиту Мизиано перекинулась в Швейцарию, где энергично действовал Фриц Платтен. Газета «Л’Аввенире дель лавораторе» в каждом номере печатала протесты. Франческо узнал об этом, получив письмо, тайно отправленное из Берна. В германской столице его передали Розе Блок, а она переправила в тюрьму. А вскоре в Тегеле Франческо прочитал письмо Платтена и переслал в Берн через Розу Блок ответное послание. Он пишет не о себе, спрашивает, есть ли вести из Москвы, просит усилить кампанию против интервенции в Советской России.

Судебный процесс предвещал недоброе: прокурор потребовал многолетнего заключения. Мизиано отвечал, что он боролся за демократическую республику. Если это преступление, то пусть судьи выносят свой приговор.

В бой вступил и человек, не побоявшийся пойти против кайзеровских прокуроров: Курт Розенфельд. Через пятнадцать лет он не дрогнет в борьбе против нацистских судей: на Лейпцигском процессе будет защищать Георгия Димитрова.

Суд уже готов вынести самый тяжкий приговор. Но снова нарастают протесты, теперь уже не только за границей, но и в самой Германии. С кайзеровской империей покончила Ноябрьская революция. Национальное собрание, заседавшее в городе Веймаре, приняло конституцию, провозгласившую буржуазные свободы. И все же Мизиано приговаривают к десяти годам тюремного заключения.

Тоскливо тянулись тюремные дни. Иногда яркими лучами в камеру врывались письма жены, товарищей по партии и Фрица Платтена, записки, которые посылала Роза Блок. Франческо отправлял через нее письма на волю. С одним письмом к итальянскому социалисту Эдмондо Пелузо вышла крупная неприятность.

Роза Блок передала это письмо связному. «Цепочка» благополучно доставила его в Италию. Связной на итальянской стороне уже направлялся к Пелузо, но на улице потерял сознание из-за тяжкого приступа болезни печени. За ним следили фашисты. Они обыскали его, изъяли письмо. Для соглядатаев Муссолини оно было кладом. Вот что писал Мизиано: «Для меня обязанность революционера всегда и везде бороться за победу трудящихся. Я для того и вступил в русское гражданство, чтобы сражаться за идеи Октябрьской революции».

...Мария Конти была женщиной решительной и смелой. Настоящая неаполитанка. Родилась она в рабочей семье, рано осталась без матери, сама пробила себе дорогу в жизни — стала школьной учительницей.

Мятежник, восставший против несправедливости и безумия войны, Франческо Мизиано встретил Марию Конти в Неаполе и восхитился ее красотой — не зря ее называли Мадонной.

Своим женским чутьем она поняла, что легкой жизнь с ним не будет, да и не ждала этого. И еще одно ей сразу стало ясно: с ним надо быть вровень.

Интуиция не обманула Марию Конти. Она познала, что значит быть женой революционера. Когда в 1916 году Франческо вынужден был эмигрировать в Швейцарию, она, мать двух крошечных дочерей, приняла на свои хрупкие женские плечи тяжкий груз заботы о семье, одиночество и преследования. И еще больше прозрела как человек: в 1916 году Мария Конти вступила в Социалистическую партию Италии.

В октябре 1919 года произошло чрезвычайное событие: когда в Италии начались выборы, два города — Неаполь и Турин — выдвинули в парламент пленника тюрьмы Тегель Франческо Мизиано. Кампанию в Неаполе за избрание Мизиано возглавила социалистическая организация.

Мария Конти ходила из квартала в квартал, из дома в дом. Люди слушали ее и не могли оторвать глаз от ее прекрасного лица. Итальянские женщины в ту пору не имели права голоса на выборах в парламент, но они знали, как им поступить, и яростно кричали своим мужьям: «Если ты не последуешь призыву Марии — не возвращайся домой!»

На митингах и рабочих собраниях высоко над головами реяли знамена. В один из вечеров на площади у дома, где жила Мария Конти, собралась огромная толпа. Мария вышла на балкон, рядом с ней встали двое мужчин, подняли ее девочек, Каролину и Орнеллу, завернутых в красные знамена. Тысячная толпа замерла. Мария произнесла пламенную речь.

...Франческо избрали в парламент. Сообщение об этом облетело все газеты. Под напором массового движения Италия начала переговоры с германскими властями об освобождении Мизиано. Поначалу они отвечали отказом, а затем вынуждены были уступить. Тут снова вступает в действие Курт Розенфельд. Он подписывает поручительство: Франческо Мизиано по выходе из тюрьмы немедленно покинет Германию.

25 ноября 1919 года Мизиано вышел из Тегеля. В тот же день он под конвоем явился в швейцарскую миссию в Берлине, сообщил, что избран депутатом итальянского парламента, а поскольку он приехал в Германию со швейцарским паспортом, просит дать ему визу. Консул не сразу решает этот вопрос. Конвоиры отвели Франческо в тюремное помещение, где он находился несколько дней. Наконец, получен паспорт, а с ним и предписание о немедленной высылке из пределов Пруссии. Конвой эскортирует Мизиано до границы с Австрией. Едва он успевает покинуть Германию, как там появились опоздавшие агенты берлинской охранки — у них приказ о новом аресте Мизиано.

Франческо не задерживается в Вене. Поезд мчит его в Италию. В Вене ему дали важное поручение — передать письмо Владимира Ильича Ленина лидеру итальянских социалистов Джачинто Серрати.

В этом письме В. И. Ленин писал:

«ТОВАРИЩУ СЕРРАТИ И ИТАЛЬЯНСКИМ КОММУНИСТАМ ВООБЩЕ

28. X. 1919.

Дорогой друг! Известия, получаемые нами из Италии, крайне скудны. Только из иностранных газет (не коммунистических) мы узнали о съезде Вашей партии в Болонье и о блестящей победе коммунизма. От всей души приветствую Вас и всех итальянских коммунистов и желаю Вам наилучших успехов. Пример итальянской партии будет иметь огромное значение для всего мира...

Нет сомнения, открытые и прикрытые оппортунисты, коих так много в итальянской партии среди парламентариев, постараются обойти решения болоньского съезда, свести их на нет. Борьба с этими течениями далеко не кончена. Но победа в Болонье облегчит дальнейшие победы...

С коммунистическим приветом

Н. Ленин».

В ночь с 7 на 8 декабря 1919 года Мизиано возвратился в Италию. Позади остались три года скитаний, сражений и тюрем. Жена и дети уже знают, что вот- вот он должен прийти. Они не спят всю ночь. На столике у Лины портрет отца.

Франческо тихо вошел в дом: дверь была открыта. Мария стояла у стены, причесывая Орнеллу. В зеркале она увидела его лицо, искрящиеся от счастья глаза. Бросилась к нему. Лина взяла руку отца, не выпускала. Орнелла забилась в угол, не понимая, что происходит и кто этот человек, так неожиданно ворвавшийся в ее жизнь.

Франческо виновато улыбнулся: «Подарков я вам не привез». Вынул из чемодана простреленную насквозь русскую островерхую шапку. Жена всплеснула руками: «Что это такое?»

«Это революция», — ответил он.

Вечером следующего дня на берегу Неаполитанского залива был митинг. Луна освещала тысячеголовую толпу. С моря доносилась песня рыбаков. Звенела гитара.

Франческо Мизиано, гражданин Италии, гражданин Советской России, еще не видевший своей новой родины, начал первую речь после возвращения:

— Там, далеко на севере, зажглись огни нового мира. Неаполитанцы, друзья! Не дадим потухнуть этим огням. Они согреют всех людей на земле...

Во многих итальянских газетах появилась фотография. На ней изображен связанный по рукам человек, на его груди висит табличка с надписью, что он отказался воевать за родину. Он — дезертир. Под фотографией имя Франческо Мизиано. Его ведет на расправу озверевшая толпа чернорубашечников. Место действия — Рим, 13 июня 1921 года.

К тому времени, когда Мизиано возвратился в Италию, политическая обстановка в стране была сложной. Фашисты активизировались. В Социалистической партии шло размежевание, и к 1920 году в ней образовалось несколько течений. Левую, наиболее зрелую группу возглавили А. Грамши, П. Тольятти, У. Террачини. Одним из видных представителей этих передовых сил был Франческо Мизиано, боровшийся против реформистов в рабочем движении. Напомним, что на своем II конгрессе в июле — августе 1920 года Коминтерн решительно потребовал очищения Социалистической партии от реформизма.

Позиция Мизиано в защиту подлинно революционной партии не была случайной. Еще в начале 1920 года он выступил в газете «Аванти!» со статьей, само название которой раскрывало ее сущность: «Раскол и очищение» — раскол с реформизмом, очищение от мелкобуржуазных тенденций. О статье Ф. Мизиано стало известно В. И. Ленину. Владимир Ильич обратился к русскому революционеру, деятелю Коминтерна А. М. Геллеру, проживающему в Италии, с просьбой перевести архиважнейшие материалы из «Аванти!», в том числе и статью Мизиано.

В 1921 году на съезде в Ливорно была создана Коммунистическая партия Италии. Это явилось кульминационным пунктом острой классовой борьбы в стране. Антонио Грамши выступил с докладом «За обновление Социалистической партии». Характеризуя накал борьбы, он предвещал: «За настоящим этапом... последует либо завоевание революционным путем политической власти... либо бешеный разгул реакции имущих классов и правящей касты».

Созданию Коммунистической партии Италии предшествовала конференция левых групп в Имоле. Открыл ее Мизиано. На конференции была создана объединенная коммунистическая фракция и выработан манифест к предстоящему съезду в Ливорно. На учредительном съезде ИКП Мизиано играл активную роль, он выступил в защиту решений Коминтерна и был избран в Центральный Комитет партии.

Естественно, что после образования Коммунистической партии Мизиано обрел еще более широкое поле деятельности. Имя его было окружено ореолом борца. Он не пошел на несправедливую империалистическую войну. Он был узником Моабита и Тегеля, а теперь в Неаполе и Турине избран в парламент. Его выступления привлекали широкое внимание народа, хотя буржуазная пресса всячески пыталась дискредитировать его. Писатель Марио Ла Кава вспоминал: «Я рос под влиянием революционной деятельности Мизиано. Дома, в нашей буржуазной семье, его называли «дезертиром», а я постепенно понял, что Мизиано храбрый человек, не боявшийся отдать свою жизнь за счастье других».

Популярность Мизиано пугает Муссолини и его единомышленников...

Мизиано не оставляли мысли о России, ее народе, который вел борьбу за свободу и независимость. Иногда вечерами, вспоминая встречи с Берзиным, битву в Берлине, он думал о братстве людей, которые там, далеко, созидают новый мир. Он здесь защищает их идеалы. Это идеалы и его партии. Мизиано говорит об этом везде и всюду, вызывая еще большую ненависть своих врагов.

Фашисты не спускают с него глаз. Они в ярости против этого неистового коммуниста, агитатора за Советскую Россию. Они уже готовят против него «бомбу». Скоро она взорвется. А пока — пули в ход!

Незадолго до описываемых событий Франческо вывез жену и детей в местечко Торре Аннунциата близ Неаполя. Там жила старшая сестра Марии, Ида.

В то утро вся семья собралась за завтраком. Ида, как обычно, раскрыла газету и от неожиданности закричала. Через всю первую полосу чернело сообщение: «Покушение на Франческо Мизиано. Он убит. Убийцы скрылись!»

Мария не дослушала последние слова, потеряла сознание. На другое утро пришла свежая газета. На том же месте, где вчера публиковалось известие о гибели Франческо, была небольшая заметка: Франческо Мизиано не убит; в него стреляли, но он остался жив.

Мария не уехала в Рим, ждала вестей. Вечером под диктовку соседки, сердобольной старухи, Лина написала отцу короткое письмо:

«Ты нас не любишь. Ты думаешь только о товарищах, которые тебя не защитили. Прошу пожалеть нас, подумать о маме и о нас».

Через несколько дней Франческо сообщил Марии, что он выехал из Рима в Неаполь и просит ее приехать туда с детьми. После радостной встречи Мизиано обнял Лину, увел ее в комнату и, закрыв за собой дверь, посадил на стул, сел рядом и сказал:

— Ты написала мне нехорошее письмо, Лина. Ты говоришь, что я не люблю вас. Нет, я очень люблю вас и люблю всех детей. Ты написала, что я думаю только о товарищах, а они меня не защитили. Это неправда. Когда в меня стреляли фашисты, один из моих друзей заслонил меня своим телом. Пуля, которая предназначалась мне, тяжело ранила этого товарища, и он сейчас в больнице... Теперь ты понимаешь, что ты неправа и почему твое письмо меня огорчило?

Эти слова хорошо запомнила дочь Франческо Мизиано. Они на всю жизнь определили ее мышление и поступки.

Писатель Габриеле Д’Аннунцио появился на литературном небосклоне Италии в конце прошлого века. Его первые произведения, написанные в декадентском духе, принесли ему популярность; романы «Наслаждение», «Девы скал», «Триумф смерти» показали жизнь умирающего дворянства. Потом из-под пера Д’Аннунцио вышли пьесы, и одна из них, «Франческа да Римини», неоднократно шла на подмостках русских театров. Еще до первой мировой войны главным мотивом творчества Д’Аннунцио становится национализм. В пьесе «Корабль», написанной в 1912 году, он выступил с призывом воссоздать Римскую империю. Вскоре Д’Аннунцио приходит к откровенному шовинизму, заявив: «Горжусь тем, что я латинянин, и считаю варваром любого человека, в жилах которого не течет латинская кровь».

К концу второго десятилетия литературная слава Д’Аннунцио затухает. Его болезненное самолюбие ищет выхода. На первых порах он выступает как соперник Муссолини, создает отряды так называемых ардити (смельчаков), в которые вошли преимущественно те, кто после войны оказался без всяких перспектив на своей родине, переживавшей острый кризис.

Желание славы не дает вожаку ардити покоя, и в 1919 году он организует поход на Фиуме — нынешний югославский город Риеку. С воплями «Фиуме — город итальянцев, а не проклятых славян!» — отряды ардити под водительством Д’Аннунцио врываются в Фиуме и захватывают его.

На этот «подвиг» острой эпиграммой сразу же откликнулся Владимир Маяковский:

Ардити держали город в своих руках. Итальянские революционеры не могли безразлично отнестись к событию, которое потворствовало разжиганию национализма и шовинизма.

В это время в Фиуме выехал Франческо Мизиано, чтобы изложить там платформу своей партии по актуальным вопросам политической жизни.

Слух о приезде Мизиано мгновенно пронесся по городу и, конечно же, стал известен Габриелю Д’Аннунцио. Вождь ардити пришел в неописуемый гнев и тут же издал приказ в стиле протекторов Древнего Рима. Приказ был расклеен по городу. В архиве сохранился этот документ. Вот его полный текст (в переводе с итальянского):

«КОМАНДОВАНИЕ ИТАЛЬЯНСКОЙ АРМИИ в Фиуме, Италия.

Мои ардити, презренный дезертир Мизиано, подлейший хулитель Фиуме и великого Адриатического дела, пытается проникнуть в город, чтобы осуществить свои замыслы подстрекательства и измены.

Мы не допустим, чтобы город и наша жизнь были отравлены подобными гнусностями.

Я отдаю в ваши руки дезертира и предателя Мизиано, депутата Национального парламента.

Изловите его и немедленно покарайте: примените холодное оружие.

Это приказ. Вы понимаете его значение, и я смело беру на себя ответственность и выпавшую мне честь.

Комендант Габриеле Д’Аннунцио».

Разумеется, Мизиано понимал, что его приезд не обрадует вожака ардити. Но не знал о приказе убить его.

Был жаркий день. Мизиано отправился к морю немного отдохнуть. Кто-то донес вооруженным ардити, что видели Мизиано в районе пляжа. Отряд ардити, посаженный на грузовик, помчался к берегу Адриатического моря.

Теперь все решали минуты...

Оставим пока Мизиано и вернемся к девятнадцатилетней венгерке Маргарите Блу, которая в конце 1918 года вместе с Мизиано и его товарищами защищала здание газеты «Форвертс». Ее привели туда революционные события, охватившие под влиянием Октября всю Западную Европу, в том числе и старую монархическую Австро-Венгрию. Для контакта с революционными движениями в других странах, особенно в Германии, венгерские революционеры послали Маргариту в Берлин в качестве связной, и она, прибыв туда в разгар боев, пошла на баррикады.

После выхода из германской тюрьмы Маргарита Блу выехала в Италию. Когда был решен вопрос о поездке Мизиано в Фиуме, Маргарите предложили отправиться туда и подготовить вместе с друзьями митинг, на котором он будет выступать.

Первое, что увидела Маргарита в Фиуме, — это мечущихся ардити и расклеенные по городу приказы Д’Аннунцио. Маргарита помчалась к друзьям. Те уже слышали, что Мизиано, возможно, на пляже у хижины рыбака. Но как туда быстро добраться, чтобы предупредить его о грозящей опасности?!

Мизиано действительно находился там. Он любил места, где тихо плещут волны, где можно не спеша выслушать жалобы на тяжелую жизнь. В этих беседах он не только узнавал правду жизни, но и черпал силу и уверенность для борьбы за права людей. Эту его близость к народу, умение говорить с ним подмечали все, кто знал Мизиано. Джулио Тревизани, один из старейших деятелей Итальянской компартии, писал: «Он был другом всех, кого знал или не знал лично... Люди из народа, особенно бедные женщины, подходили к нему и без всяких предисловий рассказывали о своих горестях, о трудностях, о несправедливости. И для всех у него находилось доброе слово, совет. «Ты подлинный сын народа», — сказал я ему однажды. Он ответил: «Это самое высокое звание, никакое другое родство не могло бы мне его дать». Я всегда это вспоминаю, ибо в этих словах весь Мизиано».

В то жаркое августовское утро 1920 года Франческо задержался на берегу моря, обдумывая все, что скажет людям. Он уже собрался в город, но солнце нещадно жгло, и он решил искупаться. Рассекая сильными движениями рук прохладные струи, доплыл до черневшей невдалеке скалы и, не останавливаясь, поплыл к берегу. И тут он увидел, как вдали из-за поворота вынырнул автомобиль и на огромной скорости стал приближаться к хижине рыбака...

Фиуме лежит у залива Кварнер, образуемого Адриатическим морем и широким сужающимся рукавом, омывающим полуостров Истрия с юга.

Город Триест находится по другую сторону Истрии, на берегу Венецианского залива. Кратчайший путь из Фиуме в Триест ведет через Истрию, прорезая ее шестидесятикилометровой шоссейной лентой, по обе стороны которой мелькают небольшие городки и деревни.

Грузовик с вооруженными ардити в поисках Мизиано направился по главной магистрали, но убийцы не знали, что их опередили, что к побережью мчится другой автомобиль.

Маргарите стало ясно, что ардити не остановятся ни перед чем и выполнят злодейский приказ Д’Аннунцио и что спасти Франческо можно, если удастся их опередить.

Среди друзей Мизиано в Триесте был Пьетро, шофер владельца фабрики. Кабриолет «линкольн» обычно находился недалеко от хозяйского особняка, в гараже. Пьетро понял Маргариту с полуслова. Вывел машину из гаража и, развив бешеную скорость, помчался на побережье.

Взволнованное лицо Маргариты все объяснило Франческо. Не успев переодеться, он как был, в мокром купальном костюме, сел в автомобиль. Пьетро дал газ и помчался в Триест.

Когда грузовик с фашистами подъехал к хижине, там уже никого не было. Лишь облачко пыли оседало у перевала. Старик рыбак, наблюдавший эту картину, улыбнулся, продолжая чинить свои снасти.

Ардити помчались по дороге к Триесту, но уже было поздно. Депутатский мандат Мизиано заставил пограничную стражу пропустить его, ардити же были задержаны.

Франческо не сразу выехал из Триеста. Гонка в мокром купальном костюме дала о себе знать: он заболел воспалением легких.

Мария не догадывалась о том, что произошло в Фиуме: она ждала третьего ребенка, и товарищи Франческо по партии щадили ее. Но в Риме стало известно о болезни Мизиано, о ее обострении. Мария выехала в Триест. То, что она увидела там, ввергло ее в ужас. Мизиано лечил врач-фашист. Он сделал инъекцию грязной иглой, и начиналось заражение крови, возникла угроза ампутации ноги. По тревоге Марии из Рима прибыли друзья. Врач был заменен, а вокруг госпиталя установлена охрана, так как ардити пытались прорваться в Триест.

Пришлось и Марии лечь в больницу: приближались роды. Вскоре она родила мальчика. Пережитое ею, к сожалению, сказалось на его здоровье.

Назвали мальчика Вальтером[11].

В октябре Франческо и Мария вернулись в Неаполь.

В конце декабря 1920 года Мизиано уже в Болонье. Там предстоял большой митинг фашистской партии, на котором должен был выступить один из ближайших сподвижников Муссолини. По поручению ЦК Мизиано готовился к другому митингу... Он приехал сюда, в Болонью, в связи с последними арестами товарищей в этом городе. Около двух часов дня он находился в кафе на улице Сан-Стефано, когда к нему подошли два фашиста и спросили, как его зовут. Едва депутат Мизиано назвал себя, эти двое набросились на него и начали избивать. Мизиано сделал вид, что вытаскивает пистолет, но нападавшие сбили его с ног, после чего к ним подбежали еще несколько фашистов. Мизиано передал подоспевшему полицейскому свое оружие, которым не воспользовался, и, предъявив депутатское удостоверение, предложил задержать нападавших. Но, разумеется, блюститель порядка сделал иначе: он решил арестовать самого Мизиано. Сперва его препроводили в полицейскую казарму, а затем в префектуру. Только после вмешательства депутата Репосси, который посетил префекта, чтобы объяснить случившееся, Мизиано был отпущен с приличествующими извинениями и многочисленными синяками...

А потом были другие покушения. Об одном из них, случившемся в 1921 году, пишет товарищ Луиджи Лонго в своей книге воспоминаний «Между реакцией и революцией», вышедшей в 1972 году в Италии, а в 1974 году выпущенной Политиздатом на русском языке.

«Я состоял в охране, которая должна была сопровождать товарища Мизиано в поездке... Партия организовала группы товарищей, которым поручили охранять его. В этот день я был в составе одной из таких групп. Товарищ Мизиано вышел из туринской Палаты труда и должен был направиться в близлежащую гостиницу на улице Чернайя, где он проживал. Едва собравшиеся поблизости фашистские бандиты увидели его, как тотчас напали на группу людей, сопровождавших Мизиано. Последовало ожесточенное столкновение между нападавшими и охраной товарища-депутата. Последнему удалось невредимым добраться до гостиницы. Но схватка продолжалась на улице, били друг друга палками и стреляли из пистолетов... Я отделался несколькими ударами палкой».

«Бомба», которую готовили Муссолини и его чернорубашечники, взорвалась. После неудачного покушения в Риме и попытки покончить с Мизиано в Фиуме фашисты вытащили из своего «запасника» письмо, отправленное из тюрьмы Тегель социалисту Пелузо в Рим. Мизиано объяснял в нем, почему он решил принять русское гражданство. Но, как помнит читатель, до Пелузо письмо не дошло: его перехватили фашисты.

В печати началась кампания «разоблачения» Мизиано как «инородца», приверженца Советской России. 18 февраля 1921 года реакционная газета «Иль Маттино», выходившая в Неаполе, выступила против него со злобной статьей. Шовинизм всегда остается шовинизмом; все рассчитано было так, чтобы воздействовать на самые низменные инстинкты обывателя. Мизиано, дескать, теперь уже не итальянец, а русский, фамилия его не Мизиано, а Мизианов (ее переделали на русский лад). А статейку в «Иль Маттино» озаглавили хлестко: «Мизианов — итало-русский депутат». Теперь можно на него спустить всю деклассированную сволочь, готовую за кварту вина продать не то что национального героя, но и родную мать. Короче говоря: ату его!

Кампания клеветы росла, распаляя звериные инстинкты. Ночью в начале марта дом Мизиано в Неаполе был окружен беснующейся толпой фашистов, которые пытались ворваться в квартиру и убить Франческо. К счастью, его тогда не было дома — по заданию партии он находился за пределами Неаполя.

Через несколько дней все повторилось. Теперь уже не только Франческо, но и всей его семье грозила опасность. Директриса школы имени Мафальды, дочери короля Виктора-Эммануила, где учились Каролина и Орнелла, не решилась отпустить их домой, оставив ночевать у себя. В благодарность за это Мария подарила директрисе семейную реликвию — вазу, доставшуюся ей в наследство от бабушки. А через пятьдесят четыре года после описываемых событий, в 1975 году, из Неаполя в Москву приехала пожилая супружеская пара: она — филолог, ее муж — адвокат. Осторожно поддерживая друг друга, вооружившись справкой из адресного бюро, супружеская пара медленно шла по улице Горького и, наконец, остановилась у большого дома близ площади Маяковского. Муж сказал:

— По-моему, мы пришли.

Они постояли в прихожей, не зная, с чего начать. Потом он обратился к хозяйке квартиры:

— Вы меня, конечно, не помните. А я вас помню... Неаполь... школа имени Мафальды... мы учились в одном классе. Моя мама была директрисой... Ваза, подарок вашей мамы, стоит в нашей квартире в Неаполе. Да, да... Это я, а это моя жена, знакомьтесь...

После съезда в Ливорно авторитет Коммунистической партии стал расти. Фашисты нагнетали атмосферу политического психоза, готовились к расправе с лидерами ИКП, не отказывались от намерений убить Мизиано, а если это не удастся, то любым другим путем подорвать его популярность в народе. Май 1921 года привел их в неистовство: подошли новые парламентские выборы, народ Турина снова выдвинул Мизиано в парламент, и он снова стал депутатом.

Сообщники Муссолини и раньше не гнушались никакими методами. Теперь они перешли к бандитским вылазкам в парламенте. ...Ждали заседания палаты. Толпа фашистов, вооруженная пистолетами и железными палками, подкараулила Мизиано, чтобы не допустить в зал. Квестор, возглавляющий административную часть парламента, преградил Мизиано дорогу, спросил, не вооружен ли он? Тот, ответив утвердительно, сказал, что не сдаст оружия, если этого не сделают фашисты.

Мизиано прошел в здание. Там его окружила толпа беснующихся фашистов.

— Ты не Мизиано, — вопили они. — Ты Мизианов! Убирайся вон!

Мизиано ответил, что не уйдет: мандат ему дали неаполитанцы и туринцы, он их депутат, депутат своего народа.

Фашисты бросились на Мизиано. Подбежали депутаты-коммунисты, началась свалка. Фашистский главарь Финчи, один из ближайших сподвижников Муссолини, закричал:

— Довершите то, что не сумели сделать ардити Д’Аннунцио!

Социалист Модильяни потребовал прекратить издевательство над депутатом парламента, но фашисты продолжали бесноваться. По совету друзей Мизиано покинул здание, но на следующий день снова пришел. Взбешенный Финчи крикнул:

— Этот коммунист опять здесь! Фашисты, где вы?

Мизиано прошел к трибуне и, оттолкнув Финчи, громко сказал:

— Я действительно коммунист. Да здравствует коммунизм!

В Риме стало известно, что предстоит III конгресс Коминтерна. Руководство Итальянской коммунистической партии назначило делегацию, в которую вошел член Центрального Комитета Франческо Мизиано. В конце июня 1921 года, несколько позднее всей делегации, Мизиано выехал в Советскую Россию.

...Поезд из Рима направился в Швейцарию, затем пересек Германию и Польшу и подошел к советской границе.

Еще издали, высунувшись в окно, Франческо увидел пограничный столб и красноармейца с винтовкой, помахал ему рукой. Часовой на государственном посту слегка улыбнулся.

Отсюда начиналась Советская Россия.

III конгресс Коммунистического Интернационала открылся 22 июня 1921 года в Москве, куда прибыли делегаты от 52 стран. Конгресс сосредоточил внимание на вопросах революционной тактики и стратегии, проанализировал причины временных поражений некоторых партий, еще не полностью способных руководить наступлением масс. Это касалось и итальянских товарищей. Владимир Ильич выступил с докладом по вопросам тактики, а затем и о нэпе. Во время конгресса Мизиано встретился с В. И. Лениным.

Через год после кончины Владимира Ильича Мизиано описал эту встречу. Статья была опубликована в газете «Гудок» в 1925 году, а 20 сентября 1967 года перепечатана в «Известиях». Вот что писал Франческо Мизиано:

«Вновь я встретился с ним на III конгрессе Коминтерна. Я приехал из Италии, когда конгресс уже был в полном разгаре. Вхожу в Андреевский зал и сейчас же осведомляюсь о Ленине... «Он скоро будет», — отвечают мне. Усаживаюсь за столом, отведенным нашей делегации, принимаю участие в работах конгресса. Вдруг весь зал поднимается — Ленин. Он появляется в задней двери, на 5-й ступеньке к трибуне, занимает место в президиуме. Не спускаю с него глаз. Тот же скромный цюрихский Ленин, потребитель 18-копеечного пролетарского обеда. Ни одной черты, навеянной новым положением.

Я не понимаю русского языка. Однако внимательно слежу за оживленным лицом оратора, стоящего на трибуне, за его жестами, веселой и умной мимикой. Перевожу взгляд на Ленина. Из узких щелок полузакрытых глаз сверкает лукавый огонек...

Перерыв. Подхожу к Ленину. Принимает меня с улыбкой и сразу засыпает вопросами:

— Что происходит в Италии? Каковы последние вести? Что делают товарищи? Как протекает работа?

Разговариваем, стоя у стола президиума. Стою спиной к залу и опираюсь на стол. Ленин дает мне ряд советов относительно работы в Италии; смотрю ему прямо в глаза. Их нельзя назвать маленькими, отдают бархатным блеском, полны ума, жизни и движения... Ленин говорит с всевозрастающей быстротой: «Передайте итальянским товарищам, что революция не везде так легко делается, как в России. В России мы имели половину армии с нами и слабую буржуазию. Скажите им, чтобы они не строили воздушных замков и считались бы с действительностью... Необходимо сделать все возможное, чтобы не дать вождям попасть в руки к нашим врагам. Посмотрите, что случилось в Германии. Карл Либкнехт, Роза Люксембург и другие лучшие пали. Германская партия, оставшись без вождей, лишилась на время способности к действию. Берегите вождей, — повторил он, — не обращайте внимания на мнение врагов. Часто нужно иметь больше мужества, чтобы прослыть трусом в глазах врага и даже товарищей, чем бесцельно жертвовать собой...»

После конгресса Коминтерна Мизиано намеревался посмотреть города России, проехать на Волгу, чтобы понять душу народа.

События, однако, заставили вернуться в Италию. Фашистская партия готовилась к походу на Рим и захвату власти.

В Неаполе Франческо не задержался, посетил по поручению партии разные города, где выступал на собраниях с сообщениями о конгрессе Коммунистического Интернационала, о беседах с Лениным.

Популярность Мизиано росла. Росла и ярость Муссолини и его приспешников: после нескольких покушений Франческо Мизиано все еще жив.

Осенью 1921 года фашистская партия начала новую травлю «итало-русского депутата», делая упор на «дезертирство», «нежелание воевать во имя родины». Фашистов поддержало буржуазное большинство в парламенте.

В конце ноября 1921 года военный трибунал судил Мизиано, предъявив ему обвинение в «дезертирстве». Приговор: десять лет тюрьмы. Муссолини ликовал, разразился в газете «Пополо д’Италия» статьей, радостно приветствовал этот приговор, Мизиано подал кассацию в высший суд Итальянского королевства, хотя тут нечего было ждать помощи.

Фашисты развернули дикую кампанию за ликвидацию парламентского мандата, а стало быть, и парламентской неприкосновенности Мизиано. К этому времени либералы уже пошли на уступки фашистам. Коммунисты выступили в защиту Мизиано. Антонио Грамши в газете «Иль комуниста», редактором которой был Пальмиро Тольятти, напечатал статью, в которой заявил, что лишение Мизиано мандата — это «первый удар по демократии». Социалист Модильяни напомнил, что и Джузеппе Мадзини был приговорен своими врагами к смертной казни лишь за то, что боролся за освобождение Италии от иностранного владычества и за объединение страны. Но шовинизм слеп. Он убивает душу народа и лишает его способности мыслить. 15 декабря 1921 года был окончательно решен вопрос о лишении Мизиано парламентской неприкосновенности.

Теперь, когда над жизнью Франческо Мизиано нависла новая опасность, Коммунистическая партия Италии приняла решение о его выезде в Советскую Россию.

Во второй половине декабря 1921 года Мизиано тайно выехал в Берлин.

Тяжким выдался 1921 год в Советской России: на страну обрушился голод. Жестокий, беспощадный. Меры против него нужны были решительные, действенные, скорые. Движение «Руки прочь от Советской России», родившееся в народных массах за рубежом, давало надежду, что и в эту лихую годину можно рассчитывать на международную рабочую солидарность.

В. И. Ленин верил в нее и 2 августа 1921 года писал в своем обращении к пролетариям всех стран:

«В России в нескольких губерниях голод, который, по-видимому, лишь немногим меньше, чем бедствие 1891 года...

Требуется помощь. Советская республика рабочих и крестьян ждет этой помощи от трудящихся...»

Напомним читателю, что в 1891 году недород, как его называли, обернулся неслыханным бедствием. Лев Толстой, Антон Чехов, Владимир Короленко, вся передовая Россия пришли на помощь голодным губерниям. Теперь в беду попала страна, сбросившая ярмо самодержавия и деспотизма.

Призыв В. И. Ленина был услышан в рабочих кварталах Парижа, Амстердама, Берлина, русских городах, в домах Бирмингема и Лондона, в Мадриде и в городах Италии, Австралии и Америки — повсюду, где есть трудовой люд. Воззвание В. И. Ленина всколыхнуло и всю передовую интеллигенцию мира. Анатоль Франс, Анри Барбюс, Ромен Роллан, Теодор Драйзер, Альберт Эйнштейн, Кетэ Кольвиц, Бернард Шоу, Мартин Андерсен Нексе, Фритьоф Нансен — все мировое созвездие писателей и ученых отозвалось на призыв В. И. Ленина. И конечно, первыми ринулись на помощь коммунисты, для которых защита Октября стала делом жизни.

12 августа 1921 года в Берлине был создан временный Заграничный комитет по организации рабочей помощи голодающим в России. Через месяц, 12 сентября, на пленарном заседании комитета присутствовало более сорока делегатов из многих стран. А 17 декабря в Берлине состоялась Международная конференция организации помощи Советской России — Межрабпома (Международной рабочей помощи). На ней был избран Центральный комитет. В него вошли Клара Цеткин, Вилли Мюнценберг, Франческо Мизиано.

Франческо остается в Берлине. Лишь через год он отправится в Советскую Россию. А пока — за дело здесь. За дело помощи Стране Советов.

26 октября из Берлина он отправляет в Рим прощальное письмо своим друзьям и соратникам по партии:

«Итак, я считаю завершенной эту фазу моей жизни, испытывая при этом чувство еще большего уважения к моей партии, к тем, кто ею руководит и ее составляет.

Я теперь здесь, освобожденный от мертвого груза депутатского мандата, преисполненный горячего желания работать. Располагайте мною.

Привет всем товарищам и до свидания, до дня, когда вы сочтете это свидание возможным.

Ваш Франческо».

И еще одно письмо он отправляет семье. Мария с детьми пока осталась в Италии. Нелегко ей, но она не падает духом. Еще в начале 1921 года в Рим прибыла из Москвы торговая делегация Советской России во главе с Вацлавом Вацлавовичем Воровским. Мария предложила реферировать итальянскую прессу для советского дипломата. Воровский с благодарностью принял ее предложение.

Межрабпом стал организацией рабочего класса, сплачивающей массы в единый антиимпериалистический фронт. Но главной задачей на том первом этапе была помощь Советской России. Она шла из многих стран. И конечно, из Италии. Фашистские банды при попустительстве реакционных кругов усилили террор, но тогда, в начале 1922 года, клика Муссолини еще не пришла к власти, и революционные рабочие часто давали отпор фашистам, причем весьма успешно. В знак пролетарской солидарности они собрали и отправили в Россию 27 вагонов с продовольствием и подарками голодающим Поволжья. Состав из Италии пришел в Берлин, и Мизиано повел его на Волгу, в Царицын. 26 марта 1922 года царицынская газета «Борьба» сообщила о приезде в город делегации Межрабпома. Вот это сообщение:

«В доме Науки и Искусства сегодня в 4 ч. дня состоится грандиозный

ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ МИТИНГ

на тему

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СОВЕТСКОЙ РОССИИ...

В митинге примут участие прибывшие в Царицын представители иностранного пролетариата

от Италии тов. Мизиано

от Венгрии тов. Рот

от Румынии тов. Пугаческо

На митинг приглашаются все рабочие, служащие и граждане. Для рабочих... будет подан к 3 ч. дня трамвай.

После митинга будет поставлен спектакль

«Королевский брадобрей»

В газете была опубликована большая беседа корреспондента РОСТА с Мизиано, который рассказал гражданам Царицына и всего Поволжья, что, «несмотря на бойкот и сильное противодействие буржуазии, пролетариат Италии собирал и будет собирать продовольствие, вещи и деньги для голодающих России».

Мизиано выступал на заводах, побывал в квартирах граждан, в детских домах.

В день отъезда делегации газета «Борьба» опубликовала обращение Мизиано и представителя итальянских кооперативных организаций:

«К ПРОЛЕТАРИАТУ ЦАРИЦЫНА.

Вам, т. т. рабочим, красноармейцам и крестьянам, много пережившим, посылаем мы свой братский привет».

Два года провел Мизиано в Берлине. В конце 1922 года к нему из Неаполя приехала Мария с детьми.

В декабре 1923 года он был назначен председателем представительства Межрабпома в Москве. Декабрь и начало января 1924 года ушли на завершение дел в Берлине. Настроение было радостное, приподнятое. Он обещал детям, что в Москве пойдет с ними к Ленину.

Франческо Мизиано, Мария Конти-Мизиано с семьей приехали в Москву 19 января 1924 года.

22 января утром дети не сразу поняли, что произошло. До них донеслись глухие рыдания Марии. Франческо, сжав руки, ходил из угла в угол по комнате. За окном — траурные флаги. Москва, оглушенная страшной вестью, застыла в скорбном молчании.

Вечером 24 января Франческо ушел с детьми в Колонный зал. Опустив голову, долго стоял, прислонившись к холодному мрамору колонны. Дочь прошептала:

— Ведь ты обещал, что мы пойдем к нему в гости...

То было время, когда где-нибудь в Енакиеве или в Горловке раскрасневшиеся мальчишки, постучав в дом на окраине шахтерского поселка, кричали: «Тетя Глаша, а тетя Глаша, скорей на собрание! Все уже гуртом пошли... Там, в этом, как его... в Ланкашире генеральная забастовка».

И тетя Глаша, накинув кумачовый платок, шла на собрание, где уже гудели сотни шахтерских жен. И оратор из укома или губкома, в выцветшей от ливней и солнца гимнастерке, поднявшись на трибуну, клеймил акулу капитализма лорда Керзона, а потом рассказывал, что в далеком английском Ланкашире или в Руре вот уже третий месяц бастуют шахтеры, восстав против грошовой зарплаты и нещадной эксплуатации. И дети там, в Ланкашире, голодные.

Насупившись, гневно сверкая глазами, слушали шахтерские жены речь оратора, понимающе кивали головами и дружно хлопали ему, а потом, сгрудившись у стола, вынимали завернутые в носовые платочки рублевки, трешницы, полтинники и отдавали в помощь братьям по классу.

В то время по Советской стране из края в край катилось всем понятное слово «Межрабпом» — международная рабочая помощь.

Представительство Центрального комитета Межрабпома разместилось на Триумфальной площади в Москве (ныне площадь Маяковского). В этом же доме поселился Франческо Мизиано с семьей, сначала в одной комнате, а потом в квартире побольше.

Может быть, впервые за всю жизнь Мизиано оказался в среде, где вокруг не было врагов. Он как-то не мог даже привыкнуть к этому удивительно спокойному существованию: никто в него не стрелял, не надо было беспокоиться за жизнь семьи. Его новая родина строила, мечтала, была устремлена в будущее.

В тот 1924 год произошло знаменательное событие: Франческо Мизиано вступил в Российскую коммунистическую партию большевиков. А вскоре и Мария стала членом РКП(б). Их сердечно поздравили друзья.

...Дом на Триумфальной стал штабом, откуда шли незримые нити, связывавшие Межрабпом с Италией, с друзьями по партии. Луиджи Лонго, Джованни Джерманетто, Бианко — все, кто приезжал в Москву из Италии, минуя фашистские кордоны, находили приют в доме Франческо Мизиано и Марии Конти-Мизиано, чувствовали себя там, как в родной семье. Межрабпом следил за пульсом жизни, за событиями, происходившими во всех странах. Япония пережила катастрофическое землетрясение. Тяжкий экономический кризис душил германский рабочий класс. Межрабпом начал проводить всемирную акцию солидарности с трудящимися этих стран. Мизиано несколько раз выезжал в Германию для передачи собранных средств в помощь рабочим Рура, Берлина, Саксонского промышленного района, направлял туда подарки для детей, помогал создавать столовые для безработных.

В феврале 1924 года по предложению ЦК Межрабпома Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала рассмотрел вопрос об организации национального комитета Межрабпома в Советском Союзе. Его обсуждали старейшины мирового коммунистического движения. Из Берлина приехала Клара Цеткин, из Японии — Сен-Катаяма, болгарских коммунистов представлял Васил Коларов. В заседании принимали участие Иосиф Пятницкий и Франческо Мизиано. Предложение Исполкома Коминтерна было рассмотрено в ЦК РКП(б), и Франческо Мизиано было поручено разработать план организации и состав комитета. А вскоре, 9 апреля 1924 года, был создан Всесоюзный комитет международной рабочей помощи. 20 октября того же года комитет был окончательно сформирован, и в этой важной акции приняли участие ВЦСПС, МОПР, комсомол, Отдел работниц ЦК РКП(б) и Центросоюз. Мизиано было поручено руководить Межрабпомом в СССР.

Дел у Мизиано стало бесконечно много: связи со всем миром и, конечно, с Италией. Оттуда идут все более тревожные вести. Фашистская диктатура Муссолини вырывает из рядов одного бойца за другим. Убит Джакомо Маттеотти, секретарь Социалистической партии. По приказу дуче он был схвачен фашистской бандой Думини. Его пытали, а потом застрелили. В тюрьме — Антонио Грамши, одна из светлейших голов Итальянской коммунистической партии, ее выдающийся руководитель. Фашисты схватили Грамши, тяжело больного, и теперь пытают.

Трудными путями, подчас с риском для жизни поддерживается связь с Итальянской компартией, но Мизиано делает все, что возможно и невозможно, чтобы помочь своим соратникам.

1926 год ознаменовался новыми классовыми битвами. В Англии началась всеобщая стачка, в которой приняли участие 4 миллиона человек. Дольше всех держались горняки — с 1 мая до конца ноября 1926 года. Тут уже показал себя не только Ланкашир, по и вся Англия. Весь мир труда напряженно следил за этой борьбой. Из всех стран шли в Межрабпом рабочие марки, доллары, франки, гульдены, рупии, иены, кроны, злотые. Но больше всех помог рабочий класс Советской страны. С мая по декабрь 1926 года в фонд помощи английским горнякам поступили 11 538 121 рубль 79 копеек. Да, и 79 копеек! Учитывался каждый грош, каждая копейка. Сбор средств продолжался и после конца забастовки. К марту 1927 года было собрано 16 015 009 рублей 85 копеек — по тому времени сумма громадная. Генеральный секретарь Английской компартии Уильям Галлахер писал: «Замечательная помощь, оказанная рабочим классом СССР, явилась величайшим уроком изумительной солидарности, когда-либо полученным рабочими Англии».

Межрабпом всемирный и Межрабпом Советского Союза действовали, являя пример бескорыстия, формируя сознание миллионов людей в духе пролетарского интернационализма. Широко проводились конференции, митинги, осуществлялась издательская деятельность. Популярнейшим стал журнал «АИЦ» (рабочий иллюстрированный журнал), выходивший на немецком, французском, английском и других языках тиражом до миллиона экземпляров. Генрих Манн писал: «АИЦ» богат по содержанию... Он показывает пролетарский мир, который странным образом кажется несуществующим для других иллюстрированных изданий, хотя мир этот огромен». Межрабпом создал «Новое немецкое издательство», «Универсальное издательство для всех», другие издательства и издания.

Франческо Мизиано был одним из главнейших моторов всей этой громадной работы. И, оценивая ее, Анри Барбюс напишет 15 июня 1934 года из Парижа в Москву:

«Мой дорогой Мизиано... В Межрабпоме Вы работаете уже очень давно, и ни для кого не секрет, что Вы один из самых активных и драгоценных людей из тех, кто вдохновляет это большое дело, эту международную организацию, являющуюся синтезом духа солидарности и революционного духа.

Вот несколько слов по существу. Их несет Вам голос друга, и это всего лишь эхо многих других голосов. Братски жму Ваши руки».

Франческо Мизиано взял на себя еще одну многотрудную обязанность — политического руководителя созданной тогда киностудии «Межрабпомфильм».

Первыми были два документальных фильма: «Вниз по течению голодной Волги» и «Голод в Советской России». Назначение их было предельно ясным — привлечь внимание к России, оказавшейся в бедственном положении после империалистической и гражданской войн, интервенции и неурожая. Фильмы обошли полмира, их посмотрели сотни миллионов людей. Кинокартины способствовали усилению сбора продовольствия и средств во всех странах; был выпущен заем помощи Советской России.

Еще в 1915 году из Костромы в Москву приехал купец Михаил Трофимов. Денег у него было много, но принадлежал он не к тому клану российского купечества, которое разгульно пьянствовало, сорило деньгами в ресторане «Яр» и других злачных местах.

Жадный до всего нового, одержимый любовью к просвещению, он воспылал страстью к кинематографу и решил на это благое дело употребить свои капиталы.

В Москве Трофимов нашел энтузиаста, верного, подходящего, талантливого человека — инженера Алейникова, приобщил его к своему замыслу и создал кинофирму «Русь». Дела у фирмы пошли хорошо, в картинах снимались популярные в те годы актеры. Публика валом валила в «Иллюзион», как тогда называли кинотеатр. В 1919 году «Русь» выпустила на экраны первый советский художественный фильм «Поликушка» по рассказу Льва Николаевича Толстого. Заглавную роль сыграл Иван Михайлович Москвин.

Великая Октябрьская социалистическая революция широко открыла двери киноискусству. Назрела необходимость создавать мощные кинообъединения. В 1924 году киноотдел Межрабпома объединился с кинотовариществом «Русь». Бывший купец Трофимов остался работать в киногруппе в новом объединении, которое стало называться «Межрабпом-Русь», а с 1928 года — «Межрабпомфильм».

Режиссеры там собрались великолепные — Всеволод Пудовкин, Яков Протазанов, Константин Эггерт, Дзига Вертов, Борис Барнет, Николай Экк. Из Германии позже приехал Эрвин Пискатор, из Голландии — Йорис Ивенс. Удивительно ли, что из павильонов «Межрабпомфильм» вышли такие ленты, как «Мать», «Конец Санкт-Петербурга», «Потомок Чингис-хана», «Три песни о Ленине», «Окраина», «Путевка в жизнь», «Восстание рыбаков» и многие другие.

В «Межрабпомфильме» Франческо Мизиано был не только официальным политическим руководителем, но и его душой, организатором, советчиком. Он много сделал для того, чтобы продвинуть советские фильмы по всему свету через зарубежные кинообщества, вместе с неутомимым Вилли Мюнценбергом способствовал созданию «Прометеуса» в Германии и общества такого же названия в Швейцарии, «Спартакуса» во Франции, «Аргуса» в Соединенных Штатах Америки.

Художественные и документальные фильмы несли в мир правду о Советской России, привлекали друзей.

В сборнике «Советское кино на подъеме», вышедшем в свет в 1926 году в Москве, помещена статья Мизиано, озаглавленная «Межрабпом-Русь». Он писал:

«За время своей деятельности Межрабпом вывез за границу целый ряд художественных и агитационных картин советского производства... впервые ознакомив с ними широкие рабочие массы Западной Европы и содействуя агитации за Советскую Россию среди мирового пролетариата... Прорывается блокада, загораживающая от нас широкие массы трудящихся за границей».

Удивительной была способность Мизиано искать и находить все новых и новых друзей для СССР. В семейном архиве его сохранился и такой снимок: Франческо Мизиано беседует с Мэри Пикфорд и Дугласом Фербенксом, знаменитыми американскими киноактерами. Как и многие другие, они приехали в Москву, чтобы познакомиться с Советской страной, ее людьми, и уехали нашими друзьями.

Дом Межрабпома на Триумфальной стал международным клубом. На просмотре фильмов здесь бывали Анатолий Васильевич Луначарский, Максим Максимович Литвинов, Семен Михайлович Буденный, туда приходили Клара Цеткин, Васил Коларов, Отто Куусинен, другие крупнейшие деятели Коминтерна и Центрального Комитета ВКП(б), зарубежные друзья из всех стран мира.

И конечно, приходили дети. Франческо их очень любил. В день его 50-летия, отмеченный очень тепло, Пудовкин сделал дружеский шарж: Мизиано ведет в кинозал нескончаемую колонну детей, а Пудовкин с ужасом смотрит на это шествие, понимая, что все места будут заняты и для взрослых не останется ни одного свободного стула.

Подошли тридцатые годы. Над капиталистическими странами бушевала гроза затяжного экономического кризиса. В Германии рвалась к власти нацистская партия, 30 января 1933 года Адольф Гитлер стал рейхсканцлером. Межрабпом все свои силы и возможности отдает делу помощи армиям безработных, борьбе против нацизма, принимает участие в формировании антифашистского народного фронта, который создается коммунистическими партиями, возглавившими эту великую и многотрудную борьбу. Межрабпом провел широкую кампанию за освобождение из фашистских застенков Георгия Димитрова и его товарищей, принимал деятельное участие в подготовке и проведении антифашистских конгрессов, Парижского конгресса в защиту культуры.

Мизиано весь в этой борьбе как один из руководителей Межрабпома. И как солдат. Фашистская Италия начинает грабительскую войну против Абиссинии. Мизиано обращается в Центральный Комитет Итальянской компартии и Коминтерн, просит отправить его в Восточную Африку для борьбы против агрессора. Но здоровье помешало ему осуществить это намерение. И он остается в Москве до последнего дня, пока тяжкий недуг летом 1936 года не сразил его...

Девяти лет не дожил Франческо Мизиано до того времени, когда окончательно рухнул фашистский режим в Италии. Советская Армия, сломавшая хребет фашистским полчищам, завершила освобождение всей Европы. Дуче Бенито Муссолини, пытавшийся бежать в Швейцарию, переодевшись в форму гитлеровского офицера, с любовницей, спрятанной в повозке с сеном, был схвачен в последних числах апреля 1945 года восставшим народом, расстрелян по приговору итальянских партизан, а затем повешен вверх ногами на площади Лорето в Милане.

А через неделю, страшась возмездия народов, покончил с собой нацистский фюрер Адольф Гитлер. Шофер Эрих Кемпка облил труп Гитлера бензином и сжег его во дворе имперской канцелярии.

Мария Конти-Мизиано со своими дочерьми, сыном и внуком встретила в Москве великий день победы над фашизмом. Семья Франческо Мизиано, как и весь советский народ, делала все, чтобы приблизить его. После Великой Отечественной войны Мария все свои силы продолжала отдавать укреплению интернациональных связей, вела большую педагогическую работу.

Мария Конти-Мизиано скончалась в Москве в 1960 году. Как и кончина мужа, ее уход из жизни был большой потерей для всех, кто знал эту удивительную женщину, смелого борца против фашизма. Пальмиро Тольятти писал в телеграмме семье Мизиано: «Выражаю глубокое соболезнование в связи с кончиной дорогого товарища Марии, смелого борца за свободу и прогресс народов».

Летом 1976 года прах Франческо Мизиано и Марии Конти-Мизиано был перевезен в Италию и захоронен в усыпальнице коммунистов на кладбище Верано в Риме. Они покоятся под общей мраморной плитой, рядом с соратниками и друзьями. Над ними не высятся монументы. Но имена и деяния их остались в памяти народов: у нас в стране, где Франческо Мизиано и Мария Конти-Мизиано нашли свою вторую родину, и там, в Италии. Говоря словами Луиджи Лонго, «незабвенный товарищ Франческо Мизиано посвятил всю свою жизнь борьбе за торжество идеалов мира, свободы и справедливости, идеалов социализма... Вся партия с глубокой благодарностью и чувством законной гордости думает о тех товарищах, которые, как Мизиано, закладывали основы для создания в Италии коммунистической организации, находясь в первом ряду борцов против империалистической войны, за дело пролетариата и против фашистской реакции. В его деятельности революционного борца выражен и глубокий, последовательный интернационализм, который на протяжении этого полувека неизменно воодушевлял итальянских коммунистов в их политике и борьбе».

Возможно, читателя интересует судьба некоторых людей, упоминаемых в этом документальном повествовании и встретившихся с Франческо Мизиано на тернистом пути антифашистской борьбы. Я попытаюсь рассказать о них вкратце.

Лидер итальянских социалистов, а затем коммунист Джанчинто Серрати, которому В. И. Ленин направил письмо в Италию, трагически погиб в Альпах в 1926 году, выполняя поручение Центрального Комитета Итальянской коммунистической партии.

Трагично сложилась судьба и одного из руководителей Коммунистического Интернационала молодежи, а затем генерального секретаря Межрабпома Вилли Мюнценберга. После прихода нацистов к власти он эмигрировал во Францию. Когда в 1940 году нацистские армии вторглись в эту страну и уже приближались к Парижу, Вилли Мюнценберг пешком ушел из города вместе с большой группой антифашистов и вскоре погиб.

Сын Карла Либкнехта Вильгельм Либкнехт, сражавшийся вместе с Мизиано в Берлине, большую часть жизни работал в Москве, где скончался в 1975 году. Прах его был перенесен в столицу ГДР Берлин и захоронен на центральном кладбище Берлин-Фридрихсфельде.

Венгерка, соратница Франческо Мизиано по баррикадным боям в Берлине, а затем по революционной борьбе в Италии, во время второй мировой войны участвовала в движении Сопротивления, активно действовала в тылу немецко-фашистских армий, а после войны вернулась в родную Венгрию.

Что же касается русского революционера, сражавшегося вместе с Мизиано и спартаковцами осенью 1918 года на баррикадах Берлина, то имя и судьба его стали известны лишь позже.