Сон о красных шарах

ТОПОЛЯ

Люся приехала в начале лета, когда тополя уже расцвели молодой бледно-зеленой листвой. На ней был непомерно большой материн жакет старомодного покроя.

Тоня помнила ее маленькой Люськой, а теперь перед ней стояла восемнадцатилетняя девушка, не робкая, разговорчивая, но с некоторой деревенской скованностью.

Тоня собрала на стол, раскупорила бутылку вина.

— За твою новую жизнь!

— Ага, за новую…

Люся просияла. Они чокнулись рюмками, выпили, и за едой Люся принялась торопливо и сбивчиво рассказывать все деревенские новости: что Микушина за пьянку сняли с председателей и что поставили нового, из городских. Поговаривают, будто колхоз будут переводить в совхоз, и тогда зарплату будут платить, как в городе, каждый месяц; и неизвестно, к добру ли это, или к худу. Что к Заварухиным приезжал их Ленька в капитанском звании, ладный такой.

— В отпуск? — спросила Тоня.

— Ага, в отпуск.

«Странно, — подумала Тоня. — Ведь он писал в последнем письме, что обязательно заедет повидаться. И не заехал…»

Люся после выпитого вина заговорила очень шумно, размахивая руками, но Тоня плохо слушала. Она думала о своем.

Ей вспомнилась та незабываемая, последняя встреча, вернее, расставание, когда она уезжала из деревни в город, и он, Ленька Заварухин, вихрастый белокурый паренек-сосед, живший через три дома, вызвался проводить ее до станции. Они учились в одной школе. Это было десять лет назад.

Почти всю дорогу до станции молчали. Когда пришел поезд, на котором Тоне нужно было ехать, она подала на прощанье Леньке руку, и он долго не выпускал ее. Потом неожиданно поцеловал Тоню в щеку и убежал, а она села в вагон и все время думала о нем, и трогала рукой пылающую щеку, на которой еще не остыл Ленькин поцелуй. Им было тогда по пятнадцать лет…

Алексей закончил школу, затем военное училище и теперь служил где-то на Дальнем Востоке…

Тоня жила в большом пятиэтажном доме, в десяти минутах ходьбы от швейной фабрики, где она работала мастером. Ее небольшая комната выходила одним окном на тихую улицу с тополями. Летом тополя буйно разрастались вширь, бросая на фасад дома сочную синеватую тень, и одна большая ветка легонько покачивалась у самого окна. В комнате всегда было тихо, безмолвно. Она казалась Тоне очень неуютной. Над всеми вещами нависала гнетущая тишина. Эта тишина ужасно раздражала, особенно, когда от Алексея долго не было писем. В такие минуты Тоня спрашивала себя: «Чего жду? Быть может, он пишет мне просто как подруге детства, как старому школьному товарищу?..» Она вспоминала слова из писем Алексея. Они были теплыми, дружескими, подбадривающими.

О любви Алексей никогда не писал. Только в конце каждого письма делал приписку «до скорой встречи», и в этих словах Тоня видела надежду. Она спрашивала себя, любит ли Алексея, и отвечала — люблю! Но ведь от такой любви не легче. Многие подруги давно повыходили замуж, у многих растут дети.

С приездом сестры в комнате поселилась жизнь с веселым шумом. Первые дни Люся с утра до вечера носилась по городу — толкалась по магазинам, ходила в кино, без конца ела мороженое. Она возвращалась переполненная впечатлениями и взахлеб рассказывала обо всем, что видела. Тоня радовалась, что наконец рядом есть родной человек, с которым можно и поговорить, и поделиться своими мыслями.

Вскоре Тоня устроила Люсю работать ученицей на швейную фабрику. Для Люси, никогда не видевшей производства, все было интересным и необычным. Особенно ей понравились машины для заделки петель и пришивания пуговиц. Она никогда в жизни не представляла, что пуговицы можно пришивать на какой-то машине!

В цехе «массового пошива», куда пришла Люся, в основном работали девушки — веселые, неугомонные, всегда красиво и модно одетые, и большие просмешницы.

Был еще молоденький механик Володя Корнеев. Симпатичный паренек. Он всегда старался выглядеть старше своих восемнадцати лет, держался независимо и с достоинством, и это девчонок очень смешило. Когда он появлялся в цехе, они осыпали его острыми шутками и взрывами звонкоголосого девичьего смеха.

— Вовочка, скажи, почему ты такой важный?

— Вовочка, улыбнись, ну?

— Ой, девчонки, из нашего механика никогда не вырастет настоящий мужчина.

А Вовочка бурчал в ответ:

— Ну, чего привязались?

Обычно его выручала Тоня. Она разгоняла всех по местам:

— Хватит балагурить! Совсем заклевали парня.

Увидев впервые в цехе Люсю, Володя сказал:

— А, новенькая… Ты на пуговицах? Смотри, не сломай машины.

Как-то раз у Люси все-таки испортилась машина, стала рвать нитку. Нужно было вызвать Володю. Когда Люся подходила к мастерской — маленькой комнатушке, заваленной старыми деталями, инструментом, ей стало неловко. И то, что придется говорить с ним наедине, вызывало в ней робость. В коридорчике было совершенно безлюдно и полутемно, а от склада материалов тянуло запахом шерсти и нафталина.

Люся некоторое время в нерешительности потопталась в коридорчике, потом резко открыла дверь мастерской и, не заходя внутрь, с нарочитой злостью выкрикнула:

— Иди, давай, направляй! Опять нитку рвет… — и убежала.

Володя пришел, минут десять что-то настраивал, регулировал, подкручивал, а Люся стояла сзади и дышала ему в затылок.

А однажды после смены, когда Люся уходила домой, и не через главный подъезд, где обычно ходили все, а по запасному выходу, как раз мимо комнатушки механиков, они встретились, и Володя, как бы между прочим, сказал:

— У меня есть лишний билет в кино… Пойдешь?

— Пойдем.

Они вышли вместе. Люся неторопливо направилась вдоль скверика, Володя молчаливо следовал на полшага сзади.

Она все ждала, что Володя возьмет ее под руку и о чем-нибудь заговорит, но он молчал, а потом принялся пинать попадавшиеся под ноги камушки. Чудной парень! Он и после кино все молчал…

С этого дня Володя стал ходить к Люсе домой. Придет, усядется на табуретке возле стола и сидит этак молчком весь вечер, водя пальцем по узорам скатерти. Смешно глядеть.

— Ну, что новенького, механик? — спросит Тоня шутливо. — Расскажи что-нибудь.

— А чего рассказывать?

— Ну, скажи, почему электроножницы на закройке плохо работают? Ты направишь или главного просить?

— Направлю, завтра направлю. За вами разве успеешь? Только сделаешь, а вы уж ломаете.

— А ты сделай на совесть, тогда надолго хватит.

…Потом Володя перестал заходить, а Люся, едва прибегала с работы, тотчас переодевалась и уходила из дому. Возвращалась за полночь, когда Тоня уже спала. Тихонько снимала туфли у дверей, чтобы не стучать по полу, раздевалась, не зажигая света, ложилась рядышком с Тоней и засыпала блаженным сном.

Новая жизнь подхватила Люсю и закружила в своем водовороте. Она подолгу теперь стала засиживаться перед зеркалом, придумывая различные прически. Могла с упоением глядеть на свои стройные ноги в новых туфлях, поставив небольшое зеркало на пол. Не привыкшая к городской жизни, она совершенно теряла голову от ее ритма и суеты. Она ходила все дни в каком-то приподнято-возбужденном настроении: часто беспричинно улыбалась, то вдруг начинала вальсировать по комнате в неудержимом веселье, то неожиданно становилась грустной и могла долго сидеть в молчании, подавляя вздохи.

Когда подруги на фабрике заводили разговор о новых модах, Люся жадно ловила каждое их слово. Ей нравилось ходить по магазинам, подолгу простаивать у витрин.

В дни получки Люся подсаживалась к Тоне и вкрадчиво говорила:

— Знаешь, Тонечка, какой красивый креп есть?! Майка сшила себе кофточку, очень симпатичная получилась, — и она выжидающе глядела на сестру.

Тоня понимала к чему этот разговор.

— Ну и лиса! Ладно, купи уж…

Со следующей получки Люся подговаривалась уже к чему-нибудь другому, и Тоня снова давала деньги из «общей кассы». Себе она покупала вещи очень редко, и то самое необходимое.

Потом Люся перестала советоваться, и покупала себе все, что вздумывалось. Всю свою зарплату она тратила на наряды.

— Знаешь что, дорогая сестренка? — сказала Тоня полушутливо-полусерьезно, но так, чтобы Люся поняла. — Нам не стало хватать денег.

— Почему?

— Ну, а как ты думаешь?

— Скажешь, много покупаю? Нисколечко! Девчонки не постолько тратят!

— Может быть, им помогают папы и мамы?

— Не знаю! — Люся вспыхнула. — Я ведь тебе не запрещаю покупать все, что ты хочешь.

— А я ничего не покупаю, ты же видишь.

— Это твое дело. Но и мне не можешь запретить тратить получку так, как я хочу.

Тоня ничего не ответила, хотя ей было очень обидно. Поведение сестры начинало беспокоить. Люся стала эгоистичной.

Однажды она вернулась со свидания во втором часу ночи, очень долго копошилась в темноте, чертыхалась, потом включила свет. Тоня проснулась. Свет больно бил в глаза.

— Нельзя ли потише, Люся?

— Нельзя.

— И вообще, не мешало бы тебе возвращаться пораньше.

— Тебя завидки берут, да?! Я не маленькая, когда хочу, тогда и прихожу! — запальчиво ответила Люся.

Тоня пристально посмотрела на сестру.

— Ты ненормальная.

— Сама ненормальная!

Люся легла спать отдельно, на сундуке, подстелив под бок старое пальто и укрывшись шерстяной кофтой.

Ночи стали совсем короткие. Вечерняя зорька, не успев угаснуть, крадучись по-над горизонтом, перекочевывает на восток и зажигает новый день.

Тоня не спала почти всю ночь. Она много передумала — о прошлом, о настоящем, о будущем.

Вспомнила свое далекое детство, родное село; мать в простом деревенском платье, сидящую на невысоком тесовом крылечке, выскобленном до желтизны. В руках у нее быстро-быстро мелькают блестящие стальные спицы — вяжет носки, такие мягкие и теплые, что даже в самый лютый мороз в них не стынут ноги. А рядом возле крылечка еще совсем маленькая Люська. Она вытягивает ручонки с растопыренными пальчиками, бегает за козленком, привязанным за колышек, стараясь схватить его, а козленок убегает и тоненько верещит… Как это было давно!..

И Люська уже выросла… Только очень легкомысленная. Мама всегда старалась, чтобы она не испытывала трудностей, не чувствовала нужды…

Разве не ради этого в трудную годину Тоня уехала в большой город, где у нее не было не только родных, но даже знакомых? Да и город-то настоящий она видела впервые в жизни.

Поначалу жила в няньках в семье военного врача. Потом Евгения Борисовна, жена врача, через знакомую портниху устроила Тоню в швейную мастерскую, где она научилась шить солдатское обмундирование.

…Вечером, уже за порогом, Люся сказала:

— За зеркалом на тумбочке тебе письмо, кажется, от Алексея. Меня сегодня домой не жди. Я иду к подруге на вечер.

Люся захлопнула дверь и ушла. Тоня не успела и слова сказать ей. Она взяла письмо, торопливо распечатала и начала читать. Алексей писал о том, что обзавелся семьей и извинялся, что, будучи в отпуске, не смог заехать повидаться.

Тоне хотелось разрыдаться, но она не могла, сидела неподвижно с остановившимся взглядом.

За окном притаились вечерние сумерки. Небо, чуть багряное на западе, к востоку становилось все темнее и казалось очень глубоким. Над соседним домом неуверенно вздрагивала одинокая звездочка, первая предвестница приближающейся ночи. В окно сонно заглядывали тополя, и все та же большая ветка легонько покачивалась, чуть-чуть задевая за стекло.

Скоро с тополей полетит пух. Много пуху, как снег. Потом тополя пожелтеют, налетит порывистый ветер, сорвет листья и понесет их по улицам, перемешивая с мусором и пылью. Небо затянется хмурыми тучами, и заморосит дождь, мелкий и бесконечный. Под этим дождем деревья будут стоять мокрые, прозябшие, чернея сучковатыми стволами. А потом выпадет снег, и деревья уснут. Но лишь уснут! С первым весенним теплом они снова встряхнутся, помолодеют, оденутся свежими листочками.

Деревьям хорошо! Они живут очень долго. Каждая весна — их молодость. А у человека молодость бывает только один раз…

Говорят, что главное в жизни здоровье, силы, любимая работа. Но, оказывается, это еще не все, чтобы быть счастливым. Человеку нужно больше! Человеку еще нужно хотя бы небольшое, но личное счастье, своя любовь. Чтоб можно было в выходной день красиво одеться и пройти под руку с любимым человеком… Чтоб прийти с работы и услышать веселый детский лепет…

За окном стало совсем темно. По углам комнаты расползлись черные холодные тени.

Люся вернулась утром, когда Тоня собиралась на работу. Она остановилась возле зеркала и, вполголоса напевая песенку, стала поправлять прическу. Тоня сосредоточенно готовила себе завтрак.

— Тонь, Тоня? — позвала Люся.

Тоня не ответила.

— Тонечка, ты на меня сердишься? Ну скажи, сердишься или нет?

— Нет, нисколько…

— А я чего-то сказать тебе хотела.

— Ну, говори.

Люся улыбнулась, еще раз взглянула на себя в зеркало и торжественно произнесла:

— Я выхожу замуж!

Тоня удивленно и недоверчиво посмотрела на сестру:

— За кого?

— За Володьку. Он мне вчера сделал предложение.

— Ты уже дала согласие?

— Ага.

Тоня удивленно и недоверчиво посмотрела на сестру. Все это было так неожиданно. И, главное, как казалось Тоне, слишком спешно.

— Ты обо всем уже подумала?

— А чего тут думать?

— Так ведь это же не так просто… Он тебя любит?

— Говорит, что любит.

Тоня молчала. Она не знала, о чем в таких случаях нужно говорить.

— Ну, а жить где будете?

— Володя говорит, что у него. Отец недавно большую квартиру получил в новых домах…

Тоня больше ничего не спрашивала. Она смотрела куда-то за окно, на тополя. Люся молча стояла рядом.

— Что же ты ничего не скажешь?

— А?.. — Тоня очнулась, словно ото сна, улыбнулась и уже ласково посмотрела на Люсю: — Желаю вам счастья!

На свадьбу съехались родственники. С Севера из геологической экспедиции приехал в отпуск старший брат Володи — Анатолий, высокий, широкогрудый и полный мужчина лет тридцати пяти. Народу собралось столько, что трехкомнатная квартира Корнеевых становилась тесной, и во второй комнате пришлось ставить дополнительный стол.

Тоню, единственную родственницу невесты, усадили поближе к молодым. Рядом с ней сел Анатолий.

— Вы не возражаете, если я возьму на себя обязанности вашего кавалера? — спросил он, мягко улыбаясь.

— Нет, пожалуйста.

За столом расселись остальные гости, и пиршество началось. Подняли рюмки за счастье молодых, кричали традиционное «горько», а молодые смущенно целовались.

— Опередил меня братец, — сказал Анатолий, близко склонив голову к Тониному лицу. — Я словно только сейчас заметил, как годы далеко унесли меня.

— Да, да… — подтвердила Тоня. — Время летит очень быстро. Кажется, совсем недавно Люся была еще маленькой девочкой, и вот уже выходит замуж.

— А вы не замужем?

— Нет…

— Отчего же?

Тоня опустила голову и, желая свести разговор в шутку, неловко сказала:

— Никто не берет. Кому я нужна старая?

— Ну, уж это вы напрасно так на себя…

И они рассмеялись.

После нескольких рюмок лица гостей раскраснелись, все заговорили, и за столом стало шумно. Кто-то хриплым басом затянул «Ой, да ты не стой, не стой…», песню подхватили на разные голоса, среди которых особенно выделялся очень визгливый голос худенькой старушонки.

В комнате стало жарко и накурено.

Анатолий предложил Тоне выйти на балкон, и они вышли.

На улице было темно и веяло сыростью. Небо из края в край затянуло сплошной осенней тучей.

— Наверное, дождь будет, — сказала Тоня, — а я не взяла с собой плащ…

— Ничего, не беспокойтесь. Найдем чем укрыться. А вот сейчас вам, наверное, холодно? — Анатолий снял пиджак и накинул Тоне на плечи.

Он легонько обнял ее одной рукой, как бы придерживая пиджак. Тоня не отстранилась, ей была приятна теплота его руки.

— Вы знаете, — сказал Анатолий, — у нас, наверное, уже снег выпал. В наших краях зима приходит очень рано.

— А какая у вас работа? Наверное, очень интересная?

— Очень! Представьте: кругом тайга — на сотни километров! — и маленький поселочек из десяти рубленых домиков — это наша центральная база. Вокруг поселка бродят всякие хищные звери.

Голос Анатолия звучал ласково и немного снисходительно, как обычно говорят с детьми.

— Но на центральной базе мы бываем редко, все время ездим на изыскания.

— И зимой тоже?

— Да, и зимой. Морозы у нас бывают трескучие. Надеваем меховые шубу и шапки, — как у чукчей, знаете? — и отправляемся в тайгу.

Тоня в темноте плохо видела лицо Анатолия и его глаза, но ей казалось, что они смеялись.

— Не верите? Точно. Иногда по целой неделе кружит метель, носится поверху, завывает, словно стая волков, ломает деревья.

Тоня зябко повела плечами. Она молча слушала Анатолия и думала о людях, у которых такая трудная и интересная работа, и они месяцами не видят не только кино, но, может быть, даже теплого угла. Живут в глуши — и им не страшно! И они, наверное, очень любят свою профессию.

— Да… — вздохнула Тоня. — А у меня совсем иначе. Родилась и жила в деревне, потом в городе. Никуда не ездила, ничего не видела.

Она с грустной улыбкой рассказала о своей, казавшейся ей простой и неинтересной, жизни: с застенчивой искренностью, сама не зная зачем, рассказала о неудачной юношеской любви к Алексею.

Далеко за полночь, когда Тоня собралась идти домой, стал накрапывать дождик. Володины родные отговаривали ее, предлагали лечь спать у них.

— Тоня, голубушка, — говорила Володина мать, — останьтесь. Мы вам в отдельной комнате постелем.

— Да, нет, что вы, право! Вы не беспокойтесь. Я ж совсем почти рядом живу.

— Но завтра непременно приходите. Мы за вами обязательно пришлем! — мать многозначительно посмотрела на Анатолия.

Анатолий разыскал Тоне большой плащ с капюшоном и пошел проводить.

Они неторопливо шли тихими безлюдными улицами по убегающей вперед блестящей полоске тротуара. Анатолий крепко держал Тоню под руку, и она доверчиво прижималась к нему. Ей было тепло и покойно. Какое-то неизведанное до этого радостное возбуждение не покидало ее. Тоня шла молча, глядя себе под ноги, и ей ни о чем не хотелось думать.

— Я приду к вам завтра, — тихо сказал Анатолий, когда они вошли в подъезд Тониного дома.

Тоня не ответила. Анатолий взял ее маленькие холодные кисти в свои, стал согревать. Прикрыв глаза, Тоня вслушивалась в учащенные удары своего сердца. Сильные руки притянули ее… Ей сделалось так легко, словно невидимые большие крылья подхватили ее и понесли далеко-далеко…

Потом Тоня очнулась, открыла глаза. Ей стало не по себе. Она вырвалась из объятий Анатолия и быстро, задыхаясь, побежала наверх. Сердце часто-часто колотилось в груди, выстукивая упрямое «нет-нет, нет-нет».

Она торопливо открыла квартиру, вошла в комнату и беспомощно опустилась на кровать.

За окном слышался тихий шелест дождя и слабый стук ветки тополя, которая всегда тихо и мерно покачивалась у самого окна.

Тоня еще долго сидела впотьмах и думала: кто он? Случайный знакомый, или, может быть, тот, кого она все время ждала? И ей хотелось, чтобы он пришел завтра, и пусть это будет Анатолий, но не насмешливый, а другой, откровенный, большой и сильный, каким она себе его представляла, когда Анатолий рассказывал о своей нелегкой профессии.

Так и уснула Тоня не раздеваясь. А когда проснулась — за окном уже разлилась рассветная синь, и тополиная листва отливала неярким глянцем.

1960—1966 гг.