Несмотря на относительно юный возраст, Цезарь уже научился распознавать временные паузы, в течение которых его хозяйка находилась не лучшем настроении. Вот и на этот раз нагулявшийся пес слопал сосиски и, умерив темперамент, не стал заигрывать с Еленой, а забрался под кровать и засопел там на своем коврике.
«Господи, боже мой! Я уже ничего не понимаю! – шлепала тапками по ковру Елена Тихонова. – Они что, уже пьянствуют вместе?! Выходит „спасибо мне за то, что я у них есть“?! А я? А со мной кто пива выпьет и поговорит, встречая рассвет? Бедная Лена… Никому ты не нужна, никто тебя не любит!»
Елена Николаевна остановилась перед зеркалом. Отражающая поверхность трельяжа с готовностью предложила на рассмотрение еще один вариант женщины в гневе. Правда, ее костюм, состоящий из одной белой блузки и шлепанцев (юбку Елена уже успела сбросить) вряд ли был уместным для проявления подобного рода эмоций. Румянец на щеках, волосы, разметавшиеся по плечам, недобрый огонек в сузившихся глазах – все это в сочетании с таким нарядом наверняка развеселило бы и саму Елену, не будь она в эту минуту занята на редкость прагматическими соображениями.
«Ну все, Елена Николаевна, конец самоанализу и лирическим отступлениям. Пора выходить в передовые ведьмы. Где тут у меня был календарик…»
До конца срока, отведенного на выполнение условий контракта с коллективом, где ее ждут и будут если не любить как человека, то уважать как личность, оставалось четыре дня. «Дура, хватит играть в кино и томно вздыхать по прошлому. Впереди вечность и упоение собой!»
Она устроилась в кресле и решительно позвонила на киностудию.
– Могу я услышать Павла Артемьевича?
– Здравствуй, а ты так и не научилась меня узнавать по телефону… Постой, я что-то не припомню, чтобы ты звонила мне первой, – откликнулся Векшин.
– Ты как вчера добрался? – спросила Елена.
– Нормально. Мне даже понравилось, – ответил Паша.
– Чувствую недосказанность в твоих словах…
– Чувственная женщина… Выходи за меня замуж!
– Векшин, ты в своем репертуаре. Делать предложение по телефону! А если я соглашусь?
Последние ее слова потонули в препротивной трескотне и жужжании. Работники местной АТС наверное были ярыми противниками института брака.
– Алло? Алло! Что ты сказала, я не расслышал? – заволновался Векшин.
– Павел, я тут много думала… – медленно заговорила Елена.
– Молодец! – одобрил Паша.
– Не перебивай меня, пожалуйста! Я собираюсь совершить поступок, противоречащий моей скромности.
– Так-так-так, – поощрил Векшин.
– Что, если мы сегодня поужинаем вместе? – предложила она.
В трубке послышался свист.
– Эй, Векшин, ты что это там?
– Я растерян, – сказал Векшин, помолчав.
– Понятно. Ну так как?
– Что? – спросил Паша.
– Векшин не выводи меня из себя, предупреждаю!
– Видишь ли, Елена!.. На самом деле, я вне себя от радости и приятного возбуждения… – подбирал слова Паша.
– Ну, давай, рожай уже, Паша!
– … и очень хочу вкусно поесть в твоем обществе. Но, понимаешь, именно сегодня я иду в хорошо известный тебе ресторан с одним человеком. – Векшин, признаться, не отказал себе в удовольствии именно так закончить эту фразу. – А вообще, я тобой восхищен, Елена Прекрасная. Ты даже перерывов не делаешь в посещении ресторанов, причем с разными сопровождающими. Извини, меня зовут, надо поработать немного. Созвонимся.
В трубке послышались гудки.
В детстве Елена часто видела сны. По всем канонам, сны эти были сказочными или, по крайней мере, фантастическими. Но маленькая Лена воспринимала все необычайные «сонные» события как должное и охотно рассказывала о них родителям, подругам и всем, кто соглашался послушать. Эти сказочные видения с вкраплениями подробностей настоящего быта обычно выводили из себя педантичную маму, заставляли отмахиваться самоуглубленного папу, не говоря уже об учителях, попадавших в неловкое положение. Сны Лена-маленькая воспринимала как часть своей повседневной жизни лет до четырнадцати.
Правда, в период бурного взросления рассказывать о своих сновидениях она уже никому не спешила. В своих «взрослых» снах Елена уже и вела себя соответственно: даже целовалась иногда с мужчинами, делая это так, как она себе представляла. Только своему дневнику с некоторых пор она поверяла теперь содержание наиболее захватывающих снов. И все чаще и чаще в этой толстой черной тетрадке стали появляться строчки, посвященные главной героине ее потусторонней жизни. Собственно, героиня эта была она сама, Лена Тихонова. Но, если в седьмом классе средней школы она была угловатым подростком, стесняющимся учителя физкультуры, то во сне она представала красивой девушкой в белом платье, у которой все получается в жизни.
И хотя мечта о превращении «гадкого утенка» в «прекрасного лебедя» достаточно традиционна для впечатлительных девочек подросткового возраста, в случае Елены все было немного иначе.
Во снах она была потрясающей красавицей, которая путешествует по суше, воде и воздуху и вступает в единоборство с драконами, маньяками-насильниками и второгодником Никишиным из параллельного класса, который не упускал случая прижаться к ней в школьном буфете. Но, самое главное, во сне Елене было невозможно было перечить. Вернее, не было смысла. Даже если кто-то и пытался ей возражать или навязывал свою волю, это продолжалось недолго. В конечном итоге неразумный покорялся ей безоговорочно. Вроде того маньяка, который в одном из сновидений похищал Елену и собирался продать неграм в Африку, а потом перевоспитывался и начинал поставлять неграм копья и стрелы для освободительной борьбы за независимость всего континента.
Эту девушку из сна только подзадоривало любое несогласие с ее собственным мнением и желанием. Хотя надо отдать ей должное, желала Елена Тихонова исключительно только добра всем хорошим людям, а также родственникам и знакомым. Но яростное упрямство в случаях, когда ей перечат, противодействуют или, не дай бог, надсмехаются, было настолько непреодолимым и захватывающим, что иногда она даже просыпалась с бьющимся сердцем и до боли закушенной губой. В реальной жизни таких вспышек почти не было: все-таки Лена Тихонова была в основном послушным ребенком. Но иногда… на нее что-то находило, и тогда родители вместе с педагогами впадали в прострацию и бежали советоваться друг с другом.
«Елене в белом» давненько уже не случалось проявляться в характере «Елены в повседневной одежде». Она даже сниться ей перестала. Но сегодня, после того, как Векшин во всем великолепии мужского шовинизма, наговорил ей дерзостей и бросил трубку, Елена вновь почувствовала себя на грани взрыва, как в девические годы.
Из-под кровати тревожно тявкнул Цезарь. Елена, против обыкновения, не стала успокаивать своего любимца, а открыла шкаф. Она убедилась в недостаточной роскоши своего гардероба и решила срочно потратить оставшиеся деньги на его обновление. Не просто срочно, а прямо сейчас.